1

Эта история начинается там, где другие истории обычно заканчиваются, – в постели. Николя и Полин вместе уже два года. Они не впервые оказываются друг против друга, и она не впервые одаривает его двусмысленной улыбкой, беря за руку. Эти жесты оба легко считывают: Полин дает Николя надежду, он ее целует.

Он всегда думал, что секс – нечто метафизическое, несколько секунд, когда мужчина может взять реванш у жизни. Что за реванш? Как и все остальные, Николя должен будет когда-нибудь умереть, и этот день неумолимо приближается. Кроме того, в свои тридцать лет он так и не смог стать тем, кем мечтал (признанным режиссером). Его шансы на успех делаются все более и более призрачными, и его часто охватывает чувство отвращения и стыда. И вот тут-то секс и становится утешением.

Однако в тот день между ними происходит что-то новое. Николя лежит на спине, а Полин, только что снявшая бюстгальтер, слегка прикрывает глаза, как обычно, когда наслаждение начинает свою сладкую анестезию окружающего мира.

Внезапно одеяло приподнимается, и появляется третья голова.

Театральным жестом Софи отбрасывает одеяло. Она обнажена и держит член Николя левой рукой, а правой старается удалить волосы, которые, как ей кажется, попали ей на язык (но что же она делала под одеялом?). Полин медленным движением приближается к Софи – и это напоминает море, которое отступает. Николя закрывает глаза.

Он дышит спокойно и стремится найти мысль, сюжет или предмет, который мог бы нейтрализовать вид этих двух переплетенных женщин. Его взгляд чудесным образом падает на книгу, лежащую на тумбочке. Это «Письма» Элоизы и Абеляра. Полин подарила ему эту книгу несколько недель назад, сказав, что это, по ее мнению, самое красивое произведение романтической литературы. Затем он пытается вспомнить последний из прочитанных абзацев – не был ли это момент, когда Абеляр подвергает себя кастрации?

В этот момент его цель состоит даже не в том, чтобы получить удовольствие, а в том, чтобы продержаться как можно дольше. Потому что Николя – услужливый и хорошо воспитанный мальчик. Но каждый мужчина имеет свои слабости: совместное действие языков Полин и Софи легко выводит его из состояния концентрации. Он поднимается на локтях.

– Что такое? – удивленно спрашивает его Софи.

«Как можно утверждать, что в природе все хорошо продумано, – хотелось бы ему ответить, – если апогей удовольствия приходится точно на момент окончания этого самого удовольствия?» Но он довольствуется расплывчатым:

– Потише, девочки… – Софи не очень послушна и продолжает поступательные движения вдоль его члена, в то время как Полин снимает трусики, собираясь перейти к более серьезным вещам.

То, что должно было произойти, происходит.

– Что, уже? – удивляется Софи со слегка ироничным выражением лица.

 

2

Поговорим сразу же о неудаче Николя. Английский писатель Адам Тирлвелл нашел следы разговора между несколькими видными членами группы сюрреалистов, и именно об этом разговоре я и подумал сейчас. Это происходило 3 марта 1928 года, и тема там была такая: мужское наслаждение. Каждое заинтересованное лицо должно было максимально откровенно рассказать о том, как у него с этим обстоит дело. Раймон Кено задает первый вопрос: «Сколько времени у вас проходит до эякуляции с того момента, как вы оказываетесь наедине с женщиной?» Андре Бретон закрывает глаза. Он пытается вспомнить, чтобы дать точный ответ. Но, прежде чем ответить, он хотел бы провести черту между двумя важными моментами: все, что предшествует акту (а это у него длится более получаса), и непосредственно сам акт (который длится, как он утверждает, максимум двадцать секунд).

Максимум?

Напомню, что Андре Бретон был основателем сюрреалистического движения, и это он написал «Безумную любовь». А посему невозможно сделать окончательный вывод относительно удачи или неудачи.

Ответ Раймона Кено подтверждает эту первую догадку: «Предварительные ласки – максимум двадцать минут, сам по себе акт – меньше минуты».

Это могло бы обнадежить Николя. Это может произойти с каждым, даже с лучшими из нас. Стоило бы держать на ночном столике книгу этого английского писателя – кто знает, возможно, она могла бы заинтересовать и Полин, которая обожает Андре Бретона.

 

3

– У тебя был какой-то отсутствующий вид, – говорит Николя чуть позже. Полин отвечает ему с нарочито удивленной улыбкой, словно желая подчеркнуть, что он ошибается. Нет, вовсе нет. Он же не будет утверждать, что они были втроем в постели и что в своих мечтах третьей он всегда видел Софи, эту молодую польку, с которой Полин его познакомила всего несколько дней назад.

Не в первый уже раз, занимаясь любовью с Полин, Николя представляет себе других женщин (он при этом закрывает глаза, будто боится быть уличенным в неверности, пойманным на месте преступления, представлять себе привычную картину можно и с опущенными веками). Кроме того, не он один ищет в каких-то вымышленных фигурах новую стимуляцию. Он не без эмоций вспоминает тот этап жизни, когда мир был лишен наслаждения (все годы юности, когда он смотрел на женщин, не имея возможности приблизиться к ним). А вот теперь он опасается закрыться в мире наслаждения, лишенного эмоций (жизнь в паре).

После двух лет совместной жизни он иногда спрашивает себя: а не подошли ли они к границе этого умиротворенного мира? Поэтому не следует удивляться, что его фантасмагории приходят на помощь повседневности. Но что его удивляет, так это то, что он включил в сценарий Полин, то есть ту, кто олицетворяет для него, правильно или неправильно, антитезу разврата.

Делая утром кофе, он задает себе мрачный вопрос: а хотелось ли ему оказаться в постели с Полин и другой женщиной? Эта идея, пришедшая чуть ранее, теперь кажется ему неприятной и грубой.

И здесь возникает параллель с польским водопроводчиком.

В тот месяц во всех французских средствах массовой информации развернулась кампания навешивания ярлыков, и польский водопроводчик был сделан символом главной причины безработицы во Франции. Как с ним бороться? Он трудолюбивый, и его услуги гораздо дешевле. Это скандал! Несправедливая конкуренция! Напомним, что Европейский союз всегда строился вокруг франко-германской пары. Это две страны сильные, и они, в конце концов, довольно хорошо друг с другом ладят. Но не берут ли они на себя смертельный риск, слепо соглашаясь на вовлечение в процесс бесконечного расширения Европейского союза?

Давайте более конкретно: если Франция и Германия принимают Польшу в свою постель, то стоит ли им удивляться, что Польша, имеющая талант в области всевозможных трубопроводов, ослабит их внутренний баланс?

Софи во всей этой истории в какой-то степени играет роль Польши.

Николя считает, что потерпит неудачу от такого расширения. Ему уже трудно доставить удовольствие одной женщине, а идея оказаться перед вдвое большей работой, в условиях жесткой конкуренции, в итоге представляется вообще за пределами его сил. Если только не предполагается, чисто технически, передача компетенций. Этого он не хотел бы ни под каким предлогом. И как он только мог показать Полин, что хочет другую женщину? Назовем этот рефлекс эротическим самодержавием, которое можно логически противопоставить эротическому федерализму.

Можно определить младенческое эротическое самодержавие, и тому есть причина: мужчины – по крайней мере большую часть времени – большие дети. Доказательства: измученный всеми этими соображениями, которые он вдруг находит совершенно бесполезными, Николя пьет свой кофе и возвращается в кровать.

 

4

Основатели Европы думали, что люди почувствуют себя европейцами, если у них появятся две важные вещи: флаг и гимн. Вопрос о флаге был решен в 1955 году, и, в отличие от гимна, это было несложно. Сразу же после войны все надеялись, что родился новый мир, мир после страшного ужаса, и многие композиторы захотели в этом поучаствовать. В том числе и Жан-Луи Годе. Этот композитор, уроженец Лиона, послал в 1949 году председателю Совета Европы свою Песню мира, скрестив при этом пальцы. Не было ли это для творца, которого все игнорировали, золотым шансом получить известность?

Песня мира была предложена Совету. Президент лично вызвал Годе, чтобы поблагодарить за внесенный вклад. К сожалению, было очень трудно адаптировать эту красивую композицию под европейский гимн.

– Почему? – удивился Жан-Луи.

– Потому что требуется единогласное решение…

В тот день там был один маленький усатый уроженец Роттердама (Нидерланды), который посчитал, что Песня мира слишком… И тут председатель Совета забыл термин, который был использован.

– Слишком что? – переспросил композитор, немного озлобленный, но готовый при необходимости предпринять кое-какие действия для этого господина из Роттердама.

– Слишком… как бы это сказать? – Председатель Совета не говорил на голландском, а его переводчица во время последней сессии простудилась. Он не очень хорошо понял слова своего коллеги, а посему предпочел придерживаться более общего объяснения. – Видите ли, всем понравилась эта песня, но почему вы написали ее на французском языке?

– Потому что я из Лиона! А на каком языке она должна была бы быть написана? – спросил Годе.

Председатель Совета не знал, что ответить, и в этом-то и заключалась вся проблема.

Несколько дней спустя он получил запись Гимна объединенной Европы, написанного неким Карлом Калфуссом, и, когда он представил ее Совету, политик по имени Берштейн (Бельгия) официально выступил против: немецкий не может быть языком для всей Европы. Да они смеются, что ли? Президент больше не знал, что делать: нужно было, сегодня или завтра, прийти к согласию, выбрать гимн, который стал бы приемлемым для всех.

В противном случае люди не будут ощущать себя европейцами!

И тут кто-то предложил «Оду к радости» из Девятой симфонии Бетховена. Не лучше ли будет отмечать радость, а не мир? И Шиллер, который написал первоначальный текст… Разве он не прекрасно воплотил общеевропейские ценности? Все согласились, что это хорошая идея – при условии, что будут записи на всех языках.

– Это невозможно, – заявил президент Совета, весь в поту, почти уже на грани нервного срыва. – Нам нужен единый гимн! Один! В противном случае это не то…

 

5

Сбитый с толку этой европейской мечтой, Николя пытается вспомнить первый раз, когда они спали вместе. До тех пор они были парой довольно обычной: возьмите Францию, возьмите Германию – и вот вам Николя с Полин.

В ее небольшой квартире на улице Турнелль, куда она предложила ему подняться, чтобы пропустить последний стаканчик после вечеринки у общих друзей, они проговорили всю ночь, не решаясь поцеловаться. А потом произошло решающее событие: кот Полин расположился рядом с Николя. Он попытался его тихо отодвинуть, но тщетно: Платон как будто всю жизнь мечтал улечься у Николя на коленях, и, несмотря на аллергию, Николя начал его гладить. Полин в это время рассказывала об ужасной смерти своего отца. Не желая прерывать ее повествование, важность которого была для него очевидна, Николя не двинулся с места и почувствовал страшный зуд – вполне предсказуемая реакция, если у вас аллергия.

На следующий день по телефону она рассказала своей лучшей подруге об этой встрече с Николя: «Мы много часов говорили, и, представь себе, когда я сказала ему про своего отца, он заплакал. Уверяю тебя. Нет, он не совсем плакал, но у него стояли слезы в глазах… Невероятно. Встречала ли ты когда-нибудь такого чувствительного?»

После этого она почувствовала импульс и поцеловала его.

Николя был удивлен ее дыханием, ее голосом, затем ее манерой получать наслаждение. Это была симфония Бетховена. Хотите вы того или нет, но есть что-то неизбежно торжественное в первых моментах любви. Вдруг вступают героические скрипки. Барабанная дробь проходит по телу. И сразу же двадцать семь стран собираются в вашей постели. В самом деле, это производит впечатление.

Николя хотел что-то сказать, но слова куда-то скрылись, став вдруг бесполезными, и они долго оставались в темноте, ничего не говоря, запыхавшиеся и опьяненные новыми ощущениями.

 

6

Когда решили, что «Ода к радости» может быть идеальным европейским гимном, надо было выбрать язык. Озабоченный тем, чтобы угодить самым восприимчивым, Петер Роланд (Австрия) предложил перевести слова на латынь. В конце концов, разве это не язык, лежавший в самых истоках? «А почему бы тогда не на древнегреческий?» – ответили ему.

Начали искать другие варианты.

И тогда Кальман Калочаи (Венгрия) предложил перевести поэму Шиллера на эсперанто. Это же язык взаимодействия между европейскими народами. Ему позволили это сделать, но с какой-то неловкой улыбкой, и принялись искать другие идеи.

И вот, после сорока лет дискуссий было решено, что европейский гимн должен быть чисто инструментальной версией мелодии Бетховена. Да, это будет «Ода к радости», но без слов – и так все смогут все понять.

 

7

Была ли это действительно какая-то особая ночь? Николя вспоминает, что в четыре часа утра он встал с постели, и Полин спросила, куда он собрался. Она должна была хотеть спать, и Николя был готов к тому, чтобы вернуться к себе.

– Есть ли в этом квартале стоянка такси?

Тогда она протянула к нему руку и сказала:

– Я бы хотела, чтобы ты провел ночь здесь, со мной…

В тот момент этот жест, который вполне мог бы напрячь, его взволновал. Они были знакомы всего несколько часов, а она уже обращалась к нему так, словно у него уже было определенное место в ее жизни. Что-то особенное вот-вот должно было произойти, и оба казались напуганными этим общим для них ощущением.

– Ты не хочешь остаться одна?

– Нет. Но если ты хочешь уехать, тогда не оставайся…

– Нет, нет…

– Что?

– O’кей, я остаюсь.

То же самое повторилось и в дни, а затем и в недели, которые последовали вслед за этим: они не сумели расстаться. Потом Николя удивлялся этому взаимному аппетиту. Он вспомнил об одной научной статье, на которую наткнулся совсем недавно и которая называлась так: «Как рождается любовь?» Там объяснялось, что люди генетически запрограммированы любить своего партнера в течение трех лет. Порыв, толкающий их друг к другу, объясняется бессознательной потребностью воспроизводиться. Таким образом, в течение этого периода, короткого, но достаточно длинного, чтобы мог появиться на свет и начать развиваться ребенок, мозг выделяет некие нейроизлучения, чтобы затенять отрицательные качества партнера и поддерживать миф об уникальной любви.

Читая эту статью, Николя ощутил некоторое стеснение: ничто не выглядит так неприятно, как чисто химические интерпретации ваших чувств. Тем более что, по его мнению, этого было недостаточно, чтобы объяснить их встречу. Тут было необходимо более глубокое соглашение. Николя всегда думал, что они так дополняли друг друга прежде всего потому, что у них не было одинакового соответствия времени.

Но как определить это соответствие?

В романе «Бессмертие» Милан Кундера предлагает метод: поместить электроды в мозг человека, чтобы определить, сколько времени отдано прошлому, настоящему и будущему. Если повторять этот опыт на нескольких людях, я убежден, было бы обнаружено существование трех категорий существ: ностальгирующих (которые предназначают существенную часть своих мыслей прошлому), бонвиванов (которые, согласно современной терминологии благосостояния, полностью проживают в настоящем) и тревожащихся (у которых большая часть мечтаний обращена к будущему). Можно было бы также выделить подкатегории и найти, например, честолюбивых – подкатегорию тревожащихся, так как они не прекращают смотреть в будущее, – и это позволило бы нам подчеркнуть, что тревога – тайный двигатель амбиции. Также можно было бы выделить слабоумных – подкатегорию бонвиванов, и это позволило бы предположить, что ум – прежде всего деятельность, состоящая в путешествии вне настоящего.

К какой категории принадлежит Полин?

Когда ей было двадцать лет, она не могла вылечиться от этой странной болезни, которую мы называем детством: она не переставала оборачиваться к своему прошлому, и все воспоминания, которые она там находила, имели печальный привкус. Она вновь и вновь видела свои каникулы в Бретани на берегу моря, доброжелательное лицо бабушки, прогулки на велосипеде с отцом, маленький дом, где она росла… У нее складывалось впечатление, что больше ничего и никогда не будет таким же приятным. Вокруг нее люди улыбались: «Тебе всего двадцать лет, ты же не собираешься ностальгировать…»

С годами она прекратила смотреть назад, так и не научившись жить в настоящем. Когда она закрывает глаза, чтобы попытаться представить себе то, что ее ожидает, то чувствует, как пробегает дрожь страха. Чего же она боится? Будущее у нее всегда появляется в виде враждебной равнины. По логике, тридцать лет – должен бы быть возраст наслаждения. Я говорю «по логике», понимая, что нет никакой логики и что каждое существо, как сорная трава, растет как может, и очень часто совершенно беспорядочно. Таким образом, Полин напрямую перешла от анахронической ностальгии (в двадцать лет) к преждевременной тревоге (в тридцать): и она иногда задает себе вопрос, почему она так глупо перепрыгнула единственный этап, который заслуживает того, чтобы быть прожитым, то есть этап наслаждения?

 

8

Полин работает в крупной косметической компании. Продукция, которой она занимается, оставляет ее равнодушной – это в основном косметические товары для мужчин, – но она серьезна, и шеф предсказывает ей отличную карьеру. Восхождения по служебной лестнице и уважения на работе ей достаточно – у нее нет амбиций, как у Николя, сделать то, что отличало бы ее от других. Для счастья ей всего лишь надо быть уверенной в своем будущем: в этом смысле компания ей вполне подходит. Полин может без особого труда представить, как через несколько лет будет руководить одним из подразделений этой фирмы или, почему бы и нет, одним из ее филиалов. У нее уже есть три человека в подчинении, и ей пообещали взять до конца года еще и четвертого.

В тот день после работы у нее была назначена встреча с Николя перед кинотеатром, где показывали ретроспективу фильмов Бергмана (Швеция): Николя, обожавший кино, хотел, чтобы она обязательно посмотрела «Сцены из супружеской жизни».

Полин подходит к площади, издалека видит Николя и направляется к нему. Но он ее пока еще не замечает – витает в своих мыслях, взгляд его куда-то устремлен, и Полин спрашивает себя, что происходит. Этот сумрачный вид ему совсем не подходит. Он что, получил дурное известие? Она останавливается и наблюдает издалека, будто видит его впервые. Этот мужчина – действительно ли это тот, в кого она влюблена? Почему он вдруг кажется ей столь непохожим на того, кого она знает? Когда он ее замечает, то тут же овладевает собой, и его лицо начинает излучать свет.

Вечером Полин снова возвращается к этой сцене и не знает, какой сделать вывод. С их первой встречи она всегда поражалась энтузиазму Николя, а теперь вот спрашивает себя: может, это сумрачное настроение, которое она увидела мельком, в то время как он не знал, что за ним наблюдают, в конечном счете определяющее для него? А этот его постоянный энтузиазм – не использует ли Николя его лишь как красивую маску, за которой он скрывает свою истинную природу?

В действительности именно это усилие, сделанное над самим собой, именно эта внезапная способность к радости и определяет его глубинную суть, так как в отличие от Полин Николя относится не к категории тревожащихся, а к категории бонвиванов. Но это не значит, что он не ощущает никакой тревоги. Он боится болезни, боится, что его осудят, боится упустить свою жизнь, боится не суметь рассказать анекдот, боится опоздать, боится стать уродливым, боится не суметь дать удачный ответ, боится силы других, боится потерять волосы, боится стать бедным, боится перестать быть любимым… Список этот длинный, и все это, без сомнения, мучило его, когда он стоял на площади перед кинотеатром, ожидая Полин. Но – о чудо природы – эти тревоги никогда не мешали ему, по примеру Бетховена, быть упрямо обращенным к радости. И поэтому Полин чувствует себя рядом с ним так хорошо.

 

9

У Бетховена (Австрия) очень много произведений. Он работал всю жизнь как сумасшедший, несмотря на испытания, из которых наиболее жестокое – глухота. В 1796 году он осознал проблему, а полностью глухим стал в 1820-м. Я всегда восхищался им – его работой, но также и мощью его воли. Вы – музыкант, и врач объявляет, что вы станете глухим. Каковы ваши действия?

Вы опускаете руки.

А вот он сказал себе: «O’кей, я не смогу теперь жить как исполнитель, я не смогу больше давать концерты, моя жизнь, без сомнения, теперь пропала, но зато я могу окунуться в сочинительство, и я создам нечто значительное!»

