1

Обер-лейтенант Ганс Клос открыл глаза. Яркий свет ослепил его. «Что это за бункер? – подумал он. – Как я оказался здесь?» Он представил себе сырые, шероховатые стены железобетонного убежища, и ему захотелось прикоснуться к ним. Неожиданно по левой руке разлилась острая боль, его охватил жар, вновь закружилась голова, и Клос потерял сознание.

Лишь через несколько часов Клос пришел к себя. Медленно, с трудом открыл глаза и осторожно осмотрелся. Яркого ослепительного света не было.

«Видимо, зашло солнце», – мелькнуло у него в голове. Через узкую амбразуру виднелась какая-то местность, покрытая мглой. Он не мог понять, знакома ли она ему. «Необычная панорама», – подумал Клос. Он постарался припомнить, как оказался здесь.

– Обер-лейтенант Клос… – послышался вдруг женский голос.

Женщина в бункере? Нет, неверное, это его ординарец Курт.

– Курт, – прошептал он и не услышал своего голоса.

– Обер-лейтенант Клос, – снова прозвучал женский голос. Казалось, что говорившая стоит где-то рядом, надо только оглянуться – и увидишь ее. Но почему так трудно повернуть голову?

И вдруг он увидел перед собой лицо женщины – оно то появлялось, то исчезало. Иногда казалось, что женщина находится где-то за стеной, а голос слышится рядом. Что-то мелькнуло перед его глазами, и возникло неясное очертание женской фигуры. Клос почувствовал нежное прикосновение прохладной и мягкой женской руки. Все это было как во сне. Много лет назад – пятнадцать, а может, и больше – он болел скарлатиной, лежал в комнате с зашторенными окнами и ждал, чего-то ждал. А когда пришла мать и приложила прохладную ладонь к его лбу, он понял, что именно этого материнского прикосновения ему не хватало.

«Мама, я очень болен, мама», – захотелось ему сказать. Но слабость не позволяла произнести даже слово…

Снова в поле зрения появилась женщина. И вдруг ему стало ясно: так и есть, он находится не дома, а в железобетонном бункере. Голова его забинтована, только для глаз оставлена узкая щель, через которую он может видеть то, что перед ним. А наклонившаяся над ним женщина – вовсе не его мать. Это молодая девушка. Из-под белой шапочки с красным крестом выглядывают пряди темных волос.

– Как вы чувствуете себя, господин обер-лейтенант? Можете говорить?

Клос понял, о чем она спрашивала, хотя это был какой-то другой язык, не тот, на котором говорила с ним мать. Он отлично понял, что сказала эта девушка. Но кому? Ему? Удивительно, она обращалась к какому-то обер-лейтенанту Клосу, а он не Клос, а девятилетний Сташек Мочульский, больной скарлатиной…

Клос услышал, а вернее– почувствовал, что девушка отошла от него. Увидел перед собой небольшую часть подоконника, а под ним несколько ребер отопительной батареи. Начал их считать – раз, два, три…

Через несколько часов (а может, дней) он снова услышал чей-то голос. Не открывая глаз, прикоснулся ладонью к лицу и не ощутил на нем бинта. Медленно открыл глаза, увидел мужчину в белом халате, накинутом на армейский мундир, а рядом с ним – девушку с темными прядями, выбивавшимися из-под белой шапочки с красным крестом. Золотое пенсне на носу мужчины забавно дрожало при каждом движении его головы.

– Наш обер-лейтенант приходит в себя, – сказал он.

– Где я нахожусь?

– В госпитале в Висбадене, господин Клос.

– Как я здесь оказался?

– Разбомбили ваш поезд, – ответил доктор. – Вам повезло. Только двадцать четыре пассажира остались в живых.

– У меня все болит. Ощущение такое, что меня избили.

– Сильные ушибы, общая контузия и сотрясение мозга. Теперь вас не тошнит?

– Нет, только не могу вспомнить, как я попал в этот поезд.

– Из ваших документов следует, что вы ехали во Францию.

– Вы все время говорили о Париже, – включилась в разговор медсестра. – О каштанах на площади Пигаль.

– О каштанах? – удивился доктор.

– А что я еще говорил? – Клос хотел приподняться, но, почувствовал острую боль под ключицей, свалился на подушку.

– Спокойно, вам еще нельзя резко двигаться, – предостерег доктор. – Кости у вас целы, но вы, господин обер-лейтенант, получили много ушибов. Мы подобрали вас в двадцати метрах от железнодорожной насыпи. Взрывной волной вас выбросило из вагона.

– Я еще что-нибудь говорил?

– Какие-то глупости, – пренебрежительно сказала медсестра. – Половину я не смогла понять. Вы говорили тогда на нескольких иностранных языках, кажется, и на польском.

– Не волнуйтесь, – успокоил его доктор. – Это нормальное явление при сотрясении мозга. Могу заверить, что никакой военной тайны обер-лейтенант Клос на выдал, а если бы вы и сказали что-нибудь лишнее, то никто бы в это не поверил, ибо вы были контужены, а при контузии, как правило, наступает функциональное расстройство нервной системы.

– Как долго я нахожусь в госпитале? – спросил Клос.

– Три дня. Через две недели направим вас на комиссию. Но особо на нее не рассчитывайте. Сейчас не те времена… Отправят вас на фронт, и не исключено, что на Восточный…

– Буду только рад, – сказал Клос. – Я уже имею направление в воинскую часть, вскоре должен быть там.

Доктор пожал плечами, золотое пенсне на его носу дрогнуло, он поправил его левой рукой, и только теперь Клос заметил, что вместо правой руки у доктора пустой рукав.

– Пусть будет так, как вам хочется, – сказал доктор. – Сестра, с завтрашнего дня для больного – усиленное питание, он должен набраться сил. Господин обер-лейтенант очень спешит на фронт. – Врач повернулся и направился к двери. За ним вышла и медсестра.

Клос обвел взглядом палату. В ней стояли четыре белые кровати, все были заняты. Раненые, перебинтованные с ног до головы, лежали словно мумии, один – с подвешенной на вытяжке ногой. Слышалось его тяжелое дыхание, переходящее в хрип. Потом установилась тишина.

Клос прикрыл глаза, пытаясь вспомнить, что случилось три дня назад. Поезд, мягкое купе пульмановского вагона, голубоватый полумрак, какой-то офицер, развалившийся на диване. Полковник. Клос назвал себя, полковник тоже представился. Что он сказал? Какую назвал фамилию? Этого Клос никак не мог вспомнить. Начался обычный разговор. Полковник угостил его сигарой. Он не мог уснуть, и общение с обер-лейтенантом, видимо, утешало его. Наконец Клос вспомнил. Полковника звали Теде. Он говорил тогда, что слишком многих молодых офицеров направляют сейчас в охранные войска на оккупированные территории, вместо того чтобы посылать на фронт в действующую армию. Полковник Теде считал, что это недопустимая ошибка командования, ибо тыл разлагает молодых офицеров и только на фронте, в боях, они могут закалиться, проявить мужество и отвагу, применить свои военные знания, показать свою преданность фюреру и великой Германии и продвинуться по службе. Клос соглашался с ним. Это он хорошо помнит.

А что было перед этим? Он сел в этот вагон в Мюнхене в последнюю минуту, когда поезд уже тронулся. Почему ждал до последней минуты? В этом кроется какая-то загадка, но какая? Он помнил, что прибыл на вокзал раньше, около получаса прохаживался по перрону от газетного киоска до подземного перехода. Кого-то ждал? Он хорошо помнит, что купил пачку сигарет в киоске и выкурил несколько штук и только потом вскочил на подножку вагона уже тронувшегося поезда. Кого и зачем ждал? Сейчас, лежа на госпитальной койке, он бессмысленно смотрел на батарею под подоконником. Потом перевел взгляд выше. На подоконнике стоял горшок с геранью. Он где-то видел такой цветок, но где это было? И там он стоял не на подоконнике.

И вдруг Клос вспомнил и отчетливо представил себе небольшую витрину антикварного магазина и на углу улицы Пулавской в Варшаве. Между китайским фарфором и старинной турецкой саблей стоял горшок с таким же цветком – это был сигнал: вход в магазин свободен. Он вошел туда около пяти, когда хозяин уже опускал жалюзи и собирался закрывать магазин.

За полчаса до этого шеф Клоса, полковник Роде, вручил ему приказ о командировке. В главном управлении абвера вдруг вспомнили, что обер-лейтенант Клос когда-то принимал участие в переброске агентов за линию фронта, и решили использовать его опыт во Франции.

Итак, обер-лейтенант Клос направлялся для дальнейшего прохождения службы в воинскую часть, дислоцированную в Сен-Жиле, в Нормандии. Он пришел в антикварный магазин, чтобы через связного сообщить в Центр о неожиданно полученном приказе немедленно выехать в Нормандию. Полковник Роде решил в последний раз использовать своего доверенного офицера и поручил ему по пути доставить посылку своей семье в Мюнхен.

– Как долго ты будешь в Мюнхене? – спросил Клоса антиквар.

– Не более одного дня. В пятницу я должен прибыть в штаб армии, в Сен-Жиль.

– Что это такое – Сен-Жиль?

– Какой-то убогий приморский городок в Нормандии, – пожал плечами Клос. – Посмотри на карте.

– О твоем отъезде немедленно передам в Центр, – сказал антиквар. – Инструкцию получишь в Мюнхене. Выедешь из Мюнхена послезавтра последним парижским поездом. На перроне к тебе подойдет наш человек и скажет, что делать дальше.

– Как я опознаю этого человека?

– Он сам подойдет и спросит: «Не едете ли до Сен-Жи-ля?»

Значит, цветок, подобный тому, который стоит на подоконнике госпитальной палаты, он видел в витрине антикварного магазина. Клос припомнил, что, когда приехал в Мюнхен и пришел в заставленную тяжелой мебелью квартиру полковника Роде, он увидел его жену, толстую кокетливую немку. Ее гостеприимством он не воспользовался, а переночевал в гарнизонной гостинице и утром отправился на вокзал.

В этот день последний парижский поезд отходил в шестнадцать пятьдесят. Клос поставил чемодан в свободное купе, вышел из вагона и начал прохаживаться по перрону, от железного барьера подземного перехода до газетного киоска и обратно. Мимо проходили незнакомые люди, но ни один из них не подошел и не спросил: «Не едете ли до Сен-Жи-ля?»

И когда на дальнем семафоре уже загорелся зеленый сигнал, Клос увидел выбежавшего из туннеля молодого железнодорожника. Инстинкт безошибочно подсказал ему, что это тот человек, которого он ждал. Раздался пронзительный гудок паровоза, поспешно захлопывались двери вагонов. Парень также опознал Клоса.

– Ваша служебная командировка, господин обер-лейтенант, – сказал он тихо, без вступления и пароля, – была для нас неожиданностью. Контакт на месте в Нормандии. Вас найдут. Ждите. Только запомните пароль. Вам скажут: «В Париже самые лучшие каштаны на площади Пигаль». Вы ответите: «Сюзанна любит их только осенью» и добавите: «Она пришлет вам свежую партию». Запомнили? Повторите, господин обер-лейтенант.

Клос не успел повторить. Поезд тронулся, медленно набирая скорость. Он вскочил на подножку ближайшего вагона и увидел, что молодой железнодорожник скрылся в толпе на перроне.

Войдя в вагон, в тамбуре обер-лейтенант встретил кондуктора, который строго сказал ему, что прыгать на подножку вагона на ходу поезда очень опасно.

Клос молча выслушал нравоучение добродушного старика, повторяя про себя пароль и отзыв: «В Париже самые лучшие каштаны на площади Пигаль». – «Сюзанна любит их только осенью. Она пришлет вам свежую партию»…

Вдруг Клоса охватило беспокойство. «Сейчас, сейчас… Что сказал тот доктор с пустым рукавом? Нет, не он, а медсестра… Необходимо спросить ее, что я еще говорил, когда был в бреду. Она что-то сказала о каштанах. А если она донесла куда следует о странных словах контуженого офицера? А успокаивающий тон однорукого доктора был только игрой, чтобы усыпить мою бдительность?»

