Клос с усталым видом вышел из кабинета полковника фон Осецки. Старый пруссак, свеженашпигованный поучениями и указаниями на совещании в управлении абвера в Берлине, около трех часов мучил Клоса, а вместе с ним и руководителей других отделений наставлениями о необходимости «усиления борьбы с большевистской агентурой, которая все больше дает себя знать».

Фон Осецки проинформировал о создании в СССР польской дивизии. Гитлеровская разведка раздобыла также сведения о наличии при дивизии штаба по координации действий с партизанами и польским подпольем на оккупированных территориях. После доклада фон Осецки началась неуверенная, несмелая дискуссия, из которой следовало, что варшавский отдел абвера располагает слишком малым количеством радиопеленгационного оборудования, ограничен в деньгах и агентах. Пользуясь случаем, шеф поблагодарил Клоса за создание явки для связи с агентами абвера.

Если бы полковник знал, для чего в действительности служила эта грязная четырехкомнатная квартира в полусгоревшем доме неподалеку от гетто…

В квартире, снятой за счет абвера, под полом в ванной комнате иногда оказывались документы, за которые абвер и гестапо дали бы большие деньги. Случалось, обер-лейтенант Клос принимал в этой квартире завербованных служащих немецких частных фирм и государственных учреждений. Встречался также с людьми, за головы которых в генерал-губернаторстве была объявлена награда в десятки тысяч злотых. Неоднократно Клос принимал здесь, в находившейся под опекой абвера квартире, курьеров Центра. В случае потери контактов они именно здесь могли восстановить их и получить новые указания.

Клос принял благодарность шефа как должное. Каждая такая похвала в присутствии ответственных сотрудников абвера только укрепляла его авторитет и безопасность и не давала повода кому-либо сомневаться в его преданности служебному долгу. Офицер, которого благодарил за верную службу сам полковник фон Осецки, являлся, по существу, неприкосновенной личностью, и никто не имел права подозревать его в чем-либо.

Выходя из здания абвера после совещания, Клос вдруг заметил, что на деревьях почти совсем распустились листья. Приближалось лето.

А в это время Юзеф Подлясиньский, теперь уже как Франтишек Булый, должен был находиться в конторе транспортного бюро. Клос позвонил из первой же телефонной будки.

– Я хотел бы попросить привезти для меня две тонны угля первого сорта, – сказал он в трубку, когда услышал голос Юзефа.

Тот узнал Клоса по голосу, но ничем не показал этого.

– По какому адресу?

– Аллея Роз, 127.

Это означало, что Клосу необходимо встретиться с Юзефом в условленном месте около пруда в Уяздовском парке. А цифра подтверждала, что встреча должна состояться в течение ближайшего часа. Если бы Клос назвал двузначную цифру, это указывало бы, что их встреча состоится послезавтра, но в этом случае нужно было установить время числом вязанок дров, которые необходимо привезти.

Булый ожидал Клоса в Уяздовском парке, как было условлено, на скамейке около пруда. Одет он был скромно, но представительно, как и полагалось владельцу четырех конных повозок. Шеф бюро спокойно вынимал из бумажного пакетика кусочки хлеба, крошил их и бросал проголодавшимся лебедям, плавающим в запущенном пруду.

– Передал ли в Центр мое последнее донесение о подводной лодке «U-265»? – спросил Клос, глядя куда-то в пространство.

– Передал, – ответил Булый, не переставая крошить хлеб.

– Непонятно, – задумчиво произнес Клос. – Это было неделю назад, а вчера подводная лодка под этим номером торпедировала суда конвоя, следовавшего в Мурманск. Это не геббельсовская пропаганда, а официальное сообщение бюллетеня абвера.

– Может быть, не удалось засечь и уничтожить эту подводную лодку?

– Все может быть. Как бы там ни было, необходимо перепроверить, дошло ли до Центра наше донесение. При необходимости повтори еще раз. Эта подводная лодка имеет свою базу где-то у северного побережья Норвегии.

– Хорошо, все сделаю. Какие еще будут указания?

– Как только я уйду, посмотри вот это. Передай сегодня же.

– Что с радиостанцией?

– Пока все в порядке, – ответил Клос, подавая Подлясиньскому спичечный коробок. – Никак не могу понять систему передачи. Если из Центра поступят какие-либо распоряжения…

– Предлагаю встречу в кафе в полдень. Если возможно, то на террасе. Там всегда в это время много посетителей. Подсяду к тебе, если будет что-то важное.

Клос поднялся со скамейки и не спеша пошел по главной аллее парка. Из какой-то боковой дорожки ему прямо под ноги выбежал малыш лет четырех и чуть не упал, но Клос подхватил его на руки. Детская гримаса при виде мундира и плач ребенка растревожили его душу. Мальчик вырвался из рук офицера и с плачем побежал к матери.

