1

Это было в первые дни мая 1945 года. Долго не наступающая весна внезапно одарила землю теплом, как будто желая вознаградить за продолжавшийся до конца апреля холод.

Солдаты разгромленных немецких дивизий, сбросив с себя уже никому не нужные армейские шинели, беспорядочно брели по дорогам в расстегнутых суконных мундирах. Те, кто еще два дня назад маршировали по улицам города, подавляя в себе бравыми криками охватывающее их сомнение, теперь уже, не договариваясь, готовили белые простыни и повязки.

Хотя кое-где уже были сняты портреты фюрера и убраны с видных мест ярко оформленные издания «Майн Кампф», а артиллерийская канонада слышалась все ближе, в этом небольшом городке на западе Германии еще продолжали действовать многие официальные учреждения третьего рейха.

В красном кирпичном здании около кафедрального собора помещалось гестапо. Флаги с черной свастикой свисали над подъездом, а забор и стены были оклеены плакатами, призывающими к борьбе за каждую улицу, за каждый дом и угрожающими смертью каждому, кто осмелится усомниться в победе великой Германии. Рядом были вывешены списки «проклятых предателей и изменников, врагов немецкого народа» — солдат, которые самовольно сложили оружие, или престарелых больных людей, пытавшихся уклониться от мобилизации в фольксштурм.

…В штабе, размещенном в здании школы, верховодил генерал Вильман, командовавший дивизией, а точнее, остатками дивизии, которой была поручена оборона этого города. Генерал не был похож на фанатика, готового сражаться до конца. Он устало приподнялся с кресла, в котором только что дремал, протер припухшие и покрасневшие от бессонницы глаза и нехотя начал натягивать на себя китель. Клосу стало жалко этого старика. Он отошел от окна и помог генералу надеть мундир.

Клос оказался в штабе случайно. Он прибыл в городок одним из последних самолетов, успевших вылететь из окруженного Берлина. Переполненный офицерами, которым удалось получить фиктивные предписания для следования в не существующие уже в большинстве случаев воинские части, он благополучно приземлился на аэродроме небольшого городка на западе Германии. На попутной грузовой машине Клос добрался до центра города, где было по-мирному тихо. Клос подумал о том, что хорошо было бы сейчас на автомашине или хотя бы на мотоцикле выехать на восток, навстречу своим…

На стене, оклеенной объявлениями, его взгляд привлек яркий плакат:

«Никакой капитуляции. Сражаться до последнего солдата. Приказ фюрера — не уступать ни пяди земли, пока жив хоть один немецкий солдат. Выполним свой долг до конца. Смерть предателям и дезертирам! По моему приказу сегодня были повешены три изменника. Каждого предателя ожидает такая же участь.

Группенфюрер СС Вольф».

Значит, Вольф находится в этом городе! Это меняло все планы Клоса. Одно из последних заданий Центра в том и состояло, чтобы точно установить местонахождение некоторых военных преступников, которые должны были ответить за свои злодеяния перед польским судом. Вольф занимал в их числе одно из главных мест. «Значит, еще рано снимать немецкий мундир», — подумал Клос. Он должен выполнить последнее задание Центра.

…Клос без труда нашел штаб дивизии и представился генералу Вильману. Тот не задал ему никаких вопросов, а только сказал:

— Мне нужен офицер связи, и вы, господин Клос, останетесь здесь, при штабе.

Всю ночь, объезжая передовые позиции на мотоцикле, управляемом капитаном Клосом, генерал Вильман пытался разобраться, какими силами располагает вверенное ему воинское соединение, которое по штабным документам числилось дивизией. «Неужели он действительно собирается оборонять этот город?» — подумал Клос.

По данным разведки, американские войска находились в двадцати пяти километрах западнее города. Следовательно, сегодня или завтра они уже будут в городе.

— Куда поедем теперь, господин генерал? — спросил Клос.

Кивком головы Вильман указал направление. Клос включил мотор, мотоцикл резко рванул вперед. Оказавшись на небольшой треугольной площади около почты, генерал приказал остановиться. Вдали стояли несколько танков. Двое танкистов лежали в тени своих машин, окрашенных в зеленый цвет, другие, раздетые до пояса, обливались водой из шланга. Какой-то солдат, сняв нижнюю рубашку, внимательно осматривал ее швы, другой, подложив себе под голову кожаный шлем, грелся на весеннем солнце.

— Что случилось? Какого дьявола вы здесь стоите? — закричал Вильман.

— А тебе-то что, дерьмо ты эдакое, — раздраженно ответил один из танкистов. Но, заметив генеральские погоны, мгновенно поправился: — Извините, господин генерал, — «дерьмо» — это не к вам.

— Клос! — приказал генерал, не оборачиваясь. — Прошу записать имя и звание этого негодяя.

— Ну, капитан, пишите. Полковник Лейтцке, командир танковой бригады, состоящей в данный момент из пяти «тигров», награжденный Железным крестом с «Дубовыми листьями», трижды раненный, — с издевкой засмеялся танкист. — Что же вы не пишете?

— Если вы сейчас же не уберетесь с этого места, — продолжал кипятиться Вильман, — я прикажу расстрелять вас без суда!

— Уберемся, — ответил тот неожиданно спокойно и устало, вытер ладонью лицо, размазывая копоть. — Сейчас прикажу своим людям залить водой баки танков. И если моторы заведутся, то тронемся. У нас нет ни капли бензина…

Вильман понимающе посмотрел на полковника и, не сказав ни слова, направился к мотоциклу.

Выехали на главную улицу и увидели нескольких бегущих подростков в форме гитлерюгенда, каждый из которых держал в руках тяжелый фаустпатрон. Клос проскочил мимо них на полном ходу и въехал на тротуар, преграждая бегущим путь. Старшему пареньку было около шестнадцати лет, остальным не более тринадцати-четырнадцати.

— Куда спешите? — спросил их Клос.

— Получили приказ не допустить американцев к мосту, — вытянувшись, ответил старший. — Кажется, в предместье уже появились американские танки.

— Возвращайтесь обратно, — сказал им спокойно Клос. — Я отменяю полученный вами приказ. Кто вам его отдал?

— Группенфюрер Вольф! — выпалил старший. — Приказано сражаться до последнего солдата.

— Я командующий обороной этого города, — вмешался генерал Вильман, — а вы еще не солдаты, вы только кучка сумасбродных щенков. Ваши фаустпатроны уже не спасут положения. Самое большее, что может случиться, — так это то, что танки противника сделают из вас мармелад. Возвращайтесь немедленно по домам, и чтобы никто из вас не посмел высунуть и носа на улицу!

— Но ведь это приказ фюрера… — запищал маленький очкарик.

— Считаю до трех, — сказал Клос. — Положите фаустпатроны к стене — и быстро по домам. В противном случае, — отцовским жестом он начал расстегивать пряжку ремня, — каждый из вас получит десять ударов по заду.

Пареньки в испуге клали фаустпатроны к стене. Одни это делали с некоторым колебанием, другие — с явным облегчением.

Генерал Вильман смотрел на что-то висящее в разбитой витрине магазина. Потом он резко отвернулся. Клос увидел солдатские ботинки. Переведя взгляд выше, он увидел, что на крюке висел человек в поношенном мундире фельдфебеля. Кто-то содрал с его мундира погоны, оторвал гитлеровского орла над карманом. К грязным ботинкам была прикреплена бирка с надписью: «Повешен по приказу группенфюрера Вольфа. Такая же участь ожидает всех дезертиров».

Клос нажал на педаль — мотоцикл рванулся вперед. Но через несколько секунд мотор начал работать с перебоями и наконец совсем заглох.

— Кончился бензин, господин генерал.

Вильман понимающе кивнул головой, вылез из коляски и медленно побрел к зданию, где располагался штаб.

Когда вошли в кабинет, генерал, не снимая кожаного пальто, бессильно опустился в кресло. Потом взял бутылку спиртного, налил полстакана, залпом выпил и обратился к Клосу:

— Вы знаете этого Вольфа?

— Нет, — ответил Клос. — Видимо, он только вчера прилетел из Берлина.

— Ведь вы тоже прибыли из Берлина, — сказал генерал и, задумавшись, замолчал на некоторое время. Потом, придвинув Клосу бутылку и стакан из толстого стекла, добавил: — Похоже, что он хочет оборонять этот город.

— Американцы находятся не более чем в пятнадцати километрах отсюда, — проговорил Клос, — а если верить тому, что говорили те сорванцы с фаустпатронами, то, по-видимому, уже вскоре появятся их парламентеры. Если в это время раздастся хоть один выстрел…

— Хватит! — крикнул Вильман, неожиданно сорвавшись с места. Он ударил кулаком по столу так, что зазвенело стекло. — Хватит этого свинства! Я сыт по горло!.. Больше не раздастся ни одного выстрела! — Генерал несколько раз прошелся из угла в угол, потом остановился около радиоприемника и машинально повернул ручку включателя.

— Можно ли договориться со штабом армии, Клос? — спросил генерал.

— Радисты со вчерашнего дня пытаются установить связь. На нашей волне работает какая-то русская радиостанция, — ответил Клос.

— Тогда я сам приму решение! — сказал Вильман так твердо, как будто решение уже было принято им давно. Он хотел еще что-то сказать, но внезапно умолк и усилил громкость передачи.

— «Говорит радиостанция „Гамбург“! Внимание! Внимание! Говорит радиостанция „Гамбург“! — услышали они голос, доносившийся из радиоприемника. — Мы обращаемся к Германии, ко всему немецкому народу, к солдатам и всему гражданскому населению. Через минуту будет передано важное правительственное сообщение…»

Грянули барабаны и трубы. Клос узнал первые такты седьмой симфонии Брукнера. На фоне постепенно утихающей музыки опять послышался голос диктора:

— «Сегодня рано утром покончил с собой фюрер немецкого великого рейха Адольф Гитлер. Он погиб на боевом посту, сражаясь до конца против большевизма. Погиб, как подобает солдату, обороняя с оружием в руках столицу Германии — Берлин. Согласно завещанию фюрера, власть принял адмирал Дениц. Гросс-адмирал Дениц с сегодняшнего дня является президентом рейха. Доктор Геббельс назначен канцлером, рейхслейтер Борман стал председателем национал-социалистской партии, а Зейс-Инкварт — министром иностранных дел…»

Треск атмосферных разрядов заглушил слова диктора.

