Общие замечания
Гендерно ориентированными наименованиями (gender specific names) в современной лингвистике обозначают имена лиц мужского и женского пола. В 1980-е гг. термин понимался и в более специализированном значении, как обозначения только лиц женского пола (и в этом случае говорят о nomina feminina) [Кирилина 2004: 16–17]. Словообразование многих таких имен мотивируется в преобладающем количестве случаев словами мужского рода и, таким образом, представляет собой вторичные (в словообразовательном отношении) языковые феномены. С этим связано и лексическое своеобразие существительных женского пола: семантически они формируются на базе слов мужского рода.
Гендерные наименования (применительно к людям) имеют в русском языке обычно пять типов языковых соответствий (без супплетивных форм типа брат – сестра, человек – мужчина – женщина):
1) обозначение мужчины – обозначение женщины (словообразовательный дериват от первого, нейтрального члена): учитель – учительница;
2) обозначение мужчины – обозначение женщины (маркированный член родовой оппозиции, не образованный от первого, а соотносительный с ним): француз – француженка, вдовец – вдова, дурак – дура;
3) обозначение мужчины – обозначение женщины без родовой дифференциации: пилот, пешеход, президент;
4) обозначение мужчины – нулевой эквивалент женского пола: евнух, бородач, двоеженец;
5) нулевой эквивалент мужского пола – обозначение женщины: роженица.
Если рассматривать гендерную проблематику со словообразовательной точки зрения, то нельзя не согласиться со следующим утверждением: «ни на одной словообразовательной категории не сказались в такой мере социальные факторы, породившие борьбу различных тенденций в языке и вступившие в сложные взаимоотношения с тенденциями чисто языковыми, в частности словообразовательными, как на словообразовательной категории личных существительных муж. и жен. р. в их отношении к полу лица» [РЯСОС 1968: 191]. Социальные факторы, способные влиять в XIX в. на процессы именования лиц женского пола, были крайне ограниченны: сфера занятий женщины – дом, семья; престижность женщины определялась престижностью и статусом места службы, деятельности ее мужа [Янко-Триницкая 1966; РЯСОС 1968: 191; Comrie et al. 1996: 231]. Возможности применения женского труда, особенно с развитием капиталистических отношений в России, являлись чрезвычайно сильным социальным стимулирующим фактором для появления номинаций со значением женскости: ткач > ткачиха, акушер > акушерка, учитель > учительница, актер > актриса, писатель > писательница и под.
Развитие и усложнение экономических, социальных, политических институтов страны на рубеже конца XIX – начала XX вв. радикально изменили роль женщины в обществе в первую очередь с точки зрения трудовой занятости: в 1901 г. 26 % женщин было занято в промышленности, через 15 лет, в 1917 г., – уже 40 % [Янко-Триницкая 1966: 170–171] (следует уточнить: прежде всего на неквалифицированной работе [Янко-Триницкая 1966: 170; Comrie et el. 1996: 234]). Рост занятости женщин особенно заметен после 1914 г., с началом Первой мировой войны, «в металлообрабатывающей промышленности, в промышленности пищевых продуктов, на обмундировочных заводах, в конторах, канцеляриях» [РЯСОС 1968: 192].
Именно эти экстралингвистические факторы стали решающими в процессах именования женских профессий отдельным словом. Языковая ситуация начала XX в. предлагала следующие возможности номинации женщин в сфере занятий, профессий (nomina professionalia):
1) словами мужского рода;
2) при помощи суффиксов женского рода (-ша, – иха, – ица, – ка, -уха);
3) сложными словами с «женским» конкретизатором (типа автор-женщина, женщина-летатель, редактор-издательница, женщина-врач и др.).
В нашем материале сложные наименования немногочисленны (мы обнаружили всего 4) и структурно состоят из гендерного (полового) конкретизатора женщина, дама и смыслового понятия: женщина-доброволица, женщина-смертница, дама-кельнерша, женщина-сыщик.
Ганди распорядился закрыть лагеря «женщин-доброволиц» и разослал их по разным местам (Возрождение. 1932. 2 янв. № 2405).
Вдруг двери настежь. Вбегают два палача: еще жертву забыли – женщину-смертницу (Возрождение. 1937. 10 апр. № 4073).
То, что не удалось инспектору, распутала женщина-сыщик , идущая совсем другими путями, чем полиция (Возрождение. 1937. 10 апр. № 4073).
На общем фоне nomina feminina такие аналитические (сложные) обозначения явно уступают в количественном отношении однословным суффиксальным производным.
Кроме того, также синтаксис может выявлять логико-семантическую категорию «женскости» (врач пришла, корреспондент сообщила, доктор выписала рецепт, эта доктор, наша врач и т. д.). Любопытно, но в нашем материале не обнаружилось ни одного случая синтаксического согласования глагола в прошедшем времени с существительным мужского рода (при обозначении пола женщины). Исключение составляют такие случаи, когда иноязычное неизменяемое титульное обозначение женщины сочетается с глаголом прошедшего времени, страдательным причастием, кратким прилагательным в женском роде.
Языковая «гендерная» ситуация в языке метрополии находится в постоянной динамике; возможны различные оценки и интенции в предпочтении или семантической согласовательной категории, или грамматической. Это зависит от многих факторов: возраста, образования, места рождения, социального положения, пола и др. [РЯСОС 1968: 27–32; Мучник 1971: 228–244; Comrie et al. 1996: 247]. О каких процессах, протекающих в категории «женскости», можно говорить применительно к эмигрантскому речевому обиходу, насколько эта категория динамична и подвергается ли она оценочным интерпретациям людей? Для сравнения приведем характерный пассаж из современной эмигрантской газеты, выходящей в Аргентине:
«Языковые уродства»
Моя грач прилетела
Из заметки П. Крючкова о Лидии Чуковской, в «Новом мире» № 3 за 2002 г., узнаем, что так называлась ее последняя прижизненная работа, посвященная защите русского языка. Как объясняет Крючков, Чуковскую «удивляло и возмущало выражение “моя врач пришла” . Удивляет и возмущает оно и нас! Меня когда-то так и передернуло, когда встретил в письме из нынешней России, от вполне культурной женщины (когда-то подруга моего детства) слова: «У меня очень милая врач» . Лучше что угодно другое: врачиха, как и говорят в народе (хотя образованцы возражают, что это мол значит «жена врача» ) или женщина-врач . И, если уж необходим неологизм, хотя и чудовищный, то надо бы врач , когда относится к особе женского пола писать врачь и тогда уж и склонять как ночь: посещение врачи, наблюдения, сделанные врачью и т. п.» (Аркадий Рахманов) (Наша страна. Аргентина. 2003. № 2727–2728).
Конечно, можно только забавно усмехнуться, читая приведенные строки, однако можно посмотреть на вопрос, поднятый в заметке, как на один из «болевых» и острых в современном русском узусе (а именно: разграничение грамматического рода и биологического пола) не только метрополии, но и близкого и дальнего зарубежья. В задачу нашей работы не входит изучение гендерной проблематики в языке современной русской диаспоры, однако небезынтересно упомянуть экспериментально-статистическое исследование, ставящее целью выяснить интерпретацию категории рода русскоязычными, живущими в Канаде; для них, находящихся в культурной англоамериканской зоне (Pax Americana), намного более существенную роль, чем для русских, живущих в метрополии, на выбор категории рода начинает оказывать фактор политической корректности (political correctness) даже в ущерб грамматической правильности или уместности [Novikov & Priestly 1999].
Основным механизмом называния женщин в эмигрантском речевом обиходе являлась суффиксация, поэтому в дальнейшем мы и сосредоточимся на изучении суффиксальных производных nomina feminina (феминативах). Феминативы – яркий пример взаимодействия языка и социума. Производных со значением лиц женского пола в эмигрантской публицистике немного в количественном отношении, и они далеко не так разнообразны в качественном отношении, если сравнивать с русским языком в СССР 1920–1930-х гг. Это касается также имен существительных с обозначением мужчин (nomina masculina) в эмигрантской речи. Этому также есть свое объяснение, которое будет предложено в ходе рассмотрения.
Если обратиться к феминативам, то обращает на себя внимание доминирование двух моделей: с суффиксами – ица и – ка.
Итак, с рассмотрения имен существительных со значением лица женщин мы и начнем.
1. Nomina feminina
1.1. Суффиксация
Суффикс -иц(а). Активизация суффикса – иц(а) для наименовании женщин началась в первые годы XX в., но особенно интенсивно – после революции 1917 г. С одной стороны, продолжается количественный рост модели на – иц(а) для номинации женщин по профессии (напр.: истопница, никелировщица, наждачница и под. [Протченко 1964: 109 и сл. ]), с другой – появляются гендерные производные в сфере общественно-политических отношений: подпольщица, забастовщица, стачечница, пикетчица [Протченко 1985: 192]. Тем не менее производные на – иц(а) служат для называния женских профессий, хотя и предполагающих достаточную степень профессиональной подготовки, но обычно непрестижных или с низким социальным статусом [Comrie et al. 1996: 234].
В эмигрантских газетах производные на – иц(а) распадаются на несколько групп.
1. для наименования женщин по профессии: фельдшерица, танцовщица, певица, переводчица. В этих производных суффикс – иц(а) выполняет номинативную функцию, служа для производства слов, немаркированных в стилистическом и прагматическом отношениях; словообразовательная цепочка «производящее слово мужского рода → производное слово женского рода» выстраивается без труда.
2. несоотносительные (с «мужским» существительным) производные для обозначения физиологической, материнской природы женщины: родильница, девица, кормилица. Ср:
…в московских больницах и приютах умирает в среднем 80 % родильниц (Голос Родины. 1919. 11 мая. № 262).
…титулованные и нетитулованные, светские и полусветские дамы и девицы … (Возрождение. 1939. 14 июля. № 4192).
Целый штат кормилиц , нянек, мамок, сиделок под наблюдением монахинь обслуживают младенцев днем и ночью (Шанхайск. заря. 1929. 12 окт. № 1169).
Слово девица сохраняло нейтральную стилистическую окраску, где суффикс выполняет номинативную функцию обозначения женскости, в то же время в русском языке метрополии слово переместилось на периферию – СУ снабжает его пометами офиц.(иальное), устар.(елое), разг.(оворное) и нар.(одно) – поэт.(ическое):
Суд в Вене признает адвокатессу девицу Тоню Шустер «отцом» чужого ребенка (Возрождение. 1932. 1 янв. № 2404).
3. производные, соотносительные с мотивирующими именами мужского рода, для обозначения лиц по осуществляемой ими деятельности, занятию: деятельница, читательница, покровительница, руководительница, возглавительница. Все они – нейтральные по стилистической окраске:
Минувшего 21-го января исполнилась первая годовщина со дня смерти незабвенной Терезины Михайловны Енко, не только исключительной покровительницы всех русских беженцев… но и замечательной всеславянской деятельницы… (Рус. голос. 1939. 5 февр. № 409).
В конце первого полугодия Августейшая Возглавительница женских групп Союза Младороссов Е. И. В. [Ее Императорское Величество. – А. З .] Великая Княжна Кира Кирилловна удостоила Своим присутствием одно из собраний парижской женской группы (Младоросская искра. 1932. 12 июля. № 20).
4. слова, мотивированные именами существительными мужского рода, для обозначения женщин по их особому, исключительному положению в общественной иерархии типа царица, императрица. Этот тип слов оставался в эмигрантском узусе, но смысловой статус этих имена изменился – у них уже не было реального содержания (денотата).
…будет отслужена панихида по Бозе почивающем Августейшем Шефе полка Императрице Марии Федоровне (Рус. голос. 1934. 29 июля. № 173).
Характеризуя в целом феминативные наименования на – иц(а) в эмигрантской прессе, нужно отметить, что наименования женщин по профессии не столь широко встречаются в газетах. Важно еще раз подчеркнуть отличие феминативов на – иц(а) в советском и эмигрантском языковом и социальном обиходе.
1. В советской жизни в 1920–1930-х гг. такие производные стали перемещаться на периферию, будучи стилистически маркированными и образуя преимущественно разговорно-профессиональные наименования для обозначения лиц женского пола. В эмигрантской публицистике гендерные производные со значением профессии малочисленны, и все они нейтральны в стилистическом отношении.
2. В эмигрантской прессе и речевом узусе много производных на – иц(а) не в сфере профессий, а в области социальной активности, общественной деятельности, занятости (этот семантический тип в советском обиходе в 20–30-е гг. XX в. был гораздо менее продуктивен).
3. В эмигрантском узусе продолжали функционировать гендерные производные, обозначающие особые, исключительные функции женщин (обычно в царской, монархической иерархии).
4. Наконец, в эмигрантском узусе отсутствовали феминативы из сферы спорта, в то время как в русском языке метрополии, начиная с 20–30-х гг. XX в., они представляли одну из активных зон номинации.
Суффикс -ш(а). В современном русском языке использование суффикса – ш(а) в современном языке ограничено разговорной речью, нейтральных лексем с этим суффиксом, по-видимому, не возникает. Этот суффикс для обозначения лица женского пола в русском языке не столь старый, его появление относят к первой трети XVIII в. Спецификой активизации слов с данным суффиксом было то, что основную массу таких существительных составляли обозначения женщин «по мужу» [Очерки 1964а: 81]; существительные типа директорша, инспекторша имели только одно словообразовательное значение – «жена» (директора, инспектора). Образования на – ш(а) получили некоторое распространение в начале 1920-х гг.: редакторша, милиционерша, агитаторша, кассирша, докторша, секретарша, кондукторша, уже в конце 1920-х – начале 1930-х гг. в «постепенно оттесняются все больше и больше в область просторечия» [РЯСОС 1968: 210]. «В наши дни использование подобных существительных носит всегда пренебрежительный, иронический характер» [РЯСОС 1968: 211].
В нашем материале встретилось только 4 случая использования слов женского рода с суффиксом – ш(а). Отметим, что все существительные имеют нейтральную стилистическую окраску. Типология существительных такова.
1. обозначение женщины в соотношении со словом мужского рода: кельнерша (< кельнер), дама-кельнерша, агитаторша (< агитатор):
Лакей (garçon), кельнерша и посудомойник с многолетней практикой… ищут постоянную работу в русских ресторанах [объявление] (Дни. 1926. 17 нояб. № 1161).
Бывший большевистский представитель в Швеции Воровский и известная агитаторша Балабанова назначены директорами официального журнала большевистского интернационала (Голос Родины. 1919. 6 мая. № 257).
Существительное кельнерша являлось неологизмом на русской языковой почве, будучи созданным, очевидно, в конце XIX – начале XX вв. по словообразовательной модели на – ш(а) для наименования женской профессии. Слово не было активным, функционируя в литературных текстах как экзотизм при описании заграничных реалий:
Заслужил я благоволения кельнерши десятью крейцерами вместо пяти, которые обыкновенно давала «на чай» кельнершам большая часть публики (Станюкович. «Главное: не волноваться» // Русские ведомости. 1902. № 124).
Использование существительного кельнерша в эмигрантской прессе можно объяснить двояко: 1) переносом понятия из дореволюционного языкового багажа в язык зарубежья, 2) автономной номинацией, без апелляции к дореволюционного языку, осуществленной уже внутри эмигрантского языка.
В отличие от советского языка, где понятие кельнерша представляло собой семантический экзотизм, в эмигрантском узусе оно употреблялось в прямой номинативной функции. Интересно и то, что в эмигрантских газетах нам не встретилось существительного официантка для обозначения лица женского пола, соотносительного с «мужским» существительным официант, хотя работа в ресторане была одной из самых распространенных среди русских беженцев. Это можно объяснить внеязыковыми факторами: нахождение за границей снижало вероятность использования старого заимствования официант для обозначения занятий лица. За границей эта название вытеснялось европейскими лексическими эквивалентами. Так в русский язык эмиграции внедрялись иностранные заимствования: гарсон (фр. garçon), кельнер (нем. Kellner).
Что касается «женского» слова официантка, то оно появилось в русском языке, очевидно, в 20-е гг. XX в., так как его первая лексикографическая фиксация приводится только в СУ.
2. обозначение женщин при отсутствии семантико-словообразовательного соотношения с существительными мужского рода – манекенша:
В последние дни в Париже были найдены мертвыми две молодые женщины. […] Одна из них была артисткой и выступала под именем Винды Ильвано, другая – Габриэла Дюрефур – была манекеншей (Руль. 1926. 14 апр. № 1630).
Любопытно, что производное манекенша появилось именно в эмигрантском узусе, а не в языке метрополии, причем слово осознавалось как стилистически нейтральное, где суффикс – ш(а) служил для передачи категории женскости. Манекенша – словообразовательный продукт эмигрантского узуса, появление которого мотивировано реальной жизнью. По мнению историка моды А. Васильева, русские модели задавали тон в Париже в 20-е и продолжили делать это в 30-е гг. прошлого века. Девушки, женщины из знатного аристократического рода, согласившиеся стать манекенщицами у самых известных модельеров, кутюрье, именовались mannequin vedette – букв.: «манекенщицы-звезды» (приглашенные известные дамы, надевавшие наряды Дома мод во время своих выходов в свет), а девушки более простого происхождения – mannequin cabine – «манекенщицы в зале», т. е. постоянно работающие на показах в Доме мод [Васильев 2001]. Вполне возможно, что востребованность русских девушек, женщин в области моды Парижа и послужила тем внеязыковым толчком для словопроизводства существительного женского рода манекенша.
В русском языке метрополии появление производного манекенша датируется только концом 50-х – началом 60-х гг. XX в., причем уже сразу с ироническими коннотациями, основанными на разговорной стилистической функции суффикса – ш(а) в современном узусе:
Встречные мужчины пристально оглядывали ее с головы до ног, так, что она чувствовала под платьем свою грудь. «Походочка у тебя!» – подозрительно сказала Катя. «Какая?» – «Как у манекенши » (Д. Гранин. Иду на грозу).
Таким образом, гендерные производные на – ш(а) в эмигрантской прессе 20–30-х гг. показывают ее живой номинативный характер.
Суффикс -к(а). Этот суффикс является одним из ведущих для номинации женщин по профессии, деятельности. Пред– и первые послереволюционные годы оставили значительный след в количественном расширении модели слов (со значением «женскости») с данным суффиксом: партийка, доброволка (из женских батальонов), большевичка, беженка, чекистка, спекулянтка, меньшевичка, эсерка-соглашательница, комсомолка, красноармейка, ленинка, партийка, пролетарка, рабфаковка = (реже) рабфачка [Mazon 1920; Карцевский 2000; Селищев 1928].
Эмигрантский узус также широко использует феминативные наименования на – к(а).
1. старые узуальные производные: модистка, студентка, пианистка, беженка, народоволка, содержанка, гражданка, проститутка, мамка, нянька, сиделка:
Первоклассная модистка для бальн[ых] вечерн[их] наряд[ов], с реком[ендациями], ходит на дом (Сегодня. 1930. 12 янв. № 12).
…в Петрограде имеются 1700 проституток и 300 тайных притонов (Воля России. 1920. 18 сент. № 6).
…старая народоволка , шлиссельбургская узница – Вера Николаевна Фигнер… (Анархич. вестник. 1923. № 2).
Целый штат кормилиц, нянек, мамок, сиделок под наблюдением монахинь обслуживают младенцев днем и ночью (Шанхайск. заря. 1929. 12 окт. № 1169).
2. слово соколка (< сокол – «член военно-патриотического общества “Сокол”») может быть отнесен либо к эмигрантскому словообразованию, либо к предреволюционному, поскольку в России общество «Сокол» было учреждено еще в 1907 г., однако в эмиграции оно обрело новую жизнь. Этот феминатив широко использовался в эмигрантской публицистике:
…выступление на «Славянском вечере» в городском театре двух групп русских соколок и соколов: сестер Общества «Русский Сокол» в Новом Саду и сестер и братьев О[бщест]ва «Русский Сокол» в Белграде (Рус. голос. 1934. 29 июля. № 173).
Производные на – к(а) в эмигрантском узусе имеют нейтральную стилистическую окраску, оттенков разговорности, фамильярности, сниженности не ощущается, так что можно утверждать о существовании существительных с «женским» суффиксом – к(а) в языке эмигрантов первой волны как именно номинативных средств для категории женскости. Ср. также другие примеры: френтка (в среде американских русских) < girlfriend [Benson 1957], инфирмьерка – «сиделка, нянечка (в больнице, приютах)» < фр. infirmi`ere (в муж. роде infirmier), швейка (= швея) [РЯЗ 2001: 37, 51].
Однако в эмигрантском речевом обиходе гендерные производные на – к(а) находились в явной тени «мужских» номинаций в такой тематической сфере, как политика, идеология, культура. В русском языке СССР существовали гораздо более разветвленные тематические зоны слов с гендерным суффиксом – к(а), что в первую очередь определялось социально-экономическими причинами – активной вовлеченностью женщин в промышленное производство и сферу социальных услуг.
Другие суффиксы (-есса, – чина, – ыня/-иня). В русском языке есть три иноязычных суффикса для обозначения женщин: – есса (адвокатесса, баронесса), – иса (директриса, актриса), – ина (балерина, синьорина). Они не являются активными в словообразовательном отношении. Революция 1917 г. оказала значительное влияние на их функционирование в узусе. «Начинают утрачиваться некоторые слова жен. рода, преимущественно с непродуктивными суффиксами: архитектриса, директриса, инспектриса, лектриса, авиатриса, адвокатесса и т. п.» [РЯСОС 1968: 201]. Авторы монографии [РЯСОC 1968: 201] объясняют это социальными причинами: «пока женщина на определенном посту вызывала удивление, ее обязательно стремились назвать иначе, чем мужчину; когда это становилось привычным, название унифицировалось в мужском роде». С суффиксом – есса в нашем материале встретилось нейтральное обозначение адвокатесса, однако гораздо чаще эта профессия была закреплена за мужчинами – адвокатами:
Суд в Вене признает адвокатессу девицу Тоню Шустер «отцом» чужого ребенка (Возрождение. 1932. 1 янв. № 2404).