Клос привык к тому, что его армейский мундир вызывает страх и ненависть у взрослых. Но он особенно болезненно воспринимал все, когда дело касалось детей. «Тяжело в таких ситуациях не выходить из своей роли», – подумал Клос, направляясь в казино, где он условился встретиться с лейтенантом Тичем. Ему вспомнился солдат с веснушчатым лицом. «Если когда-нибудь провалюсь, – подумал Клос, – то только из-за какого-нибудь непредвиденного глупого случая». Даже опытный разведчик не застрахован от этого и иногда не отдает себе отчета в том, что многие могут его знать. Каждый из них может представлять для Клоса угрозу. Солдат, несколько дней назад остановивший Клоса посреди ярко освещенной солнцем площади перед зданием комендатуры, вывел его из равновесия на добрых два часа, напомнив о Гданьском железнодорожнике. Но бывают и худшие моменты. Например, неожиданная встреча, происшедшая полгода назад в Варшаве. Тогда Клос условился встретиться с Бруннером и двумя другими гестаповцами около Центрального вокзала. Они должны были сопровождать какого-то прибывшего из Берлина партийного босса, отправлявшегося на охоту в Беловежскую пущу. Клос нетерпеливо ожидал Бруннера, который, как обычно, не отличался пунктуальностью и опаздывал. Злой и промерзший, в коротком охотничьем полушубке, переступал Клос с ноги на ногу. (Время от времени он специально переодевался в штатское. Его работа в абвере, где он считался специалистом по Польше, позволяла ему иногда проводить такой маскарад.) Клос стоял и злился, как вдруг неожиданно за его спиной кто-то воскликнул: «Янек!»

Как во сне, он припомнил эту девушку… Имя девушки было Кристина, он она просила называть ее Крыхой. Познакомились они еще осенью тридцать девятого, когда после отступления из Косчежины Янек искал контакта в Варшаве с какой-нибудь польской подпольной организацией. Крыха была родственницей хозяина дома, в котором он нашел приют и убежище. Не установив нужных связей, он решил через Словакию и Венгрию переправиться во Францию. Однако вскоре ему удалось связаться с одной только что созданной патриотической организацией и по ее приказу возвратиться в Косчежину, потеряв из виду Крыху.

Время почти полностью стерло из его памяти события тех дней – две или три недели, несколько вечеров, посвященных составлению планов перехода в Словакию и Венгрию, намек на какой-то роман с девушкой, два-три поцелуя, но больше всего возвышенные, патриотические разговоры о борьбе с фашизмом, о будущем Польши.

И вот теперь, когда Клос ожидал людей, одетых в черные гестаповские мундиры, она внезапно увидела его. Он намеревался сразу же распрощаться с девушкой и сказать, что очень спешит, но тут как раз подъехала автомашина с Бруннером и его агентами и остановилась прямо перед ними. Бруннер, слащаво усмехаясь, крикнул: «Ганс, не соблазняй польских девушек!» – и почти силой втянул его в автомашину.

В глазах девушки Клос увидел презрение. Если бы она имела оружие, то застрелила бы его на месте. Долго преследовал Клоса уничтожающий взгляд Крыхи. Он боялся, что больше никогда не встретит эту девушку и в ее глазах навсегда останется предателем и гестаповцем. Возможность таких встреч всегда беспокоила Клоса и ставила в ложное положение перед людьми, ранее знавшими его, что в присутствии немцев было особенно опасно.

Пребывание во Франции или в России, куда время от времени бросала его судьба, не было столь опасным, как здесь, на польской земле.

Лейтенанта Тича в казино еще не было. Клос неторопливо потягивал эрзац-пиво, улавливая обрывки разговоров за соседними столиками. Один из них особенно заинтересовал Клоса. Майор танковых войск с покрасневшим то ли от загара, то ли от чрезмерно выпитого алкоголя лицом рассказывал что-то капитану интендантской службы, которого Клос знал.

– Знаешь, братец, сколько наших погибло в одной только Хорватии? Двадцать процентов личного состава. Это равносильно тому, что каждого пятого поставить к стенке и… тра-та-та-та. Но это, братец, только средняя статистика, черт бы ее побрал… В некоторых пехотных батальонах не осталось ни одного солдата.

Капитан интендантской службы что-то сказал на ухо танкисту и тот стал говорить тише.

Клос решил использовать этот случай. Он подошел к столику, за которым сидели майор и капитан, отозвал раскрасневшегося танкиста в сторону.

– Обер-лейтенант Клос из абвера, – представился он. – Хотел бы обратить ваше внимание, господин майор… Вы слишком громко говорите о служебных делах, которые являются военной тайной. К счастью, я сидел ближе других к вашему столику, но там мог сидеть кто-либо другой. Надеюсь, господин майор понимает, о чем идет речь.