Поэтому я люблю Девятую симфонию. Это произведение просто погружает вас в радость. Еще сочиняя эту музыку, Бетховен написал в одном из своих дневников: «Мы, существа, ограниченные неким бесконечным разумом, рождены только для радости и для страдания. И можно сказать, что самые великие из нас – те, кто в страданиях черпает радость».

Черпать радость в страданиях?

Без сомнения, именно эта фраза лучше всего характеризует жизнь Бетховена. Этот человек одинок, он бедный и глухой. Но он воодушевлен мощной жизненной силой. За несколько лет до смерти он сочинил свою последнюю симфонию, самую большую, самую сложную. Она заканчивается пением, в котором говорится: «Хорошо, тот, у кого имелись все причины для того, чтобы быть несчастным, говорит вам, а посему слушайте меня: живите в радости!»

 

10

Вначале у Полин и Николя не было проблем с тем, чтобы жить в радости. Они решили устроиться в маленькой квартирке недалеко от Монпарнаса. У Полин уже было много мебели; вклад Николя оказался скромнее, но символичнее – он купил кровать, которая оказалась очень полезной в первые месяцы. Входная дверь была слишком узка, и пришлось вызывать кран, чтобы поднять ее через окно. Полин и Николя наблюдали за этим с улыбкой. В этой картине – кровать, взлетевшая в воздух, – было что-то одновременно красивое и комическое.

В мае они решили поехать в Позитано (Италия). И там, в комнате отеля на побережье, Николя впервые овладел Полин сзади. До того, несмотря на влечение, которое он испытывал к этому маленькому розоватому кружочку, он к этому и не приближался. Без сомнения, из-за скрипок Бетховена. В наготе Полин было что-то торжественное, и это его пугало. Но в этом гостиничном номере все выглядело по-другому: она повернулась и, вместо того чтобы встать на кровати в классическую позу, уткнула лицо в подушки, подняв свой чудесный зад к небу. Маленькое отверстие сверкало, как черная звезда. Он вошел в нее привычным способом. Его две руки лежали на ее круглых ягодицах, а потом один из его пальцев рискнул приблизиться к ее анальному отверстию. Он бесшумно поплевал на руку, нанес слюну на нежную и робкую плоть, а потом гладил ее до тех пор, пока не смог ввести туда палец. Он мог чувствовать через бархатистую перегородку движение своего собственного члена, и это создало впечатление, что он действительно владеет ею. Когда все у нее достаточно расширилось, он тихо вышел из нее и вошел в нее сзади. Она поменяла дыхание, поменяла темп. Это не было больше симфонией – скорее пьеса «К Элизе». Несколько медленных нот. И очень трудных. А потом мелодия взлетела. Она повела головой. Ее спина изогнулась. Голубая светящаяся струйка расплавленного свинца наполнила ее бассейн.

Потом они долго лежали рядом, ничего не говоря. Полин прижалась к нему, и Николя не знал, что и подумать о том, что произошло. Получила ли она удовольствие? Ему показалось, что да, но он не был в этом уверен. Да и было ли это возможно?

Несколькими днями позже он наткнулся на книгу Джонатана Литтелла, которая принесла ему по этому поводу существенное разъяснение:

«Как описать эти ощущения, которые не были известны? Сначала, когда он входит, это порой бывает трудно, особенно если там немного сухо. Но когда он уже внутри, ах, это хорошо, вы даже не можете себе представить […] Этот замечательный эффект обусловлен, по-видимому, контактом проникающего органа с простатой, этим своеобразным клитором, который у того, в кого вошли, расположен прямо напротив большой толстой кишки, как у женщины, если мои знания анатомии точны, она отделяется частью репродуктивной системы, что может объяснить, почему женщины, в целом, не очень приветствуют содомию или любят ее как удовольствие, идущее от головы».

Так это удовольствие, идущее от головы?

Возникает искушение ответить: да. Но для Полин, так любящей Андре Бретона, это не столько удовольствие, сколько подношение. Она прочитала его книгу «Безумная любовь», этот гимн слиянию, и оказалась отмечена ее маниакальной красотой. Фразы Бретона вкрались в ее жизнь, да так, что теперь она смотрит на любовь как на поэтическую уверенность, что нам полностью соответствует лишь один человек. Она не верит, что время неизбежно разрушает чувство. По ее словам, оно разрушает все лишь у тех, у кого не хватает воображения. Любить – значит бросать в жизни мостик к прекрасному, а это означает, что нужно положить к ногам другого все, что у вас есть: слезы, вдохновение, мечты и кишечник.

Так Полин уничтожила все границы, отделявшие ее от Николя.

 

11

На следующий день они должны были сесть на лодку в Сорренто, чтобы съездить на Капри. Николя хотел посетить дом, который был показан в «Презрении» Годара. На пирсе, в ожидании отплытия, они устроились на солнечной террасе и заказали себе по стаканчику кьянти.

Вроде бы в первый день съемок Годар увидел Брижит Бардо, приехавшую с какой-то невероятной прической на голове. Он сразу сказал, что она должна изменить прическу, рассказывает Николя, но она категорически отказалась: эта прическа – ее стиль. Его нельзя изменить. Годар пытался настаивать, но Бардо упиралась: если он будет продолжать, она не станет сниматься в фильме. Что делать? И Годар предложил ей сделку.

– Что за сделку?

– Ну, я не знаю, например, я пройдусь на руках…

– На руках? Вы?

– Да. И количество метров, что я смогу пройти, будет соответствовать количеству дюймов, которые вы удалите в этой своей прическе. Идет?

Бардо выглядит угрюмо, но все же согласилась: она обязательно победит. И потом эта идея веселила ее… Мужчины часто ее боятся. Наверное, именно поэтому они никогда не пытаются смешить ее?

Но она не знала, что у Годара в жизни всегда было два таланта: снимать кино и ходить на руках. Он сделал акробатическое движение, и Бардо принялась считать вслух: «Один, два, три, четыре…» А потом зааплодировала. Годар – гений.

Но Полин слушает этот анекдот как-то рассеянно. Она листает местную газету, лежащую на столе рядом с ними, и, кажется, сосредоточена на статье.

– Я всегда мечтал жить с женщиной, которая говорила бы по-итальянски, – говорит ей Николя, и она начинает ему переводить статью вслух, чтобы доказать, что он совершенно правильно решил жить с ней. Таким образом они узнают, что какой-то местный игрок выиграл в «Евромиллионы». Имя победителя, конечно же, держится в секрете, но мы знаем, что он живет в небольшой деревне недалеко от Амальфи. Каждый хочет знать, о ком бы могла идти речь.

– Я прочитал в «Монде» статью, – говорит Николя, – которая тоже рассказывала о парне, выигравшем в лотерею. Он думал, что это был самый счастливый день в его жизни, но год или два спустя его жизнь рухнула: он поссорился со своей семьей, со своими детьми, у него больше не стало друзей…

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что беды очень часто начинаются в тот момент, когда появляются деньги. Ты не находишь?

Полин какое-то время молчит.

– Я, видишь ли, думаю, что все как раз наоборот… Ты решишь, что я ужасна, но иногда я говорю себе, наблюдая за миром, меня окружающим, что все покупается. Друзья, любовь и даже здоровье…

– Любовь? А какая тут связь?

– Связь в том, что намного проще любить, когда живешь в хорошей квартире в Париже и можешь себе позволить поехать в Италию, тебе не кажется?

Нет, Николя так не кажется.

Надо сказать, что у него не самое простое отношение к деньгам. Можно подумать, что это связано с тем, что он так и не смог стать богатым, очень богатым, но это неверно. Его прадед принадлежал к крупной русской аристократии и был вынужден покинуть свою страну после революции 1917 года, оставив там все свои владения. Минуя Берлин (Германия), он переехал с женой и сыном в Париж и стал там шофером такси.

Много лет спустя, еще ребенком, Николя посетил эту страну вместе с отцом и был удивлен, что Ленин вовсе не был разоблачен в русской мифологии: он остался героем, который сверг империю. На Красной площади пришлось отстоять много часов в очереди, чтобы полюбоваться его мавзолеем. Почему отдавали столь торжественную дань человеку, который сломал так много жизней, в том числе и жизнь его прадеда?

Революцию Ленин тайно готовил в Монтрё (Швейцария). Но поначалу дань ему была не столь приятна. Так, например, однажды, на выходе с тайного собрания, молодая женщина по имени Фанни Каплан подошла к Ленину, когда он приблизился к своей машине. Она окликнула его, он обернулся, и она выстрелила в него три раза. Две пули попали в цель, но не убили его. Врачи сочли слишком опасным извлекать их, и Ленин вынужден был смириться с мыслью о жизни со свинцом внутри. Он знал, что эти небольшие пули, находившиеся в непосредственной близости от его позвоночника, могут стать для него фатальными.

Посмотрите на фотографию Ленина и скажите себе, что этот человек жил с крошечными бомбами замедленного действия внутри. Человек, которому нечего терять. Можно подумать, что это всего лишь деталь, но на самом деле два маленьких шарика, невидимых невооруженным глазом, размещенных между плечом и одним из легких, имели больше влияния на судьбы Европы, чем всё, что потом появилось в исторических книгах.

Затем Ленин сел на поезд в свою страну. Поезд был бронированным, и в Петрограде его встретили звуками Марсельезы. Ожесточенные русские революционеры пели наш гимн по-французски: это было не очень обнадеживающее зрелище для будущего Европы. Я не хочу делать лишнюю рекламу Жан-Луи Годе и его Песне мира, но нужно признать, что французский национальный гимн – это в первую очередь военная песня, и ее текст ассоциируется с руками, испачканными в крови. Марсельеза в Петрограде – от этого бросает в дрожь. С этого момента Ленин уже не знал страха; во всяком случае, он был приговорен; он тогда махнул рукой и с волнением запел революционный гимн.

 

12

Полин и Николя – часть нового мира, в котором деньги имеют абсолютную власть. Мы больше не в ХХ веке, когда можно было курить в пабах и дискутировать: это был век противоречивых идей. Правила изменились: теперь это правила денег, которые заменили понятие противоречие на понятие переговоры. Может быть, именно это Полин и пыталась только что выразить, когда сказала, что у нее при взгляде вокруг возникает ощущение, что все можно купить.

На пирсе как раз перед оплатой мест на лодке они останавливаются у банкомата, и аппарат проглатывает голубую карту Полин.

– Вот видишь, ты не все можешь купить… – говорит Николя со злой усмешкой.

Полин целует его и шепчет:

– Ты говоришь ерунду…

В это время с лодки звучит сигнал, и сердце Николя сжимается. У них нет больше времени на покупку билетов. Он смотрит, как лодка удаляется, а ведь она должна была сделать его чуть ближе к Годару.

В течение многих лет Николя мечтал стать режиссером и ради этой цели даже пошел на жертву – не встал на путь достижения материального успеха. Николя начал серьезно учиться, хотя вполне мог бы, как это называл его отец, «обзавестись настоящей профессией». Но нет. Ожидая возможности сделать свой первый фильм, он решал задачи, которые не привлекали его и за которые очень мало платили. Иногда он работал ассистентом на съемках, а чаще и вовсе довольствовался работой водителя – возил актеров. Когда у него появлялось свободное время, он пытался написать свой сценарий. И что, он от этого более несчастен?

Ночью к нему пришел призрак его прадеда и заявил:

– Тебе повезло, что у тебя есть образование, ты умный мальчик, и ты готов все разрушить, но ради чего? Чтобы заниматься кино? Это красиво – кино. Но что ты будешь делать, если окажется, что у тебя нет таланта? Знай, что жизнь – трудная штука, очень трудная, это не легкая прогулка. Тебя ждут постоянные испытания. Много испытаний. Когда я приехал в Париж, у меня не было ничего. Ничего, ты меня слышишь? Я говорил на пяти языках, был образованнее многих, но все равно всю жизнь работал как сумасшедший, чтобы оплатить аренду жилья. В течение многих лет я работал таксистом. А ты учился, и что ты выбрал для себя под вывеской кино? Ты стал водителем! Поверь мне, это глупо. Давай, поторопись и устройся работать в какую-нибудь адвокатскую контору…

Но стоило Николя лишь закрыть глаза, как призрак замолчал.

Это то, что Полин всегда нравилось в нем: он – щит от злых мыслей. По крайней мере, от ее злых мыслей. Благодаря ему она может примириться с тем, что ей предлагают.

Я вижу их, тесно прижатых друг к другу, на опустевшем пирсе в Сорренто. Они без сожаления смотрят на лодку, исчезающую вдалеке. Они сядут на следующую, потому что нет никакой спешки и все принадлежит им – перед ними настоящее.

 

13

Как и у большевиков в Петрограде, пением приветствовавших Ленина, сердце Бетховена лежало к Великой французской революции.

Ровно в тридцать лет он написал свою Третью симфонию и захотел посвятить ее генералу Наполеону Бонапарту, в то время Первому консулу, ибо Бетховен верил в республиканские ценности. Но когда он узнал, что провозглашена Французская империя, то почувствовал себя обманутым в ожиданиях и заменил в партитуре заглавие «Бонапарт» следующей фразой: «Героическая симфония, сочиненная, чтобы почтить память одного великого человека».

Он много раз с яростью подчеркнул слово «память», да так, что слегка порвал бумагу.

Бетховен никогда не был успешен материально. Глухота мешала ему давать концерты, и он слишком ценил свою независимость, чтобы жить за счет кого бы то ни было.

И вот он сопровождает князя Карла Лихновского в его замок в Силезии. В то время эта область простиралась на Польшу, Чехию и часть Германии, ее занимала наполеоновская армия, и князь Лихновский принимал в своем замке нескольких французских офицеров. Узнав, что перед ними знаменитый композитор, они попросили его что-нибудь сыграть. Небольшое произведение для фортепиано. Но Бетховен отказался: для него это были предатели. Князь настаивал, он хотел порадовать своих гостей, но Бетховен никогда не отличался покладистым характером: он решил, что не будет играть для наполеоновской армии, и не поменял своего мнения. Князь рассердился, они поссорились: да как Бетховен посмел отказать ему в столь крошечной милости? В тот же вечер Бетховен послал князю следующие слова оправдания: «Вы родились со своим титулом. Я же сам сделал себя композитором. Князей много, и их еще будут тысячи. Но Бетховен – только один».

Я обожаю эти слова.

Несколько лет спустя аристократы объединятся в патриотическом воодушевлении, чтобы помешать австрийскому композитору уехать в Вестфалию, и предложат выплатить ему значительную годовую ренту, если он согласится остаться в Вене. Этот договор – чистое золото. Контракт всей его жизни. Бетховен согласится: он наконец-то сможет работать, не беспокоясь о деньгах… К сожалению, возобновление войны между Францией и Австрией все изменит: императорская семья вынуждена будет покинуть Вену, и договор, навязанный Наполеоном, разорит меценатов. В результате Бетховен не получит и сотой части от суммы своего договора.

Если бы не Наполеон, Бетховен не закончил бы свою жизнь в нищете; если бы не Ленин, Николя начал бы свою жизнь в богатстве.

Это лотерея Истории. Но в отличие от лотереи «Евромиллионы» билет тут бесплатный.

 

14

Я боюсь, что в большой лотерее Истории реальным проигравшим будет Платон. Едва войдя в квартиру, Николя начал чихать, почесывая нос и плача.

– Что с тобой случилось? – спросила Полин. И он был вынужден ей сказать, не вдаваясь в подробности их первой встречи, что у него аллергия на кошачью шерсть.

– Мне очень жаль, но я ничего не могу поделать…

– Что тут можно сделать? Надо найти решение.

Он пытался принимать лекарства, но они оказались неэффективными.

– Обжалованию не подлежит, любовь моя. Ты должна выбирать: он или я, – резюмировал Николя тоном, который не понравился Полин. Она обожала это животное, и идея расстаться с ним была для нее невыносима. Зачем он шутит с этим?

– Это дикий кот, ты знаешь. Я нашла его в Румынии… Я была там по работе и встретила человека, маленького старичка, который попытался продать мне его. На самом деле у него был целый выводок. Множество черных котят, таких же, как Платон. Его английский был не так хорош, но я поняла, что он утопит тех, кого ему не удастся продать в тот день. Я не смогла сопротивляться и вернулась с этим… Я спасла по крайней мере одного.

– А почему ты назвала его Платоном?

– Потому что, похоже, он все время размышляет над чем-то, тебе не кажется?

В конце концов Полин решила доверить кота своей матери, живущей в Шартре. В субботу они поехали туда на машине. Пластиковая клетка с Платоном стояла сзади. Кот не двигался. Полин молчала. Эта поездка была похожа на похоронную процессию.

Николя посмотрел в зеркало заднего вида: в его взгляде читалось некоторое опасение. Понимал ли этот маленький философ, что происходит? По ассоциации он подумал о «Пире» Платона, в котором Аристофан рассказывает, что когда-то наша природа была не такой, как теперь, а совсем другой. Кому не знаком этот миф? Якобы изначально имелось три категории людей: мужчины, женщины и андрогины, сочетавшие в себе мужской и женский пол. Тело у всех было округлое, с четырьмя руками, четырьмя ногами и двумя лицами. Но сила людей была такова, что Зевс нашел способ ослабить их: он разрезал всех пополам. И так началась любовь: каждый стал чувствовать, что глубоко внутри себя он лишь часть разрезанного целого.

Аристофан, пожалуй, не слишком ошибался, и Платон, от которого теперь предстояло отделиться, был лишним подтверждением того, что две потерявшиеся половинки могут наконец встретиться.

«Но в конечном счете, – сказал себе Николя, – это все же не похороны, а романтическое путешествие!»

 

15

Горячий июньский воздух влетает в открытое окно автомобиля. Николя подключает свой айпод к радио, выбирает песню «Идеальный день» Лу Рида и начинает подпевать. Полин смотрит на него с интересом. Сколько раз они слышали эту песню? Она помнит, например, как однажды вечером они танцевали вместе в гостиной, а когда музыка закончилась, остались словно приклеенными друг к другу, продолжая кружиться на месте в течение еще нескольких долгих минут, несмотря на оглушительную тишину. Николя считает, что нет ничего прекраснее этой песни. Он иногда говорит: «В списке вещей, оправдывающих существование, есть ты, а сразу после тебя – «Идеальный день» Лу Рида!»

Не открывая глаз, Полин отвечает: «Тсссс…», не желая нарушать прекрасную тишину.

Она знает, что даже через двадцать лет, слушая эту песню, будет вспоминать этот их нескончаемый танец в гостиной. Их первые годы с Николя. Она будет переосмысливать свою юность.

А это – это своего рода национальный гимн их пары.

Но пары, как ни странно, не вечны, и я задаюсь вопросом, как у Николя и Полин все будет обстоять в будущем. А пока автомобиль мчится по освещенной солнцем Национальной автостраде, но мы знаем, что это не может длиться вечно – придет время, песня закончится, и двум телам неизбежно придется отделиться друг от друга.

Думают ли они об этом хотя бы иногда?

Николя помнит, что в тот день, когда они впервые посетили свою новую квартиру за бульваром Монпарнас, одна деталь привлекла его внимание: во время прошлых подобных визитов Полин вела себя нерешительно, а тут, при виде этой трехкомнатной квартиры, что так расхваливал агент по недвижимости, мгновенно воодушевилась. Ей очень понравился вид, который открывался из гостиной, а также лестничная клетка – в том числе коваными перилами, увидев которые она сказала, что здание «ничего не потеряло от своего очарования стиля ар деко». Но что там явно выделялось, так это третья небольшая комната. Полин сказала, что это было бы идеальное место для него:

– Ты можешь сделать там себе кабинет. Там будет тихо и удобно писать сценарий…

Николя не стал скрывать, что это хорошая идея. Но он отметил, как раз перед самым уходом, что Полин в последний раз остановилась перед этой крошечной комнатой, и какая-то непонятная ему улыбка пробежала по ее лицу. О чем она подумала?

Николя был удивлен ее практичностью: они еще не начали жить вместе, а она уже предусматривала возможность рождения ребенка. А он? Разве ему приходили подобные мысли? У его друзей уже начали появляться дети, и это называлось: достигнуть тридцати лет. Но он не рассматривал эту возможность в практическом плане. На данный момент он любил Полин. Но что с ними будет через год? Через два года? Николя был не способен на это ответить.

