1

С небольшой рыночной площади в центре городка мост через реку Рэга и юнкерский особняк, в котором расположился штаб дивизии, были видны как на ладони. Вплоть до темнеющего на горизонте леса тянулись луга, покрытые островками тающего буро-серого снега. В этом году уже первые дни марта предвещали приход ранней весны.

Клос смотрел на мост, на реку, на шоссе, мелькающее среди деревьев, и думал о танковых частях, которым предстояло открыть путь к Поморью и на Щецин. Танки должны были форсировать реку, выбить немцев из небольшого городка Форбург, который когда-то назывался исконным польским именем Осек, и преследовать их через Дюберитз, или Добжице.

Нет ничего удивительного, что генерал Пфистер, командующий немецкой гренадерской дивизией, а скорее, ее жалкими остатками после боев за Поморский вал, придает такое важное значение мосту через реку. «Взорвать или удержать, но ни в коем случае не отдавать врагу!» — таков его приказ.

Откуда-то издалека слышался глухой гул артиллерийской канонады; каждый немецкий гренадер чувствовал, что враг уже рядом, и даже генерал Пфистер и эсэсовец Куссау уже не верили в то, что Рэга может стать тем рубежом, который преградит путь вглубь рейха. «Держитесь до последнего, на вас смотрит сам фюрер!» — зачитал сегодня генерал телеграмму из ставки Гитлера. А потом добавил: «Удержать во что бы то ни стало или взорвать!» Да, взорвать, чтобы через этот мост не могли прорваться советские танки Т-34, наводящие ужас на гитлеровцев. Поэтому было отдано распоряжение генерала заминировать мост, а командиру подразделения охраны — ждать у телефона дальнейших приказаний генерала…

От центральной площади городка звездообразно разбегались улочки, одна из которых называлась Дюберитзштрассе, или по-польски Добжицкая.

Клос еще издали прочитал название улицы, но подошел ближе, чтобы в этом удостовериться и убедиться, что за ним не следят, хотя в этом прифронтовом городке, который уже завтра снова станет польским, никто не обращал внимания на капитана вермахта.

От моста поднималась в гору, а затем тянулась через всю Добжицкую улицу вереница беженцев. Тележки, которые чаще всего тащили женщины, толпа стариков и детей, с завистью поглядывающих на окна еще не покинутых жителями домов, счастливые обладатели велосипедов, стремящиеся пробиться вперед, в голову этой беспорядочной колонны…

Время от времени толпа уплотнялась, раздавались предупреждающие окрики, и тот, кто не успевал сойти на обочину дороги, терял свои пожитки под гусеницами бронетранспортеров и противотанковых орудий, спешащих на восток.

Солдаты в касках понуро смотрели на толпы беженцев. Теперь отступали немцы. Клос не чувствовал к ним жалости: наконец свершилось то, чего он ждал не один год.

Клос прибавил шагу. Дом под номером 64 должен быть где-то в конце улицы. «Живет один, в укромном месте», — сказал связной, передавая Клосу адрес подпольщика.

Дивизия генерала Пфистера прибыла в городок днем раньше, как второй эшелон обороны, но Клос за двенадцать часов своего пребывания уже успел собрать немало сведений, которые могли быть полезными командованию советских и польских войск, наступающих на этом участке фронта. Он полагал, что через польских патриотов сможет связаться с командованием и передать собранную им информацию. Прежде всего это были сведения о системе обороны моста и о полке немецких гренадер из резерва главного командования, который ночью перебросили в лес Вейперта. Сообщил об этом генерал Пфистер, когда вызвал к себе Клоса и капитана Куссау, прикомандированного к ним из дивизии СС, разгромленной на Висле. Пфистер — типичный пруссак, образец вымуштрованного офицера вермахта, для которого ничего, кроме обстановки на вверенной ему полосе обороны, не существует.

— Я ожидаю от вас, господа офицеры, точного выполнения моих приказов, — заявил Пфистер.

Ответив: «Так точно», Клос осмелился спросить:

— Господин генерал, вы полагаете, что противник прорвет нашу оборону на реке?

— Я так не думаю, — ответил Пфистер. — Но я должен предвидеть любую ситуацию. Этот мост должен быть взорван прежде, чем они овладеют им. Но приказ на его уничтожение могу отдать только я, и я отдам его немедленно, если наступит критический момент.

Генерал сообщил, что в его распоряжение выделен из резерва полк гренадер, который в настоящее время дислоцируется в лесу Вейперта, затем Пфистер заговорил о деле обер-лейтенанта Кахлерта.

— Предать его военно-полевому суду и расстрелять! — заявил генерал тоном, не допускающим возражений.

Клос понимал: возражать, высказывать свое мнение сейчас бесполезно, тем более что эсэсовец Куссау явно доволен таким решением. Он не любил Кахлерта. И в этом не было ничего удивительного. Кахлерт, студент из Вены, был одним из наиболее способных офицеров дивизии и не очень скрывал свое пренебрежение к гестаповцам.

— Кахлерт, — медленно продолжал генерал, — вопреки моему приказу сдал большевикам деревню Кляудорф.

— Он не мог там удержаться, — не выдержал Клос. — И он занял более выгодные оборонительные позиции.

Генерал посмотрел стеклянными глазами на Клоса:

— Вы что, забыли приказ фюрера, господин капитан? Может быть, вам об этом напомнить?

Клос замолчал. Он подумал о Симоне, маленькой француженке, которая работала в казино дивизии. Она и Кахлерт любили друг друга и мечтали, чтобы война скорее кончилась.

Вот и нужный ему дом. Небольшой, деревянный, окруженный садиком, металлическая табличка с фамилией хозяина. Прочитал: «Томаля». Дверь открыл седой мужчина лет под шестьдесят. Его лицо показалось ему таким близким, что Клос, вопреки инструкции, произнес первую часть пароля по-польски:

— Вы навещаете тетку Эльзу в Берлине?

— Да, — ответил тихо Томаля. — Тетка Эльза проживает на Александерплац.

Он провел Клоса в небольшую комнату. Вышитые коврики, атласные подушки. Только висящий на стене образ Матки Боски Ченстоховской явно контрастировал с этим, по-немецки мещанским, уютом.

Томаля поставил на стол бутылку вина и две рюмки. Его недоверие к Клосу постепенно исчезало.

— Хорошо, что ты пришел, — промолвил он наконец. С первой же минуты Томаля обращался к Клосу на «ты». — Завтра мы начинаем операцию «Дубовый лист».

— Что это за операция?

— Разве тебе об этом ничего не сказали? — В голосе Томали снова прозвучало недоверие.

Клос спокойно закурил сигарету.

— Я прибыл сюда только вчера.

Он внимательно наблюдал за Томалей. Клос знал по опыту, что в разведке всегда наиболее трудно и опасно установление новых контактов. Томаля уже с первых минут вызвал у него доверие, но Клос все-таки соблюдал осторожность.

— Речь идет о том, чтобы захватить мост на реке Рэга в момент начала наступления и удержать его до прихода наших войск, — объяснил Томаля. — Мы не должны допустить, чтобы немцы уничтожили его.

— Кто будет выполнять задание? — спросил Клос.

Томаля некоторое время молчал.

— Послезавтра в четыре утра на поляне на западной окраине леса Вейперта высадится группа наших парашютистов. Я проведу их через лес к Форбургу. Атакуем охрану моста именно в тот момент, когда начнется наступление наших войск.

Клос вскочил со стула, быстро заходил по комнате. Через лес Вейперта! Это же безумие! В лесу немецкий гренадерский полк!

— Операцию необходимо отменить! — крикнул Клос. — И немедленно изменить план!

Томаля смотрел на него с удивлением, не понимая, в чем дело.

— Что случилось? — спросил он Клоса.

— А то, что через лес Вейперта не проскользнет и мышь.

— Лес был чист. Об этом я сам лично сообщил командованию наших войск, — возразил Томаля.

— Да, но только до сегодняшнего дня, — уточнил Клос.

Рюмка в руке Томали заметно задрожала.

— Я уже не могу ничего сделать, чтобы приостановить операцию, — с горечью сказал Томаля. — Связист, который был сброшен с радиостанцией месяц назад, находится в Добжице, но я не знаю где.

— Как это не знаешь? Ты не имеешь связи? — с удивлением спросил Клос.

— Только через нашего человека в Добжице. Его имя Вейс. Он навещал меня один раз в неделю. Но теперь все дороги перекрыты немцами, и нет никакого сообщения…

— Необходимо сейчас же кого-то послать к этому Вейсу. Ты знаешь, где его можно найти? — с тревогой в голосе спросил Клос.

— Да, я знаю его адрес. — Клос понимал, что Томаля не должен говорить ему об этом, но ситуация была исключительно серьезная. — Баутзенштрассе, двадцать восемь.

— Необходимо немедленно кого-то послать. Это всего лишь около двадцати двух километров, — повторил Клос.

Томаля молчал. И только сейчас Клос заметил, что у его далеко не молодого собеседника, уставший вид: под глазами синие круги, губы сухие. «Держится из последних сил», — подумал Клос.

— Каких и сколько людей ты имеешь в своем распоряжении? — спросил его Клос.

— Новых, — ответил Томаля. — Только новых. Когда-то здесь жило немало поляков, — заговорил он быстро. — Целая улица — Добжицкая, это были настоящие поляки. Но они не дождались. Я, видимо, тоже не дождусь.

— Что это за люди? — повторил Клос.

— Польская девушка Янка, работавшая у соседей, которые уже давно сбежали. Мой внук Эрвин, ему шестнадцать лет. Еще двое польских парней, вывезенных сюда на работы, но я не смогу так быстро их разыскать.

— Понятно. — Клос прошелся по комнате. Остановился перед групповой фотографией, висящей над комодом.

— Местная польская колония, — тихо проговорил Томаля. — Из тех, кто на фотографии, остался здесь только я. Может быть, кто-то из них и выживет там, в аду концентрационного лагеря…

— Ты должен послать Янку и своего внука, — посоветовал он Томале, — другого выхода я не вижу. Пусть они пробираются в Добжице двумя разными дорогами. Хоть один из них должен дойти. И обязательно сегодня. Вейс еще, успеет передать по рации наше донесение.