– Мне кажется, что в офицерском клубе… – пробормотал майор.

– Мог сидеть тот, – прервал его Клос, – кто подал бы на вас рапорт. И я должен вам напомнить, что за распространение пораженческих слухов и преувеличение наших потерь на фронте карают сурово.

– Однако же…

– Прошу вас, господин майор, не забываться. – Клос не намерен был уступать раскрасневшемуся танкисту и решил использовать свое служебное преимущество. Это было его личное возмездие. – Здесь мог находиться также и враг, – продолжал Клос. – Враг может быть везде. Вы забыли, что сказал доктор Геббельс по этому поводу?

Лицо майора еще больше побагровело и начало приобретать синеватый оттенок.

– На этот раз будем считать инцидент исчерпанным, господин майор. Понимаю, что офицер, который только что вернулся с фронта, испытывает желание высказаться, похвалиться победами, но и о победах также, – добавил он поучающим тоном, – прошу говорить тише.

«Разрядив» обстановку, Клос отошел к своему столику, оставив озадаченного, слегка покачивающегося на нетвердых ногах майора. Полученная от танкиста информация о тяжелых потерях немецких войск в Хорватии будет передана куда следует.

Увидев вошедшего в казино Тича, Клос махнул ему рукой, показывая на столик. Краем глаза заметил, что майор жестом подозвал капитана и оба поспешно покинули казино. Безусловно, майор спросил интенданта, кто такой этот наглый обер-лейтенант. Капитан, выслушав танкиста, обязательно ответит: «Обер-лейтенант Клос. Это опасный человек, фанатик-нацист». Может быть, напуганный майор где-нибудь расскажет об этом инциденте, это было бы на руку Клосу.

Клос думал об этом, слушая журчащий, как вода из крана, голос лейтенанта Тича. До войны Тич был аптекарем в небольшом баварском городке. Он недавно пожаловался Клосу, что его группа слежения никак не засечет вражескую радиостанцию, которая приводит в бешенство немецкое командование. Но что он может сделать, когда радиостанция действует на нескольких густо населенных улицах центра города?! И действительно, каждый вторник, но всегда в разное время она исправно работала. Тич не имел возможности использовать все свои пять пеленгаторных автомашин в течение всего дня, ибо они нужны были в других местах. А когда однажды он при помощи обер-лейтенанта Клоса стянул все имеющиеся пеленгаторы, намереваясь засечь неуловимую радиостанцию, она, как назло, молчала.

Тич заметно оживился, его глаза заблестели, когда официантка предложила господам офицерам жареную баранину и по рюмке коньяку. Этот щуплый лейтенант всегда поражал Клоса прожорливостью. Клос импонировал ему своим служебным положением в абвере и умением обращаться и приобретать друзей. Доброжелательную дружбу Клоса он принимал как дар. Клос никогда не подчеркивал своего преимущества, наоборот, он давал Тичу добрые советы, оказывал помощь по службе и старался делать это таким образом, чтобы лейтенант мог принять его мысли за свои собственные и поверить, что он сам способен решать возникающие проблемы. Взамен этого Клос получал свободный доступ в помещение, где размещалась станция слежения Тича, что позволяло ему обеспечивать безопасность своей радиостанции.

– Посоветуй, Ганс, что я должен делать, чтобы у меня не забирали сотрудников? – спрашивал Тич плачущим голосом, приканчивая уже третью порцию баранины. – Сегодня я снова вынужден был передать четырех своих парней в распоряжение гестапо. Этот Нейман ужасный человек, а наш шеф Осецки все время уступает штандартенфюреру Лютцке, как будто бы он его лакей.

– Зачем Нейману твои люди? – спросил без особого интереса Клос.

– Дьявол его знает! – фыркнул лейтенант. – Замышляет какую-то грандиозную акцию. Его интересуют абоненты электростанции и газового завода, он хочет устроить нечто вроде тотальной проверки.

Мутным взглядом лейтенант смотрел на официантку, убиравшую со стола тарелки. Клосу показалось, что Тич раздумывает, не заказать ли ему еще чего-нибудь. И, как бы угадывая мысли Клоса, лейтенант заказал пиво.

– Знаешь, Ганс, – сказал он, сдувая пену с поданной ему кружки, – меня чертовски раздражают эти полицейские, которые только и умеют, что задерживать мелких злодеев и альфонсов. Напялили черные мундиры и корчат из себя асов разведки.

– Ты прав, – проговорил Клос, думая над тем, что это за акция, которую затевает кривоногий хауптштурмфюрер.

Клос не мог недооценивать Неймана и его агентов, он слишком хорошо знал этих людей – исполнительных, терпеливых, упрямых. Понимал, что именно такие бывают самыми опасными противниками.