Центр предвидел все возможные, даже самые неожиданные ситуации, когда готовил его к разведке в глубоком тылу—в самом логове фашистской Германии. Он научился разбираться в людях, был хладнокровен, выдержан, не поддавался на провокации. Но он не мог даже предположить, что наступит момент, когда он утратит контроль над своими мыслями, окажется в зависимости от слов, случайно оброненных в бреду или при потере сознания, вызванной сотрясением мозга…

Эта медсестра говорила об иностранных языках. Может быть действительно в горячке он что-то произнес по-польски. Ему на миг представилась детская комнатка с окном, завешенным клетчатым одеялом. Показалось, что он, все еще мальчишка, больной скарлатиной, лежит в кроватке… Вот подошла к нему мать и положила нежную прохладную руку на его лоб. Если он говорил по-польски и называл себя поручиком Клосом…

Правда, трудно поверить, чтобы кто-либо в госпитале, передислоцированном, как и многие другие немецкие полевые госпитали, ранней весной сорок четвертого года в глубокий тыл, прислушивался к бормотанию контуженого офицера. А пароль? Если в бреду он назвал пароль? Но одни только слова о каштанах на площади Пигаль не должны были вызвать подозрение.

– Приятель, – услышал он шепот. – Приятель, есть закурить?

Клос повернулся. Раненый сосед, с подтянутой кверху ногой, смотрел на него просящим взглядом.

– Не знаю. – Клос с трудом перевернулся на бок, выдвинул ящик тумбочки. Увидел свой портфель, пачку сигарет и спички. Те самые, которые купил в киоске на перроне вокзала в Мюнхене.

– Прикури, – прохрипел сосед, – не могу двигаться.

– Попробую. – Клос медленно стащил с себя одеяло, которое показалось ему жестким и колючим, осторожно приподнялся на кровати, опустил на пол сначала одну, а потом другую ногу. У него закружилась голова, но он удержался и сел. Непослушными руками зажег спичку, прикурил сигарету, потом, держась за кровать, встал и сделал шаг в направлении раненого с поднятой кверху ногой. Тот глубоко затянулся, закашлялся, едва переводя дыхание.

Клос, сидя на кровати и касаясь босыми ногами холодного пола пытался вспомнить дальнейшие события того дня, когда он сел в поезд. Он помнил, что, время от времени поддакивая полковнику Теде, слушал его рассказ о каких-то походах и приключениях. Помнил еще, как поезд подошел к перрону разрушенного вокзала в Висбадене, как солдаты и офицеры выскакивали из вагонов и бежали в сторону барака, где располагалась железнодорожная станция с буфетом. Он тогда еще подумал, что не мешало бы и ему заглянуть в буфет, чтобы выпить кружку пива и хоть немного отдохнуть от монотонной пустой болтовни полковника. Теде считал себя знатоком женщин и объяснял Клосу, в чем состоит преимущество рыжих над блондинками и брюнетками. Заметив, что обер-лейтенант смотрит в окно, полковник Теде, как бы угадывая его намерения, предупредил, что не следует выходить, ибо поезд стоит здесь только две минуты. И действительно, едва полковник проговорил это, как поезд тронулся.

Что произошло через несколько минут после отхода поезда, Клос никак не мог вспомнить. Раздался оглушительный взрыв, сразу же погас свет и вспыхнуло пламя. Клос бросился к окну, но на него свалилось что-то тяжелое. Послышался крик полковника Теде. Взрывной волной Клоса выбросило из окна вагона… Потом, словно в тумане, перед глазами возник бункер, стоящий на подоконнике горшок с геранью. Закружилась голова, все поплыло…

– Господин обер-лейтенант, разве так можно? – В голосе медсестры послышался упрек и беспокойство. – Вам еще нельзя вставать. Прошу немедленно лечь в постель. И кто разрешил здесь курить? Пожалуйста, отдайте сигареты.

– Я почти здоров, – виновато проговорил Клос. Теперь он разглядел, что медсестра не так молода и обаятельна, как ему показалось тогда в бреду. Огрубевшие руки, бледное, усталое лицо, опухшие от бессонных ночей глаза. – Я сейчас лягу в постель, – покорно добавил Клос, – если вы приложите свою прохладную ладонь к моему лбу, как это было час назад. Видимо, у меня снова жар.

– Это было не час назад, – заботливо улыбнулась, приложив к его лбу руку, сказала сестра, – а позавчера. Вы тогда звали свою мать и решили, что моя рука – это рука вашей матери.

– Мать? – удивился Клос. – Я говорил по-немецки?

– Конечно. – Теперь в ее голосе он услышал удивление. – А на каком еще языке вы могли ее звать?

Прикосновение ласковой руки женщины упокоило Клоса, он закрыл глаза и сразу же уснул, куда-то провалился.

 

2

Шел дождь. Лейтенант Эрик фон Ворман сидел у окна вагона. Каким унылым казался ему пейзаж за окном! Лейтенант со злостью подумал о своем попутчике, который посоветовал ему выйти из вагона поезда на разрушенной станции в Висбадене, чтобы выпить кружку пенистого пива. Фон Ворман не особенно любил пиво, но тут не стал возражать. Решил утолить жажду, вновь ощутить горьковатый, терпкий вкус пива. Может быть, Эрик фон Ворман не захотел бы пива, если бы не сытный завтрак в день отъезда в обществе мюнхенских приятелей, который очень затянулся… А после изрядной попойки Эрика всегда мучила невыносимая жажда. И когда он влил в себя литровую кружку эрзац-пива и выбежал на перрон, то увидел медленно удалявшийся красный фонарь хвостового вагона. Эрик бросился за поездом, прыгнул на ступеньку этого вагона. Он проклинал эту кружку пива, невыносимую жажду, попойку с мюнхенскими приятелями и приказ командования об отъезде к новому месту службы в какую-то захолустную дыру на Атлантическом валу. Его больше устраивал спокойный Мюнхен, где благодаря протекции отца-генерала, выходца из прусской семьи, он разбирал бумаги в местном управлении абвера. Правда, в Нормандии его ждала совсем другая работа. Там никто не будет угождать ему как сыну известного генерала фон Вормана. Теперь к нему будут относиться с недоверием, ибо его отец попал в опалу, осмелившись в чем-то не согласиться с начальником генерального штаба и высказать свое особое мнение, за что был отправлен на Восточный фронт, в морозную Украину, где должен был искупить свою вину.

Молодой фон Ворман считал себя чуть ли не врагом нацизма, хотя сам он никому в этом не признавался. После недолгого юношеского увлечения национал-социалистской идеологией он понял, что с гитлеровским сбродом ему не по пути, хотя это вовсе не означало, что он не разделял идей третьего рейха о завоевании мира. Ворман считал, что приходящее в упадок поместье его отца в Восточной Пруссии не мешало бы поправить рабочей силой из числа славянских рабов и военнопленных. Он также не имел ничего против того, чтобы генерал фон Ворман и его наследники получили право на колонизацию обширных пространств Украины.

Радость по поводу первых побед немецкой армии быстро прошла, и третий рейх вспомнил о старом генерале-пруссаке фон Вормане. Генерал, давно мечтая сделать из своего сына Эрика настоящего офицера, обеспечил ему протекцию для спокойной, безопасной, почти штатской работы в Мюнхене. Теперь все это кончилось.

Пейзаж за окном вагона был серый, монотонный, совсем не такой, как на цветных фотооткрытках, которые в детстве коллекционировал Эрик. Он никогда не интересовался Францией и к тому, что не было прусским или баварским, относился свысока, даже с презрением.

Фон Ворман посмотрел на часы. Если верить расписанию, то через сорок минут он прибудет в Сен-Жиль. Но поезд опаздывал. Лейтенант открыл окно. Холодный влажный ветер ударил ему в лицо. Вскоре должно показаться море. Вот из-за поворота появились стрельчатые крыши домиков прибрежных поселений, а вдали, на первом плане, темно-коричневые, вросшие в грунт нагромождения железобетонных укреплений– Атлантический вал, который должен сдержать наступление англичан и американцев. Сдержит ли?

Объявили, что поезд подходит к Сен-Жилю. Эрик фон Ворман достал с верхней полки свой элегантный чемодан.

Вечером лейтенант пришел в казино, расположенное в ресторанном зале бывшей комфортабельной гостиницы с претенциозным названием «Мажестик». Старую вывеску никому не хотелось снимать, и она висела над входом в казино. Ему вспомнились вопросы, которые он задавал себе, увидев из окна вагона первого класса железобетонные укрепления на берегу моря, которые тянулись вдоль прибрежной полосы. «Удержат ли они англосаксов? Воспрепятствуют ли высадке морских десантов?»

Лейтенант налил в бокал вина. Оно показалось ему терпким, горьковатым. Вспомнил о своем отце – где-то там, в снежных полях Украины, он «эластично сокращает линию фронта», как это подает геббельсовская пропаганда. Не нужно быть большим стратегом, чтобы понимать, что это означает для немецких войск. Фон Ворман с детства помнил разноцветные флажки на больших штабных картах своего отца. Тогда старый пруссак еще надеялся сделать из своего сына настоящего офицера.

Краем глаза фон Ворман заметил входившего в казино полковника Элерта, своего нового шефа. Быстро развернув армейскую газету, с деланным любопытством он начал читать сообщения двухдневной давности. Подумал, что в эту дыру, куда его заслали, даже газеты приходят с большим опозданием. Лейтенант не имел желания встречаться и разговаривать с полковником Элертом. Не нравились ему фамильярность, развязная веселость, вульгарные манеры шефа. Примитивный, невоспитанный, грубый, – так оценил его Эрик после первой встречи, когда Элерт, просматривая документы сказал: «Лейтенант Ворман». Тогда Эрик поправил его: «Моя фамилия фон Ворман». Но Элерт как будто бы этого не услышал и в разговоре еще дважды назвал его просто Ворманом.

Несмотря на то, что Эрик умышленно закрылся газетой, полковник заметил его и подошел к столику.

– Можете сидеть, лейтенант, – сказал он, когда фон Ворман встал перед неожиданно появившимся полковником по стойке «смирно». Элерт ногой пододвинул стул, бесцеремонно уселся и, не спрашивая разрешения, налил себе бокал вина. – Все еще в одиночестве? Еще ни с кем не подружились? Если не возражаете, то я познакомлю вас со своими сослуживцами.

– Благодарю вас, господин полковник, я уже представился своему непосредственному начальству, – холодно ответил лейтенант. – В казино я случайно.

– Вы должны с кем-то подружиться. Здесь без приятелей сойдешь с ума. Такое захолустье!

– Я никогда еще не сходил с ума, господин полковник.

– Понимаю, – рассмеялся шеф. – Одиночество – самое лучшее и надежное общество. А может быть, лейтенант любит сам себе рассказывать анекдоты? – съехидничал полковник. – Не забывайте, что мы, офицеры абвера, должны находиться в близких контактах с людьми. И в нашей службе, дорогой Ворман, мы не может делить время на служебное и личное. Помните об этом.

– Так точно! – ответил лейтенант. Как же он ненавидел сейчас этого наглого, самодовольного солдафона! По какому праву Элерт осмеливается поучать его, фон Вормана? Отчитывает его, как мальчишку.

Полковник Элерт пристально посмотрел на фон Вормана:

– Ну и прекрасно, лейтенант. Советую вам побродить по Сен-Жилю, осмотреть достопримечательности, хотя в этой дыре нет ничего интересного. А через день-два приступим к важному делу.

Даже не кивнув ему, полковник встал и направился к выходу.

Эрик отложил газету, окинул взглядом зал. За соседним столиком капитан инженерных войск рассказывал двум обер-лейтенантам о своих приключениях в публичном доме в Гавре. У стойки бара безусый эсэсовец забавлялся с полноватой блондинкой в форме вспомогательной службы.

Фон Ворман, почувствовав, что за ним кто-то наблюдает, оглянулся. За столиком у окна сидел в одиночестве, как и он, мужчина в мундире организации Тодта. И когда незнакомец заметил, что фон Ворман обратил на него внимание, он встал и подошел к нему:

– Извините, господин лейтенант.

– Слушаю вас.

Мужчина в мундире организации Тодта проговорил, неуверенно улыбаясь:

– Разрешите присесть к вашему столику? Я тоже недавно приехал и коротаю время в одиночестве. Никого здесь не знаю. Служил в генерал-губернаторстве…

Эрику показалось, что этот человек чем-то напуган.

– Прошу, – пожал он плечами. – Если вы считаете, что вдвоем будет веселее, то присаживайтесь. – Лейтенант вспомнил совет Элерта о необходимости близких контактов с людьми. Пусть будет так.