 

16

Двигаясь по дороге на Шартр, Николя думает о фильме, который он открыл для себя незадолго до этого: «Путешествие в Италию» Росселлини. Он знает, что Годар находился под впечатлением от этого фильма и в его «Презрении» много цитат, ссылок и заимствований из него. «Путешествие в Италию» – история английской пары, которая едет в отпуск в Неаполь. Первая сцена происходит как раз в автомобиле, и, вероятно, именно поэтому эти образы и пришли Николя в голову, когда они с Полин тихо ехали в Шартр. Главные роли в фильме Росселлини играют Ингрид Бергман (Швеция) и Джордж Сандерс (Англия). Во время этой поездки что-то между героями неизбежно увядает, и они обнаруживают, что стали чужими друг другу.

Полин и Николя, похоже, следуют обратным путем. После пересечения пустынных равнин Боса они прибывают в Шартр, и лицо Полин загорается: «Мне приятно, что ты увидишь место, где я жила». Она просит Николя повернуть направо после светофора, и они оказываются на крошечной улочке.

– Когда я была маленькой, то каждый день ходила здесь в школу… Смотри, там я поворачивала налево…

Николя замечает другую улицу и вдруг представляет себе маленькую девочку с ранцем за плечами и говорит себе, что хотел бы познакомиться с этим ребенком.

– Что? Почему ты улыбаешься? – спрашивает Полин. – Ты находишь это смешным?

– Нет, вовсе нет. Напротив…

У него возникает ощущение, что это паломничество в прошлое Полин, и он понимает, что любить человека – значит любить и ребенка, которым он когда-то был. Он воображает ее идущей рядом с другой девочкой – послушной, сосредоточенной. После школы она всегда заходит в булочную, чтобы купить себе сладости. Деньги она стащила из кошелька матери и, так как была верующей, думала, что Бог в конечном счете накажет ее за ее преступления. И вот – стоматолог уже утверждает, что у нее сильный кариес.

А справа Полин показывает тренажерный зал, где она занималась дзюдо.

– Ты занималась дзюдо?

– Да, – отвечает она, пожав плечами.

Николя начинает смеяться.

– Я еще играла на фортепиано, но ненавидела это. У меня был совершенно дебильный учитель… А мой отец играл очень хорошо. Он играл все время. Было так здорово его слушать… Вот он умел делать то, за что брался…

Полин снова замолкает, и Николя задумывается. Она думает о своем отце. Он помнит, что это было первым, о чем она ему рассказала. Отец Полин умер от рака, когда ей было одиннадцать. Из всего, что она поведала Николя, ему запомнилась одна картина: под самый конец, в течение последних недель, она каждый день сразу после школы ходила к отцу в больницу и делала с ним домашние задания на следующий день. Николя представляет себе эту сцену: девочка с книгами и карандашами покорно сидит рядом с больничной койкой. Ее отец молча наблюдает за ней. Самые страшные мысли должны были пробегать у него в голове.

 

17

Дом расположен в тупике, и Полин просит его припарковаться на перпендикулярной улице, чтобы дойти до места пешком.

– Мы прибыли, – объявляет она Платону. Солнце ослепляет их и придает деревьям красноватый оттенок.

Мать Полин ждет их перед домом. Она целует и обнимает дочь, затем обращается к Николя:

– Очень рада вас видеть… Надеюсь, в дороге все было хорошо.

Потом они пьют кофе в небольшом саду за домом. Все выглядит так, будто они очень далеко от Парижа, в какой-то другой стране, и Николя пробует представить себе детство Полин. Как он понял, после смерти мужа ее мать долго оставалась одна, но в конце концов начала жить с местным анестезиологом. К сожалению, он был вынужден уехать на конференцию, посвященную болям у животных, и не вернется до понедельника. Боли у животных? Она пояснила, что в Германии животных усыпляют, прежде чем убить, в то время как во Франции никто не заботится об этом, и бойни представляют собой отвратительные места, где царят пытки и казни.

– Животные тоже имеют право на достойную смерть, вам не кажется? – Мать Полин очень заинтересована этой темой и, кроме того, она не ест мяса. На ужин кабачки в сухарях.

– Ты пойдешь повидаться с папой? – вдруг спрашивает она Полин, которая, кажется, теряется и, не зная, что ответить, неловко поворачивается к Николя. Проезжая недавно мимо собора, он заметил кладбище и подумал, что, вероятно, именно там похоронен ее отец.

– Не возражаешь, если мы сходим? – спрашивает его Полин чуть позже, когда они закончили с кофе и ее мать принялась наводить порядок на кухне. Николя отвечает, что не возражает, конечно же, и они отправляются в путь. Полин берет лейку и у входа на кладбище наполняет ее водой. Они проходят по тихим аллеям, усыпанным белым гравием. Могила отца кажется совсем маленькой. Ее покрывает массивная бегония, и Полин с почти материнской осторожностью поливает ее, как будто они пришли именно к этому растению. Затем, когда эта задача выполнена, они немного стоят рядом друг с другом, ничего не говоря, и перед спящей плитой она берет его за руку.

 

18

После ужина, во время которого мать Полин пропагандирует борьбу Бардо за права животных – «Носить меха, – заявляет она, – значит носить смерть», – они поднимаются в детскую спальню. Там ничего не изменилось за многие годы: все те же занавески, те же обои, то же покрывало на кровати. Так было, когда восемнадцатилетняя Полин покинула этот дом, чтобы поехать учиться в Париж. Она словно успокаивается, толкая дверь: мир может исчезнуть, но всегда будет место, где ее собственная история останется нетронутой.

Лежа в постели рядом с Николя, она думает о том, как впервые легла с мальчиком – именно в этой постели, – и обе ситуации перекрываются в ее сознании. Она была такой неловкой тогда… Ей было семнадцать… Мальчик, как помнится, раздеваясь, иронично улыбался, и это ее задело: она не так хорошо разбиралась в любви. В течение многих лет потом эта улыбка ее напрягала, и она была убеждена, что не может сойтись с мужчинами.

Но теперь Николя ее раздевает. На ней лишь розовые трусики и белая футболка. Она мягко отстраняется от него и спускается к его члену, она держит его в руке с радостной гордостью. Она держит его, словно знамя, это знамя своей женственности, и она размахивает им перед памятью о своей первой любви. У нее складывается впечатление, что через годы та девушка, какой она была, протягивает ей руку. Эта кровать внезапно включает в себя все ее влюбленности, от первой до последней, и ей кажется, что она может проследить эту любовную цепочку, снова ощутить трепет первого раза и, наконец, преодолеть память об этом.

Николя попытался снять с нее трусики, но она немного отодвигается.

– Я хочу, чтобы ты кончил мне в рот… – говорит она, как настоящий гурман. – Я люблю шоколадное мороженое…

Ее давнишний позор исчез, и когда она лижет член Николя, глядя ему прямо в глаза, то воображает, что мстит памяти о своей бывшей неловкости. Она чувствует себя прекрасно, она эксперт. В анахроническом убранстве своей детской спальни ее опьяняет чувство, что она стала женщиной.

 

19

В ту ночь Полин приснился странный сон. Она одна гуляет по лугу и сбилась с дороги. Вдруг она видит здание, входит в большой зал, зовет, но там никого нет, и никто ей не отвечает. Тем не менее ей кажется, что она слышит какие-то звуки. Продвинувшись вперед, она понимает, что это плачут животные. Она толкает дверь и оказывается на бойне. Мужчины, вооруженные топорами, отрубают головы животным. Вокруг крик и плач. На земле лужа крови. Затем ее охватывает чувство стыда, как будто вся эта кровь была из-за нее.

Полин убегает и оказывается на берегу моря. Она видит лодку, на которой различает две фигуры, издалека делающие ей знаки. Она щурится, чтобы попытаться их разглядеть: там мужчина, держащий за руку маленькую девочку. Но лодка отходит все дальше и дальше, и эти два человека становятся совсем маленькими. Вдруг Полин узнает своего отца, у него отрублена голова, и она приходит к выводу, что маленькая девочка, которую он держит за руку, это она сама в детстве. Но в тот же момент лодка исчезает.

 

20

На следующий день на обратном пути они ничего не говорят. Полин плохо спала, и Николя не может ее развлечь. Почему она вдруг выглядит такой озабоченной?

Уже почти полдень. Мать Полин позвонила и сказала, что Платон удобно устроился в гостиной и что-то мурлычет.

«Тем лучше», – думает Полин.

Лишь по приезде в Париж она вновь начинает улыбаться.

– Я счастлива, что смогла оставить все это позади, – говорит она, не уточняя, что подразумевается под словами «все это».

Она кладет голову на плечо Николя; он чувствует себя сильным и счастливым.

На заднем сиденье автомобиля стоит пустая пластиковая клетка Платона – у них будет возможность поместить туда свою любовь.

 

1

22 сентября 1984 года Гельмут Коль и Франсуа Миттеран участвуют в Вердене в торжественной церемонии в память о жертвах Первой мировой войны. «Верден» – одно это слово заставляет содрогнуться от ужаса. Это одно из самых бесчеловечных сражений. Под градом снарядов мужчины, основной целью которых было попытаться выжить, действительно прошли там через ад.

Фронтовики говорили: «Идти в Верден – быть отправленным на бойню».

Над могилами семьдесят лет спустя перед аудиторией гостей, журналистов и зрителей исполняется французский гимн. Коль обращается к Миттерану, чья рука уже немного выдвинута вперед навстречу руке канцлера Германии – это несколько мгновений, которые окажутся бессмертными и в учебниках истории станут символом примирения между французами и немцами.

Я всегда поражался таланту некоторых политиков фабриковать исторические образы. Миттеран утверждал потом, что этот его жест был спонтанным, здесь отнюдь не было политического расчета: «Мы не говорили об этом вообще. Но, оказавшись перед гробом, инстинктивно, я это помню, я повернулся к нему и протянул ему руку. Его рука протянулась в то же самое время».

В тот день Марсельеза была чисто инструментальной. Таким образом, нельзя было услышать: «Пусть кровь врагов оросит наши пашни…» Нет. Там были только струнные и медные духовые для исполнения французского гимна.

Интересно, а что подумали бы все эти мертвые, будь у них возможность увидеть эту протянутую руку? Не показалась бы им их жертва еще более абсурдной? И почему, когда снаряды сыпались на Верден кошмарным дождем, никто не подумал протянуть другому руку?

Но разве эта церемония касалась их? Не была ли она предназначена только для живых? При взгляде на эти изображения мы в любом случае думаем совсем не о тех мертвых, а о мертвых Второй мировой войны, которые находятся рядом с нами и чьи стоны еще слышны нам в 1984 году. Миттеран берет руку Коля именно тогда, когда Коль хотел взять руку Миттерана, и это способ сказать всей Европе: «Теперь франко-немецкая пара стала крепкой. В ней не будет измен. Это на всю жизнь. Худшее позади, впереди только лучшее. Ничто не сможет их разъединить. Потому что они любят друг друга».

 

2

– У тебя был какой-то отсутствующий вид, – говорит Полин чуть позже. Николя отвечает ей фальшиво-удивленной улыбкой, как бы желая подчеркнуть, что она ошибается. Нет, вовсе нет. Он же не будет утверждать, что они были втроем в постели и что в своих мечтах третьей он всегда видел лицо Софи, этой молодой польки, с которой она его познакомила всего несколько дней назад.

Полин не стремится узнать больше. Уже прошло какое-то время, как она заметила, что он странный, но она объясняет эту отвлеченность его работой. Полин знает, что Николя заканчивает сценарий и что он сомневается в ценности того, что пишет. «После того, как он закончит, – говорит она себе, – все вернется на круги своя». И сегодня утром она нежно целует его перед тем, как захлопнуть за собой дверь. Николя, оставшись в одиночестве, идет на кухню, чтобы сделать себе кофе. Через окно ему видно серое пальто бульвара Монпарнас. Он не любит зиму.

Николя снова начинает думать о Софи. Об ужине, что она устроила у себя. Он в первый раз увидел ее и сразу же, в тот самый момент, как открыл дверь ее квартиры, был взволнован ее присутствием – по крайней мере, ее легким акцентом и ее манерой называть всех «мой дорогой». Хотя Софи и родилась в Кракове (Польша), она очень хорошо говорит по-французски: она уехала из своей страны в восемнадцать лет, чтобы продолжить учиться на переводчика в Париже. Она ненавидит Польшу: говорит, что это гомофобная и реакционная страна. Она предпочитает Францию, хотя много путешествовала по всей Европе, которая является царством переводчиков и, таким образом, как она сказала с улыбкой, всяких недоразумений. Полин встретилась с Софи на «круглом столе» по вопросам косметики, для которого та была нанята в качестве переводчицы: как Полин рассказала Николя, они провели три дня, беспрерывно хохоча. После этого они часто встречались в Париже, но всегда один на один, пока Полин не попросила его сопровождать ее на тот самый ужин.

– Мне было бы очень приятно, если бы вы познакомились, – сказала она. – Я обожаю эту девочку…

Николя согласился, и именно так несколько дней назад очутился в этой большой квартире на Трокадеро – на вечеринке, которая, как он сначала ошибочно думал, не будет представлять для него никакого интереса.

 

3

На вопрос Николя, давно ли она тут живет, Софи сразу сказала, что это не ее квартира: один из ее друзей, который никогда не был в Париже, одолжил ей ее бесплатно. Иногда они спали вместе, что намного удобнее, чем договор о найме жилья. Говоря об этом мужчине под изумленным взглядом Николя, она сказала: «Мой лучший друг».

Полин рассказала, что Софи пользуется большим успехом у мужчин – их привлекает не только ее красота, но и то, как она позволяет на себя смотреть. Софи не придает никакого значения условностям. По правде говоря, она очень боится, что ее примут за одну из тех девушек из Восточной Европы, что приезжают, чтобы найти себе во Франции мужа. Поэтому она взяла себе противоположный имидж: женщина немного дикая и лишенная корысти. Она говорит, например, что не хочет выходить замуж. «Я не верю в любовь, – объясняет она. – Что я хочу, так это быть свободной».

Полин очарована Софи.

– Ты не веришь в любовь? Это печально…

– Почему? Мне нравятся мужчины. И мужчины тоже любят меня. Они знают, что я не иду традиционными путями, и я их не отпугиваю… Почему же это печально? Я вот нахожу, что это довольно радостно.

– Я не знаю. Ты не надеешься встретить кого-то и построить с ним что-то?

– Честно? Нет, вовсе нет! – отвечает она со смехом, а потом спрашивает: – А вы, вы давно вместе?

– Два года, – отвечает Полин, поворачиваясь к Николя.

 

4

Надо было услышать это из уст Полин, чтобы понять, что на самом деле они вместе уже больше двух лет. Время летит, как комета. Что же произошло за эти два года?

Софи приютила у себя до конца месяца очень известного польского театрального режиссера: они не только были друзьями еще с лицейских времен, но он еще готовил спектакль, который должен был быть показан в Шайо, то есть практически напротив.

– Это будет большой спектакль об одной истории, что очаровывает меня в течение многих лет, – объявил он.

– Какой? – спросила Полин, когда Софи предложила им сесть за стол.

– История молодой польской женщины, матери двоих детей, беременной третьим, которая во время Второй мировой войны прятала у себя группу евреев. На нее донесла соседка. Узнав, что немцы вскоре за ней придут, она находит убежище у своего отца. Она понимает, что они ее найдут и она будет расстреляна. Но у нее двое детей, и еще этот третий, которого она носит под сердцем… Она упрашивает отца, своего последнего спасителя, чтобы тот сдался вместо нее. Жертва, которую она от него требует, огромна. Но это она делает не для себя, уточняет она, а ради ребенка, который должен родиться в ближайшее время. Отец не знает, что ей ответить, а немцы уже стучат в дверь. Во время допроса эсэсовец хочет точно знать, кто прятал евреев. Он обещает сохранить ей жизнь, если она выдаст имена предателей. Она последний раз оборачивается к отцу, умоляя его, но тот опускает глаза. Она понимает, что он не готов пожертвовать собой ради нее. В конце концов, ведь это она пошла на риск, а не он. Почему же он должен расплачиваться за других? Она ничего не говорит, кроме того, что она одна несет полную ответственность, и ее забирают немцы.

– Это ужасная история.

– Нет, – ответил режиссер. – Это польская история…

Затем он рассказал о концепции жертвоприношения. Это и будет темой его спектакля. Ради кого мы готовы отдать свою жизнь? Вот вопрос, которым он одержим. По его словам, это понятие полностью исчезло с нашей картины мира: мы – как отец в его истории. Мы с ужасом отворачиваемся от алтаря.

Слушая все это, Николя мысленно пытался раздеть Софи. Ему нравилась мысль о том, что его женщина дружит с такой симпатичной девушкой. Откуда она взялась? Какой была ее жизнь? Пришлось ли ей приносить жертвы, чтобы покинуть свою страну? И кроме того, почему она бежала? Было ли это на самом деле потому, как она сказала в начале вечера, что считала Польшу гомофобной и реакционной? Или тут дело в чем-то еще? Как узнать? История этой страны такая шероховатая. Это долина, населенная призраками: человеческие останки из лагерей постепенно воздействовали на землю, они послужили ей удобрением, и вот уже более шестидесяти лет там едят капусту с запахом смерти.

– Приятного аппетита, – сказала Софи, раздав своим гостям тарелки.

 

5

Родившийся во Франции в начале 80-х годов, Николя принадлежит к поколению, которое полностью прошло сквозь сети Истории: ни жертвы, ни палача, ни крови. Нет жертвы. Есть только царапины повседневной жизни – и в этом, пожалуй, заключается его драма.

Он говорит себе, например: «Я никогда не держал в руках оружия».

Единственные два исторических события, в которых он, как ему казалось, принимал участие, это:

а) падение Берлинской стены,

б) взрыв Всемирного торгового центра.

Но ему не пришлось принимать никаких серьезных решений, в отличие от этой молодой польской женщины, которая с риском для жизни прятала двадцать пять евреев, как ее отцу, который отказался жертвовать собой ради нее, или, в какой-то степени, как Софи, которая выросла при коммунизме и в один прекрасный день покинула свою страну по неясным причинам. Понятие жертвоприношения не имеет большого смысла для Николя. Мы больше не в ХХ веке.

Он смотрит вокруг себя – да, хорошо, Полин пожертвовала ради него своим котом.

 

6

– Два года? – переспросила Софи с широкой недоверчивой улыбкой, как будто речь шла о перформансе, на который она не чувствовала себя способной.

– Софи не верит в любовь… – прокомментировал режиссер.

– Почему?

– Потому что я смотрю вокруг себя. Ты думаешь, это заставляет поверить в любовь?

– Тогда во что ты веришь?

– Единственное, во что я верю, это удовольствие.

– Софи – пожирательница мужчин… – проговорила Полин, посмотрев на Николя, пытавшегося сохранить спокойствие.

– А?

– Пожирательница мужчин, спасибо… Я бы лучше сказала, что моя философия – гедонизм. Наслаждаться и доставлять наслаждение… Не делая больно. Ни себе, ни другим. Это моя единственная мораль. На самом деле, я думаю как мужчина…

– Ты уверена, что мужчины думают так же?

– А ты не уверена?

– Нет, – ответила Полин. – Я думаю, это зависит от мужчины.

– А ты что об этом думаешь?

– Я? – встрепенулся Николя.

– Да. Тебе не кажется, что все мужчины полигамны?

Он смущенно улыбнулся.

 

7

Если его улыбка и выглядит смущенной, то это потому, что данный вопрос мучает его все больше и больше. Он любит Полин. Но может ли мужчина быть сексуально удовлетворен одной женщиной? Иногда он чувствует, что это означало бы отречься от мира, и поэтому немного и от жизни. Он не может солгать: сколько раз в день при виде девушек на улице говорит себе: «Я отдал бы все, чтобы заняться с ней сексом…»? Мир пытает нас своими обещаниями чувственности. И из этой проблемы он не видит никакого реального выхода; возможности не безграничны, и Николя, хороший сценарист, составляет список.

1. Романтический сценарий.

