«Трокский замок величаво возвышался над озерной гладью, и чтобы попасть в него, необходимо было воспользоваться помощью перевозчиков, сновавших на своих утлых челнах от пристани к острову и обратно.

День клонился к вечеру, когда начальник отряда псковских лучников пан Ян Бельский с сотником и десятком воинов подъезжал к переправе.

— Эй, перевозчики! Срочно доставьте нас в замок! — мощным басом прокричал пан Бельский.

— Никак невозможно, ясновельможный пан! — отвечал с глубоким поклоном один из литовцев, ведавших переправой.

— Что за черт? Почему?

— У нас строгий приказ от самого князя Витовта Кейстутовича ни в коем случае не возить господ с оружием в замок.

— Давно ли вы получили сей приказ? — осведомился пан Ян.

— Сию минуту! Говорят, что проклятые крыжаки опять что-то замышляют супротив нашего князя-солнышка… Да еще говорят, что их всех побили, более тыщи… — ответил кто-то из перевозчиков.

— Ну, если десяток драбантов — тыща, то двенадцать рыцарей ордена меченосцев сойдут для этих дураков за тьму тьмущую! Быстро до них слух дошел о нашей скромной победе… — усмехнулся пан Ян, обращаясь к сидящему в седле сотнику, а перевозчику крикнул: — Мы же не крыжаки!

— Знаю, ясный пан, да приказ больно строг. А вот сюда, кстати, гребет княжий посыльный. Видно, заметил вас из окон замка. Он и распорядится насчет переправы.

Действительно, к пристани подходила небольшая барка, в которой восседал на покрытой красной кошмой скамье престарелый помощник каштеляна замка, подчаший шляхтич Кобзич. Он, конечно же, сразу узнал младшего сына знаменитого Здислава Бельского, носившего на своем щите герб Козерога.

— Челом бью, ясному пану! — закричал он, как только барка коснулась пристани. — Добро пожаловать в Трокский замок! А наш государь уже соскучился по тебе. Только за обедом вспоминал…

Кобзич кое-как на нетвердых ногах ступил на деревянный настил. В то же время и Ян Бельский соскочил со своего коня. Шляхтичи обнялись по давней сословной традиции, существовавшей среди польских дворян.

— Перевозчики, немедля доставьте всех воинов с оружием в замок! — приказал он литовцам, а сам вместе с гостем отправился в обратный путь на той же барке.

— Наслышаны мы про ваши подвиги, ясный пан! — говорил Кобзич, обращаясь к Бельскому. — Хорошо бьете проклятых крыжаков. Да, по правде сказать, где найдешь сегодня еще таких знатоков военного дела, как псковские лучники. Ведь это самые меткие стрелки в наших землях!

— Да, великий князь знает, из кого надо набирать свою личную гвардию, — как бы вскользь заметил Бельский.

— И знает, кого ставить над ними сверху! — польстил подчаший и тут же спросил: — Не слышно ли чего о грядущей войне? А то ведь сабли в ножнах ржавеют.

— Хотел бы я проникнуть в мысли нашего князя, — развел руками начальник лучников. — Скрытен наш государь, да и правильно…

— Это правда! Так-то он все больше молчит, а на завтра объявляет поход, никому и невдомек. Налетит, как сокол, на вражью рать и — аминь! Да и пора уже пощипать перья у этих проклятых схизматиков! Совсем они обнаглели…

— Верно, молвишь! Один враг у Литвы и Польши — немец! Правда, москали — тоже еретики, но они все ж-таки славяне. И сколько их князей полегло у реки Ворсквы с мечами в руках! Только тот, кто дрался плечом к плечу с русичами, может уважать их и удивляться им!.. Я поляк и католик, но клянусь Святым Станиславом, на поле брани я побратался и с русскими, и с жмудинами, даром что последние — настоящие язычники! Но это — не беда… Не понимаю только одного, почему двоюродный брат нашего великого князя Витовт Кейстутович все еще пребывает в язычестве?.. — пожал могучими плечами Ян Бельский.

— На все воля Божья. Каждый познает Господа и поклоняется ему, как знает! Ведь не так давно и сам великий князь не являлся христианином, однако снизошел на него свет истиной веры! Так будет и с братом его, попомни мои слова, — пояснил Кобзич.

Когда Бельский оказался в замке, его провели в высокий зал, расписанный картинами из недавнего прошлого.

Окруженный толпою слуг и придворных в глубине зала стоял мужчина среднего роста, плотного телосложения. Он отдавал распоряжения резким, странного металлического тембра голосом. Привычка повелевать слышалась в каждом его слове, чувствовалась в каждом жесте. Это и был сам князь Жмуди Витовт Кейстутович, которого немцы и поляки называли Витольд.

Заметив Бельского, князь будто переродился. Глаза его засветились видимым удовольствием. Он встал и быстро пошел навстречу вошедшему. Гость хотел по обычаю преклонить колено, но Витовт не допустил этого и горячо обнял сына своего ратного товарища, с которым делил пищу и кров во многих походах.

— Рад, что ты смог наконец приехать сюда. Как тебе служится у этого несносного выскочки — князя Скиригайлы? Он все еще считает себя владетелем всей Литвы, а король польский Ягайло — его брат — во всем ему помогает и поддерживает? — поинтересовался он.

— Думаю, недолго осталось ему числиться в правителях… — только и заметил Бельский.