– Моя фамилия Ормель, – представился мужчина, продолжая улыбаться. – Буду рад, если господин лейтенант выпьет со мной рюмочку коньяка. Я в этом захолустье уже три дня и знаю, что здешнее вино гадкое, но коньяк… – Он щелкнул пальцами, подзывая проходившую официантку: – Два коньяка, милочка! Довоенного, – добавил он и рассмеялся, явно довольный своим остроумием.

И только теперь, пристально присмотревшись к Ормелю, фон Ворман заметил шрам у левого угла его рта и туго натянутую складку кожи, из-за чего и создавалось впечатление, что этот человек все время улыбается.

– Фон Ворман, – представился Эрик. – По правде говоря, я люблю одиночество. А коньяк пить с вами не буду, с заказом вы поторопились.

– Ну что ж, выпью один, – сказал Ормель. Он пододвинул фон Ворману пачку сигарет, но Эрик даже не обратил на это внимания. Тогда Ормель закурил сам и полюбопытствовал: – Вы приехали сегодня утром.

– Почему это вас интересует? – спросил Эрик, поправив монокль. – А если и сегодня, то что из этого?

– Ехали через Париж?

– Разве есть другая дорога?

– Видимо, у вас было мало времени, чтобы увидеть настоящий Париж.

– Вы полагаете, что этот город весьма интересен?

– В Париже, – сказал Ормель, смотря прямо в глаза фон Ворману, – самые лучшие каштаны на площади Пигаль.

– Самые лучшие каштаны на площади Пигаль? – повторил фон Ворман. – Может быть, но почему именно мне вы говорите об этом?

Ормель разразился смехом. Этот смех показался Эрику каким-то неестественным, как будто даже вынужденным.

– Если бы вы подольше побыли в Париже, то заметили бы, что на площади Пигаль не только самые лучшие каштаны, но и… – Он придвинулся к лейтенанту, как бы намереваясь что-то сказать ему на ухо, но Эрик сдержал его:

– Догадываюсь, что вы хотите сказать, но меня не интересуют женские прелести.

Официантка поставила перед ними две рюмки коньяка. Ормель выпил одну, потом другую и, недовольно посмотрев на фон Вормана, неожиданно встал.

– Рад был познакомиться с господином лейтенантом! – сказал он и замолчал, ожидая ответа.

Фон Ворман подумал, что если его собеседник подаст руку, то он сделает вид, что не заметил ее. Он холодно кивнул, прощаясь, а посмотрев в зеркало, висевшее напротив его столика, заметил, как Ормель, рассчитавшись за коньяк, быстро направился к выходу. Фон Ворман подумал, что неплохо было бы проследить, куда так заспешил этот человек, тогда как всего пять минут назад он неторопливо говорил что-то о каштанах и женщинах на площади Пигаль.

Лейтенант вышел из казино. На улице была кромешная тьма. Он не мог сразу сориентироваться после яркого света ресторана. В прифронтовом городке строго соблюдалась светомаскировка. Через несколько секунд, заметив фигуру быстро удалявшегося мужчины, пошел следом за ним.

Ормель шел быстро, не оглядываясь. И вдруг внезапно скрылся во мраке. Фон Ворман немного переждал. Попытался закурить сигарету, но при порывистом морском ветре сделать это оказалось нелегко. Он постарался запомнить место, где скрылся мужчина в форме организации Тодта.

Это была большая серая вилла за высоким решетчатым забором. Плотно зашторенные окна, как и в других домах прифронтового городка, не пропускали света. Играла музыка, слышался приглушенный шум голосов.

Лейтенант подошел ближе и увидел надпись над входом: «Пансионат «Лё Тру».

 

3

Жанна Моле, хозяйка пансионата «Лё Тру», пользовавшегося недоброй славой среди жителей Сен-Жиля, провожала последних гостей. С сожалением покидал ее заведение двадцатидвухлетний летчик с детским, покрытым пушком лицом, то и дело заливающийся краской, как девушка.

Подойдя к зеркалу, Жанна Моле посмотрела на свое бледное от усталости лицо. «Надо бы пойти к косметичке и привести себя в порядок, – решила она. – Если удастся операция с тюрьмой, то отправлюсь в Гавр и потрачусь на самую лучшую косметичку». Мадемуазель Моле мечтала поскорее принять горячую ванну, чтобы смыть вместе с косметикой грязь от липких поцелуев, обнимавших ее мерзких рук и похотливых взглядов людей в ненавистных ей мундирах. И тут она вспомнила, что в ее будуаре, откуда доносились звуки патефона, находится еще один посетитель. Взглянув на себя в зеркало и поправив прическу, она, улыбаясь, открыла дверь. Капитан инженерных войск вскочил с дивана и окинул ее масленым взглядом.

– Наконец-то, Жанна, я жду вас целую вечность! Капитан внешне не был похож на человека нордической расы. Из памяти молодой женщины вылетело даже его имя. Известно было только, что он строит вторую линию обороны где-то в районе Сен-Жиля. Поэтому, а вовсе не ради его лысой, как колено, головы, обвислых, как у бульдога, и нечисто выбритых щек и кривых коротких ног позволила она ему остаться здесь подольше. Это знакомство может оказаться для нее полезным. Центру небезынтересно знать об этих укреплениях на Атлантическом валу. «Из этого убогого офицерика с вечно потными ладонями удастся кое-что вытянуть», – подумала Жанна.

Ловко выскользнув из его рук, она громко рассмеялась и ласково похлопала его по шершавым щекам.

– У меня к вам небольшое дело, господин капитан. И поэтому я разрешила вам остаться.

– А я думал… – глубоко вздохнул сапер и облизнул пересохшие губы.

– На вашем месте я бы не теряла надежды, – рассмеялась Жанна, – но дело прежде всего. – Она открыла большой гардероб с зеркалом, достала с полки завернутый в бумагу отрез яркого цветного материала. – Привезла из Парижа специально для вас, господин капитан. Нравится?

– Да. Но больше нравитесь мне вы! – Капитан наклонился и жадно поцеловал ее руку.

– Сколько лет вашей жене? – охладила она его пыл.

– За сорок.

– А какой она комплекции?

– Худая, сухопарая, не то что вы, дорогая Жанна.

– Тогда этот материал ей подойдет, и надеюсь, что понравится. И еще французские духи. Какой запах вы любите?

– Тот, который у вас.

– О, это будет стоить значительно дороже, но вам я никогда не отказывала в кредите. Надеюсь, вы в ближайшее время не уезжаете?

– Что вы! У меня здесь столько работы, что хватит на полгода. А если бы вы, дорогая Жанна, разрешили, то я бы остался навсегда. – И он снова попытался обнять ее.

– Ну что вы, господин капитан! – Жанна вежливо отстранила его руки. – Оказывается, вы такой же, как и все мужчины, да еще и страшный лгунишка.

– Жанна, как вы можете! – прохрипел он и, пытаясь поцеловать женщину, обхватил ее за талию.

Хозяйка пансионата незаметно для лысого капитана нажала ногой кнопку, укрытую под ковром. Подавляя в себе чувство брезгливости, она все же позволила ему поцеловать себя. «Когда же наконец явится эта Марлен? – мелькнуло у нее в голове.

Раздался стук, и дверь открылась. На пороге стояла толстая прислуга.

– Рыбу привезли, мадемуазель.

– Проводи господина капитана, – сказала Жанна, поправляя прическу.

– Нам всегда кто-нибудь мешает, дорогая Жанна. До завтра.

Измученная Жанна опустилась в кресло, прислушиваясь к стуку закрываемой двери. Потом подошла к окну и, убедившись, что капитан вышел из пансионата, поднялась по лестнице.

Услышав ее шаги, Анри открыл дверь. Он держал в зубах черную, прокуренную трубку.

– Ну что? – спросил он.

– Работы у них еще на полгода. – Жанна подошла к умывальнику и умылась. – Дай, пожалуйста, сигарету, – обратилась она к мужчине в мундире организации Тодта, сидевшему у окна. – Ну как, встретился с ним? – поинтересовалась она, когда тот давал ей прикурить.

– Жан-Пьер, видимо, провалил все дело, – сказал Анри. – Теперь кусает себе локти.

– Почему провалил? – пожал плечами Жан-Пьер. – Я установил контакт с молодым офицером, как и ожидалось. Правда, он был не обер-лейтенант, а просто лейтенант. Но я проверил, что за это время больше никто из немецких офицеров в Сен-Жиль не приезжал.

– Он ответил на пароль? – спросила Жанна.

– Нет. Видимо, это не тот человек. Поторопился я с паролем. Если догадается…

– Как он себя вел? Ничего не заподозрил?

– А дьявол его знает! Этакий пижон с моноклем в глазу. Надутый, как индюк, и почти не улыбался. После того как он не ответил на пароль, я попытался отвлечь его внимание и начал рассказывать, чем занимаются молодые француженки на площади Пигаль. Но он не стал слушать и сказал, что это его не интересует. И вообще, он не стал больше со мной разговаривать.

– Думаю, что Жан-Пьеру необходимо выехать из Сен-Жиля на некоторое время, – забеспокоилась Жанна.

– Нет, – сказал Анри, – это исключено. Завтра проводим, как и было намечено, нападение на городскую тюрьму. В любой день Марка могут вывезти оттуда. Если мы не сделаем этого завтра, будет уже поздно. А Жан-Пьер в этом деле необходим – его мундир организации Тодта, удостоверение личности, отличное знание немецкого… Ясно?

– Ты прав, Анри, – согласился Жан-Пьер, – я должен остаться и принять участие в операции. Может быть, мы напрасно нервничаем. Тот фон Ворман не проявил особого интереса ко мне и не обратил внимания на пароль.

– Ну хорошо, – сказал Анри. – Поговорим о завтрашней операции. – Он положил на стол спичечную коробку, из которой перед этим вытряхнул все спички. – Предположим, что это здание мэрии, – начал он. – Камеры тюрьмы выходят в сторону улицы Республик. Ты, Жан, подъедешь на грузовике и остановишься здесь, – положил он спичку около коробки. – Остальное мы берем на себя…

 

4

В тот день лейтенант фон Ворман был в приподнятом настроении. Он вспомнил о совете полковника Элерта и решил прогуляться по городу, чтобы ознакомиться с Сен-Жилем и его жителями. Это пустое, по его мнению, времяпрепровождение мало интересовало его, однако он увлекся прогулкой по приморскому городу и неожиданно стал свидетелем и участником серьезного происшествия. Эрик решил пройти до самого конца бульвара, там улица переходила в обычную дорогу, обсаженную платанами. Изумительной красоты побережье, где должны были бы располагаться богатые виллы и пансионаты, занимали убогие домики с развешанными во дворах рыбацкими сетями. Возвращаясь, лейтенант фон Ворман решил немного отдохнуть и выпить рюмочку коньяка и свернул с бульвара на улицу Республик, где еще было открыто уютное кафе.

Вдруг он увидел, как к мэрии подъехала грузовая автомашина. Невдалеке послышались выстрелы и крики. Со стороны школьного здания бежали солдаты.

Когда началась стрельба, Эрик, к своему удивлению, не почувствовал страха, наоборот, это возбудило в нем интерес. Предположив, что партизаны пытались напасть на тюрьму, где, как известно, содержались государственные преступники, он выхватил пистолет, из которого с самого начала войны еще ни разу не выстрелил, и побежал в ту сторону, где слышалась стрельба.

Какой-то солдат выпустил осветительную ракету, и в ее свете лейтенант увидел грузовик и мужчину, который пытался на ходу вскочить на подножку. От Эрика до этого мужчины было не более десяти метров. Фон Ворман выстрелил несколько раз и с удовлетворением увидел, как мужчина, уцепившийся уже за дверцу грузовика, вдруг разжал пальцы и свалился на мостовую. С грузовика раздались выстрелы. Ни одна из пуль не задела фон Вормана, но уже сам факт, что в него кто-то стрелял, привел Эрика в волнение.

Он подбежал к группе солдат, склонившихся над раненым, лежавшим на мостовой, приказал развернуть его так, чтобы от уличного фонаря на него упал свет, увидел лицо и сразу же узнал: этот человек вчера подсел к его столику в кафе и заговорил о каких-то каштанах на площади Пигаль.

Мужчина был еще жив, и фон Ворман распорядился отнести его в находившийся рядом тюремный госпиталь. Несколько минут он говорил с врачом в мундире унтерштурм-фюрера СС, а потом, злорадствуя, что может разбудить шефа, решил доложить полковнику о происшествии. Однако, к его разочарованию, полковник Элерт еще не спал. Он сидел за письменным столом, держа рюмку коньяку в руке, и изучал какие-то документы.