Это значит – жить в иллюзии вечной любви. Этот сценарий категорически исключает понятие измены. Риск, очевидно, состоит в том, чтобы очнуться под конец жизни лишенным всех чувственных возможностей и сказать себе: «Какой же я был дурак…» Побочные эффекты: разочарование, желание читать мораль другим, ханжество всех разновидностей, нестабильное настроение.

2. Сентиментальный сценарий.

Это сценарий витиеватый: он спасает любовь любовью. Человек, о котором идет речь, хороший мальчик. Он любил свою жену в течение многих лет, и вот, он этого не ожидал, на него сваливается… Неужели он и в самом деле виноват? Чтобы оправдать себя, по крайней мере, в собственных глазах, он играет комедию любви. «Я влюблен», – пускает он слезу перед друзьями, отмечая, что эта красивая секретарша гораздо более чувственна, чем его жена (к которой он до сих пор испытывает «бесконечную нежность»). Он разводится и женится во второй раз. Для него, как говорил Рот, неверность является «вербовкой новой жены».

3. Патетический сценарий.

Он заключается в том, чтобы изменять и тут же испытывать сожаление. Человек, о котором идет речь, будет бросаться к ногам своей жены, умоляя ее о прощении. Он будет влюблен в нее еще больше, станет презираем ею, и чувство вины сделается новой питательной средой для его любви, когда лояльность будет восстановлена. Цена: стыд и уродство.

4. Буржуазный сценарий.

Он включает в себя элемент постоянного сокрытия. Это ситуация компромисса, которая зарекомендовала себя еще в XIX и XX веках, но все это годится лишь до того дня, когда из-за грубой ошибки вдруг возникает правда. В зависимости от психологии женщины исход этого сценария может варьироваться от немедленного разрыва отношений до безразличия и, таким образом, до молчаливого возобновления ситуации.

Николя вздыхает: каждый из этих сценариев вызывает у него тошноту.

 

8

Но эти вопросы – специфичны ли они для мужчин, как, похоже, предполагает Софи? Насколько он может судить, проблема одинакова для всех. Так почему же он чувствует, что Полин это чуждо? Слушая рассказы Софи о ее многочисленных приключениях, Полин ей не верит. Она даже чувствует некоторое волнение – из-за безликого множества, – но знает, что не создана для этого. Полин слишком сентиментальна и не рассматривает секс иначе, чем подтверждение любви. Ее мечты состоят в другом: закрывая глаза, она представляет себе, что стареет рядом с Николя. В любом случае, именно это она сказала ему несколько дней назад, во время прогулки по берегу Сены. Она уже видела себя с седыми волосами, с морщинистой кожей, под руку с человеком, которого любит, и это видение казалось ей замечательным.

– На мой взгляд, ты будешь очень хорошим старичком, – добавила она с мягкой улыбкой. Какое-то мгновение он ненавидел ее за эту фразу; он уже видел себя, как эти погибшие под Верденом: удрученным бессмысленностью жертвы.

Ранее в тот же день, когда она готовилась к ужину, Полин наткнулась среди своих вещей на синтетический парик, о существовании которого она и забыла. И тут же к ней вернулось воспоминание о вечере, для которого она была вынуждена поменять облик. Их было много, таких вечеров, когда надо было носить этот парик: розовый, почти флуоресцентный, подстриженный под каре, с большой челкой, в стиле кабаре. Что они праздновали тогда? Диплом? Или конец первого года? Она не была уверена.

Стоя перед зеркалом, Полин не смогла не примерить этот парик и была удивлена метаморфозе, произошедшей у нее на глазах: у нее возникло ощущение, что она другая женщина. Более того, появившийся у нее за спиной Николя ее даже не узнал. Она повернулась к нему, и улыбка осветила ее лицо.

– Видел, что я нашла?

Она была красива, но эта красота имела соблазнительный оттенок порока: искусственный парик придал ей неожиданный эротический вид. Он даже подошел к ней, охваченный порывом, которого от себя не ожидал, встал на колени перед ней и расстегнул ей юбку.

– Что ты делаешь?

У него было чувство, что он увидел ее в первый раз. Этот парик вдруг открыл ему, что любая женщина может быть другой. Он стянул ее белые трусики вниз по ногам. Появился ее лобок, пахнущий осенью. Он почувствовал его, а затем лизнул.

– Я не знала, что парик может произвести на тебя такое впечатление, – сказала она чуть позже с веселой улыбкой, но и с недоумением, как будто она впервые поняла, что он мог бы точно так же переспать и с другой женщиной.

 

9

Он по-прежнему стоит на кухне, прижавшись лбом к оконному стеклу, и думает о том ужине. В принципе, свобода, с которой Софи говорила о гедонизме, дестабилизировала его. С такой женщиной он хотел бы жить. Он любит Полин, но она ставит любовь так высоко, что у него порой начинается головокружение. С Софи он был бы счастлив.

Чтобы изгнать противоречивые мысли, Николя пытается вспомнить первые несколько месяцев своей истории с Полин, какие-то картинки (их первая поездка в Италию, их переезд в эту квартиру, ночь в Шартре, некоторые радостные моменты). Эти образы объединяются в целое, которое можно было бы назвать началом, но у него возникает ощущение, что теперь все это где-то позади.

Николя берет чашку с кофе, переходит в свой небольшой кабинет и включает компьютер. Ему нечего делать в течение дня, кроме как писать. Чтобы набраться мужества, он рассматривает афишу «Путешествия в Италию», которую Полин подарила ему на день рождения. Этот фильм в свое время сильно воздействовал на новое поколение. Трюффо считал, что это был первый современный фильм, Риветт увидел в нем важное произведение, поэтому он – «репрезентация своего времени». Николя тоже хотел бы сделать фильм, о котором сказали бы нечто подобное. Но для этого надо было прочувствовать, глубоко прочувствовать, что же характеризует эпоху, в которую великая лотерея Истории произвела его на свет.

Он снова думает о Чоране, про которого Полин рассказала ему несколько дней назад. Вот уже несколько лет она испытывает страсть к Румынии. У нее была возможность съездить туда по работе, и она с тех пор считает, без всяких на то оснований, что Бухарест – один из красивейших городов в Европе. Чоран, в свою очередь, хотя и учился в Бухаресте, провел большую часть своей жизни в Париже. Однажды вечером – история, видимо, происходила в 80-е годы – Клод Галлимар пригласил его на ужин с несколькими писателями (в том числе с Миланом Кундерой и Филиппом Соллерсом). Чоран очень пессимистичный автор, но в жизни он был довольно приятным человеком, и часто, как это ни парадоксально, к нему обращались в поисках утешения. Складывается впечатление, что он тратил время, рекомендуя в своих книгах самоубийство, но не приветствовал этого в жизни. В любом случае автор книги «На вершинах отчаяния» не имел репутации неприятного гостя. В тот вечер, однако, перед всеми гостями Галлимара он не произнес ни слова. Ни во время закуски. Ни за основным блюдом. И пришлось ждать десерта, пока он наконец взял слово.

– Во всяком случае, – сказал он без всякого предисловия, – самое важное событие второй половины ХХ века – это…

Все были удивлены его словам и замолкли, чтобы услышать продолжение. Да? Что такое? Деколонизация? Сексуальное освобождение? Торжество капитализма? Начало фразы действительно заставляло узнать об этом больше… Но Чоран взял паузу. Он откашлялся в поиске слов, а потом заявил:

– Да, самое важное событие второй половины ХХ века – постепенное сужение тротуаров.

Все улыбнулись, немного смущенные, словно это шутка. Как можно серьезно рассматривать сужение тротуаров в качестве самого важного события второй половины ХХ века? И все же, если оглянуться назад, это преобразование повлияло на нашу повседневную жизнь более непосредственно, чем большинство крупных событий, про которые мы спешим сказать, что они формируют Историю.

Стены падают, башни рушатся, но в какой степени эти события изменяют нашу жизнь? Напротив, с сужением тротуаров наша мечтательность нарушается глубочайшим образом. Если мы больше не можем прогуливаться, то и не можем смотреть на мир, как раньше, и наше отношение ко времени, как и к прогулке, к любви или к красоте, необратимо изменяется. Вот что наверняка хотел сказать Чоран в тот вечер: самые глубокие изменения эпохи не обязательно самые зрелищные, они часто прячутся в тени тривиальных вещей.

Чтобы создать произведение «репрезентацией своего времени», надо бы спросить себя, что является наиболее важным событием начала XXI века. Может быть, это просто, как предложил в тот вечер режиссер, постепенное исчезновение понятия жертвенности?

 

10

Пока постановщик рассказывал свои польские истории, Николя отметил, что Софи явно думает о чем-то другом. А ведь речь шла о ее стране, о ее прошлом, но она, казалось, отсутствовала. Все это поняли, и ей пришлось оправдываться, причем весьма странным образом:

– Вы знаете, нас учили в полном отрицании. Я не знаю, можете ли вы себе представить, но когда я ходила в школу, на уроках истории у нас не было упоминаний Холокоста. Он не существовал. Потому что все в этой стране были заинтересованы в замалчивании правды. И я не говорю о 50-х годах, я имею в виду 90-е! Поэтому, естественно, узнав об этих событиях, я, как и все мое поколение, увлеклась этим. Мне даже снились кошмары по ночам. А потом вдруг я решила, что это была не моя жизнь. Я захотела начать с нуля. Без памяти…

Напротив, Кшиштоф был одержим исторической правдой, и все его спектакли вращались вокруг подобных тем: чувство вины, убийство, кровь, жертвенность… Софи думала, что бесполезно повторять до бесконечности одно и то же; она предпочитала счастье. «Мой способ сопротивления, – говорила она, – наслаждаться жизнью!» Она этим пользовалась – возможно, даже чрезмерно. Несколько дней назад одна женщина явилась к Софи домой, чтобы дать ей пощечину и предупредить, чтобы она не смела больше вертеться вокруг ее мужа. «Вы понимаете? Как будто это моя ошибка…» В этом случае речь шла о человеке, с которым Софи встречалась время от времени, без каких-либо последствий. По ее словам, у его жены не было причин для ревности. И еще меньше – для насилия. Почему же она не понимает, что такие отношения не несут для нее никакой опасности?

Николя был очарован Софи. Он говорил себе: «Она и я, мы говорим на одном языке».

И вот он встает из-за своего стола, его голова полна разными мыслями, и направляется в гостиную. Полин там оставила свой красный блокнот, в котором она записывает координаты всех своих друзей. Адрес Софи должен там быть. Николя выбирает момент, чтобы отправить ей эсэмэс. Согласится ли она тайно увидеться с ним?

«Я мечтаю о тебе», – написал он. «Ах, вот как? Я не была слишком злой, по крайней мере…» – «Нет, нет. Напротив». – «Но я была не слишком любезна?»

Николя вдруг выходит из задумчивости, напуганный чудовищностью своего поступка. Как он может думать о подобных вещах? Он с удивительной быстротой хватает стационарный телефон и звонит Полин на работу. Она берет трубку после первого же звонка, но не может с ним говорить: она не одна, и ей нужно решить одну неотложную проблему. Что он хочет сказать? Ничего серьезного?

Нет, нет. Ничего серьезного. Он просто хотел ей сказать, что любит ее.

Николя чувствует, как она улыбается на другом конце провода.

– Я тоже, – отвечает она шепотом и вешает трубку.

 

11

Людвик Заменгоф был офтальмологом из Белостока (Польша). В конце XIX века, отметив для себя, что напряженность в отношениях между общинами в основном связана с тем, что не существует одного языка, он решил изобрести нейтральное средство коммуникации, способное улучшить понимание между людьми. Более десяти лет он работал над созданием нового языка, который назвал «эсперанто».

Затем Заменгоф опубликовал Unua Libro, первую грамматику этого международного языка, смеси из всех европейских языков, а позднее доказал, что этот язык – один из самых простых для изучения. Нужно понимать, что в то время Польша не существовала как государство: она была разделена между Австрией, Пруссией и Россией. В Белостоке, таким образом, жили поляки, русские, немцы и евреи – комбинация, мало способствующая социальному миру. Наблюдая напряженность между разными народами, Заменгоф решил изобрести язык, на котором говорили бы все и который, будучи ничьим, мог бы стать языком для всех.

Ему было девятнадцать лет, когда он начал одновременно с обучением медицине составлять грамматику эсперанто. После первых публикаций на эту тему, несколько лет спустя, его проект стал известен, и Толстой даже послал ему хвалебное письмо. Несмотря на царскую цензуру, общества эсперанто стали создаваться по всей Европе, а в 1905 году прошел Первый международный конгресс по эсперанто в Булонь-сюр-Мер (Франция). Можно себе представить наэлектризованную атмосферу этой конференции. Там собрались утописты из всех европейских стран, которые искренне верили, что через пару поколений все будут говорить на этом языке и люди избавятся от своих убийственных позывов.

Заменгоф выступил на конгрессе с речью. Там же в зале сидела его беременная жена. Она гордилась им. Он говорил о братстве, о согласии и мире. Публика ему страстно аплодировала. А через десять лет началась Первая мировая война.

Заменгоф умер в 1917 году, именно тогда, когда пал царь и Ленин поехал в своем бронепоезде через всю Европу в Петроград. Но это не стало концом эсперанто. У Заменгофа было трое детей: мальчик и две девочки. Они выучили язык и продвигали его, читая лекции по всей Европе. А потом пришло время Сталина и Гитлера: и тот, и другой опасались этой истории с международным языком. Гитлер даже написал в Майн Кампф, что эсперанто – «язык еврейского заговора». И вновь Польша исчезла с мировой карты, сожранная на западе Германией, а на востоке – Россией, а гестапо получило приказ заняться семейством Заменгофа. Сын был расстрелян в январе 1940 года, а две его сестры умерли два года спустя в Треблинке.

 

12

Но говорить на одном языке – достаточно ли этого для того, чтобы избежать недоразумений? В тот день Николя был в кафе на бульваре Монпарнас, пил пиво. Опираясь на цинковую поверхность стойки бара, под отсутствующим взглядом владельца он изображал персонажа фильма прошлого века. Накануне он закончил свой сценарий и сначала почувствовал было большую радость, но она быстро сменилась еще большей озабоченностью. Он не знает, чего стоит его работа, а ведь он так давно говорил (Полин, своим друзьям и в итоге всему миру), что не может позволить себе написать что-то посредственное.

Он оставил сценарий на журнальном столике в гостиной и вышел на прогулку. На самом деле он сразу же вошел в кафе и принялся ждать. Полин наверняка все прочитала, и он уже жалеет о некоторых страницах, о некоторых возможностях. Например, почему он назвал своего героя Николя? Не подумает ли она, что он говорит в этом фильме о себе? А если он говорит о себе, то и о ней тоже? Полин умная женщина. Он сумеет отличить правду от вымысла. Нет? Но если… Посмотрите на женщин Пикассо (Испания). Нравилось ли им, что он изображал их с кривым носом? Они знали, что искусство никогда не дает точного воспроизведения действительности, что оно намеренно ее искажает. Именно эта разница и придает ему интерес. Ни одна женщина не приходила к Пикассо, я это точно знаю, чтобы сказать: «Так вот, Пабло, как ты меня видишь? Рот весь навыворот? А что это за грудь, что растет откуда-то из спины? И это ребро вместо носа? Ты думаешь, что я так уродлива, это правда? Во всяком случае, я не знаю, как ты можешь об этом знать, ведь ты на меня даже не смотришь! Да, ты на меня больше не смотришь! В противном случае ты бы не сделал мне такую плоскую голову! И ногу, выходящую из лопаток! Посмотри, как я выгляжу на твоих картинах! Что подумают люди? Что я – чудовище… Да, именно так они и скажут, Пабло, и все это из-за тебя, и я тебя ненавижу, и я ухожу!»

В начале вечера Николя мужественно толкает дверь своей квартиры. Полин на кухне разговаривает по телефону. Николя хмурится: это плохой знак… Она могла бы повесить трубку. Он идет в ванную, чтобы почистить зубы. Издалека он слышит разговор Полин. Ей наверняка не понравился сценарий. Он идет в комнату и ложится на кровать. Почему Полин не приходит к нему? Он ее знает, она может поговорить с ним искренне, сделать критический разбор его работы, но зачем ей эта пытка, зачем заставлять его ждать? В любом случае, она ничего не понимает в кино.

Проходит полчаса, прежде чем она входит в комнату.

– Что ты делаешь? Ты не готов?

Николя смотрит на нее, не понимая, о чем она говорит.

– Мы ужинаем у Себастьена сегодня вечером.

– Впервые слышу…

– Как это – впервые слышу? Я же сказала тебе вчера.

– Мне очень жаль, но ты ничего не говорила.

– Конечно, я тебе говорила.

Хоть он и начинает вспоминать, что на самом деле она ему говорила про этот ужин, Николя слишком ранен ее молчанием, а потому настаивает:

– Я уверяю тебя, что ты ничего не сказала мне об этом ужине!

– Хорошо. Но поторопись, нам нужно выходить менее чем через полчаса…

– Что-то не так? – спрашивает Полин, когда они садятся в такси.

– Тебе так кажется?

Она делает вид, что не понимает.

– О чем ты говоришь? – настаивает Полин.

Действительно, она не понимает.

– Я говорю о своем сценарии. Я работал над ним в течение многих месяцев.

– Да, я знаю. И что?

– И что? Я только что дал его тебе. И мне бы хотелось, чтобы ты сказала мне хотя бы одно слово. Только одно слово. Даже если оно неприятное…

– Но я его еще не читала!

– Ты его не читала?

– Нет… Ты мне дал его недавно, я не успела.

– Ты не успела? У тебя был целый день…

– Мне нужно было решить множество проблем. Почему ты говоришь со мной в таком тоне? Я прочитаю его, этот твой сценарий. Я начну его читать завтра.

– Мы не спешим… Ты можешь прочитать его на следующей неделе, если тебе так удобно… Или этим летом.

– Ты зануда, Николя! Почему ты так агрессивен? Ты очень хорошо знаешь, что я действительно хочу прочитать то, что ты написал…

– Не похоже…

– Перестань, пожалуйста… Ты очень хорошо знаешь. Просто я пока не нашла времени.

– Я понимаю, у тебя свои приоритеты…

– Слушай, ты потратил девять месяцев, чтобы написать, и у меня есть право на двадцать четыре часа, чтобы прочитать, не так ли?

Такси останавливается по указанному адресу. Полин собирается выходить.

– Вы можете оставить счетчик включенным, – говорит Николя водителю.

– Почему? Что ты делаешь?

– Я не собираюсь ужинать с твоими друзьями. Я возвращаюсь домой.

– Почему? Прекрати…

– Прекратить что? Я тебе говорю, что возвращаюсь.

Полин хлопает дверью и называет водителю их адрес. Возвращение на круги своя. Но Николя уже сожалеет о своем поведении. Он закрывает глаза и представляет, как останавливает такси, как бежит за ней, вбегает в лифт, пока двери не успели закрыться. Она будет там, перед ним, с надеждой в глазах, и он ей просто скажет: «Прости, мне очень жаль, я слишком много выпил и стал каким-то нервным… Я так боюсь тебя разочаровать…» И они обнимутся, и она скажет: «Я прочитаю его ночью. Я уверена, что там все очень здорово…»

 

13

Воодушевленный Полин, которая действительно нашла сценарий «очень красивым», хотя немного «странным по форме», Николя посылает его нескольким продюсерам, скрестив при этом пальцы. Он уже представляет себе, как будет убеждать главную актрису изменить прическу. Но проходят недели, а ответа нет, и он начинает понимать, что все будет сложнее, чем ему думалось; и вот он уже впал в отчаяние, и Полин не знает, что ему и сказать.

В конце концов продюсер звонит – он, хотел бы поговорить с Николя «как можно скорее», и они договариваются о встрече. Николя не верит своим ушам. «Вот оно! – говорит он себе. – Вот оно!» В тот же вечер он приглашает Полин поужинать и повторяет ей по меньшей мере десять раз, что любит ее. Она в восторге от его энтузиазма и одаривает его долгим поцелуем на выходе из кафе «Ротонда».

– Ты меня бросишь, когда сделаешь свой фильм и тебя начнут донимать актрисы?

– Перестань говорить ерунду…

– Ты меня бросишь?

