Лунный заяц долго не мог уснуть под своим коричным деревом, вроде бы закончились все его злоключения и испытания на земле, можно было немного и передохнуть, даже спускаться по лунному лучику не приходилось, он мигал лучиком небесной собаке и та переправляла все целебные снадобья больным ребятишкам. И росы небесной хватало, и плоды вовремя поспевали, и на травы лунные был большой урожай. Иногда он отправлялся в нефритовый дворец к Небесному владыке, который тоже ценил лунного зайца за верность и находчивость. Вот на последнем балу в нефритовом дворце, как раз в праздник середины осени, когда луна казалось, правит всем миром, и все жители земли едят лунные пряники с изображением зайца, среди посланцев бездны, иногда приглашаемых Небесной владыкой на торжества, дабы и злодеям показать всю красоту мира, красоту жизни, красоту музыки и танца, чтобы знали они неизбежность добра, заметил лунный заяц своего давнего врага, сумевшего его когда-то лет двести назад опередить в давней земной схватке. То был некто Дантес, злобный гоблин из французских краев, проросший гнилыми водорослями из болот бездны, где он был вечно обречён влачить своё существование среди подобных ему отвратительных существ. Лунный заяц обходил его на балу стороной, и не только потому, что от злобного гоблина Дантеса шёл мерзкий запах, заяц вновь переживал свое давнее поражение.

Придя домой в своё уютное пристанище, заяц даже не стал на ночь умываться целебной лунной росой, лёг спать. Сон никак не шёл. Вспоминался юный красивый русский поэт с такими волшебными стихами, которые будто бы рождались самой природой, самой красотой, самим небом. "Мороз и солнце, день чудесный…"

Лунный заяц, рожденный и воспитанный в восточной культуре, умел ценить красоту слов и звуков, недаром его брал с собой в свои странствия по земле великий властитель Индра, недаром лунному зайцу посвящали свои стихи великие древние поэты Ли Бо, Юн Сон До, Ли Пу, Цюй Юань, и в те давние времена, когда все звери были заодно с людьми и все говорили на одном языке, о лунном зайце складывались легенды, перешедшие и в "Махабхарату", и в "Рамаяну". Лунный заяц вспоминал, как о нем писал восточный мудрец У Чэнь Энь в романе "Путешествие на запад":

Тот самый он, кто столько раз

В чертогах среди лунных скал

Кристальной, утренней росы

В ступу остатки собирал

И дивным яшмовым пестом,

Присев в укромный уголок,

Весь день, с утра и допоздна,

Бессмертья снадобье толок.

Великие восточные поэты приучили его к изящному слогу, он иногда наслаждался в своей лунной тиши посвященными лунному величию и ему самому строчками:

Королевский далеко дворец —

Там бы свету лунному струиться!

Ты плещи, весло мое, плещи!

Если ж нет, пусть мне пошлет луна

Трав бессмертья, что готовит заяц.

Частенько в ту пору приходилось лунному зайцу с корзиной целебных лекарств странствовать и по дорогам России, поддерживая хворых крестьянских ребятишек.

Вот так неожиданно, бегая по земным русским дорогам, лунный заяц показывал слепцам и старцам дорогу к храму, вёл неразумных людей к просветлению, отводил от беды. Луна пожелала послать человечеству весть о бессмертии, и лунный заяц вызвался служить добрым вестником людям. И вот Луна поручила ему отправиться к людям и объявить им: "Подобно тому, как я умираю и вновь возрождаюсь к жизни, так и вы будете умирать и вновь возрождаться к жизни". Заяц явился к людям, но люди уже разучились понимать звериный язык, стали охотиться за добрым вестником. Прошли уже времена общего согласия людей и зверей, прошло то время, когда звери говорили с людьми, и находили общий язык. Он как добрый вестник нес им знания, мечтал сделать их счастливыми, хотел научить составлять целебные лекарства, соединить сердца влюбленных, в ответ слышал лишь лай охотничьих собак и выстрелы охотников. Он смирился и с этим. Откуда им было знать, что лунный заяц Ту оказался на Луне под коричным деревом ради людей, и, стоя на задних лапках, вот уже целую вечность толчет божественное снадобье бессмертия, и несёт его изнемогающим путникам….