– А, господин лейтенант, садитесь, – без всякого интереса проговорил он, даже не послушав официального рапорта о прибытии.

Через несколько минут Элерт уже знал о попытке нападения на тюрьму. В этом городе такого еще не случалось. '«Видимо, – подумал полковник, – среди арестованных находится крупная рыба, если французы осмелились напасть на тюрьму, расположенную в самом центре города». Он пытался еще что-то вычитать из протокола, лежавшего перед ним на письменном столе, но ничего интересного не обнаружил. Не перебивая выслушав фон Вормана, что немало удивило лейтенанта, Элерт спросил:

– Вы думаете, из этого типа удастся что-нибудь вытянуть?

– Он в тяжелом состоянии, господин полковник. Я ранил его в голову и грудь, а один из солдат продырявил ему автоматной очередью живот. Я разговаривал с врачом тюремного госпиталя – раненый в безнадежном состоянии.

– В безнадежном?

– Да. – Фон Ворман пожал плечами. – Проживет часа два-три.

– Итак, господин Ворман…

– Фон Ворман, господин полковник.

– Прошу не перебивать, лейтенант Ворман. Итак, с этим бандитом вы встречались в кафе еще вчера и он вызывал у вас подозрение. Потом, как вы утверждаете, он направился в пансионат «Лё Тру». Это весьма интересно. Почему сразу не доложили? Повторите еще раз, что он говорил.

– Он сказал, что в Париже самые лучшие каштаны на площади Пигаль.

Полковник поднял телефонную трубку.

– Машину! – коротко бросил он. Поедем в госпиталь и там поговорим с раненым.

– Извините, господин полковник, когда вы упомянули о пансионате «Лё Тру», вы сказали: «Это весьма интересно». Должен ли я так понимать, что…

– Вы ничего не должны понимать, лейтенант Ворман. Понимать могу только я, ваш шеф. А вы обязаны беспрекословно исполнять все мои приказы и распоряжения.

Может быть, именно выказанное полковником пренебрежение к фон Ворману заставило лейтенанта в дальнейшем самостоятельно вести игру в этом деле. Он многое дал бы за то, чтобы сбить спесь с этого кичливого полковника-грубияна.

Тюремный госпиталь размещался в темном и сыром подвале, окрашенном в белый цвет. Три топчана, покрытых грязноватыми грубошерстными одеялами, колченогий стол со шприцами и убогими медикаментами– вот и все, что было тут.

Когда Элерт и фон Ворман вошли в подвал, они услышали хриплое дыхание человека, неподвижно лежавшего на топчане и бессмысленно смотревшего в потолок. Врач в эсэсовском мундире, на который был наброшен белый халат, повернулся, увидев вошедших офицеров.

– Агония, – коротко бросил он.

– Сделайте ему какой-нибудь возбуждающий укол, – сказал Элерт и добавил: – Такой укол, чтобы он мог говорить. Мертвые меня не интересуют.

Врач с размаху всадил иглу шприца в предплечье тяжелораненого.

Полковник наклонился над лежащим. На секунду глаза раненого ожили. Он посмотрел на Элерта, потом опустил ресницы.

– Где я нахожусь? – негромко спросил он по-французски.

Фон Ворман быстро перевел это полковнику, но Элерт сделал знак, чтобы он замолчал. Раненый вздрогнул. Его руки блуждали по одеялу, как будто бы чего-то искали, пальцы сжимались и разжимались.

– Больше он ничего не скажет, господин полковник, – заметил врач.

Элерт отвернулся, поискал что-то на столе, открыл из пузырьков и понюхал.

– Спирт? – спросил он, а когда врач кивком подтвердил это, добавил: – Попробуем. Люблю простые способы оживления.

– Это для него смертельно, – предупредил врач. – Каждая капля спирта…

– Влейте это в его горло. Какая разница – двумя часами раньше или позже?

Эрик отвернулся, намереваясь выйти, но полковник схватил его за руку:

– Вы куда, лейтенант Ворман? Учитесь – вам пригодится. Это наша настоящая работа, а не та, что в Мюнхене. Или, может быть, вам не нравятся мои методы?

Ворман посмотрел шефу прямо в глаза:

– Нет, господин полковник.

– Привыкайте, – с укором проговорил Элерт.

Он подошел к врачу, чтобы помочь ему разжать стиснутые зубы раненого. Поперхнувшись спиртом, умирающий жадно хватал воздух. Глаза его оставались закрытыми.

– В Париже самые лучшие каштаны на площади Пигаль, – четко проговорил Элерт над ухом раненого.

– Сюзанна любит их только осенью, – прошептал мертвеющими губами раненый, а потом добавил: – Она пришлет вам свежую партию.

Умирающий открыл глаза. Увидев склонившихся над ним немецких офицеров, он почувствовал опасность. На его лице отразились беспокойство и ненависть. Полковник схватил умирающего за плечи и безжалостно потряс:

– Говори, кому предназначается этот пароль? Будешь жить, если скажешь. Уже и так много сказал. К своим больше не вернешься. Они убьют тебя… – Он почувствовал бесполезность дальнейших усилий и отпустил несчастного. – Больше нам здесь делать нечего, – бросил он фон Борману, – пошли.

– Я вас предупреждал, что это смертельно, – проговорил врач в эсэсовском мундире и прикрыл грубым одеялом лицо умершего.

В автомашине полковник Элерт закурил сигарету, глубоко затянулся и выпустил клубы дыма прямо в лицо лейтенанту.

– Прошу вас, господин лейтенант, запомнить, что для меня вы только лейтенант Ворман. Никаких «фон» я не признаю. Ясно? И еще я был бы вам очень признателен, если бы вы покончили с этим свинством, – показал он на монокль, вставленный в глаз лейтенанта, и замолчал, как будто ожидая реакции Вормана. – Что же касается дела, прошу забыть о том пароле. Я займусь этим сам. Хочу лично попробовать вкус каштанов с площади Пигаль, – проговорил полковник, явно довольный собой. – Вы поняли меня, лейтенант Ворман?

– Так точно, господин полковник.

Однако Эрик не собирался забывать тот пароль. Он подумал, что ему представился случай, может быть единственный в жизни, чтобы показать этому грубияну Элерту, кто настоящий офицер абвера.

Ворман узнал от людей Элерта, сновавших по городу, что полковник приказал им обращаться ко всем офицерам ближайших гарнизонов со словами: «В Париже самые лучшие каштаны на площади Пигаль». Это была грубая работа. Даже его, фон Вормана, остановил какой-то подозрительный тип и спрашивал о каштанах.

– Прочь, идиот! – раздраженно сказал ему лейтенант. – и чтобы ты больше не показывался мне в глаза!

Фон Ворман сам был не против того, чтобы попытать счастья и найти человека, который ответил бы на эту фразу о каштанах. Он верил в свою счастливую звезду, которая до сих пор хранила его от вражеской пули.

Кто не знал лейтенанта фон Вормана, тот, Наблюдая за ним, мог бы подумать, что это необычайно общительный, компанейский человек – пай-мальчик, а не офицер абвера. Он часто посещал ближайшие армейские гарнизоны, с удовольствием вступал с людьми в контакты, вел пространные беседы, угощал вином и коньяком, непременно рассказывал о своих приключениях, девушках и, конечно, о самых лучших в Париже каштанах на площади Пигаль.

Даже когда Эрик поехал в гости к своей сестре Ренате фон Ворман, певице, которая услаждала жизнь немецких офицеров в Гавре, и застал у нее какого-то полковника Теде, он не отказал себе в удовольствии использовать эту возможность. Когда они остались наедине, он между прочим упомянул и о каштанах, но безрезультатно. Теде, как и многие другие, не понял, о чем идет речь. Пришлось объяснять ему, что на площади Пигаль не только самые лучшие каштаны, но и прелестные француженки.

Фон Ворман не терял надежды, что встретит того, кто ответит ему на пароль, а тогда… Что будет тогда, он еще и сам не представлял. Во всяком случае, он не побежит докладывать об этом полковнику Элерту, который все успехи сразу припишет себе и не даст ему, фон Ворману, отличиться.

О нет, не так уж наивен лейтенант фон Ворман! Если он встретит человека, который ответит ему на пароль, то попытается выйти на вражескую подпольную сеть и только потом преподнесет тщеславному полковнику Элерту неожиданный сюрприз и тем самым утрет нос этому грубияну, который с таким пренебрежением относится к нему, родовитому Эрику фон Ворману.

А может быть, поступить иначе? Положение немецких войск на Восточном фронте ухудшилось, да и на Западе англосаксы готовятся открыть второй фронт. Что будет дальше, трудно предугадать. Поэтому излишнее рвение и проявление патриотизма может привести к нежелательному результату. Молодые офицеры вермахта теперь больше нужны на фронте. Как знать, чем все кончится, если фюрер проиграет войну… Необходимо побыстрее разыскать того, кто мог бы ответить на пароль отзывом: «Сюзанна любит их только осенью… » Это нужно использовать с выгодой для себя.

Лейтенант заказал вторую рюмку коньяка и тут увидел, как в казино вошел, оглядываясь по сторонам в поисках свободного места, какой-то незнакомый фон Ворману капитан авиации. Ворман жестом показал ему на свободный стул за своим столиком.

Летчик был в приподнятом настроении, шутил, много говорил, и с лица его не сходила улыбка. Он прибыл с Восточного фронта и не скрывал радости, что ему повезло.

– За ваше здоровье, господин лейтенант! Только во Франции немецкие офицеры чувствуют себя отлично. Они живут! Тут и вино, и девушки. Не поверите, – наклонился капитан к лейтенанту, – там, в этой проклятой Польше, люди боятся высунуть нос на улицу.

– Господин капитан, вы давно из генерал-губернаторства? – спросил Эрик.

– Десять дней назад покинул убогое местечко в Польше, где прослужил около года, так и не запомнив его названия. Получил недельный отпуск – и вот я во Франции! Как вы думаете, хватит мне недели? Наш фюрер, видимо, был прав, когда говорил, что это гниль, – он на секунду замешкался, – но боевому офицеру не мешает попробовать этой парижской гнили с ее французскими прелестями.

– В Париже самые лучшие каштаны на улице Пигаль, – сказал Эрик и внимательно посмотрел в глаза капитану.

– Каштаны? – удивился капитан. – Вы любите жареные каштаны, господин лейтенант? Я только один раз попробовал их, и мне они показались прескверными. Но если речь идет о площади Пигаль…

– Знаю, знаю, там прелестные француженки, – прервал его Эрик. – Извините, но мне пора, – сказал он, чувствуя усталость и разочарование.

 

5

Клос был обеспокоен. Он торопился, как можно быстрее добраться до Сен-Жиля. Видимо, Центр сообщил по своим каналам о его выезде и кто-то уже ожидает его. Если он снова лишится связи… Об этом лучше не думать. Уже дважды с ним такое случалось, и он знал, что, когда агент теряет контакт с Центром и вынужден все брать на себя, он чувствует полное одиночество и его работа практически теряет смысл. Но и в такой обстановке разведчик обязан продолжать выполнение задания с учетом сложившихся обстоятельств, надеясь на память и отработанный механизм безошибочного самостоятельного принятия решения, запоминая и фиксируя все, что может быть полезным для Центра. Сознание того, что с трудом и риском добытая ценная информация, которую не передадут в Центр вовремя, окажется уже ненужной, не может не беспокоить и не волновать настоящего разведчика. Поэтому Клос стремился быстрее приехать в Сен-Жиль и установить контакт с тем, кто должен был по приказу Центра помочь ему в выполнении нового задания.

Вчера он удивил медицинскую комиссию госпиталя, где все еще находился после контузии, тем, что отказался от положенного ему отпуска и попросил как можно быстрее отпустить его в часть согласно имеющемуся у него служебному предписанию. Комиссия, которая еще не встречалась с подобным служебным рвением, восприняла просьбу Клоса как признак еще продолжавшегося шока после контузии. Однако, посоветовавшись, врачи решили: если обер-лейтенант Клос чувствует себя уже здоровым и настаивает на выписке, он может отправляться в свою часть.

Как назло, поезд, в котором ехал обер-лейтенант, прибыл в Париж почти с двухчасовым опозданием. Клос никого не спрашивал о причинах опоздания – и так все было понятно. Когда поезд приближался к Парижу, в окнах вагона мелькали разбомбленные пригородные вокзалы, разрушенные пристанционные постройки, дома, целые железнодорожные составы, наскоро восстановленные мосты. Авиация англосаксов действовала безнаказанно.

