Народная фантазия породила представления и веру в существование не только разных духов и богов, но и чертей, ведьм, леших, водяных, домовых и прочих злых, а иногда и добрых невидимок. Уже древние славяне верили в то, что в каждом доме живет свой дух, хранитель дома — домовой.

Веру людей в доброго домового отразил двадцатилетний А. С. Пушкин, написавший в 1819 году стихотворение под названием «Домовому». Начинается оно так:

Поместья мирного незримый покровитель, Тебя молю, мой добрый домовой, Храни селенье, лес и дикий садик мой, И скромную семьи моей обитель!

Правда, в отличие от всеобщих представлений о домовом, живущем только в доме, Пушкин просит его хранить и лес, и сад, и поля, и луга, и огород, и прохладу лип, и зеленый скат холмов. Но главное, просит хранить его домик:

Останься, тайный страж, в наследственной сени, Постигни робостью полунощного вора И от недружеского взора Счастливый домик охрани! Ходи вокруг его заботливым дозором…

Во многих местах, например в Западной Сибири и в Забайкалье, верили, что домовой может по ночам баловаться в доме — шуметь, стучать, скрипеть дверью, раскачивать кровать, сбрасывать с человека одеяло, а то и погасить лампу. Изредка фантазия порождала веру в то, что домовой может показаться дождям в образе кошки, крысы, зайца, белки или непонятного маленького лохматого белого существа.

Во многих местах верили, что домовые бывают разного назначения: избяные и конюшенные, А еще верили, что бывает и кикимора — домовой в женском образе, малютка-невидимка, живущая в до-не за печкой и занимающаяся прядением и тканьем. От этой кикиморы и пошло шутливое название человека, имеющего смешной, нелепый вид.

Кое-где считали, что кикимора может воровать кур. Существовала и даже применялась мера предотвращения этой беды, записанная в числе разных примет В. И. Далем: «Чтобы кикимора кур не воровала, над насестью на лыке вешают отбитое горло кувшина». И верили же в такое!

Домовые, поселившиеся в доме, как считалось, никакого вреда людям не причиняли. Разве что за какую-нибудь провинность наказывали и пугали. Иное дело — конюшенный домовой. Этот досаждал людям тем, что скотину мучил. Особенно изводил он неугодных ему лошадей. Конюший суседко, называли его крестьяне.

Веками в деревнях отмечалось странное и непонятное явление. Придет утром хозяин в конюшню, а его лошадь стоит какая-то испуганная, дрожит, корм не доела, видно, что потела, вся в мыле. А грива, с вечера заботливо расчесанная, перепутана, собрана в косички, колтуны. Собирались соседи, дивились, обсуждали и выносили приговор:

— Не ко двору конь — домовой невзлюбил. Продавать надо.

И нередко бывало так, что хозяин продавал коня и заводил другого. И все часто налаживалось. А иногда и другой конь оказывался жертвой домового.

Кое-где пытались выдворить домового из конюшни. Для этого использовали в качестве пугала обыкновенного козла. Дескать, суседко не выносит духу козлиного и покинет конюшню. Делали и иначе: на шею лошади или к гриве привязывали лоскуток от козлиной шкуры. Успех, конечно, был переменный.

Вера в домового, мучившего лошадей, продолжала оставаться загадкой и удерживалась почти до наших дней. Разгадку нашел известный советский биолог и охотовед, профессор Петр Александрович Мантейфель, с которым я впервые познакомился в Самарканде в 1943 году.

Пытаясь выяснить, какой суседко беспокоит по ночам лошадей, П. А. Мантейфель установил наблюдение за одной конюшней с лошадьми, где бывали случаи тревоги. Однажды он услышал, что лошадь беспокоится в стойле. Ученый быстро вошел в конюшню и увидел, что конь чем-то испуган, в мыле. И тут он заметил, что из-под перепутанной гривы коня на него смотрел какой-то зверек. Домовой? Нет, ласка! Самый маленький хищник из семейства куньих. Потревоженная человеком ласка нырнула под гриву, пробежала по шее лошади, спрыгнула в кормушку и исчезла в какой-то щели.

На следующий день все повторилось. Услышав возню в конюшне, П. А. Мантейфель вошел туда и снова увидел ласку на шее лошади. После ее бегства ученый осмотрел лошадь и заметил у нее под перепутанной гривой несколько капелек крови — очевидно, ласка прокусила кожу и слизывала соленую кровь. Некоторые специалисты говорят, что ласка любит поиграть в лошадиной гриве и запутывает ее пряди. П. А. Мантейфель объяснял визиты ласки к лошадям тем, что в конюшнях водятся мыши, и она вылавливает их там. А по гриве и под гривой лошади ласки шныряют потому, что, нуждаясь в солях, они собирают на теле лошади и под гривой кристаллики соленого пота. Перебирая при этом пряди гривы, ласка запутывает их в косички и комки, узлы.

Крестьяне в старину замечали, что иногда домовой переставал беспокоить лошадь, если приглашенный священник сотворял молитву в конюшне. Неужели домовой убоялся молитвы и удрал? Нет, беспокойство лошадей прекращалось иногда и без молитвы. И объяснялось это тем, что ласка, выловив в конюшне мышей, покидала ее и уходила в поисках других, богатых мышами мест. Ведь она — знаменитый мышелов, помощник людей в борьбе с вредными грызунами.