— Ну вот и конец, — проговорил генерал Вильман. — Конец, — повторил он еще раз. — Я приму все условия американцев. Впрочем, они поставят только одно условие: безоговорочную капитуляцию.

— А пока появится их парламентер, группенфюрер Вольф успеет послать на смерть еще несколько сот солдат, — отозвался Клос. — В городе осталось еще достаточно уличных фонарей, на которых можно повесить солдат, уже по горло сытых этим адом.

Вильман не слышал последних слов Клоса.

— Конец. Такой бесславный конец… — прошептал генерал. — Ни один немец, — сказал он, обращаясь уже к Клосу, — не погибнет больше в этом городе. Даю вам, Клос, честное слово. — Подойдя к столику, он наполнил стаканы. — А сейчас, — сказал он, — я хотел бы вас кое о чем попросить. Конечно, я мог бы вам приказать, но хочу, чтобы вы восприняли это как мою просьбу. Прошу вас собрать побольше людей с оружием, всех, кого только можно. Возьмите тех танкистов около почты и саперов, которые расположились перед костелом Святого Себастьяна. Они пойдут с вами, если вы объясните им, в чем дело. Окружите большое красное здание около кафедрального собора — там сейчас находятся все из СД, там должен быть и группенфюрер Вольф. Необходимо сделать все возможное, чтобы не дать им скрыться. Ясно?

— Так точно, — ответил Клос. — Все ясно, но только уже поздно.

Вильман вопросительно посмотрел на него:

— Смерть фюрера освободила нас от присяги. Я подпишу капитуляцию города и выдам их американцам. Я должен помешать Вольфу и дальше творить безумства. Это будет мой личный презент для янки. Рано или поздно они должны будут понять, что вермахт всегда был против этих бешеных гитлеровских псов.

— Всегда ли? — Клос не скрывал уже иронии. — Может быть, только с тех пор, как стало известно, что война проиграна?

 

2

Они сидели вчетвером в подвале здания гестапо, куда в течение последних одиннадцати лет бросали измученных заключенных, обреченных на смерть или высылку в концентрационный лагерь. Подвал мог быть последним редутом обороны в этом городе. Они понимали, что выбраться из города уже невозможно. Правда, предусмотрительный штурмбанфюрер Олерс спрятал в нише за батареей центрального отопления несколько солдатских мундиров вермахта, хотя понимал, что вряд ли представится возможность воспользоваться ими.

Эсэсовец в клеенчатом плаще с трудом протиснулся сквозь узкую дверь, наполовину заваленную мешками с песком.

— Господин штурмбанфюрер, — обратился он к Фаренвирсту, — честь имею доложить…

— Кончай с этими глупостями и забудь наши прежние звания! Понял?

— Солдаты вермахта окружили здание, — продолжал докладывать эсэсовец. — Они блокировали главный выход.

Вормитц жестом отпустил эсэсовца.

— Что мы предпримем? — обратился Вормитц к своим товарищам.

— Генерал Вильман решил выслужиться перед американцами, — недобро усмехнулся Олерс.

— Это точно, — кивнул в знак согласия Вормитц. — Но как бы там ни было, мы должны немедленно что-то предпринять. Что вы скажете на это, господин фон Любоф?

— Думаю, что мы слишком поспешили с теми пленными. Если Вильман выдаст нас американцам, мы еще поплатимся за это.

— Что вы плетете, Любоф? — с раздражением произнес Вормитц. — Вы же знаете, что это был приказ группенфюрера Вольфа. Что же касается расстрела пленных, то группенфюрер Вольф лично был исполнителем этой акции. Мы к этому не имеем никакого отношения. Вы поняли меня?

— Конечно. Мы выполняли только приказы и не должны отвечать за наших шефов. Пусть ищут Вольфа.

— Пусть ищут! — засмеялся Олерс. — Он у них значится в списках так называемых военных преступников. Суд, а потом смертный приговор.

— Сначала его надо найти, — прервал Вормитц. — А это не так-то просто. Не думаете ли вы, господа, что шофер, который привозил его с аэродрома, — эсэсовец при этом скривил губы в усмешке, — должен бесследно исчезнуть? Американцы могут из него выбить все, что ему известно о группенфюрере Вольфе.

— Я возьму это на себя. — Фон Любоф поднялся с ящика, на котором сидел, вынул из кобуры пистолет и направился к двери. — Дорогие друзья, — добавил он, уходя, — по моему мнению, в данной ситуации сопротивление бессмысленно. Нужно спасаться, другого выхода я не вижу.

— Ты прав, — кивнул Фаренвирст. — Вывесим белые флаги и — никаких геройских жестов. Продемонстрируем американцам свою лояльность, Расскажем им все, что знаем о группенфюрере Вольфе. У нас нет серьезных причин и дальше укрывать его.

 

3

Клос посмотрел из окна на квадратный двор бывших армейских казарм. Американский офицер стоял на ступеньках своего джипа и принимал «парад» немецких солдат с ведрами и метлами в руках. Он подал рукой сигнал, и они двинулись в его сторону, браво чеканя шаг. Отряд остановился перед машиной американского 1-го лейтенанта.

Клос отвернулся. Вид унижения этих недавних убийц в шинелях не радовал его так, как он этого ожидал. «Очень быстро, — подумал он, — это стало повседневным ритуалом».

Четыре дня назад, выполняя последний приказ генерала Вильмана, Клос с отрядом солдат вермахта окружил красное здание около кафедрального собора, а сегодня… Он невольно мысленно возвратился к тем незабываемым дням.

…Генерал Вильман в окружении своего штаба перед выставленным на середину площади столом ожидал американцев, которые должны были принять у него капитуляцию гарнизона. Встретив офицеров армии-победительницы, он отстегнул ремень с пистолетом и подал их американскому капитану, который не знал, что с ними делать. Началось разоружение гарнизона; на площади рос штабель винтовок и автоматов, фаустпатронов и пистолетов… Солдаты даже не пытались скрыть свою радость, что наконец-то кончилась эта бойня и они остались живы. Но больше всего потряс Клоса тот момент, когда из-за угла дома показался первый американский танк. Как только он появился на площади, как будто по команде из всех окоп показались белые флаги, сделанные из скатертей и простынь, прикрепленных к палкам, удилищам, рукояткам от половых щеток.

«Стоило, — подумал тогда Клос, — пережить войну хотя бы для того, чтобы увидеть сегодняшний позор Германии».

Это было четыре дня назад. Еще позавчера были слышны до поздней ночи радостные крики и песни солдат. Американцы праздновали победу. Не так представлял себе Клос этот день. Он думал, что будет среди своих. Конечно, он мог бы без особого труда избежать плена и в первые же часы после вторжения американцев перебраться на Лабу. Его отделяло от нее всего лишь восемнадцать километров. Хотя Клоса и тянуло к своим, он решил оставаться здесь. Пребывание в этом лагере для военнопленных, где разместили всех, невзирая на ранги, — солдат и офицеров вермахта и СС, а также несколько штатских, в том числе бургомистра и крайслейтера, — предоставляло ему, Клосу, пожалуй, единственный шанс разыскать группенфюрера Вольфа.

Из нескольких случайно услышанных разговоров между Олерсом и Фаренвирстом он понял, что Вольф находится здесь, в лагере. Но странным было то, что, как выяснил Клос, ни один из офицеров никогда не видел группенфюрера.

Клос снова посмотрел в окно.

Он видел, как поднялся шлагбаум главных ворот и негр-часовой в белой каске пропустил во двор автомашину. Из комендатуры выбежал 1-й лейтенант Левис и бросился пожимать руки двум офицерам, вылезавшим из тесной машины.

Клос отошел от окна и направился в зал, где разместились военнопленные немецкие офицеры. Он растянулся на своих нарах, не обращая внимания на приятельское приветствие полковника-танкиста, того самого, который два дня назад так неучтиво обошелся с генералом Вильманом. Старик до сих пор был обижен на него, но полковника Лейтцке это мало трогало.

— Вы не могли бы составить мне партию, господин Клос? — обратился к нему полковник.

— Может быть, но немного попозже, — ответил капитан.

— Хандрите? — спросил полковник. — Лучшее средство против хандры — это сыграть партию в шашки.

Лейтцке в первый же день смастерил доску, на которой нарисовал черно-белые клетки, собрал пуговицы от мундиров (единственное, что можно было найти в избытке в лагере) и теперь мучил всех, приглашая составить ему партию, поскольку играл он неважно, постоянно допуская одни и те же ошибки.

— Нам нельзя поддаваться отчаянию, — сказал он с напыщенным видом, подражая старческому хрипловатому голосу генерала Вильмана. — Мы должны думать о будущем Германии.

— Хорошо, что вы помните об этом, господин Лейтцке, — услышал Клос за спиной. В дверях стоял генерал Вильман, которому американцы возвратили ремень, как только он был назначен ими комендантом лагеря.

— Старый идиот, — проворчал Лейтцке и повернулся спиной к Вильману.

Генерал сделал вид, что не расслышал его слов.

— Капитан Клос, — сказал он, — я хотел бы с вами поговорить, но предпочел бы… — Генерал выразительно посмотрел на отвернувшегося полковника.

— Если речь идет о вашем вчерашнем предложении, господин генерал, то я заранее хочу сказать, что не согласен.

Вильман, когда американский офицер предложил ему принять функции коменданта лагеря, тотчас же обратился к Клосу с предложением быть его офицером связи. Он считал, что ему, немецкому генералу, неловко лично поддерживать связь с каким-то там 1-м лейтенантом, хотя бы даже и армии-победительницы.

Клос сразу же отклонил его предложение, однако Вильман не обиделся на него. Почти два дня он провел в обществе капитана и проникся к нему симпатией.

— Нет, Клос, — сказал он, — я не намерен возвращаться к тому предложению, но был бы весьма рад, если бы вы согласились пойти со мной прогуляться.