Поскольку в Сен-Жиль предстояло прибыть только через четыре часа, Клос решил, что неплохо было бы еще до приезда в Нормандию, из Парижа, сообщить Центру о своих дорожных приключениях и о том, что он прибудет в назначенное место с двадцатидневным опозданием.

Год назад он был в Париже. Клос знал, что где-то в Восемнадцатом округе находится конспиративная квартира. Он смутно припомнил небольшую третьеразрядную гостиницу. В вестибюле ее пол был выложен терракотой. Клос помнил также полную регистраторшу, мимо которой надо было молча пройти, прежде чем откроешь дверь с надписью: «Администрация». И это все.

Клос вошел в метро, посмотрел на маршрутную схему, пытаясь найти нечто такое, что напомнило бы ему о той гостинице. Он быстро нашел то, что искал: «Анвер» – так называлась станция. Теперь он все вспомнил. По выходе из метро необходимо пересечь улицу и идти по правой стороне тротуара в сторону музея, за белым зданием которого находилась улица… И он вспомнил, что эта улица Труа Фрер, а гостиница – «Идеаль».

Осторожно, с каким-то внутренним волнением, Клос вошел в вестибюль гостиницы, увидел терракотовый пол и узкое окошечко регистратуры. Неожиданно из окошка показалась голова незнакомого мужчины.

– Вы к кому?

– К хозяину, – ответил обер-лейтенант и направился к двери администратора.

– Вы куда? – спросил мужчина. – Разве вы не знаете? Он уже полгода как депортирован. – А потом, разглядев мундир немецкого офицера, мужчина добавил: – Я новый владелец гостиницы и ничего общего не имею…

Когда он закончил объяснение, Клоса уже не было в вестибюле. Так исчез единственный шанс связаться с Центром и доложить о положении, в котором он оказался в силу обстоятельств.

Действительно ли прежнего владельца гостиницы депортировали или, может, по приказу Центра изменился адрес конспиративной квартиры?

Клос зашел в первый попавшийся ресторан, наскоро пообедал и отправился в небольшой кинотеатр. Во время демонстрации военной хроники зрители, не стесняясь, свистели и хохотали. Клос с удовлетворением отметил, что еще год назад ничего подобного в Париже не было. Когда он вышел на улицу, уже стемнело. Идя к станции метро, Клос купил у уличного продавца жареные каштаны. Необходимо попробовать, действительно ли они самые лучшие на площади Пигаль.

Поезд Париж – Сен-Жиль вышел с опозданием. Двигался он медленно, ибо англичане снова разбомбили какую-то узловую железнодорожную станцию и мост на пути следования. И лишь только ранним утром следующего дня обер-лейтенант добрался до места назначения.

В комендатуре Клос узнал, что полковник Элерт выехал по заданию и возвратится только во второй половине дня. Клос оставил в проходной свой чудом уцелевший после бомбежки чемодан (его вытащили из-под груды обломков) и вышел на улицу, чтобы осмотреть город. Моросил мелкий дождь, сырой ветер с моря проникал сквозь тонкий плащ. «Холоднее, чем в Польше», – подумал Клос. Он оказался напротив гостиницы «Мажестик», у входа которой на обычной доске было написано кривыми буквами: «Офицерское казино». Решил войти, чтобы выпить что-нибудь горячего и отогреться.

В конце зала какой-то щуплый лейтенант с моноклем в глазу пытался играть сам с собой на бильярде. Шары с треском валились в лузу.

Клос выпил поданную ему чашечку кофе, рюмку коньяка, но все еще чувствовал себя продрогшим. «Видимо, еще не окреп после госпиталя», – решил он. Подошел к бильярдному столу.

– Сыграем? – предложил Клос.

Лейтенант ни слова не говоря, подал ему кий и мел.

Начали первую партию. Ее Клос позорно проиграл. Лейтенант с моноклем молча, даже не улыбнувшись, записал результат на черной доске, висевшей на стене. Клос предложил реванш. На этот раз щуплому лейтенанту поначалу не везло, но к концу Клос снова уступил ему.

– Выпьем, – предложил победитель. – Мое имя фон Ворман. Эрик фон Ворман.

– Рад познакомиться – обер-лейтенант Ганс Клос. Позвольте мне, как проигравшему, угостить вас, господин лейтенант фон Ворман.

– Вижу вас впервые, господин обер-лейтенант, – проговорил Ворман, когда они уселись за маленький столик с мраморной столешницей и металлическими ножками.

– Это естественно, – ответил Клос. – В Сен-Жиль я прибыл два часа назад. Не успел даже представиться своему шефу.

– Значит приехали только что, господин обер-лейтенант! – уточнил фон Ворман. – Если вы прибыли в распоряжение полковника Элерта, то мы – коллеги. – И добавил: – Я рад, что наконец-то буду иметь приятного партнера для игры в бильярд.

– Мне тоже приятно было познакомиться с вами, господин фон Ворман. Но, как вы убедились, бильярдист я слабый, дважды проиграл.

– Нет ничего удивительного, что вы, господин обер-лейтенант, проиграли. Я отличный игрок. В этом паршивом городишке можно умереть со скуки, если бы не этот стол… – указал он на бильярд. – И еще в этом Казино всегда в избытке выпивка. Вы откуда приехали? – спросил неожиданно фон Ворман.

– Из госпиталя, – ответил Клос. – Из Висбадена. – Он рассказал фон Борману, как разбомбили поезд, которым он должен был приехать в Сен-Жиль еще три недели назад.

Фон Ворман в свою очередь поведал Клосу, как оказался здесь. В этой ужасной дыре, где нет ни одного порядочного человека.

– Так значит вы, господин обер-лейтенант, как говорят фронтовики, побывавшие после ранения в госпитале, – выздоравливающий, – витиевато проговорил фон Ворман. – Завидую вам. Видимо, получили отпуск и прекрасно провели время.

Клос ничего не ответил, и Эрик продолжал:

– Готов биться об заклад, что господин обер-лейтенант провел отпуск в Париже. Для нас, немцев, Париж, что называется, настоящий рай на земле.

– Великолепно сказано! Но думаю, Париж – это нечто большее… – усмехнулся Клос.

– Париж, Париж, сладкий Париж… – вздохнул фон Ворман и, наклонившись к Клосу, тихо проговорил: – В Париже самые лучшие каштаны на улице Пигаль…

Клос онемел. Это было так неожиданно, что в первую минуту он не мог произнести ни слова. Чтобы Центр имел двух агентов в офицерских мундирах абвера, да еще в таком убогом месте как Сен-Жиль? Такое казалось ему невероятным. Однако же пароль произнесен правильно и он должен ответить. Клос колебался, интуитивно чувствуя недоверие к этому тщедушному лейтенанту. Но вместе с тем Клоса сверлила мысль, что не один он боец подпольной армии, одетый в мундир офицера вермахта. Есть и другие. Может, фон Ворман – один из них?

Лейтенант вынул из глаза монокль и нервно крутил его в костлявых пальцах, пристально глядя в лицо Клосу и с нетерпением ожидая, что он скажет.

– Сюзанна любит их только осенью, – спокойно ответил Клос, даже не посмотрев на фон Вормана. Большим усилием он скрыл нервную дрожь. – Она пришлет вам свежую партию.

– Ну, кажется, все в порядке, обер-лейтенант Клос. Ваше имя Ганс, да? – Фон Ворман снова вставил монокль в глаз.

– Да, – ответил Клос машинально. – Какие передали для меня инструкции?

– Опоздал ты, Ганс, – сквозь зубы процедил Эрик. – Слишком поздно. Это плохо.

Клос подумал, что фон Ворман напоминает ему змею, которая ужалив свою жертву, наслаждается победой. Однако тут же отмел это сравнение.

Оба одновременно повернулись и увидели в двери унтер-офицера, который, прищелкнув каблуками, доложил:

– Просят к телефону господина лейтенанта фон Вормана.

– Мы еще поговорим, Ганс, у нас так много дел, которые необходимо обсудить. Надеюсь, ни один из нас не собирается покидать Сен-Жиль, правда? – И, не дожидаясь ответа, фон Ворман последовал за унтер-офицером.

Идя в штаб, Клос размышлял о встрече в казино с лейтенантом фон Борманом.

Несколько лет тяжелой и опасной работы в самом логове врага научили его необходимости доверять каждому, кто назовет пароль. С какими только людьми не приходилось ему встречаться, поддерживать контакты и сотрудничать! С босяками, аристократами, женщинами легкого поведения, незаурядными интеллектуалами и неграмотными батраками…

Внешний вид и манеры еще ничего не значат. И если фон Ворман наш человек и скрывается под маской немецкого офицера-аристократа, то нельзя не признать, что его прикрытие весьма удачно. А это самое важное для разведчика. Сжиться со своей маской и вести агентурную работу – это большое искусство, здесь нужны огромная сила воли, выдержка и смелость.

… Полковник Элерт бегло просмотрел документы, поданные Клосом, потом внимательно окинул взглядом стройную фигуру молодого офицера.

– Ожидаю вас почти месяц, господин обер-лейтенант Клос, почти месяц, – подчеркнул полковник.

– Прибыл прямо из госпиталя. Отказался от отпуска.

– Это указано в ваших документах. Достойно похвалы. Прошу садиться. Сигару или сигарету? – Полковник прикурил от огня, поднесенного Клосом. – Я просил, чтобы прислали офицера, который знаком с переброской агентов. Имеете ли вы подобную практику?

– Да, я занимался подготовкой агентов в Кольберге, в школе абвера.

– Прекрасно. Ваш опыт нам необходим. Дело не терпит отлагательства. Только не думайте, господин обер-лейтенант Клос, что вы приехали отдыхать. Англосаксы готовятся высадить морской десант. Это точно установлено разведкой, только нам еще не известно, где и когда это начнется. Может быть, на Балканах, а может, в Марселе или Тулоне, но не исключено, что и здесь, на побережье, в Сен-Жиле. Мы должны точно знать о времени и месте высадки англосаксов, поэтому необходимо как можно быстрее забросить наших агентов в Англию. Видимо, вам известно, что я полковник Элерт. И должен вас предупредить, господин обер-лейтенант, что перед моей фамилией нет никакого «фон». Я родом из Брема, из семьи торговцев и не терплю пижонов и аристократов, которые спят с моноклем в глазу и ходят так, будто на них римские доспехи…

Клос усмехнулся – полковник нарисовал точный портрет фон Вормана.

– Господин полковник, я также недолюбливаю пижонов и аристократов.

– Ну и прекрасно. Кажется, мы поняли друг друга. В нашей работе, обер-лейтенант Клос, не всегда бывают чистые руки и Деликатные манеры… Сегодня вы можете заняться своим устройством. Вам выделят подходящую квартиру, познакомьтесь с этими убогими местами, а завтра приступайте к работе. В помощники дам вам некоего лейтенанта Вормана. Фон Вормана, – поправился полковник с усмешкой. – Потом вы узнаете, что это за тип. Его отец генерал, достаточно известная личность. – На мгновение шеф помрачнел, а потом, как бы отметая недобрые мысли, добавил: – Но его отпрыск до этого не дослужится. Как говорят там, в генерал-губернаторстве: «На злотый амбиции и на грош амуниции». Надеюсь, вы, господин обер-лейтенант, понимаете, что я хочу этим сказать?

– Так точно, господин полковник. Я отлично вас понимаю.

Унтер-офицер из интендантства предложил Клосу проводить его в выделенную квартиру, но обер-лейтенант, поблагодарив, отказался от помощи. Распорядился только, чтобы на квартиру доставили его чемодан.

После шквального ветра и четырехбального шторма на море погода понемногу устанавливалась. Прояснялось. Сквозь поредевшие тучи прорезались бледные лучи солнца. Без особого труда Клос вышел на нужную улицу и отыскал виллу под номером 5, где ему была выделена квартира. Старая женщина– хозяйка и единственная жительница виллы – молча провела его в дом и показала комнату, из которой через большое венецианское окно можно было обозревать приморскую панораму– расположенный террасами городок Сен-Жиль, а за ним синеватую даль моря. Она сняла с огромной кровати ярко-красное покрывало, а со стены – фотографию мужчины в мундире французского офицера времен первой мировой войны, с молодцевато подкрученными усами, и тихо закрыла за собой дверь.