— Эрвину только шестнадцать… — прошептал Томаля. — И Янке не больше…

— Понимаю, понимаю. Но ты сделаешь так, как я сказал, — настойчиво повторил Клос. — И помни, что, если мы вовремя не сообщим о гренадерах, наши парашютисты погибнут в лесу Вейперта, а немцы успеют взорвать мост.

— Их сейчас позвать? — спросил Томаля.

— Нет, немного позже. Они не должны меня видеть, — ответил Клос.

— А как мы узнаем, что наше донесение передано и операция отменена?

— Два раза ежедневно в 7:30 и в 20:00 на волне пятнадцать мегагерц наши передают девять тактов полонеза ас-дур Шопена. Если будет исполняться полонез, то операция состоится. Если нет — операция отменяется, — пояснил Клос.

— Ну а если наша группа не сумеет предотвратить взрыв моста, что тогда?

— Об этом мы еще должны подумать, — ответил Клос. — В донесении нашему командованию необходимо указать другое место высадки десанта. — Он вынул из полевой сумки топографическую карту и долго ее изучал. — Может быть, южнее Форбурга, вернее, Осека, — поправился Клос.

Томаля протирал свои очки.

— Может быть, — сказал он, — может быть, если и там к этому времени не будет немецких войск.

Улицы и поля, покрытые еще снегом, застилал туман. Клос стоял на рыночной площади и с изумлением оглядывался вокруг. Через минуту он понял, что его так удивило. На востоке молчала артиллерия. «А это, по-видимому, означает, — подумал он, — что завтра или послезавтра… Итак, самое позднее послезавтра, через два часа после высадки группы парашютистов… А сейчас во что бы то ни стало необходимо отменить операцию».

 

2

Казино штаба дивизии временно размещалось в особняке; вход в него был из другого просторного зала, в котором постоянно несли службу дежурный офицер и два унтер-офицера. Генерал Пфистер лично подбирал помещение для казино.

— Место, где будут отдыхать офицеры, — повторял неоднократно генерал, — должно быть чистым, уютным и приятным.

О чистоте и уюте в казино заботилась миловидная француженка Симона. Кахлерт познакомился с ней, когда дивизия находилась во Франции, и генерал позволил ему взять девушку с собой и определить на работу в штаб дивизии. Эта хрупкая брюнетка с большими глазами всегда удивляла Клоса. Она относилась ко всем, кроме Кахлерта, с той сухостью, даже враждебной любезностью, какую нередко встречали немцы в ресторанах и кафетериях Парижа.

Все посетители казино быстро привыкли к Симоне, даже полюбили ее, каждый по-своему. Начальник штаба дивизии, который был интеллигентным человеком, как-то сказал, что эта девушка — талисман дивизии.

Кахлерт, с которым Клос подружился, если слово «дружба» было здесь уместным, однажды сказал ему, что он никогда не будет говорить с Симоной о войне, и если это произойдет, то только тогда, когда они поселятся в Париже или в его родной Вене. Но не будет никакого «тогда»: Пфистер отдал приказ о расстреле Кахлерта. И Клос понимал, что нет никакого шанса изменить решение генерала.

Когда Клос возвратился от Томали и спустился в казино, там еще никого не было. Симона стояла за стойкой бара и вытирала рюмки. Она делала это быстро, умело, как будто ее больше ничего не интересовало, кроме этих рюмок.

Клос сел за столик. Симона подошла к нему с подносом в руке, на котором были порция дымящегося гуляша и рюмка коньяку.

— Прошу вас, присядьте.

— Благодарю, — тихо ответила Симона. Никогда еще, обслуживая в казино немецких офицеров, она не присаживалась к столикам. — Господин капитан… — обратилась она на ломаном немецком языке, потом вдруг перешла на французский и продолжала быстро говорить: — Господин капитан, ради бога, что они хотят сделать с Рольфом?

Клос молчал. Он понимал, что должен ей об этом сказать, но не хватало сил.

— Ганс, — тихо шепнула девушка. Она знала его имя, но никогда не называла так. — Ганс, — повторила снова Симона, — я слышала, как Себерт, адъютант генерала, говорил, что они расстреляют Рольфа. Это правда?

Клос молчал.

— Прошу вас, ради бога, скажите, это правда?

— Да, Симона…

— Необходимо что-то сделать! — Это был крик ее души. — Ему необходимо помочь, нужно просить генерала. Он не захотел меня принять, часовой сказал, чтобы я уходила прочь. Они не должны его расстрелять… Прошу вас, господин капитан, сделайте же что-нибудь, вы же можете! — умоляла Симона.

Клос не хотел ее обманывать.

— Я бессилен, Симона, — ответил он тихо. — Я ужа пытался кое-что предпринять… — Слова застряли у него в горле.

— А Рольф считал вас своим другом, — укоризненно сказала она по-немецки и сразу же перешла на-французский: — Вы презираете меня, не правда ли? Все вы ненавидите таких, как я и Рольф. Мне больше никого не нужно, кроме него. Он не должен погибнуть, вы слышите, господин Клос, эта грязная война не сможет отобрать его у меня!

Клос молчал.

— Вы, господин капитан, жестоки и холодны, как и каждый пруссак! — В ее глазах появились слезы. — А я думала…

В дверях казино появился Куссау. Выбросил руку в приветствии и с наглой усмешкой посмотрел на Клоса и Симону.

— А он? — неожиданно спросила Симона. — Может быть, он захочет помочь?

— Это безнадежно, Симона, — уверенно ответил Клос.

Однако она не поверила ему и направилась к столику эсэсовца. Встала около капитана Куссау, так же как недавно стояла около Клоса. До Клоса доносились обрывки их диалога — по-школьному мягкое немецкое произношение Симоны и грубый берлинский акцент пруссака.

— Я имею к вам большую просьбу, господин капитан, очень большую, — обратилась она к Куссау. — Очевидно, вы догадываетесь, что речь идет о Кахлерте. Только вы, господин капитан, можете мне в этом помочь.

— Хорошо, мы еще поговорим об этом, — ответил Куссау, поудобнее устраиваясь в кресле, — мы еще поговорим с тобой, девочка… Ты можешь подать что-нибудь повкуснее, чем этот гуляш? Может быть, сосиски? Вчера ты подавала нам превосходные сосиски с горчицей.

— Для вас, господин капитан, с удовольствием, — ответила Симона.

Она быстро скрылась за буфетом, а Куссау с презрением усмехнулся.

Клос встал. С каким бы удовольствием он подошел к этому надменному эсэсовцу и сказал ему так, чтобы услышала Симона: «Не обманывай девушку, не пользуйся случаем! Ты же хорошо знаешь, что не поможешь Кахлерту, ибо ты сделал уже все, чтобы он был расстрелян!» Но Клос молчал, он должен был молчать. Острое столкновение с Куссау было весьма рискованным, так как усложнило бы ему выполнение главного задания. Клос уже давно научился сдерживать себя. На войне нет ничего более важного, чем вовремя сдержать себя, быть хладнокровным, не поддаваться эмоциям. Но…

Симона подала сосиски. Куссау намазал их горчицей. Француженка стояла около него в ожидании.

— Еще одну рюмку коньяку! — повелительно сказал Куссау. — А о Кахлерте, моя девочка, мы еще поговорим с тобой попозже… Попозже, в моей комнате. Если, конечно, ты сама пожелаешь.

Клос поднялся в свою комнату. Из окна виднелась река, мост и опушка леса. Далеко на горизонте пылало зарево, мигающие трассы тянулись вверх, ярко вспыхивали и искрящимися звездами падали вниз, оставляя за собой дымящиеся полосы погасших огней осветительных ракет. Там был фронт.

«Если бы удалось сохранить этот мост, — подумал Клос, — танковые части смогли бы выйти на оперативный простор, пройтись по тылам вражеских войск и совершить прыжок к Поморью».

Как теперь оценивает сложившуюся обстановку генерал Пфистер? Когда он отдаст приказ о взрыве моста? Если бы он смертельно не боялся Гиммлера, то наверняка уже отдал бы приказ об уничтожении моста, не считаясь даже с тем, что отрезал бы путь для обратного отхода немецких частей, находящихся на другом берегу реки. Может быть, он уже принес их в жертву? Он прекрасно понимал, что рубеж на реке Рэга уже невозможно удержать, но он обязан был сдерживать наступление врага.

Клос посмотрел на часы. Было около восьми. Он включил радиоприемник, настроил его на условленную волну. Некоторое время слышался только треск, потом через шум радиопомех едва пробились первые такты полонеза. Видимо, донесение еще не получено. Да оно и не может быть получено: ведь Янка и Эрвин отправились в путь только три часа назад. В Добжице будут не раньше чем в полночь, а когда еще Вейс передаст указание радисту? «Успеет ли?» — подумал Клос. Он снял мундир и прилег на кровать. Вскоре его разбудил стук в дверь. На пороге стояла Симона.

— Я пришла к вам, господин капитан, — сказала она смущенно.

Клос вскочил с кровати.

— Прошу вас, Симона, садитесь… Я сейчас…

Она присела около Клоса, покорно улыбаясь. Закурила сигарету. Он увидел ее бледное лицо, когда подавал прикурить.

— Я пришла к вам, но могла пойти и к нему, — прошептала она. — Я знаю, что вы не любите подвергать себя риску, но если бы вы захотели… Может быть, все это оплатится, — смущенно добавила Симона.

Клос заметил, что она с трудом сдерживает слезы, губы ее дрожат, и когда через минуту она улыбнулась, то это стоило ей больших усилий.

— Симона… — начал он, но сразу же понял, что она не поверит ему.

— Может быть, все это оплатится, — повторила она еще раз. — Я готова на все… Рольф сидит в подземелье. Я просила, чтобы меня пустили к нему, но они… Ну хотя бы разрешили мне повидаться с ним. Ганс! Ты не откажешь мне, правда, не откажешь?.. Ты же любил Рольфа, и я тебе немного нравлюсь.

— Симона! — произнес твердо Клос. — Собственно говоря, чего ты ждешь? Жалости?

— Нет! — резко ответила она. — Не жалости. На это я не рассчитываю. Я знаю, что ничего не делается даром… Я готова… Но вы не должны его убивать! Это невозможно, чтобы вы его убили! Это бесчеловечно! Почему должен погибнуть Рольф? Я не могу в это поверить… Если невозможно его освободить, то помогите ему бежать… Ганс! Иначе…

— Симона, я думаю, тебе следует обратиться к генералу. Хотя не питай особых иллюзий, — сказал Клос с сожалением.