— В этом нет надобности. — Лейтцке медленно встал и почесал заросшую грудь. — Можете говорить здесь, я пойду немного проветрюсь. — Он вынул из-под подушки шашечную доску, мешочек с пуговицами и самым неожиданным образом пристукнул каблуками перед Вильманом. — Господин генерал, прошу вас позволить мне отлучиться! — отчеканил он, отдавая честь. Потом хрипло рассмеялся и выбежал.

Вильман тяжело опустился на нары полковника Лейтцке и с грустью покачал головой.

— Поверьте мне, господин Клос, это был отличный офицер. Жаль, что он так теряет голову… Я хотел бы с вами поговорить по весьма серьезному делу, которое не дает мне покоя.

— Я вас слушаю, господин генерал, — ответил Клос.

— Вы, наверное, помните — это было в тот день, за два часа до нашей капитуляции, — я приказал вам окружить здание гестапо? Тогда вы говорили о каких-то военнопленных, которые работали на фабрике по изготовлению армейской амуниции…

— Да, разумеется. — Клос присел рядом с генералом.

— Но в этом лагере кроме русских, поляков и итальянцев были также и англичане… — Генерал внезапно замолчал.

— Это имеет какое-либо значение? — прервал затянувшуюся тишину Клос.

— Да, — ответил генерал. — То, что в этом лагере были англосаксы, усложняет наше положение и представляет нас в невыгодном свете.

Клос вопросительно посмотрел на генерала.

— Разве вам неизвестно, господин капитан, что этих пленных, всех до одного, уничтожили за три часа до прихода американцев? Потом их свалили в общий ров, присыпали тонким слоем земли, таким тонким, что два десятка солдат из нашего лагеря, которых сегодня рано утром доставили туда на грузовиках, сумели за пять часов откопать пятьсот трупов.

— Грубая работа! — сорвался с места Клос. — Как они могли, эти идиоты, поступиться чисто немецкой аккуратностью в этом деле?! Почему они не исключили из группы славян господ англосаксов? Убить, черт их побери, поляков и русских, это еще куда ни шло, а вот англичан!.. Это действительно ставит нас в невыгодное положение.

— Клос, — прервал его Вильман, — вы меня не поняли. Я, наоборот, осуждаю это преступление.

— Вы всегда это осуждали или только сейчас?! — спросил его Клос.

— Я никогда не позволял себе делать то, что противоречило законам войны, и не отдавал, приказов о расстреле военнопленных, — взволнованно проговорил Вильман.

Клос постепенно успокоился. Он был зол на себя за то, что не смог сдержаться и проявил излишние эмоции. Еще минута — и он себя бы выдал. И уж тогда наверняка не смог бы разыскать группенфюрера Вольфа.

— Извините, господин генерал, нервы… Я очень устал.

— У всех нас теперь надорванные нервы, мой мальчик, — по-отечески тепло сказал Вильман и положил руку на его плечо.

— Приказ о расстреле военнопленных отдал группенфюрер Вольф? — спросил Клос.

Генерал в подтверждение кивнул головой.

— Теперь мы должны думать о будущем нашего народа, о будущем Германии, — сказал он.

— Что вы намереваетесь делать, господин генерал? — уже по-деловому спросил Клос.

— Мы скоро будем им нужны, — продолжал философствовать Вильман. — Мы им, а они нам.

— О ком вы говорите? — Клос понимал, кого имеет в виду генерал, но он хотел услышать ответ.

— О них, — пренебрежительно кивнул Вильман на окно, за которым стоял американский военный полицейский в белой каске. — Я говорю об американцах. И поэтому, — добавил генерал, — мы должны выглядеть перед ними как можно чище, лояльней. Нам необходимо отречься от таких, как Вольф. Вермахт, — вдруг заговорил он высокопарным тоном, — не расстреливал военнопленных. Это делали военные преступники, такие, как Вольф…

«Ведь знает, что это не так, — подумал Клос, — но красивыми фразами пытается заглушить угрызения совести».

— Я думаю, нам надо помочь американцам найти группенфюрера Вольфа, который, как я предполагаю, находится в этом лагере. Мы должны им его выдать. Но нужно, чтобы это исходило не только от меня, но было решением всего офицерского корпуса. Что вы скажете на это, Клос?

— Вы когда-нибудь видели Вольфа? Вам известно хотя бы, как он выглядит? — Клосу была необходима любая, даже минимальная, информация о группенфюрере. Для этого он здесь и остался.

— Нет, — ответил генерал, — я никогда его не видел.

— А может быть, вам известно, господин генерал, под каким именем он числится здесь, в лагере, и какой на нем мундир?

— Не имею понятия, — ответил генерал. — Но я думаю, что мы должны вместе его разыскать. И тогда…

Открылась дверь. Полковник Лейтцке возвращался в зал со своей шашечной доской. Ему, видимо, так и не удалось найти партнера.

— Ну и как, господа, обсудили все свои секреты? Быстро же вы договорились выдать их американцам. Приехали какие-то два молокососа, от которых за километр смердит разведкой. Они уже собрали всех офицеров внизу. Мне приказано передать, что они с нетерпением ждут вас. Вызывают по списку — одного уже начали допрашивать. Штурмбанфюрера Фаренвирста, если я не ошибаюсь.

— Пойдемте, Клос, — сказал Вильман, поднимаясь с нар. — Странные манеры у этих американцев. Они должны были начать допрос с меня — я имею высшее офицерское звание в этом лагере.

— Нужно было меня расстрелять там, около почты, — вмешался Лейтцке. — Тогда бы вас, господин генерал, вызвали в первую очередь, так как их прежде всего интересуют военные преступники.

 

4

Двое американцев, приехавшие на автомашине, — Робертс и Карпинский — были представителями службы безопасности. Об этом они сообщили 1-му лейтенанту Левису, который встречал их у двери комендатуры.

— Нас прежде всего интересуют военные преступники, — подчеркнул цель визита Карпинский.

— О'кей! — понимающе ответил Левис. — Меня предупредили о вашем приезде. Большой зал и прилегающие к нему комнаты в вашем распоряжении.

— Вы приготовили к нашему приезду что-нибудь кроме комнат? — спросил Робертс.

— Найдется пара бутылочек еще из старого запаса, — улыбаясь ответил Левис, но, заметив, что прибывшие офицеры не склонны к шуткам, сразу же переменил тон: — Вам, видимо, уже известно о раскопках в лесу за фабрикой?

— Мы еще поговорим об этом! — оборвал его Карпинский.

— Офицеры размещены в том крыле. В остальных помещениях — солдаты, — докладывал Левис. — Однако не исключено, что среди рядовых могут скрываться и офицеры, которые сменили свои мундиры. Возможно, что это офицеры СС.

— Все может быть, — ответил Карпинский. — Этим мы займемся позднее. Надеюсь, у нас полный комплект местной СД?

— Да. Генерал Вильман сделал из них букет и преподнес его нам в подарок. За это он получил благодарность: мы назначили его немецким комендантом лагеря.

— Начнем со старших офицеров, — сказал Карпинский. — У вас есть список?

— Да. Прошу вас пройти в мою комнату. Кстати, может быть, выпьете по рюмочке?

— Можно, но только по одной, — ответил Карпинский.

— Ты очень спешишь добраться до этих убийц, — с оттенком иронии произнес Робертс.

— Прежде всего меня интересует один из них! — резко бросил Карпинский. — Если только он находится в этом лагере…

— Вы имеете в виду группенфюрера Вольфа? — вмешался Левис. — А не стоит ли объявить в лагере, что тот, кто его укажет, получит вознаграждение?

Но идея Левиса не получила одобрения у прибывших офицеров.

Первым, кого вызвали на допрос, был штурмбанфюрер СД Фаренвирст. Немец вошел в сопровождении солдата военной полиции.

— Фамилия, имя, звание? — отрывисто спросил Робертс.

Он был зол на Карпинского за то, что тот не захотел поддержать предложение Левиса перенести допрос на вечер. После осмотра выкопанных изо рва трупов он имел только одно желание — напиться.

— Фаренвирст Отто, штурмбанфюрер.

— С какого года в партии?

— С 1933-го, в СС — с 1936-го.

— Семейное положение?

— Женат, шестеро детей.

— Прохождение службы?

— В тридцать шестом переведен из СА в СС, в сороковом — в СД. Во время войны находился только в России и Польше.

— Хватит! — прервал его Карпинский. — Скажите, вы знали группенфюрера Вольфа?

— Так точно! — быстро ответил немец, как будто ждал этого вопроса.

— Опишите его наружность!

— Блондин, с вытянутым лицом, худощавый, без особых примет, — охотно докладывал Фаренвирст. — Рост около 180 сантиметров, возраст — не более сорока.

— Он в лагере?

— Не знаю, я его не видел. В лагере находятся сотни людей.

— Ты лжешь! — крикнул Робертс. — Отвечай! Он скрывается под другим именем? В чужом мундире?.

— Не знаю, — ответил тот с безразличным видом.

— Об этом тебе тоже ничего не известно? — Карпинский бросил на стол пачку фотоснимков состоявшейся утром эксгумации трупов военнопленных, расстрелянных фашистами.

— Нет, неизвестно, понятия не имею, — прошептал гестаповец.

— В городе было пятьсот военнопленных. Что с ними случилось?

— Я не занимался рабочими-иностранцами.

— Однако тебе известно, что они работали на фабрике по изготовлению амуниции?

— Могу только еще раз заявить, что лично я не имел никакого отношения к этим иностранцам. Я выполнял только приказы своего непосредственного начальника группенфюрера Вольфа.

— Кто занимался военнопленными? — спросил Карпинский. Слово «занимался» он произнес с особой интонацией.

— Я не смогу ответить на этот вопрос.

— Советую тебе хорошо подумать, Фаренвирст. В твоих же интересах помочь нам найти вашего шефа.

— У него тоже было начальство, — сказал уходя Фаренвирст Карпинскому. — Я заранее знаю, как все будет, когда мы наконец поймаем его. Он также будет говорить, что выполнял приказы.

Когда Фаренвирст скрылся за дверью, Робертс недовольно процедил:

— По-моему, ты слишком увлекаешься розысками этого Вольфа. Может быть, потому, что те, расстрелянные, в большинстве своем поляки и русские?

Карпинский только пожал плечами. Он не чувствовал себя поляком, почти не знал языка своих предков, хотя его отец неплохо говорил по-польски. Он разыскивал бы группенфюрера Вольфа с неменьшим рвением, если бы расстрелянные военнопленные были, например, суданцами. Карпинский не мог понять, для чего немцы расстреляли этих военнопленных за несколько часов до капитуляции города и за три дня до окончания войны. Чудовищность этого преступления, его бессмысленность выходили за рамки здравого смысла. Он знал, конечно, что Вольф занесен в списки военных преступников и его выдачи добиваются прежде всего русские и поляки, ибо именно в Восточной Польше и на Западной Украине он совершил наиболее тяжкие свои злодеяния.

Сначала Карпинский и Робертс вместе допрашивали военнопленных. Однако они пришли к обоюдному согласию, что процесс предварительных допросов можно значительно ускорить, если вести эту работу отдельно друг от друга.

Робертс перешел в соседнюю комнату, а всегда готовый к услугам 1-й лейтенант Левис быстро подыскал ему среди своих парней такого, который мог вести протоколы допросов.

Уже через несколько часов американские офицеры установили невероятный факт. Из более чем ста допрошенных эсэсовцев только четверо лично видели группенфюрера Вольфа и могли описать его внешность. Это были Фаренвирст, Вормитц, Олерс и Любоф.

Карпинский приказал Левису усилить охрану лагеря: если Вольфу донесут, что им усиленно интересуется американская разведка, этой ночью он может попытаться скрыться. А завтра с самого утра он, капитан Карпинский, специально займется всеми теми, кто хоть немного похож на Вольфа согласно описанию его примет, полученных от четырех гестаповцев.

Удивительное совпадение в подборе слов при описании примет Вольфа, которыми пользовались те четверо офицеров СС на допросе, не внушало ему доверия. Не исключено, что они сговорились между собой давать ложные показания, касающиеся наружности шефа, чтобы его скрыть. Как еще можно объяснить факт, что никто, кроме них, не видел Вольфа и не мог описать его внешность. Шофера, который ездил на аэродром за группенфюрером, нашли в одной из комнат здания гестапо с простреленным затылком. Это также не могло быть случайностью.

— У меня есть кое-что интересное для тебя, — проговорил возбужденно Робертс, входя в комнату Карпинского. — Приказ о расстреле пятисот военнопленных отдал лично группенфюрер Вольф.

Карпинского весьма заинтересовало сообщение Робертса. Вместе с тем он заметил, что немецкий офицер в звании капитана, которого он вызвал на допрос, внимательно прислушивается к их разговору. «Может быть, он что-нибудь знает о Вольфе? Нужно будет его хорошенько потрясти», — решил Карпинский.

— К сожалению, он не видел его, — продолжал Робертс. — Это офицер связи. Он случайно был на линии, когда Вольф разговаривал с каким-то офицером из батальона охраны лагеря. Он слышал только его голос и, к сожалению, не помнит даже имени офицера, который разговаривал с Вольфом. Офицер не хотел выполнять приказ без письменного подтверждения, но Вольф резко оборвал его и приказал сейчас же уничтожить военнопленных, а письменное подтверждение обещал немедленно послать с мотоциклистом… Это все, что удалось узнать.

— Не так уж много, — проговорил на чистом английском языке немецкий офицер. — Итак, господа, вы пока не нашли никого, кто бы видел группенфюрера Вольфа?

Американцы посмотрели на него с таким удивлением, как будто он свалился с луны.

— Может быть, вы, капитан, тоже его разыскиваете? — спросил наконец Карпинский.

— Удивительно то, — продолжал немец, — что никто не видел Вольфа.

— А те четыре эсэсовца? — не согласился с ним Робертс.

— Фаренвирст, Олерс, фон Любоф и Вормитц, да? Этого следовало ожидать, — ответил немец.

— Извините, — вмешался Карпинский, — кто здесь задает вопросы? Кто вы, собственно говоря? Ваше имя, капитан?

— Ганс Клос.

— Вы прекрасно говорите по-английски, — проговорил Робертс и предложил немецкому капитану сесть. — Из абвера?

— Так точно.

Робертс достал сигареты.

— Может быть, закурите, господин капитан? В данный момент мы являемся как бы коллегами, хотя не так давно боролись друг против друга. Вы армейский специалист, а мы ценим хороших специалистов. Я надеюсь, что мы получим от вас немало интересных сведений.

— Не думаю, — вежливо отклонил Клос это предложение. — Я могу быть вам полезным лишь в том деле, о котором вы только что говорили.

— Вот и хорошо. Считаю, мы с вами договорились, — сказал Робертс. — Где вы служили?

— В основном в Польше и в России, в связи с тем что… — Клос на мгновение заколебался: он не хотел сообщать американцам о себе ни на йоту более того, чем требовала необходимость. — В связи с моим знанием славянских языков, — закончил он.

— Вы имели неплохую разведывательную сеть на Востоке, не правда ли?

— Да, — ответил Клос. — Мы имели самую мощную армию, правили всей Европой; у нас был фюрер…

— Поговорим лучше о делах вашей разведки. Как у вас с памятью? — прервал его Робертс.

— Не очень хорошо, — пробормотал Клос. И подумал, что той информации, которая им так нужна, они наверняка от него не получат.

— В этом далеко не лучшем мире, — сказал Робертс, — ничего не делается быстро и задаром. Я прекрасно понимаю, господин капитан, что вашу память необходимо освежить. Я не думаю, что вам нравится долгое пребывание в этом лагере…

Воцарилась тишина. Карпинский, делая вид, что перебирает какие-то бумаги на письменном столе, с нескрываемой недоброжелательностью посмотрел на своего коллегу.

— Я думаю, что мы еще поговорим с капитаном на интересующую тебя тему, — остановил он Робертса. — А сейчас я предлагаю заняться другим.

— Группенфюрером Вольфом? Мне также хотелось бы поговорить на эту тему, — вставил Клос. — Хотя сейчас…

— А вас пока никто не спрашивает, чего вы хотите, — прервал его Карпинский.

Он почувствовал к этому немецкому офицеру ничем не объяснимую симпатию и не хотел рвать ту тоненькую нить доверительности, которая возникла между ними. Карпинский был зол на себя за то, что дал возможность втянуть себя в этот бесполезный разговор с немецким офицером, а еще больше на Робертса, который, конечно, не мог отказать себе в удовольствии продемонстрировать свою политическую дальнозоркость. Они не раз яростно спорили об отношениях с Россией в послевоенное время. Карпинский верил в идею Рузвельта о дальнейшем сотрудничестве двух великих держав, Робертс был ее ярым противником. «Мы помогали России, чтобы она победила Германию, но кто поможет нам справиться с Россией?» — обычно говорил он.

— Капитан Клос, знали ли вы группенфюрера Вольфа? — спросил Карпинский.

— К сожалению, нет.

— Почему «к сожалению»?

— Вольф — военный преступник. Он отдал приказ о расстреле польских и советских военнопленных.

— А также нескольких десятков итальянцев и англичан, — вставил Робертс.

— Прежде всего это были русские и поляки.

— Значит, вы знаете и об этом? — удивился Карпинский. — Откуда?

— Я пытался помешать этому преступлению, но, к сожалению, опоздал: приехал в лагерь через два часа после этой бойни. Я предлагал генералу Вильману начать с лагеря военнопленных, а потом уже захватить здание гестапо. Но Вильман настоял на своем. Он боялся, что если мы начнем с лагеря, то упустим гестаповцев и тогда вряд ли уцелеем.

— Мне кажется, — улыбнулся Робертс, — что вы являетесь противником гитлеровцев. С каких это пор?

— Вольф, — спокойно продолжал Клос, как будто бы не расслышав его вопроса, — вероятно, находится в этом лагере. Те четыре эсэсовца, о которых вы здесь упоминали, наверняка знают, под каким именем он скрывается. А может быть… — Клос заколебался и умолк.

— Я не уверен, что Вольф находится в этом лагере. В панике, которая охватила город в первые часы после нашего вступления, он мог легко ускользнуть. Но для чего вы, господин капитан, пытаетесь разыскать Вольфа? Может быть, это старые счеты абвера с гестапо? — допытывался Робертс.

— Я полагал, что он вам необходим больше, чем мне, — спокойно ответил Клос.

— Что это, предложение о сотрудничестве? — Робертс не скрывал иронии. — Мы готовы принять его, но не только по вопросу, касающемуся Вольфа. Надеюсь, вы меня поняли, господин капитан?

— Вы, господин Клос, упомянули о какой-то возможности, но до конца ее не раскрыли. Вы говорили также о тех четырех эсэсовцах, которые уже давно знают Вольфа и… — начал Карпинский.

— Понимаю, — прервал его Клос, — но я не имею никаких доказательств. Это только мое предположение. Хотя, может быть, один из них все-таки Вольф?

— А может быть, Вольф — это вы? — рассмеялся Робертс. — Вы соответствуете тому описанию, которое они дали. Ну хватит! — Он стал серьезным. — Мы остановились на вашем предложении о помощи в деле Вольфа. Но прошу вас, Клос, не забывать также о том, чего мы касались до этого. И советую вам, господин капитан, отнестись ко всему тому, о чем мы здесь говорили, со всей серьезностью. А теперь возвращайтесь к себе.

После ухода Клоса Робертс послал мотоциклиста за пивом.

— Мы должны немного отдохнуть, — сказал он Карпинскому. А потом, открывая консервную банку, спросил напрямик: — Как тебе понравился этот Клос из абвера?

— Кто знает, может быть, он действительно хотел нам помочь в розыске Вольфа? — в свою очередь спросил Карпинский. — Как ты думаешь, Робертс?

— Помнишь тот указатель, который приказал поставить старик Паттон, когда мы перешли голландскую границу: «Внимание, вы пересекли границу европейской цивилизации. С этого места начинается страна варварства». Ты страдаешь манией преследования. Этот Вольф не выходит у тебя из головы. Рано или поздно мы его найдем. Он от нас никуда не уйдет. Но нельзя забывать и о других, не менее важных делах. Этот капитан абвера хочет нам слишком дорого продать себя, а может быть…

— Что ты имеешь в виду?