— Вот об этом я и хотел с тобой перемолвиться. Но подожди, не здесь и не сейчас. Везде полно предателей, — предостерег Витовт.

— А я-то хотел поговорить еще и о том, что пора бы выступить и против несносных крыжаков! Время пришло, — горячо произнес пан Ян.

— Не спеши, мой молодой друг. Доберемся и до них. А сейчас я готов связаться с самим сатаной, только бы изгнать Скиригайлу из захваченного им Витебска. Этого я хочу! — не менее горячо ответил Витовт.

— Нет, немцы вам этого не простят. Будет новая война! — покачал головой пан Ян.

— Что будет, то будет, — сказал Витовт, дружески похлопав Бельского по плечу.

Только поздним вечером пап Ян смог вернуться к своим лучникам, коротавшим время за игрой в кости. Сотника среди них не было.

— Где Олекса? — спросил он у подчиненных.

— Не в себе он, ясный пан. Ходит, как привидение, по крепостной стене. Там его и найдешь, — ответил один из десятников.

Действительно, сотник Олекса Смелый неприкаянно бродил по каменным лестницам, ведущим на стены крепости. Иногда его приветствовали знакомые стражники, охранявшие наиболее уязвимые для проникновения врага места. Но Олекса не отвечал на приветствия, словно сомнамбула следовал он по узким ходам и переходам, освещенным только неверным светом факелов. С того самого дня, когда впервые встретил на балу в доме Бельских панну Ядвигу и перебросился с ней парой слов, он чувствовал стеснение в груди. Все мысли теперь у него были обращены только на эту белокурую гордую красавицу.

Сотник дважды пытался поведать полячке о своих чувствах, но оба раза его постигала неудача. И все по вине самой пани Яди. Как только та видела растерянное лицо Олексы, то тут же начинала над ним подшучивать, упрекая в робости с женщинами. Но однажды она сама пригласила его прогуляться у стен замка. Этой поездки молодой влюбленный никогда не забудет. Именно тогда ему впервые удалось выдавить из себя слова любовных признаний и предложить полячке руку и сердце. Она обещала ему ответить через несколько дней. И вот тот день настал! Встреча должна была состояться в одинокой беседке, затерянной в лесу на берегу озера. Однако когда Олекса примчался туда на крыльях любви, он обнаружил там полный разор. Беседка догорала. Земля вокруг нее была истоптана конскими копытами.

Все разъяснил один из слуг пани Яди, которому чудом удалось спастись от напавших на беседку орденских слуг.

— Я видел того негодяя, что увез нашу добрую госпожу, и готов указать его вам! — заявил он.

В одиночку преследуя отряд хорошо вооруженных врагов, Олекса домчался до самого пересечения двух дорог. Одна из них вела в Штейнгаузенский замок. Он готов был сломя голову скакать дальше и в одиночку взять приступом монастырские стены, но здравые размышления о сильном гарнизоне, состоящем из двенадцати рыцарей и не менее сотни драбантов, удержали его от необдуманных действий.

Вернувшись в Трокский замок, где находился небольшой отряд псковских лучников, сотник поспешил поведать пану Яну все свои горести в отношении потери возлюбленной.

— Надо напасть на замок и полностью разрушить его! — восклицал он.

— Не торопись, еще не время, — сдерживал его порывы пан Ян. — Придет срок — и эти крыжаки еще зальются кровавыми слезами. Тогда-то мы и припомним им все обиды! А пока еще не пробил час.

— А может быть, обратиться за помощью к нашему князю? — Олекса посмотрел на балкон княжеских покоев.

— Ему только и дел, что спасать чужих невест… — скептически проговорил пан Бельский. — У него теперь о другом голова болит: как бы прибрать к рукам великокняжеский престол.

— Ну, тогда я сам проберусь в рыцарский замок и спасу панну Ядю…

— Эх, молодо-зелено! — улыбнулся командир лучников. — А ведь выглядишь умудренным опытом воякой. Мне бы твои годы, твою неуемную страсть!.. Увы, все прошло и кануло в вечность. Не горюй! Не будь я сыном славного Здислава Бельского, бившего проклятых крыжаков во время сражения у Ворсквы! Мы еще потешимся… А ну позвать сюда моего мудрого друга Марко. Кстати, вот и он. Ты, старый товарищ, появляешься всегда в тот момент, когда в тебе есть нужда… Уж ты-то сумеешь дать добрый совет, как нам вызволить паненку из лап орденских вертопрахов!

…От воспоминаний о недавнем прошлом Олексу отвлекло появление на гребне стены друга и начальника — пана Бельского — собственной персоной.

— Вот где ты прячешься! — пробасил он. — Не волнуйся, все в порядке. Очень скоро мы получим известие из замка монастыря. И надеюсь, это будут добрые вести. Порукой тому то, что придут они от человека, нам хорошо известного и проверенного. Наберись терпения.

— Уж лучше бы сразу в бой! — простонал Олекса. От избытка чувств он запустил камнем, который до того держал в руке, в темный угол крепостной стены. Оттуда раздался крик боли, и тут же ноги в сандалиях быстро застучали по ступеням лестницы, ведущей вниз.

— Нас подслушивали! — вскричал сотник — и бросился вперед, обнажая меч. Но сколько он ни искал, наушника так и не нашел. Тот словно в преисподнюю провалился…»

(Из записок лейб-медика польского королевского двора пана Романа Глинского.)