Автор этого текста уже вошёл в легенду, а сами заметки, думается, вполне могут войти в классику тюремной литературы.

В середине девяностых Игорь Гаркавенко предпринял попытку создания так называемой Украинской народно-революционной армии (УНРА). Базовой идеологией организации являлось Славянское единство: политическое, духовное и экономическое воссоединение народов Украины, России и Белоруссии. В 1996-97 годах Гаркавенко совершил ряд радикальных действий — в частности, устроил поджоги помещений, принадлежавших антирусским организациям. Арест, суд и приговор. 9 лет в лагере усиленного режима. В тюрьме совершил очередной бескомпромиссный поступок — отказался от гражданства Украины.

Выйдя на свободу, Игорь Гаркавенко с новыми силами начал политическую деятельность, создав движение РУНА.

Наблюдения и выводы Гаркавенко достаточно радикальны, но это подлинное свидетельство непокорённого духа, тонкое размышление о природе человека, его экзистенциальном выборе.

Живой Журнал Игоря Гаркавенко — http://incvar-garcavi.livejournal.com

В ДЕВЯНОСТО ПЯТОМ ГОДУ , за два года до срока, как-то зашёл в книжный магазин. Малая часть книг находилась вблизи. Можно было прочесть названия, рассмотреть обложки. Большая часть была далеко. Невозможно было вообще ничего разобрать. Только цветовую гамму. Я попросил девушку подать мне именно вон ту — зелененькую. Чем я руководствовался в своем выборе? Это не я позвал книгу, она позвала меня.

Она у меня в руках. «Языческий империализм». С обложки смотрит орёл. Спокойное могущество и абсолютная воля. Стоическая твердость и непреклонность в его взгляде. Автор мне незнаком и его имя ничего мне не говорит. Название тоже. С обратной стороны эмблема — двойной топор. Полистал. Беру. Иду домой. Она в кармане моей длинной кожаной куртки. Иду. В кармане нечто ужасное и бесконечное. У меня особое отношение к книгам. На каком-то глубоком, не вербальном уровне происходит общение еще до начала чтения. Книга закрыта, а я уже её слышу. Пришёл домой. Открыл. Сказать наиболее точно: прожив двадцать один год жизни, я вернулся на родину. Наконец-то я дома. Исключительно давно я был здесь и вот только сейчас вернулся. Там впервые узнал о кшатриях. Об историческом поочередном доминировании элит. В обратном порядке. От высших к низшим.

Я не человек, который не в ладах с миром и не способен жить в нем. Нет. Я не в ладах именно с ЭТИМ миром. Мои метания. Невозможность найти себя. Свое место. Неуспеваемость. Безынициативность. Это не объективная слабость. Просто в этом мире моё место, место таких, как я, стерто. Вынесено за скобки. Мир вайшья и шудра. Торговцев и рабов. Их операционная система. Все мои инициативы и таких, как я, здесь обернутся крахом. Кшатрии. Разбросаны. Исключены. Вычеркнуты. Каждый чувствует свое одиночество. Интуитивным образом находят себя. Понимают свою природу. Нет доктрины, флага, вершины, института, который бы объединил именно этот вид. Все было взято толпой штурмом, сожжено, проклято. После этого мы разбросаны. Каждый движется своими путями. Все ведут в тюрьму. В 97-м году впервые оказался в своем кругу. Конечно, на СИЗО.

Кшатрий, кшетра, поле, перекати-поле. Он всегда гармоничен. Там я вспомнил слова из книги одного германского консервативного революционера: «Живут для того, чтобы сражаться». Не наоборот. Практически все не знают себя. Свое бытие, свой образ жизни воспринимают всего лишь как метод. Для обретения. Но не как самоцель. Тогда я написал своё — Дети мирового Эффекта. Это о них. Эстеты, живущие эстетичной жизнью. И заканчивающие, конечно, эстетичной смертью. Подсознательные самураи. Бросающиеся направо и налево всем что имеют. Несущие принцип если не власти, то свободы в самих себе. Самые прекрасные женщины всегда рядом с ними. Идут туда, куда нельзя идти. Берущие то, что нельзя брать, и столько, сколько категорически нельзя. Один из принципов красоты, необходимый минимум. Они соблюдают его, умирая молодыми. Да, все феодалы там. Кожевская диалектика раба и господина сейчас ведет не к власти, а в тюрьму.