— Ты не хочешь, отказываешься мне помочь?

Клос молчал.

— Ты не желаешь, — повторила она. — Ты еще пожалеешь об этом, слышишь, Ганс? Все вы об этом пожалеете. За рекой стоят русские!

— За рекой не только русские, но и поляки, Симона, — поправил он.

— Все равно! Тогда вы будете просить пощады. — Она достала пудреницу, вытерла слезы и, даже не посмотрев на Клоса, вышла из комнаты.

Клос тихо открыл дверь и встал на пороге. Куссау размещался на этом же этаже, через две комнаты от Клоса. Симона остановилась перед дверью эсэсовца, постучала, вошла… Клос еще долго стоял и ждал. Закурил сигарету, погасил свет и присел около полуоткрытой двери. Ему не хотелось спать. На востоке тускнела луна, умолкли артиллерийские раскаты.

Симона не вышла из комнаты эсэсовца Куссау.

 

3

Указание Клоса идти двумя разными дорогами выполнить не удалось. К Добжице действительно вели две дороги: шоссе и мощеный тракт через лес Вейперта, где расположился немецкий гренадерский полк. Янка и Эрвин решили идти по шоссе. Эрвин пошел первым, а через час тронулась в путь и Янка.

Томаля передал им пароль и приказал выучить на память донесение, которое они должны передать связному радиста. Он поцеловал внука, руки его дрожали, говорил с трудом.

— Твоя мать погибла, — прошептал Томаля, — отец… дай бог, чтобы он вернулся. Будь осторожен…

— Ничего со мной не случится, дедушка, — успокоил его внук.

Эрвин казался уверенным в себе. В форме гитлерюгенда он ничем не отличался от подростков, громко салютующих на улицах и отбивающих шаг в повседневных маршах во время учений. Уложил в рюкзак хлеб и смену белья, на улице Добжицкой смешался с толпой беженцев, наплывающих с востока непрерывным потоком. Прошел мимо конных повозок, ручных двуколок и ускорил шаг, когда почувствовал на себе чьи-то усталые взгляды, молящие о помощи.

Беженцы двигались медленно, молча. Но если кто-то, запряженный в повозку, останавливался, чтобы передохнуть, и создавал тем самым затор на дороге, раздавался громкий крик, потом слышался плач детей в столкнутых на обочину повозках. Придорожные дома были наглухо закрыты, а если кто-то сворачивал в сторону, чтобы устроиться на ночлег, то за ним сразу же тянулись и другие — в этой толпе не было ни общности, ни одиночества. Все они шли в неизвестность и не могли еще поверить в то, что случилось самое худшее. Они тревожно оглядывались назад, и видели только вспышки осветительных ракет на горизонте. Иногда в толпу беженцев врезался военный мотоциклист, или же их оттесняли на обочину грузовики и бронетранспортеры. Они видели солдат в касках с автоматами в руках, движущиеся орудия, но уже перестали верить в то, что когда-нибудь будет сдержан вал, накатывающийся с востока.

Эрвин вскоре заметил, что на него не обращают особого внимания, хотя он и выделялся в этой толпе. Парней в его возрасте здесь было немного, а мужчины, преимущественно престарелые, были в штатском рванье. Никаких военных мундиров, которых еще два дня назад он столько видел в своем местечке! Исчезли гитлеровские молодчики из СА, функционеры гитлеровской партии, железнодорожный персонал. Толпа немцев, вдруг лишенная униформы, как-то сразу преобразилась, посерела, осунулась.

Паренек ускорил шаг. Он горел одним желанием: как можно быстрее добраться до Добжице. До этого дед не давал ему каких-либо заданий; он только научил его говорить по-польски, рассказывал об истории Польши и происхождении их семьи. Эрвин жил как бы в двух мирах: в школе и дома. Читал только по-немецки, ибо польских книг, кроме библии, дед не держал в доме, имел приятелей, гордившихся фашистскими победами, которым он никогда не радовался. Эрвин знал, что его отец служил в вермахте, а когда пришло официальное извещение о том, что ефрейтор Ганс Томаля пропал без вести, дед шепнул внуку, что Янек, «по-видимому, находится у наших». Отец был одновременно Гансом и Янеком, да и он, Эрвин, по существу, забыл о своем польском происхождении, которое сейчас усложняло ему жизнь. Окружающая его действительность, рассказы деда и польская речь, которую он не всегда понимал, приводили его в изумление и ставили в тупик. Польское происхождение для него было давно минувшим прошлым, историей, какой-то забытой сказкой. В его глазах настоящей силой были немцы, и только сейчас, когда вдруг изменился мир, а вспышки ракет на востоке извещали о приближении настоящей силы и мощи, которая перестала быть сказкой, все, что он видел и слышал, приобрело реальность. Оказалось, что дед, спокойный, престарелый человек, уже многие годы боролся за то, чтобы здесь была настоящая Польша и чтобы он, Эрвин, наконец освободился от своей двойственности и мог говорить и думать на своем родном языке. Он не знал, что теперь будет с теми, кто бежит на запад, с кем он провел вместе столько лет. Шагая по шоссе, Эрвин думал об Эльси, которая вместе с родителями ушла из Осека и, видимо, находится где-то здесь, в этой толпе беженцев.

Наступали сумерки, Эрвин уже подходил к голове колонны, к повозкам, которые тянули измученные люди, как вдруг ему в глаза ударил ослепительный свет фонарей. Они вырывали из темноты лица идущих людей, упирались в повозки, обшаривали обочины и придорожные кустарники. Сообразил, в чем дело, но было уже поздно. На перекрестке стояли грузовики, жандармы в касках преградили дорогу. Эрвин попытался отскочить в сторону, но луч фонаря настиг его, ослепил. Он почувствовал себя совершенно беспомощным.

— У меня нет одного легкого! — кричал какой-то мужчина. — Я же не могу носить оружия. Я даже не могу ходить.

— Мы это проверим! — рассмеялся жандарм и с силой толкнул человека к грузовику.

Эрвин встал перед жандармом и выбросил руку вперед, приветствуя его.

— Хайль, — важно ответил ему жандарм. — Этот, кажется, уже в мундире. Как твое имя?

— Эрвин Томаля.

— Куда идешь?

— В Дюберитз, к дяде.

— Сколько тебе лет?

— Шестнадцать.

— Все в порядке. Годишься. Твои ровесники уже давно на фронте.

— Мой дядя очень больной, — попытался увильнуть Эрвин.

— В грузовик! — повелительно крикнул жандарм, и паренек послушно полез в кузов.

«Удастся ли теперь сбежать?» — промелькнуло в его голове.

Грузовик тронулся вдоль колонны беженцев на восток, миновал Форбург, проехал по мосту через реку и скрылся в лесу.

— Везут на убой, — вздохнул какой-то мужчина, сидящий рядом в кузове. — На погибель…

Эрвин думал о Янке. Может быть, ей удастся? Возможно, они не трогают девушек…

Янка шла в это время в общей толпе беженцев, думая лишь о том, чтобы слиться с этими изнуренными людьми, не торопясь следовать вместе с ними, не вырываться вперед, не обгонять повозок… Сорвала с платья и плаща отличительный знак «П» и пожалела о том, что не прихватила с собой каких-либо вещей или хотя бы рюкзак, потому что все здесь несли чемоданы и узлы, часто останавливаясь передохнуть на обочине дороги. Она мысленно повторяла слова донесения, чтобы, ничего не забыть: «Лес Вейперта занят немцами, высадка невозможна, предлагаю другое место…» Должна добраться с этими указаниями к Гансу Вейсу, Баутзенштрассе, 28. Повернулась назад и увидела яркое зарево на востоке. Еще два часа назад она думала, что вскоре возвратится в свой родной Люблин, а теперь плетется на запад в толпе женщин и детей, которые впервые за годы войны узнали, что такое ужас отступления. Она шла легким, свободным шагом и вдруг почувствовала на себе чей-то внимательный взгляд… Видимо, она чем-то отличалась от толпы. Какая-то женщина тащили за собой повозку, над которой было сооружено что-то похожее на соломенную крышу.

— Ты здесь одна, девочка? — спросила она.

— Мои родственники впереди колонны, — ответила Янка. Она говорила по-немецки с акцентом, но это не возбуждало подозрения.

— Помогла бы немного!

Янка впряглась в повозку рядом с женщиной. Теперь она ничем не отличалась от беженцев, и на нее никто не обращал внимания.

Остановились. Где-то вдали вспыхнули лучи света, на обочине дороги стоял черный грузовик.

— Давай передохнем, — сказала женщина.

— Я должна найти своих, — прошептала Янка.

— Помоги мне еще, — попросила та. — Далеко они не уйдут. Все встретимся там, в Дюберитзе.

В этот момент из повозки высунулась девочка. Она протерла глаза и, когда луч света на миг вырвал из темноты лица идущих людей, посмотрела на свою мать и на Янку.

— Мама! — крикнула она. — А что здесь делает эта полька, работавшая у Гинтеров?

— Полька?! — женщина удивленно посмотрела на Янку. — Ты полька? Поэтому не хочешь помочь мне? Где твой опознавательный знак?

— Я…

— Ждешь своих, да? — Усталость и ненависть слышались в голосе этой женщины. — Теперь смотришь на нас и радуешься, что мы погибаем с голода и от усталости?

С грузовика, стоящего на обочине, соскочил жандарм.

— Здесь, здесь! — кричала женщина. — Она полька!

Янка, недолго думая, оттолкнула кричавшую женщину, перепрыгнула через кювет и увидела перед собой стену черного леса. На миг ее коснулся луч фонаря; когда до опушки оставалось совсем немного, услышала за собой сухой треск автоматной очереди и пронзительный окрик по-немецки. Она не чувствовала страха, только сильно билось сердце и пот заливал глаза. Ветки кустарника хлестали ее по лицу, ноги увязали в грязи. Жандармы уже приближались к опушке. Они шли развернутой цепью. Янка поскользнулась и упала в яму с сухими листьями. Затаила дыхание. Жандармы прошли мимо и углубились в лес.

— Проклятая полька! — услышала она.

Через некоторое время преследователи вернулись к шоссе, так и не обнаружив ее убежища.