Офис продюсера по имени Жан Мейер расположен рядом с площадью Республики. Николя прибыл в этот квартал за час до указанного времени. Когда он наконец позвонил в дверь продюсера, появилась улыбчивая молодая женщина, которая попросила Николя следовать за ней. Он был напряжен как никогда. В конце длинного коридора его ждал Жан Мейер с распростертыми объятиями. Он читал его сценарий – в этом не оставалось никаких сомнений, Николя умеет писать диалоги! Вот поэтому-то он и подумал о нем. Вот. В настоящее время Мейер работает над проектом, в который очень верит, и он хочет предложить Николя писать диалоги. Николя немного удивлен – он не ожидал такого рода предложения и пытается вернуть разговор к своему сценарию, но продюсер все время талдычит о собственном треклятом проекте.

– Это анимационный фильм! – говорит он, словно объявляет великую новость. – Фильм о войне, которая ведется в Париже между чайками и голубями…

– Простите?

– Вы не заметили, что в Париже появляется все больше и больше чаек?

– Э-э… нет.

– Их все больше и больше. Это факт. Они прилетают из Гавра. Они следуют за баржами и оказываются, как дуры, в Париже. Но Париж – территория голубей! Я не знаю, известно ли вам, но эти два вида животных не переносят друг друга…

– Нет, я… я этого не знаю.

– Все очень просто: они не прекращают борьбу… Это война! Отсюда и идея. Герой – чайка, но серая. В Гавре все смеются над ней, потому что она неправильного цвета. Она чувствует себя иной. И, чтобы завоевать доверие своих друзей, она решает следовать за баржей, насколько это возможно, несмотря на запрет родителей, и именно так она оказывается…

– В Париже.

– Вот именно! Ты все понял! А там, неизбежно, так как она серая, голуби принимают ее за свою, и она проникает в их общество. Все восхищаются ею, потому что она очень быстро летает. Вот так все и идет, а потом она встречает голубя и влюбляется и так далее. Чуешь, в чем фишка? Мне хотелось бы, чтобы это было своего рода Ромео и Джульетта, но о голубях…

– Но это будет для детей? – раздраженно спрашивает Николя.

– Не только. Скажем, это будет семейный фильм. Ну, что скажешь? Мне нужен такой человек, как ты, чтобы написать эту историю…

– А мой сценарий? Вы его читали?

– Да.

– И он вам понравился?

– Очень. Но мы не сможем его финансировать. Это кино из прошлого века. Теперь все по-другому: нам нужны реальные истории… С началом, серединой и концом.

Выходя со встречи, Николя не знает, что и думать. Он в депрессии, как будто кто-то растоптал его последнюю мечту, но при этом не может разобраться в своих чувствах: в конце концов, в первый раз ему предлагают заплатить за то, чтобы он написал историю. Не следует ли сказать себе, что это следующий шаг вперед? Он долго идет по Парижу, и хотя кварталы ему очень хорошо знакомы, он чувствует себя полностью потерянным.

 

14

В тот вечер Полин уехала на два дня по работе в Мадрид (Испания), и Николя пошел один на день рождения к подруге, в отель на площади Пигаль. Когда он заказывал себе в баре бокал вина, чья-то рука опустилась ему на плечо: он обернулся и увидел молодую брюнетку, но не узнал ее. Она засмеялась и сказала, что коротко постригла волосы, вероятно, именно поэтому он ее и не признал. Виктория. Они учились вместе в лицее и с тех пор виделись лишь один или два раза. Виктория? Ах, да! Как она? Она рассказала, что пришла фотографироваться и спустилась на минутку, чтобы отдохнуть (фотограф спорит со своим помощником по поводу света, а ей захотелось сигаретку).

– Ты работаешь моделью? – поинтересовался Николя, не особо в это веря. Она улыбнулась – знала, что на самом деле не соответствует образу девушки, позирующей фотографам, к тому же она занимается этим очень редко, большую часть времени работает в художественной галерее. Но ей случается, когда появляется такая возможность, фотографироваться, да. Несмотря на ее округлости, а точнее – благодаря им: это рекламная кампания нижнего белья.

– Да? Супер! – комментирует Николя, не находя ничего другого в ответ, и мгновенно пытается представить ее в трусиках в гостиничном номере.

Они на миг остаются лицом к лицу, потом она говорит, что должна идти. Они целуются, и Виктория направляется к выходу, держа сигарету в руке. Николя возвращается на праздник, смешавшись со своими друзьями, но не может забыть это появление. Тем более что через час или два получает эсэмэску: «Все еще там? Когда освобождаешься? Стаканчик?»

Он задается вопросом, как она узнала его номер телефона. Он остается на минуту без движения перед своим мобильником, мигающим и сигнализирующим, что пришло сообщение.

Он: «Почему бы и нет?»

Она: «Мы заканчиваем. Ты присоединишься ко мне?»

Он: «Где?»

Она: «Номер 201. Целую».

 

15

Николя теперь походит на тайного агента. Он крадется вдоль стены, чтобы незамеченным уйти с дня рождения, а потом осторожно устремляется к лестнице. Его сердце колотится, что доказывает две вещи: он жив, и он осознает, что совершает глупость. Он поднимается на второй этаж, еще не зная, что его ожидает: в конце концов, он идет просто выпить по стаканчику.

Дверь в 201-й номер открыта. Николя робко стучит, и какой-то мужчина ему открывает.

– Мы только что закончили, – говорит он.

Виктория в трусиках, прикрывает грудь рукой. Она говорит:

– Ах, ты здесь? Познакомься, это Батист. Николя. Друг. Выпьешь что-нибудь? Угощайся, а я пока оденусь…

На маленьком столике стоит уже открытая бутылка шампанского. Виктория исчезает в ванной комнате, и Николя остается один с фотографом. У него появляется желание уйти, но он погружается в чтение электронной почты на мобильнике, ожидая, пока фотограф закончит собирать свое оборудование.

– Обычно у меня есть помощник, – объясняет тот.

– Вот как?

– Да… Но мы поругались.

– Ах?

– Из-за света. Ничего интересного…

– Я понимаю.

– А ты, ты в искусстве?

– Э-э… да и нет. Я сценарист…

Николя ожидает, что фотограф поинтересуется, над каким проектом он в настоящее время работает. Станет ли он объяснять ему про войну, разделившую голубей и чаек? Доверит ли ему проблему раздвоения личности, разрушающую изнутри его главного героя, серую чайку? А как насчет душераздирающей истории любви между двумя птицами, в то время как ничто не предрасполагает их друг к другу? К счастью, фотограф лишь кивает и не задает вопросов.

Виктория наконец появляется, и фотограф объявляет, что должен идти. Следует поцелуй, и Виктория с Николя остаются одни в 201-м номере.

– Все в порядке? Я не слишком долго?

– Нет, нет…

Она не особенно одета, просто набросила белый халат. Почему же на это потребовалось так много времени?

– Мне было интересно, поднимешься ли ты… – начинает Виктория.

– Мне тоже.

– Но в конце концов ты здесь.

– Да.

– И я тоже. Я здесь.

– Это безумие.

Они улыбаются. Николя чувствует себя хорошо, но ему не очень удобно.

– Давненько мы, а?

– Да. Ты не пьешь?

– Нет, спасибо. Мне не нравится шампанское…

– Да? Ты не возражаешь, если я налью себе бокал?

Виктория направляется к ведерку и, когда проходит мимо Николя, их колени соприкасаются. Затем он спрашивает, как Виктория узнала его номер телефона, она в ответ просто пожимает плечами, а потом добавляет: «Это было нетрудно… Я спросила у Сильвена. Он сказал, что вы как-то виделись…»

Наконец, и Николя берет себе бокал шампанского.

– Так что же это за фотосессия?

– Говорю тебе, это реклама.

– В самом деле?

– Да. Реклама нижнего белья.

Она сидит в кресле напротив него, скрестив ноги. Николя пытается сохранять спокойствие и отпивает глоток игристого.

– Сегодня они заставили меня надевать невозможные вещи…

– В самом деле? Как это?

– Хочешь увидеть? – спрашивает она.

 

16

Выходя из отеля, Николя, мучаясь чувством вины, сразу же посылает эсэмэску Полин: «Тебе повезло, что ты в Мадриде, здесь не прекращается дождь. День рождения Мари был никакой. Я возвращаюсь домой. Целую». Но когда он садится в такси, его нога скользит по тротуару. Дождевая вода образует крошечный ручей, и нога его сдерживает. Является ли это знаком?

Пока такси везет Николя домой, он снова как бы просматривает фильм сегодняшнего вечера и говорит себе, что мир сильно изменился с того момента, когда люди получили мобильные телефоны. Еще десять лет назад он никогда бы не оказался в этом номере с Викторией, и даже если бы они чувствовали желание, то не пошли бы навстречу друг другу. Конечно, смелость – не новый элемент в истории человечества, и желание всегда умело найти способ быть услышанным. Но этот способ никогда не был столь доступным, и, следовательно, человек никогда не подвергался соблазнам столь часто. Это микроскопическое изменение, к которому все очень быстро привыкли, но у него очень серьезные последствия для повседневной жизни: заигрывание стало теперь технологией.

А не это ли самое важное событие начала XXI века? Можно было бы, конечно, рассматривать это в качестве дополнительного оборудования, связывая его с долгой историей технологических и бытовых товаров (которая включает в себя также холодильники, телевидение, стиральные машины…). Но нет, это не так: с этого момента все изменилось – даже значение слов. С тех пор как появились мобильники, мы и говорить стали по-другому, и любить тоже, и встречаться, и расставаться. Двадцать первый век начался не 11 сентября 2001 года, как мы часто слышим и как пишут в книгах по истории, но именно в тот момент, когда, один за другим, мы стали входить в магазины, чтобы купить себе первые мобильники. Именно тогда мы в первый раз в один миг оказались в новом веке и, следовательно, вошли в него в индивидуальном порядке.

Что касается Николя, то он очень хорошо помнит, как вошел в XXI век – во второй половине дня в октябре 2001 года, на улице де Ренн, примерно в 17 часов. Это был маленький серый аппарат «Сони» с виброзвонком. Николя был очень доволен и понятия не имел, что это повлечет за собой.

 

17

А это повлекло за собой следующее: через несколько дней, когда Полин захотела посмотреть фото, которое он сделал своим телефоном, то случайно наткнулась на короткую переписку Николя с Викторией («Стаканчик?» – «Почему бы и нет?» – «Ты присоединишься ко мне?» – «Где?» – «Номер 201. Целую».).

Полин едва осмелится поверить. Николя, выйдя с кухни, увидит ее, бледную и застывшую. Он поймет, что она увидела то, чего не должна была видеть, и бросится к своему телефону.

– Что это такое? – спросила Полин.

– Ничего.

– Как это ничего?

Она выхватила телефон из его рук и прочитала вслух. И это не переписка Элоизы и Абеляра.

Николя клялся, что ничего не было и что она должна сначала выслушать его, а не бросаться в какие-то тенденциозные интерпретации.

– Я тебя слушаю, – произнесла Полин, пытаясь успокоиться.

Николя не отрицал, что у него был этот обмен эсэмэсками с девушкой по имени Виктория. Это подруга, которую он не видел в течение длительного времени. Она организовала вечеринку в одном из номеров отеля в тот вечер, когда он пошел на день рождения Мари. Когда они случайно встретились в холле, она предложила ему выпить с ее друзьями, а позже послала ему эти сообщения.

– А что было потом?

– Потом я поднялся в их номер, так как день рождения Мари был никакой, и да, я выпил с ними стаканчик. Но я там никого не знал и быстро ушел.

– И ты хочешь, чтобы я тебе поверила?

– Да.

Николя умоляет поверить ему: Полин должна знать, как он ее любит и насколько ужасно то, что она не верит ему, и, наконец, черт возьми, она не может на все наплевать из-за каких-то трех эсэмэсок! И буря проходит стороной. Но теперь Полин охвачена сомнениями. Что же все-таки произошло в 201-м номере? На следующий день она обедает с Софи и рассказывает ей о ссоре.

– Ты должна бы попросить у него прощения, – отвечает ей Софи.

– Прощения?

– Да. В общем-то, ты суешь нос в его дела…

– Я никуда не совала нос! Я случайно на это наткнулась!

– В любом случае, он всегда с тобой, разве нет? Он тебя любит? Так что же еще?

– Я уверена, что он спал с этой девушкой… Я в этом уверена.

– Этому нет никаких доказательств.

– По глазам видно…

– Даже если и так, никакой трагедии в этом нет.

– Для тебя, может быть, и нет. Но можешь ты понять – я чувствую, будто меня предали…

– Нет, Полин, не предали. Вот если бы он бросил тебя ради этой девицы, тогда да. Или если бы он испытывал к ней что-то серьезное. Но всем ясно, что это не тот случай. Хорошо. Представим себе, что он с ней спал. Очень хорошо. Получил удовольствие, но я так понимаю, тебе это неприятно. Но в чем беда-то? Где здесь трагедия? Я хочу сказать… Это примерно то же самое, как если бы он пошел поиграть в теннис с приятелем. Это же не намеренный выпад против тебя! Что в этом для тебя опасного?

Понятно, что сравнение любовной связи с игрой в теннис Полин не подошло. Для нее верность была очень важным принципом. Она не была наивна, знала мужчин, но именно это и стало причиной ее страданий: она всегда считала, что Николя не такой, как другие.

– Так что теперь? Мне нужно было промолчать?

– По-моему, единственное, в чем ты имела право его упрекнуть, так это то, что он не стер всю эту переписку с мобильника. Полин, не стоит требовать от мужчин, чтобы они всегда говорили правду. Это утопия. Вместо этого нужно требовать, чтобы они были деликатны и держали все при себе. Вот в это я верю.

Софи с удовольствием помогла бы ей справиться с ревностью, потому что обладала важнейшим для человека качеством: добротой.

«Я не знаю других признаков человеческого превосходства, кроме доброты», – говорил Бетховен.

Но ни один из аргументов Софи не смог убедить Полин. Слушая Софи, я думаю о сартровском понимании любви и о важном различии, которое он делал между «необходимой любовью» и «любовью случайной». Софи утверждает, что Полин не должна страдать от случайных влюбленностей Николя до тех пор, пока не будет уверена, что сама она для него – необходимая любовь. Софи никогда не читала Сартра. Единственное, что приходит ей на ум при упоминании его имени, так это слова: «Ад – это другие». Она ничего не знает об этом авторе, кроме того, что он написал эти слова. То, что она говорит, – просто здравый смысл, отсюда и сравнение с теннисом. Полин искренне полагает, что лежащая в основе западных любовных союзов верность – смешное заблуждение и пришло время изменить наш взгляд на вещи.

 

18

Я никогда особенно не любил Жан-Поля Сартра.

Но был один вечер…

Это был июньский вечер 1929 года. Было тепло, и он прогуливался с Симоной де Бовуар в Луврском саду, на удивление пустынном для такого времени. В какой-то момент Жан-Поль предложил Симоне присесть на скамейку. Ему нужно было сказать ей нечто очень важное.

– Вы знаете, как я люблю вас…

– Да, знаю.

– Наша привязанность друг к другу очень сильна, мой кастор, но как долго это продлится?

– Что вы хотите этим сказать? – спросила Симона, охваченная внезапным беспокойством.

Жан-Поль откашлялся.

– Я хотел бы предложить вам заключить соглашение.

– Соглашение?

– Да. Договор, который бы возобновлялся каждые два года…

– И в чем же он будет состоять?

– Наша любовь – это необходимая любовь, однако нужно, чтобы мы позволяли себе и случайную любовь.

– Случайную любовь?

– Именно так. Авантюрные романы. Страсть.

– Вы говорите так, будто это неизбежно…

– Так оно и есть. Если вы мужчина, то мир откроется вам только через познание женщин; а если вы женщина – только через мужчин.

– Возможно. Но я не понимаю, как может пара любящих пережить эти «случайные любови». Мне это кажется совершенно невозможным…

– Здесь должно быть только одно условие: никогда не лгать.

– А разве это не опасно?

– Это зависит от нас. У вас могут быть истории с другими мужчинами, но это должна быть лишь «случайная любовь», я же буду оставаться вашей «необходимой любовью».

– Но вы будете чувствовать себя обманутым…

– Если вы не исключите меня из своей жизни, то нет никаких причин, чтобы я чувствовал себя обманутым или преданным.

– И вы не будете ревновать?

– Нет. И я не хочу, чтобы это делали вы. У меня будут другие женщины, и я стану вам о них рассказывать, не буду обманывать вас. Ни в коем случае, ни под каким предлогом нельзя скатываться в лживые любовные отношения буржуазного общества. Это длится веками. Пора положить этому конец…

В этот момент Симона услышала тихое мяуканье. Она повернулась и увидела черного кота, примостившегося у скамьи.

– Ой, посмотрите, кот…

– Но ответьте же, вы понимаете это? – нетерпеливо спросил Сартр.

– Что?

– Мы должны перевернуть отношения мужчины и женщины в паре, Симона!

 

19

Да, тем вечером Сартр мне нравился.

Было что-то трогательное в этой прогулке в Луврском саду и в этом черном коте, примостившемся за скамейкой. Их речи были сентиментальны. Видимо, им исполнилось к тому времени не больше двадцати четырех лет. Почему Сартр вдруг почувствовал необходимость предложить Симоне такой договор? Возможно, он уже тогда понимал, что захочет обладать многими женщинами, и нужно что-то придумать, облегчить возможные страдания и себе, и ей. Мысль, что обман – единственное, чем заканчивается любовь, была невыносима. Этот вечер открыл мне Сартра – нежного, поэтического, и мне кажется, что ему удалось тогда прикоснуться к истине, простой, но самой главной.

Ко всем сценариям, о которых шла речь до этого, нужно прибавить сартровский сценарий.

Если смотреть отсюда, через расстояние, отделяющее нас от того июньского вечера, уже зная о том, как будет в дальнейшем высмеиваться этот договор, все это кажется довольно удобной сделкой. Но тогда в Луврском саду Симона де Бовуар была очарована умом Сартра, его рассуждениями и не сомневалась в силе его любви. Поэтому она и приняла предложенные условия.

Была ли она права?

Я не знаю.

Глава будет очень короткой, под таким вот названием:

«Короткая глава в честь месье Жан-Поля Сартра, который пытался изобрести общий язык для общения между мужчинами и женщинами».

 

20

Но Полин не Симона де Бовуар. Для нее эсперанто любящей пары навсегда останется иностранным языком. Это потому, что она не готова избавиться от своего романтического представления о любви.

В течение нескольких последующих дней напряжение все возрастало. Когда Николя не было дома, Полин раздирало желание залезть в его электронную почту. Она знала, что не имеет на это права и что это будет настоящее предательство, но ни о чем другом не могла и думать. Ей смертельно этого хотелось. Она ни на миг не верила в ту историю, которую он ей рассказал, и чувствовала, что ее оскорбили, выставив полной дурой. Зачем он врет?

Она повторяет себе, что если бы поискала получше, то наверняка нашла бы убедительные доказательства. Но зачем ей доказательства? Она пытается убедить себя, что мудрость – еще и умение принять то, что некоторые вещи мы не никогда не узнаем. Да и какой мужчина простил бы тщательное изучение своей переписки? «Я не имею права это делать», – повторяет она в последний раз, направляясь к компьютеру Николя.

Она знает его пароль. Почему он не попытался оградить ее от этого искушения? Он знает, что она ревнива. Он должен был быть осторожнее. Она набирает пароль, но он больше не срабатывает: Николя его поменял. Сердце ее замирает. Почему он его поменял? Значит, он все-таки в чем-то виноват! Она пытается еще раз, но в маленьком окошечке, возникшем на экране, опять написано, что пароль неверный. «Он изменяет мне», – говорит себе Полин. Она чувствует себя чудовищно несчастной, ее тошнит.

Она в ванной, когда Николя возвращается домой. Они с Полин не разговаривали с самого утра. Подождав немного, он стучит в дверь, еще не зная, что она готовится устроить ему сцену.

ОН

Ты читаешь?

ОНА

А ты как думаешь?

ОН

Ты читаешь, приводя голову в порядок?

ОНА

Это из-за тебя у меня проблемы с головой.

Он входит к ней. Она делает вид, что не обращает на него никакого внимания.

ОН

Ты что сегодня вечером делаешь?