Лишь старики-сказочники, чувствуя волшебную природу лунного зайца, охотно общались с ним. А он прислушивался к их речам, к их сказаниям. И вдруг, словно в свой родной мир погрузился, когда излечив одного бродягу-сказочника, услышал от него:

Там чудеса: там леший бродит,

Русалка на ветвях сидит…

И на самом деле немало перевидал он следов невиданных зверей на самых неведомых дорожках, впрочем, и сам был таким же невиданным зверем. И живал немало в избушках на курьих ножках, что без окон и без дверей. "Там лес и дол видений полны" — это же было написано, и так замечательно, про его родной мир. Лунный заяц узнал, где живет поэт Пушкин, стал приглядываться к поэту, стал оберегать его. Люди в своем незнании природы уже давно стали путать причину и следствие. Даже его любимый Пушкин почему-то считал, что, если заяц перебежит сознательно перед ним дорогу, быть беде. Но заяц ли наводит беду на поэта? А может, наоборот, заяц, предсказывая, предчувствуя беду, старается любым путем предупредить о ней поэта. Осматривая с Луны по лунным лучикам столичный российский Петербург, лунный заяц уже предвидел начало восстания декабристов, и знал, что в их рядах почти все лучшие друзья ценимого им поэта. Лунный заяц спустился на землю по лучику где-то перед имением Михайловское, поэт уже направился из своего имения в Петербург. Лунный заяц еле догнал Пушкина и нахально уставившись на поэта, перебежал дорогу перед его повозкой. Затем из лесу следил за действиями опешившего поэта. "Да будь он неладен, этот заяц" — в сердцах воскликнул Пушкин, но всё же приказал возчику поворачивать назад. В зайца, перебежавшего дорогу, как предчувствие беды, он верил абсолютно искренне. Хоть над ним и посмеивались его иные циничные, ни во что не верящие друзья.

Потом было неудачное восстание на Сенатской площади, было следствие, были виселицы, была каторга в Сибирь для многих друзей. Было знаменитое пушкинское "Во глубине сибирских руд". Был гордый ответ поэта царю, что он, конечно, пошел бы со своими друзьями на Сенатскую площадь. Но были и самые изумительные пушкинские стихи, которых не существовало бы, не кинься лунный заяц навстречу повозке.

Такие предупреждения поэту со стороны лунного зайца случались неоднократно. И до поры до времени поэт им внимал. Если следовать индийскому эпосу "Рамаяне", о Пушкине можно было бы сказать словами эпоса: "Отмечен знаком зайца благородным…" А может это коллега Пушкина восточный поэт Ли Пу обратил внимание на служение лунного зайца русскому поэту, на его долгие отлучки от коричного лунного дерева: "Лунный заяц верно, с месяца упал, / Словно тень его оттуда кто-то стёр".

Но как-то уже спустя восемь лет после декабрьского восстания, ехал Александр Пушкин по симбирскому тракту к Оренбургу, собирая материалы для "Истории Пугачевского бунта" и "Капитанской дочки". Спешил, времени было мало, планов много, откуда ему было знать, что впереди на тракте ждала его, богатого столичного барина, шайка лихих разбойников, и жить ему оставалось всего столько, сколько лошадям времени отпущено до той роковой развилки. Вдруг опять навстречу ему, и так откровенно, шевеля ушами и усами, дорогу перебегает наш лунный заяц. Пушкин разозлился до предела, пишет жене: "Опять я в Симбирске… Третьего дня, выехав ночью, отправился я к Оренбургу. Только выехал на большую дорогу, заяц перебежал мне ее. Черт его побери, дорого бы дал я, чтоб его затравить. На третьей станции стали закладывать мне лошадей — гляжу, нет ямщиков, — один слеп, другой пьян и спрятался. Пошумев изо всей мочи, решился я возвратиться и ехать другой дорогой…" (14 сентября 1833 г.) И опять эта другая, определенная лунным зайцем дорога спасла его от верной смерти от разбойников. Долго он в Оренбурге не пробыл, но материал для книг сумел собрать, трудиться поэт умел и любил. На обратном пути зайца уже не встретил. Но вспомнил. "Въехав в границы болдинские, встретил я попов и так же озлился на них, как на симбирского зайца. Недаром все эти встречи. Смотри, женка". А смотреть бы надо было ему самому. Конечно, недаром были все эти заячьи встречи, чуял лунный заяц, что из дальних германских земель едут уже к ним два злобных гоблина, в колпаках, подкрашенных человеческой кровью. Один из них, якобы голландский посланник Геккерен, низкорослый старик, с выступающими вперед вампирскими клыками. С костлявыми пальцами и загнутыми как у диких зверей когтями. Убить его могли лишь сварив заживо в масле в медном котле. Другой, молодой еще более злобный дух из французских порченных земель, даже шумом своим он предвещал добрым людям смерть. Эти злобные западные гоблины были оборотнями, и когда надо, принимали вполне приличный человеческий вид. Лишь звери и древние деревья чуяли их смертоносный запах и стремились отвернуться от них. Не столько сами злобные гоблины их пугали, как их покровитель Белый владыка Запада.