Двинулась в путь, когда предутренний свет вырвал из темноты силуэты деревьев и поблескивающую между ними ленту шоссе. Шла медленно по опушке леса, который был для нее хорошим укрытием. Вдруг лес неожиданно кончился, она вышла на открытую поляну и увидела перед собой Добжице. На шоссе никого не было. И только перед самым городом она заметила двух молодых немецких солдат, но они не обратили на нее внимания, хота после проведенной в лесу ночи вид Янки был далеко не блестящим: грязное, помятое платье, взлохмаченные волосы…

Вот и Добжице. Шла узкими, безлюдными улочками по мостовой, заваленной обрывками бумаги, пакетами, тряпками, всевозможной рухлядью, выброшенной из домов. Двери некоторых из них были открыты настежь. Она проходила мимо, читая на углах домов названия улиц. Баутзенштрассе! Она не имела понятия, где может быть эта улица.

Престарелая женщина тащила на плечах узел. Когда Янка попросила ее показать дорогу, она положила свою ношу на землю и внимательно посмотрела на девушку, но все же объяснила, как пройти на Баутзенштрассе.

Улица лежала в развалинах. Неужели и номер двадцать восьмой тоже?.. К счастью, нет, он уцелел. На втором этаже Янка заметила медную табличку: «Ганс Вейс».

Наконец добралась! Она поправила прическу, немного передохнув, нажала на кнопку звонка. Так, как ей рекомендовал это сделать старый Томаля: три звонка коротких и один длинный… Открыл ей дверь человек в черном мундире. Она не успела даже подумать, что ей предпринять — войти или убежать, как он втолкнул ее в прихожую. Другой с пистолетом в руках уже ждал их в дверях.

— Поймали птичку! — разразились они громким смехом и ввели ее в небольшую комнату. На полу, среди выброшенного из гардероба белья, книг и бумаг, сидел пожилой мужчина, по его лицу текла кровь.

— Ну, господин Вейс, — сказал гестаповец с пистолетом в руке, — теперь будешь говорить. Кто эта девушка?

Вейс молчал.

Другой немец, в мундире штурмбанфюрера, подошел к Янке, стволом пистолета приподнял ее голову.

— Послушай ты, малютка… Меня зовут Кнох. Запомни это имя, и если еще проживешь пару недель, то я буду сниться тебе по ночам. Запомнила? Как тебя зовут? — гаркнул он. — И отвечай сейчас же, кто тебя прислал?!

Янка закрыла глаза. Ей казалось, что она снова в лесу и падает в яму, которая была очень глубокой. Она даже не почувствовала удара, который отбросил ее на пол.

 

4

Клос посмотрел на часы: было около одиннадцати утра. По шоссе снова тянулась колонна беженцев, нехотя отступая на обочину, когда появлялись мотоциклисты. Добравшись до леса, Клос свернул в сторону и узкой тропинкой углубился в чащу. Заглушил мотор. Здесь наверняка никто его не увидит. Из внутреннего кармана плаща извлек новый регистрационный номер для своего мотоцикла, укрепил его и возвратился обратно на шоссе. Если теперь кто-нибудь в Добжице и запишет этот номер — не страшно. Он должен быть в Добжице как можно раньше, чтобы отыскать этого Вейса и установить контакт с радистом. Если это будет невозможным, тогда… На этот случай Клос имел особый план, точнее, набросок плана, хотя он понимал всю его рискованность…

Во-первых, необходимо встретиться с Вейсом. Выяснить, почему Эрвин и Янка не дошли до цели. Может быть, их задержали в пути? Или они не застали Вейса? Клос еще на что-то надеялся, когда в 7:30 утра включил радиоприемник и настроился на нужную волну. Но опять сквозь шум и треск послышались звуки полонеза. Значит, операция не отменена!

В четыре утра парашютисты высадятся на западной опушке леса Вейперта и неожиданно столкнутся с солдатами гренадерского полка. Немцы взорвут мост. Клос не должен допустить этого! Необходимо что-то предпринять.

Добжице не входил в полосу действия дивизии, в которой служил Клос, поэтому он должен был придумать какой-то предлог, чтобы выехать в этот прифронтовой городок. В то время, когда Клос размышлял об этом, неожиданно появился фельдфебель и сообщил, что его вызывает генерал.

В кабинете Пфистера уже находились несколько офицеров, в том числе сияющий от удовольствия Куссау, обер-лейтенант Вальтер и капитан Коэллер, а также командир подразделения охраны моста майор Фогель. Генерал Пфистер склонился над картой.

— Наступление противника ожидается в ближайшие дни, — объявил он, — а может быть, даже в самые ближайшие часы. Фюрер придает особое значение оборонительной линии по реке Рэга… Мы получили приказ: ни шагу назад! — Он посмотрел на офицеров.

Они стояли неподвижно, и никто из них не намеревался произнести хотя бы слово. Только Куссау кашлянул одобрительно. Клос смотрел в окно на мост и мучительно искал предлог: как объяснить свой выезд в Дюберитз, где можно было выяснить все вопросы. Но ничего не мог придумать: чувствовал, что генерал вряд ли разрешит ему покинуть штаб. Однако оказалось, что искать какой-либо предлог нет необходимости… Прежде всего Пфистер огласил, или, вернее, повторил, приказ для командира подразделения охраны моста майора Фогеля: «Мост взорвете только по моему личному распоряжению, которое получите, когда наступит непосредственная угроза пригороду со стороны танков противника». Генерал уже больше не верил в возможность удержать линию обороны по реке Рэга. Затем он отпустил Фогеля и приказал то, о чем Клос даже и мечтать не мог: он поручил Вальтеру, Коэллеру, Куссау и ему выехать немедленно в инспекционную поездку по частям дивизии. Клосу был определен гренадерский полк в лесу Вейперта. Лес Вейперта! Западный район Добжице. Он не имел права изменить маршрут, но необходимо было рискнуть.

Клос забежал в казино позавтракать. Там уже сидел Куссау, допивая поданный ему чай, а Симона стояла около него.

— Сегодня придешь снова, — сказал Куссау.

— А что с Рольфом? Вы должны сейчас же пойти к генералу! Вы же обещали.

Куссау поставил стакан на столик, встал и рассмеялся:

— Ты прекрасная девушка, Симона… Ты мной недовольна?

— Да! — вскрикнула Симона. — Вы же обещали…

Но он уже не слушал ее. Кивнул Клосу и вышел из казино.

Симона молча подала капитану тарелку супа. Клос торопился, обжигал губы. Она стояла около бара, напряженная и неподвижная. Что он мог ей сказать? Что нет надежды на спасение Рольфа? Что Куссау жестоко обманул ее?..

Клос, не говоря ни слова, вышел из казино. У него было очень мало времени. Он намеревался еще встретиться с Томалей, потом проехать через лес Вейперта, провести инспекцию гренадерского полка, снова вернуться на шоссе — и в Добжице.

Томаля ничего не знал об Эрвине и Янке. За эту ночь он постарел на несколько лет.

— Я не должен был его посылать, — сказал он тихо. — Не должен. Теперь уже никто не сможет мне вернуть внука. — Клос хотел утешить его, но тот только махнул рукой. — Но я не теряю надежды. Меня трудно сломить: жизнь приучила к худшему. Не будем больше говорить об этом. Одно из двух: или Эрвин и Янка не сумели дойти до Добжице, или Вейс не избежал провала…

— Все это необходимо уточнить. Я обязан немедленно выехать в Добжице, — сказал Клос.

— Ты? — удивился Томаля.

— Да. Дай мне пароль и адрес.

— Ты не должен этого делать.

— Другого выхода нет. Если я отыщу Вейса и он не провалился, прикажу ему немедленно передать наше донесение командованию. Но если не удастся…

— Это рискованно, ты можешь попасть в руки гестапо, — предостерегающе проговорил Томаля.

— Не попаду! — твердо ответил Клос. — Я не могу позволить себе этого. Я вернусь сюда в любом случае. Подготовь хотя бы пять человек из тех поляков, которым ты доверяешь. Ты поддерживаешь связь с этими людьми?

— Конечно. Что я потом должен делать?

— Ждать меня здесь. Эти люди должны быть абсолютно надежными: не исключено, что придется открыться перед ними, если Вейс арестован. А теперь прошу — пароль и адрес!

Клос приближался к Добжице. Шоссе снова заполнили толпы беженцев и санитарные машины с ранеными. Только изредка навстречу им, в сторону фронта, двигались бронетранспортеры. Клос, лавируя в этой толчее, подъезжал к перекрестку. Уже виден был Добжице, расположенный на плоской равнине; два жандарма с трудом справлялись с напряженным движением. Беженцев оттесняли на обочину дороги, проверяли документы у водителей военных грузовиков. Клос вынул приказ генерала на инспекционную поездку и снизил скорость, когда проезжал мимо жандарма, с которым объяснялся какой-то господин в тирольской шляпе, доказывавший, что у него в Дюберитзе живут родственники.

— 148-я дивизия! — крикнул Клос.

Вскоре он затормозил около первых домов городка, который казался вымершим. И только рядом с большим домом стояли грузовики, на которые полицейские и гестаповцы грузили какие-то сундуки.

«А, бежите! — подумал Клос. — И никогда уже больше не вернетесь». Он подумал также о том, что, может быть, сейчас выполняет последнее свое задание на этой стороне фронта.

За рыночной площадью начинался лабиринт узких улочек. Которая из них Баутзенштрассе? Увидев паренька в форме гитлерюгенда, он обратился к нему с вопросом.

Паренек услужливо показал налево.

Теперь необходимо соблюдать предельную осторожность. Клос был уверен, что если Вейс провалился, то гестаповцы не будут устраивать засады в его квартире. Но надо быть готовым к любой неожиданности.

Клос еще издали заметил, что нужный ему дом — угловой. Свернул на поперечную улицу и, не выключая мотора, поставил мотоцикл около стены какого-то здания. Осторожно подошел к дому. Ничего подозрительного: безлюдная, выгоревшая улица, на тротуарах брошенные второпях старые вещи, клочья гитлеровских плакатов, содранных со стен. Поднялся на второй этаж; на двери медная табличка: «Ганс Вейс». Вынул из кобуры пистолет, снял с предохранителя. Нажал кнопку звонка: три коротких, один длинный. Быстро прижался к стене. Тот, кто появится в дверях, может заметить его только через несколько секунд. Дверь открылась. Клос увидел молодого гестаповца с пистолетом в руке. Несколько секунд колебался… «Засада! Полный провал!» — мелькнуло в голове.