Клос прилег на кровать и мгновенно уснул. Разбудил его тихий стук в дверь. Он встал, повернул ключ в замке. На пороге стояла молодая женщина.

– Доставили ваши вещи, – сказала она.

– Я был уверен, – проговорил Клос, – что в этом доме проживает только одна старая дама, та самая, которая проводила меня в эту комнату.

– Да, вы не ошиблись, – ответила женщина. – Позвольте войти. Я вышла в город за покупками и, пользуясь случаем, решила навестить вас.

– Прошу, прошу… – Клос пододвинул ей кресло. – Не ослышался ли я? Вы пришли меня навестить?

– Сен-Жиль небольшой городок, господин обер-лейтенант. И, как говорят, земля слухом полнится. Приезд каждого нового человека не может не привлечь внимания здешних обывателей, а ваш унтер-офицер из интендантства – человек не из скрытных. Поэтому нетрудно было узнать, что имя вновь прибывшего офицера Ганс Клос.

– Не понимаю, – сухо проговорил он, – зачем вы пришли? Кого ищите? Ну и что из того, что мое имя Ганс Клос? – Обер-лейтенант внешне был спокоен, но внутренне напряжен до предела.

– Я пришла навестить обер-лейтенанта Клоса и теперь уж точно знаю, – сделала она упор на слове «точно», – что именно вам я должна кое-что сообщить.

– Прошу, говорите, – произнес Клос и уже по ее губам понял, что она хочет сказать.

– В Париже самые лучшие каштаны на площади Питаль.

Клос вынул сигарету, закурил сам и угостил женщину. Решил выиграть время. Он понимал, что вокруг него затягивается сеть.

– Итак, вы пришли, чтобы сообщить мне, какие вкусные каштаны на площади Пигаль? Я недавно был в Париже, пробовал каштаны, и кто знает, действительно ли они самые лучшие на площади Пигаль? Думаю, что они не очень отличаются от каштанов с площади Опера.

– Пожалуйста, не притворяйтесь, господин обер-лейтенант, – сказала женщина серьезно. – Две следующие части пароля вам хорошо известны, как и мне.

– Пароля? Прекрасно, мадемуазель. Но вы отдаете себе отчет в том, что если я не получу от вас точных объяснений по этому вопросу, то прикажу немедленно арестовать вас?

– Понимаю, – забеспокоилась она. – Видимо, случилось несчастье и кто-то уже приходил к вам с этим паролем…

Клос молчал. Может быть, это провокация? Если так, то шитая белыми нитками. Хотя Элерт не похож на такого простака, чтобы подсылать эту женщину. И вдруг Клоса пронзила мысль: «А фон Ворман? Не провокатор ли он? Если так… »

Гостья не выглядела запуганной. Она держалась свободно, уверенно, хотя в глазах ее можно было заметить тревогу.

– Вы ведете опасную игру, я офицер абвера.

– Мне это известно. Прошу выслушать меня внимательно. – Она подошла к двери, открыла, снова закрыла ее и заперла на ключ. – Три недели назад нам не были известны ваше имя и фамилия. Мы имели только ваши приметы. Наш человек был неосторожен. Выполняя задание, он был тяжело ранен и попал в руки немцев. Они могли вытянуть из него пароль. Каждый, кто обратиться к вам с этим паролем, – провокатор.

– Итак, вы…

– Вы можете найти меня в пансионате «Лё Тру», мое имя Жанна Моле. Дорогу в пансионат вам покажет каждый немецкий офицер.

– Не понимаю, о чем вы говорите?

– Когда поймете, пожалуйста, приходите.

– А если я прикажу вас арестовать?

– Вы не сделаете этого, «J-23». Понимаю, что ситуация глупая, она противоречит здравому смыслу и тем более всем правилам нашей работы, но у меня не было другого выхода и я боялась, что кто-нибудь меня опередит. А теперь прошу вас, выйдите из дома и посмотрите, не крутится ли вокруг кто-нибудь подозрительный. В ближайшее время я вас навещу, если все будет в порядке. Я отношусь к тем женщинам, которых нередко можно встретить в обществе немецких офицеров, – сказала она со злостью.

Улица была безлюдной.

– Прошу вас все выяснить, и как можно быстрее. Желательно – не позже сегодняшнего вечера, – предупредила женщина уже из прихожей. – Если случилось что-либо опасное, то решим вместе, что делать дальше. Без нас вам не обойтись. Вы немец?

– Нет, – ответил он машинально и сразу же понял, что одним этим словом выдал себя Жанне Моле, поэтому продолжать игру нет смысла. – Случилось нечто опасное, – тревожно проговорил Клос, – очень опасное. Приду к вам сегодня вечером, если представится возможность. – Это означало, что он придет, если до того времени Ворман не выдаст его полковнику Элерту. Другими словами – придет, если будет жив, ибо взять себя живым он не даст.

Жанна на прощание только кивнула. Она также все поняла.

 

6

Клос сидел в казино и ждал фона Вормана. Больше ему ничего не оставалось. После ухода Жанны он отправился в управление и там узнал, что полковник Элерт выехал сразу же после разговора с ним и возвратится только утром. К сожалению, ему не удалось вытянуть из неразговорчивого службиста с нашивками фельдфебеля, встречался ли полковник перед выездом с лейтенантом фон Ворманом. Правда, это еще ни о чем не говорило, ибо Ворман мог встретить Элерта где-нибудь в городе. А может, они поехали вместе?

Клос несколько часов бродил по Сен-Жилю, заглядывал в кафе и рестораны, но нигде не встретил щуплого лейтенанта. Вероятнее всего, решил он, вечером Ворман придет в казино.

Клос допил уже третью рюмку коньяка, когда в дверях казино показался фон Ворман. Наконец-то! Клос почувствовал некоторое облегчение. Эрик, остановившись на пороге, окинул быстрым взглядом зал, как будто кого-то искал, и, заметив Клоса, без колебаний направился к нему.

– Вино или коньяк? – спросил Клос.

– Конечно, коньяк, – сказал Зрик, обратив внимание на три пустые коньячные рюмки, стоявшие на мраморной поверхности столика. – Вижу, ты напрасно время не теряешь! Я бы с удовольствием что-нибудь съел. Ты уже ужинал?

– Да, – солгал Клос. – Здесь ужасно скучно. Не знаешь, где в Сен-Жиле можно по-настоящему развлечься?

– Все зависит от того, как ты хочешь развлечься, – ответил фон Ворман. – Есть, как тебе известно, бильярд. С удовольствием составлю компанию. Но я думаю, что перед этим нам следовало бы кое о чем поговорить.

– О чем? – удивился Клос.

– Полагаю, что мы должны закончить нашу прошлую беседу.

– Извини, но я что-то не припомню, о чем мы тогда говорили. Кажется, об игре в бильярд?

– Слушай, Ганс, – помрачнел фон Ворман, – я не принадлежу к тем людям, которые любят шутки. Это не в моем стиле. Кажется, сегодня утром мы сказали друг другу достаточно много.

– О чем ты говоришь?

– О площади Пигаль, где продают самые лучшие каштаны.

– Правильно! – Клос как будто бы что-то вспомнил. – Действительно, сегодня утром ты плел какую-то чушь о каштанах! – Обер-лейтенант громко рассмеялся.

– Ты, Ганс, играешь, и очень неосторожно. – Ворман медленно тянул коньяк. – Утром ты безошибочно ответил на пароль. Думаю, что полковника Элерта заинтересует этот факт. Он ищет человека, которому известен пароль.

– А ты, Эрик, сегодня, видимо, выпил лишнего, – жестко сказал Клос. Он почувствовал прилив уверенности. Со слов фон Вормана ему стало ясно, что лейтенант не сообщил Элерту об их утренней беседе, значит, не все еще потеряно.

– Понимаю. – Ворман снова отпил глоток коньяка. – Только не считай меня дураком, Клос. Тебя кто-то предупредил? – Не ожидая подтверждения или отрицания, он продолжал: – Пароль знали только мы двое – Элерт и я. Мы с ним допрашивали в больнице человека, который назвал этот пароль мне. А должен был – тебе! Кажется, я выражаюсь ясно?

– Допустим.

– Две недели я ждал того, кто ответит мне на пароль, и вот появился ты, Ганс Клос. Ты скажешь, что Элерт, без конкретных доводов мне не поверит. – Фон Ворман медленно допил коньяк. – Возможно, ты и прав, но если он даже и не поверит мне, то твоя карьера все равно закончена…

– Однако ты еще не доложил Элерту.

– Да, не доложил. И как ты думаешь, почему? Мне некуда спешить. Время работает на меня, Ганс. Но это не значит, что я не сделаю этого. Ты должен хорошенько подумать и поторопиться.

– Поторопиться?

– Представь себе, что у меня нет желания о чем-либо докладывать Элерту. Представь себе также, что я не буду и тебе мешать в выполнении задания. А может быть, – фон Ворман понизил голос, – я перестал верить в победу рейха, гитлеров, элертов и подобного сброда и готов сотрудничать с тобой?

– И конечно, не даром, милейший фон Ворман?

– Фон Ворман не откажется, будь уверен… На кого ты работаешь? Я лично предпочел бы сотрудничать с англосаксами, но не хотел бы, чтобы твоими патронами были большевики.

– Ведь они же союзники, – сказал Клос. Он не мог понять, к чему, собственно говоря, клонит фон Ворман.

– Тоже мне союзники! – пренебрежительно ответил лейтенант. – Сегодня союзники, а завтра… Еще неизвестно, что завтра скажут англосаксы. Во-первых, я хотел бы знать, на кого ты работаешь? Во-вторых, с кем сотрудничаешь здесь? И в-третьих… ну, о третьем поговорим позже.

– Осторожничаешь, будто только вчера начал служить в абвере. Не думаешь ли ты, что я чем-то обязан тебе и должен открывать карты?

– У тебя нет другого выхода, Ганс.

– Ты уверен? Могу и поискать.

– Сбежать, все бросить к чертям? Это на тебя не похоже. Ты не такой человек, чтобы ретироваться с полпути. К тому же твои хозяева не были бы довольны, если бы ты замолчал -именно сейчас, когда ты им так необходим. Высадка англосаксов или, как там у вас говорят, «открытие второго фронта» не за горами, это вопрос месяца, а может, недели. Вам нужна информация об Атлантическом вале. Не так ли?

– Ты уже ответил на свой вопрос. Убежден, что я работаю на англичан?

– А другого и быть не может, на кого же еще работать? – Лейтенант усмехнулся, разлил коньяк по рюмкам. – А теперь перейдем к третьему вопросу, дорогой Ганс. Родовое поместье фон Ворманов под Инстербургом требует больших капиталовложений. В интересах Германии необходимо, чтобы это имение укреплялось и приносило как можно больше доходов. А для этого мне необходимо не менее десяти тысяч долларов. И это только для начала. Назовем это первым взносом.

– Не кажется ли тебе, дорогой лейтенант фон Ворман, что это шантаж?

– Я не люблю этого слова, Ганс. Запомни, фон Ворман никогда никого не шантажировал. У него чистые руки. Это просто гонорар за мое молчание и сотрудничество. Ведь ты тоже не даром работаешь? Уверен, что я могу пригодиться вам так же, как и ты.

– Дорого себя ценишь.

– Не дороже, чем ты себя. Думаешь, ты не стоишь того?

– Это меня не касается.

– Даю тебе на размышление неделю, самое большее – десять дней. Надеюсь, этого тебе достаточно, чтобы раздобыть доллары? И тогда мы поговорим о моем сотрудничестве более конкретно.

– А если я не принесу деньги?

– Ну что ж, если не принесешь, то мне не останется ничего иного, как доложить обо всем полковнику Элерту. Но заверяю тебя, что это только в исключительном случае, если не будет другого выхода. Я сделаю это без всякого удовольствия и с большим сожалением. За твое здоровье, Ганс! – поднял он рюмку. – Да, вот еще что! На тот случай, если ты попытаешься убрать меня, ну, например, если меня собьет случайно какая-нибудь автомашина или подстрелят французские партизаны, не сомневайся, я все предусмотрел. Наша беседа записана подробно, и запись передана в надежные руки. И в случае моей смерти… сам понимаешь, все это окажется в руках Элерта. А теперь выпьем за наше будущее сотрудничество. Не хочешь? Тогда я выпью один. Теперь я могу ответить на вопрос, с которого началась наша беседа. Ты спросил, где можно весело провести время в Сен-Жиле. Советую тебе пойти в пансионат «Лё Тру». Это заведение посещают многие наши офицеры. Скажу тебе еще, что человеку, который по ошибке пришел ко мне с паролем, было известно это место. Но будь осторожен. Пансионат «Лё Тру» известен также и полковнику Элерту.

Клос медленно пил коньяк, присматриваясь к тонким, костлявым пальцам фон Вормана, барабанящим по мраморной поверхности столика.

– Что ж, с удовольствием воспользуюсь твоим советом, – сказал он. Потом решил сделать приятное Борману: – Ты серьезный противник, Эрик, и ты прав. У меня нет иного выхода, кроме как согласиться на сотрудничество с тобой. А что касается денег…

Фон Ворман прервал его:

– Не вздумай со мной торговаться, дорогой Ганс. До свидания. Надеюсь, что завтра мы сыграем с тобой неплохую партию в бильярд…

Клос остался один. В казино было шумно, накурено. Кто-то завел патефон. В углу пьяные танкисты орали во весь голос баварские песни. Клос подозвал официантку, чтобы расплатиться, но оказалось, что фон Ворман уже сделал это.

Клос вышел из казино. На улице было темно, с моря дул холодный влажный ветер. Падали мокрые хлопья снега и таяли, не достигая земли.

Ему открыла толстая, усатая, как гусар, горничная пансионата. Она приняла у него плащ и фуражку, указала на стеклянную дверь, из-за которой доносились хриплые звуки патефона. Когда Клос появился на пороге небольшого салона, никто не обратил на него внимания. Три капитана весело хохотали, слушая Жанну Моле. Какой-то штурмфюрер СС пытался расстегнуть платье смазливой блондинки, а лейтенант в летной форме, с наивным детским лицом и пробивающимся на щеках и над губой пушком, один танцевал фокстрот, ежеминутно натыкаясь на мебель.

– О! К нам пожаловал новенький! – воскликнула Жанна и, покачиваясь, подошла к Клосу, держа бокал вина. – Прошу вас представиться и присаживаться к нам. Вам вино или коньяк? – Женщина с трудом удерживала равновесие, казалось, она изрядно выпила.

Клос назвал себя и поцеловал ей руку.

– Мой приятель, – сказал он, – посоветовал мне посетить ваш пансионат, мадемуазель Моле.

– Прекрасно. Это самое уютное и веселое место в Сен-Жиле, – промычал молодой летчик, приблизившись к Клосу.

– Если бы не Жанна, – заплетающимся языком проговорил капитан с нашивками инженерных войск, в избытке нежных чувств от изрядной порции алкоголя обнимая Клоса, – то можно было бы сдохнуть от скуки в этой убогой дыре. Да здравствуют прелестные француженки, господа! Выпьем за тех, кто нас услаждает! Жанна подсела к Клосу.

– Вы господин обер-лейтенант, недавно приехали, правда? – весело защебетала она. – У вас есть жена? Жена, которой покупают французские духи и изменяют во Франции? Духи вы можете достать у меня, а что касается измены… – Она игриво прижалась к нему и спросила: – Потанцуем?

У Клоса закружилась голова. В этот вечер он выпил немного больше обычного, а темп, с которым опорожнялись бутылки в пансионате «Лё Тру», привел его в ужас. Вскоре он заметил, что куда-то исчезли эсэсовец и его блондинка, а их место на диване занял молодой летчик, который тут же сладко захрапел. Какой-то капитан, приблизившись к Клосу, с завистью сказал, что обер-лейтенант, как только что прибывший, имеет шанс остаться в пансионате до утра.

– Это нечто вроде крещения в Сен-Жиле, – рассмеялся он. – Каждый из нас получил это крещение, за исключением той обезьяны, – указал он на лысого капитана, который увивался около Жанны и умолял «Дорогая Жанна, вы же мне обещали!»

В полночь гости начали расходиться, и, когда Клос встал, к нему подошла Жанна.

– Вы не хотите остаться, господин обер-лейтенант? – ласково спросила хозяйка и взглянула ему прямо в глаза.

Лысый капитан с ненавистью посмотрел на Клоса:

– Почему он? Вы же мне обещали, мадемуазель Моле…

– Терпение, капитан… До свидания, господа офицеры, надеюсь, что снова увидимся завтра.

И когда дверь за лысым капитаном, с треском захлопнулась, Жанна с облегчением вздохнула и сняла руки с плеч Клоса. Веселость мгновенно слетела с нее.

– Так будет лучше, – сказала Жанна, устало улыбаясь. – Пусть тебя принимают за моего поклонника. – К удивлению Клоса, она была совсем трезвой. – Дай, пожалуйста, сигарету. Ну как, рассеялись твои сомнения? – А когда он кивнул, показала на лестницу: – Пойдем, с тобой хочет поговорить наш товарищ.

Анри, прохаживаясь по комнате, ожидал их наверху.

Черная, прокуренная трубка, густые темные волосы над низким лбом… Клос ни минуты не сомневался – это тот самый человек, с которым год назад он встретился в небольшой комнатке администратора гостиницы «Идеал» в Париже.

– Мне сообщили, что ты депортирован, – крепко стиснул он руку французу.

– Это правда, – ответил Анри. – Но я сбежал с транспорта. А теперь вот здесь. Хотя ненадолго. – Он рассказал Клосу обо всем, что случилось в городке до его приезда. – Несколько недель назад в Сен-Жиле арестовали Марка, руководителя здешней подпольной организации. Попался он по-глупому. У него был фальшивый, но достаточно надежный паспорт. Стремясь побыстрее добраться до Гавра, Марк попросил одного из водителей грузовой автомашины подвезти его. Оказалось, что этот спекулянт нелегально перевозил партию консервов, украденных с немецкого продовольственного склада. Водителя и всех пассажиров немцы схватили и держат в заключении. Пока они не догадываются, кто попал в их руки, и после проведенного следствия, до суда, держат Марка в городской тюрьме. Марк многое знает не только о здешнем подполье, но и о конкретных людях, которые поддерживают связь с нашим Центром через филиал в Швейцарии. Поэтому Центр приказал любой ценой освободить Марка из тюрьмы. Мы получили информацию о твоем приезде в Сен-Жиль и надеялись как можно быстрее установить с тобой контакт, ибо твоя помощь при подготовке операции была нам необходима. Но Жан-Пьер поторопился и проявил неосторожность: зная пароль, случайно встретил фон Вормана, проговорился, а потом, при неудачном нападении на тюрьму, был тяжело ранен и схвачен немцами. Не исключено, что они вытянули из него и пароль и отзыв.

Клос коротко рассказал о своих встречах и беседах с фон Ворманом, а также о существующем, как ему кажется, конфликте и неприязни между полковником Элертом и лейтенантом с моноклем.

– Все это, как и шантаж фон Вормана с долларами, – подвел черту Клос, – дает нам выгодные шансы для игры.

– Слишком рискованная игра, – заметила Жанна, – но другой возможности у нас нет.

– Будем исходить из того, – проговорил Анри, – что Ворман еще ничего не доложил Элерту, ибо он постарается извлечь из этого материальную выгоду для себя. Но нельзя исключать и того, что Ворман работает, например, на службу безопасности, а при помощи шантажа и предложения сотрудничать попытается проникнуть глубже в нашу подпольную сеть. Так или иначе, но он для нас опасен, слишком много знает, и с этим мы не можем не считаться. Его нужно убрать.

– Прошу обратить внимание еще на один факт, – сказала Жанна. – Сегодня в разговоре с Клосом капитан-сапер сказал, что был в Гавре вместе с Борманом, сестра которого выступает там с гастролями.

– Так, так, – задумался Клос. – Не исключено, что у своей сестры Ворман спрятал написанный им полковнику Элерту рапорт… Мне пришла в голову, – начал он медленно, – интересная мысль. Правда, план мой несколько сумасбродный и дьявольски рискованный для Жанны. Но если бы она согласилась, то мы имели бы верный шанс.

– Если необходимо… – пожала плечами Жанна. – Не знаю, поверите ли вы, но иногда мне становится не по себе…

– Не хандри, Жанна, – прервал ее Анри, – не одной тебе тяжело! – Он набил трубку свежей порцией табака, затянулся, выпуская клубы ароматного дыма. – Продолжай, Ганс. В прошлом году в Париже, помнится, у тебя тоже была интересная мысль… С тех пор мне нравятся твои мысли. Но не забывай, что речь идет не только о тебе. Самое главное – освободить Марка из тюрьмы.

– И это я учитываю, – твердо ответил Клос и поделился с ними своим планом.

 

7

За четыре дня не произошло ничего существенного. Клос виделся с фон Ворманом довольно часто. В управлении лейтенант, как будто бы ничего не произошло, холодно докладывал Клосу о состоянии подготовки группы агентов к переброске в Англию. В полдень они чаще всего играли в бильярд, но Ворман ни разу не вспомнил об их разговоре, если не считать одной фразы, брошенной мимоходом между ударами кием по шару:

– Десять дней – это максимальный срок, Ганс.

Отношения между лейтенантом фон Ворманом и обер-лейтенантом Клосом как по службе, так и во внеслужебное время выглядели вполне нормальными. Вечерами Клос бывал в пансионате «Лё Тру». Его посещения этого заведения не вызывали подозрений, ибо в салоне Жанны Моле ежедневно появлялись немецкие офицеры разных рангов и должностей. А тот факт, что его дважды оставляли в пансионате на ночь, не мог возбудить ничего, кроме ревности, у остальных завсегдатаев, привыкших к беззаботным развлечениям и выпивкам.

На пятый день, как и было условлено, Клос вырвался из управления и отправился в ближайший бар. Анри, которого после встречи в «Лё Тру» Клос не видел, сидел в углу и потягивал вино, уткнувшись во французскую бульварную газетку.

– То, что ты просил, Жанна достала, – проговорил он, не глядя на Клоса. – На столике под газетой найдешь завернутый в салфетку ключ от квартиры фрейлейн Ренаты фон Ворман, а также ее адрес в Гавре. Ежедневно с десяти до одиннадцати она выступает в офицерском казино.

Не сказав больше ни слова и не удостоив немецкого офицера даже взглядом, Анри встал из-за столика и подошел к стойке, за которой восседала еще моложаво выглядевшая француженка. Клос, использовав момент, когда Анри, расплачиваясь, заслонил собой хозяйку бара, взял ключ из-под газеты.

Закончилась нудная канцелярская работа в управлении абвера, единственным разнообразием в которой были ежедневные представления рапортов полковнику Элерту о подготовке агентов. Теперь можно было приступить к реализации первого пункта намеченного плана, который в разговоре с Жанной и Анри Клос назвал несколько сумасбродным и дьявольски рискованным.

Старенький разбитый автобус доставил Клоса в Гавр в девять часов. Сначала обер-лейтенант зашел в офицерское казино, чтобы увидеть певицу, в квартиру которой он намеревался проникнуть и попытаться найти то, что его так беспокоило.

Рената фон Ворман была полной, тяжеловесной, рыжеволосой девицей с писклявым голосом. Она спела сентиментальную песенку о немецком солдате, который привез своей девушке губную помаду из Франции, шубу из России, шелк из Греции. Растроганные офицеры долго аплодировали певице, вызывали ее на бис, стараясь аплодисментами и выкриками отогнать грустную мысль о том, что песне недостает последнего куплета, в котором девушка должна получить извещение, что ее любимый Фриц пал смертью храбрых за великую Германию и фюрера.

Рената фон Ворман жила недалеко от парка в большом современном доме, в основном заселенном немцами. В вестибюле вместо обычного привратника дремал толстощекий солдат.

Клос прошел мимо и на лифте поднялся на третий этаж. Квартира Ренаты была небольшая, но достаточно уютная, скромно меблированная. По всему чувствовалось, что здесь живет одинокая женщина.

Он внимательно осмотрел все, проверил шкафы и чемоданы. Клос все делал очень аккуратно, чтобы хозяйка, когда вернется, не заметила, что кто-то побывал в ее квартире и рылся в вещах. Клос заглянул даже в кладовку и ванную, ощупал платья и белье рыжеволосой сестры лейтенанта фон Вормана, но того, что искал, не обнаружил. Снял со стены репродукцию какого-то французского художника, однако и здесь ничего не нашел. Порылся в корреспонденции в ящике письменного стола– и ничего, снова ничего. Поиски тайника не принесли результатов.

«Первый пункт плана не выполнен, – подумал Клос. – Что это – неудача или неверный расчет?» Он был недоволен собой. Собрался уже уходить и тут услышал шаги за дверью, потом в замке щелкнул ключ. Это не могла быть хозяйка, часы показывали только четверть одиннадцатого. Едва Ганс Клос успел скрыться за портьерой, как открылась дверь и вошел офицер в мундире полковника. Вошедший с удивлением осмотрелся (Клос не успел погасить свет). Его Ганс узнал сразу – это был полковник Теде. Они вместе ехали в одном купе в том поезде, который разбомбили. Теде был здесь своим человеком. То, что он владел ключом от квартиры певицы, подтверждало это. Полковник возвратился в прихожую, потом снова вошел в комнату, уже без плаща и фуражки. Клос вспомнил, что, когда они ехали в поезде, Теде громко восхищался рыжеволосыми девушками. «Теперь понятно, о ком шла речь», – подумал Клос.

Полковник подошел к бару, достал бутылку вермута, наполнил бокал янтарной жидкостью, приподнял его и пристально посмотрел на свет, а потом, смакуя, выпил до дна.

Этого момента и ожидал Клос. Удар ребром ладони, удар, которому некогда обучил его тренер, был неотразим. Теде упал на ковер, уткнувшись лицом в разлившийся вермут. Теперь не скроешь, что кто-то был в квартире. Однако полиция должна быть убеждена, что это обычное ограбление. Клос увидел на туалетном столике деревянную шкатулку. Она оказалась заполнена кольцами, браслетами, брошками. Он высыпал содержимое и увидел на дне письмо. Белый конверт, четкая надпись: «В случае моей смерти передать лично полковнику Элерту». Конверт был опечатан сургучной печатью с гербовым оттиском.

В ближайшей подворотне Клос выбросил драгоценности Ренаты, а потом зашел в какое-то кафе, чтобы прочитать написанный рукой лейтенанта фон Вормана рапорт на имя полковника Элерта. Лейтенант тогда сказал правду. В рапорте он с педантичной точностью описал содержание беседы с Клосом. В конце письма объяснил, почему сразу не доложил об этом. Из объяснения следовало, что фон Ворман намеревался проникнуть во вражескую разведывательную сеть, подробнее разработать ее и потом доложить обо всем господину полковнику Элерту.

«Очень кстати», – подумал Клос. Объяснение фон Вормана еще раз убедило его, что чувствительного родовитого лейтенанта-аристократа интересовали прежде всего наличные деньги и спасение собственной шкуры.

Клос старательно сжег письмо и конверт, проследив, чтобы не осталось и кусочка бумаги, потом остановил проезжавшего мотоциклиста и, узнав, что он следует в Сен-Жиль, попросил подвезти.

Итак, первый пункт плана был успешно выполнен. Утром Клоса ожидало продолжение этой рискованной игры.

 

8

Фон Ворман был удивлен ранним и неожиданным визитом Клоса.

– Это ты, Ганс! Прошу, располагайся как дома. – Он проводил гостя в большую комнату, загроможденную иконами и картинами на библейские темы. В заставленной старинной мебелью комнате было темно, неуютно. Ворман усадил Клоса на диван с изрядно потертой обивкой. Во многих местах через обивку вылезали сухие водоросли.

– С чем пожаловал? – спросил Эрик, вставляя монокль в глаз.

«Действительно ли он близорук?»– подумал Клос и молча подал Ворману серый пухлый конверт.

– Так быстро? – удивился Ворман. Он вытряхнул на стол содержимое. Длинными, костлявыми пальцами с жадностью и быстротой начал пересчитывать зеленоватые купюры. Последний банкнот он со злостью бросил на стол:

– Что это значит, Клос? Здесь только три тысячи. А я согласился на десять тысяч.

– Больше пока, к сожалению, раздобыть не удалось.

– В твоем распоряжении еще четыре дня. Надеюсь, твои друзья помогут. Предпочитаю все десять или… – Он отодвинул пачку долларовых банкнот в сторону Клоса: – Можешь это забрать!

Клос с трудом скрыл удовлетворение. Этого он и ждал. Честолюбие лейтенанта взяло верх над жадностью к деньгам. Фон Ворманы не торгуются. Если бы Ворман взял деньги, у Клоса не было бы другого выхода, кроме как убить его на месте. А теперь игру можно продолжать. Только Ворман не знает, что в этой игре он мышка, а Клос – кошка.

– Как знаешь, – безразлично сказал Клос. Не снимая лайковых перчаток, собрал банкноты, вложил их обратно в конверт.

– Помни, – отозвался фон Ворман, – что этот срок последний и пролонгации не будет. – И добавил своим обычным тоном: – Выпьешь? Отличный «Наполеон».

– С удовольствием, – ответил Клос и, пока Ворман доставал из бара бутылку коньяка, быстро засунул конверт с долларами под обивку дивана как можно глубже.

Полковник Элерт склонился над разложенной на письменном столе большой картой побережья Южной Англии и Северной Франции. «Все складывается как надо, – подумал Клос. – Видимо, на карту нанесены оборонительные сооружения».

– Прошу, прошу, Клос. Только что намеревался вызвать вас. Намечен срок переброски наших агентов, разработайте вместе с Ворманом детальный план.

– Боюсь, господин полковник, что установленный срок переброски агентов придется изменить. – И, отвечая на вопросительный взгляд Элерта, Клос добавил: – Я хотел бы доложить вам, господин полковник, о весьма важном деле.

Элерт закурил сигару и испытующе посмотрел в лицо своего офицера.

– Слышал, что господин обер-лейтенант не прочь развлечься – вы частый гость в пансионате «Лё Тру». Видимо, вы пользуетесь успехом у прелестных француженок.

– Как раз по этому важному делу я и пришел.

– Может быть, вы хотите, чтобы я был доверенным лицом в ваших сердечных делах? – В голосе Элерта прозвучала нескрываемая ирония.

Клос молча открыл портфель и вынул кусочек микрофильма, завернутый в тонкую бумагу. Подал Элерту.

– Что это?

– Это один из фрагментов карты, которая лежит перед вами, господин полковник, с нанесенными пунктами высадки групп наших агентов на побережье Англии.

– Откуда это у вас? – тихо спросил полковник. Лицо его наливалось кровью.

– Результат моих сердечных успехов, – спокойно ответил Клос. – Я нашел этот кусочек микрофильма в пудренице некоей Жанны Моле, хозяйки пансионата «Лё Тру».

Полковник тяжело опустился в кресло за письменным столом.

– Этот кусочек я оторвал от целого рулончика микрофильма.

– Понимаю, – сказал Элерт, – я так и думал. Вы, господин обер-лейтенант, как я вижу, специалист в своем деле. Если бы я знал это раньше… Эта мадемуазель давно у нас на примете. – Полковник со злостью сбросил с письменного стола штабную карту. – Теперь она бесполезна. Вам известно, кто имел доступ к этой карте? Я, вы и Ворман. Это значит, что один из нас… Что вы предлагаете, обер-лейтенант?

– Вести себя спокойно, как будто бы ничего не случилось. Необходимо только сменить место и срок переброски агентов, информировать Вормана о дате операции, конечно фальшивой, и подождать, что будет дальше.

– Согласен, Клос. Но думаю, что необходимо поговорить и с этой мадемуазель Моле. Насколько мне известно, Ворман не бывает в пансионате. Видимо, он встречается с ней в другом месте.

– Господин полковник прекрасно информирован.

– Вормана я как-то не принимал во внимание, но к пансионату «Лё Тру» уже давно присматриваюсь. Сейчас же едем в это заведение!

Двери им открыла Жанна. Клос вошел первым, за ним Элерт, держа руку на кобуре, следом – три сотрудника Элерта, одетые в штатское. Увидев их, Жанна артистически выразила недоумение:

– Не понимаю, что все это значит? Чему обязана?

– Ведите нас, Клос. А вы, мадемуазель Моле, сейчас все поймете. Оружие у вас есть?

Не успела она ответить, как один из агентов в штатском подбежал к ней и быстро обыскал. Не найдя оружия, отрицательно покачал головой.

– Вы оскорбляете меня, господа! В чем дело? Обер-лейтенант Клос может подтвердить…

Офицеры абвера вошли в комнату. Клос увидел пудреницу на туалетном столике, молча подал ее Элерту. В ней полковник нашел то, что и должен был найти.

Жанна опустилась в кресло, закрыла лицо руками. «Она хорошая актриса», – подумал Клос.

– От кого, мадемуазель Моле, вы получили этот микрофильм? Кому должны были передать его? – строго спросил Элерт.

– А если я не скажу? – тихо проговорила Жанна.

– У тебя нет выбора, Жанна, – сказал Клос. – Это я нашел микрофильм в твоей пудренице. Расскажи все и получишь шанс спасти жизнь.

Все шло по заранее разработанному сценарию. Жанна, особо не отпираясь, призналась, что микрофильм, как и многие другие материалы, получала через тайник, устроенный в развалинах небольшого дома по дороге в Корниш. Она не могла точно сказать, кто доставил в тайник микрофильм, но убеждена, что это – немецкий офицер. Этот офицер работает на англичан и давно собирается бежать в Лондон. В ближайшее время у берегов Нормандии должна появиться английская подводная лодка…

Жанна еще не закончила говорить, как агент Элерта, шаривший по квартире, подал полковнику лист бумаги. Клос вздохнул с облегчением: еще позавчера он сам принес и спрятал его в квартире Жанны. Это был лист, в котором на машинке, стоящей в управлении, где работал фон Ворман, было напечатано всего два слова.

– Прошу вас, обер-лейтенант, прочтите это! – У Элерта заблестели глаза.

– Ничего не понимаю, – ответил Клос спокойно. – «Жду». И все? Что же в этом особенного?

– Подпись! Важна подпись! «J-23». Уже целый год мы охотимся за этим агентом. Теперь схватим его! – Полковник обратился к Жанне: – Кому вы передавали полученные материалы?

– Я доставляла их, – покорно ответила Жанна, – в тайник на кладбище около костела капуцинов. Кто забирал их оттуда, мне неизвестно.

– Почему не отнесли этот микрофильм?

– Не успела. Как раз сейчас собиралась пойти к условленному месту на кладбище.

– Хорошо, мадемуазель Моле. Доставите микрофильм, как обычно, в тайник. Потом возвращайтесь домой и никуда больше не выходите. Если попытаетесь бежать…

– Куда я могу бежать? – спросила Жанна. – Везде немцы. – Она выглядела совсем надломленной.

– Насколько мне известно, – сказал Клос, – господин полковник направил сегодня Вормана для инспекции в район Корниша. Пользуясь отсутствием Вормана, следовало бы посмотреть, что хранится в его квартире.

– Вы думаете, он такой глупец? – спросил Элерт. – Однако вы правы, Клос, посмотреть действительно нужно.

– А этот тщедушный лейтенантик в самом деле глупец, – говорил полковник два часа спустя, вытаскивая из-под обшивки дивана пачку долларовых банкнот. – Отпечатки пальцев на банкнотах послужат доказательством измены Вормана.

Однако полковнику Элерту не удалось предать лейтенанта фон Вормана военно-полевому суду. До поздней ночи Элерт, выкуривая сигару за сигарой, ожидал, чем закончится операция на кладбище около костела капуцинов. Потом ему доложили, что французские партизаны обстреляли мотоцикл, на котором ехал фон Ворман. Водитель мотоцикла, к счастью, отделался легким ранением, а лейтенант, сидевший в коляске, был убит.

В ту же ночь, когда местная жандармерия была сконцентрирована вокруг кладбища около костела капуцинов, отряд французских партизан напал на городскую тюрьму, расположенную в другом конце города, и, перебив охрану, освободил всех заключенных. И более того, мадемуазель Жанна Моле ускользнула от жандармов и исчезла, как будто растворилась в тумане.

Взбешенный полковник Элерт приказал обыскать весь город, но поиски не принесли результата.

В течение недели гитлеровцы следили за кладбищем около костела капуцинов, однако за микрофильмом, оставленным в тайнике мадемуазель Моле, никто не пришел.

– Мы слишком поторопились, – с огорчением сказал Элерт, когда понял, что акция провалилась. – Осталось утешаться тем, что проклятый агент «J-23» уничтожен раз и навсегда французскими партизанами.

Обер-лейтенант Клос кивнул, соглашаясь с полковником, и подумал, что теперь он и Жанна в безопасности.