Любопытна комбинация лексем при личном имени: профессиональное обозначение (адвокатесса) + обозначение семейного статуса (девица).
Суффикс – ыня/-иня является «полумертвым» [Виноградов 1986: 115] в русском языке. Феминативы на – ыня/-иня несут в общем языке яркую прагматическую функцию (ср. боярыня, государыня, рабыня, сударыня, княгиня, графиня, инокиня, монахиня), поэтому многие лексемы на – ыня/-иня снабжены в СУ ограничительными пометами: дореволюц.(ионное), истор.(изм). Выпадение из словаря целой группы производных с данным суффиксом вызвало стилистическую трансформацию всей словообразовательной модели и наделение суффикса – ыня/-иня стилистическим ореолом книжности [Comrie et al. 1996: 235]. В эмигрантском узусе многие лексемы сохраняли свою употребительность, поэтому и стилистического перемещения слов на – ыня/-иня в регистр устарелой или книжной лексики не наблюдалось. Ср.:
Салон графини Клейнмихель в Берлине сделал свое дело.(Возрождение. 1919. 12 окт. № 86).
В пятницу состоится перевезение останков герцогини Шарлотты Саксен-Мейтингнской в Мейнинген (Призыв. 1919. 7 (23.9) окт. № 77).
Это же явление (нейтральность слов речевого этикета княгиня, графиня в эмигрантском узусе) отмечает и Е. А. Земская [ЯРЗ 2001: 136].
Суффикс – чина встретился только в украинизме дивчина (у Селищева с пометой: ударение на первый слог), который вошел в активное употребление в революционные годы: «в комсомольской среде принято называть девушку по-украински: дивчина» [Селищев 1928: 118, 206]. Ср. характерный пассаж из эмигрантской газеты, показывающий, что украинизм уже лишился своей этнографической маркировки и по смыслу совпал с русским словом девушка (реже – девочка), однако с характеризующе-оценивающей коннотацией – «обычно с красивой, видной внешностью»:
…стремление евреев выдать своих дочерей за местных казаков и русских крестьян и самим жениться на казачках и русских дивчинах (Голос России. 1931. 1 окт. № 3).
1.2. Субстантиваты
В нашем корпусе примеров встретилось только одно субстантивированное причастие для наименования женщин по профессии: приходящая. В русском языке 20–30-х гг. субстантивация причастия приходящая не произошла; так, СУ дает употребление данного слова с существительным приходящая домработница. Можно думать, что малая общественная востребованность (в сравнении, например, с дореволюционным временем), социальное «выдавливание» данной профессии, а также общественно-моральная оценка прислуги как буржуазного (капиталистического, эксплуататорского) пережитка не способствовали языковому процессу субстантивации. В эмигрантской жизни место и роль приходящей (обычно домработницы, служанки, уборщицы) как домашней прислуги сохранились, поэтому автономное, самостоятельное использования субстантивата объяснимо:
Ищу место приходящей для всего ui. Woiynska [реклама] (Меч. 1937. 16 мая. № 18).
В группе феминативов ведущим языковым механизмом именования являлась суффиксация, причем наиболее активными суффиксами выступали – иц(а) и – к(а); другие способы именования (сложные наименования, субстантивация) заметно уступали.
2. Nomina masculina
Суффиксальное словообразование имен существительных мужского рода представлено в эмигрантской прессе бо́льшим количеством примеров, чем «женские» наименования. Количественный анализ «мужских» обозначений дает такие пропорции.
Рассмотрим подробнее некоторые наиболее важные для эмигрантской прессы модели.
Суффикс -ик/-ник. В эмигрантской прессе используются следующие тематические типы производных.
1. слова со значением профессии, сферы занятий, учебы: посудомойник, промышленник, сахаропромышленник, священник, стрелочник, торговопромышленник, церковник, шапочник, хозяйственник, шомажник. Итак, совершенно очевидно доминирование старых производных:
Русский портной и шапочник принимает заказы мужского, женского и военного платья [реклама] (Рус. голос. 1939. 1–14 янв. № 406).
В Земском собрании представлены все партии и классы, от торгово-промышленников [sic] и кадетов до эсеров, меньшевиков и большевиков включительно (Воля России. 1920. 14 сент. № 2).
Однако есть и новшества, рожденные эмигрантским бытом. Слово посудомойник является, по-видимому, продуктом эмигрантского языкотворчества. Ср. у Даля: «Судомой, – щик, судомоя, – мойка, – мытка, яросл., кто перемывает в доме, в хозяйстве посуду, кухонную и столовую». Лексема судомойка была обычным в номинативной системе языка, реальным лицом содержания понятия (денотатом) была, как правило, женщина, хотя лексически это никак не было выражено:
…он позвал Минодору и велел ей с помощью мужа, лакеев и судомоек старательно прибрать отделение его покойной матери… (Писемский. Мещане).
«Что же ей, по-вашему, в судомойки идти?» – спросил с недоверием Соловьев. «Ну да, – спокойно возразил Симановский, – в судомойки , в прачки, в кухарки» (Куприн. Яма).
Слово судомойщик использовалось, очевидно, гораздо реже. Эмигрантский быт изменил, сместил привычные нормы, стереотипы разделения мужского и женского труда; очевидно, слово посудомойник и представляет наименование «мужского» труда, появившегося именно в заграничных условиях рынка труда.
Лакей (garçon), кельнерша и посудомойник с многолетней практикой […] ищут постоянную работу в русских ресторанах [объявление] (Дни. 1926. 17 нояб. № 1161).
2. обозначения, которые были востребованы (актуализированы) эмигрантской жизнью: соотечественник, единомышленник, правопреемник, соплеменник, стачечник, союзник, наследник. Словообразовательной инновацией эмигрантского узуса является окказионализм зарубежник:
…[сербский. – А. З .] король Александр… мог бы быть поставлен… нам, русским, на честную память в потомстве об истинном друге – союзнике Великого Славянского племени (Голос России. 1931. 1 сент. № 2).
Весной этого года исполнилось тридцать лет с тех пор, как по высочайшему Соизволению Государя Императора Николая II О. И. Пантюховым в Царском Селе был основан скаутский отряд, в котором состоял покойный Наследник Цесаревич Алексей и недавно скончавшийся князь Георгий Константинович (Возрождение. 1939. 7 июля. № 4191).
…ни советофильствующим иностранцам, ни сменовехнувшимся скорбноглавцам из среды зарубежников или русских меньшинственников не захочется задуматься над действительной показательностью этого процесса (Меч. 1937. 11 апр. № 14).
Часто упоминаются старые, дореволюционные, обозначения, напр.: союзник – военно-политический партнер России по Антанте; соотечественник, соплеменник – уже не только и не просто «человек, происходящий из той же страны», но скорее «беженец, эмигрант».
Итак, среди имен существительных на – ик/-ник для обозначения лица новшеством эмигрантского речевого обихода явились наименование мужчин по их профессиональным занятиям (посудомойник, шомажник), а также публицистический окказионализм зарубежник.
Суффикс -тель. В группе имен существительных со значением лица суффикс – тель выступает как один из частотных и регулярных, однако каких-либо заметных новшеств не наблюдается.
1. Эмигрантская пресса использует довольно разнообразные в семантическом отношении слова на – тель (со значением лица), однако абсолютное большинство из них представляет старые публицистические, литературно-художественные обозначения (как уже укрепившиеся в качестве самостоятельных лексем, так и модельные, потенциальные): благожелатель, блюститель, бумагомаратель, вдохновитель, властитель, воссоздатель, выразитель, деятель, завоеватель, избавитель, истолкователь, истязатель, мститель, мыслитель, наблюдатель, недоброжелатель, неприятель, обвинитель, обыватель, осведомитель, освободитель, победитель, побудитель, подделыватель, поджигатель, подстрекатель, поработитель, последователь, правитель, предатель, предводитель, прикрыватель, производитель, радетель, разрушитель, разлагатель, ревнитель, служитель, слушатель, создатель, угнетатель, усмиритель, блюститель, вероучитель, законоучитель, монарх-покровитель, креститель, покровитель, святитель, церковнослужитель.
2. производные на – тель официально-делового, терминологического характера: держатель (акций), предприниматель, кинопредприниматель, работодатель, комнатонаниматель. Этот семантический тип производных с конца 1920-х гг. выходил из советского социального и речевого обихода, становясь знаком зарубежной (капиталистической) жизни.
К держателям страховых полисов, которые вследствие эмиграции из России не могли больше платить страховых премий [объявление] (Дни. 1925. 1 февр. № 680).
Картины с участием Рунича буквально обогащали кино-предпринимателей [sic] и создали ему необычайную популярность во всей России (Руль. 1930. 2 янв. № 2767).
В Норвегии – локаут работодателей в портовых предприятиях (Огни. 1924. 11 февр. № 6).
3. окказиональные производные на – тель на страницах эмигрантской прессы единичны: раскулачиватель.
Первый прицел всеобщей ненависти – это большевик [выделено автором статьи. – А. З .]: чекист, раскулачиватель , активист, предколхоза, сексот, и пр., и пр. (Сигнал. 1938. 15 сент. № 39).
Суффикс -щик/-чик. Производные на – чик/-щик стали активизироваться еще в предреволюционные годы. С. И. Карцевский отмечает следующие производные: подводчик, халтурщик, самогонщик, наркомпродчик [Карцевский 2000: 257], А. М. Селищев дает довольно обширные ряды: агитпропщик, волокитчик, губотдельщик, деревенщик «уполномоченный по ведению партийно-пропагандистской работы в деревне», завкомщик, орготдельщик, подпольщик, полипросветчик, синдикатчик, студкомщик – «член студенческого комитета», текстильщик, сельсоветчик, трибунальщик [Селищев 1928: 174]. Обращает на себя внимание образование слов на – щик/-чик от сложносокращенных лексем. В эмигрантской прессе не встретилось ни одного отаббревиатурного производного, образованного по данной модели, что позволяет сделать заключение о неактивности такого класса слов.
Какие же типы слов на – щик/-чик встречаются на страницах эмигрантской прессы?
1. старые узуальные производные: прапорщик, подпоручик, поручик, конторщик, тюремщик, извозчик, коннозаводчик, могильщик, обмывальщик, погребальщик, пайщик, извозчик, тюремщик, фальшивомонетчик, разведчик, вестовщик, погромщик, обманщик, оценщик, скупщик, доносчик, счетчик, растратчик, захватчик, налетчик, перебежчик:
…мы предостерегаем всех честных монархистов от доверчивого и безпроверочного [sic] отношения к вестовщикам и переносчикам подобных слухов, явно подрывающих высший авторитет и определенно вредящих делу монархического возрождения России (Младоросская искра. 1932. 12 июля. № 20).
В Москве состоялся так называемый «кинофестиваль», на котором были показаны последние советские и европейские картины, и советскими оценщиками розданы премии и отзывы (Возрождение. 1935. 15 марта. № 3572).
Единственные русские погребальщики Kiersch & Son (Кирисюк и сын) [реклама] (Рассвет. 1937. 11 февр. № 35).
Иосиф Погани – сын обмывальщика трупов при будапештской синагоге (Сигнал. 1938. 15 сент. № 39).
Ср. следующее высказывание: «В языке послереволюционнной эпохи по социальным причинам [выделено мной. – А. З.] стали непродуктивны и постепенно утратились некоторые немногочисленные группы слов с суфф. -щик. Это прежде всего имена со значением «владелец торгового или промышленного заведения». […] Названия такого рода стали общественно неактуальными» [РЯСОС 1968: 125].
2. наименования лиц с семантической мотивировкой, рожденной в эмигрантской жизни: советчик (< представитель советской власти, советских органов управления), братчик (< член Белого братства; член группы, сочувствующей белому движению). Ср.:
Советчики , пользуясь монополией советского банка по переводу денег из-за границы, грабят своих подневольных клиентов, выплачивая им только четвертую часть пересылаемой суммы (Руль. 1930. 20 июня. № 2906).
Один наш Братчик [sic; с прописной буквы. – А. З .] сообщает, как он был в Петербурге, в праздник Казанской Божьей Матери, на службе в Казанском соборе (Голос России. 1932. июль. № 12).
Любопытно, что в пределах одного предложения могут встречаться два словообразовательных варианта на – щик и – ист: тракторщик и тракторист. Приведенный ниже пример свидетельствует, видимо, о равноправном сосуществовании в языковом сознании эмигрантов производных на – щик и – ист: суффикс – щик – традиционное русское словообразовательное средство для номинации лиц по профессии, суффикс – ист относительно новый, заимствованный. Однако возможность присоединения или русского, или иноязычного суффикса показывает свободное членение слова на составные элементы и обнаруживает альтернативное направление словообразовательной адаптации в эмигрантском узусе: а) иноязычный корень + русский суффикс (тенденция к русификации); б) иноязычный корень + иноязычный суффикс (ориентация на иноязычный, немецкий, прототип):
Из Туниса нам пишут: « Трактористы требуются здесь, главным образом, на время пашни и уборки хлеба… Минувшим летом тракторщикам платили от 800 до 1000 в месяц в горячие месяцы – с готовым помещением и кое-какими прибавками» (Дни. 1926. 20 нояб. № 1164).
Другой пример вариативности: новообразование советской эпохи чрезвычайник [Селищев 1928: 76] – чрезвычайщик (в эмигрантской прессе):
Служащие различных учреждений составляют специальные организации, которые отправляются в различные хлебные места за продуктами. Выхлапатывают [sic] специальные разрешения, командировки, наряды и проч. и проч. – и едут… Мучаются в дороге… дают направо и налево взятки и иногда, благополучно довезя продукты до Москвы, лишаются их, неудачно попав на какого-нибудь милиционера или чрезвычайщика на улицах самой Москвы (Воля России. 1920. 17 сент. № 5).
Таким образом, эмигрантская пресса оперирует достаточно большим количеством лексем на – чик/-щик. Используются слова, которые в послереволюционном узусе были изгнаны на языковую периферию либо ввиду утраты реалий (типа коннозаводчик или военные номинации старой армии), либо в процессе естественного языкового старения понятий (вестовщик). Формируются также понятия, возникшие уже на почве эмигрантского языка (советчик, братчик). В отличие от языка метрополии 20–30-х гг., где производные легко образовывались от сложносокращенных слов, в эмигрантских текстах нам не встретилось таких случаев.
Суффикс -ист. Существительные с заимствованным суффиксом – ист популярны и активны в русском языке при образовании слов со значением лица. В нашем корпусе эмигрантской прессы производные на – ист исчисляются несколькими десятками, однако, рассматривая их в гендерной перспективе, мы сосредоточимся на словообразовательных инновациях.