ОНА

Пойду, наверное, погуляю с приятелем.

ОН

Это с кем?

ОНА

С очень красивым парнем, который намного умнее тебя.

ОН

Тебе повезло.

ОНА

Ему тоже, представь себе.

Он улыбается, но это совсем не нравится Полин, которая сверлит его злобным взглядом.

ОНА

А что здесь смешного?

ОН

Ты.

ОНА

Я просто в восторге от того, что веселю тебя.

ОН

Послушай… Прекрати выкаблучиваться!

Проходит минута. Ее губы слегка дрожат.

ОНА

Почему ты изменил пароль?

ОН

Какой пароль?

ОНА

От электронной почты.

ОН

Ты что, залезала в мой компьютер? Полин, ты что, залезала в мой компьютер?

В одну секунду лицо Николя меняется. Полин погружается на несколько сантиметров под воду.

ОНА

Не надо оставлять его посреди комнаты!

ОН

То есть ты хочешь сказать, что следишь за мной и копаешься в моих вещах?

ОНА

Перестань переворачивать все с ног на голову, пожалуйста. Скажи лучше, как ты можешь рассчитывать на доверие с моей стороны после всего, что сделал!

ОН

Не начинай все сначала, Полин!

ОНА

Вот точно, скоро ты объявишь, что это я во всем виновата…

ОН

Послушай, я запрещаю тебе лезть в мои дела, ты поняла?

ОНА

И после всего этого ты еще хочешь, чтобы я поверила, что ты ни в чем не виноват…

ОН

Если мы любим друг друга, это не значит, что нужно вдруг прекратить личную жизнь!

ОНА

Ах, так? Если мы любим друг друга? Я задаю этот вопрос тебе… Мы любим друг друга?

ОН

Мне противен этот разговор. Если бы ты только знала, как он мне противен…

ОНА

А мне противен ты. Если бы ты знал, как ты мне противен…

 

21

На следующий день Полин прочитала хвалебную рецензию на один румынский фильм в «Телераме». Вдохновленная статьей, она пришла к Николя в кабинет, чтобы предложить пойти с ней в кино, но перед самой дверью вспомнила, что сердита на него. Она тут же изменила свое решение и решила идти в кино одна. На вопрос Николя, куда она идет, Полин не ответила.

По иронии судьбы, в фильме рассказывалось о золотом веке коммунистической диктатуры и об официальном визите Валери Жискара д’Эстена к Чаушеску. Все происходило в 1979 году, визит был очень серьезно воспринят службами пропаганды румынского диктатора: это была прекрасная возможность показать народу, что генерального секретаря уважают на международной политической сцене. В фильме показывалось, как он приезжает в аэропорт Бухареста, чтобы встретить иностранного гостя. За его спиной стоит официальный фотограф. Выйдя из самолета, Жискар обменялся со своим румынским коллегой дипломатическим рукопожатием, и это рукопожатие обессмертил фотограф.

Все как обычно.

Но вот возникает проблема, важнейшая проблема, и секретные службы не знают, как ее разрешить.

На официальном снимке диктатор не только выглядит слишком маленьким по сравнению с Жискаром, но вдобавок в момент рукопожатия оказывается с непокрытой головой, в то время как Жискар остается в шляпе – дело происходит в марте, и на улице очень холодно. Снимок получается совершенно не в пользу генерального секретаря: могло даже остаться впечатление, что он обнажил голову, преклоняясь перед европейским капитализмом.

Все сотрудники бюро пропаганды поставлены на уши. За день нужно найти решение – как опубликовать это фото на первой странице национальной газеты. К счастью, в бюро пропаганды блестяще умеют фальсифицировать фотографии. Кроме этого, пожалуй, там ничего больше и не умеют.

Фотограф сначала пытается вертикальным сдвигом поднять Чаушеску на один уровень с Жискаром, но тогда создается впечатление, что тот парит в тридцати сантиметрах над землей – это не годится. Нужно придумать что-то еще… Помощник фотографа предлагает такую уловку: надо всего лишь пририсовать генеральному секретарю очень высокую шляпу, и тогда обе проблемы будут решены: лидеры окажутся примерно одного роста. Идея соблазнительная: очевидно, это хорошее решение, и специалисты по фотомонтажу после долгих переговоров с вышестоящими организациями принимаются за работу. Результат получается вполне удовлетворительный, и новое фото посылают в газеты.

И только на следующий день становится видна ошибка. Конечно, пририсованная шляпа позволила Чаушеску подрасти на несколько сантиметров, но одна деталь была упущена: в тот день он стоял на аэродроме, держа шляпу в правой руке. Но заретушировать ее забыли. И вот он появился на фото с двумя шляпами сразу. Из страха, что люди будут смеяться над диктатором и его отделом пропаганды – разве не было очевидно, что фотография обработана? – газета «Сцинтея» на следующий же день была конфискована милицией из всех киосков.

В маленьком темном кинозале Полин смеется в одиночестве. Но по дороге назад, поднимаясь по бульвару Монпарнас к своему дому, она думает, что эта история очень точно отображает ситуацию, в которой она оказалась: у нее появляется ощущение, что перед ней снимок Николя с двумя шляпами – словно она сама делала фотомонтаж, приподнимая его над всеми историями о неверности. В ее воображении Николя не был похож на других мужчин. Теперь же она вынуждена была столкнуться нос к носу с доказательствами того, что человек, которого она любит, возможно, не такой уж и исключительный и не такой уж и непогрешимый, как она себе воображала.

 

22

Но так же, как Миттеран пожал руку Колю перед памятником погибших под Верденом, помирились и Полин с Николя – и вот они уже в постели, и все идет вполне по-европейски. Николя собирается почитать перед сном (книга называется «Возраст мужчины», автор Мишель Лейрис. Николя купил эту книгу несколько дней назад: название его взволновало, ему почудилось, будто оно каким-то загадочным образом касается именно его). И вдруг Полин вырывает книгу из его рук и бросает на пол перед кроватью.

– Что ты делаешь?

Они не спали вместе с тех пор, как поссорились. Николя лежит на спине, и в тот момент, когда он пытается подняться, Полин прижимает его так, что он совсем не может двигаться и просто лежит, полностью сдавшись, а она садится на него верхом и с вызовом смотрит сверху вниз. Они даже не тратят время на то, чтобы раздеться, при этом ведущая роль не принадлежит Николя: Полин уверенной рукой направляет его член в себя – это немного сложно, но она так быстро скользит вверх и вниз, что кажется, будто это не он проникает в нее, а она овладевает им.

Этого никогда не случалось раньше, и Николя удивлен не меньше, чем возбужден: перед ним открылась бездна, о которой он и не подозревал, бескрайнее исступление, в один момент поглотившее их обоих… Потом она говорит: «Кончай… Давай. Кончи в меня…» Она произносит эти слова медленно, как молитву. Сначала они звучат робко, но вскоре превращаются во властный призыв, которому у Николя нет сил сопротивляться.

Со времени их ссоры между ними стоял призрак этой Виктории – бесформенный, абстрактный образ: нечто, угрожающее благополучию всех женщин. Чтобы изгнать его, Полин прижимает Николя спиной к кровати и навязывает ему свой ритм: подстрекаемая новым чувством соперничества, она пытается силой вернуть себе положение единственно возможного объекта любви. Склоняясь над ним, погружая свой взгляд в его полузакрытые глаза, проникая за защитную пелену ресниц, она заставляет его быть только с ней. Николя даже кажется, что, стараясь быть похожей на других женщин, даже воображаемых, Полин пытается победить их всех, и его трогает ее любовный пыл.

Но Полин, едва оторвавшись от него, растягивается на краю кровати и рыдает. Что произошло? Он протягивает руку, чтобы дотронуться до ее щеки, но она отворачивается, встает с постели и выходит из комнаты.

 

23

После войны, в декабре 1945 года, Мишель Лейрис был в Гавре. Он поселился в номере отеля, поставил перед окном деревянный стол, чтобы любоваться видом на порт, и приготовился писать короткое вступление, которое редактор попросил подготовить для переиздания его книги «Возраст мужчины». Когда он отваживался выйти на балкон, то мог в полной мере оценить ужасные последствия бомбежек, превративших центр города в пустое место. Он был тогда охвачен тоскливым беспокойством, которое восхищает меня. «Личное горе поэта не имеет никакого значения перед ужасами войны и кажется зубной болью, не достойной даже стона». Его книга, в сущности, – сокровенная исповедь. Она была опубликована в 1939 году и получила довольно широкое признание. И вот Лейрис снова должен погрузиться в свои переживания, описанные на страницах этой книги, которая ему неожиданно кажется ничтожной, словно жалкие вздохи того, кто лицемерно жалеет себя, полный самолюбования.

Я часто думаю об этой ситуации. Я закрываю глаза и представляю себе Мишеля Лейриса, стоящего на маленьком балконе. Внизу – еще дымящиеся руины, и он размышляет о ценности не только литературы, но и личного горя. И я говорю себе: все, что причиняет мне страдания, угнетает и приводит в отчаяние, – все, что мешает мне принять императив радости Бетховена, – тоже могло бы показаться всего лишь зубной болью, если бы я сделал усилие и мысленно перенесся на тот балкон. И вот я стою рядом с Мишелем Лейрисом, и мы оба парализованы чудовищным воплем умирающего в мучениях мира.

Это называется: все относительно.

На балконе Мишеля Лейриса все проблемы Полин и Николя кажутся ничтожными. Но у них нет никакой возможности попасть туда – и вот тут-то и кроется проблема, потому что они живут вне Истории.

Я вижу, как Полин встает с кровати в тот момент, когда Николя протягивает к ней руку. Она плачет, и мне грустно за них.

 

24

В тот день Николя читает в гостиной, а Полин возвращается с работы раньше обычного. Она рассеянно здоровается с ним и исчезает в ванной. Николя хочется пойти к ней туда посмотреть, но скоро у него встреча (он должен встретиться за чашкой кофе с режиссером, который, возможно, даст ему работу в своем новом фильме). Да и что он может ответить на ее молчание? Он надевает куртку и, так как дверь в ванную заперта, уходит, не сказав ни слова. Прежде чем опуститься в ванну, Полин некоторое время стоит раздетая перед зеркалом. Она кладет руку себе на живот и закрывает глаза.

Накануне она наконец решилась купить тест на беременность. Полин чувствовала нечто особенное в минуту, когда произносила эти слова: «тест на беременность». Глядя ей в лицо, девушка за аптечной кассой старается сохранить равнодушие. Она деловито ищет маленькую коробочку на полках в углу, словно это шампунь или увлажняющий крем. В конце концов, неизвестно, станет эта новость долгожданным сюрпризом или началом катастрофы. Сама Полин не знает, на что надеется. Она думает об этом уже несколько дней, лихорадочно подсчитывая дни задержки, ругая себя за невнимательное отношение к таблеткам, мечтая то об одной черточке на тесте, то о двух.

Она нервно читает инструкцию – уже не первый раз она проходит через это. Когда ей было восемнадцать, она стояла в ванной рядом со своей комнатой и, едва дыша, открывала такую же маленькую белую коробочку. Когда стало ясно, что результат положительный, ее охватила паника. Мать ее успокаивала, и Полин даже сейчас помнит, как они стояли, обнявшись, несколько долгих минут. Она ничего не сказала мальчику, с которым встречалась, и пошла к врачу, чтобы сделать аборт.

Выходя в тот день из больницы, она поразилась простоте картины, развернувшейся перед ней: люди шли по тротуару, мимо проезжали машины, дети возвращались из школы, а несколько подростков стояли в сторонке, дымя сигаретами, – жизнь продолжалась. Нехитрый механизм этого мира раскрылся перед ней во всем своем блеске: жизнь продолжалась, и она, только что расставшись с живой частичкой своего тела, больше, чем когда-либо, хотела снова стать частью общего движения, словно ничего и не произошло.

Много раз в последующие годы она вспоминала этот момент, и сегодня снова его вспоминает, когда принимает ванну и гладит себя неуверенной рукой по животу: она повторяет себе, что жизнь может продолжаться, как будто ничего и не было, – она не обязана оставлять этого ребенка, и все забывается. Все забывается.

Утром, когда Полин убедилась, что результат положительный, ее охватили противоречивые чувства. У нее было ощущение, что это событие, это прекрасное событие произошло в неподходящий момент. Разве их отношения не рушились у нее на глазах? Она ушла на работу, ничего не сказав Николя, но весь день думала только об этом. Даже ее шеф, заметив, как она бледна и рассеянна, забеспокоился и отослал ее домой пораньше.

Что ей теперь делать?

Вода из крана больше не льется. Она с головой погружается в ванну и какое-то время лежит неподвижно, слушая тяжелое биение своего сердца, доказательство того, что она существует и что все это реально.

 

25

Она надела халат. Теперь Полин ждет, когда он вернется со встречи. Вдалеке за окном она видит кладбище Монпарнас. Она вспоминает, что Николя всегда, с того момента, как они переступили порог этой квартиры, говорил, что им выпал нежданный шанс жить напротив кладбища. Никогда нельзя забывать, что жизнь коротка.

– Мне не нужно кладбище рядом, чтобы помнить об этом, – ответила она ему тогда.

В этот момент появляется Николя. Он удивлен, что она стоит вот так, упершись лбом в стекло, и спрашивает, все ли в порядке. Тогда Полин поворачивается к нему. И первый раз за много дней улыбается.

– Николя…

– Что?

– Мне нужно тебе кое-что сказать.

 

1

В самом начале книги «Возраст мужчины» Мишель Лейрис рассказывает, что одна из важнейших неразгаданных тайн его детства – каким образом на Рождество игрушки через камин попадают в комнату. Я вот лично не помню, чтобы задавался этим вопросом. Но признаю, что эта техническая проблема должна озадачить всякого внимательного и вдумчивого ребенка. Давайте представим себе, например, кораблик. Каким образом он появится внизу, если его размер слишком велик для дымохода? Лейрис пришел к выводу, что все это дело рук бога: он творит игрушки сразу в том месте, где их находит ребенок. Поэтому им не нужно вообще попадать в дымоход.

Хитроумно.

По его мнению, эта проблема связана с другой загадкой: «Поскольку я знал, что такое беременность, – пишет он, – передо мной вставала проблема появления младенцев на свет, которая казалась мне такой же сложной, как и вопрос появления в комнате игрушек: как игрушки проходят через дымоход? Как дети выбираются наружу?»

Мне эта ассоциация кажется великолепной, потому что точнейшим образом отражает то, как воспринимает ребенок тайну мироздания. Но тут встает и другой вопрос: можно ли всерьез сравнивать младенца с подарком?

 

2

Живот Полин вырос. Она смотрит на себя в зеркало и тоже чувствует, что столкнулась с великой тайной – такой знакомой и неизвестной. В определенной мере, так же, как и Мишель Лейрис, она считает это Божьим промыслом. В какой форме проявляется это вмешательство, она не уверена. Но ей вдруг хочется, например, пойти в церковь и зажечь свечу. Николя, который считает ее суеверной, узнав об этом, улыбается.

– Зачем тебе это? Разве ты веришь в Бога?

Она только пожимает плечами.

Как-то раз, когда Полин прогуливалась по острову Сите, ее вдруг охватило желание зайти в собор. День был светлый, ярко светило солнце, и ей показалось, что она вошла в прохладный сумрачный грот. Оказавшись внутри, она поразилась количеству туристов: они фотографировали витражи-розетки, неф, цветные стекла окон, шумно обсуждали свои фотографии и толкались. Вся ее сосредоточенность тут же улетучилась. Она сказала себе тогда, что мы уже вступили в новую эпоху, когда соборы посещают, как греческие храмы или египетские пирамиды: это больше не культовое место, а просто достопримечательность. Неизвестно почему, но это ощущение было неприятным. Тогда что она ищет в этом месте, где чувствует себя так неуютно? Она подошла к свечам, мерцавшим в углу, и бесшумно зажгла одну.

– Сделай так, чтобы все было нормально, – прошептала она.

Она повторяет это про себя и в тот день, когда лежит на столе для осмотра в кабинете профессора Симона. Пусть все будет нормально! Николя рядом с ней. Ладони у него вспотели. В жизни тех, кто ожидает появления на свет ребенка, «нормально» – главная цель.

Профессор Симон широко им улыбается: никаких причин для беспокойства нет. Он даже дает им послушать биение сердца младенца. Он там, и все идет хорошо. Потом профессор показывает им свои ладони: «Видите эти линии, по которым, как говорят, можно узнать будущее человека? Знаете, как они появляются? Это первые следы пульса. В тот момент, когда сердце начинает биться, руки зародыша сжимаются, а возникшие от этого движения складки остаются навсегда. На ладонях вашего малыша они уже появились…» Николя не в силах опять слушать это биение жизни. В глазах у него стоят слезы.

 

3

Хотя европейский гимн и воспевает победу радости над отчаянием, само лицо Европы сурово и сосредоточенно: это лицо невысокого, усатого, почти совершенно лысого человека с тяжелым взглядом, от которого становится не по себе. Речь идет о Робере Шумане, «отце Европы». В отличие от Мишеля Лейриса, окажись он в центре разрушенного Гавра, то не стал бы задаваться вопросом о значении своей прозы. Скорее он бы сказал: «Что нужно сделать, чтобы такое никогда не повторилось?»

Мне нравится мысль, что можно сказать себе: «Этот человек – “отец Европы”». Это определение хорошо ему подходит: «Робер» от Франции, «Шуман» от Германии – даже в своем имени ему удалось идеально совместить все европейское (хотя, говоря об этом конкретном пункте, стоит признать, что его заслуги здесь нет никакой, благодарить надо его родителей – «дедушку» и «бабушку» Европы и поздравить с таким прозорливо сделанным выбором). В этой большой семье были даже прадеды и прабабки, например Виктор Гюго, Сен-Симон, Гизо и Огюст Конт, которые уже очень давно высказывали мысль о создании «Соединенных Штатов Европы». Но самое важное связано с Робером Шуманом.

После войны он стал министром иностранных дел и потратил достаточно энергии на то, чтобы дирижировать своей новой симфонией. Очевидно, что он создавал Европу не в одиночестве. Плечом к плечу с ним стояли Конрад Аденауэр (Германия), Жозеф Беш (Люксембург), Йохан Виллем Бейен (Нидерланды), Альчиде де Гаспери (Италия), Поль-Анри Спаак (Бельгия) и Жан Монне (Франция).

На балконе уже тьма народу.

И все мечтали об установлении в Европе мира на долгие времена. Пролилось уже слишком много крови. А чтобы добиться этого, по их мнению, нужно было выбрать одно из двух решений: уравнять силы или примирить народы.

Поскольку все и так уже много выстрадали, а равновесия сил сразу после войны достигнуть не удалось, то было принято смелое решение о примирении и согласии.

Это самый важный момент в европейской истории.

 

4

Ожидание ребенка значительно изменило отношения Полин и Николя: теперь они часами не отходят друг от друга, валяются вместе на огромной кровати, размышляя обо всем, что их ждет. Старые ссоры забыты – они принадлежат уже совсем другой истории, истории прошлого, на которую они не хотят сейчас смотреть, чтобы лучше видеть будущее.

– Нам нужно переехать, – резонно замечает Полин.

Ей не хочется делать детскую из кабинета Николя – куда же тогда денется он сам? С тех пор, как он закончил сценарий, у него ничего особенного не происходит, и даже проект анимационного фильма, похоже, зашел в тупик. Продюсер дал понять, что найти финансирование для такого проекта оказалось сложнее, чем предполагалось, и что Николя может пока перестать писать свои яркие диалоги между голубями и чайками, по крайней мере, пока не поступят другие распоряжения. Теперь он не очень хорошо представляет себе ни что ему делать, ни на что надеяться, и не может написать вообще ни одной строчки. Он знает, что честолюбие вознаграждается, только если терпеливо ждать, но он утратил уверенность в себе: в сущности, почему он так упорно хотел писать сценарий? Разве это так важно? Что же в его глазах имеет настоящую ценность? Он боится закончить как те средней руки художники, которые часами рассказывают о своих проектах, не понимая, что больше никому не интересны. Иногда он говорит себе, что было бы проще все прекратить. У него скоро родится ребенок: самое время найти «настоящую работу», разве не так?