— Немцы недооценили славян и их разведку. За это они дорого заплатили.

— Это ты, Робертс, страдаешь манией преследования, — улыбнулся Карпинский. — Допускаешь, что офицер побежденной армии должен радоваться предложению о сотрудничестве с победителями. Может быть, он отъявленный фашист и ненавидит нас или просто ему все уже надоело… Такое может случиться и со мной, — сказал он, немного помолчав. — Долго здесь не выдержу. Осточертела мне эта работа.

— Ты преувеличиваешь, старик, — махнул рукой Робертс. Он встал, походил по комнате и добавил: — Ну что ж, продолжим. В зале нас ожидают около тридцати человек.

 

5

В течение двух часов немецкие офицеры, вызванные на допрос, давали обстоятельные показания, отвечая на все вопросы Робертса и Карпинского. Их лица были хмурые, иногда равнодушные, а подчас откровенно враждебные. Одним из последних, кого допрашивали в этот день, был полковник Лейтцке. Карпинский начал с вопроса, который задавал всем:

— Что вам известно о Вольфе?

— Только то, что он возглавлял местное гестапо и теперь его разыскивают. Я не имею никаких причин, — добавил он через минуту, — чтобы покрывать таких людей, как Вольф, Он опозорил честь немецкой армии.

— Жаль, господин полковник, что вы раньше не пришли к такому умозаключению, — заметил Карпинский.

Лейтцке молчал, внимательно присматриваясь к американским офицерам.

— Вы, очевидно, антифашист? — рассмеялся Робертс.

— Я никогда не любил Гитлера, но я офицер и обязан был выполнять приказы.

— Все вы теперь так говорите, — вставил Карпинский и обратился к Робертсу: — У тебя есть к нему еще какие-либо вопросы?

— Что вам известно, господин полковник, о Клосе? Где его встречали? Не заметили ли чего-нибудь особенного в его поведении? — спросил Робертс.

Не догадываясь о цели этих вопросов, Лейтцке ответил, что знает Клоса не так давно. Ему известно только, что он служил в Польше и в России, получил Железный крест, что в абвере было не столь частым явлением.

— Больше ничего? А что вы лично о нем думаете?

— Ничего, — ответил Лейтцке. — У меня нет о нем определенного мнения, так как он не был в моем подчинении.

Робертс посмотрел на полковника с иронией:

— Можете идти, на сегодня хватит. Пройдет не так уж много времени, и мы научим вас кое-чему.

Лейтцке встал по стойке «смирно», отдал честь американским офицерам и, пристукнув каблуками, скрылся за дверью. Они остались одни. Робертс разлил коньяк по стаканам.

— Выпьем, Карпинский! — сказал он. — Я только что разговаривал с генералом по телефону. В штабе был офицер из русского представительства. Он заявил, что, по их данным, в нашей зоне находится этот самый группенфюрер Вольф. Они располагают весьма точной информацией. Что ты думаешь об этом?

— Если он здесь, — ответил Карпинский, — то мы должны его найти.

— Конечно. Но откуда русские об этом узнали? Мы должны это установить.

Карпинский сел за письменный стол и начал перекладывать какие-то бумаги.

— Не могу забыть, — вдруг тихо проговорил он, — как выкапывали изо рва трупы военнопленных. Их изуродованные лица, окровавленные тела, изодранная в клочья одежда… Страшное зрелище. Зачем Вольф приказал это сделать?

— Мне кажется, — пренебрежительно заметил Робертс, — что ты, Карпинский, совершил непростительную ошибку, поступив на службу в контрразведку американской армии.

— А может быть, это ты, Робертс, допустил ошибку? — спокойно ответил Карпинский.

Робертс промолчал. Он подошел к окну и посмотрел на огромный двор, где 1-й лейтенант Левис муштровал своих подопечных. Перед ним стояли в строю военнопленные, вооруженные ведрами, щетками, метлами. Строй был такой ровный, подтянутый, что даже самому строгому капралу не к чему было бы придраться.

— На кра-ул! — кричал Левис.

Военнопленные поднимали перед собой метлы, щетки и ведра. Левис прохаживался вдоль строя с выражением крайнего удовольствия, пристально всматриваясь в застывшие лица военнопленных.

— Неплохо, неплохо, — бормотал он. — Из вас можно будет сделать людей. Наверное, когда-нибудь мы составим из вас целую армию.

Потом они бегали по двору, ползали по-пластунски, атаковали казарменные постройки.

— Левис неплохой парень, — заметил Робертс.

— Вымещает на них свою злобу, — сказал Карпинский, подходя к окну. — Это не метод воспитания.

— А какой бы ты предложил метод? — спросил Робертс. — Что бы ты с ними делал? Это они выполняли приказы Вольфа. Забыл?.. Может быть, ограничиться только тем, чтобы они вовремя вставали в строй? Или приказать готовить из них будущих капралов?

Лейтцке возвратился в казарму и застал там Клоса, наблюдающего в окно за забавами Левиса.

— Я уже насмотрелся на это, — проговорил Лейтцке. — Отвратительно. Унижает человеческое достоинство.

— А что может случиться с ними за этот час, — спросил Клос, резко отвернувшись от окна, — после стольких лет войны? А если бы вместо Левиса все это делал немецкий капрал, то, видимо, вы, господин полковник, были бы довольны.

Лейтцке молчал. Он присел на нары и старательно делил сигарету на три части.

— Давайте не будем об этом, Клос, — проговорил он. — Я прекрасно понимаю, что это было бы таким же свинством.

— С каких пор вы стали это понимать? После Сталинграда, где нас здорово потрепали?

— А вы, господин Клос, когда изменили свои взгляды? — спросил Лейтцке.

Клос молчал.

— Давайте вообще не будем говорить на эту тему, — предложил Лейтцке, подавая Клосу треть сигареты. — Война проиграна, но это еще не последняя война Германии. Мы не должны допускать, чтобы унижали немецких солдат. Они еще будут нам нужны.

— Какой вздор, — прервал его Клос. — То, что вы говорите, господин полковник, верно по отношению к солдатам, а не к бандитам и убийцам, которые почти сплошь составляют нашу армию.

— Я думаю, — возразил Лейтцке, — об очищении наших рядов от преступников.

— Не поздно ли?

— Нет, это никогда не поздно. Американцы разыскивают Вольфа. Его необходимо выдать им, чтобы к тем, кто — останется, относились так, как они того заслуживают. Мы должны узнать, где он находится и под каким именем скрывается.

— Вы тоже, господин полковник, — рассмеялся Клос, — хотите иметь в руках козырь, да?

— Нет, я хочу спасти честь немецкой армии.

— Вы шутите, полковник. Никто из нас теперь уже ничего не спасет.

 

6

Клос бродил по двору, по коридорам зданий, заглядывал в лица офицеров и солдат, слушал, о чем они говорят, угощал сигаретами. Кто же из них Вольф? Многие, переодевшись сейчас в солдатские мундиры, наверняка служили в СС и СД, убивали и отдавали приказы об убийствах, и Вольф легко мог укрыться среди них.

Карпинский продолжал допрашивать пленных немецких офицеров. Их ответы в большинстве своем были однообразны.

Американцы выходили из себя, теряя терпение и надежду узнать что-либо существенное о группенфюрере.

Вольфа видели только те четыре гестаповца, а они, казалось, только насмехались над теми, кто их допрашивал.

Штурмбанфюрер Олерс на большинство вопросов отвечал: «Не знаю».

— Я ведал только административно-хозяйственными делами. Мне ничего не известно о взрыве на фабрике. Вольф лично отдал об этом приказ.

— Какой невинный младенец! — кричал Карпинский. — А как был доставлен газ «циклон» в лагерь? Кто подсчитал, сколько потребуется газа и во сколько обойдется убийство каждого военнопленного?

— Я был лишь простым служащим, — стоял на своем Олерс. — Работал за письменным столом и занимался этим только теоретически.

— Ты, чиновничья крыса! Отвечай, под каким именем скрывается Вольф? — сорвался Карпинский.

— Не знаю.

— Ты же признался, что Вольф приехал из Берлина за два дня до капитуляции. Где он сейчас?

— Не знаю.

— Видел его?

— Очень редко. У меня было много работы. — В голосе Олерса звучала нескрываемая ирония.

— Говоришь, было много работы! — кричал Карпинский, уже не владея собой. — Ты подписывал смертные приговоры! За два часа перед нашим приходом ты подписал двадцать девять приговоров!

— Я не подписывал, — упорствовал Олерс. — Зачем вы на меня так кричите?

Карпинский вдруг почувствовал себя усталым и беспомощным. Этот человек, так же как и его друзья Вормитц, Любоф и Фаренвирст, ускользал, умело лгал, и не было способа заставить его говорить правду. «Может быть, посадить его в подвал гестапо, — подумал Карпинский, — и поступить с ним так же, как это делали они?..» Но он чувствовал, что не сможет этого сделать. С трудом владея собой, он продолжал задавать вопросы.

— Ты сказал, — снова начал Карпинский, — что Вольф блондин, с продолговатым лицом, около ста восьмидесяти сантиметров роста, в возрасте около сорока лет. Ты сможешь его опознать?

На лице Олерса появилась усмешка, которая мгновенно погасла.

— Отказываешься? Это будет тебе дорого стоить.

— Я не отказываюсь, — проворчал Олерс. — Но сначала покажите мне его.

Карпинский открыл дверь. В соседнем зале стояли несколько человек, которых он выбрал среди сотен пленных. Их внешний вид в какой-то степени совпадал с приметами Вольфа, о которых говорили гестаповцы.

— Который? — угрожающе бросил Карпинский.

Гестаповец молчал.

— Который?! — крикнул Карпинский. — Который из них?

— Клянусь, — ответил Олерс, — что среди них нет группенфюрера Вольфа.

В дверях стоял Робертс, с усмешкой наблюдая за этой сценой.

— Послушай, Олерс, — проговорил он, — тебе известно, сколько ты проживешь, если не покажешь нам Вольфа?

Гестаповец вдруг взорвался:

— Хотите меня уничтожить? Без суда и следствия, без приговора, без вины? Вы никогда не найдете Вольфа! Никогда!

