Баку — город ветров — еще только просыпался. И вдруг на нефтепромыслах Мирзоева пронзительно заревел гудок. Ему ответили гудки других промыслов, нефтеперегонных заводов, почти всех предприятий прикаспийской столицы. Их голоса слились в один протяжный, надрывающий душу гул, в котором слышалось что-то гневное и угрожающее. Обыватели и чиновники, еще не вышедшие на работу, высовывались из окон, тревожно переглядывались.

Вскоре по городу прокатился многоголосый крик:

— Броса-ай работу-у!..

Так ответили бакинцы, так ответил пролетариат всей России на весть о Кровавом воскресенье 9 января 1905 года.

…В Женеве в эмигрантской столовой Лепешинских собрались Ленин, Крупская, Луначарский, Лядов, Карпинский, вся женевская группа большевиков. Они только что узнали из газет о событиях в России. «Собравшиеся почти не говорили между собой, слишком все были взволнованы, — вспоминала потом Крупская. — Запели „Вы жертвою пали“, лица были сосредоточенны. Всех охватило сознание, что революция уже началась, что порваны путы веры в царя, что теперь совсем уже близко то время, когда „падет произвол, и восстанет народ, великий, могучий, свободный…“».

Все мысли Владимира Ильича прикованы к России. Обязательно, во что бы то ни стало ехать туда!.. Однако… предстоит III съезд партии, на организацию которого вложено столько сил. Подготовка к нему уже давно идет в России. На съезде непременно надо выработать тактику партии в начавшейся революции, обсудить вопрос о вооруженном восстании.

III съезд РСДРП открылся 12(25) апреля 1905 года в Лондоне.

А тем временем из Баку в Лондон спешил, уже сильно опаздывая, один из четырех кавказских делегатов молодой человек с черной бородкой, густыми волосами. Ехал он в вагоне третьего класса и ничем не отличался от остальных пассажиров. На нем были косоворотка и потертый пиджак.

Это Джапаридзе. Друзья звали его Алешей, а наречен был Прокофием, партийные псевдонимы имел «Неистовый» и «Балаханский», на съезд ехал по паспорту Голубина. Вместе с ним в вагоне находилась жена Варо. Она сопровождала мужа только до Петербурга, где будет дожидаться его возвращения из Лондона, чтобы затем вместе вернуться в Баку.

Джапаридзе по натуре был отважным, способным пойти даже на риск. Но сейчас он волновался: не задержат ли его жандармы на границе? А может, и раньше. Сейчас. Или по прибытии в Петербург. Ведь за ним давно охотятся царские ищейки.

Он смотрит в окно, за которым проплывают русские равнины с перелесками, убогие деревушки с соломенными крышами…

Скоро, совсем скоро он очутится в Лондоне и увидит на съезде Владимира Ильича. Ленин… При мысли о нем лицо Алеши озарялось улыбкой, а глаза светились радостью. Сколько раз он слышал это имя, читал статьи и письма, выполнял указания и директивы вождя, но видеть его до сих пор не приходилось… Съезд, должно быть, теперь открылся. Как досадно, что приходится опаздывать.

Но на это есть серьезные причины. Недавно окончилась всеобщая бакинская стачка, увенчавшаяся небывалым успехом. А вслед за ней последовала армяно-тюркская резня, которую спровоцировали хозяева нефтепромыслов при поддержке полиции, царского правительства. Не мог же Алеша в такой обстановке уехать. И как только ему и его товарищам удалось примирить мусульман с православными армянами, как только все успокоилось, он сразу же пустился в путь.

В кратком конспекте выступления на съезде Алеша записал так: «Все последующее время, с десятых чисел февраля и почти до конца его, велась самая широкая и литературная и устная агитация по поводу роли правительства в резне».

Вот и Петербург. Поезд медленно вкатился под стеклянную крышу вокзала, и пассажиры тотчас же повалили из вагонов. Алеша сразу же заметил жандармов. Они рыскали взглядом по толпе пассажиров, явно кого-то искали. Может, его? Надо постараться медленно и непринужденно пройти мимо них. Взяв в одну руку корзинку и галантно подставив другую руку Варо, Алеша неторопливо прошагал по перрону. На привокзальной площади он взял перво го же попавшегося извозчика и, пытаясь скрыть грузинский акцент, сказал:

— Свези-ка нас, братец, в гостиницу. Только подешевле…

Гостиница где-то на Васильевском острове она действительно оказывается дешевой, третьеразрядной. Наскоро переодевшись и попрощавшись с женой, Алеша Джапаридзе отправился на Финляндский вокзал.

Поезд мчит его к границе. На этот раз Алеша одет в приличную пару, на нем галстук, легкое пальто и мягкая шляпа. Ну, чем не господин Голубин?

В Гельсингфорсе остановка. Это уже в какой-то мере заграница. Молчаливый извозчик, с кривой трубочкой в зубах, везет Алешу в порт. Отсюда на пароход и в Лондон.

Столица Британской империи открылась перед ним рано утром в туманной дымке. У причалов — множество пароходов. На пристани — оживленная, нарядная толпа встречающих. Мужчины машут шляпами, цилиндрами, дамы — платочками.

Сойдя на берег, Алеша попал в могучие объятия Михи Цхакая. До чего же приятно встретить в чужой стране друга, товарища по революционной работе!

— Ну, ты, дружище, порядком опоздал! — сказал Цхакая, любовно похлопывая Алешу по плечу, — Но ничего, съезд еще работает.

Они сели в поезд, идущий из порта в город. Алешу удивило: в каждом вагоне необычно много дверей, и каждая из них ведет в отдельное купе. Зачем? Миха объяснил, что, дескать, англичане очень замкнутые люди и предпочитают уединение.

Столица Великобритании, или гордого Альбиона, как ее называют сами англичане, выглядела хмуро. Всюду полным-полно извозчиков, почти таких же, как и в России. Разница, пожалуй, только в том, что они не набрасываются толпой на приезжих, а тихо, без суеты предлагают свои услуги, соблюдая строгую очередь. Коляски их — кэбы — меньше русских.

Друзья решили не брать кэб — не по карману, — а уселись в омнибус, на верхотуру. Резвые лошадки лихо покатили их по городу. Алеша с любопытством смотрел на незнакомый европейский город, забрасывал друга вопросами.

— Что это за река? — спросил он, когда они проезжали по мосту.

— Темза. Это, брат, рабочая река. Смотри, сколько здесь доков, и везде строятся суда! А докеры — самая передовая, революционная часть населения.

Действительно, доков было так много, что можно, кажется, проследить все стадии судостроения от сооружения каркаса до спуска на воду готового уже судна.

— А это что за здание? — указал Алеша Джапаридзе на грандиозное готическое сооружение с башнями и порталами, украшенное по карнизу множеством статуй.

— Это знаменитое Вестминстерское аббатство. В нем помещается парламент. Кстати сказать, самый старый в мире, — объяснял Цхакая.

Больше всего Алеше понравились многочисленные скверы и парки, мимо которых они проезжали. Кое-где попадались вывески со словом «Private», что означало «Частное владение». Сюда простому люду вход был запрещен. Один из самых больших парков — Гайд-парк, по словам Михи, примечателен тем, что здесь разрешалось выступать с речами кому угодно и на какую угодно тему. Достаточно принести с собой, например, складной стул, взобраться на него — и говори перед кучкой зевак хоть о царстве небесном, хоть о социализме.

Наконец свернули в Ист-энд, рабочий район. Пейзаж сразу изменился: вместо нарядных особняков с палисадниками, принадлежащих богатым владельцам, унылый ряд двух- и трехэтажных кирпичных домишек с черепичными крышами и грязными окнами. На узеньких тротуарах — играющая детвора с бледными лицами.

— Вот мы и прибыли, — говорит Миха Цхакая.

Зашли в здание, напоминающее кафе, и Миха быстро провел Алешу через малолюдный зал в небольшую комнату. Там, за столиком у окна, Алеша увидел человека, к которому так стремился. Он был невысок, но крепкого сложения. Выделялся могучий лоб. Умные карие глаза смотрели весело и приветливо.

— Это наш Джапаридзе, четвертый делегат Кавказа, — представил Цхакая своего земляка.

— Да я уж догадался, что за птица к нам прилетела. — Владимир Ильич заулыбался и, пожимая руку гостю своей маленькой, крепкой ладонью, сказал: — Здравствуйте, Алеша Балаханский! Поздненько, однако ж, вы приехали, семнадцать заседаний уже прошло. Но ничего, еще успеете выступить. Вам, вероятно, есть что сказать? А вы, товарищ Цхакая, оформляйте пока ему мандат.

— Какой мандат? Зачем мандат? — загорячился Миха. — У нас, на Кавказе, как делают? Послали четырех товарищей, а сколько мандатов — это неважно.

Ленин покачал головой и засмеялся:

— Ладно. Доложим съезду, он решит насчет мандатов. А сейчас присаживайтесь, товарищ Алеша, расскажите о вашем Баку, я ведь там никогда не был.

— О, Баку! — начал Джапаридзе с сильным грузинским акцентом от охватившего его волнения. — Это самый революционный город, товарищ Ленин, клянусь честью! Как он выглядит? — Алеша на мгновение закрыл глаза, и перед ним сразу предстал Баку, в котором он провел столько лет. Ему захотелось описать его Владимиру Ильичу как можно ярче. И речь полилась: — Баку — город нефти и мазута, в особенности та его часть, которая называется Черным городом. Он начинается с самого вокзала. Разноцветные нефтяные лужи встречаются здесь на каждом шагу. Во всю длину улиц тянутся липкие нефтепроводные трубы, из которых просачивается черная грязь. Люди ходят по этим улицам тоже черные, перепачканные этой грязью. Даже воздух пропитан сажей, копотью. Повсюду удушающий запах мазута. Угрюмы и унылы бледные лица рабочих, сидящих на нефтепроводных трубах во время своего скудного завтрака… А где они живут? В каких домах? В полуразрушенных каменных и деревянных жилищах, похожих на черные гробницы.

Рассказал Алеша и о Балаханах. Пятнадцать тысяч вышек! Здесь гнут свои спины до изнурения десятки тысяч рабочих-нефтяников. Рассказал и о королях нефти — Нобеле, Ротшильде, Манташеве… Суть работы большевиков? Они все делают для того, чтобы повести за собой рабочих, против царизма и капиталистов.

После первого свидания с Лениным Цхакая повел Джапаридзе в Уайтчепель — рабочий квартал Ист-энда, в скромную гостиницу, где разместилось большинство делегатов съезда. Собственно, это была даже не гостиница, а то, что в России называют «номерами». Здесь и для Алеши приготовлен крохотный номер с кроватью, комодом, рукомойником и одним стулом. Из окна открывался вид на россыпь черепичных крыш, меж которых высились мощные трубы заводов.

Алеша уселся на стул. Миха — на кровать. Естественно, речь пошла о съезде. Алеша попросил ввести его в курс дела. Тот охотно стал рассказывать о составе съезда, его участниках — Воровском, Землячке, Красине, Крупской, Литвинове, Луначарском, Лядове и других. На съезд были приглашены все организации РСДРП. Но меньшевики отказались от участия в нем, они созвали в Женеве свой съезд, хотя объявили его конференцией.

— А кто открыл съезд? Ленин, конечно? — нетерпеливо спросил Алеша.

— Нет, — отвечал Миха. — Открыть съезд по настоянию Владимира Ильича поручили мне. Как старейшему, говорят… Ну, а я потом предоставил слово докладчику — Ленину. Он руководит всем ходом нашего съезда.

Разумеется, Алеша сразу же поинтересовался содержанием ленинского доклада. Прежде всего Миха пояснил, что доклад Владимир Ильич начал совершенно просто. Он разоблачил оппортунистические положения в статьях меньшевистской «Искры», противопоставил им твердую марксистскую установку в революции, которая началась в России. В ходе доклада Ленин подкреплял свои мысли фактами из истории международного рабочего движения, особенно из текущей борьбы российских рабочих в первые месяцы 1905 года.

— Я тебе так скажу, друг, — при этом Миха слегка коснулся рукой колена Алеши, — железная логика Ленина, теоретика, трибуна и организатора революции, увлекла всех нас, делегатов…

Он немного помолчал, затем, как бы вспомнив очень важное, продолжил:

— А знаешь, с каким исключительным вниманием относится Владимир Ильич к нашим кавказским организациям? Вот послушай, какой проект постановления Оргкомитета он написал еще до начала съезда. — И Миха на память процитировал: — «В числе решающих голосов на съезде необходимо и единственно правильно считать 8 голосов кавказской делегации, так как еще осенью 1903 года ЦК утвердил устав Союзного Кавказского комитета и по этому уставу Союзному Кавказскому комитету дано было, как Союзному комитету, 8 решающих голосов на съезде». Этот проект был оглашен на первом же заседании. И постановление принято единогласно!

Времени оставалось мало, скоро начнется утреннее заседание съезда, и Миха предложил:

— Пойдем, еще успеем перекусить.

Они спустились вниз, в полуподвальный этаж. Здесь столовая. В небольшом помещении, посредине, стояли мраморные столики. Вдоль стены были расположены отдельные кабинки. Алеше все это понравилось: чисто, уютно.

Открылось утреннее, восемнадцатое заседание. Председательствует Ленин. Он предоставляет слово одному из членов комиссии по проверке мандатов. Тот докладывает съезду о прибытии новых делегатов. В числе первых была названа фамилия Голубина. Естественно, это Алешу несколько оживило. Он как бы невзначай окинул взглядом сидящих в зале делегатов, некоторые из них приветственно кивнули ему. Это были, главным образом, те товарищи, которые лично знали его — встречались либо работали вместе.

Затем на заседании зачитывались различные письма и резолюции отдельных союзов РСДРП.

А вечером 22 апреля на девятнадцатом заседании среди делегатов разгорелся спор о взаимоотношениях рабочих и интеллигентов в партийных комитетах. Одни считали, что рабочие в теоретическом отношении еще не совсем зрелы и поэтому, дескать, их вводить в комитеты нецелесообразно. Другие, напротив, утверждали, что рабочих — членов партии непременно надо избирать в партийные органы, смелее приобщать их к руководящей работе.

Владимир Ильич Ленин был горячим сторонником введения рабочих в комитеты. Выступая в прениях, он сказал:

— Я думаю, что надо взглянуть на дело шире. Вводить рабочих в комитеты есть не только педагогическая, но и политическая задача. У рабочих есть классовый инстинкт, и при небольшом политическом навыке рабочие довольно скоро делаются выдержанными социал-демократами. Я очень сочувствовал бы тому, чтобы в составе наших комитетов на каждых 2-х интеллигентов было 8 рабочих. Если совет, высказанный в литературе, — по возможности вводить рабочих в комитеты — оказался недостаточным, то было бы целесообразно, чтобы такой совет был Высказан от имени съезда. Если вы будете иметь ясную и определенную директиву съезда, то вы будете иметь радикальный способ для борьбы с демагогией: вот ясная воля съезда.

Обсуждалась ленинская резолюция, направленная на то, чтобы «укреплять всеми силами связь партии с массой рабочего класса».

Выступил делегат Сергеев (Рыков). Говорил он довольно резко и, к удивлению многих, предложил отклонить данную резолюцию.

Это возмутило Джапаридзе-Голубина. Он тут же попросил слова. Встал, быстрым движением руки пригладил волосы и сказал:

— Я немного иначе понимал этот вопрос. Рабочих нет в комитетах, потому что отношения обострены между различными частями партии. Удивляюсь, когда говорят, что нет рабочих, способных быть комитетчиками. Наоборот…

Владимир Ильич, погруженный, казалось, в чтение какого-то документа, а в действительности очень внимательно слушавший выступления делегатов, вдруг отодвинул бумагу, застучал карандашом по столу и, обращаясь к сидящим в зале, попросил:

— Слушайте! Слушайте!

Голубин на мгновение запнулся и покраснел.

Потом внимательно посмотрел на Ленина и еще более уверенно стал говорить:

— Наоборот, рабочих такое количество, что всех нет возможности включить в местный комитет, а приходится вводить их в районные комитеты, которым поэтому необходимо дать решающий голос. — И твердо закончил: — Я настаиваю на том, чтобы вынести резолюцию.

При обсуждении ее выступил Ленин. Он довольно сердито заметил:

— Я не мог сидеть спокойно, когда говорили, что рабочих, годных в члены комитета, нет. Вопрос оттягивается; очевидно, в партии есть болезнь. Рабочих надо вводить в комитеты. Удивительно: литераторов на съезде всего три, остальные — комитетчики, а между тем литераторы — за введение рабочих, а комитетчики почему-то горячатся.

И в заключение Владимир Ильич подчеркнул:

— Заявление товарища Голубина в высшей степени ценно.

Порадовала Джапаридзе-Голубина еще одна приятная неожиданность: съезд высоко оценил пропагандистскую и издательскую работу Кавказского Союзного комитета и принял даже резолюцию «По поводу событий на Кавказе». И предложена она была Лениным, который дважды выступал при ее обсуждении. В резолюции большевистские организации Кавказа характеризовались как наиболее боевые организации партии, созданию их способствовали особые условия социально-политической жизни края. От имени сознательного пролетариата России съезд горячо приветствовал геройский пролетариат и крестьянство Кавказа. Он поручил Центральному и местным комитетам партии «принять самые энергичные меры к наиболее широкому распространению сведений о положении дел на Кавказе путем брошюр, митингов, рабочих собраний, кружковых собеседований и т. д., а также к своевременной поддержке Кавказа всеми имеющимися в их распоряжении средствами».

Трижды выступал Алеша Джапаридзе на заседаниях 23 апреля: по вопросу об отношении к национальным социал-демократическим организациям, при обсуждении резолюции об отколовшейся части партии и по поводу соглашения с эсерами.

На одном из заседаний он высказался также по вопросу о пропаганде и агитации. Во всех своих выступлениях Джапаридзе-Голубин твердо и неуклонно проводил и отстаивал большевистскую, ленинскую линию. Его мнение, как правило, совпадало с мнением Владимира Ильича и при обсуждении поставленных вопросов, и при голосовании соответствующих резолюций.

Как и всех делегатов съезда, Алешу Джапаридзе особенно волновал вопрос о вооруженном восстании. Ведь этот вопрос выдвигался самой жизнью, и партия должна была обеспечить широкую пропаганду идеи восстания в массах, создать военные организации, боевые группы при партийных комитетах. Не случайно во многих пролетарских районах России рабочие решительно высказывались за вооруженное восстание, требовали создания боевых дружин и обучения их военному делу. На этот счет был уже и известный опыт.

Выступая на съезде, Ленин говорил:

— Тут чрезвычайно важен опыт практиков и рабочих— петербургских, рижских и кавказских… Необходимо подвести итог коллективному опыту, который до сих пор не был обобщен.

Значит, прежде всего — обобщение коллективного опыта. Это совершенно правильно. В итоге опыта (а его кавказским товарищам не занимать!) как раз и обнаружатся все положительные и отрицательные стороны дела. И будет ясно, что использовать при организации вооруженного восстания, а что отвергнуть.

С чувством высокой гордости воспринял Джапаридзе-Голубин резолюцию, предложенную Лениным. Она обязывала все партийные организации заранее выработать план восстания и обеспечить руководство им, для чего необходимо создавать группы из партийных работников. Резолюция предписывала принять энергичные меры к организации боевых сил пролетариата. Особую роль при этом должны сыграть массовые политические стачки.

На съезде было много резолюций по разным вопросам, но эту резолюцию Алеша считал важнейшей для данного момента. Недаром в ней указывалось: «Задача организовать пролетариат для непосредственной борьбы с самодержавием путем вооруженного восстания является одной из самых главных и неотложных задач партии в настоящий революционный момент».

Эти слова, определившие тактическую линию борьбы, Джапаридзе запомнил на всю жизнь. Об их необыкновенном смысле думал он всю длинную дорогу до Петербурга, а потом и до Баку.

Но еще до отъезда произошло памятное событие — встреча с Владимиром Ильичем и Надеждой Константиновной в их маленькой квартирке, в доме № 6, на площади Перси-Серкус. Пришел сюда Алеша не один, а вместе с делегатом из Самары — Крамольниковым.

Стали пить чай, завязался непринужденный разговор. Конечно, говорили о только что закончившемся съезде, который собрался в период подъема первой русской революции, о значении его решении, о том, как лучше осуществить их с учетом местных условий, в частности на Кавказе. В ходе беседы Ленин поинтересовался:

— А как вы думаете, товарищи, возвращаться обратно к себе в Баку?

— Мы решили, Владимир Ильич, ехать через Париж, — ответил Джапаридзе и, немного помолчав, тоже спросил: — Что вы посоветуете нам посмотреть там из памятников искусства?..

Владимир Ильич на минуту задумался. А Надежда Константиновна восторженно сказала:

— О, там есть что посмотреть! Вот Владимиру Ильичу очень понравилась статуя Родена «Мыслитель».

— Да, да, — оживился Ленин.

Он посоветовал также обязательно осмотреть Лувр и Стену коммунаров на кладбище Пер-Лашез. А в Лондоне еще можно успеть посетить. Британский исторический музей и Хайгетское кладбище, где похоронен Карл Маркс.

Алеша запомнился Ленину. Позже в одном из своих писем к Шаумяну Владимир Ильич и Надежда Константиновна спрашивали: «Что с Алешей, как его здоровье, чем занят?» Шаумян зашифровано писал в ответ: «Дорогие дядя и тетя! Вы спрашиваете про Алешу. Он в Тифлисе, несколько месяцев тому назад он заболел, сейчас выехал лечиться к Авелю. С ним в компании я устроил хорошую пекарню в Тифлисе, которая работает и может оказаться очень прибыльной. Там сейчас работают братья Алеши, хорошие ребята». Конечно, Ленин и Крупская сразу поняли: Алеша «заболел» и «выехал к Авелю», значит, арестован и выслан туда, где Енукидзе, в Сибирь. «Пекарня» — это типография, а «братья» — товарищи по борьбе.

Джапаридзе возвратился в Россию окрыленным. Ведь столько впечатлений от всего увиденного и услышанного за границей! А главное — от съезда, от встреч и бесед с Владимиром Ильичем Лениным, который четко определил задачи партии и пролетариата в революции.

Варо, как и было условлено, ждала мужа в Петербурге, все в той же гостинице, в том же номере. Она почти никуда не выходила, боясь, во-первых, что Алеша неожиданно явится в ее отсутствие, а во-вторых, опасаясь шпиков. Ведь Варвара Михайловна уже третий год в рядах большевистской партии. Вместе с мужем ведет революционную работу и, естественно, как и он, постоянно подвергается опасностям.

Едва Алеша, утомленный после напряженной работы на съезде и после всех опасностей пути, вошел в номер, как Варо обняла его, расцеловала. Молча посмотрели друг другу в глаза, светящиеся радостью, и заулыбались. Нашли, что оба заметно похудели, но особенно Алеша: появились морщинки на смуглом лице, щеки впали.

— Не огорчайся, милый, — ласково сказала жена, — теперь я возьмусь за тебя, и ты поправишься быстро.

Потом она стала расспрашивать, из осторожности, по-грузински:

— Ну, что съезд? Ленина видел? Как он?

— Видел! — восторженно и тоже по-грузински отвечал муж. — И не только на заседаниях, был даже у него в гостях!

— Какой счастливый! О чем же вы говорили?

— Он расспрашивал меня о Баку. И я ему рассказал. Он расспрашивал о моей жизни. И…

Алеша в задумчивости подошел к окну, растворил его. Не так уж много рассказал он Владимиру Ильичу о себе. Не хотелось ему докучать. А рассказать было что…

Перед мысленным взором Алеши пронеслась его до предела насыщенная бурными событиями жизнь.

Давайте же и мы, читатель, мысленно проследим за движением жизни пламенного революционера, стойкого большевика-ленинца.