В любом случае это идеальный момент, чтобы найти «новую квартиру», и Полин, у которой сейчас очень много работы, поручает ему заняться поисками. Они задумываются, а не пришло ли время купить какое-нибудь жилье. В конце концов, у них родится ребенок, да и лет им обоим уже по тридцать. Но Николя приходят в голову два важных соображения. Во-первых, ни один банк не даст ему ссуду. Ах, вот как? Да: ни один. Во-вторых, без этой ссуды они никогда не смогут купить квартиру – никогда. А если они хотят снять квартиру с детской и с кабинетом, то вынуждены будут сменить район: все квартиры, которые им по карману, находятся на окраине города или даже в пригороде. Только вот Николя и слышать не хочет о пригороде. Психологически это выше его сил, у него ощущение, что таким образом он как бы возвращается к родителям.

– Ну что я могу поделать? – растерянно говорит он Полин. – Цены теперь на все заоблачные!

В тот день Николя прогуливался по бульвару Монпарнас и вдруг впервые почувствовал, что жизнь теперь точно изменится. Утром того же дня он съездил посмотреть квартиру в Леваллуа.

– В городе есть метро, – сказала ему Полин. – Так что это не совсем пригород…

Справа Николя видит улицу Кампань-премьер, на которой Годар снимал последнюю сцену фильма «На последнем дыхании». Он вспоминает, что, приехав в этот квартал, нашел то место, где упал Бельмондо, раненный полицейскими. Николя тоже растянулся на мостовой. Он был тогда очень взволнован. Думая об этом, Николя не может удержаться от иронической усмешки над самим собой. В то время это считалось важным паломничеством; конечно, прохожие, видевшие, как он валяется на улице, посчитали его маргиналом. Но они не могли, как он, слышать стук каблучков Джин Сиберг по тротуару. Или видеть ее красивое лицо, когда она смотрела на него. Или слышать, как она говорит, когда он навсегда закрыл глаза:

– Что это значит, образина?

Любимой сценой Николя в этом фильме был разговор с писателем – он снова думает о ней, шагая по бульвару. Джин Сиберг – журналистка, которая должна встретиться с известным автором. Сначала Годар хотел, чтобы в этой сцене самого себя играл Селин, но тот отказался. В конце концов он попросил сыграть роль великого писателя своего друга Жан-Пьера Мельвиля.

«Постарайся разговаривать с женщиной так, как ты обычно разговариваешь со мной», – сказал ему Годар. «Это я и сделал, – рассказывает Мельвиль. – Меня вдохновил Набоков, интервью с которым я видел по телевизору. Мне хотелось быть таким же изысканно-остроумным, претенциозным, самодостаточным, немного циничным, наивным и так далее».

Вот как это было:

– Что вы думаете о том, как примут вашу книгу?

– Я убежден, что из-за ханжества во Франции книгу ждет прохладный прием.

– Думаете ли вы, что в наше время люди еще верят в любовь?

– Конечно, а кроме любви ни во что нельзя верить! В наше-то время уж точно.

И следующий вопрос Джин Сиберг:

– Чего вы больше всего хотите добиться в жизни?

– Стать бессмертным. А потом умереть.

 

5

Полин и Николя часами валяются рядом на огромной кровати, мечтая о том, что их ждет в будущем, потому что чувствуют, что переживают нечто уникальное, очень личное и тайное. Кроме того, как во время беременности для них снова стало важным понятие нормальность, так и понятие группа тоже автоматически стало для них актуальным. Люди в таких обстоятельствах вдруг вспоминают, что они часть беспокойной толпы, и время, проведенное наедине, становится особенно ценным. Итак, грядет общее семейное воссоединение.

С тех пор, как мать Полин вышла на пенсию, прошло два года, и казалось, что все это время она чего-то ждет, сама не зная, чего же именно. Когда дочь позвонила ей и сказала, что беременна, она радостно вскрикнула, поняв, что именно этого и ждала: счастья снова держать на руках младенца. Ей, конечно, хочется поздравить Полин и Николя, и она, словно влекомая воздушной тягой, появляется перед их дверью в следующее воскресенье и жмет на кнопку звонка. Она принесла огромный букет подсолнухов, который Полин ставит в вазу, стоящую у окна. В тот день обсуждались вопросы правильной диеты, декрета, грудного вскармливания, покупки колыбельки и выбора яслей. Мать Полин заверила Полин и Николя, что, безусловно, в их распоряжении и готова помогать во всем, как только ребенок родится. Поскольку они готовятся переезжать, она, вероятно, смогла бы пожить у них первое время. Сколько у них будет комнат в Леваллуа?

«Все должны жить рядом», – начинает наконец твердить себе Николя, чтобы немного нейтрализовать досаду, вызванную перспективой этого совместного проживания. Так же как история любой страны отмечена, словно вехами, важными датами, отсылающими нас к событиям, определяющим развитие этой страны, так и личная история индивида – дорога, на которой стоят путевые столбы социально важных для его жизни событий. Эти путевые столбы, от рождения до смерти, отмеряют пройденное им расстояние, являясь знаками самых важных событий, например: диплом, свадьба, первый ребенок, первый развод, второй ребенок, пенсия, рождение внуков, смерть родителей, первая серьезная болезнь, дом престарелых…

В таком сжатом пересказе жизнь кажется ужасающе короткой и ничтожной. Этот краткий обзор создает впечатление ускорения времени, что непременно заставляет нас почувствовать свою уязвимость. Перейти за один из этих флажков – означает сразу же придать своей жизни определенность и конечность. Она теперь открыта для оценки и сравнения с жизнью других. Скажем, в день, когда их пришел поздравить его отец, Николя подумал, что отец был гораздо моложе его самого, когда у него родился первенец. Несмотря на это, он уже имел стабильный заработок и, по крайней мере на фото, насколько помнится, совсем не был похож на молодого человека. Эта мысль странно действует на Николя, усугубляя ощущение собственной хрупкости: если он уже нагнал отца, то скоро окажется на его месте: уже два года на пенсии. Сколько же остается до смерти?

В этот день Николя охвачен незнакомым до этого чувством. Ему кажется, что он постарел.

 

6

Попытка определения глагола «стареть».

Теоретически в тридцать лет перед нами столько же непрожитого, сколько за плечами пережитого, столько же впереди, сколько и позади – столько же надежд, сколько и воспоминаний. Это равновесие долго не продержится. Понемногу воспоминания начинают перевешивать надежды. С этой точки зрения «стареть» означает незаметно перемещаться от одного к другому. Еще немного вперед, и упований становится все меньше, а груз воспоминаний все тяжелее. В какой-то момент он делается настолько тяжел, что его невозможно больше удерживать. Воспоминания разлетаются во все стороны и понемногу теряются. Почти ничего не остается.

 

7

Существует только два способа утешиться при мысли о недостижимом бессмертии: творчество (или тайная надежда на память потомков) и продолжение рода (или возможность отразиться в детях). А вот у Бетховена не было детей. Он заботился о памяти потомков, надеясь достичь пика возможностей, взбираясь на символическую вершину: написать десять симфоний. Это превратилось в манию. Он говорил себе: «Если у меня получится пересечь этот рубеж, я обрету вечность».

Он заболел как раз после того, как написал несравненную Девятую. На последних месяцах жизни в письме своему другу Игнацу Мошелесу (Чешская Республика) он обещал написать последнюю симфонию для англичан, чтобы отблагодарить их за поддержку: в сущности, именно в Англии его дар смогли оценить по достоинству. К несчастью, ему не хватило времени, чтобы выполнить свое обещание: он умер 26 марта 1827 года.

Его могила находится в Вене.

Николя же не нужно сочинять Десятую симфонию: если даже кажется, что сейчас его художественные проекты заглохли, то мысль о том, что у него будет ребенок, позволяет ему почувствовать привкус вечности. Он и представить себе не мог, что Полин забеременеет так быстро, но он давно уже говорил себе, что у него обязательно будет семья: ему кажется, ничто не сделает жизнь такой печальной и неустроенной, как то, что придется идти вперед в одиночестве, оборвав невидимую нить, связывающую поколения. В день, когда он пришел в гости, отец рассказал им, как все было, когда он родился. Они тоже переехали тогда в новую квартиру, и по вечерам, после работы, он сам мастерил пеленальный столик. Николя попытался представить себе эту прошлую жизнь: он видел своих молодых родителей, не отходящих от колыбели, они не спали ночами, укачивали его, носили на руках, одним словом, любили. Были они, и был он. Это поразило Николя: как он мог забыть всю любовь, которую ему дали? Скоро наступит его черед: придут бессонные ночи, когда он будет укачивать ребенка, петь ему колыбельные… Сполна отдаст свой долг. А потом колесо сделает новый оборот, и его дети позаботятся о нем, когда он станет дряхлым и слабым. А что он-то сам делает для своих родителей? Теперь он мучается угрызениями совести: он мало думает о них, никогда не звонит и, в сущности, вычеркнул их из своей жизни. Это осознание тяжким грузом легло на сердце. Неужели он до такой степени эгоист? Ему захотелось взять отца за руку и сделать то, чего он никогда не делал: спросить, как идут дела, счастлив ли он сейчас, рад ли, что скоро станет дедом…

А тот, удивленный таким вниманием, решил воспользоваться этой минутой, чтобы пооткровенничать с сыном. Есть нечто важное, о чем он уже какое-то время собирался поговорить: он решил уйти от жены – пришел к выводу, что так будет лучше и для него, и для нее. Они уже много лет не понимают друг друга, и теперь настало время каждому из них обрести свободу.

«Да? Но почему?»

Отец развелся с матерью Николя пятнадцать лет назад и почти сразу после этого женился на женщине немного моложе себя, по имени Сильви, которую в то время называл женщиной своей жизни. Поэтому Николя и спросил его, не встретил ли он кого-то другого – от женщины своей жизни не уходят без причины. Но отец уверил его, что нет: «Просто я же не вечный. И я хочу наслаждаться жизнью, понимаешь?»

 

8

Философия Робера Шумана проста: разделение определенных ресурсов гарантирует мир между разными странами. Так, в 1951 году по его политической инициативе уголь и сталь были отданы под контроль Франции и Федеративной Германии. По его мнению, Европа так и останется слабой и будет вечным источником разного рода конфликтов, если не прекратится состояние раздробленности. И наоборот, объединившись, все страны региона обретут мощь и благосостояние.

В общем и целом, речь идет о создании семьи.

Потому что у людей происходит то же самое. Разве они соединяются не для того, чтобы чувствовать себя менее уязвимыми и обделенными? Создать семью, думает Полин, значит разделить с кем-то отчаяние от сознания собственной смертности, в каком-то смысле – немного утешиться. С этой точки зрения она не понимает отца Николя. Если он чувствует, что не вечен, как он сказал накануне вечером, не стоит ли ему, напротив, постараться сблизиться с женой?

Николя слушает Полин молча. Он удивлен тем, что она явно не понимает одной простой вещи: его отец хочет наслаждаться остатком жизни, потому что чувствует себя старым. Он не только не осуждает решение отца, но даже втайне одобряет его, понимая, что через несколько лет может оказаться на той же дороге: несомненно, придет день, когда он захочет вновь обрести свободу наслаждения, и эта мысль вызывает в нем ощущение безысходности и раз за разом повергает в грусть и тревогу.

Чтобы избавиться от этого чувства, он целует Полин в лоб и говорит ей: «Ты права, отец всегда был несколько непоследователен…»

 

9

Перед тем как окончательно распрощаться со своей квартирой на Монпарнасе, они решили устроить вечеринку, и Полин даже пригласила своего шефа, который сурово сдвинул густые черные брови, когда она произнесла слова «декретный отпуск».

– Вы надолго уходите? – спросил он обиженно, словно покинутый ребенок. Он всегда очень любил Полин. Однажды он позвал ее в кабинет и после десяти минут разговоров вокруг да около разразился патетической речью. Он не знает, что на него нашло, – с тех пор, как она стала у них работать, он уже не тот, он не может сосредоточиться, что-то давит здесь, в груди, и причиной всему она. Он оставит жену, но, естественно, ничего не просит взамен. Он понимает, что разница в возрасте между ними слишком велика и они никогда не будут жить вместе.

В тот момент Полин была тронута. Но что она могла ему ответить? Она любила Николя. Она старалась очень деликатно играть в разных тональностях, быть нежной, но держать дистанцию, сохранять рабочие отношения, не давать лишнего повода надеяться. Назовем это «тонкое искусство быть красивой женщиной». Но в тот вечер, когда ступил на их порог, он выглядел грустно и сказал:

– Очень за вас счастлив.

Все так говорят – рождение ребенка вообще вызывает радость, словно весь человеческий вид сыграл тут важную роль, и каждый его представитель чувствует, что это событие влияет и на его собственную судьбу.

– Вы, наверное, тоже счастливы, да? – продолжил патрон, и Полин, улыбаясь, подумала: «Да. Никогда еще не была счастливее…»

 

10

Полин с Софи стоят на маленьком балконе, глядя на крыши Парижа. Виднеющееся вдалеке кладбище наводит их на мысль составить список любимых умерших знаменитостей.

В списке Полин значатся:

Андре Бретон,

Борис Виан,

Франсуа Миттеран.

Перечень Софи ничуть не хуже:

Майкл Джексон,

Генсбур.

Она не колеблется, кому отдать третье место, и выбирает между Полем Элюаром и Жанной Моро.

– Но Жанна Моро еще не умерла, – говорит ей Полин.

– Правда? А ты уверена?

На диване Николя разговаривает с шефом Полин. Он объясняет ему, что в пригороде они нашли квартиру гораздо больше и удобнее, а шеф пожимает плечами, как бы вынужденно подтверждая, что это очевидно.

– Это очень симптоматично. Ваше поколение движется к нищете. На самом деле не просто ваше поколение. Так можно сказать вообще о Европе в целом. Но большинство людей не отдают себе в этом отчета. Однако стоит лишь немного попутешествовать, чтобы увидеть, что нас вскоре ожидает. Все будет довольно жестко. Веками этот континент всем заправлял. Теперь порядок изменился. Нужно уступить место другим, разве нет? Когда-то был черед Соединенных Штатов, а теперь очередь Азии. Вы увидите, мы будем свидетелями интересного феномена: Европа станет третьим миром. Через несколько десятков лет. А вы, вы будете деклассированными элементами. Очевидно, конечно, что не все. Для некоторых, тех, кто окажется хитрее или у кого родители очень богаты, все будет не так плохо. Но для большинства, поверьте мне, настанут тяжелые времена. Очень тяжелые…

– А твой шеф очень мрачный человек, – говорит Николя Полин немного позже, выйдя к ней на балкон.

– А мы тут гадаем, умерла Жанна Моро или еще нет?

– Думаю, да. А что?

– Мы вспоминаем любимых знаменитых покойников…

Кто-то из комнаты зовет Полин, и Николя остается на балконе наедине с Софи.

– Ну и?

– Ну и… Что?

– Ты счастлив, да? Ты станешь папой…

Николя кажется, что в ее улыбке есть что-то ироническое.

– Да, я старею…

Софи подходит ближе. В руке у нее шампанское. Она протягивает ему бокал, и он делает глоток, который кажется ему похожим на поцелуй.

– У тебя есть шанс. А вот я закончу свои дни в печальном одиночестве…

Глядя Софи в глаза, Николя с ужасом понимает, что хочет ее.

– Что такое? – спрашивает она.

– А?

– Что ты на меня так смотришь?

– Ничего, просто так.

Она улыбается ему, словно зная его мысли и говоря с садистским удовольствием:

– Что ты хочешь? Сначала нужно хорошенько подумать…

 

11

Все гости уже ушли, и Николя, куривший последнюю сигарету на балконе, возвращается в комнату.

– Не закрывай окно, – просит его Полин. В квартиру проникает свежий ночной воздух.

– Ну что, по-моему, все было отлично, да?

– Да…

– Все развлекались.

Николя вытряхивает содержимое пепельниц в мусорное ведро.

– Даже твой шеф?

– Что? А, нет, тут все иначе. Он вообще никогда не веселится.

– Бедняга…

– Я так устала, что даже боюсь встать.

– Хочешь, чтобы я тебя отнес, да?

– Пожалуй, – отвечает она со слабой улыбкой спящей красавицы.

Николя подходит и берет ее на руки.

– Все тяжелее и тяжелее…

– А тебя это удивляет?

Войдя в комнату, он осторожно кладет ее на кровать.

– Мне грустно уезжать из этой квартиры. Тебе нет?

– Это ты сейчас так говоришь. Но вот увидишь, там нам будет хорошо, – говорит он, вспомнив Леваллуа, и у него что-то щемит в сердце. – Тут как раз твой шеф рассуждал о том, что все будут жить в пригородах…

– Ах, так?

– Да. Он говорил, что это участь нашего поколения. Поскольку все мы будем жить в нищете…

– Вот видишь, он во всем оптимист…

– Да, у меня сложилось такое же ощущение, – отвечает Николя немного задумчиво.

– Кстати, я тебе говорила? Моя мать на следующей неделе приедет в Париж, чтобы помочь купить все что нужно. Кроватку, пеленальный столик, бутылочки…

– Супер!

– Тебя не потревожит, если она будет ночевать у нас?

 

12

Пеленальный столик, ну конечно.

Он вспоминает забавную историю, которую ему рассказал отец: после работы он сам сделал пеленальный столик, пока жена была в роддоме с первым ребенком. Это ли не доказательство того, что он тоже очень ждал этого ребенка, хотел его и надеялся? Как ни странно, эта картина совершенно не соответствовала тому, как он представлял себе отца.

Надо признать, они никогда особенно не ладили; излюбленной темой для споров, среди прочих, всегда был вопрос профессионального выбора Николя. Отец охотнее представил бы его адвокатом или, в худшем случае, дантистом. Но вот сценаристом?

Со временем все немного успокоилось, и они приняли негласное решение не касаться больше этой темы, чтобы не портить отношения, хоть и держались немного отстраненно. По сути, Николя в глубине души упрекал отца за то, что тот не очень ладил с матерью: он годами изменял ей самым откровенным образом, а потом неожиданно бросил ради Сильви. В его представлении отец вел себя как негодяй, и у Николя всегда было подспудное желание доказать матери, что сам он лучше. Но затем он обнаружил, что она ему тоже регулярно изменяла, и при этом не менее жестоко, и что они, в сущности, стоили друг друга. Николя рос среди всех этих измен – впрочем, как и большинство людей его поколения. И, без сомнения, именно по этой причине они все жили, слишком туго затянутые в нормы тревожной морали. Разве уже не стало привычным после каждой войны слышать лозунги «больше никогда»?

Через несколько недель после визита отца Николя заметил отца на улице: тот шел по площади Колетт с молодой женщиной, которой на вид было не больше тридцати лет. Сначала он хотел подойти, но в конце концов решил не делать этого. Что бы он ему сказал?

Вечером Николя рассказал об этом Полин.

– Так вот почему он бросил Сильви…

– Безусловно, да.

– Она выглядела так молодо…

– Ему просто было неудобно рассказывать тебе об этом, вот и все. Это и понятно.

– Да.

Николя долго сидел задумавшись. В голове мелькали болезненные образы: он видел отца в объятиях обнаженной девушки и не мог понять, осуждает его – и за что – или просто завидует.

 

13

«Где отец? Где отец?»

В больничных коридорах волнение. Николя, слегка смущенный тем, что до сих пор его никто не заметил, выступает вперед и робко поднимает палец. Ему протягивают запеленутого младенца. «Наши поздравления!» Он смотрит на крохотную девочку, его охватывает дрожь, и он старается намертво выгравировать в памяти то, что сейчас видит. Он хочет сосредоточиться, чтобы запомнить каждую деталь, каждую мелкую деталь, и внутренний голос говорит ему: «Ты сейчас переживаешь самую важную минуту в своей жизни, старик».