— Теперь ты показал свое истинное лицо, — проговорил Карпинский. — Отправить всех обратно в лагерь! — приказал он и подошел к телефону: — 1-й лейтенант Левис? Когда будет готов карцер? У меня уже есть для вас первый клиент — штурмбанфюрер Олерс. На какое время? Пока не начнет говорить правду.

1-й лейтенант Левис также проводил допросы, но только по своей инициативе, называя это «частным переучетом на складе». Когда позвонил Карпинский, Левис беседовал с неким Фогелем, унтер-офицером вермахта. Доложив Карпинскому, что карцер будет готов дня через два, Левис приказал Фогелю подойти ближе к столу.

— Ну что, Фогель? — спросил он. — Что мне с тобой делать? — Его забавляло перепуганное лицо пленного.

— Не могу знать, господин офицер, — тихо произнес немец.

— Ты утверждаешь, что твое имя Фогель и ты являешься унтер-офицером вермахта?

— Так точно.

— Повтори еще раз это.

— Я Эрнст Фогель, — повторил тихо пленный.

— Ты проиграл, браток, — фамильярно проговорил Левис. — Один из твоих дружков во всем признался. Твое имя не Фогель, а Шикель, ты не унтер-офицер вермахта, а сотрудник местной СД.

Фон Шикель, побледнев, опустил голову. Казалось, что он вот-вот упадет.

— Я вижу тебя насквозь, браток, — медленно проговорил Левис. — Недаром пятнадцать лет я был владельцем ресторанчика в Техасе. Мне достаточно только взглянуть на человека, чтобы понять, с кем я имею дело.

— Я только выполнял приказы, — прошептал Шикель. — Был младшим офицером.

— Так-так, но я знаю, где ты выполнял эти приказы. В концентрационном лагере… Не упирайся. Этажом выше работают два американских офицера из службы безопасности и вылавливают таких, как ты. Я могу отослать тебя к ним, слышишь? Но я могу этого и не делать, если ты согласишься принять одно мое условие… Почему ты не спрашиваешь, какое это условие?

— Я догадываюсь, господин 1-й лейтенант, — ответил Шикель.

— Другого ответа от полицейского я и не ожидал, хотя ты очень спешишь. Шикель! Тебе необходимо быть в лагере своим человеком, все слышать и все видеть. У меня здесь должен быть полный порядок и спокойствие. Никаких попыток к побегам. Если хотя бы трое пленных задумают о чем-то договориться между собой, то третьим среди них непременно должен быть ты, Шикель, ясно?

— Яволь, господин 1-й лейтенант.

— Если будешь стараться, — добавил Левис, — то, может быть, окажешься не в последней группе пленных, которые будут освобождены из лагеря. А сейчас сгинь с моих глаз. Впредь будешь подметать только в моем кабинете.

Оставшись один, Левис удобно развалился в кресле, довольный собой. У него была теперь своя служба разведки, и, значит, ему, парню из Техаса, удастся сохранить порядок в этом сумасшедшем лагере.

 

7

Замысел был рискованным, но Клос уже привык к риску. Дни, проведенные в лагере, убедили его в том, что он найдет Вольфа лишь в том случае, если создаст такую ситуацию, в которой группенфюрер вынужден будет сам открыться. Он разработал детальный план и приступил к его выполнению. Правда, ему была необходима помощь американцев. Поразмыслив, Клос решил переговорить с Карпинским. Случай вскоре представился.

— Я хотел бы поговорить с вами, господин капитан, — обратился к нему Клос.

— В чем дело? — Карпинский посмотрел на него с удивлением. — Зайдемте ко мне.

— Нет-нет, — тихо проговорил Клос. — Я хотел бы сказать всего несколько слов в отношении Вольфа. Я хотел бы вам помочь в его розыске.

— Зачем это вам? — В голосе Карпинского слышалось явное недоверие. Он спросил «зачем», а не «как».

— Мотивы не так уж существенны.

— Прошу вас принять во внимание, — сказал сухо американец, — что я не очень доверяю так называемым добрым немцам, которые только вчера перестали быть гитлеровцами.

— Я понял вас.

— Тогда говорите конкретно, что вам известно о Вольфе, а остальным я займусь сам.

— Мне, по существу, ничего не известно.

— Тогда чего же вы хотите?

— Я просил бы вас, господин капитан, провести небольшой эксперимент, может быть небезопасный для меня.

Карпинский внимательно посмотрел на Клоса.

— Эксперимент? — повторил он. — И я должен вам верить?

— Я рискую большим, доверяя вам, господин капитан, — сказал Клос. — И прошу вас только об одном, чтобы все это осталось между нами.

— Я не верю ни одному немецкому офицеру, — пробормотал Карпинский.

— Речь идет не только о немецких офицерах, — возразил Клос.

— Ну хорошо, говорите наконец, что же это за эксперимент?

План Клоса был несложным, но весьма рискованным.

Карпинский слушал с удивлением: этот молодой немецкий офицер, отлично говорящий по-английски, отличался не только смелостью, но и тонким умом. Он ненавидел Вольфа… Но была ли это только ненависть?

В тот же вечер Клос приступил к выполнению своего плана. Нелегко было убедить Олерса, Вормитца, Любофа и Фаренвирста встретиться с ним. Но они в конце концов согласились, когда Клос намекнул, что желает сообщить им нечто весьма важное.

В одном из крыльев здания был открыт вход на чердак. Американские охранники, даже те, которые делали ночной обход коридоров, никогда не заглядывали на низкий, темный, заваленный рухлядью, чердак. Когда Клос взобрался по крутой лестнице, четверо гестаповцев уже ждали его. На старом столе стояла свеча, а узкое окошко в крыше было тщательно замаскировано.

— Что вы от нас хотите? — спросил Олерс, когда Клос уселся на пол и закурил сигарету.

Начиналось самое трудное. От того, убедит ли он их, зависел успех его плана.

— Я пришел, чтобы вас предостеречь, — начал он решительно.

— А нам нечего бояться! — усмехнулся Фаренвирст.

— Сейчас не время для шуток. — Голос Клоса прозвучал сухо и спокойно. — Собственно говоря, речь идет не только о вас. Группа офицеров во главе с генералов Вильманом хочет выслужиться перед американцами.

— Вильман, — вставил Вормитц, — начал выслуживаться еще перед капитуляцией. Он запер нас, как крыс, в здании гестапо. Случайно, вы, Клос, не знаете, кто из его офицеров руководил этой операцией?

— Вы считаете, что это сейчас очень важно? — в свою очередь спросил Клос. «Известно ли им, что это был я?» — пронеслось у него в голове.

— Важно или неважно, — сухо сказал гестаповец, — главное — установить, кто был этот офицер.

— Давайте не будем заниматься мелочами. Так вот, группа офицеров во главе с Вильманом намеревается выдать американцам группенфюрера Вольфа. — Клос полагал, что его слова произведут должное впечатление, однако на лицах четырех гестаповцев появилась только ироническая улыбка.

— Пусть они сначала его найдут, — проворчал Олерс, но замолк под строгим взглядом Вормитца.

— Почему вы обращаетесь с этим к нам? — спросил он Клоса.

Клос ожидал такого вопроса и заранее подготовился к ответу.

— По двум причинам. Во-первых, вы были ближайшими сотрудниками группенфюрера, и, во-вторых, только вы смогли бы ему помочь.

— Вы так уверенно говорите, Клос, как будто мы знаем, где сейчас скрывается Вольф, — сказал Олерс.

На его лице появилась та же усмешка.

— Только вы знаете, находится он в лагере или нет, — ответил Клос. — Существует опасность, что Вильман или американцы могут его обнаружить. Чтобы этого не случилось, вы должны помочь ему бежать из лагеря. Я уверен, что и вам удастся скрыться.

— Бежать! — рассмеялся Вормитц. — Вы что, сошли с ума, Клос? Выход из лагеря охраняется днем и ночью, кругом колючая проволока…

— Я бы не стал встречаться с вами, — прервал его Клос, — если бы не был уверен, что побег из лагеря возможен. Я сейчас все объясню. Одного моего солдата определили на работу в котельную. Желоб, по которому доставляется в котельную уголь, выходит за ограждение лагеря. Надеюсь, вы понимаете? Достаточно выгрести уголь, проползти по желобу около тридцати метров — и вы на свободе. Правда, подъем достаточно крут, но там есть крюки, за которые можно зацепить веревку. Вчера я был там и все видел, — добавил Клос.

Он обязательно должен склонить их к побегу. Если они поверят ему, то непременно сообщат об этом Вольфу, и тогда он вместе с ними появится в установленное время в котельной. План казался простым и вселяющим надежду на успех. Тем более что эти четверо гестаповцев не надеялись на то, что американцы выпустят их из лагеря.

Гестаповцы молчали, размышляя над предложением. Клос пытался угадать о произведенном впечатлении по выражению их лиц, но они были непроницаемы.

— Ну что ж! — сказал наконец Вормитц. — А каков шанс на успех этого побега, если мы поверим вам, Клос?

— Огромный, — ответил капитан. — Я же говорил вам, что все осмотрел сам. В доме моих друзей будут приготовлены для нас гражданская одежда и необходимые документы. Несколько дней мы сможем там переждать, а потом…

Гестаповцы все еще колебались.

— Зачем вам, господин Клос, все это нужно? — бросил Олерс. — Почему вы не спасаете свою собственную шкуру? Наконец, почему вы возвратились обратно, если уже выходили из лагеря?

Эти вопросы Клос также заранее предвидел.

— Мне не грозит никакой опасности, — с уверенностью ответил он, — но меня раздражают эти свиньи, которые не сумели сдержать фронта и теперь преклоняются перед американцами. Они готовы лизать им сапоги за пачку сигарет или плитку шоколада.

— Да, — вздохнул Олерс, — никто не хочет получать по морде.

— Я скажу вам больше, — медленно проговорил Клос. Он решил теперь быть «откровенным». — Вы спрашивали, кто тот офицер, который выполнял последний приказ генерала Вильмана, Это был я…

— Что-о? — изумился Фаренвирст. — Ты паршивая свинья!

— Спокойно! — вмешался Вормитц. — Я знал об этом, но ждал, когда Клос скажет сам. Почему вы это сделали?