Выстрелил. Нажал спусковой крючок именно в тот момент, когда гестаповец заметил его. Тот упал без звука на пороге двери, а Клос мгновенно сбежал вниз по лестнице. Выбежал второй гестаповец, на ходу выстрелил. Пуля просвистела над головой Клоса, со стены посыпалась штукатурка. Клос оглянулся, увидел стрелявшего, — взял его на прицел, но гестаповец с погонами штурмбанфюрера скрылся в проеме двери.

«Заметил меня», — подумал Клос.

Он подбежал к мотоциклу, включил на полные обороты мотор и погнал его по безлюдной улице.

«Теперь только взять себя в руки, успокоиться и как можно быстрее выбраться из города, но только другой дорогой. Штурмбанфюрер, вероятно, уже поднял тревогу. Сколько потребуется ему времени, чтобы выслать своих людей в погоню? Три-четыре минуты… У Вейса наверняка есть телефон. Автомашины уже вышли, а если они имеют в своем распоряжении еще и оперативные… Будем считать, что имеют… Видимо, отдали уже распоряжение всем постам задерживать мотоциклистов. Может быть, бросить мотоцикл? Нет, еще рано», — напряженно размышлял Клос.

Остановился, закурил, вынул из кармана карту.

«Отступая, не следует слишком спешить», — вспомнил он незыблемое правило. Торопятся только любители, но не профессионалы. Зачем сказал жандарму на шоссе: «148-я дивизия»? Теперь будут искать в дивизии. Хотя и так искали бы там, ибо других воинских частей в окрестности города нет. Теперь вся надежда на успешное наступление наших войск. А пока необходимо найти дорогу, которая еще не оцеплена жандармами и где «нет полицейских постов». Этим условиям отвечала только одна — проселочная дорога к лесу Вейперта.

Мотоцикл за несколько минут миновал улицы городка и выехал на широкую аллею с богатыми виллами, уже покинутыми владельцами. Добравшись до лесочка, подступавшего к самому шоссе, Клос почувствовал себя в относительной безопасности и решил проанализировать события, разыгравшиеся несколько минут назад.

Мотоцикл с жандармом он увидел, когда тот внезапно выскочил из-за поворота; машинально передвинул кобуру поближе под руку, расстегнул — пистолет вынимался свободно. Знает ли о нем этот жандарм? Нет, это маловероятно, ибо прежде всего гестаповцы предупредили контрольные посты на шоссе, а с жандармами у них нет радиосвязи. Видимо, этому жандарму еще ничего не известно, но если он потребует документы, его придется убрать.

Немец курил сигарету, автомат был перекинут через плечо. Он заметил встречный мотоцикл в последнюю минуту и не успел даже вскинуть руку, как тот проскочил мимо. Клос видел его еще несколько секунд в зеркальце, потом он скрылся из виду.

«Можно было бы выстрелить, — подумал Клос, — но если бы я промахнулся, жандарм наверняка погнался бы за мной… А так он почти не видел моего лица и, самое большее, мог только заметить номерной знак мотоцикла… — Клос улыбнулся: — Хорошо, что вовремя заменил регистрационный номер».

Он выехал на лесную дорогу, ведущую к шоссе, а через несколько минут увидел и само шоссе, по которому беспрерывно тянулась колонна беженцев.

 

5

Клос поставил мотоцикл во дворе, постучал. В дверях появился Томаля. Вошли в темную прихожую, остановились.

— Там полный провал, — тихо сказал Клос. — Я не мог этого предотвратить, не имел даже возможности увидеть Вейса.

Томаля молчал. Теперь, когда Клос немного привык к темноте, он увидел, что старик плакал.

— Они ждут тебя, — сказал наконец он.

— Сколько их?

— Трое. Остальных не удалось разыскать.

— Надежные?

— Знаю их около двух месяцев. Выполняли обычные задания, приносили информацию. Один — из Варшавы, двое — из Кельце.

— Говорил им что-нибудь?

— Нет. Только то, что их ожидает важное задание. Они готовы ко всему.

— Ну хорошо, пойдем к ним.

— Намерен деконспирироваться?

— Все может быть. Послушай… если вы соединитесь с нашими, а я… останусь еще на этой стороне фронта, то этих троих необходимо будет направить в глубокий тыл немцев, и кто знает… может быть законсервировать до самого конца войны… Это очень важно на будущее, — подчеркнул Клос.

Томаля открыл дверь в комнату. В косых лучах заходящего солнца Клос увидел троих с буквами «П» на рукавах блуз. Появление немецкого офицера поразило их. Двое словно онемели, а третий в испуге вскочил на подоконник, но его остановил повелительный голос Томали:

— Куда? — И через минуту: — Закрыть окно! Обсудим подробности операции.

Клос угостил парней сигаретами. Все они были очень молоды, самому старшему — не более двадцати лет.

— Эвард Сасик, — представился он. — Из Варшавы.

— Чем занимался? — спросил его Клос.

Тот повел плечами, ответил:

— Немного работал в слесарной мастерской.

— Был в подполье?

— Да, десять месяцев. Работал на заводе.

— На каком?

— Как на каком? На оружейном.

Томек Пакуля и Болек Скалка были односельчане. Они не показывали носа за пределы своей Кельчизны и только недавно силой были пригнаны сюда. По их лицам было видно, что они хотели о чем-то спросить Клоса, но не осмеливались, а он не спешил что-либо выяснять…

— Операция, которая нам предстоит, серьезная и опасная, — начал Клос, — можно погибнуть или попасть в руки врага. Если кто-либо из вас хочет отказаться, можно сделать это сейчас.

Все молчали.

— В четыре утра в западном направлении от леса Вейперта высадятся наши парашютисты. Их задача помочь нашим наступающим войскам: не дать немцам взорвать мост через реку Рэга и удержать предмостный плацдарм, пока не будет прорван фронт и не подойдут наши танки. Они должны пробраться незаметно к реке в шестом часу утра. — Клос немного помолчал, а потом решительно закончил: — Вы проведете их через лес Вейперта. В этом лесу расположился немецкий гренадерский полк…

— Как же мы это сделаем? — спросил Томаля.

— Существует только один способ: проводить их как группу пленных поляков. Кто из вас знает немецкий? — спросил Клос.

Кроме Томали немного говорил по-немецки Сасик.

— Это рискованно, — высказал свое мнение Томаля, — очень рискованно. Но есть ли другой выход? Может быть, капитан и прав? Но кто в прифронтовой полосе сопровождает пленных на передовые линии? Конечно, можно сказать, что их ведут в штаб дивизии. Но поверят ли в это немецкие посты в лесу Вейперта? Не потребуют ли документов? Или какому-нибудь сверхбдительному гестаповцу придет в голову поднять телефонную трубку и справиться!..

Но Клос избрал путь через вторую линию обороны немцев именно потому, что фашисты считают: никто не отважится на такие неслыханно дерзкие действия.

— Уверен, что это удастся. Другого такого случая не будет! — твердо сказал Клос.

— Если бы даже и не было никакой надежды, — ответил за всех Томаля, — то все равно мы пошли бы. А немецкие мундиры? — вдруг спросил он. — Где мы возьмем немецкие мундиры?

— У тебя есть хотя бы какое-нибудь оружие? — вместо ответа спросил его Клос.

— Два автомата в тайнике и один пистолет.

— Не густо, но думаю, что хватит. Мундиры раздобудем на полевом складе дивизии. Еще необходима какая-нибудь повозка, на которой подвезете хотя бы пять комплектов обмундирования к месту высадки парашютистов. Тех, кто из них знает несколько слов по-немецки, переоденете в мундиры.

— Склад… мундиры… повозка… Когда ты успеешь все это сделать? — спросил Томаля.

«Действительно, когда?» — подумал Клос. Это был рискованный план, на исполнение которого почти не оставалось времени.

— Вещевой склад дивизии, — сказал Клос, — находится на окраине города, почти около леса. Охраняет его только один караульный. Главное в том, чтобы не попасть на смену караула.

Он посмотрел на часы. Сколько еще времени в запасе? Клос был убежден, что гестаповцы из Добжице обязательно появятся в штабе дивизии. Хотя сначала, может быть, будут его искать в полку и в городе. Если придет тот гестаповец, который мог видеть его на лестничной площадке, то возвращение в штаб невозможно.

«Переход границ дозволенного риска», — как говорят об этом в Центре. Не, несмотря на все это, Клос должен вернуться в штаб. Он подумал о том, что в течение четырех лет службы ни разу не спасался бегством. Необходимо выдержать до конца.

Клос посмотрел на парней, молча слушавших его. Понимают ли они все трудности предстоящей операции? Как доберутся до западной опушки леса Вейперта? Они должны идти ночью, с повозкой, в которой будет несколько комплектов немецкого обмундирования, и изображать беженцев, а может быть, лучше военный патруль? Потом им надо свернуть в лес, пройти как можно, дальше на запад и ждать…

Клос встал.

— Пошли, — сказал он. — В конце Кобургштрассе находится небольшая роща. Вы знаете, где это?

— Да, — ответил Томаля.

— Я подъеду на мотоцикле. Тогда вы…

Вещевой склад дивизии, как обычно в полевых условиях, был временным и представлял собою палатку, окруженную небольшим ограждением из колючей проволоки. К столбу была прибита табличка: «Вход воспрещен». Караульный неторопливо прохаживался по дороге, тянувшейся от Кобургштрассе вдоль леса. Он считал, как и все фронтовики, что служба в тылу — это вроде как отдых.

Подъезжающего Клоса он увидел значительно раньше, чем успел выплюнуть изо рта сигарету и погасить ее сапогом. Клос притормозил, не заглушая мотора.

— Курите на посту!.. — крикнул он.

— Честь имею доложить, господин капитан…

В это время из-за деревьев показался Сасик. Охранник, стоя навытяжку перед Клосом и глядя ему прямо в глаза, не мог видеть парня. Несколько секунд… Клос прибавил газу — и рев мотора заглушил крик падающего от удара немца.

В палатке было темно. Фонарик Клоса осветил кипы старательно уложенного обмундирования.

— Гимнастерки, брюки, шапки, шинели. Не забудьте также пояса! Томаля, найди шинель с погонами фельдфебеля. Такую, которая подходила бы по размеру… Ты будешь командовать. Больше смелости… Идите смелее, на вопросы отвечайте четко негромко… У нас нет времени на то, чтобы подготовить какие-либо документы. Все должно удаться. Помните об этом…

Примеряли шинели, подбирали по размеру шапки.

— Быстрее! На складе все должно выглядеть так, как будто бы здесь был грабеж, бандитский налет. А пока об этом узнают в штабе дивизии, пройдет не менее двух часов. Можете быть спокойными — они не успеют предупредить патрулей в лесу Вейперта. Да и навряд ли это им придет в голову.

Наконец-то! Они пошли сначала по опушке леса в направлении шоссе.

Клос вскочил на мотоцикл и лугом добрался до улицы, параллельной Кобургштрассе. Уже смеркалось, на востоке стояла тишина; эта тишина казалась более грозной, чем глухой гул орудийной канонады, к которой все привыкли. Завтра рано утром, когда высадится десант на западной опушке леса Вейперта, вновь начнется артиллерийская подготовка, польется стальной дождь, уничтожающий на своем пути все живое, крушащий мощные оборонительные укрепления немцев. Потом ринутся танки, пойдет пехота. Но до завтрашнего утра еще осталось несколько часов, которые необходимо выжить. За это время будет решаться судьба моста через реку Рэга, а следовательно, и успех наступления…

Клос подъехал к штабу дивизии. Миновал ворота, ведущие во двор особняка, и только тогда вспомнил о регистрационном знаке на мотоцикле. Забыл заменить… Надо же допустить такую непростительную ошибку! Повернуть обратно? Нет, уже поздно. Увидел издалека капитана Коэллера, который соскочил с мотоцикла, махнув ему рукой, и направился к дверям особняка.

Клос обвел взглядом двор. Увидел черный «мерседес». «Уже успели…» — подумал он. Единственное свободное место было около боковой стены правого крыла особняка; в стене не было окон, только чуть пониже уровня земли виднелись узкие проемы окошек подвального помещения особняка. Казино!

Нужно было вновь рисковать. Он поставил мотоцикл вплотную к стене, сорвал фальшивый номерной знак. На мгновение задумался. Что с ним сделать? Согнул, закопал недалеко от стены, притоптал землю сапогом.

Клос не заметил Симоны, которая внимательно наблюдала за ним через узкое окошко казино.

 

6

Два штурмбанфюрера из Добжице, Кнох и Лехман, прибыли в штаб дивизии несколькими минутами раньше Клоса. За истекшие два часа они сделали все возможное для розыска человека, одетого в мундир вермахта, которому удалось выбраться из засады и убить гестаповца Фрица Шальбе. Они понимали, что напали на след опасного преступника, точнее, на вражеского агента, переодевшегося в немецкий мундир. Следствие в Добжице заняло у них не более часа. Первую информацию, хотя и недостаточно точную, они получили от паренька из гитлерюгенда, на которого Кнох наткнулся на углу Баутзенштрассе.

— Ты не видел, случайно, мотоциклиста в форме немецкого офицера? — спросил он паренька.

Тот рассказал все, что знал, но при этом добавил, что не уверен, был ли это офицер, и не обратил внимания на номерной знак его мотоцикла. Но он точно помнил, что мотоциклист проезжал мимо него только один раз.

Необходимо было опросить все контрольные посты на дорогах, ведущих из города. Кнох и Лехман переговорили не менее чем с десятком жандармов. Но немногие из них выполняли распоряжение о записи регистрационных номеров проходящего автотранспорта. «Приказ был недостаточно точным, — объясняли жандармы. — Речь шла о подозрительных».

И только сообщения с двух контрольных постов: одного — на шоссе, идущего с востока к Форбургу, другого — на тракте из Дюберитза к лесу Вейперта — содержали, как показалось гестаповцам, более или менее ценную информацию.

Жандарм с поста восточного шоссе доложил, что он видел мотоциклиста, который издалека показал ему разрешение на проезд и крикнул: «148-я дивизия». Другой жандарм, дежуривший на тракте, также видел немецкого офицера на мотоцикле, который, не задерживаясь, проскочил, на большой скорости мимо него.

— Как так, не задерживаясь? — закричал Лехман. — А вы там для чего? Пойдете под суд.

Оба жандарма запомнили только несколько цифр регистрационного номера: 3, 8 и, кажется, 7. Это уже кое-что.

Лехман и Кнох разослали имевшихся в их подчинении гестаповцев по полкам 148-й дивизии, а сами направились в ее штаб. Принял их командир дивизии генерал Пфистер без особого желания. Гестаповцы подробно доложили ему о случившемся, но, к их удивлению, генерал не проявил к этому особого интереса.

— У меня в дивизии, — сказал старый пруссак, — ничего подобного не могло произойти. Я хорошо знаю своих офицеров.

— Однако все же случилось, — не без ехидства ответил Кнох. — Установлено точно, что мотоцикл был из 148-й дивизии. Нам известны некоторые цифры номерного знака: 3, 8, 7.

— Это ваша обязанность, можете искать. Я отвечаю за фронт! — отрезал генерал.

— Может быть, господин генерал, целесообразно будет обратиться за помощью к рейхсфюреру Гиммлеру? — спросил с иронией Кнох.

Пфистер смягчился. Вызвал дежурного офицера и приказал ему установить имена офицеров, которые в течение последних нескольких часов пользовались служебными мотоциклами. Через некоторое время дежурный офицер доложил: капитаны Коэллер и Клос, обер-лейтенант Вальтер и гауптштурмфюрер Куссау.

— Куссау нас не интересует, — сказал Кнох. — Что же касается остальных, то желательно, чтобы они были вызваны в штаб.

— Вызовите всех, — обратился Пфистер к дежурному. — Если они все подозреваются, то Куссау также должен быть в штабе. А сейчас извините, я больше не располагаю временем, — добавил генерал.

Сначала все пошли осматривать мотоциклы. Клос видел, как они выходили от генерала. Он сразу узнал Кноха. Предстояло в считанные минуты решить: идти ли на смертельный риск или немедленно покинуть штаб дивизии.

«На что я еще могу рассчитывать? — размышлял Клос. — Может быть, Кнох не узнает? Он видел мое лицо каких-нибудь две секунды». Клос был тогда в шлеме и больших мотоциклетных очках. Однако он не был уверен в том, что Кнох не узнает его. Но он должен рискнуть. Ему нельзя сейчас спасаться бегством, необходимо дождаться десантников и всеобщего наступления.

Симона стояла около бара.

— Коньяк? — спросила она равнодушно. — Ужин?

— Если можно, коньяк. Поужинаю немного позже.

Девушка поставила перед Клосом рюмку.

— Позже? — спросила она. — Вы думаете, что еще будет это «позже»?

— Не понимаю! — удивился Клос.

— Дежурный офицер сказал мне, зачем приехали сюда гестаповцы из Дюберитза, — ответила Симона.

— Это правда? — Клос спокойно попивал коньяк. — Ну и зачем же?

— Вы не знаете?

— Еще нет.

— Удивляюсь вашей выдержке и хладнокровию, — тихо произнесла Симона. — Кто вы на самом деле?

— Мы давно уже знакомы, Симона, и ваш вопрос кажется странным.

— Кто убил гестаповца в Дюберитзе? Тот, кто ехал на мотоцикле. Этого человека разыскивают. Если бы гестаповцы узнали, что один немецкий офицер заменил номерной знак на своем мотоцикле по приезде в штаб дивизии, то, видимо, им бы стало все ясно. — Она сказала это по-французски. — Я видела этого офицера!

— Интересно, это очень интересно. — Клос отодвинул от себя пустую рюмку. — Ну и что дальше?

— Этот офицер был не очень осторожен. Закопал номерной знак под моим окном у стены казино. Я могла бы его показать, номер помню точно: 3837. Вы согласны, господин капитан?

Клос молчал.

— Прошу вас, скажите же что-нибудь!

Он повел плечами:

— Мне нечего сказать. Что вы намерены теперь делать, Симона?

— Мне противна ваша грязная война, — прошептала она, — но, как вы полагаете, это сообщение могло бы быть достаточной платой за жизнь Рольфа?

Клос молчал.

— Ну как вы думаете? Жизнь за жизнь! Это было бы справедливо, не правда ли?

Клос встал. Просить? Убеждать? Разъяснять, что этим она ничего не добьется? Он посмотрел на лицо Симоны. Под ее глазами были темные круги, губы, не тронутые помадой, слегка потрескались.

— А что потом? — спросил ее Клос. — Как можно будет жить после этого?

Внезапно послышался гул авиационных моторов, близкие взрывы сотрясли стены особняка.

— Они неплохо знают цели, не правда ли? — тихо промолвила она.

«Может быть, ее застрелить? — подумал Клос. — Нет, я не должен этого делать».

Услышал, как хлопнула входная дверь; на пороге появился штурмбанфюрер Кнох. Еще ближе взрыв — посыпались осколки разбитого стекла… Кнох посмотрел на Клоса, потянулся к кобуре.

— Руки!.. — крикнул он.

Он не успел сказать больше ничего. Прозвучали два выстрела. Кнох замертво свалился на пол.

Симона неподвижно стояла около бара, прикрыв ладонью рот.

Из казино Клос поднялся наверх; у него в комнате спрятаны несколько предметов, которые не должны попасть в руки гестаповцев: непроявленный микрофильм, новый шифр, миниатюрный фотоаппарат…

Он уже спустился на первый этаж, когда ему встретился посыльный.

— Вас вызывает генерал, — обратился он к Клосу.

— Буду через пять минут.

— Генерал требует немедленно. Он сказал, что вы ему нужны по очень важному делу.

— Хорошо. Сейчас буду…

В коридоре показался генерал Пфистер.

— Прошу вас, Клос, зайти ко мне.

«Ну, теперь все», — подумал Клос и пошел вслед за генералом. В кабинете было уютно и тихо. Пфистер закурил сигарету.

— Через минуту, — сказал он, — все будут здесь. Следствие ведет штурмбанфюрер Кнох из Дюберитза. Как вы полагаете, господин капитан, может ли быть правдоподобным, чтобы кто-то из наших офицеров…

Клос молчал.

— Завтра или не далее как послезавтра начнется наступление, — медленно проговорил Пфистер. — Я не должен допустить, чтобы в нашем штабе что-то случилось. Вы понимаете меня, господин Клос?

— Да.

— Поэтому я решил, что от имени нашего штаба вы примете участие в расследовании этого необычного дела. Сейчас я об этом поставлю в известность Кноха.