Подобно языческим богам, выдавленным христианством в ночь, во тьму, господа, феодалы, анархи, джентльмены удачи ушли в тюрьму. Высшим благом, основой всего остального является сохранение субъектности. Если в «белом» поле это право было присвоено псевдоморальным государством и отнято у личности, им не осталось ничего иного, как уйти в черное. Государство стало гарантом «позитива». Субъект ушел в негатив. В знаменитой французской троице свобода стоит на первом месте, уже после все остальное. Только при наличии первого можно решать, как им распорядиться.

Я вбивал в их головы истину о том, чтобы не обманывали себя. То, что воспринимают как метод, это и есть их миссия. Никакой статики в конце не будет. Мы не рождены для вечного покоя.

Мирча Элиаде писал о востоке, Полинезии, Африке, Индии, Америке. В Европе после гибели «Легиона Архангела Михаила» ему было нечего делать. Чужой среди своих. С Европой, как он, возможно, считал было покончено. Для того, чтобы оказаться в традиции, ему, как и Генону, необходимо было пересечь географические границы. Мне же было достаточно перешагнуть границы закона у себя на родине. Никто из них не заметил, а я провел там целую вечность. Конец гражданского общества, демократии, социализма. Гуманизма как такового. Консервативная революция. Касты. Если мыслить категориями Вейнингера, Мартина Вебера, то есть абсолютными типами, тогда становится ясен абсолютный тип тюрьмы. Нашей тюрьмы. Тантра, проверка. Кто ты есть? Больше нет связей, играющих такую большую роль на свободе. Положения семьи, денег, твоей специфической профессии в мире труда и капитала. Нет всего того, чего было настолько много, что оно заслоняло собой все и было для тебя всем. Нерушимым, абсолютным. Раз и навсегда.

Зато есть вечный Ницше. Есть вечные: просто сильный и просто слабый. Просто умный и просто дурак. Есть тот, из кого бьет свет, и тот, от кого несет гнилью и болотом. Есть тот, кто всегда любим фортуной, и тот, кто иногда или никогда.

ДИССОЛЮЦИЯ, РАСТВОРЕНИЕ , очистительный хаос, nigredo, тюрьма сжигают шелуху профанических иерархий современного мира, и уже после раскладывает индивидов, согласно их естественному качеству. Тюрьма есть метафизика, и тюрьма есть диалектика. Параллель порядка, соответствующего твоему природному, часто онтологическому статусу, пересекается с вертикалью случая, судьбы, воли к власти. Живая зона сталкера, остров погибших кораблей, царство хрустальных замков, потенциальности, ностальгии и мечты. Орден самых свободных и самых богатых. Пока ты ничего не приобрел, примеряешь, смотришь, прицениваешься, ты есть самый богатый. Ты имеешь все. Когда же ты, наконец, взял, выбрал, остановился. Ты снова самый бедный. Ты имеешь одно, а точнее, ничего. Преступник, игрок, путник имеет все. Особенно в тюрьме. Весь мир в своем блеске ждет его освобождения. Сам же он не знает, за что примется первым образом.

«Народ, который готов пожертвовать частью своей свободы во имя какого-то материального благосостояния, не достоин иметь ни свободы, ни этого самого благосостояния», — Джордж Вашингтон. Это о них.