— Это был приказ, а вы понимаете, что значит приказ для немецкого офицера. Кроме того, — добавил Клос, — я думал, что Вильман будет сражаться до конца. Но как видно теперь, я глубоко ошибался.

Вновь подал голос Вормитц, который, видимо, был руководителем этой четверки.

— Мы согласны, — произнес он. — Когда назначим побег?

— Завтра вечером нас будут ждать. За вами и за группенфюрером сразу же ухожу из лагеря я и тот солдат, который показал мне дорогу. Предлагаю сразу же после вечерней переклички собраться в котельной. Успеете ли вы, господа офицеры, сообщить об этом группенфюреру Вольфу? — озабоченно спросил Клос.

Никто из них ему не ответил.

«Первый раунд выигран, — подумал Клос, осторожно спускаясь по крутой лестнице чердака. — Если они поверили, то уже завтра вечером Вольф будет у меня в руках. А это значит, что он окажется в руках американцев, а потом они передадут его нам. Но не откажутся ли эти четверо от своего решения?»

Клос не заметил скорчившегося под лестницей человека. Это был Шикель, шпик 1-го лейтенанта Левиса, который слышал слова Клоса: «Завтра вечером в котельной».

 

8

Левис торжествовал. Завербованный им шпик выдержал первое испытание и сразу же донес о побеге, подготавливаемом офицером вермахта. Левис решил не докладывать об этом ни Карпинскому, ни Робертсу и лично арестовать беглецов, чтобы ни с кем не делиться своим успехом. Он был любителем кино, ему нравились драматические концовки, и поэтому он решил подождать до вечера, а когда участники побега соберутся в котельной, во главе группы военной полиции ворваться туда и арестовать их. Однако совершенно случайно он оказался там значительно раньше.

Клос ждал в котельной еще до вечерней переклички, с нетерпением посматривая на часы. Придут ли? И увидит ли он наконец группенфюрера Вольфа? Или, может быть, Вольф один из четверых? Если так, то кто же?

Он заранее согласовал с Карпинским систему сигнализации, так как понимал, что малейшая ошибка может погубить весь план. Неуловимый Вольф был противником, которого нельзя недооценивать. Доверится ли он своим бывшим подчиненным? Поверит ли в то, что действительно есть шанс на побег?

Клос взял лопату и начал отгребать уголь: он не хотел возбуждать подозрение у Вольфа. Вдруг он услышал скрип двери, повернулся и увидел на пороге солдат военной полиции. Неужели Карпинский решил выйти из игры? Ну и черт с ним…

1-й лейтенант Левис стоял, широко расставив ноги, и улыбался.

— Ну что, попался, братишка? — спросил он торжествующе. — Захотелось подышать свежим воздухом, да?

Солдаты поволокли Клоса по двору. Он даже не заметил, как из казармы вышли Вормитц и Олерс и, увидев его в окружении американцев, возвратились обратно.

Клос был доставлен в кабинет Левиса. 1-й лейтенант приказал:

— Отвечай, кто еще с тобой должен был бежать из лагеря?

— Я ничего вам не скажу. — Клос был взбешен: так хорошо продуманный план провалился.

— Отвечай! — крикнул Левис, убежденный, что немецкий офицер немедленно сознается и он, Левис, одержит над ним свою первую победу.

В дверях появился капитан Карпинский.

— Что это за спектакль, Левис? Немедленно освободите этого офицера! — приказал он тихо, но таким тоном, что Левис перепугался не на шутку.

Клос понял, что не Карпинский, а Левис без ведома своих начальников помешал ему выполнить намеченный план. Он вышел из кабинета, а трактирщик из Техаса лишний раз убедился, что не следует заранее радоваться успехам.

— Вы идиот, Левис! — кричал Карпинский. — Кто вам разрешил арестовывать этого Клоса? Почему вы ничего мне не доложили?

— Готовился побег из лагеря, — прошептал Левис.

— Не было никакого побега! — рычал Карпинский. — Вы слышите, не было!

Теперь уже Левис ничего не понимал. Он тяжело дышал, вытаращив на капитана покрасневшие глаза.

— Вы, господин капитан, хотите сказать, что я был обманут? Что мой осведомитель ввел меня в заблуждение?..

Карпинский только махнул рукой.

— На будущее, — бросил он еще раз, — не смейте заниматься самоуправством! Вы поняли меня, Левис?

Карпинский вышел из кабинета, хлопнув дверью. Ему предстояла неприятная беседа с Робертсом, который не любил, когда в лагере происходило что-либо без его ведома.

— Мы договорились работать совместно, — тихо проговорил он, когда Карпинский вернулся в кабинет. — Что за история с этим Клосом?

— Небольшой эксперимент, который на этот раз не удался, — объяснил Карпинский. — Может быть, попробуем его повторить?..

— Не информируя об этом меня?

— Можешь быть спокоен, все будет тебе доложено, — сказал сухо Карпинский.

— Буду надеяться. А что касается Клоса, то, с твоего позволения, я также займусь им. Только иначе. Этот человек может быть для нас весьма полезным, но следует ему разъяснить, что нам нужен не только Вольф, пожалуй, даже прежде всего не Вольф. Понимаешь?

— Не совсем, — ответил Карпинский.

…После ухода капитана Левис вызвал фон Шикеля к себе в кабинет. Он имел теперь возможность дать себе волю выместить досаду на шпике.

— Ты дурень, ты идиот! — кричал он. — Не было никакого побега, слышишь? Ты обманул меня! Если хочешь выйти из этого лагеря живым, то не позволяй себе никогда ничего подобного!

— Но, господин 1-й лейтенант, — оправдывался Шикель, — их там было пятеро. Я знаю их всех по именам: Клос, Вормитц…

Он не успел закончить, как сильный удар бросил его на пол. Левис был трактирщиком из Техаса и не любил, когда его обманывали.

 

9

Удастся ли еще раз уговорить их бежать? Поверят ли они, что его провал был случайностью, что путь через котельную может быть использован по-прежнему? Клос обещал Карпинскому, что попробует еще раз, хотя не очень надеется на успех.

К удивлению Клоса, Олерс, которого он встретил на следующий день утром на казарменном дворе, легко согласился возобновить переговоры.

— Конечно, конечно! — сказал он с усмешкой. — Мы тоже хотели бы встретиться и поговорить с вами, Клос.

Какое-то странное чувство не давало покоя Клосу. Почему только эти четверо? Почему никто другой среди многих десятков сотрудников службы СС и гестапо никогда не видел Вольфа? Многое казалось ему странным в этой истории.

Условились снова встретиться на чердаке. Клос сообщил об этом Карпинскому, но, как ему показалось, американец выслушал его довольно равнодушно.

— Вряд ли теперь это удастся, — неуверенно проговорил он и, помолчав, добавил: — Почему вы, господин Клос, так стремитесь найти Вольфа?..

Было уже совсем темно, когда Клос осторожно поднялся на чердак. Дверь была закрыта, но когда он слегка постучал, ему сразу же открыли. Клос увидел четверых гестаповцев, сидящих в глубине помещения на старых ящиках. Он сказал им: «Добрый вечер», но не получил ответа. Глядя на их лица, Клос понял, что они приготовили ему какой-то сюрприз. Может быть, ретироваться? Нет, уже поздно, да и было ли когда-нибудь такое, чтобы он, Клос, прерывал начатую игру?

Узкое окошко чердака было завешено чем-то темным, и Клос подумал, что стоит ему сорвать эту тряпку, как Карпинский со своими людьми тотчас же появится здесь. Но это он сделает только в крайнем случае. А пока надо надеяться на успех.

— Мы ждали вас, Клос, — прервал наконец молчание Олерс. В его голосе слышались угрожающие нотки.

— Мы были уверены, — добавил тотчас же фон Любоф, — что вас отпустят.

— Да, мне удалось выкарабкаться, — сказал Клос, делая вид, что не замечает тона Любофа. — Я просто пришел раньше условленного времени. Они не смогли меня ни в чем уличить. Никто не подозревает ни вас, ни группенфюрера.

Он заметил, как гестаповцы усмехнулись. «Не переиграл ли? Не слишком ли наивно веду себя? Может быть, на этот раз недооценил противника?» — подумал Клос.

— Мы верим вам, Клос, верим, что вы настоящий немец и неплохой друг. — Вормитц уже не скрывал иронии. — Вам великолепно удалось сделать из этих американцев законченных ослов, чего они вполне заслуживают.

— Господа, — Клос решил взять инициативу в свои руки, — только мы впятером знали точное время побега. — Посмотрел на них и снова заметил на их лицах ироническую усмешку. — Только мы пятеро, — повторил он. — Значит, один из нас предатель. Мы должны выяснить, кто он. Спасение жизни группенфюрера Вольфа настолько важное дело, что необходимо исключить излишний риск.

«Убедительно ли я говорю?» — подумал Клос. Через минуту послышался голос фон Любофа.

— Ну что ж, Клос, вы облегчили нам задачу, — начал он. — Представьте себе, мы тоже пришли к убеждению, что среди нас находится предатель. Мы даже знаем, кто он. Не интересует ли вас это, господин Клос?

Из темноты чердака вышел человек, угрожающе нацелив на Клоса пистолет. Клос тотчас же узнал его: Бруннер! Итак, в этом же лагере, вероятно переодевшись в форму рядового вермахта, скрывается его давнишний непримиримый враг.

— Узнаете? — спросил Олерс. — Сегодня утром я случайно встретил своего старого приятеля Бруннера, который, как оказалось, хорошо знает вас, Клос, и он был настолько любезен, что объяснил нам, для чего вы так усердно хотите помочь нам.

При этих словах гестаповцы разразились смехом.

— Спокойно, не вздумай бежать, мой дорогой приятель, — проговорил Бруннер. — Если будешь кричать и звать на помощь, я застрелю тебя на месте. Понял?

Клос молчал. Он понимал, что Бруннер может его застрелить. У Клоса не было возможности дотянуться до окна, чтобы сорвать штору и тем самым подать сигнал тревоги Карпинскому. Ситуация была безнадежной.

— Ну, давай кончай! — проговорил Вормитц.

Бруннер закурил сигарету.