— Возможно ли это, господин генерал, я же нахожусь в числе подозреваемых, — сказал Клос.

— Какой вздор, — решительно махнул рукой генерал. — Вы же, господин Клос, офицер нашей контрразведки.

В дверях показался адъютант.

— Офицеры ожидают вас, господин генерал.

— Просите.

Клос, не спрашивая разрешения, закурил сигарету. «Теперь все кончено… поздно», — промелькнуло в голове Клоса.

Первым в кабинет вошел Лехман, за ним — все, кто пользовался в течение последних часов мотоциклами; Коэллер, Куссау, Вальтер… Куссау был заметно пьян.

— А где Кнох? — спросил генерал.

— Появится с минуты на минуту, — ответил Лехман. — Я уже послал за ним своего человека…

— Тогда прошу вас, начинайте. — Пфистер нетерпеливо посмотрел на часы. — Ах да… Я должен сообщить вам, что от моего имени в следствии примет участие капитан Клос. Он будет меня информировать о ходе следствия и в конце доложит о результатах.

— Как это можно, господин генерал? — с удивлением проговорил гестаповец. — Я должен напомнить, что капитан Клос является одним из…

— Прошу вас, господин Лехман, начинайте, — прервал его генерал.

— Необходимо подождать Кноха. Он видел того человека, — настаивал гестаповец.

— В моем распоряжении слишком мало времени, — раздраженно проговорил Пфистер, усаживаясь за письменный стол.

— Прошу, пусть каждый из приглашенных офицеров назовет трассу, по которой проезжал сегодня на мотоцикле, — начал Лехман.

— Я был в лесу Вейперта, — отозвался первым Клос.

— А я ездил по подразделениям дивизии. — Куссау широко расставил ноги. — Намотал немало километров, изрядно устал.

— Прошу поточнее… — сказал Пфистер.

Однако Куссау не успел удовлетворить просьбу генерала. В кабинет, запыхавшись, вбежал один из подчиненных Кноха.

— Господин генерал, штурмбанфюрер Кнох убит!

Генерал сорвался с места:

— Как это убит? Во время «налета»?

— Нет, господин генерал. Застрелен в казино.

— Прошу всех за мной! — повелительно сказал Пфистер.

Никакого шанса на побег… В зале столпились уже офицеры штаба дивизии, создав своеобразные шпалеры, через которые шел генерал со своей свитой, Лехман не отставал от Клоса, капитан чувствовал на себе пристальный взгляд гестаповца.

На полу в казино лежал Кнох. Врач наклонился над ним. Увидев генерала, он поднялся и отошел в сторону.

— Смерть наступила несколько минут назад, господин генерал, — отрапортовал он. — Два выстрела. Оба в область сердца.

Клос в этот момент увидел Симону: она продолжала стоять около бара, а рядом с ней был гестаповец в черном мундире.

«Все уже рассказала? Нет, не может быть», — подумал Клос.

Гестаповец вытянулся по стойке «смирно».

— Она должна была видеть убийцу, господин генерал.

— Призналась?

— Нет, она заявила, что расскажет обо всем только в вашем присутствии, господин генерал.

— Тогда пусть говорит. — Пфистер даже не посмотрел на Симону. Казалось, он совсем не замечает ее.

Девушка подбежала к генералу:

— Господин генерал…

— Ну и кого же вы видели? — нехотя пробормотал он.

Около него стоял Лехман и смотрел на Симону, как охотник на добычу. Немного в стороне стоял Куссау, за ним — Коэллер и Вальтер, а около окна — Клос… Что делать, если она обо всем расскажет? Конечно, стрелять. Сначала в Лехмана, потом в Куссау. Во всяком случае надо как можно дороже продать свою жизнь…

Все молча стояли и ждали, что скажет девушка.

— Господин генерал, — начала наконец Симона, — прошу вас дать обещание, что вы отмените свой приказ и сохраните жизнь Рольфу Кахлерту. Тогда я расскажу обо всем, что знаю…

— Пообещайте, господин генерал, — шепнул ему Лехман.

Пфистер выпрямился и холодно посмотрел на девушку.

— Я ничего не могу вам обещать, — сухо сказал он. — Обер-лейтенант Кахлерт два часа назад расстрелян.

Казалось, что она сейчас упадет. Посмотрела на гауптштурмфюрера Куссау, потом на Клоса.

— Он расстрелян, — повторила она. — Больше не живет…

— Кто убил Кноха? — Лехман повысил голос почти до крика.

— Скажу, — вдруг вскрикнула Симона, — все скажу! Думаете, я буду молчать? Нет, я скажу, кто убийца! Это он, господин генерал. — Она протянула руку в сторону Куссау. — Пусть теперь расплачивается! Я была здесь и все видела…

Куссау, еле стоящий на ногах, выхватил пистолет из кобуры.

— Ты лжешь! — крикнул он. Не целясь, он выстрелил. Вальтер и Коэллер вырвали из его рук пистолет, но выстрел оказался смертельным. Симона опустилась на пол… Лехман и врач склонились над ней. Пфистер даже не посмотрел на убитую.

— Куссау… — прошептала, умирая, Симона.

Лехман вытащил из кармана фартука Симоны согнутый номерной знак.

— Это тот самый номер, — сказал он.

— Вы ей верите? — Куссау пытался вырваться из рук Коэллера и Вальтера. — Это она была большевистским шпионом, это она убила Кноха…

— И она ездила сегодня на мотоцикле, так? — с иронией вставил Лехман. — Ты дал ей номерной знак, чтобы она его спрятала. Она сотрудничала с тобой!

— Лехман, ты сошел с ума, — взвыл Куссау, как затравленный зверь.

— Куссау провел с ней эту ночь, — сказал капитан Коэллер.

— Достаточно! Все ясно! — спокойно проговорил генерал. — Арестуйте его и допросите как следует. Полевой суд дивизии вынесет ему приговор. Следствие продолжать и вести его, как я приказал…

— Допросим его вместе, — сказал Лехман, обращаясь к Клосу. — Для этого потребуется немало времени, господин капитан, но мы должны вытянуть из него все, что известно этому изменнику.

Клос не слушал гестаповца. Он смотрел на убитую Симону.

 

7

Слившись с толпою беженцев, участники операции благополучно добрались до леса Вейперта. Теперь же ждали на западной опушке, укрывшись в зарослях кустарника. Луга и пустошь тянулись до самого Добжице. Волновались: высадятся ли десантники, как было запланировано? А если ветер снесет парашюты на восток, на лес, где расположился немецкий полк, или на юг в направлении шоссе, которое беспрерывно патрулируют жандармы?

Томаля раздал карманные фонарики: три короткие вспышки означали, что парашютисты находятся над местностью, где их ожидают.

Самолеты появились раньше, чем предполагали подпольщики. Через минуту раздались взрывы бомб. Начался пожар, который неожиданно осветил лес, послышались автоматные очереди и грохот зенитных установок. На западе пылало зарево — это горел Добжице.

В этот момент подпольщики увидели купола парашютов, медленно опускающихся на землю. Десант высаживался под аккомпанемент взрывов, раздававшихся где-то в центре бушующего пожара. Высадились точно в назначенном месте. Заметили мигающие огоньки, разбросанные, словно светлячки, по поляне, — они то ярко загорались, то внезапно гасли, становясь все ближе и ближе к приземлившимся парашютистам. Подпольщики выбежали из кустарника навстречу десантникам. Еще раз повторили свои световые сигналы… Издалека еще доносились взрывы. Где-то прострочила автоматная очередь, потом наступила тишина…

— Кто вы? — прозвучал голос из темноты.

— Дубовый лист, — ответил Томаля.

Молодой десантник в каске подошел к старику.

— Командир группы десантников поручик Кожух, — представился он, взяв под козырек.

Томаля стоял по стойке «смирно», молчал — он не мог оторвать взгляда от шинели и каски с белым орлом.

— Не думал, что дождусь, — тихо проговорил он. Сделав над собой усилие, собрался с мыслями и точно доложил обстановку.

Поручик слушал молча и недоверчиво.

— Нас заверили, что лес Вейперта чист. — Он еще раз посмотрел на карту.

— Был чист. Но сейчас в нем немцы. Нам не удалось установить с вами радиосвязь, чтобы предупредить об этом и предложить другое место высадки.

Десантники уже собрались вокруг них. Проверили: приземлилась вся группа.

— Кто из десантников знает немецкий? — спросил Томаля.

Утвердительно ответили уроженец Шленска и абитуриент из Люблина. Парни Томали принесли немецкие мундиры. Сасик и Скалка, а также два десантника должны были выступить в качестве конвойных.

— Ребята, — приказал поручик, — снимите пояса. Автоматы и пояса спрятать под шинели. Гранаты — в карманы. Если потребуется, то я стреляю первым.

Двинулись прямо на лес Вейперта.

Поручик посмотрел на часы:

— Два часа. Должны успеть.

Шли лугом, потом опушкой добрались до лесного тракта. Вдруг неожиданно блеснули лучи рефлекторов, осветившие Томалю и двух парней из конвоя. Мотор вездехода застонал на полуоборотах и заглох. Офицер выскочил из машины. Томаля подал команду «Стой!» и доложил. Он когда-то служил в кайзеровских войсках, поэтому его рапорт был безупречен.

— Сопровождаете в штаб дивизии, — повторил офицер СС. — А откуда?

— Это специальная диверсионная группа, — повторил Томаля слова, которым научил его Клос перед выходом на операцию. — Схватили их на юго-восточной окраине Дюберитза. Они из диверсионного вражеского десанта…

Офицер СС смотрел на них с недоверием. Что-то ему не нравилось, возбуждало подозрение. В машине остался только один водитель, к нему подошел десантник — солдат из Шленска. Эсэсовец прошел вдоль группы «пленных». Остановился около поручика:

— Офицер? — Тот молчал. — Отвечай!

— Не понимаю по-немецки.

Эсэсовец сорвал с его плеча планшет. Раскрыл. Осветил фонариком. Увидел на карте лес Вейперта и обозначенную синим карандашом западную опушку.

— Что это значит? — Поручик молчал. — Кто может перевести? — крикнул фашист.

Около него вырос Сасик. Немец спросил:

— У тебя русское оружие? — Сасик не понял вопроса. — Отвечай!

— Я не знаю. — Это было единственное, что Сасик мог произнести на немецком языке.