1. слова, обозначающие лиц по партийно-политической принадлежности, идеологическим воззрениям, пристрастиям (отапеллятивные производные). Словообразование названий лиц по их политической позиции было одним из самых активных деривационных процессов в русском языке первых десятилетий XX в. Активное словопроизводство таких имен/лиц в эмигрантской прессе неудивительно, так как в эмигрантском обиходе полемика о политической принадлежности человека, о той или иной идеологии являлась одной из центральных, узловых тем, обсуждаемых на страницах газет. Ряд производных на – ист пополнялся интернационализмами: фашист – нем. Faschist, итал. fascista, фр. fasciste, национал-социалист – нем. Nationalsozialist, пропорционалист – фр. proportionaliste. Обращает на себя внимание сочетаемость суффикса – ист в нашем корпусе только с иноязычными основами: антимилитаристы, легитимист, легалист и др.
2. слова, называющие занятия лица в какой-либо сфере деятельности. Эмигрантская пресса использует наименования лиц, относящихся к этой группе, довольно активно – либо как номинативные единицы, либо как характеризующие номинации: капиталист, лицеист, реалист, семинарист, специалист, тракторист и др. В эту группу следует отнести и эмигрантскую профессиональную номинацию эбенист (фр. е́béniste), лексическим эквивалентом которой является русское слово краснодеревщик (краснодеревец). Характерно, что в приводимом ниже объявлении русскому обозначению (столяр) приводится более специализированный по значению французский семантический элемент:
Требуются рабочие: […] …два хороших столяра (эбенист) [объявление в газете] (Дни. 1926. 20 нояб. № 1164).
3. слова, образованные от аббревиатур, сложносокращенных слов, в эмигрантской публицистике не встретилось. В русском языке СССР отаббревитурные производные формировались в разговорно-профессиональной речи, однако часть из них быстро выходила из употребления (главкист, цекисты, пекисты, окисты и др.).
4. слова, обозначающие принадлежность какой-либо группе лиц. Довольно много номинаций на – ист в эмигрантской прессе; как правило, это слова из дореволюционного и советского языка: колонист, активист, пропагандист, максималист, октябрист, профессионалист, националист.
Три группы – национальный союз, включающий бывших правительственных чиновников, националистов и октябристов , национальный центр (Возрождение. 1919. 13 июля. № 7).
Рыков капитулировал перед Лениным на самом съезде, Томский после съезда, а Шляпникова до съезда угнали в Европу раскалывать там професс. [ональное. – А. З .] движение. После предательства вождей рядовая оппозиция, которая, действительно, впервые была широкой и обнимала рабочих профессионалистов и многих местных деятелей, восставших против мертвящей гиперцентрализации, чекистов и коррупции, была легко раздавлена (Воля России. 1920. 18 сент. № 6).
Интересной оказалась судьба слова активист в эмигрантском дискурсе. Этот советизм был заимствован из языка метрополии 30-х гг. и имел негативные прагматические коннотации:
Существует слой населения – как бы «конгломерата» из всех других слоев, т. е. из интеллигентов и из рабочих, и колхозников, и военной среды, – это «активисты» . Активисты весьма заметны в жизни советского населения. Это те, кто, так сказать, портят жизнь, выдумывая или проводя в жизнь новые и новые сюрпризы. Эти люди – воспитанники на все 100 % советской власти, воспринявшие мораль Сталина; эгоисты и беспринципные люди, делающие карьеру на подсиживании, подслушивании и т. д. Такие люди есть везде. Среди колхозников, рабочих, в учреждениях и на предприятиях. На них сейчас держится власть Сталина, и их награждают особенно… население активистов ненавидит, и им ничего не остается, как быть верными до конца Сталину (Возрождение. 1939. 14 июля. № 4192).
Но в 30-е гг. XX в. слово активист стало встречаться в некоторых эмигрантских кругах в новой мотивировке: если в советском обиходе слово активист было мотивировано существительным (активист < актив), то в эмигрантском узусе активист соотносилось с понятием активизм – «военно-идеологическая доктрина, а также эмигрантское движение, выступающее за радикальные формы свержения советской власти». Таким образом, на эмигрантской языковой почве у советизма активист1 сформировался семантический «эмигрантский» омоним активист2. В данном случае можно говорить не о развитии полисемии в пределах одной семантической структуры слова активист1, а о сложении именно омонимии, так как семантическая мотивировка слова активист2 совершенно иная.
…все мы… активисты … только и делаем, что мечтаем вернуться в Россию, жить для России, работать во имя ее освобождения (Младоросская искра. 1933. 15 нояб. № 34).
Частотны также производные на – ист, имеющие отношение к актуальным понятиям (реалиям) зарубежной жизни: спартакист, лоялист, путчист, нансенист.
…в Ковне арестован по приказу союзной комиссии германский спартакист Рокегель, бывший председатель московского совета германских солдатских и рабочих депутатов (Призыв. 1919. 4 (21.12) дек. № 135).
Повстанческое командование сообщает об одержании победы в 10-ти милях к востоку от Мадрида, где повстанцам удалось прервать сообщение между Валенсией и столицей. Повстанцы определяют потери лоялистов в 800 убитыми (Рассвет. 1937. 11 февр. № 35).
Эстонские путчисты наметили 1800 жертв к разстрелу [sic] [название заметки] (За свободу. 1925. 1 янв. № 1 (1405)).
Берлинских нансенистов выселяют из «Нансенхейма». В Берлине ликвидируется общежитие русских беженцев, существовавшее в течение 10 лет (Сегодня. 1930. 8 янв. № 8).
Итак, в эмигрантской публицистике суффикс – ист продолжал свою языковую жизнь, либо входя в состав новых иноязычных заимствований, либо создавая «эмигрантские» производные для наименования лица: активист (< активизм), (разг.) нансенист – «обладатель нансеновского паспорта». Совершенно нетипичны для эмигрантского узуса отаббревиатурные производные.
Суффикс -ец. Производные на – ец со значением лица, принадлежащего к той или иной политической партии, разделяющего те или иные политические убеждения, составляют один из самых продуктивных типов в русском языке. Рост продуктивности данного словообразовательного средства для выражения словообразовательного значения «последователь кого-либо, член коллектива» по направлению к советскому времени был очевиден: «это один из тех типов, продуктивность которых непосредственно связана с языком советской эпохи» [РЯСОС 1968: 121].
Рассмотрим семантические типы, которые представлены в производных с суффиксом – ец со значением «лицо по своей политической позиции, член какой-либо организации».
1. Производные на -ец , образованные от личных имен.
Как видно из приведенного списка, словопроизводство имен лиц на – ец от антропонимов было очень активным в послереволюционное время. В эмигрантском речевом обиходе такой тип слов на – ец сохранялся на всем протяжении 20–30-х гг., особенно быстро и легко возникали производные от имен военачальников, командующих армиями, дивизиями, другими воинскими подразделениями, от имен членов монархической семьи, от имен советских вождей. В русском языке метрополии продуктивность модели пошла на убыль в 20-е гг. См. примеры из эмигрантской прессы:
Мы, «туркуловцы» [сторонники и подчиненные генерала Туркула. – А. З .]… предложили бы решимость [в работе съезда] (Сигнал. 1938. 1 окт. № 40).
…дело о столкновении между тихоновцами и живоцерковниками (Дни. 1926. 18 нояб. № 1162).
Есть у нас «отряды» «зарубежной армии Николая Николаевича», и сравнительно недавно возникли «отряды корпуса императорской армии и флота», подчиненные Кирилу [sic] Владимировичу. […] К Кирилу Владимировичу от Николая Николаевича уходят чаще всего потому, что в «императорском корпусе» быстрее и щедрее производство. Соблазняет возможность скоро получить «следующий высший чин». […] Обратные перелеты – от кирилловцев к николаевцам , впрочем, сравнительно редки (Дни. 1926. 16 нояб. № 1160).
Вместе с тем эмигранты широко использовали данную модель для именования сторонников, членов группы, сформировавшейся вокруг какого-либо советского руководителя. Ясно, что прагматика приводимых ниже производных была отрицательной.
Сталинцы хотели до 7 ноября нейтрализовать Троцкого, но надеялись, что это произойдет бесшумно. Троцкий их вызвал на бой (Возрождение. 1927. 4 окт. № 854).
А твердокаменные подленинцы с особым упрямством твердят: «партия не откроет ни единой щели для закоренелых врагов рабочей диктатуры» (Огни. 1924. 21 янв. № 3).
«Красная звезда», орган красной армии [sic], сообщает, что заместитель начальника полит. [ического] управления Киевского военного округа Орлов оказался антисталинцем (Меч. 1937. 6 июня. № 21).
…австрийская социал демократия [sic], вместо того, чтобы тратить силы на борьбу с хулиганствующими подзиновьевцами , может все их целиком отдавать практической созидательной работе (Дни. 1925. 5 февр. № 683).
Итак, в эмигрантской публицистике именования на – ец (от личных имен) сосредоточиваются:
а) в военной сфере;
б) в области сторонников той или иной ветви императорской фамилии;
в) для наименования (с негативной коннотацией) членов или сторонников того или иного политического деятеля в СССР.
2. производные, образованные от топонимов. Эмигранты сохраняли старые обозначения лиц по военно-территориальным объединениям: донец (член Войска Донского или выходец из области Войска Донского), кубанец (член Кубанского казачьего войска), терец (член Терского казачьего войска).
…избрание Донского Войскового Атамана и суждение о правильности выборов является внутренним делом самих Донцов (Рус. голос. 1939. 2 апр. № 417).
Поздравляю доблестных Донцов, Кубанцев, Терцев и представителей прочих Казачьих войск, в Болгарии пребывающих, с Праздником Светлого Христова Воскресения (Рус. голос. 1939. 9 апр. № 418).
В то же время эмигранты продолжали использовать старую модель именования жителей при помощи существительных с суффиксом – ец: англо-саксонцы, финляндцы, австро-венгерцы. Уже за пределами нашего материала эмигрантской прессы 1919–1939 гг. нам встретился интересный окказионализм, мелькнувший в 1950 г. в частном письме В. Перелешина (наст. имя – Валерий Францевич Салатко-Петрище), жившего в Китае: «Эсшанцы выслали меня, как вероятного агента китайских или советских коммунистов» [Russian poetry 1987: 12]. Этот окказионализм представляет собой модельное образование на – ец от буквенного прочтения аббревиатуры США.
3. производные от отглагольных существительных. Этот тип производных стал активно развиваться в русском языке в советское время. «Сюда относятся обозначения лиц по принадлежности к какому-нибудь учреждению, по роду общественной деятельности, по действию, являющемуся лозунгом или характерным признаком. Слова этого рода обычно образуются от отглагольных существительных на – ение» [Виноградов 1986: 91]. Это языковое новшество в русском языке свидетельствует о возросшей активности и роли субъекта в социальной жизни. Ср.: еще в конце XIX в. такие производные, как выведенец, поселенец образовывались в языке от страдательных причастий прошедшего времени: выведенец < выведенный, поселенец < поселенный (в новое место), переселенец < переселенный и под.; в семантике данных наименований отчетливо проявлялась пассивность лица. В советское время возникли многочисленные производные, мотивированные уже не страдательными причастиями, а отглагольными существительными: просвещенец – это производное не от страдательного причастия просвещенный, а от существительного просвещение (просвещенец – «человек, несущий в массы просвещение»); слово обновленец образовано не от страдательного причастия обновленный, а от отглагольного существительного обновление (обновленец – «выступающий за обновление»). Смещение словообразовательной мотивировки от страдательных причастий к отглагольным существительным сказалось и на семантике имен лиц на – ец: от семантики пассивности – к семантике активности. Как же данный класс слов представлен в советских и эмигрантских текстах?
В эмигрантской прессе широко использовались также слова, идущие из дореволюционного времени: непредрешенец (сторонник осуществления тактики непредрешения), полунепредрешенец, непротивленец (сторонник теории непротивления), которые продолжали свою интеллектуально-политическую историю в зарубежье. В советском идеологическом и речевом обиходе они были списаны в «утиль»:
Но среди непредрешенцев есть лица и группы, которые стоят несколько особняком. Их правильнее было бы назвать полунепредрешенцами . Наиболее ярким выразителем этих настроений является сейчас ген. Деникин (Сигнал. 1939. 1 апр. № 52).
Наконец, все русские непротивленцы , что днем и ночью скулят о личных своих скорбях, но пальцем не пошевелят для спасения распятой России, да устыдятся, наконец, страха иудейского (Рус. стяг. 1925. 4/7 июня. № 1).
Суффикс – ец в эмигрантском узусе служил для образования важных социально-политических концептов: утвержденцы (сторонники утверждения, победы советского строя в будущей войне с фашистской Германией), возвращенец (сторонник возвращения в СССР), невозвращенец (тот, кто не вернулся в СССР из заграничной поездки). См. примеры:
Они толкают в ту безнадежную трясину, в которую забрели непротивленцы, «соглашатели», «попутчики» и духовные возвращенцы (Младоросская искра. 1932. 20 авг. № 21).
…трудно разобраться, почему в Париже и в других центрах эмиграции молодежь разбита на ряд объединений: есть «младороссы», есть «союз нового поколения», имеются «Русские фашисты», потом идут молодые «утвержденцы» и т. д., всех даже не упомнишь (Младоросская искра. 1933. 15 нояб. № 34).
Младороссы видят в [Дмитриевском – А. З .] наиболее яркого и талантливого из «невозвращенцев» , деятельность которого в эмиграции наносит наибольший ущерб сталинской верхушке (Младоросская искра. 1932. 20 авг. № 21).
Слово пораженцы (сторонники военного поражения СССР в будущей войне с Германией) существовало в эмигрантском идеологическом пространстве конца 30-х гг. в смысловой оппозиции понятию утвержденцы, в то время как в советском языке производное пораженцы рассматривалось совсем с другой мотивировкой, а именно – в контексте классовой борьбы в рамках всемирной революции. Ср. в СУ такое толкование данных понятий: «Пораженец, – нца, м. Сторонник пораженчества (в 1 знач.)»; «Пораженчество (полит.). 1. Политика революционной партии рабочего класса, направленная к поражению в несправедливой, захватнической войне своего империалистического правительства и к его свержению путем превращения империалистической войны в гражданскую с целью освобождения от капиталистического рабства и империалистических войн. Ленин считал, что политику поражения своего империалистического правительства – пораженчество – должны проводить не только русские революционеры, но и революционные партии рабочего класса всех воюющих стран». В эмигрантском речевом обиходе устанавливались такие словопроизводственные связи и мотивации, которых не знал материковый русский язык.
Таким образом, класс производных на – ец, образованных от отглагольных существительных, в эмигрантской прессе служил для:
а) именования советских высокопоставленных лиц;
б) именования лиц, виновных в совершении Февральской и Октябрьской революций (сохранение таких обозначений диктовалось поисков виновных в произошедшей трагедии и при обсуждении насущных тем построения будущей России);
в) именования лиц в эмигрантской жизни.
В то же время эмигрантскому речевому обиходу осталась совершенно чужда словообразовательная модель, рожденная в русском советском языке, – словопроизводство от сложносокращенных слов.
Суффикс -ан. Суффикс экспрессивен, но непродуктивен в русском языке [Виноградов 1986: 93]. Данный формант встречается в лексике разговорной речи. С проникновением в русский язык одушевленных существительных из французского языка, оканчивающихся на – ан (напр., партизан < partisan; тиран < от греч. tyrannos через франц. tyran), произошло расширение сферы основ, сочетающихся с суффиксом – ан; так возникли на почве русского языка производные критикан, политикан, интриган. Именно негативная стилистическая окраска суффикса – ан в русском языке сообщает и иностранным основам «экспрессию презрения или осуждения» [там же: 94].
Словообразовательной новацией эмигрантов является создание производного большевизан: при помощи суффикса – ан слову придавалась негативная экспрессия:
[Газета «Новая искра» – ] это просто свалочное место, где доморощенные большевизаны подвизаются рядом с такими же примитивными «антибольшевиками» (Меч. 1937. 25 апр. № 16).
Данное обозначение сохранялось в эмигрантском обиходе длительное время, сосуществуя с однокоренными большевик, большевист как слово, содержащее эксплицитную пейоративную окраску в самой словообразовательной структуре при помощи – ан, в отличие от лексем большевик, большевист: их негативная оценка заключается в самом понятии (с точки зрении эмигрантов), но не проявлена на уровне морфем, т. е. «поверхностно».
Языковая частотность обозначения большевизан и потребность передать круг идей, действий, связанных с понятием, приводят к формированию словообразовательного гнезда: большевизанский, большевизанствовать, большевизанствующий, коммунистически-большевизанский:
В приветственной речи, открывшей конференцию, бывший министр рабочего кабинета [Англии] Робертс заклеймил интриги большевизанствующих меньшинств партии, которая старается подорвать доверие рабочих к их вожакам (Возрождение. 1927. 4 окт. № 854).
В духовной жизни русской эмиграции здесь [в Нью-Йорке. – А. З .] виден распад, но не заметно сложение. Рассыпались большевизанские группы. Материал, из которого они составлялись, здесь не малочислен, но он именно рассыпался (Дни. 1926. 19 нояб. № 1163).
27 января в Лондоне состоялась возвещенная с большим шумом конференция так называемого «национального меньшинства» английского профессионального движения, или, попросту говоря, коммунистически-большевизанской группы английских трэд-юнионистов (Дни. 1925. 27 янв. № 675).
…я сразу признал гениальным произведением «Двенадцать» [А. Блока – А. З .], несмотря на то, что сам поэт отвратительно большевизанствовал (Младоросская искра. 1933. 15 нояб. № 34).
Итак, в эмигрантской прессе суффикс – ан был использован именно благодаря своему коннотативному негативнооценочному (пейоративному) «шлейфу» и выступал для образования лексемы большевизан (и его гнезда).
Суффикс -ач. В корпусе содержатся немногочисленные слова с непродуктивным «мужским» суффиксом – ач. С. И. Карцевский характеризовал его как «народный», приводя следующие примеры из языка революционного времени: басмач, пикач – «антибольшевистский повстанец в Сибири» (< пика), толкач – «посредник при сделках», слухач – «телефонист (в окопах)», рвач, циркач, смехач (в литературном обиходе) [Карцевский 2000: 257]. А. М. Селищев приводит неологизм 20-х гг. непач (по модели силач, богач), сосуществующий с нейтральной номинацией нэпман, и избач – «заведующий избой-чительней» [Селищев 1928: 176]. В нашем материале этот суффикс представлен публицистическими (с характеризующей функцией) производными трубач, богач и советизмом стукач – «доносчик, осведомитель», табуизированным в официальном советском публичном обиходе, но употреблявшимся в разговорной речи.
Мужика или бабу вызывают в комячейку и заставляют следить за определенными лицами – в Амурской области это называется – «стучать». […] Иногда «стукачей» посылают за китайскую границу, чтобы «стучать» среди эмигрантов (Возрождение. 1927. 5 окт. № 855).
Основными словообразовательными средствами для суффиксального выражения лица мужского пола в нашем корпусе являются: суффикс – ик (-ник/-шник), идущий с явным отрывом от других, и суффиксы – тель, – ист, – ец, уступающие по продуктивности предыдущему. Суффикс – чик/-щик замыкает группу продуктивных и регулярных суффиксов. Далее с резким отрывом следуют непродуктивные суффиксы в русской словообразовательной системе: – ач, – ан, представленные единичными производными.
Выводы
Как показывает наш материал, существуют различия в русском языке метрополии и эмигрантском узусе: в русском послереволюционном языке происходили значительные трансформации в гендерной области, вызванные в первую очередь социальными причинами. В эмигрантском узусе изменения были не столь заметны. Какие же главные особенности гендерных наименований в эмигрантской прессе?
1. Женские суффиксальные производные занимают в нашем корпусе намного более скромное место, чем «мужские». Социологическим объяснением этого служат, в частности, производственно-экономические условия эмигрантской жизни (устроенность женщин на работу была существенно ниже, чем у мужчин), политико-идеологические (более активная вовлеченность мужчин, чем женщин, в социально-политические дискуссии о прошлом и будущем страны), военно-организационная (сохранение в эмиграции старых военных подразделений и структур, а также появление новых). Нельзя не учитывать и тот факт, что эмигрантская публицистика чаще и больше писала о «мужских» темах (революция, гражданская война, занятость и устройство на работу, политика), чем о насущных женских проблемах, вообще о духовном, интеллектуальном, культурном мире женщин.
2. Среди феминативов обозначений женщин по профессии немного. Словообразовательная продуктивность суффиксов минимальна. Номинативные потребности (называние женских профессий) обычно обслуживал суффикс – ша, сохраняющий свою нейтральную стилистику, в отличие от русского языка метрополии 1920–1930-х гг., где он переходил в разряд стилистически маркированных. Другие суффиксы в нашем корпусе словообразовательной активности не обнаруживают. Общественно-политические обозначения нечастотны, в отличие от «мужских» существительных. Следует упомянуть суффикс – иц(а), служащий в эмигрантской прессе для именования женщин либо по их исключительной функции в социальной иерархии (царица, императрица), либо по их физиологической (материнской, воспитательной) роли. Явно периферийными для феминативов остаются суффиксы – есса, – ыня/-иня, – чина (единичные обозначения). Зафиксирован субстантиват приходящая (о служанке, домработнице), свидетельствующий о процессе семантического стяжения; слово домработница в нашем корпусе не встречается.
3. Репертуар суффиксов существительных мужского рода превосходит суффиксальные модели феминативов. Среди «мужских» производных преобладают общественно-политические, военные, экономические, профессиональные номинации, отражающие в языковом свете те сферы мира мужчин, которые оказывались востребованными или актуализированными в эмигрантской жизни. Словообразовательная активность «мужских» суффиксов для наименования лиц существенно выше, чем активность «женских» суффиксов.
4. Общей словообразовательной особенностью суффиксальных производных существительных со значением лица мужчин и женщин является отсутствие, в отличие от советского речевого обихода, отаббревиатурных производных.