1
Шел снег с дождем, бушевал шторм. Клос поднял воротник плаща и прибавил шагу. Кругом было тихо. Двери домов заперты, окна наглухо закрыты. Девушка со знаком «П» на рукаве плаща пробежала по тротуару и скрылась в подъезде. Послышался хрипловатый голос из мегафона:
— «Ахтунг, ахтунг… Комендант полиции и СС города Тольберга приказывает; завтра, 18 марта 1945 года, женщины с детьми до пятнадцати лет должны прибыть в шесть утра в порт. Повторяю…»
«Решили эвакуировать город… — усмехнулся про себя Клос. — Думают удержать? Надолго ли?» Советские и польские войска прорвали Поморский вал. Седьмого марта польские солдаты вышли к Балтике, хотя приморские города все еще удерживают немцы. Используя заранее подготовленную систему укреплений, гитлеровцы упорно сопротивляются. Гиммлер запретил даже думать о капитуляции. Значит, и этот город, как и многие другие, придется брать с боем. Клос понимал, что и его ожидает еще немало испытаний.
Посмотрел на часы. Через десять минут он должен докладывать командующему обороной Тольберга полковнику Броху о разработанных им мероприятиях.
А вечером он снова вернется на Кайзерштрассе, где в подвале разрушенного во время налета каменного дома его ждет радист, сержант Косек, заброшенный в тыл немцам неделю назад, когда польская дивизия подошла к Тольбергу. Радист ежедневно выходил на связь. Таким образом все приказы Броха становились известны польскому командованию.
В адъютантской Броха Клос застал штурмбанфюрера. Бруннера, который сообщил, что полковник появится через несколько минут, а за это время они, Бруннер и Клос, смогут спокойно поговорить. Он угостил Клоса сигарой и подошел к большому плану города, висящему на стене. Клос внимательно наблюдал за штурмбанфюрером: военные дороги не раз сводили его с Бруннером. Клосу всегда удавалось перехитрить врага. Но никогда, даже в последние минуты борьбы, нельзя расслабляться, терять бдительность.
— Дела неважные, — сказал наконец Бруннер.
— Да, неважные, — подтвердил Клос.
Бруннер подошел к окну, встал спиной к Клосу: он не хотел, чтобы капитан видел его встревоженное лицо.
— Что ты собираешься делать? — тихо спросил он Клоса.
— Ничего. А ты, Отто?
— Не желаешь раскрывать свои карты? — Бруннер старался говорить спокойно. — Уже завтра морская дорога может быть блокирована. Суда, которые выйдут из порта в море рано утром, видимо, будут последними.
— Возможно… — Клос не хотел высказываться определеннее, опасаясь провокации.
Штурмбанфюрер резко повернулся.
— Ну и что? — спросил он. — Пойдем — как бараны на убой…
— Боишься?
— А ты? Может быть, хочешь сказать, что не боишься, Клос?
— Собственно говоря, чего ты хочешь, Отто?
Видимо, Бруннер что-то задумал, но ему необходима помощь. Однако почему он обратился именно к нему, Клосу? И что он, Клос, должен ответить? Какую позицию занять в этой небезопасной игре? Сообщника Бруннера? Или лояльного немецкого офицера?
Штурмбанфюрер молчал, внимательно глядя на Клоса.
— У меня отличная идея, — сказал наконец Бруннер.
— Какая?
— Подожди… — Бруннер, видимо, еще что-то взвешивал. — Запомни, Клос, что я не люблю шуток. Я наблюдаю за тобой уже давно. И подумал как-то: а не стоит ли покопаться в твоем прошлом?..
— Это меня не тревожит. Можешь копаться сколько угодно. И скажи своему Груберу, чтобы прекратил следить за мной…
— Значит, об этом тебе известно… Не обижайся, Ганс. Предлагаю мир, а не войну…
— Говори прямо, чего ты хочешь.
— Это весьма сложное дело, дорогой Ганс… Ты слышал что-нибудь о профессоре Гляссе?
— Глясс? Конечно слышал. Известный физик, кажется, живет здесь, в Тольберге. Он проводил какие-то научные опыты и руководил заводом, где изготовлялись основные части пульта управления Фау-1 и Фау-2. — Клос был достаточно осведомлен о деятельности Глясса. Но с какой целью Бруннер заговорил о нем? Если это не провокация, то дело представляется весьма интересным. — Да, я слышал о Гляссе, — повторил Клос. — Так в чем же дело?
Но этого он не узнал: вошел полковник Брох и пригласил их в свой кабинет.
Командующего обороной Тольберга Клос знал так же хорошо, как и Бруннера. Когда-то они вместе воевали на Восточном фронте. Войну с Советским Союзом Брох считал безумием. «Это закончится трагично», — говорил он, выпив, в кругу друзей. Брох был кадровым офицером вермахта, незаурядным военным специалистом и безупречно выполнял каждый приказ сверху. Его сухощавое лицо казалось сейчас, когда он стоял за письменным столом в своем кабинете, почти безжизненным. Сухо и равнодушно он сообщил Бруннеру и Клосу, что Гиммлер категорически приказал: ни шагу назад.
— Танковые части противника, — продолжал он столь же сухо, — вышли на шоссе, ведущее в Штеттин, и, таким образом, последняя дорога на запад оказалась перерезанной. Остался только морской путь, по крайней мере, пока еще остался. Эвакуация должна продолжаться во что бы то ни стало.
Бруннер и Клос доложили обстановку в городе. Штурмбанфюрер, как руководитель местных отрядов СС и полиции, сообщил, что в городе царит полный порядок. Расстреляно двадцать мужчин, которые пытались пробраться на отплывающее судно. Все они были годны к службе в армии, но, видимо, уклонялись от мобилизации. Были расстреляны две женщины, пытавшиеся посеять панику среди жителей города.
В ответ Брох только кивнул.
Послышался грохот артиллерийских залпов. Завыла сирена. От близких взрывов зазвенели стекла в окнах. Брох присел к письменному столу, протянул офицерам сигареты. Он не намеревался спускаться в укрытие, не теряя времени приступил к рассмотрению плана эвакуации населения.
— Гражданское население города меня меньше всего интересует, — сказал Бруннер. — Самое важное — это завод.
— Да, конечно, — подтвердил Брох, — но необходимо установить какой-то порядок. Женщины и дети…
— Хорошо, я этим займусь…
— Вы, Бруннер, займетесь заводом, — бросил сухо полковник. — Мы имеем строгий приказ рейхсфюрера: эвакуировать все станки и оборудование. И обеспечить, чтобы профессор Глясс был благополучно доставлен в порт на первое же отплывающее судно.
— Отряды СС ночью окружат порт… — начал Бруннер.
— Нет. Охраной порта займутся солдаты вермахта! — твердо сказал Брох.
Их взгляды на миг встретились и разошлись. Клос подумал, что Бруннер запротестует, но штурмбанфюрер только пробормотал:
— Как вам будет угодно, господин полковник.
— Вы отвечаете за завод и за профессора Глясса, — заключил Брох. — На этом все.
Бруннер многозначительно посмотрел на Клоса. Но и без этого Клос уже начал понимать, что к чему. Снова завыла сирена, а через несколько минут заговорила артиллерия. Брох открыл окно, в комнату ворвалось:
— «Ахтунг, ахтунг! Все мужчины от 15 до 60 лет обязаны сегодня явиться в комендатуру города».
— Что вы, господин полковник, намереваетесь с ними делать? — спросил Клос.
Брох удивленно посмотрел на него.
— Фольксштурм, — ответил он, закрывая окно. — Всех отправлю к каналу. Там наиболее уязвимое место обороны. Настоящая дыра.
«Ведь ты же считаешь себя честным немцем, — подумал Клос, — а посылаешь стариков и детей на верную гибель. Во имя чего? Чтобы удержать город еще один день?»
— С военной точки зрения… — начал было Клос.
— Знаю! — внезапно оборвал его Брох. — Ну и что из этого, господин капитан?
— Ответ напрашивается сам собой, — спокойно сказал Клос.
— Нужно ли сейчас об этом говорить? — сухо возразил полковник. И добавил уже другим тоном: — Мы не можем ничего сделать. Имеем строгий приказ. Неужели вы, капитан, не понимаете? Каждый из нас может думать что хочет, но это не имеет никакого значения. Главное — приказ. Я доложил рейхсфюреру, что оборона города, по моему мнению, нецелесообразна. Рейхсфюрер назвал меня пораженцем. Я вынужден оборонять город любыми средствами, выполняя мой солдатский долг. В этом случае я не несу никакой ответственности. Никакой! — повторил он и умолк, как будто ожидая поддержки со стороны Клоса. — Пожалуй, нам больше нечего сказать друг другу, — заключил он после некоторого молчания. — Я ожидаю донесения о положении на пятом участке обороны. Что нам известно о противнике, действующем в направлении канала?
Клос подумал, что необходимо как можно быстрее использовать эту брешь в обороне. И обязательно продолжить беседу с Брохом, но только при других обстоятельствах…
2
Сержант-радист Косек, круглолицый, курносый, крепко сложенный паренек, великолепно устроился в подвале разрушенного дома. Среди старой мебели, сваленной в кучу, он разыскал стол, два стула и даже кресло-качалку, соорудил себе топчан.
— Есть такое твердое армейское правило, — объяснял он Клосу, — устраиваться на каждом новом месте постоя как у себя дома. Конечно, только в том случае, когда известно, что через час или два никуда дальше не двинешься. Я, пан капитан, уже не раз был командиром отряда связистов и знаю, что к чему…
Клосу казалось, что сержант Косек недооценивает той серьезной опасности, которая постоянно грозит ему в этом подвале, откуда он каждый вечер посылает в эфир: «„Висла“, „Висла“, я — „Искра“. Перехожу на прием». Усиленные патрули жандармов кружили по соседним улицам, немецкий пеленгатор мог в любое время обнаружить местонахождение радиостанции. Но на лице Косека не заметно было и тени беспокойства.
Вечером, когда Клос спустился в подвал, сержант немедленно подал ему уже расшифрованную радиотелеграмму.
Задание было сформулировано просто, но в действительности являлось чрезвычайно сложным для выполнения: приостановить демонтаж завода и во что бы то ни стало предотвратить эвакуацию профессора Глясса. Кроме того, сообщалось, что сын профессора, обер-лейтенант Глясс, на Висле был взят в плен и находится в лагере военнопленных.
Как в сложившейся ситуации приступить к выполнению задания и выполнимо ли оно вообще?
Уже несколько дней Клос искал возможность проникнуть на завод, но все безуспешно. Он не мог найти даже предлога, чтобы поточнее обследовать территорию этого секретного предприятия. Капитан стоял около небольшого зарешеченного окошка, выходящего во двор, и тщетно пытался найти правильное решение. Кругом царила тишина, на город опускались сумерки…
— Долго мы еще будем здесь, пан капитан? — спросил сержант.
— Сегодня мы уходим отсюда, — ответил Клос не поворачиваясь.
И вдруг он увидел девушку. Она была в расстегнутом плаще с опознавательным знаком «П» на рукаве. Видимо, она долго бежала, потому что дышала тяжело хватая воздух открытым ртом. Внезапно девушка остановилась, увидела табличку с надписью: «Осторожно! Мины!», которую для предосторожности повесил Клос, и потом не раздумывая бросилась к двери, ведущей в подвал… Через несколько секунд во дворе показался эсэсовец. Он тоже на миг оторопел, увидев табличку, но все-таки побежал за девушкой.
Сержант посмотрел на Клоса. Капитан кивнул ему вытащил из кобуры пистолет и снял с предохранителя. Косек приоткрыл дверь, в руке он держал десантный нож. Коридор подвала был узкий и длинный. Девушка бежала, спотыкаясь в темноте. Когда она оказалась около двери их убежища, Косек схватил ее за руку и втолкнул внутрь подвального помещения. Она упала на пол. Эсэсовец увидел Косека, но не успел даже крикнуть. Клос только услышал звук падающего на цементный пол тела.
Клос и Косек наклонились над потерявшей сознание девушкой. Клос был сильно расстроен.
Неожиданно прибавилась еще одна забота. Мало того, что необходимо сменить место пребывания радиста, теперь придется тянуть за собой и эту девчонку! Если бы она была надежной, то можно было бы выпустить ее отсюда и не подвергать себя излишнему риску. Но как узнать, кто она?
Тем временем девушка пришла в себя.
Она огляделась вокруг, увидела автомат, лежавший на стуле, двух мужчин в немецкой форме и в страхе закрыла глаза.
— Не бойся нас, — проговорил сержант, — и успокойся. Так откуда же ты?
— Из Варшавы, — прошептала она тихо.
— Где работаешь?
— У профессора Глясса.
Это было невероятно…
Нелегко преодолеть недоверие Барбары Стецка (так звали девушку), ничего не говоря о себе и ничего не объясняя. Но Клосу в конце концов удалось убедить ее, что перед ней поляки «с той стороны». Сначала она объяснила, почему ее преследовал эсэсовец. Жена профессора Глясса послала ее в аптеку. Когда она добежала до центральной площади, завыла сирена, и она увидела наши самолеты — последние слова она особенно подчеркнула. Переждала налет в подъезде, а когда вышла, увидела на тротуаре листовки. На улице никого не было, и она подняла одну из них. Листовки на польском и немецком языках призывали местное население прекратить бессмысленное сопротивление… Она решила собрать их побольше, чтобы потом пронести на завод. И тут ее заметил эсэсовец. Убегая от него, она свернула на Кайзерштрассе, увидела этот разрушенный дом…
— Мне уже пора возвращаться, — забеспокоилась девушка. — Госпожа Глясс очень мнительная, во всем меня подозревает.
Чтобы принять окончательное решение, Клос хотел знать как можно больше подробностей о работе и быте профессора Глясса. Барбара отвечала с удивлением, не понимая цели этих вопросов. Когда Клос спросил о заводе, она на миг заколебалась.
— Послушай, девушка, — обратился к ней сержант, — ты догадываешься, для чего мы здесь? Хочешь нам помочь?
Она утвердительно кивнула головой и начала говорить:
— На заводе работают поляки, французы, русские, югославы… Никто из них не имеет права покидать лагерных бараков. Я многих из них знаю, знакома и с вахтерами, потому что довольно часто бываю на заводе: фрау Глясс посылает меня с поручениями к своему мужу. — Девушка рассказала Клосу о существующей на заводе нелегальной организации.
Возникал план операции, в которой Барбара Стецка должна была сыграть не последнюю роль…
3
Профессор Глясс с грустью наблюдал, как рабочие со знаками «П» и «Ост» на рукавах комбинезонов демонтируют оборудование завода. Перед войной на этом заводе выпускались радиоприемники, теперь он стал одним из важнейших предприятий военной промышленности. Это он, Глясс, разработал уникальную схему выпускаемой продукции и в своей лаборатории испытывал новые модели ракет. И вот теперь завод эвакуируют. Успеют ли? Ему казалось, что рабочие делают все слишком медленно, что они не успеют подготовить к отправке даже наиболее ценные станки. Безусловно, приказ об эвакуации следовало отдать раньше. Он сказал об этом Бруннеру, когда тот пришел к нему в кабинет.
— В половине четвертого я пришлю за вами грузовики, — сообщил Бруннер.
— Я не успею к этому времени подготовиться, — ответил Глясс, не глядя на гестаповца. Он презирал таких людей, как Бруннер, но старательно это скрывал.
— Вы должны успеть, господин профессор. А что не успеем эвакуировать, то уничтожим.
— Вы хотите уничтожить завод?
— Конечно. Все поднимем в воздух. А вы думали, что оставим полякам?
Это заявление Бруннера грубо напомнило Гляссу о жестокой действительности. До этого профессор все еще считал, что положение не столь катастрофично.
— Что будет с рабочими завода? — спросил он.
— О ком это вы, профессор? Об этом сброде? Я сам займусь ими…
— И все же я хотел бы знать, — настаивал Глясс. На самом деле это была чистейшая ложь, ему совершенно безразлично, что с ними произойдет, он только хотел заранее снять с себя ответственность…
Бруннер усмехнулся:
— Вам, профессор, следует больше думать о станках. Да и о себе тоже. Вы один из тех счастливчиков, которых мы обязаны эвакуировать. Прошу вас, господин Глясс, вовремя подготовить к эвакуации всю научную и техническую документацию и немедленно сжечь то, что не сможете взять с собой. — Штурмбанфюрер погасил в пепельнице недокуренную сигарету и вышел из кабинета.
Начальника отдела энергетики завода, инженера Альфреда Кроля, он застал в дежурке, когда тот через усилитель передавал распоряжения рабочим.
— Повторяю, — говорил Кроль, — что иностранным рабочим запрещено покидать предприятие без специального разрешения. Каждый самовольный выход будет считаться побегом. Напоминаю, что югославский, рабочий Христо Третнев за попытку к побегу был вчера приговорен к смерти. — Кроль выключил микрофон.
Бруннер усмехнулся и кивнул ему одобряюще.
— Все в порядке, инженер Кроль, — сказал он. — Об этом следует им повторять неустанно.
Кроль с трудом встал: два месяца назад в полевом госпитале под Минском ему ампутировали правую ногу и он еще не привык к протезу. Бруннер, конечно, знал о нем все: и то, что Кроль получил Железный крест за битву под Москвой, и то, что он не вступил в ряды национал-социалистской партии, и то, что у его двоюродного брата, работающего на этом же заводе, мастера Кроля, мать полька. Но, несмотря на это, необходимо было относиться к инженеру Кролю с достаточным уважением и одновременно держать его крепко в руках. Сейчас он был нужен, очень нужен.
— Вы закончили минирование завода?
— Так точно, — ответил Кроль. И добавил: — Я выполнил приказ.
— А теперь внимательно выслушайте меня: в половине четвертого прибудут грузовики.
— Так рано?
— В половине четвертого. — Бруннер посмотрел на часы. — До этого необходимо вооружить всех немцев, работающих на заводе. Оружие уже доставлено. Все они должны будут выехать на грузовиках в порт.
— А иностранные рабочие?
— Вы что, господин Кроль, шутите? Почему вас беспокоит судьба этих людей? — удивился Бруннер.
— Я работал вместе с ними. И многие из них хорошие специалисты.
— Ну хватит! — резко оборвал его Бруннер. — Все они останутся здесь.
— Не понимаю…
— Скоро все поймете. Только без глупостей. Здесь фронт, Кроль, а вы знаете, что на фронте приказы выполняются беспрекословно.
— Да, знаю. — В дверях он обернулся. — Это все? — недовольно спросил он.
— Все. Ключ от склада с оружием у начальника охраны завода.
— Знаю.
Бруннер покинул завод, а Кроль, опираясь на трость, пошел по заводскому цеху, вдоль станков, подготовленных к демонтажу. Он старался не смотреть на рабочих, даже прибавил шагу, хотя это удавалось ему с трудом. Он чувствовал на себе их пристальные взгляды, его охватывал страх, ненависть, жалость. Эти люди погибнут, и их смерть отяготит его совесть. В сущности, он не жалеет их. Просто не хочет лишних неприятных воспоминаний. В конце цеха, около выключенного пульта управления, отгороженного от машинного отделения стеклянной стенкой, он увидел своего, двоюродного брата Яна Кроля. Они не любили друг друга, но между ними существовала родственная связь, которую они не хотели или не умели порвать. Поэтому не было ничего удивительного в том, что их судьбы складывались по-разному. Альфред окончил военное училище, Яна исключили из университета. Альфред стал офицером и пошел на фронт, Ян был рабочим, позднее мастером на тольбергском заводе. Он стал осторожнее, все реже говорил о своем польском происхождении. Профессор Глясс отозвал его из армии как ценного специалиста.
Ян Кроль был широкоплечим, высоким мужчиной, с седеющими волосами. Он набивал свою трубку, когда в дверях пульта управления появился Альфред.
— В половине четвертого прибывают грузовики, — сказал он.
Ян предложил Альфреду присесть.
— А что будет с ними? — спросил Ян, указывая на рабочих.
— А как ты думаешь? — в свою очередь спросил инженер. — Их эвакуируют? Иди разрешат им остаться здесь?
— Третьего выхода нет.
— Нет, есть! — Альфред неожиданно зло рассмеялся. Чего он достиг за годы войны? Только потерял ногу, а каждый гестаповец называет его холуем. И он сделал то, чего раньше никогда бы себе не позволил: рассказал Яну, что ожидает рабочих завода.
Ян побледнел:
— Что ты сказал?.. Неужели они совершат это преступление? — почти беззвучно прошептал он.
— Не знаю, — спокойно ответил Альфред, и вдруг его охватил страх. Как он мог об этом рассказать? Именно ему, Яну! — Слушай, Ян, — тихо проговорил он, — это не наше дело. Еще осталось несколько часов… Прошу тебя, никому об этом ни слова… — Ян молчал. — Почему ты так смотришь на меня? Ну скажи хоть что-нибудь!.. — Альфред терял самообладание. — Я не преступник, я честный офицер…
— А что будет с тобой завтра? Или через два дня? Выдержишь? — спросил наконец Ян.
— Не знаю.
— Я тебя спрашиваю, выдержишь ли ты? Ты видел их преступления раньше и видишь сейчас. Война проиграна, и немцы за все должны будут ответить.
— Немцы?! — крикнул Альфред. — Какие? Я? Ты? Почему я? Я был только офицером! Ко мне тоже не было доверия — они всегда напоминали мне о твоих польских родственниках…
— Я мешал твоей карьере?
— Да, мешал.
— А теперь послушай! — Ян набил трубку и закурил. — Слушай внимательно. Ты просто тряпка, дрянь…
Альфред вскочил с места.
— Сядь. Хочешь выжить? Конечно хочешь… Но если даже и выживешь, то после того, что здесь произойдет, тебя найдут везде, понимаешь?
— Никто меня не будет искать.
— Нет, будут, ты глубоко ошибаешься. Но я могу дать тебе шанс…
— Ты что, в уме? Кто ты такой?
— Да, могу. Хотя мне лично от тебя ничего не нужно. Речь идет только о тех, кого хотят уничтожить.
— Что ты хочешь от меня? — спросил с тревогой Альфред.
— Ты должен принести мне схему минирования завода.
— Я этого не сделаю.
— Подожди, не спеши с ответом. Скажи, в котором часу немцы, работающие на заводе, получат оружие и где это оружие сейчас находится?
— Я ничего тебе не скажу. Я ухожу. — Альфред схватил свой костыль и заковылял к выходу.
— Остановись и подумай. Ты всегда успеешь уйти… — И Ян спокойно добавил: — Я хочу спасти тебя, Альфред. Я всегда считал, что ты вообще-то порядочный человек. Ты можешь мне ничего не говорить.
Заметно волнуясь, Альфред стучал костылем по полу:
— Что ты намерен делать?
— Не знаю. Может быть, ничего.
— Неравноценный обмен — я даю тебе все, а ты…
— Я тоже дам тебе кое-что. Я видел списки на эвакуацию. Ты в них не включен. Профессор Глясс не считает тебя ценным специалистом. Ты только простой инженер-электрик…
— Это ложь! — вспыхнул Альфред.
— Это правда. Ты остаешься здесь… Понимаешь, что это значит?
Воцарилась тишина.
— Хорошо, — сказал наконец Альфред. Он тяжело опустился на стул около пульта управления. — Минирование завода уже закончено. Достаточно только соединить контакт в сейфе профессора Глясса, чтобы через три минуты произошел взрыв.
— Кто должен это сделать?
— Не знаю. Ему еще останется три минуты, чтобы покинуть территорию завода.
— Тебе прикажут это сделать, и ты не успеешь спастись… Ну а что с оружием? — деловито спросил Ян.
— Оружие хранится на складе у начальника охраны завода. В два сорок пять оно будет роздано тем немцам, которые считаются надежными.
…Тяжелые корпуса станков уже были сняты с цементных оснований. Два инженера в форме гитлеровской партии, Кох и Струдель, следили за приготовлением очередного транспорта и поторапливали рабочих. Глухие удары молотков сливались с криком, доносившимся из мегафонов.
Мастер Кроль, медленно идя по цеху, отыскивал в толпе тех рабочих, с которыми должен был поговорить. Поляк Станислав Огнивек, русский Толмаков, француз Пауль Левон… Эти люди были руководителями тайной организации, созданной два месяца назад на заводе. Началось все с простых приятельских отношений между этими людьми, с долгих вечерних бесед в бараке. Постепенно подобрали и других рабочих, на которых можно было положиться, и начали действовать; организовывали саботаж на заводе, побеги иностранным рабочим. Было нелегко… Профессор Глясс создал очень точный технический контроль, лагерь усиленно охранялся. Однако многие детали, изготовленные на заводе в Тольберге, шли в брак, в металлолом.
Станислав Огнивек перед войной был студентом политехнического института в Варшаве, Толмаков, уже пожилой человек, когда-то работал на одном из киевских заводов, а Левон был рабочим из Лиона. Но, несмотря на разницу в летах, различное образование и национальность, они отлично понимали друг друга.
Кроль нашел их среди рабочих, подозвал к себе.
— Вы все трое, — сказал он — пойдете со мной.
— Зачем вы их забираете? — спросил Струдель.
— Разобрать часы в помещении пульта управления.
— Тогда все в порядке, — махнул рукой немец.
Ян проинформировал их точно и кратко. Все были готовы к тому, что услышали, неоднократно обсуждали подобную возможность, хотя в глубине души верили, что ваши войска подойдут быстрее, чем немцы успеют эвакуировать завод.
— Что мы можем сделать, — вздохнул Левон, — погибнем ни за что…
— А ты хочешь, чтобы мы сидели сложа руки и ничего не делали? Шансов на успех у нас мало, но попробовать стоит, — сказал Огнивек.
Кроль и Толмаков были такого же мнения. Приземистый лысеющий Толмаков заявил, что нужно заняться конкретными делами, а не философствовать.
План действий был достаточно ясен: Огнивек, окончивший перед войной школу младших офицеров и поэтому считавшийся среди них военным специалистом, взял на себя руководство всей операцией. Точно в два сорок, то есть за пять минут до раздачи немцам оружия, он с двумя помощниками обезоружит начальника охраны завода и заберет у него ключи от склада. Двадцать пять человек под командованием Толмакова возьмут со склада оружие, затем изолируют немцев, работающих в подвальных помещениях завода. Левон и его французские товарищи должны будут обеспечивать операцию Огнивека и заняться неорганизованными рабочими, чтобы не допустить паники.
Оставалось еще немало деталей, которые необходимо было согласовать. Но в первую очередь предстояло решить вопрос: что делать дальше? Если им удастся вооружить иностранных рабочих и занять завод, то долго ли они смогут обороняться? Час, два? А что потом? Взлететь вместе с заводом на воздух?
— Если бы мы имели связь с нашими с той стороны… — с сожалением вздохнул Огнивек.
Они смотрели через стеклянную стенку на цех готовой продукции, на людей, демонтирующих станки, пытались представить ход операции…
— Смотрите! — вдруг крикнул Огнивек — Барбара! Как она здесь оказалась?
И действительно, по цеху шла Барбара Стецка.
4
Клос был вынужден пойти на риск, потому что не видел другого выбора: только Барбара могла проникнуть на завод.
…Клос свернул на широкую аллею, вдоль которой тянулись богатые особняки. Через минуту он увидит профессора Глясса, будет беседовать с ним, и результат этой беседы невозможно предвидеть. Он может сыграть только на одном: сын Глясса в советском плену. Он сообщит об этом профессору и прямо скажет, что… Риск огромный, и, если Глясс не согласится, останется только одна возможность… Ему не хотелось об этом думать. Мысленно он был с Барбарой Стецка. Пробралась ли она на завод? Установила ли связь с подпольной организацией? Существует ли эта организация на самом деле? Насколько она сильна?..
Небо перечеркнули длинные полосы прожекторов. С запада доносился грохот орудий и минометов. Успеют ли наши начать наступление через канал, прежде чем фольксштурм заполнит брешь, образовавшуюся в районе завода?.. Через два часа Косек начнет радиопередачу. Не запеленговали ли его немцы? Все это тревожило Клоса.
Вилла Глясса ничем не отличалась от других таких же вилл, окруженных садиками. Вокруг было тихо, безлюдно. Толкнув калитку, Клос нажал на кнопку звонка. Дверь открыла жена профессора…
— Слушаю вас, — проворчала она недовольно.
— Капитан Клос из комендатуры гарнизона, — представился он. — Я хотел бы видеть господина профессора.
— Прошу вас, проходите.
Капитан вошел в комнату, осмотрелся. Открытые шкафы, на полу чемоданы, белье… В углу Барбара перекладывала бумагой тарелки. «Уже возвратилась с завода», — подумал Клос.
— Укладываемся, — сказала фрау Глясс. — Как страшно… — И приказала Барбаре: — Побыстрее! Так не закончим и до утра…
Профессор принял Клоса в своем кабинете. Здесь еще все оставалось на своих местах: книги — в огромных тяжелых шкафах, глубокие кресла — около небольшого круглого столика, картина — над письменным столом… Глясс предложил Клосу рюмку коньяку.
Клос положил на стол пачку американских сигарет.
— Может быть, закурите, господин профессор?
— Благодарю вас, с удовольствием, — ответил Глясс, с удивлением рассматривая сигареты. — Военный трофей? — спросил он.
— Допустим. — Клос взвешивал каждое слово, даже интонацию, которые имели в этой беседе огромное значение. — Вы отбываете завтра, господин профессор?
— Да.
— Видимо, вы отдаете себе отчет в том, что это морское путешествие будет небезопасным…
— Да, конечно. А что, собственно, сегодня не опасно? Однако чем я обязан вашему визиту?
— В нескольких словах это трудно объяснить, господин профессор, — ответил Клос. — В этом году вы будете отмечать что-то вроде юбилея, не правда ли?
— Вы, господин капитан, видимо, шутите…
— Нет. Десять лет назад доцент Глясс провел два месяца в берлинской тюрьме за то, что помог своему товарищу, который…
— Об этом всем давно известно, — прервал его профессор.
— Да. Конечно. Но я подумал, что вы об этом уже забыли… Потом ваш блестящий талант физика без остатка был отдан третьему рейху. Награды, премии… Наконец, этот завод.
— Вы удивляете меня, господин капитан. Может быть, вы имеете задание проверить мою лояльность?
— Я только размышляю, — ответил Клос, чувствуя, что с каждой минутой риск все возрастает. — Неужели у вас ничего не осталось от тех лет… Ваш лучший друг, доктор Борт…
— Хватит! — Глясс встал, подошел к окну. Видимо, удар пришелся в цель. — Я думал, что контрразведка третьего рейха занимается более важными делами, чем моя особа. Неужели он все еще ничего не понял?
— Да, по-видимому, — ответил Клос. — Доктор Борт, господин профессор, был расстрелян в Гамбурге. Разве вы об этом не знаете?
Глясс открыл дверь, выходящую из кабинета на веранду. Стоял, повернувшись спиной к Клосу, и смотрел на опустевший сад.
— Закройте дверь, господин профессор!
Глясс резко повернулся:
— Что это, провокация?!
Потом все же закрыл дверь и возвратился на прежнее место.
Клос включил радио — послышались звуки армейского марша.
— Я понимаю, вы можете принять это за провокацию. Такая возможность теоретически существует. Представьте себе, что кто-то вам скажет: профессор Глясс, вы не подлежите эвакуации. И не только для того, чтобы оградить вас от рискованного путешествия, но и для того, чтобы спасти кое-что и, главное, вашу жизнь…
— Представляю себе, — сказал Глясс, уже успокоившись, — что может быть, если я расскажу об этом в гестапо.
— Я предвидел такой вариант и заранее обеспечил себе алиби.
— Могли бы просто блефовать, — уточнил Глясс.
— Как в покере, — добавил Клос. — Проверять после открытия карт, если до этого доходит дело.
Глясс снова наполнил рюмки.
— Видите ли, господин капитан, — начал он, — я, собственно говоря, математик и люблю теоретические рассуждения. Исходя из этого, я предполагаю, что беседующий со мной должен, во-первых, иметь право задавать такие вопросы, а во-вторых, предоставить какую-то гарантию.
— Вы имеете в виду гарантию на сохранение вашей жизни? Или речь идет только о данном мною шансе?
— Это слишком неопределенно и весьма загадочно, господин капитан. Это, скорее всего, указывает на отсутствие у вас козырной карты. Но предположим, что я не фанатик и что теоретически я склонен к рассмотрению различных ситуаций…
— Это уже что-то, — сказал Клос.
— Я склонен только к рассмотрению отдельных вариантов, — повторил профессор, — и только с людьми, которым это поручено. Вместе с тем не следует забывать, что для немца сейчас самое большое достоинство — сохранить верность рейху.
— Верность? И во имя этого вы согласны пойти на все, господин профессор, даже на полную капитуляцию?
— Вы, господин капитан, слишком далеко заходите. Это весьма рискованно.
— Мы говорим об этом теоретически, господин профессор, — напомнил Клос.
— Теперь вы отступаете. — В голосе профессора Клос почувствовал нотки разочарования. — Однако я хочу быть уверенным, что имею дело с доверенным человеком.
— А если бы это было так? Смогли бы вы принять конкретное предложение?
— Возможно, но только в определенных границах, — ответил Глясс.
— Предложение весьма простое. Вам не следует эвакуироваться, господин профессор.
— От кого исходит это предложение?
Клос снова включил радио. Армейский марш зазвучал еще громче.
— Что вам известно о сыне, господин профессор?
Глясс сорвался со стула.
— О, боже мой! — Подлинная боль прозвучала в голосе профессора. — Я почти ничего не знаю о сыне. Он погиб четыре месяца назад на Восточном фронте. Я до сих пор не могу поверить в его смерть. Он жив? Прошу вас, говорите же быстрее, он жив?
— Да, он жив, — сказал Клос. — Он в плену.
Глясс опустился на стул. Закрыл лицо руками, потом вытер платком глаза.
— Это правда? — спросил он дрожащим голосом. — Откуда эти сведения?
— Такие вопросы излишни. Полагаю, что вы понимаете это, господин профессор?
— Да, конечно, понимаю, — тихо, почти шепотом сказал Глясс.
— И если вы, господин Глясс, попытаетесь кому-либо рассказать об этом, то…
— Я все понял! — торопливо перебил Глясс Клоса.
— Война — это суровая действительность, профессор, — медленно проговорил Клос. — Вы же выпускаете на заводе не детские игрушки, а устройства для ракет, которые уже падают на Лондон.
— Да, это мне известно.
— Речь идет теперь о том, чтобы фашисты не могли больше использовать ваш талант для производства подобной продукции.
— Понимаю, я все понимаю, — повторил Глясс.
— Я надеюсь, господин профессор, что мы договорились с вами обо всем, — уверенно заключил Клос. — Я понимаю, что это не так-то просто — не эвакуироваться, Завтра я снова вас побеспокою. Поэтому предлагаю: за два часа до начала эвакуации мы встретимся с вами на углу Поммернштрассе и Гинденбургплац. Согласны?
Профессор встал. Казалось, он совсем забыл о присутствии Клоса.
— Курт жив, — шептал он. — Курт жив…
5
Клос сидел в темной каморке на единственном стуле стоявшем около кровати. Барбара плотно закрыла окно, потом подошла к двери и осторожно повернула ключ в замке. В комнатах Гляссов было тихо.
— Профессор отправился спать, — прошептала Барбара, — он всегда в это время дремлет. Фрау Глясс в столовой.
Она присела на кровать. Клос не видел ее лица, только заметил, как судорожно сжимают руки девушки металлические прутья, на которых лежал узкий матрац.
…После разговора с Гляссом Клос вышел на улицу, а потом возвратился обратно. Они условились, что Барбара оставит открытым окно в своей комнатке за кухней.
— Ну рассказывай, — обратился к ней Клос.
Барбара говорила очень тихо. Те, на заводе (она не называла их имена), отнеслись к ее сообщению с недоверием. Они приняли это за возможную провокацию, даже ликвидация эсэсовца их ни в чем не убедила. Она долго уговаривала их принять ее предложение. Наконец большинство из них согласились установить контакт. Это был единственный выход. Им действительно нечего было терять. Если они останутся без поддержки, то все равно погибнут, а завод будет уничтожен. Далее Барбара рассказала о плане, разработанном подпольной группой. Он слушал ее внимательно, иногда задавая вопросы, на которые Барбара чаще всего не могла ответить. Кто из немцев, работающих на заводе, имеет оружие? Сколько рабочих насчитывается в подпольной организации? Известна ли им система заводской сигнализации?
Клос понял, что на успех можно надеяться лишь в том случае, если выступление будет хорошо подготовлено. «Может быть, — подумал он, — это моя последняя операция…»
— Ты должна пойти на завод еще раз, — сказал он Барбаре.
Она кивнула, потому что уже договорилась с мастером Кролем, что за полтора часа до начала операции один из них, Кроль или Левон, будет ждать ее в условленном месте.
— Скажешь им, — медленно проговорил Клос, — что их план в основном принят. Но только в основном. Я постараюсь вовремя прибыть на место и буду лично руководить операцией. Для этого необходимо, чтобы не в два сорок, а ровно в два двадцать пять группа из двух-трех человек сняла охранника у ворот завода. Это необходимо сделать так, чтобы немец не успел выстрелить. В два тридцать мы проникнем на территорию завода. В это время должно начаться выступление рабочих. Передай им также, что я установил связь с нашими. Понимаешь?
— Да, конечно.
Клос посмотрел на часы. Он должен еще встретиться с полковником Брохом, а потом пойти на Кайзерштрассе, выслушать донесение Косека и отдать ему распоряжения. Наступление через канал на этом участке должно начаться не позднее чем в два часа. Это была рискованная операция, но другого выбора не было. Клос закурил сигарету. Пламя зажигалки на миг осветило усталое лицо Барбары.
— Держись, девочка! — подбодрил ее Клос. — Я зайду за тобой в два часа, будь в это время около окна.
Клос заколебался. Может быть, не брать ее на завод? Нет, она должна пойти с ним. Там, на заводе, его никто не знает.
— Что было в квартире Глясса после моего ухода? — спросил он.
— Профессор сказал жене: «Не укладывайся, мы остаемся». Она кричала, протестовала, тогда он положил руки ей на плечи и произнес: «Курт жив. Он в плену». Профессор говорил еще что-то, но я не могла разобрать. Потом фрау Глясс расплакалась, сидя на большом, уже упакованном чемодане, а он возвратился в свой кабинет.
Они услышали, как кто-то вошел в кухню.
— Это жена профессора, — шепнула Барбара. — Готовит лекарство для мужа.
— Помни, — тихо проговорил Клос, — там, на заводе, должны быть готовы точно в указанное время. Пусть ждут меня. Самое важное — бесшумно снять охрану у входа.
Снова послышались шаги. Клос встал, подошел к окну. В этот момент послышался крик фрау Глясс.
— Фриц! — звала она. — Фриц!
Через минуту она снова была на кухне.
Клос едва успел выпрыгнуть в окно, как фрау Глясс застучала в дверь комнаты прислуги.
— Открой, — кричала она, — открой немедленно!
Клос скрылся в темноте сада. Барбара открыла дверь своей комнаты.
— Зачем запираешься? Кто у тебя был?
— Никого.
— Где мой муж?
— Видимо, господин профессор спит в своем кабинете, — как можно спокойнее сказала Барбара.
— Его нет! — Фрау Глясс вернулась в кабинет мужа.
Барбара последовала за ней. Дверь на веранду была открыта, ветер сдул бумаги с письменного стола, около дивана стояли ночные туфли профессора Глясса.
— Может быть, вышел на минуту? — предположила Барбара.
— Без туфель? — Фрау Глясс выбежала на веранду, потом в сад. И снова раздался ее крик: — Фриц! Фриц!
Вскоре она возвратилась в кабинет, ее глаза были полны слез.
— Боже мой! Боже мой! — причитала она. — Что с ним случилось?
Фрау Глясс подошла к телефону, с трудом набрала номер.
— Говорит жена профессора Глясса, — с волнением проговорила она. — Я хотела бы поговорить со штурмбанфюрером…
Бруннер появился в квартире Глясса буквально через несколько минут. Не снимая фуражки, он прохаживался по кабинету профессора и, казалось, без особого внимания слушал рассказ фрау Глясс. Он взял в руки ночные туфли Глясса, затем покопался в бумагах и в ящиках письменного стола и приказал двум солдатам внимательно осмотреть сад. Затем сел в кресло и вытянул перед собой ноги в начищенных до блеска сапогах.
— Вы сказали, фрау Глясс, что здесь был капитан Клос?
— Да, — прошептала она.
— Это очень интересно. Они разговаривали в кабинете? Случайно, не знаете, о чем?
— Я не подслушивала, господин штурмбанфюрер.
— Жаль. Что было дальше?
— Я уже говорила. — Она приложила к глазам платочек. — Муж сказал мне, чтобы я прекратила сборы.
— Почему?
— Не знаю. Я его не спрашивала об этом. Он только сказал мне, что Курт жив. Вы понимаете? Сколько времени мы ничего не знали о нашем сыне! Хотя он и в плену, но все-таки жив.
— Откуда ему это известно?!
Фрау Глясс пожала плечами:
— Может быть, через Красный Крест?
— Вы шутите, фрау Глясс?! Вам сказал муж о Курте после ухода Клоса?
— Да.
— А что было дальше?
— Я выбежала на веранду, спустилась в сад, а потом постучала в комнату прислуги. Дверь была заперта. Мне показалось, что я слышала голоса и что у нее кто-то был.
— Позовите ее! — раздраженно приказал Бруннер.
Он взял Барбару за подбородок, слегка похлопал ладонью по щеке:
— Что тебе известно, милочка?
— Ничего, господин штурмбанфюрер.
— Не лги. У тебя был твой парень?
— Нет… Мой парень работает на заводе. Видимо, госпоже Глясс это показалось.
Бруннер снова похлопал ее по щеке, но уже значительно сильнее.
— Немцам не может казаться, дубина… Когда последний раз видела профессора?
— Когда он пошел спать в свой кабинет, — спокойно ответила Барбара.
— Мы еще проверим, не лжешь ли ты? Скажи мне…
Бруннер не успел задать вопроса. В кабинет вбежал эсэсовец, что-то шепнул Бруннеру и вышел. Штурмбанфюрер вскочил и снял фуражку…
— Пошла вон! — приказал он Барбаре и обратился к фрау Глясс: — Мы должны быть мужественными, мы немцы. Ваш муж убит. Только что недалеко от ограды сада найден его труп. Вы должны пойти со мной. Необходимо произвести опознание.
6
Клосс должен был представить Броху доклад о положении на наиболее уязвимом участке обороны вдоль канала. О нем не случайно так беспокоился полковник. На следующий день, а может быть, раньше он намеревался послать туда два батальона фольксштурмовцев, но в то же время надеялся, что противник не начнет наступление с форсирования водной преграды. Нужно было приложить все силы, чтобы еще более уверить полковника в этом. Между каналом и заводом тянулись заливные луга, которые пересекал только противотанковый ров, за ним располагались позиции пехоты с фаустпатронами. Клос считал, что эти препятствия будут преодолены без особых затруднений и, если наступление начнется вовремя, наши войска через час должны выйти к заводу.
Брох сидел, склонившись над картами, он даже не поднял головы, когда капитан вошел в кабинет.
Клос доложил:
— На пятом участке обороны не замечено какого-либо движения противника.
— Все в порядке, — проговорил полковник, указывая Клосу на стул. — Я думаю, наступление начнется в районе казарм и вокзала. На их месте я поступил бы именно так. Это даст нам возможность удержать порт и завод по крайней мере до вечера следующего дня. А потом…
Раздался телефонный звонок, полковник снял трубку. По-видимому, донесение, передаваемое по телефону, было весьма важным, ибо Брох не прерывал говорящего, а его лицо принимало все более озабоченное выражение. Может быть, докладывают о Гляссе?
«Профессора убили? Или похитили? Кто? Для чего? Зачем?» — размышлял Клос, сидя перед Брохом.
— Хорошо. Все понял… Прошу взять с собой отряд жандармов и взвод солдат. Обо всем докладывать мне лично. — Брох положил телефонную трубку. — Пеленгаторы засекли вражескую радиостанцию, — сказал он. — Она работает здесь, в городе. Просто не верится.
Клос с трудом сдержался. Самое главное — ничем не выдать себя и успеть на Кайзерштрассе раньше, чем там окажутся немцы. Через полчаса Косек выйдет в эфир, и, если он не успеет передать командованию, что наступление необходимо начать ночью, все может провалиться — немцы опомнятся и предпримут контрмеры.
— Солдаты через час начнут прочесывать квадрат, в котором обнаружен радиопередатчик противника, — сказал Брох.
Клос встал:
— Я должен возвратиться на пятый участок обороны, господин полковник. Я могу идти?
Брох в знак согласия кивнул головой. Неожиданно в дверях появился Бруннер. Небрежно бросив; «Хайль Гитлер», он сразу же обратился к Клосу:
— Ты торопишься, Ганс?
— Да, тороплюсь.
— Однако тебе придется задержаться. Я хотел бы, — он подошел к письменному столу Броха, — сделать весьма важное сообщение, господин полковник, и задать в вашем присутствии несколько вопросов капитану Клосу.
Брох устало посмотрел на него:
— Что еще случилось? Докладывайте. Только я хотел бы вам напомнить, что у нас нет ничего более важного, чем оборона города.
— Это касается профессора Глясса. — Бруннер кратко доложил о случившемся, особо подчеркнув, что страшно изуродованный труп ученого найден недалеко от ограды сада.
Брох выслушал сообщение довольно равнодушно, лишь на мгновение выразив недоумение, что сильно задело Бруннера.
— Вы представляете, что это значит? — кипятился он. — Необходимо об этом немедленно доложить рейхсфюреру.
— Ну и, докладывайте. Это ваше дело. — Брох явно не хотел вмешиваться. — А какое отношение к этому имеет Клос?
— Дело в том, что капитан Клос за несколько минут перед смертью Глясса был на вилле у профессора.
Брох пожал плечами:
— Ну и что? Господин Клос, вы были там?
— Да, был, — спокойно ответил Клос. — Возвращаясь с пятого участка обороны, я вспомнил, что еще не успел передать ему нечто важное, и решил это сделать. — Клос был уверен, что фрау Глясс наверняка передала Бруннеру то, что ей сказал муж после его ухода.
— О чем ты разговаривал с профессором? — спросил Бруннер.
— Это не имеет никакого отношения к смерти Глясса! — резко оборвал его Клос. Он посмотрел Бруннеру прямо в глаза: — Но если вы находите это важным, я могу сказать. Во время боев за Померанию я встретил одного офицера из 148-й дивизии, который был близким приятелем молодого Глясса. Он рассказал, что сын профессора был ранен и попал в плен. Так как я собирался тогда ехать в Тольберг, он попросил меня передать это старику Гляссу. — Клос придумал эту историю, пока ожидал вызова к полковнику.
— Почему ты раньше не рассказал об этом профессору? — не унимался Бруннер.
— Должен признаться, как-то совсем забыл об этом, — сказал Клос, обращаясь к полковнику Броху.
— После твоего ухода, — медленно проговорил Бруннер, — профессор сказал своей жене, что он отказывается от эвакуации.
— Мне об этом он ничего не говорил.
— Неужели? — с насмешкой спросил Бруннер.
Обстановка накалялась. Необходимо было переходить в наступление.
— А теперь, Бруннер, я хочу задать тебе несколько вопросов.
— По какому праву?
— Господа, — сказал Брох, которому эта история, видимо, начинала надоедать, — не забывайтесь: вы находитесь в кабинете начальника. Выясняйте свои отношения где-нибудь в другом месте.
Брох дал понять таким образом, что его совершенно не интересует дело Глясса. Клос и Бруннер вышли в адъютантскую.
— Где обнаружили труп профессора? — спросил Клос.
— За забором сада. Там, где начинаются луга.
— Странные убийцы… Они не пожелали убить Глясса в его доме. Что ты на это скажешь, Бруннер? — с иронией спросил Клос.
— Я не люблю такого тона, Клос.
— Ты забыл, Бруннер, что сегодня уже один раз упоминал имя профессора Глясса. Тогда он был еще жив.
— Ты хочешь выступить против меня? — сказал Бруннер.
— Я хотел бы посмотреть на труп Глясса, — спокойно ответил Клос.
— Пожалуйста. Ты можешь это сделать в любое время. Труп профессора уже опознан его женой.
Тело убитого было изуродовано до неузнаваемости. Клос смог только узнать домашнюю куртку профессора, в которой он принимал его в кабинете, и сорочку — темно-синюю, с мягким воротником.
— Вскрытие трупа, конечно, не сделали? — сухо спросил Клос. — И не провели никакого обстоятельного обследования?
— Нет.
— Жена профессора опознала труп мужа только по домашней куртке и сорочке?
— Да.
— Ты мог бы избавить ее от этого кошмарного зрелища, Бруннер. Это было излишне. Как ты думаешь, с какой целью профессор надел сорочку наизнанку?
Они смотрели в упор друг на друга. В глазах Бруннера Клос заметил страх и ненависть.
— Может быть, ты на это ответишь? — тихо спросил штурмбанфюрер.
— Может быть, и отвечу, — сказал Клос, — но только не сейчас. У меня нет свободного времени.
Клос вышел из штаба. Город был погружен во мрак. Кругом царила мертвая тишина. Клос посмотрел на часы: через несколько минут Косек начнет передачу в эфир. Он должен сообщить командованию обстановку в городе, положение на заводе. А это значит, что радиопеленгаторы с абсолютной точностью установят местонахождение радиостанции.
В подвале разрушенного дома его уже ждал сержант Косек. С трудом переводя дыхание, Клос объяснил создавшуюся ситуацию.
— Прошу вас, пан капитан, напишите мне текст радиограммы, — сказал сержант, старательно набивая свою трубку.
— Хорошо, будем передавать. А потом уничтожим все шифры, документы, радиостанцию, — решил Клос, быстро набрасывая на листке бумаги текст. — Вызывай.
В это время послышался шум моторов грузовиков, проезжающих по Кайзерштрассе.
— Все, — сказал Клос. — Теперь не успеем.
— Время передачи наступило, — спокойно сказал сержант и подсел к радиопередатчику. — Прощу вас, пан капитал, не оставайтесь здесь, уходите. Я справлюсь один.
— Ты что, с ума сошел? Как я могу?..
— Уходите, и как можно быстрее, — повторил Косек. — Я все передам, а там видно будет. Вам необходимо быть на заводе.
Снова послышался шум моторов.
— Бессмысленно погибать двоим, — сказал сержант. — Идите, пан капитан. — Он достал рюкзак и вытащил из него гранаты. Положил около себя автомат. Делал все не спеша, продуманно.
Клос понимал, что Косек прав. Каждый из них должен до конца выполнить свой долг. Таков закон войны. Но в то же время Клос чувствовал, что не сможет оставить одного этого бесстрашного парня. Косек уже надел наушники и рукой еще раз показал капитану на дверь. И вдруг Клосу пришла невероятная мысль. Шанс на удачу был мал, но все же он решил рискнуть. Сержант уже передавал сообщение в эфир, он даже не обернулся, когда Клос выходил из комнаты. Выйдя в темный длинный коридор, Клос нашел убитого им два часа назад немца и втащил его в комнату.
Грузовики остановились на Кайзерштрассе, послышались голоса, топот сапог. Клос ударом ноги открыл дверь подвального помещения, где находился Косек. Сержант к этому времени уже закончил радиопередачу.
— Какого черта вы здесь торчите? — закричал он, не соблюдая уже никакой армейской субординации.
— Снимай с него мундир и быстро переодевайся! — приказал Клос. Он погасил керосиновую лампу, сорвал штору с окна.
Немцы были уже во дворе… Клос нажал на спусковой крючок автомата — стрелял прицельно, короткими очередями. Теперь он думал о том, как выиграть этот бой, видел мушку прицела и фигуры бегущих вражеских солдат. Сержант уже застегивал эсэсовский плащ и через минуту встал рядом с капитаном. Немцы залегли во дворе, открыв беспорядочную стрельбу. Пули крошили стену над окном подвала.
— Хватит! — приказал Клос.
Немцы продолжали стрелять, короткими перебежками приближаясь к входной двери подвала.
— Косек, гранаты! — крикнул Клос.
Они выбежали в коридор. Когда в дверях показался первый немецкий солдат, Клос метнул гранату. Взрыв рванул по каменному перекрытию, обломки ударили по стенам коридора. На какое-то время воцарилась тишина. Немцы отскочили от двери.
— Теперь бросай ты, — сказал Клос и указал на дверь того помещения, где был передатчик. Только сейчас сержант понял план капитана. Он бросил гранату и припал к земле. В комнате, где они только что находились, раздался взрыв. Немцы, оцепившие двор, увидели клубы дыма, валящего из узкого окна подвала.
Клос и Косек перебежали в самое дальнее помещение подвала. Прошло несколько минут, прежде чем немцы решились войти в подвал. Как и предвидел Клос, обнаружив разбитую радиостанцию и изуродованный труп, они решили, что радист сам подорвал себя гранатой.
Клос окинул взглядом сержанта, застегнул пуговицу на его плаще и открыл дверь. В коридоре, заполненном немецкими солдатами, было черно от дыма.
— Проверить все помещения! — скомандовал Клос.
«Как хорошо, — подумал он, — что сюда прислали солдат вермахта, а не СС».
Какой-то унтер-офицер посмотрел на него с удивлением, но встал по стойке «смирно», когда Клос подошел к нему и сказал почти шепотом:
— Что за балаган? Наведите порядок и доложите по всей форме.
Они вышли на улицу, не торопясь миновали военные грузовики… Клос устало закрыл глаза и подумал, что ему снова повезло, невозможное стало возможным.
— Передали сообщение? — спросил он сержанта.
— Так точно, пан капитан, — ответил Косек. И добавил: — Я думал, что это мой последний выход в эфир. Прошу извинить меня, пан капитан…
Клос посмотрел на часы. До выступления рабочих на заводе оставалось четыре часа.
7
Инженер Альфред Кроль шел по безлюдным улицам Тольберга. От завода до штаба было не так уж далеко, но сегодня эта дорога казалась ему слишком длинной. Конечно, он мог бы позвонить в штаб, и они немедленно бы приехали. Но он решил пойти лично. По дороге Кроль старался ни о чем не размышлять, ничего не взвешивать, потому что знал: он не сможет изменить своего решения, как не сможет стать другим человеком. Он уже миновал Гинденбургштрассе и на минуту остановился перед гимназией имени Бисмарка. Здесь когда-то он сдавал экзамен на аттестат зрелости, здесь поступил в гитлерюгенд, приходил сюда позже, уже как офицер, чтобы рассказать молодежи о фронтовых испытаниях. За углом, на улице, носящей красивое название Гольденштрассе, раньше жила Инга. Она погибла в Гамбурге во время налета вражеской авиации летом сорок третьего. Они дали друг другу слово, что после войны поселятся здесь, в Тольберге, в уютном домике на берегу моря. Инга верила в победу, уговаривала его вступить в партию. Потом был фронт и снова Тольберг, но уже без Инги… Как может он, фронтовой офицер, инвалид войны, награжденный Железным крестом, в последний день отбросить свое прошлое, забыть все, что было смыслом его жизни, только ради того, чтобы выжить?! Как он может вдруг изменить свои убеждения?! А может быть, утром все-таки пойти к антифашистам, положившись на польское происхождение своих родственников Кролей? Нет! Никогда! Кроль не любил Бруннера, как и других эсэсовцев, которые относились к нему с пренебрежением и, по существу, никогда до конца не доверяли ему. Но они были все же немцами; его связывает с ними общая судьба войны.
Размышляя так, Кроль все же не мог заглушить голос мучившей его совести. Шестьсот рабочих завода погибнут, и его, инженера Альфреда Кроля, могут привлечь к ответственности за это преступление. А потом сгорит завод, будет разрушен весь Тольберг и все то, что было смыслом его жизни. Да, будет именно так. Фюрер приказал: «Все уничтожать, жечь, оставлять пустыню…» Выживут только крысы. Но он, Альфред Кроль, должен быть твердым до конца. Он не имеет права еще раз поддаться минутной слабости, которая овладела им во время разговора с братом.
Он вспоминал строгое, напряженное лицо Яна, не прошла для него незамеченной и встреча рабочих, в помещении пульта управления, заметил он и польку, служанку профессора Глясса. Что же намереваются делать те, приговоренные к смерти? Видимо, они не доверяют ему, Альфреду Кролю. Его душила ненависть. Он выдал им военную тайну, а они забыли о нем, отбросили его, как вещь, отслужившую свой срок. И вот теперь он оказался в вакууме. Тех троих, которые встретились у пульта управления с Яном, он знал в лицо, они уже давно работали на заводе — поляк, француз и русский. Не было сомнения в том, что они участвовали в заговоре, а кто, собственно говоря, из рабочих не участвовал в нем? Эта на первый взгляд неорганизованная толпа с опознавательными знаками «П» и «Ост» теперь казалась Альфреду Кролю мощным, организованным коллективом.
Он уже намеревался возвратиться в дежурное помещение, как вдруг заметил, что Левон, осторожно оглядываясь, направился к выходу из цеха. Кроль поковылял за ним. На заводском дворе было безлюдно. У погрузочной платформы стояли еще пустые вагоны. Между вагонами мелькнула фигура француза. Он шел в направлении канала. Кроль знал, что на берегу, у стены, ограждающей завод, не было охраны. Не задумал ли француз сбежать? Если это так, то он не будет ему мешать. Пусть даже он и преодолеет стену, по которой тянутся провода с током высокого напряжения… Линию фронта ему перейти не удастся, а в городе его обязательно схватят.
Левон остановился у стены. Кроль, приблизившись к нему насколько было возможно, заметил в стене пролом; он был настолько мал, что вряд ли через него мог пролезть взрослый человек. Но через пролом можно было разговаривать с тем, кто находился по ту сторону стены. Левон нетерпеливо прохаживался вдоль стены, потом присел на камень. Кроль ждал. Вдруг он услышал женский голос, который показался ему знакомым. Да, это была служанка Гляссов. Она не знала французского, а Левон, видимо, не говорил по-польски.
Как и следовало ожидать, они готовили выступление. Девушка объясняла, что рабочим в первую очередь необходимо снять охрану у главного, входа; к 2:30 надо занять склад с оружием и разоружить тех немцев, которые уже вооружены.
— А твой немецкий офицер надежный человек? — спросил Левон.
— Да, вполне надежный, — ответила девушка. — Ему можно доверять.
— Это наша единственная возможность, — проговорил француз, — иначе все погибнем. Надеюсь, ты понимаешь, что будет, если гестапо узнает об этом?
— Да, я все понимаю, — прошептала она.
Немецкий офицер! Нашелся немец, который поверил, что можно предательством спасти себе жизнь. А если гестапо об этом уже известно? Может быть, кто-то уже доложил об этом? Эти мысли терзали Кроля все время, пока он шел в штаб.
Бруннер принял его, стоя посреди кабинета, уже в фуражке и плаще: он куда-то спешил.
— Ну, в чем дело? — резко спросил он. — Зачем вы покинули завод? Почему не предупредили по телефону? Вам известно о том, что профессор Глясс убит?
Кроль пошатнулся и, не ожидая приглашения, опустился на стул. Глясс убит? Они его убили. А он еще колебался!
Кратко, как на фронте перед боем, он докладывал факты. Назвал имена, повторил разговор, услышанный им около заводской стены между французом и девушкой. Никого не щадил. Выдал также и брата. Рассказав все, он вдруг почувствовал себя счастливым и, успокоившись в первый раз за несколько дней, облегченно вздохнул.
Бруннер слушал не прерывая. Временами на лице его появлялась ироническая улыбка.
— Вы исполнили свой долг, инженер Кроль, — высокопарно сказал Бруннер, — вы оказались порядочным немцем. — И строго спросил; — Кто сообщил этим людям о подробностях плана эвакуации завода?
— Я, — ответил Кроль. — Я рассказал об этом своему брату.
— Ладно, — махнул рукой Бруннер. — Рейх вам это простит. Вы же не могли предположить, что ваш брат окажется предателем?!
В кабинете у Броха Кролю пришлось повторить свой рассказ.
— Вы заслужили эвакуацию, — проговорил Брох, — хотя раньше вас не было в списке. — Это прозвучало как издевательство. — А что вы думаете обо всем этом, господин Бруннер?
— Думаю, что знаю, кто тот немецкий офицер, — ответил штурмбанфюрер. — Вы, господин полковник, также хорошо его знаете.
— Кто он?
— Это капитан Клос.
— У вас есть доказательства?
— Они у меня будут, — уверенно ответил Бруннер, посмотрел на часы и направился к выходу. — Беру людей и немедленно выезжаю на завод.
— Прошу вас, задержитесь на минуту… — Полковник хотел что-то сказать, может быть, отдать другой приказ, но воздержался. — А впрочем, можете ехать. — И когда они уже были в дверях, добавил: — Не верю, никак не могу поверить, что это он…
Эсэсовцы на грузовиках уже ожидали около штаба. Бруннер и Кроль сели в отдельную автомашину; ехали молча. Артиллерия умолкла, улицы были темны и безлюдны. Вот и главные ворота завода.
Эсэсовцы плотной цепью окружили цех готовой продукции. Кроль услышал голос Бруннера:
— Немедленно уберите охрану у ворот, всех в засаду. Будьте готовы…
В главном цехе завода уже раздавались зловещие команды эсэсовцев:
— К стенам, к стенам! Немцы — на середину цеха, остальные — к стенам.
Эсэсовцы били рабочих прикладами автоматов, вытаскивали людей, спрятавшихся за станками и оборудованием. Бруннер внимательно наблюдал за действиями солдат. Вдруг он выхватил из кобуры пистолет и дважды выстрелил… Раздался крик, потом наступила тишина.
Рабочие стояли вдоль стены с заложенными за затылок руками, а посредине цеха в группе немецких мастеров и инженеров Кроль увидел своего брата.
— Пойдемте! — приказал Бруннер. И добавил: — Покажите тех, кого называли в штабе.
Первым Кроль увидел поляка Огнивека. Из его щеки, рассеченной ударом приклада, текла кровь.
— Этот, — показал на него Кроль.
Потом был француз Левон с мертвенно-бледным лицом, русский Толмаков, плюющий кровью, и, наконец, Воннэ…
— А где ваш брат? — внезапно спросил Бруннер.
Альфред Кроль понимал, что, начав выдавать этих людей, он вынужден будет назвать и брата. Он подошел к группе немцев:
— Вот этот.
— Какая же ты все-таки дрянь! — проговорил Ян Кроль.
Бруннер ударил его в лицо. Эсэсовцы прикладами загнали подпольщиков в дежурное помещение. Штурмбанфюрер поставил их к стене и молча прохаживался вдоль шеренги, самодовольно улыбаясь. Остановился перед Огнивеком.
— Имя? — строго спросил он.
Огнивек молчал.
— Я тебя спрашиваю; как твое имя? — повторил раздраженно Бруннер и, не дождавшись ответа, ударил его рукояткой пистолета.
Огнивек, заливаясь кровью, упал на пол…
— Облейте его водой, — приказал штурмбанфюрер. Потом он подошел к мастеру Кролю: — Ты знаешь, что тебя ожидает?
— Знаю.
— У нас умирают медленной смертью.
— Не беспокойся, я буду умирать не торопясь.
— Ничего, мы тебе поможем умереть побыстрее… Как имя офицера, с которым состоишь в заговоре?
— Я не знаю никакого офицера, — спокойно ответил Кроль.
Снова удар рукояткой пистолета. Ян Кроль покачнулся, но не упал.
— Это только для начала, — угрожающе бросил Бруннер, — невинное вступление к драме!
Потом он подошел к французу Левону:
— Что тебе сказала полька, работающая у Гляссов?
— Я не видел никакой польки, — ответил Левон.
— Инженер Кроль, подойдите поближе и повторите, что вы слышали.
— Они условились о времени выступления, — начал Кроль. — Девушка должна была вернуться на завод вместе с немецким офицером.
— Как имя этого офицера?! — гаркнул Бруннер.
— Не знаю, — прошептал Левон.
Штурмбанфюрер подошел к Воннэ:
— Это твоя девушка? Подумай, что я могу с ней сделать, если ты не будешь говорить правду. — Взял Воннэ за подбородок: — Итак, хорошенько подумай, что ее ожидает.
8
Было уже около двух, когда Клос вновь оказался у окна комнатки Барбары. Вилла Гляссов погружена в темноту, на улице безлюдно и спокойно. Сержант Косек, все еще в мундире эсэсовца, остановился около дома.
Барбара уже ждала их.
— Все в порядке, — проговорила она. — Я разговаривала с Левоном, передала ему распоряжение. Они будут готовы к 2:30, как договорились.
— На заводе была? — спросил Клос.
— Нет. Мы встретились у пролома стены.
— За вами никто не следил? За тобой никто не шел?
— Нет. Думаю, что нет.
Клос посмотрел на часы. Они должны были подойти к заводским воротам ровно в 2:30. Времени было вполне достаточно, даже имелся небольшой резерв.
— Наши уже должны начать, — тихо проговорил сержант.
— Надеюсь, что ждать осталось недолго, — успокаивающе ответил Клос и замедлил шаг.
Хорошо ли они подготовились там, на заводе, к выступлению? Может быть, стоит появиться раньше? Ему вдруг показалось, что он совершил какую-то ошибку, что-то упустил из виду.
— Кто тебе сообщил, — обратился он к Барбаре, — о плане эвакуации завода?
— Мастер Ян Кроль.
— Немец?
— Да, по польского происхождения.
«Какая жалость, что было так мало времени! Не мог даже встретиться с этим Кролем, поговорить с рабочими на заводе», — подумал Клос.
Дворами Барбара вывела их на узкую улочку, тянувшуюся вдоль заводской стены. Зловещая тишина на канале начинала беспокоить Клоса. На севере, над морем, небо немного прояснилось и казалось совсем белым. Подходили к караульному помещению…
— Косек, — сказал Клос, — отстань на несколько шагов от нас и, если случится что-то неожиданное, действуй по обстановке…
— Есть, пан капитан.
Остановились, наблюдая за входными воротами. Охраны не было.
— Все в порядке, — вздохнула Барбара. — Пойдемте… Они убрали охрану, как договорились.
— А где же они? — тихо сказал Клос. — Их не видно у ворот… Может быть, ожидают в проходной?
Клос расстегнул кобуру, снял пистолет с предохранителя.
Внезапно из-за кустов, растущих вдоль дороги, ведущей к заводу, появились эсэсовцы. Клос не успел даже выстрелить — удар прикладом по затылку свалил его на землю… Двое эсэсовцев подхватили потерявшего сознание Клоса, двое вели под руки Барбару, а остальные окружали Косека, прижатого к стене. Сержант бросил гранату — эсэсовцы отпрянули, залегли, потом снова открыли огонь. Косек опустился на землю, теряя сознание. Он успел еще подумать, что первый раз в жизни не выполнил точно приказа…
Бруннер уже ждал Клоса. Когда его ввели, лицо штурмбанфюрера расплылось в довольной улыбке.
— Ну что, Ганс, — сказал Бруннер, — все-таки я был прав. Ты проиграл, твоя карта бита. Девчонку к стенке! — крикнул он властно, даже не посмотрев на нее. Его интересовал только Клос. — Ты, Клос, порядочная дрянь, — процедил он сквозь зубы. — Ты как та крыса, убегающая с тонущего корабля. Думал, что выживешь? И пошел ва-банк? Это рискованно, Клос… С какого времени ты им служишь, отвечай?!.
Клос молчал некоторое время, но не потому, что колебался: решение им было уже принято. Да, конспирация здесь уже была излишней. Какой теперь смысл выдавать себя за немецкого офицера?!
— С самого начала, Бруннер, — сказал он громко. — С той минуты, как надел ваш мундир. Я — офицер советской разведки.
В дежурке воцарилась тишина. Приговоренные к смерти люди с удивлением и восхищением смотрели на этого человека в помятом немецком мундире. Он представлял ту мощь и силу, которая была уже совсем близко. Это чувствовали все: и подпольщики, и эсэсовцы, и Бруннер, который молчал, пораженный. Если бы Клос признался в том, что он продался им только несколько дней назад и что он пошел на это лишь бы только выжить, штурмбанфюрер почувствовал бы облегчение. Но оказывается, что этот человек в мундире офицера вермахта все время искусно играл с ним. И побеждал. Этот поляк так умело обводил немцев!..
— Неужели ты поляк? — Бруннер все еще не мог в это поверить.
— Да, я поляк.
И тут Бруннера взорвало.
— Ты за все заплатишь, — рычал он, — но сначала выложишь мне все, что знаешь! Связи! Контакты! Агентурную сеть!
— Зачем это тебе, Бруннер? — В голосе Клоса прозвучала нескрываемая насмешка. — Через несколько часов сам будешь все выкладывать.
Штурмбанфюрер бросился на него, но не успел ударить. Посыпались стекла, казалось, что дежурка закачалась и как бы повисла в воздухе. Снаряды ложились все ближе и ближе…
Вбежал эсэсовец.
— Господин штурмбанфюрер! — закричал он в панике. — Звонили из штаба! Вражеские флот и авиация блокировали порт!
Лицо Бруннера исказилось от ужаса.
— Охранять их! — бросил он. — Ждите моего приказа! — Вынул из кобуры пистолет. — А ты, — обратился он к Клосу, — пойдешь со мной!
В кабинете профессора Глясса было уютно и спокойно. Глубокие кожаные кресла стояли около небольшого низкого столика, рядом с сейфом. Через стеклянную стенку Клос видел заводской цех, рабочих, стоящих вдоль стены, эсэсовцев с автоматами.
«Недооценил противника», — подумал Клос. Эту ошибку он переживал особенно болезненно.
— Садись, — отрывисто бросил Бруннер. Сам тоже сел, держа пистолет наготове. — Хочешь закурить?
— Да.
— У тебя нет больше шансов на спасение, дорогой Ганс, — проговорил Бруннер. — Я восхищен твоим самообладанием. Ты долго, очень долго скрывался под маской немецкого офицера. Однако по происхождению ты все же немец, правда?
— Нет.
— Я не верю тебе… Впрочем… Ты думаешь, что я не успею? — вдруг он изменил тон. — И тебя… и всех их… — Он сделал неопределенный взмах рукой. — В моем распоряжении еще достаточно времени. Поляки не форсируют канал…
— Ну и что из этого? — спросил Клос. — Допустим, ты успеешь взорвать завод, но и сам отсюда уже не выберешься. Порт блокирован…
Бруннер молчал.
Вновь начался артиллерийский обстрел, послышалась отдаленная трескотня автоматов. На лице штурмбанфюрера появилось беспокойство.
— Ганс, — обратился он к Клосу, — твое положение безвыходное, но… мы так давно знаем друг друга… Неужели мы не смогли бы договориться? — Бруннер внимательно наблюдал за Клосом.
— Ты сменил тон, это уже неплохо.
— Обстоятельства меняются ежеминутно. Я не так уж глуп…
Еще один час! Клос понимал: во что бы то ни стало необходимо выиграть этот час, от которого зависела жизнь шестисот рабочих и его жизнь тоже.
В дверях появился эсэсовец.
— Прибыли грузовики, — доложил он.
— Пошел вон! — прорычал Бруннер. — Зачем мне теперь грузовики? Может быть, вывозить оборудование завода в порт, блокированный противником?
— Что думаешь делать с заводом? — спросил Клос.
Бруннер усмехнулся:
— Это зависит от многих обстоятельств… И от тебя тоже… У меня есть деловое предложение.
— Думаешь, я буду с тобой торговаться? — спросил Клос.
— Думаю, что да, Ганс.
— Ты имеешь в виду завод и рабочих?
— Нет, не только это, Клос. У меня есть еще кое-что не менее ценное… Ты можешь дать мне гарантию?
Клос молчал.
— Гарантию, полную гарантию, Ганс?! — повторил Бруннер. — Ты понимаешь, что достаточно мне только отдать распоряжение — и в одну секунду будет покончено и с рабочими, и с заводом, и с тобой.
— Конечно, ты можешь сделать это, Бруннер, — согласился Клос. — Ну а что потом? Что будет с тобой?.. Правда, ты еще имеешь в запасе Глясса. Думаешь откупиться?
— Откуда тебе известно об этом?
— Ты, Бруннер, симулировал убийство, а потом где-то спрятал профессора. Но работа грубая.
— Ты имеешь в виду оплошность с сорочкой, да? Глупости… Американцы или англичане озолотят меня за Глясса…
— Будь спокоен, теперь уже не озолотят, — уверенно сказал Клос. — От них мало что зависит. Речь идет только о том, чтобы его не эвакуировали.
— Ты шутишь, Клос? Рабочие, завод и Глясс… Не много ли только за одну мою жизнь? Не много ли? — повторил он еще раз. — Только я знаю, где сейчас находится профессор Глясс. Лучше закури еще сигарету, дорогой Ганс, и мы продолжим разговор.
Клос сунул руку в карман.
— Руки на стол! — крикнул в испуге Бруннер.
Клос вынул из кармана спички.
— Ты стал чертовски нервным, Бруннер, — проговорил Клос. — Твои эсэсовцы обыскали меня тщательно. А офицеры польской разведки не обладают сверхчеловеческими возможностями.
— Ну так продолжим? — спросил Бруннер, явно волнуясь за исход разговора.
— Ну и каналья же ты, Отто! Еще вчера спрятал профессора, чтобы уже сегодня торговаться. И меня хочешь втянуть в свою авантюру.
Штурмбанфюрер криво усмехнулся:
— Думаю, союзникам будут нужны хорошие немецкие ученые.
— Глубоко заблуждаешься, Бруннер.
В этот момент мощный взрыв потряс заводскую стену. Треск автоматных очередей все отчетливее слышался со всех сторон.
«Форсировали канал и захватили немцев врасплох», — подумал Клос.
Зазвенели стекла, с потолка посыпалась штукатурка, на минуту свет погас, потом вспыхнул снова.
Бруннер вскочил с кресла. Клос мгновенно воспользовался этим, с силой опрокинул стол на гестаповца и схватил его пистолет.
— Не двигаться, Бруннер! Я тоже никогда не промахиваюсь…
— Ты ошалел, Клос! — в испуге произнес штурмбанфюрер. — Ведь мы же можем договориться.
В цеху раздались выстрелы. Потом послышался пронзительный крик.
— У меня Глясс, — тихо проговорил Бруннер.
Треск автоматных очередей, взрывы гранат с каждой минутой приближались.
— Слушай, Бруннер! — твердо сказал Клос. — Сейчас ты включишь микрофон на письменном столе Глясса. Немедленно вызовешь офицера, который минировал завод.
— Да…
— Как его имя?
— Кроль, инженер Кроль…
— Тоже Кроль? Теперь все понятно… Прикажешь ему выключить сеть минирования! Если ты этого не сделаешь, я застрелю тебя!
Бруннер подошел к письменному столу. Не спуская глаз с Клоса, держащего наготове пистолет, включил микрофон. Он кричал изо всех сил, но его голос терялся в нарастающем грохоте разрывов.
— Ничего не получается, Ганс, меня не слышат, — прошептал Бруннер. — Чего ты боишься? Договоримся… Завод не взлетит на воздух.
— Я не люблю сюрпризов. Где пульт управления?
Штурмбанфюрер не успел ответить. С грохотом открылась дверь — на пороге стоял инженер Альфред Кроль. Клос еще успел отступить назад и встать за Бруннером, приставив пистолет к спине гестаповца. Кроль с порога видел только штурмбанфюрера и стоящего за ним задержанного немецкого офицера. Он ни о чем не догадывался.
— Это тот самый Кроль? — шепотом спросил Клос. — Ну, говори!
— Где находится пульт включения сети минирования завода? — спросил Бруннер инженера Кроля.
— В сейфе профессора Глясса. Но мы можем также включить сеть со двора, когда будем покидать завод. Я подключил дополнительный провод…
— Немедленно уничтожьте его! — приказал Бруннер.
— Что?
— Выключить всю сеть минирования! — крикнул штурмбанфюрер, чувствуя под лопаткой холодное прикосновение пистолета.
Близкий взрыв потряс стены; в окно влетели клубы дыма и пыли. Короткие автоматные очереди затрещали во дворе завода. Бруннер зашатался, немного отклонился в сторону, и Альфред Кроль увидел пистолет в руке человека, о котором знал, что он враг Германии.
— Предатель! — закричал он. — Предатель! — Выхватил из кармана пистолет, который несколько минут назад получил от начальника охраны завода, и, не целясь, выстрелил в Клоса.
По коридору уже бежали эсэсовцы!
— Здесь поляк! — кричал Альфред Кроль. — Поляк!..
Бруннер подбежал к окну, выбил стекло и скрылся в темноте заводского двора.
Альфред Кроль, уже не глядя на Клоса, подошел к сейфу, достал из кармана ключ. Через минуту он соединит провода — и все, наступающие и обороняющиеся эсэсовцы и рабочие, будут погребены под развалинами завода. Клос с трудом поднялся с пола. Он не чувствовал боли, не слышал взрывов гранат, только видел спину Кроля и тяжелую дверцу сейфа… Правая рука его висела безжизненно. Левой рукой он потянулся к пистолету, лежащему на полу, и вдруг Кроль резко обернулся. Клос бросился на него, нанес удар. Кроль отчаянно сопротивлялся…
Наступающая польская пехота уже достигла заводского двора. Автоматные очереди сметали с пути эсэсовцев. В проеме разбитой ограды показался танк Т-34. Атакующие группы солдат уже проникли в главный цех завода.
Эсэсовцы упорно оборонялись, отстреливаясь до последнего патрона. Толпа рабочих атаковала их внутри цеха…
Огнивек и Левон, отобрав пистолеты у немецких инженеров, пытались пробиться к кабинету Глясса. В дыму и пыли они не различали лиц, видели только мелькающие тени, которые мгновенно исчезали в полумраке… Вбежав в кабинет, они увидели открытую дверцу сейфа, провода и инженера Кроля, который, лежа на полу, пытался дотянуться до пистолета. Но тщетно… Клос выбил оружие из его руки. Тогда Кроль из последних сил вскочил и бросился к сейфу. Левон выстрелил. Кроль словно повис в воздухе, как будто преодолевая невидимое препятствие, и через секунду безжизненно рухнул на пол. Это был последний выстрел в битве за завод.
В кабинет Глясса уже входили солдаты в польских мундирах. Вбежал молодой капитан. Он с удивлением смотрел на Клоса, который при помощи Левона и Огнивека поднимался с пола.
— Кто это? — спросил он.
Ему не успели ответить. В кабинет вошел полковник. Капитан вытянулся перед ним, пытаясь доложить, но тот только махнул рукой.
— Оставьте нас одних! — приказал полковник.
— Я думаю, — с трудом произнес Клос, — что теперь смогу наконец снять этот проклятый мундир.
Полковник подошел к окну.
— К сожалению, мы еще не поймали Бруннера, товарищ Клос, — произнес он.
Профессор Глясс проснулся только рано утром. Он открыл глаза и увидел над собой низкий, плохо оштукатуренный потолок. Кровать, на которой он лежал, ничем не напоминала диван его домашнего кабинета. Он ничего не мог вспомнить… Как он здесь оказался? Сколько времени прошло с тех пор, как он лег спать в своем кабинете? С трудом встал, подошел к узкому зарешеченному окошку. Увидел улочку, которая была ему знакома… Изо всех окон большого каменного дома, стоящего напротив, свисали белые простыни…
Профессор услышал топот сапог. Там, внизу, проходил отряд солдат, но это были уже не немцы. Они громко пели. Профессор не понимал слов. Он просунул руку через решетку и с силой толкнул оконную раму. Разбитое стекло полетело вниз, на тротуар…