Лунный заяц поэтому из симбирского тракта умчался совсем в другие места, нежели Пушкин. Он стремился сорвать совсем другую встречу. В своём лунном бессмертном озарении чуял заяц, что смерть идет к поэту совсем с другой, не с симбирской стороны. И не попов надо было пугаться поэту. Гибель шла с Запада.

Белый Владыка — один из пяти Мировых Владык, правитель Запада, разозлился на русского поэта за его гневные стихи. Не понравилась ему русская горделивость великого поэта.

Иль мало нас?

Или от Перми до Тавриды,

От финских хладных скал

До пламенной Тавриды,

От потрясенного Кремля

До стен недвижного Китая,

Стальной щетиною сверкая,

Не встанет русская земля?

Как стерпеть Белому владыке такое чуждое Западу величие?

Белый владыка Запада выпросил на время у владыки Востока восьмерку лучших лунных лошадей. Восьмерку чудесных коней содержали на острове посреди лунного озера и кормили волшебной "драконовой травой", которая позволяла им, подобно драконам, не скакать, а лететь, покрывая в каждый день по тысяче километров. На эту восьмерку посадили двух чудовищ-гоблинов: старого голландского вампира Геккерена и французскую переодетую ведьму Дантеса. И был у французской ведьмы врученный Белым владыкой Запада чудесный щит, отражающий все пули и сабельные удары. Был и пистолет, заряженный дьявольской пулей. Эти вредоносные отродья, способны совмещать в себе человеческую и демоническую сущность. Они давно были приучены утаскивать живых людей в северные болота и там выпивать из них всю кровь, похрустеть над их косточками, а потом, как ни в чем не бывало, принять их же живое обличье. Из всех западных чудищ мало было столь омерзительных, как эти два злобных гоблина.

Лунный заяц делал всё, что было в его лунных силах, чтобы остановить лошадей, но всей его светоносной целебной силы не хватало. Или хотя бы отобрать у французского ведьмака его магическое оружие. Но Белый владыка Запада оказался сильнее лунного зайца. А его Нефритовый владыка был высоко на небе. И небесной собаки Гоу в ту пору рядом с зайцем не было. Да и лунные лошади мчались не хуже, чем лунный заяц.

Когда-то в молодости поэту Пушкину нагадала черная гадалка, госпожа Кирхгоф, что возможна гибель его на тридцать седьмом году жизни от некоего Белого властелина. Всю жизнь после этого гадания поэт избегал поединков или ссор с людьми в белых одеждах, с белой головой или хотя бы с белыми фамилиями, всю жизнь не садился на белых лошадей. Но откуда было ему знать о силе Белого владыки Запада? Эти два гоблина были призраками древних злых великанов, и могли иногда раздуваться до огромных размеров. Отвратительные пещерные чудовища, они должны были по велению Белого владыки Запада наслать порчу на Россию, для этого им и надо было всего лишь уничтожить, стереть, пригвоздить к земле небольшого кудрявого человечка, олицетворявшего в ту пору дух целой нации.

Лунный заяц обладал невероятной быстротой и молниеносной реакцией. На востоке фигурки каменных или бронзовых лунных зайцев тысячелетия ставят спиной к дому, обращая лицом в сторону летящей стрелы или пули, дабы заяц смог её уловить. Вот и узнав о предстоящей дуэли с французским ведьмаком Дантесом, лунный заяц кинулся сначала навстречу едущему к Черной речке Пушкину. Не помогло. Впервые поэт, погрузившись в мрачные мысли, даже не обратил внимание на мельтешащего вокруг него лунного зайца, принял его за кошку или собаку, которых в Петербурге развелось по всем углам. Глаза его были затуманены магическими заклинаниями западных чудовищ, он не слышал и не видел лунного зайца. Затем лунный заяц смело стал спиной к поэту и как древний каменный истукан прыгнул навстречу вылетевшей пули Дантеса. Магическая пуля, ведомая проклятьем всего Запада, обогнула летящего зайца и ударила в грудь поэта.

Как горько корил себя лунный заяц, что поверив в свои волшебные силы, не обратился к Нефритовому лунному владыке, который мог бы одолеть и Белого владыку Запада. Лунный заяц сделал всё, чтобы после своей смерти ведьмак Дантес попал в самые гнилые топи великой Бездны. Он и на балу у Небесного владыки корчился от постоянных судорог. Он как бы служил примером для всех приглашенных на бал, что ждет того, кто сеет зло.

Ворочаясь под коричным деревом лунный заяц Ту думал: жаль, у него не было в те годы верного друга небесной собаки Гоу. Вместе бы они одолели Белого владыку Запада, и Пушкин бы жил еще долгие годы. Заснул лунный заяц лишь под утро под звучание "Сказки о золотом петушке"…