— Документы! — обратился немец к Томале. Он передвинул кобуру с пистолетом под руку, беспокойно оглядываясь.

Теперь у них не было выбора. Поручик принял решение — не вынимая руки из кармана, он выстрелил в немца. Паренек из Шленска ударил прикладом водителя. Наступила тишина…

— Нам повезло, — сказал поручик, — что они были одни. Но там, в лесу?

Томаля пожал плечами:

— Мы должны рискнуть. Это единственный выход…

Двинулись дальше. Песчаная дорога вела через лес. На полянах виднелись контуры военных машин и темные силуэты людей. Здесь никто не разжигал костров. Под деревьями прохаживались часовые, которые бросали на проходящих внимательные взгляды. Десантники старались не смотреть на немцев… Руками, заложенными в карманы шинелей, которые без поясов висели на них как мешки, крепко сжимали шероховатую поверхность гранат… Казалось, что у этой дороги не будет конца. Взобрались на песчаную возвышенность, все дальше углубляясь в густые заросли, проходили мимо военных грузовиков и штабных автомашин…

Поручик, следуя за Томалей, старался все запомнить. «Никаких укреплений, — подумал он, — видимо, еще не успели…»

Какой-то немецкий офицер подошел к Томале:

— Что это за сброд?

— Поляки. Пленные, господин обер-лейтенант, — быстро ответил Томаля.

— Куда вы их ведете? На первую линию обороны? Вы что, сошли с ума? — закричал офицер.

— В штаб дивизии, господин обер-лейтенант.

— Что вы с ними возитесь? Прикончите их здесь, на месте!

— Не имеем права. У нас приказ: сопроводить их в штаб! — отчеканил Томаля.

Офицер удивленно пожал плечами и отошел в сторону.

Двинулись дальше, поручик еще раз с беспокойством посмотрел на часы. На востоке царила тишина, но он знал, что пройдет еще совсем немного времени — и… Им предстояло миновать небольшой отрезок пути вдоль позиций гренадерского полка…

 

8

— Вы с ума сошли! — Лицо капитана Куссау было покрыто обильным потом. — Это не я, не я, понимаете? Шпион на свободе! — Он с трудом переводил дыхание. — А вы меня здесь…

Лехман ударил его по лицу. Куссау свалился со стула; через минуту он с трудом поднялся с пола. В разорванной на груди рубашке, с разбитыми в кровь губами, он выглядел страшно. Несколько секунд Куссау стоял неподвижно, угрожающе упершись взглядом в Лехмана. Казалось, что он бросится на гестаповца, но он, только покачнувшись, снова опустился на стул, тяжело дыша.

— Ну, теперь ты скажешь? — крикнул Лехман. — Если скажешь всю правду, то, может быть, и останешься в живых. Давно на них работаешь?

— Можете проверить, где я был в этот день после обеда, — прошептал Куссау наконец.

— Ты же сам сказал, что под Дюберитзом.

— У старого приятеля — лесника…

— Не беспокойся, завтра он все выложит на допросе, — с усмешкой сказал Лехман.

— Идиот! — крикнул Куссау. — Проклятый идиот!

Лехман снова ударил с размаху. Куссау отлетел к двери.

Клос посмотрел на часы. Уже должны быть! Через несколько минут он увидит в окно, как они будут входить во двор особняка. Охрану штаба уберут без особого труда.

Нельзя допустить, чтобы генерал Пфистер успел отдать приказ о взрыве моста… Десантники должны снять посты и захватить предмостный плацдарм. Но долго ли они смогут продержаться? Первая линия немецкой обороны могла оказать упорное сопротивление… А если они не прошли через лес Вейперта?

— Клос, — сказал Лехман, — эта свинья не хочет ни в чем признаваться. Думаю, он все еще не понимает, что его ждет. А ведь он должен об этом знать…

— Идиот, проклятый идиот! — пробормотал опять Куссау.

— А теперь попробуй ты, — сказал Лехман, обращаясь к Клосу. — Он изрядно измучил меня.

В этот момент Клос увидел их. Они смело вошли во двор. Томаля перебросился несколькими словами с часовым, потом остановил группу невдалеке от особняка. Клос заметил рослого парня, судя по всему, командира десантников; он внимательно осмотрелся вокруг, взглядом указал на пост, где стоял солдат, вооруженный ручным пулеметом. «Начинается», — промелькнуло в голове Клоса.

Томаля разделил группу, пятеро в сопровождении одного «конвоира» двинулись к особняку. Это не возбудило у немцев никакого подозрения.

— Клос, — сказал Лехман, — начинай же наконец…

В этот момент к труппе «пленных» подошел капитан Коэллер, дежуривший в штабе.

«Сейчас, сейчас…» — подумал Клос.

Польский офицер выхватил из-под шинели пистолет, выстрелил. И началось… Ручной пулемет был моментально уничтожен взрывом гранаты. Эсэсовцы из охраны штаба отстреливались, укрывшись за грузовиками. Из особняка выбегали немецкие офицеры и падали от метких выстрелов десантников.

Поручик с группой солдат уже штурмовал особняк.

— Поляки! — взревел Лехман. — Предательство!

Куссау бросился к окну. Лехман попытался задержать его, но Куссау неожиданно схватил со стола пистолет и спрыгнул во двор.

— Стой, Куссау! — закричал Лехман. — Клос, стреляй!

Куссау уже был внизу. На ходу он выстрелил в бегущего парашютиста, но промахнулся и через минуту упал, подкошенный автоматной очередью.

— Однако, — удивленно протянул Лехман, — он не предатель… Но кто же тогда?

Клос выбежал из комнаты. В коридоре никого не было, внизу раздавались выстрелы, десантники уже штурмовали большой зал особняка.

Кабинет генерала был в другом конце коридора; когда Клос подбегал к двери, особняк внезапно задрожал, посыпались стекла из окон, гул артиллерийской канонады донесся с востока.

Началось наступление!

Клос с силой толкнул дверь, ведущую в кабинет генерала. Пфистер сидел неподвижно за письменным столом, как будто все, что происходило там, внизу, совсем его не касалось.

Клос стоял в дверях, тяжело дыша.

— Прошу вас, господин капитан, доложите, — обратился к нему генерал, — что там происходит?

Клос отрапортовал. Он никогда еще не находился в таком идиотском положении. Он лихорадочно соображал, что предпринять.

Если Томаля не появится здесь через минуту, Клос вынужден будет сам помешать Пфистеру отдать приказ о взрыве моста. Война еще не окончена, и он не имеет права деконспирироваться, но бывают ситуации…

— Десант! — проговорил генерал. Вернее, он кричал, чтобы Клос мог его услышать среди оглушительных взрывов: — Наступление началось, прошу соединить меня с охраной моста!

Клос подошел к телефону. Теперь как раз время пустить в ход оружие. Пистолет Пфистера лежал на письменном столе, он не успеет дотянуться до него…

— Быстрее, Клос! — торопил его генерал.

Клос поднял трубку и отстегнул кобуру. В этот момент с шумом открылась дверь. На пороге стоял Томаля, а за ним — польский офицер.

— Руки вверх! — крикнул Томаля на безукоризненном немецком языке. — Руки вверх — оба!

Пфистер повиновался.

— Я командир дивизии, — сказал он, как будто бы требуя, чтобы те тоже представились.

— Знаю, знаю, — пробормотал Томаля. — Прошу вас, господин генерал, взять трубку и вызвать в штаб командира саперов. — Щелкнул предохранитель пистолета Томали. — Ну, побыстрее!

— Я не сделаю этого!

— Вам что, надоело жить?

Пфистер поднял трубку.

— Соедините меня с Четвертым, — пробормотал он.

Это было весьма рискованно. Томаля не был уверен в том, что генерал не отдаст приказа о взрыве моста. Но бесспорным было одно: если охрана моста останется без командира, это облегчит выполнение задания. Ну а если генерал, вместо того чтобы сказать: «Прошу прибыть в штаб», прикажет: «Взорвать!»? Если он не испугается угрозы?.. Понимает ли Пфистер, что в этом случае он погибнет? А может быть, Томаля знает лучше психику немецких генералов, чем он, Клос?

Ждали молча несколько секунд.

— Фогель, — услышали они голос Пфистера, — прошу вас немедленно прибыть в штаб.

Однако Томаля оказался прав!

Генерал положил трубку.

— Я был принужден это сделать, подчиняясь насилию, — оправдывался генерал Пфистер.

— Вы останетесь здесь, — сказал польский офицер, обращаясь к Томале. — Сторожите их.

«Все идет так, как запланировали, — подумал Клос. — Сейчас будет разыгран побег Пфистера, чтобы я мог и дальше действовать, оставаясь вне подозрений».

Клос подошел к окну. Во двор особняка въезжала автомашина майора саперных войск Фореля. Ее сразу же окружили десантники. Через несколько минут она с отрядом польских солдат уже следовала к предмостному укреплению. Мост был спасен.

Артиллерийская канонада постепенно утихала, только слышался треск пулеметов и автоматных очередей.

— Можно закурить? — спросил Клос. Это был условный сигнал.

— Курите, — спокойно ответил Томаля.

Клос подошел к нему и одним быстрым движением свалил с ног. «Не слишком ли ушиб его? — подумал Клос. — Нет, видимо, нет…» Выхватил автомат из рук Томали.

— Бежим, господин генерал!

Спустились вниз по лесенке и через казино вышли на задний двор особняка. Потом, пробежав узкой дорожкой вдоль берега реки, никем не замеченные, добрались до леса Вейперта.

Когда они поднялись на пригорок и увидели внизу реку, городок и поля, тянувшиеся вдоль берегов, к окраинам Осека уже подходили танки… Польские и советские танки свободно шли через мост…

«Какая жалость, — подумал Клос, — какая жалость, что я не могу здесь остаться».

— Вы, господин капитан, спасли мне жизнь, я так благодарен вам! — сказал генерал. — Но я могу надеяться, что?.. — Он замолк на полуслове.

Клос молчал.

«Боишься, что трусость твоя станет известна! — подумал Клос. — Бойся, бойся, так нужно! Пока ты необходим мне — обеспечишь надежное алиби».

— Будьте спокойны, господин генерал, никто не узнает о том, что случилось в штабе, — заверил его Клос. — Даю вам слово немецкого офицера.

Генерал Пфистер глубоко вздохнул.