— Сейчас, одну минуту… Я слишком долго ждал этого. — И, повернувшись к Клосу, сказал: — Тебе всегда везло в жизни, Ганс. Пять лет ты ловко водил нас за нос, но теперь тебя уже ничто не спасет.

— А тебя, Бруннер, уже давно следовало бы вздернуть, — вставил Клос, — и будь уверен, в конце концов ты этим и кончишь. Я очень сожалею, что не нашел группенфюрера Вольфа, но то, что не удалось мне, удастся кому-нибудь другому.

— Вы никогда не найдете его, — уверенно сказал Вормитц.

Клос присел на ящик спиной к окну. Он держался так, как будто ему ничто не угрожало и он не знал, что через минуту может погибнуть. Удастся ли ему выиграть хотя бы несколько минут?

— Вы хотите убить меня сразу, — спросил Клос, — или, может быть, соизволите поговорить со мной? Я мог бы вам рассказать кое-что интересное.

— Нас больше ничего не интересует, — прервал его Бруннер. — Ты уже не спасешь свою подлую шкуру.

— Может быть, рассказать кое-что о тебе, Бруннер?

— Глупости! — прервал Олерс. — Неужели американцы тоже хотят сотрудничать с польской разведкой? Это меня удивляет.

— Это вас беспокоит? — спросил Клос. Он говорил не торопясь, взвешивая каждое слово. — Помните, что моя смерть никого из вас не спасет от ответственности за преступления и тем более не поможет вам скрыть Вольфа.

— А может быть, сказать ему, где находится Вольф? — спросил вдруг Фаренвирст. — Ведь у нас существует традиция: те, кто погибают, узнают перед смертью всю правду.

— В этом нет необходимости, — проговорил Вормитц.

Клос пристально посмотрел на них: Вормитц, Олерс, фон Любоф, Фаренвирст… И вдруг все понял.

— Ну, Ганс, — прошипел Бруннер, угрожающе наклонившись над сидящим Клосом, — все теперь вспомнил? Подвел итог? Надеюсь, не забыл и тот городок на Висле? И свою кузину Эдит? И Кольберг? А теперь конец, Ганс.

Бруннер торжествовал. Наконец настал долгожданный день, когда он может свести с Клосом все счеты!

— Стреляй, Бруннер! — крикнул Клос и, внезапно наклонившись, резким движением выбил из руки Бруннера пистолет.

Все, что произошло потом, заняло не более двух секунд. Тяжелый удар свалил Бруннера на пол, четыре гестаповца бросились к Клосу, но он уже держал в руке пистолет, направленный в их сторону. Быстрым движением стянул с окна штору и бросился к выходу, держа пистолет наготове, а они, медленно, шаг за шагом, подступали к нему, вне себя от бешенства, решившись уничтожить его даже ценой собственной жизни. Клос выстрелил в окно, потом, медленно отходя назад, толкнул ногой дверь чердака и скатился по ступенькам лестницы вниз.

Когда полиция появилась в коридоре последнего этажа, Клос укрылся в темной нише под лестницей, ведущей на чердак. Солдаты во главе с Робертсом и Карпинским торопливо пробежали вверх. Клос, переждав еще минуту, бесшумно двинулся темным коридором.

«Видимо, они должны окружить здание, — подумал Клос. — Я бы в таком случае приказал перекрыть все выходы…»

Клос вышел на пустой двор. Прожекторы освещали проволочные ограждения и ворота лагеря. Здание комендатуры не было освещено, только в двух окнах на верхнем этаже, горел свет.

Каким путем бежать? Клос внимательно посмотрел на здание комендатуры; в дверях стоял солдат. Одно из темных окон на нижнем этаже было открыто. Клос влез через окно в комнату, чтобы в относительной безопасности обдумать план дальнейших действий.

Он знал, где находится кабинет Робертса и Карпинского. Как и предполагал, его дверь была открыта. «Слишком спешили по тревоге», — подумал Клос. На вешалке около двери висел плащ и фуражка американского офицера. Это было как раз то, что он искал.

Через несколько минут он снова шел по двору. Уже все успокоилось, только по колючей проволоке, ограждающей лагерь, скользили длинные лучи прожекторов. Клос в форме американского офицера не спеша подошел к воротам лагеря, остановился невдалеке от часового, закурил сигарету. Потом, не прибавляя шагу, прошел ворота, небрежно приветствуя вытянувшегося по стойке «смирно» американского солдата, стоящего на посту. Перед Клосом открылось темное пустое пространство. Он был на свободе. От реки Лаба его отделяло восемьдесят километров.

В это время на чердаке вдоль стены стояли четыре гестаповца и Бруннер, освещенные ярким светом электрических фонариков. Капитан Робертс с пистолетом в руке задавал вопросы.

— Отвечайте, кто стрелял?

Все молчали. Перепуганные гестаповцы смотрели на американцев, ничего не понимая.

— Где оружие? — кричал Робертс.

— Вы же знаете, — ответил наконец Вормитц.

— Не стройте из себя идиотов! — Робертс начал терять самообладание. — Отвечайте на вопросы! Кто из вас имеет оружие?

— Оружие забрал капитан Клос, — проговорил Олерс, стараясь выговорить это имя с надлежащим уважением.

Робертс с удивлением посмотрел на Карпинского, как будто хотел сказать: «Видишь, к чему все это привело?!»

— Где Клос? — спросил Робертс.

Гестаповцы действительно не знали, где сейчас Клос.

— Он ушел отсюда перед вашим приходом, — ответил наконец Олерс. — Вам лучше знать, где он.

Робертс встал перед Бруннером.

— А как твое имя? — спросил он. — Я что-то тебя раньше не видел.

Бруннер понимал, что скрывать настоящее имя уже нет никакого смысла.

— Штурмбанфюрер Бруннер.

— Ах так! А может быть, ты группенфюрер Вольф?

— Нет! — крикнул Бруннер. — Нет! Можете спросить Клоса.

— Мы спросим и его, — отозвался Карпинский, — но прежде всего ты расскажешь нам обо всем.

— Мне не о чем вам рассказывать, — прошептал Бруннер. — Я только сожалею об одном, что не успел убить Клоса.

Теперь уже американцы, ничего не понимая, удивленно смотрели на Бруннера как на сумасшедшего.

 

10

Через несколько дней в лагерь прибыл лично генерал Гаррис. Робертс и Карпинский ожидали его у входа в комендатуру. Гаррис, невысокий мускулистый мужчина с лицом, напоминающим бульдога, молча поприветствовал их.

— Все приготовили? — спросил он.

— Так точно! — заверил его Робертс.

Левис приготовил прием для высокопоставленного гостя как настоящий трактирщик из Техаса.

Гаррис внимательно присматривался к расставленным на столе напиткам, взял одну из бутылок и налил немного спиртного в рюмку.

— Все в порядке, — сказал он. — Через несколько минут они должны быть здесь. Прошу вас, господа, садитесь, Штаб нашей армии согласился на приезд двух офицеров военной миссии из-за Эльбы. Они утверждают, что группенфюрер Вольф, которого мы обещали им выдать как военного преступника, находится здесь, в нашем лагере.

— Мне ничего об этом не известно, — проговорил Робертс. — Мы разыскивали Вольфа, но, к сожалению, пока безрезультатно.

Гаррис окинул своих подопечных холодным взглядом.

— Я не очень доволен вами! — бросил он укоряюще. — Вас провели, как младенцев.

— Я сделал все возможное, чтобы разыскать Вольфа, — оправдывался Карпинский.

Гаррис только махнул рукой.

— Если Вольф действительно находится здесь, господин Карпинский, то вы немедленно возвратитесь в Штаты.

— А я больше ни о чем другом и не мечтаю, — ответил капитан.

В дверях появился сержант.

— Они приехали, — доложил он.

Лицо Гарриса изменилось до неузнаваемости, когда два ожидаемых офицера вошли в зал. Его сердечная добродушная улыбка должна была свидетельствовать о радости, с какой он встречал союзников.

Советский офицер был в чине полковника, за ним стоял Клос в мундире Войска Польского со знаками различия майора. Карпинский и Робертс смотрели на него как на явление с того света.

— Это вы! — воскликнул наконец Карпинский. — Презабавная история!

Робертс прыснул со смеху.

— Этот раунд вы выиграли, Клос, — проговорил он.

— И следующий раунд я тоже выиграю, — ответил Клос и добавил: — Я привез вам ваш плащ и фуражку.

Генерал пригласил всех к столу. Выслушав рассказ Карпинского о Клосе, он не спускал глаз с молодого польского офицера.

— Итак, господин Клос, вы утверждаете, — проговорил генерал, когда уже все тосты, обычные в таких случаях, были исчерпаны, — что в нашем лагере скрывается группенфюрер Вольф. Но нам об этом, к сожалению, ничего не известно.

— Прошу вас, господин генерал, — сказал Клос, — вызвать известных вам четырех эсэсовцев: Вормитца, Олерса, Любофа и Фаренвирста.

Робертс вышел из зала, чтобы выполнить указание генерала, а Гаррис снова наполнил рюмку Клоса.

— Я не хотел бы, господин Клос, — сказал он, — иметь в вашем лице своего противника.

— Это зависит от вас, господин генерал, — ответил Клос.

В зал вошли в сопровождении конвоиров четыре гестаповца.

— Ну и кто же из них Вольф? — спросил Гаррис. — И какие на это вы имеете доказательства?

— Минуточку! — ответил Клос и подошел к гестаповцам. Они смотрели на него с нескрываемой ненавистью. — Встаньте в другом порядке, — потребовал Клос, — так же, как это было на чердаке, когда я разгадал вашу тайну: первым — Вормитц, вторым — Олерс, третьим — Любоф и четвертым — Фаренвирст.

— Что это значит?

Клос подошел к учебной доске, висящей на стене, взял кусочек мела и написал одно под другим все четыре имени:

Вормитц

Олерс

Любоф

Фаренвирст.

Потом в каждом имени стер все буквы, кроме первых. На доске осталось слово ВОЛФ.

— Вот они, — произнес Клос, указывая на четырех гестаповцев, — и есть группенфюрер Вольф, который сам по себе не существовал. Мы требуем передать нам этих господ, им не удастся скрыть свои преступления за именем своего мифического шефа.