Кастовая система утончённа. Можно сказать, гениально специфична. Первоисточник, Кун-цзы тюрьмы, неизвестен. Я думаю, в её основании есть некий миф. Как и во многих других учениях, утерявших источник, носители понятий хранят, несут то, что имеют, не зная откуда и почему. После моего многолетнего знакомства с тем миром смешно слышать о кабинетном, Гэбэшном происхождении понятий. Создавать для того, чтобы потом тщетно десятилетиями пытаться стереть... Низшее никогда не сможет сотворить высшее. Казённое — органичное. Разве что как-то попытаться подкорректировать. Предоставить то или иное русло для выхода.

«Подлинная инициатическая организация никогда не оставляет документов, изложенных на бумаге. Она пользуется лишь живым, устным словом», — Рене Генон. Так и здесь. Все говорят о понятиях. Идут к тем, кто знает.

Источник есть мудрость и живое слово. От старших к младшим переходит слово из века в век. Слово есть универсальная схема человеческих отношений, со всеми возможными мириадами нюансов. Оно не твердо и не конкретно. Оно — проводник изливающейся мудрости. Науки о жизни. Закон осуществляется холистским образом. Наш закон, светский, отталкивается от того — ЧТО сделал человек. Он, конечно, берет во внимание и остальное, но доминанта здесь. Доминанта понятий — ПОЧЕМУ он это сделал. Можно сказать слово и умереть. Можно пролить много крови и за это совсем не пострадать. Понятия оперируют жизнью. Они не идут слева направо. Они исходят из глубины. Конечно, есть определенные поступки, так же события произошедшие с человеком помимо его желания, волевого воздействия, и тем не менее это будет его приговором, его роком.

Тюрьма есть срок, дорога, судьба. Взгляд с позиции судьбы пронизывает здесь все. "Судьба есть органическая логика существования", — Освальд Шпенглер. Так вот, крайние события, даже чисто физического характера, произошедшие с человеком чистым и порядочным, воспринимаются как знак судьбы. Он ВИНОВЕН в том, что с ним это произошло. Вполне холистское определение. Я видел там людей, и достаточно, о которых можно сказать, что в те или иные обстоятельства они не попадут, с ними ЭТО не случится. Сказать твердо и абсолютно. И это, несмотря на то, что в той тюремной жизни практически невозможна какая-либо статика. Так, в древности брали во внимание определенные знаки на теле человека, даты и события. Путевый или непутевый; так это звучит сейчас.

Так же, как и представители всех иных тайных обществ, они именуют себя братством, братвой. Элита — бродяги. Снова мы встречаем здесь культ дороги, пути, дао, судьбы. Элита всегда была связана с дорогой. Так, польское "шляхта", рыцарство синонимично украинскому — шлях, путь. Первые казаки, появившиеся в четырнадцатом веке в Средней Азии. Производное от кой сак, легкая сума. Это подчеркивает летучий элемент, отрицание оседлости. Босота, так еще называют себя бродяги. Здесь ударение на аскетизме.

Практически весь свой срок я пробыл в этом кругу. Идеократия. Влияние, авторитет завоевываются жизнью, прожитой в соответствии с идеей. Очень часто бродяга мистичен, суеверен, интуитивен. Настроен слышать и чувствовать. Малые объединения людей, самого близкого уровня, называются семьями. Как во всяком тайном обществе, здесь отрицается родство кровное во имя родства духовного. Я вывел это все на такой вербальный уровень. Они же сталкиваются с этим, органическим путем. Приняв идею, он зачастую еще не знает, в насколько острой форме она поставит его перед выбором: кровное или духовное. Люди, держащиеся вместе, называют себя семейниками. Что означает высшую степень дружбы. Способность умереть друг за друга.

Кружка с чифиром имеет огромное, посвятительное, кастовое значение. Она запускается на круг людей. Каждый делает по два глотка. В кругу могут находиться люди не равные иерархически, но обязательно чистые в своей биографии, согласно принятой идее. Новый человек, соответствующий де-юре данной чистоте, включается в круг. В связи с этим ритуалом кастового признания, я понял одно из значений слова причащение, причаститься. Да, быть достойным пить из одной чаши. Не отказывался от него. Пил с первых дней нахождения на СИЗО. Не понимая, зачем. Из комплиментарности с этим новым для меня обществом. Конечно, на приземленном уровне я видел его пользу. Хоть по какому-то поводу все собираются, и после вместе о чём-то говорят. Это позволяло ненадолго уйти от своих личных проблем. После проанализировал, что такое чифир. Роль его химического состава, как-то заменяющего в тех местах алкоголь, это далеко не все.

Как когда-то трубка, набитая табаком и пущенная по кругу, варево, наркотическое или спиртное в те далекие времена, чифир выполняет ту же функцию. Устранение субъекта, атомарного, дискретного индивидуума. Здесь важно все. Круг, в который садятся все свои. Химический состав. Условия, в которых это все происходит. Особенно ярко воспринимаешь, что происходит, в экстремальных ситуациях. Перед или после ввода в учреждение спецназа. На подвале или на крытой. Пробуждение некой коллективной сущности, души. Это мощнее, чем просто символизм. Каждый становится сильнее — и всем становится легче. Когда его нет продолжительное время, недели две, три, налицо кризис каждого и всех вместе. Каждый замыкается в себе. В своей боли, в своей злости. Но вот из соседней хаты передают пару замуток или кто-то получает со свободы. Все иначе. Камера оживает. Общение. Ностальгия, мечты, все. Первая ночь для всех бессонная. И химия здесь второстепенна, хоть и важна тоже.

КРУГ. КАЖДЫЙ по два глотка. Коллективный дух. Дух общины. Дух касты. Дух противостояния. Восстания.

Всё, что входит в неписанный кодекс бродяги, оказывается при рассмотрении совершенно идеальной, взаимосвязанной, гениальной схемой человеческого существа, словно написанной рукой некоего мудреца, философа. Степень чистоты бродяги есть степень его независимости, свободы, субъективности. Грехом бродяги являются подчиненность, привязанность, быть объектом. Семья, постоянное место жительства, служба в армии, работа, отрицаются. Так же отрицается обширная криминальная деятельность. Бродяга должен быть не просто сильным, решительным, но что не менее важно, искусным и утонченным. Применение силы есть признак глупости. Бродяга не имеет права быть глупым, грубым. Он должен решить проблему словом, игрой. Максимальная степень влияния при минимальной степени физического прикосновения. Если всё-таки действием, то достаточно ювелирным. Бродяга обязательно психолог и социолог. Конечно, идеал, поданный в этом кодексе, практически недостижим. Между реальностью и им очень часто пролегает пропасть. Так было всегда. И Япония не знала самураев, подходящих под принципы Бусидо.

Любовь к эффекту, жесту, резкому или широкому, не беря во внимания последствия. Эстеты. Презрение к оседлости, накопительству, всем формам зависимости, кроме естественного авторитета. Любовь к действию и постоянное требование от слов действия. Наличие классических качеств, таких, как воля, упрямство, решительность, часто дерзость, конечно, пассионарность, торжество ценностей духовного порядка: дружбы, любви, верности слову, стилю своей собственной жизни, несмотря на страх смерти. Это основные признаки интересующего меня типа. Он исключительно редок на свободе, очень редок в тюрьме. Но там его встречаешь, конечно, чаще. Вся масса не в ладах с законом. Отсеиваешь преступников случайных, которых несравненно больше, от "бытийных". Уже в их среде находишь этот тип. Характер преступника, жизненный ритм объясним, виден через матрицу игры. Его жизнь тесно сопряжена с чувством фортуны, удачи. Интуиции есть в ней огромное место. Только она делает случай закономерным. Никакого поступательного накопления. Пан или пропал. День в карете, год пешком. Игровое восприятие жизни также мистичное. Многое из реальных мелочей и снов рассматривается как знаки. Он живет крайностями. На кон ставит все. Но даже в случае поражения он не теряет всего. Он сам распоряжается своей судьбой. Не раб. Игрок. Еще не вечер. Поживём — увидим. "Кто не играет, тот стирает", — часто говорят здесь.

Универсальный закон для всех времен и народов. Игра — есть вызов богам или сотрудничество с ними. Две касты. Всю историю. Каста игры и каста стирки. Как гравитация и антигравитация. Взлететь, оторваться — значит, войти в царство случая. Можно упасть и разбиться. Остаться на земле — значит, бежать от него. От случая, от полета, от вызова.

Игра формирует его субъектность, ассоциальность, если угодно. В ее сфере есть только две категории. Выигравший и проигравший. Более никого. Из пространства игры выходят первые враги государства, гражданского общества, коллективизма вообще.

Жизнь каждого из них — книга. Сплошные повороты и лабиринты. Книга настолько богатая, что время на чтение иных или на написание своей есть только в тюрьме. В момент дестабилизации этот игровой, чувствующий, хватающий на лету, никогда не выполняющий дважды во всех деталях одного и того же дела, тип будет последней надеждой "правильных" или приговором им. Когда красный свет будет гореть постоянно, выживут те, кто проходил на него при наличии зеленого.

Срок навязывает восприятие жизни как дороги. Отсюда возникает драматическое, очень часто трагичное чувство жизни. Это не может не подвигнуть заключенного на творчество. Особенно сильно здесь звучит поэзия. Как же много и достаточно оригинальных, проникновенных поэтов я встречал здесь. Все самородки, открывшиеся в тюрьме. Тюрьма закрывает двери, лишая физического восприятия свободы. Он находит выход все равно. Через окно или подвал. Он находит выход в сверхфизическое или подфизическое измерение свободы. Гораздо большей, чем он имел до срока. Более того, редко, но иногда, он доходит до того, что начинает воспринимать ту свободу, как тюрьму. Эти стихи могут тронуть, потому что пережиты. Многие становятся прекрасными художниками, ремесленниками. Чувство красивого в этих серых стенах, где красоту нельзя украсть, требует ее рождения. Тот, кто крал, начинает рисовать. Или писать. Кто-то находит свою свободу за этими решетками в искусстве, кто-то в религии. Отсутствие впервые своего дома здесь, где конкретна только сумка под нарой, требует постройки духовной крепости. Прочность фундамента и стен которой была бы ощутима во всех этапах и пересылках.

Я сравнивал преступников, только не случайных, а органичных, с не преступниками. Первые всегда мне нравились больше. Там понял — почему. Если просто сравнивать человека с человеком, преступник всегда богаче. Он весь перед твоими глазами. Он тотален сам в себе. Не преступник всегда беднее. Он не весь. Его продолжение — дом, работа, много чего. Беспомощен, ничтожен, неполноценен, если смотреть на него без этого. Как рак-отшельник, вынутый из своей ракушки. Вечный кочевник, преступник, анарх, изящен, слажен, целостен, пропорционален. Он весь в себе и полагается только на себя. Никогда не покидающее чувство опасности и вечная охота заставляют быть всегда в форме, как волка. Богач, лишенный своей машины, офиса и прочего, сотрудник МВД без формы, военный.., как смешна эта академическая публика без их столов, очков, кафедр и костюмов. Этот контраст заметен при сравнении террориста и солдата регулярной армии. Первый — весь, второй — часть.

Если атака является паникой, устремленной вперед, а высшим мужеством считается стоять на занимаемой позиции, удерживать ее, сохраняя хладнокровие; то здесь, на подвале, этот второй аспект достигает своего высшего напряжения. Безоружные, беспомощные люди в камерах претерпевают все, включая смерть, из причин, совершенно не доступных обывателю. Часто всего лишь символического характера. Например, увечья или смерть за то, что отказался взять в руки веник и метнуть пару раз. И т.д. Одна духовная конституция. Сакральная анатомия. Они тянулись ко мне. Все. Они желали днями и ночами слушать о полевых командирах, железном капитане, команданте; о всех прецедентах исторического восстания, стояния на своем, несмотря ни на что. После многие сказали, что хотят идти в мою идею. Из локального в мировое. Консервативная революция включала их в себя, звала. Понятия гармоничным образом сливались с нею. Кастовая система тюрьмы получала там свое окончательное утверждение. Бродяги, включающие в себя, помимо чисто воровского, и кшатрийский элемент. Мужики, ремесленники. Люди искусства и труда. Презираемые категории начинаются с барыг, вайшья, торговцев. Заканчиваются петухом. Это есть точка чистого объекта. Отсутствие субъективного, мужского как такового.

Прежде чем оказаться готовым к восприятию высшей идеи, преступник должен был пройти определенные, необходимые фазы. До срока он всего лишь субъект силы и желания. Анарх. Сам по себе или с горсткой себе подобных. Он еще не способен социально мыслить. Оказавшись в тюрьме, будучи посвященным в идею, он впервые начинает мыслить политически. Он уже не сам по себе. Уже не имеет права думать о себе. Только коллектив. Так он становится революционером. У кого нет курева, у кого чая, кому необходимы какие медикаменты, кто кому должен и не расплатился, кто виноват, кто прав в произошедшем конфликте и как добиться там справедливого разрешения, наладить связь со "свободой", решить вопросы с мусорами, найти некий компромисс, вынести приговор и наказать беспредельщика... Бродяга должен решать все это круглосуточно. Став таким своеобразным социалистом, научившись мыслить обществом и его интересами, он становится готовым к тому, чтобы мыслить социумом более глобального масштаба. Если методы власти заключаются в "держать в темноте и неведении", а уже после "разделяй и властвуй", действия бродяги подчинены прямо противоположному. Организация общака и разъяснение понятий. Общак не есть просто касса взаимопомощи, как его еще называют, инструмент чисто материального, физического выживания. Он есть символ. Символ единства. Единства в многообразии. Власть говорит, что люди гвозди, станки, опилки, а общак вырывает их из серой однообразной, деморализованной массы, дает им имена, право на личность, на себя и мобилизует для противостояния системе. Общак, как чифир, это символ. монолитности и несломимости. Знамя. Солнце. Пока светит солнце, пока на подвал или на санчасть какими-то темными путями доходит все необходимое или самая малость, борьба продолжается. Этот табачок или замутка чая в твоих руках заряжают, как святое причастие.

ИЕРАРХИЯ ЕСТЬ ВОСХОЖДЕНИЕ огня. Или остывание. Низшая каста — есть категория людей, вся ценность которых заключается только в физическом, материальном их использовании. Работа, к которой их привлекают, всегда презренна. Выше те, кто не в такой степени опущен, но все же способен только на тупой, однообразный труд. Они также лишены личностных качеств, воли. Как правило, нечистоплотны. Барыги, вся ценность которых — способствовать быстрому обращению всего необходимого. Торговля, спекуляция презрительны. Они бегают сутками с продуктами, сигаретами, чаем. Беря у одних и обменивая на заказ у других.

Дальше идет территория братвы. Порядочные мужики. Зачастую в одном кругу с бродягами. Люди, не равнодушные к идее, по своим причинам не смогшие взять на себя ответственность, назваться блатными. Чувство личного несоответствия или соображения безопасности, ценности жизни на воле, нормальной жизни, семьи и т.д. Всегда уделяющие в общак. Иногда при отсутствии бродяги, для предотвращения беспредела и из соображений нормальной организации, берут на себя полномочия регулировки социальных вопросов их коллектива. Всегда личности. Волевые. Индивидуумы. Много искусных мастеров. Ремесленников. Они ценны своими волевыми, творческими и моральными качествами. Бродяги есть диктатура идеи. Это зачастую требует сверхчеловеческого мужества. Так как и должно быть, уровень иерархии есть уровень дифференциации. Бродягам вообще не присуще мыслить толпой. Каждый должен иметь свое мнение.