Николя не знает, что сказать, и наконец говорит:

– Она такая маленькая… – и начинает напевать ей колыбельную, которую его мать пела ему, когда он был ребенком. В конце дня он выходит из роддома и едет на метро до Леваллуа. В голове ни одной мысли: переживания этого дня совершенно вымотали его. И тем не менее ему очень хочется, чтобы сегодня вечером что-нибудь происходило. Он проглядывает список контактов и посылает несколько эсэмэсок, но, кажется, все спят. Николя приезжает в новую квартиру и снова начинает разбирать старые бумаги – он занимается этим уже три дня. Среди прочего он находит старый экземпляр «Носорогов» Ионеско, он уже сто лет не перечитывал эту пьесу. Он тогда ходил на театральные курсы и встретил там девушку, в которую влюбился. Как ее звали? Он удивлен, что не может вспомнить ее имя.

Николя наугад открывает книгу: «Кошка на четырех лапах. У Исидоры и Фрико, у каждого, четыре лапы. Значит, Исидора и Фрико – кошки.

– У моей собаки тоже четыре лапы!

– Тогда это кошка!»

Он с улыбкой закрывает книгу и вновь принимается за дело. Потом, пытаясь заснуть, снова вспоминает девушку с театральных курсов и говорит себе, что не заснет, пока не вспомнит ее фамилию. Как же ее звали? Первый раз, когда он ее увидел, она читала «Чайку» Чехова. Он вспомнил ее зеленые глаза, жесткие волосы, красивое сиреневое пальто, которое она часто носила той зимой. Но вот имя… Долгие месяцы он страдал от ее равнодушия. Он думал, что она – женщина его жизни, которую он никогда не забудет… А сегодня? Он даже не в состоянии вспомнить ее фамилию.

Николя встает с постели и идет в гостиную.

Эта дыра в памяти ему неприятна, словно на его прошлом лежит какая-то тень. Может ли так случиться однажды: все, что нам казалось важным, трудным или тяжелым, превратится в совершенный вздор? И откуда нам знать сегодня, что именно мы станем считать ерундой, которую нужно просто стереть из памяти, когда наступит завтра? Он пытается вспомнить те редкие случаи, когда они спали вместе, но тягостный туман опять сгущается, и различить что-либо сложно. Он помнит места, где это происходило; связанные с этим обстоятельства; помнит то время в общем, но не в состоянии восстановить происходившего тогда в деталях. Это его огорчает – со временем красота ускользает от нас. Можно даже сказать, что она на самом деле бесплотна.

Тогда он пытается вспомнить все случаи, когда он спал с другими женщинами, и оказывается вынужденным признать, что и об этом больше ничего не помнит – или почти ничего. Несколько застывших перед глазами картинок. Никаких настоящих ощущений. Ничего, что бы он живо помнил. Даже с Полин – сколько ночей он может вспомнить точно? Охваченный суетливой паникой, словно человек, вдруг обнаруживший, что у него, оказывается, совсем не осталось денег, Николя в последний раз перебирает свои воспоминания. Всего лишь несколько ночей. Он считает и пересчитывает их. И это все? У него неожиданно появляется ощущение, что его эротическая память стерта. При этой мысли у него перехватывает дыхание. Вот поэтому-то его отец в шестьдесят пять лет и бросил все, что имел, ради молодой женщины?

 

14

Хотя Николя не помнит точно все ночи, проведенные с Полин, он хранит подробнейшие воспоминания о тех долгих минутах, когда смотрел на нее спящую. Он часто ложился гораздо позже, но никогда не засыпал, не наглядевшись на нее вдоволь. Спящая Полин была абсолютно пленявшей его картиной. И вчера в больнице он тоже смотрел, как она дремлет рядом с кроваткой, в которой спала малышка, и говорил себе, что это немного похоже на то, что называют счастьем: спящие женщина и ребенок.

По мнению Симоны де Бовуар, мужчина испытывает облегчение, глядя на свою спящую женщину, потому что это зрелище дает ему полную уверенность в том, что хотя бы в этот момент она не может принадлежать никому, кроме него. Сон женщины – на самом деле сон разума мужчины. Но Николя не ревнует. Для него ревность – патология, которая не имеет ничего общего с любовью. Он знает, что Полин глубоко сентиментальна: ее любовь к нему – очень особенное для нее, глубокое чувство. Он не боится ее потерять. Когда она рассказывает, как шеф пытался ее соблазнить, он слушает, забавляясь. Ему бы никогда не пришло в голову упрекать ее за то, что она нравится другим мужчинам.

Зато Полин совсем не нравится смотреть на спящего Николя. Особенно после занятий любовью. Неожиданно его тело перестает существовать для нее, оно теперь само по себе. Что ему снится? Она видит тысячу утаенных измен. А с тех пор, как в доме появился ребенок, она вообще не может видеть его спящим: у нее появляется такое чувство, будто ее бросили. И почему он никогда не встает по ночам к малышке? Вначале то, что это ее задача, казалось логичным: в конце концов, Николя не мог кормить грудью. Но теперь, когда ребенка уже отняли от груди? Как так может быть, что ему даже в голову не приходит пойти к ней ночью?

Вместо этого он спит глубочайшим сном.

Когда некоторые их друзья спрашивают о первых месяцах, она с трудом выносит его ответ:

– Не санаторий, конечно, но вполне нормально…

Какое право он имеет говорить об усталости, когда только она постоянно недосыпает?

Но вот и Николя начинает подниматься рано по утрам – он принял предложение работать с командой декораторов, чтобы подготовить съемочную площадку для фильма. Каждый день он встает в шесть и возвращается только поздно вечером. Полин так устает, что даже не слышит, как за ним захлопывается дверь. Когда малышка начинает плакать, она открывает глаза, но его уже нет рядом. Это расстраивает ее еще больше.

Где он?

Она представляет, что Николя живет полной жизнью. Она словно видит, как он улыбается. И поэтому ужасно на него злится.

 

15

Этим вечером, когда наступили сумерки, Николя принял предложение Дамьена, главного декоратора, выпить по стаканчику в баре недалеко от Елисейских Полей. Он рассказывает о своих первых злоключениях в качестве молодого отца:

– Когда рождается ребенок, акушерка тебе дает, знаешь, такую официальную бумагу, которую ты должен отнести в мэрию, чтобы зарегистрировать его… В тот момент я был так взволнован, что не обратил внимания, куда эту бумагу сунул. Обычно на это заявление дается три дня. Первые двое суток нужно было столько всего сделать, что мне было не до того. Но на третий я уже всерьез задумался, куда же дел этот документ… Найти его было просто нереально, а я боялся сказать Полин, что потерял бумажку. Мне не хотелось, чтобы она считала, что это такой намеренный акт… И я мысленно воссоздал весь первый день, чтобы понять, в какое место я мог его положить… И ты знаешь, где я его нашел?

– Нет.

– В мусорном ведре на кухне…

Дамьен хохочет, но смотрит на него странно, словно эта история – свидетельство чего-то гнусного.

– И как ее назвали?

– Луиза…

– Кажется, тебе не очень-то хочется идти домой, – говорит Дамьен, когда Николя заказывает еще один бокал.

Это соображение заставляет Николя улыбнуться.

– Почему ты так решил?

Он искренно счастлив оттого, что у него есть маленькая дочка, и сердце его бьется чаще, когда он ее видит. Иногда он подолгу стоит, наклонившись над ее колыбелькой, и нежно повторяет: «Луиза, Луиза, Луиза…» Только ему хочется, чтобы она поскорее подросла и Полин снова вернулась на работу.

– Полин сейчас не в духе. Крутится целый день, как белка в колесе. Она устала. Это все непросто… Но скоро все наладится…

Дамьен прерывает его объяснения: он получил эсэмэску.

– Не против, если к нам присоединится одна моя приятельница?

Николя не возражает.

– Это невероятная девушка, сам увидишь. Я по ней сейчас просто с ума схожу.

– Недавно, – снова начинает говорить Николя, – я осознал странную штуку. Не знаю, замечаешь ли ты такое за собой…

– Что?

Николя минуту колеблется. Он удивлен, что говорит о таких интимных вещах с человеком, которого, в сущности, совсем не знает.

– Я попытался вспомнить все случаи, когда спал с женщинами. И понял, что не помню почти ничего…

– Как это?

– Ну, я имею в виду… Деталей не помню. Ощущений. Будто я смотрю какой-то фильм, и речь там даже не обо мне… Понимаешь, что я хочу сказать?

– Да у всех примерно так, разве нет? Поэтому мне смешны люди, которые говорят, что хотят остепениться, потому что уже нагулялись. В этом деле нельзя получить ничего вдосталь. От этой мысли даже нехорошо бывает. Удовлетворения достичь невозможно. Мужчины всю свою жизнь обречены быть одержимыми женщинами.

Дамьен был женат вот уже десять лет, но постоянно встречался с другими девушками. Сначала он чувствовал себя виноватым. А потом понял, что у них с женой все так хорошо, в том числе и в постели, именно потому, что он спит с другими.

– То есть? – спрашивает его Николя, который не очень хорошо понимает, о чем речь.

– Это сложно объяснить. Видишь ли, меня притягивает женская красота. Но эта красота неотделима от безобразия, и все их недостатки только укрепляют мою любовь к жене. Ты понимаешь?

– Не очень, нет.

– Ну, как сказать? Каждый раз, когда я оказываюсь в постели с девушкой, возбуждение переходит в отвращение, и у меня иногда появляется чувство, что мне нужно именно это отвращение. Потому что каждый раз я в конце концов думаю только об одном: вернуться к жене.

– А она что, ничего не имеет против?

– Знаешь ли, все, что я тебе тут рассказал, она, конечно, знать не должна…

– Значит, ты ей лжешь?

– Естественно, – смеясь, отвечает Дамьен и украдкой кивает в сторону девушки, которая только что вошла в бар.

 

16

Декретный отпуск Полин закончился, и этим утром она собирается снова пойти на работу. Николя смотрит, как она красится.

– Это ты для шефа так прихорашиваешься? – спрашивает он притворно-серьезным тоном.

– Прекрати…

Она целует Луизу и в сотый раз объясняет Николя, что он должен сделать утром.

Он должен:

посадить Луизу в манеж в девять часов;

не забыть дать ей соску;

взять чековую книжку, чтобы наконец заплатить за первый месяц;

купить подгузники и влажные салфетки;

выбросить мусор;

забрать…

– Да, да, я знаю! Я знаю, Полин… Ты мне уже это тысячу раз говорила! Бесполезно повторять снова. У меня все зафиксировано в голове.

– Именно это меня и беспокоит…

– Иди уже. Удачного дня.

– Спасибо.

– И поцелуй от меня своего шефа.

Улыбаясь, она выходит за дверь, но взгляд ее немного тревожен: первый раз она оставляет Луизу на целый день.

На работе шеф ее встречает необыкновенно холодно. Почти не спрашивает о дочери, зато представляет ей Аврору, молодую женщину, которая заменяла ее во время декрета. Это очень компетентная сотрудница, самодовольно подчеркивает он. Аврора занималась продвижением продукта Иксбон, над которым работала Полин до ухода. Дела шли так хорошо, что он решил оставить Аврору на этом месте: она будет и дальше заниматься этим продуктом до его запуска в продажу.

– Но почему?

– Я вам уже сказал. Мне это представляется более разумным. А вы пока можете заняться вот этим делом… – И он протягивает Полин документы, которые она читает потом у себя в кабинете. Полин чувствует себя униженной: речь идет о продукте, который не представляет никакого интереса и вряд ли когда-нибудь попадет на прилавки. Почему он так себя с ней ведет? За что хочет отомстить?

– А девушка какая? – спрашивает ее Николя вечером.

– А ты как думаешь? Очень красивая и все время улыбается… Хочешь, я тебе скажу, что думаю: мужчины отвратительны!

 

17

В квартире раздается звонок, и Полин на всех парах выскакивает из ванной.

– Черт возьми! Я только что уложила Луизу!

Николя уже поднял трубку домофона. Он говорит:

– Через минуту поднимешься? О’кей. Почти готов. Четвертый этаж.

– Кто это?

– Пьер. Он за мной заехал.

– Как это? Зачем он за тобой заехал?

– Я же тебе говорил, что мы сегодня вместе ужинаем.

– Ты смеешься?

– А что такое?

– Но я сегодня вечером не дома!

– Ты?

– Да, я. Это было запланировано еще дней десять назад. Я же говорила тебе, что хочу увидеться с Матильдой!

– Ты мне не говорила.

– Конечно, говорила. Просто ты меня не слушаешь.

– Если бы ты мне сказала, я бы не договорился сегодня ужинать с Пьером. Подумай. А ты не можешь отменить встречу?

– А почему я должна ее отменять? Почему бы тебе не отменить свой ужин?

– Потому что Пьер уже поднимается к нам на лифте.

Раздается звонок в дверь.

– Да что ж он звонит, идиот!

– Прекрати, Полин! Что на тебя нашло?

– Что на меня нашло?

Слышится плач ребенка.

– Вот что на меня нашло! – продолжает она. – Как мне это все надоело!

– Здравствуйте. – Пьер открывает дверь с широкой улыбкой, которая тут же исчезает, как только он оказывается внутри. Полин в ярости возвращается в комнату Луизы.

– Я разбудил ребенка, да?

– Нет, нет. Не беспокойся. Скажи мне… Тебя не смутит, если мы поужинаем здесь?

– У тебя?

– Да, потому что Полин надо уйти…

– Хорошо. Ладно. Я, правда, заказал столик в…

– Да, я знаю. Мне очень жаль. Но Полин только что мне устроила сцену… Согласен остаться? У меня есть паста!

– Супер.

Немного позже Пьер возвращается к этой теме.

– У вас не все хорошо?

– Почему?

– Нет, это я тебе задал вопрос.

– Все нормально.

– Потому что я заметил: большинство людей, которые заводят ребенка, расходятся примерно через год после его рождения…

– Ты это для того, чтобы как-то поддержать меня?

– Нет, нет, я тебе серьезно говорю. Ты разве сам не замечал? Мне вот кажется, что это сплошь да рядом. Не знаю, от чего это зависит, но у вот меня… Подожди, сколько? По меньшей мере, трое друзей в такой ситуации…

– Которые разошлись после рождения ребенка, ты хочешь сказать?

– Да. Это меня поражает. А тебя нет? Мне кажется, раньше появление ребенка, наоборот, укрепляло отношения между родителями… Нет?

– Я не знаю. Мои родители развелись, когда мне было пятнадцать лет. Твои тоже…

– Это верно. Но я что хочу сказать… У меня ощущение, что, несмотря на сложности в отношениях, которые так или иначе в жизни возникают, ребенок был сильным связующим звеном между людьми. А вот теперь я задаюсь вопросом, не происходит ли наоборот…

– То есть?

– Я начинаю думать, не становится ли сейчас рождение ребенка причиной немедленного распада пары…

– Мы просто поспорили, Пьер. Мы еще не разошлись…

– Да я не о вас говорю. Я просто хочу сказать, что… В конце концов, не является ли это главным социологическим фактором. Если да, то, значит, первый раз за свою историю люди теряют навык иметь детей…

Вечером Николя снова думает о том, что ему сказал Пьер. Если посмотреть вокруг, то и правда можно насчитать множество пар, включая и его друзей, которые разошлись после рождения ребенка. Что из этого следует?

Неужели мы стали так эгоистичны, что не можем вынести всего, что связано с этим?

Неужели мы полностью утратили представление о жертвенности?

Уничтожила ли нас тирания наслаждения?

Все эти вопросы вертятся у него в голове, пока он ждет возвращения Полин. Он смотрит на часы. В самом деле, где же она? И почему возвращается так поздно?

 

18

Новая работа Николя заключается в том, чтобы находить возможные места для съемок. В тот день он поехал в Гавр, потому что обнаружил там кафе, похожее на то, что искал режиссер, но его надо было сначала показать художнику-постановщику и его команде. Если поначалу ему и казалось немного унизительным то, что он занимается поиском сцен площадок не для своего фильма, а для чужого, то потом он понемногу привык к этой работе. Она занимала очень много времени, но зато давала ощущение, что он – «ответственный отец и глава молодой семьи». Николя поднимался рано утром, работал до изнеможения и усталый возвращался вечером домой: не правда ли, почти то, что от него и ждали?

Когда он вечером возвращается в свой номер в гостинице, то первым делом открывает окно, чтобы насладиться видом морского порта. Он снова думает о Мишеле Лейрисе, но перед ним сейчас разворачивается совсем другая картина. Никаких признаков катастрофы. Порт Гавра великолепен, Николя немедленно захотелось прогуляться по докам. Луиза должна уже спать. А чем занимается Полин? Вместе с легким чувством вины, сопровождающим эту мысль, приходит и явственное осознание: он счастлив оттого, что находится сейчас не в Париже. Впервые за долгое время он дышит полной грудью. Неожиданно в комнате звонит гостиничный телефон – он слышит голос Дамьена: все его ждут, чтобы пойти ужинать.

Они идут в ресторан в центре города. Николя сидит рядом с Аной, ассистенткой Дамьена, которая рассказывает, что родилась в Белграде. Название этого города звучит для него, словно обещание чего-то… В продолжение всего ужина он расспрашивал ее о жизни. Почему она приехала во Францию? Где научилась так хорошо говорить по-французски? Как она попала в кино? Казалось, Ана была сначала немного смущена таким напором, но потом они вместе отправились в бар, рекомендованный другом Дамьена. Начинается дождь, и вот они уже бегут со всех ног и ищут, где бы укрыться. Ана поскальзывается и падает на тротуар под веселый смех окружающих. Николя протягивает ей руку, помогая подняться. У нее нежная кожа.

 

19

Фильм «Заводной апельсин» (Англия), вышедший на экраны в 1971 году, стал причиной настоящего скандала. Фильм обвиняли в излишней жестокости. Но особенно шокировало, как именно режиссер Стэнли Кубрик, исключительно из эстетических соображений, снимал эти жестокие сцены фильма. Я помню, что события происходят очень быстро: под электронную версию Девятой симфонии Бетховена компания молодых людей изящно совершает ужасные преступления. Идея музыкального оформления, говорят, принадлежала не Кубрику, а автору романа, по которому снят фильм, – Энтони Берджессу.

Фильмы Кубрика практически всегда сняты по какому-нибудь произведению и в большинстве случаев очень близки к оригиналу. Например, «С широко закрытыми глазами» почти в точности повторяет «Новеллу о снах» Артура Шницлера.

В Вене во время карнавала врач Фридолин посреди ночи получает вызов к больному. Он оставляет дома спящую жену, отправляется к постели умирающего и неожиданно оказывается посреди маскарада, таинственного и декадентского, на котором все женщины обнажены. Когда он возвращается утром домой, полный раскаяния, Альбертина просыпается и рассказывает ему эротический сон, почти полностью повторяющий то, что он только что пережил.

Я сказал, что Кубрик был верен книге Шницлера: но на самом деле он дотошно следовал всем деталям романа, кроме концовки. В его версии женщина находит карнавальную маску и кладет ее на подушку мужу. А он, несущий тяжесть двойной жизни и постоянной лжи, падает перед ней на колени и плачет. Затем следует объяснение между супругами: правда открывается, и жена в свою очередь заливается слезами. Она обнаруживает ту сторону личности мужа, что всегда скрывалась в тени и о которой она не подозревала.

Гроза проходит, и он ей говорит:

– И как ты сейчас представляешь себе наши отношения?

– Я думаю, мы должны быть благодарны… Потому что нам удалось пережить все эти измены, реальные или вымышленные… Важно то, что мы проснулись, и, будем надеяться, надолго…

– Навсегда.

– Нет. Не произноси этого слова. От этого мне страшно. Полностью можно верить только одному – я люблю тебя. И я хочу тебе сказать, есть еще одна очень важная вещь, которую необходимо сделать, и как можно быстрее…

– Что?

Она пристально смотрит на него.

– Поцеловаться.

 

20

На следующий день, когда Николя возвращается домой, Полин занята – кормит Луизу. Он тут же чувствует, что она в плохом настроении, и, поскольку чувствует себя виноватым, изменяет траекторию своего передвижения по квартире, чтобы не спровоцировать ссору – сразу же идет принимать душ. Он бы хотел смыть с себя следы этой ночи. Голова все еще побаливает. Шампанское, которое они пили, было не очень хорошее. По крайней мере, хоть не тошнит. Николя не выспался. Он возвращается в гостиную, целует дочку и выпивает таблетку аспирина.

– Я взяла отгул, – говорит ему Полин. – Луиза заболела, и ее нельзя было отвести в ясли…

– А что с ней?

– