Продолжение. Начало — в №4
2. ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЯ
В мае 1988 года я прибыл в Тбилиси и принял под своё командование Закавказский военный округ, который базировался на инфраструктурах трёх союзных республик: Грузии, Азербайджана и Армении. Первые секретари компартий этих республик являлись членами военного совета Закавказского военного округа, а я был его председателем и членом бюро ЦК компартии Грузии.
Должностных забот было предостаточно, также приходилось внимательно отслеживать социально-политическую обстановку в регионе, а она к тому времени уже была сложной и во всех республиках имела свои особенности.
Весной 1988-го года в Грузии было спокойно, а в Азербайджане разбирались с последствиями межнациональной резни в Сумгаите. Сумгаит — небольшое по масштабам, но очень жестокое, кровавое и тяжёлое по своим последствиям ЧП, положившее начало Карабахской трагедии и всплеску экстремизма в Закавказье в целом. Там от рук азербайджанских насильников пострадали жители армянской национальности. Случаи насилия, издевательств, расправы носили самый садистский характер.
Руководству Азербайджана удалось взять ситуацию в Сумгаите под контроль, но вместо того, чтобы дать политическую оценку произошедшему, проанализировать последствия, задержать исполнителей и заказчиков, провести расследование и показательный суд, а затем обнародовать материалы по всему Союзу, было сделано кое-что и кое-как. Истинные виновники должного наказания не понесли.
Этим воспользовались антисоветчики Армении и Грузии. Первые с целью отомстить за "своих" Азербайджану, а вторые с целью раскачать и дестабилизировать политическую, и прежде всего межнациональную ситуацию в маленькой империи Грузия, куда входили автономии Абхазия, Аджария, Южная Осетия. Судя по той наглости, с которой действовали националисты, главари этих неформальных антисоветских организаций, по всей видимости, не беспокоились о том, что их планы могут быть сорваны национальными правоохранительными структурами. В этих структурах уже имелись "свои" начальники. Но гарнизоны ЗакВо представляли для них реальную угрозу. И эти лидеры готовили планы "нейтрализации" армии, втягивания её в межнациональные разборки и сталкивания её с народом.
Но внешне в мае 1988 года в Азербайджане и Армении наступило после-сумгаитское затишье, а в Грузии жизнь внешне шла своим чередом, как и десять-двадцать лет назад. Войска округа занимались плановой боевой и оперативной подготовкой.
Летом 1988 года ситуация в регионе резко ухудшилась. Одновременно в Азербайджане и Армении происходят столкновения на межнациональной почве. Нагорный Карабах заявляет о выходе из состава Азербайджана. В Грузии начинаются споры вокруг военного полигона ЗакВо, расположенного на территории Грузии и Азербайджана. Поступают предложения объявить эту местность историческим заповедником и запретить там любые виды войсковых учений.
В Абхазии и Южной Осетии неформалы Грузии, во главе с Гамсахурдией, обращаясь на митингах к грузинам, ставят вопрос о ликвидации автономий, местных языков в учебных заведениях и учреждениях. Митинги заканчиваются призывами: "Грузия для грузин — и никаких абхазов и осетин!" Гамсахурдия, заручившись поддержкой небольшой группы людей, умело сыграл на националистических чувствах многих.
НО В АБХАЗИИ попытки дестабилизировать обстановку были пресечены лидером абхазской оппозиции Владиславом Григорьевичем Ардзинба и самими абхазами, которые разогнали митинги гамсахурдийцев. Дело нередко доходило до драки. Видя, как обостряется ситуация вокруг Абхазии, Ардзинба начал готовить почву для объявления о выходе Абхазии из состава Грузии.
В Нагорный Карабах прилетел А. Вольский и попытался взять ситуацию в свои руки. В это же время в Тбилиси приехал член политбюро А. Яковлев. Прошли поспешные кадровые перестановки, в том числе и в системе Госбезопасности. По региону прокатилась волна перестроечных новаций.
Встреча с Яковлевым и Вольским оставила у меня двоякие воспоминания. С одной стороны, я с уважением отнёсся к члену политбюро и специальному посланнику центра в "горячую точку" Закавказья. Но во время беседы с ними у меня возникло ощущение, что они не понимают всей опасности происходящих событий. Оба спокойно рассуждали обо всём, что происходило вокруг, как о естественных следствиях перестроечных процессов, по их логике выходило, что всё скоро само утрясётся и войдёт в норму, о каком-либо возможном втягивании войск ЗакВо в эти события и речи не было. Это странное благодушие вызывало недоумение и ещё больше расхолаживало местное руководство. В то время мне и в голову не приходила мысль о том, что такого уровня деятели могли быть сами активными агентами или агентами влияния "дирижёров", управлявших разрушением и расшатыванием Советской системы.
А что же происходило в войсках округа?
Принимались меры по повышению боевой готовности. Мы усилили разведку и наладили сбор информации о происходящих событиях. Чтобы не допустить провокаций по втягиванию гарнизонов в межнациональные разборки, мои заместители постоянно мотались по "горячим точкам" в Азербайджане и Армении.
А ситуация продолжала осложняться. И в Азербайджане, и в Армении люди другой национальности, преследуемые местными экстремистами, всё чаще стали обращаться за защитой к командирам наших гарнизонов и военных городков, так как не доверяли и боялись местных структур обеспечения правопорядка. И с моего разрешения преследуемые в Азербайджане армяне, а в Армении — азербайджанцы были укрыты в городках. Их преследователи, окружив гарнизон, предъявили командирам ультиматум: не выдадите скрывающихся, начнём штурм и городки разоружим.
Что было делать в этой ситуации?
Генштаб молчит, министр, на тот момент Дмитрий Тимофеевич Язов, тоже. А если не молчал, то начинал по телефону с матерком обвинять меня чуть ли не в трусости, но конкретных указаний с письменными подтверждениями не давал. Тем временем командиры гарнизонов двух республик докладывают, что ситуация в любой момент может обернуться попытками захвата гарнизонов силой.
Отдаю приказ. Всем офицерам и прапорщикам выдать личное оружие и боеприпасы. Усилить караулы и выставить дополнительные посты по всему периметру гарнизона. А также выйти на переговоры к предводителям боевиков и предупредить, что гарнизоны приведены в боевую готовность. В случае попытки штурмовать городок, первая очередь будет направлена в воздух, а в случае продолжения попытки захвата городка — будет открыт огонь на поражение. Это сразу охладило их пыл.
Угроз захвата гарнизона было много, но, к счастью, ни одной попытки захвата и разоружения после предъявления ультиматума не было. Лишь в Армении была остановлена и разоружена небольшая войсковая колонна, находившаяся на марше. Командир подразделения, которое следовало на полигон, был взят в заложники. Совместно с республиканскими силовыми структурами были приняты меры, и через пару дней командир и оружие были возвращены. В конечном итоге никто не пострадал.
Вот такими событиями были насыщены лето и осень 1988-го года. Два раза я летал в Карабах на встречу с Вольским: обсудить ситуацию, возможные пути развития кризиса и принятие мер. Но вместо реальных действий тот лишь старался меня всячески успокоить, заглушить бдительность.
С первым секретарём ЦК Грузии Д. Патиашвили у меня сложились хорошие деловые и личные отношения. Единственное, что я могу добавить, — он был человеком весьма мягким, можно даже сказать, нерешительным. Даже в роковое утро, 9 апреля 1989 г., почти перед самым началом операции, он позвонил мне по телефону, расположенному в моём автомобиле, и предложил отменить намеченные действия. Но тогда поворачивать назад было уже нельзя.
По возможности, я старался присутствовать на заседаниях бюро ЦК, где делился доступной мне информацией и пытался понять, что же на самом деле происходит в стране и на территории трёх республик. Что это? Издержки перестройки, или нечто большее, с более тяжёлыми последствиями, ожидающими впереди? Тогда было сложно сопоставить все частицы огромной мозаики, которые в конечном итоге, сложившись, привели к катастрофическим последствиям для Советского Союза. Уже тогда необходимо было начать смотреть на вещи более глобально, оценить события, происходящие в Прибалтике, да и в мире в целом. Но никто просто и помыслить не мог о настолько всепоглощающем масштабе предательства, корни которого уходили в самую глубь системы управления страной, в Москву.
Оценивая ситуацию сегодня, становится ясно, что тбилисская провокация 9-го апреля была приурочена к первому съезду народных депутатов, чтобы там с трибуны обвинить Советскую Армию и Кремль в трагедии. Советскую Армию, которая, жертвуя собой, пыталась защитить конституционный строй в ГССР и в Закавказье в целом.
И тут просматривается любопытная закономерность. Сразу же после съезда Горбачёв вылетел с официальным визитом в Китай. Что он там делал, где выступал — не распространялось; но как только он оттуда отбыл, на площади Тяньаньмэнь произошло то, что вошло в историю под названием "события 4 июня". В Китае также действовали антисоветские силы, которые, сформировав свои организации, надеялись пошатнуть политическую ситуацию, устроив длительные ожесточённые демонстрации. Антисоветчики надеялись, что Китай отступит и будет повержен.
Но там руководство поступило иначе, решительно и слаженно: демонстрация была разогнана с применением вооружённых сил. Когда же в сторону армии Китая посыпались обвинения, власти непоколебимо защитили свои Вооружённые Силы, заявив, что те выполнили приказ.
Много позже, когда я уже являлся министром обороны и находился с визитом в Китае, меня принял Цзян Цземинь, который в то время был председателем КНР. Встреча прошла в его кабинете. Он долго жал мою руку, смотрел в глаза и всё повторял: "Товарищ Родионов, спасибо вам за Тбилиси, мы сделали для себя очень серьёзный вывод". Тут следует уточнить, что Цзян Цземинь неплохо говорил по-русски.
Действия сил, направленные на разрушение двух красных империй, СССР и Китая, носили геополитический характер. Удары и орудия были спланированы, просчитаны и расставлены. Но в Китае силы, старавшиеся развалить страну, были жестоким образом уничтожены, что позволило КПК сохранить своё государство и стать сегодня ведущей мировой державой.
НО ВЕРНЁМСЯ к ситуации в ЗакВо. Больше всего в то время меня возмущала поверхностная оценка происходящего. Отсутствие анализа, выявления причин, прогнозирования последствий, и как результат — никаких действенных мер, лишь полумеры, похожие больше на имитацию деятельности.
Лето и осень 1988-го года на территории ЗакВо закончились, оставив тяжёлый осадок на душе, появилось множество вопросов, на которые мы не находили ответа.
И тут произошло декабрьское землетрясение в Армении! Катастрофа для Армении и всей страны.
В Ленинакан я прилетел через полтора часа. Это второй по величине город после Еревана, триста тысяч жителей, находится на высоте 1,5 километра над уровнем моря. Там дислоцировался довольно большой гарнизон, но он размещался в старой крепости, которая практически не пострадала от землетрясения. Это строение, сложенное из валунов, скреплённых с использованием настоящего раствора, не разбавленного воровством, выстояло против удара стихии. А вот бетонные плиты построек, расположенных в городе, крошились и рассыпались, будто печенье. Металлическую арматуру из них можно было вытащить рукой.
Декабрь. Морозы российские. А в Ленинакане сложились все строения выше трёх-пяти этажей. Город лежит в руинах, и все эти развалины дымят, вокруг ни души, всё парализовано. Стоит ясная, солнечная погода, тишина.
Облетев Ленинакан и Спитак, от которого тоже остались лишь руины, и приземлившись в крепости на плацу, я доложил по дальней связи об увиденном министру и начал вызывать подмогу, одновременно выясняя состояние гарнизона.
Жизнь в городе была полностью парализована. Нет электричества, тепла, воды, связи, под развалинами живые и раненые люди. Картина напоминала последствия воздушного ядерного взрыва, не было лишь радиации. Ночью мороз и темнота.
Местное руководство находилось в состоянии какой-то прострации. Они просто не могли осознать, что произошло. Необходимо было очень срочно принимать меры по спасению живых и обеспечению населения всем необходимым.
Действовать начали немедленно, потому что ценнее всего были первые пять суток, когда можно было спасти как можно больше людей. По тревоге были подняты тылы, по-полевому развернули пункты обогрева, питания, оказания медпомощи, создали команды по спасению людей, находящихся в развалинах, взяли под охрану государственные и военные объекты, а также многое другое.
У армии не было техники для подъёма плит и разбора завалов, имелись только танки, тягачи. Но плиту ведь нельзя стаскивать — под ней люди, нужно поднимать… Ты всё это видишь, но ты бессилен оказать действенную, активную помощь немедленно. Но мы старались, приспосабливали технику, разматывали тросы, находили решения…
Землетрясение произошло рано утром, многие повыскакивали из своих домов в лёгкой одежде. Первые дни прошли особенно тяжело. Для меня день и ночь на протяжении примерно двух недель превратились в одно целое. Я кое-где, если удастся, спал, если удастся — перекусывал.
Через два дня стала поступать гуманитарная помощь. На аэродроме Ленинакана непрерывным потоком приземлялись самолёты. К сожалению, несколько самолётов разбилось при посадке — лётчики не учитывали превышение высоты над уровнем моря, заходя на посадку так, как будто Ленинакан находился на нулевом уровне.
Местное руководство взяло на себя систему распределения гуманитарной помощи. Но то была такая система, при которой на "жигулях" тут же налетали армяне, окружали самолёт и через десять минут тот был пуст, а гуманитарное имущество исчезло в неизвестном направлении.
Но постепенно начало ощущаться положительное влияние на ситуацию со стороны хозяйственных структур города и республики. А когда пришла помощь из регионов Союза — никто уже не сомневался в том, что все трудности будут преодолены.
Запомнилось исключительно ответственное отношение к трагедии основной массы военнослужащих, призванных из запаса, прибывших из многих регионов страны на помощь. Их чувство сострадания, бескорыстная помощь, отсутствие каких-либо жалоб на личную неустроенность и т.д. Был организован пункт сбора ценностей, куда солдаты и офицеры приносили найденное на развалинах.
Но уже через неделю в город стали просачиваться группы мародёров в поисках добычи, которую они вывозили в гробах под видом покойных родственников. Кое-где дело доходило до применения оружия постами оцепления, с целью остановить грабителей и подвергнуть их обыску и задержанию.
Через две недели, когда стало ясно, что спасать уже некого, мы стали уже волоком растаскивать плиты, очищая подъездные пути. Поступала спецтехника, приехали первые строители. Начали появляться домики, собранные на платформах. Их снимали, подключали электричество, водопровод, канализацию, и можно было жить.
ИНТЕРЕСНО, ЧТО В РЕГИОНЕ, пострадавшем от землетрясения, тут же прекратились межнациональные и антисоветские проявления, митинги и т.п. Трагедия примирила народы. При посадке в Ленинакане разбился самолёт с азербайджанскими призывниками из запаса. Причина всё та же — не была учтена высота. Все восприняли горе, свалившееся на Армению, как своё личное.
Это происходило только в период с декабря 1988-го года по февраль 1989-го. Но начиная с марта, резко обострилась политическая ситуация в Грузии, особенно в Тбилиси.
Лидером антисоветской деятельности в Грузии стал Звиад Гамсахурдия, который четыре раза привлекался к уголовной ответственности за антисоветскую деятельность. Представьте себе, четыре раза! И все четыре раза он был либо прощён, либо приговоры были заменены условными наказаниями.
Гамсахурдия, получив отпор со стороны здоровых сил в Абхазии, Осетии, переместился в Тбилиси и, опираясь прежде всего на коллективы Госуниверситета, студию "Грузия-фильм", пользуясь "свободой" перестройки и полнейшей безнаказанностью, приступил к расшатыванию социально-политической ситуации. Его поддерживали "сливки" грузинской коррумпированной интеллигенции, тунеядцы, казнокрады и взяточники. Когда же гамсахурдийцы попытались проникнуть на металлургический комбинат Рустави, что под Тбилиси, и устроить там митинг, чтобы призвать рабочих на помощь, ничего у них не вышло. Их выгнали оттуда палками, охрана завода применяла оружие, стреляя в воздух. Народ, привыкший трудиться, отказался поддерживать Гамсахурдию.
Все действия Гамсахурдии были несанкционированными, поначалу носили ярко выраженный националистический, демагогический, клеветнический характер, а в начале апреля стали приобретать антирусский, антисоветский, антиармейский характер с подстрекательствами и призывами к свержению власти, захвату государственных и правительственных объектов. Звучали призывы к отделению Грузии от СССР, выводу Советской Армии и введению войск НАТО.
Это было сложно себе представить. Неужели такое вообще было возможно? Открыто, во всю глотку охаивалось всё советское, вся советская история. Я слушал и, честно говоря, можно было сойти с ума.
А Москва молчала. Минобороны тоже. Местное руководство всё видело, но мер не принимало. Помня об отпоре, данном силам Гамсахурдии на металлургическом комбинате Рустави, во время одного из заседаний партактива я предложил вывести на улицы Тбилиси рабочий класс, организовать анти-митинг, мотивируя это тем, что как только митингующие завидят организованные отряды рабочих, они тут же разбегутся сами по себе. К сожалению, моё предложение было отвергнуто. Бездействие властей не могло быть случайным процессом. Возможно, они намеренно расширяли простор для маневров тех сил, которые управляли всеми процессами, происходившими на тот момент в Грузии, да и в самом Советском Союзе в целом.
Поначалу на митинги в Тбилиси выходили в основном коллективы ВУЗов, школ, контор, домохозяйки, всякие бездельники и ротозеи. Но пропаганда делала своё дело, и среди этой массы стали появляться группы и подготовленных спортсменов, ветераны, прошедшие Афган, и другие лиц, готовые уже не только митинговать, но и оказать организованное сопротивление силам, привлекаемым для наведения порядка.
Я предложил в ночное время, когда от круглосуточного митинга на площади перед домом правительства оставалось несколько десятков человек, силами МВД республики очистить от них площадь, поставить оцепление и впредь не допускать скопления людей, а армию оставить в резерве, не сталкивать её с народом, чего так хотели организаторы провокаций. Но и это предложение не было воплощено в жизнь.
Кстати, к тому моменту в Тбилиси на многих видных местах появились группы делегатов из Прибалтики со своими национальными флагами. Они орали, дёргались, размахивали кулаками и знамёнами, подстрекая к большей активности гамсахурдийцев. Ситуация дрожала от накала, противникам Советского Союза была необходима народная кровь, чтобы забрызгать ею образ Советской Армии.
На одном из заседаний бюро ЦК на голосование был поставлен вопрос: кто за применение сил Центра и войск ЗакВо для наведения порядка в Тбилиси? Это было 5 апреля. Голосовал против лишь я. Но уже 8 апреля я был за применение армии для наведения порядка, так как митинг приобрёл такую агрессивность, что в любой момент мог начаться мятеж и захват дома правительства, ЦК и телецентра, начался настоящий психоз, толпа озверела, а другой силы, пригодной для наведения порядка, кроме армии, в Тбилиси не было.
К тому же, 8 апреля я получил письменный приказ министра обороны с требованием к утру 9 апреля очистить Тбилиси от митингующих и принять меры к недопущению возобновления митингов. Для чего все имеющиеся силы МВД центра перешли в моё подчинение.
Времени оставалось мало. Главная задача — сделать всё возможное, чтобы не допустить применения боевого оружия и кровопролития. Время "Ч" было назначено на 4.00 9.04.1989 г.
Записал Алексей Касмынин
Продолжение следует
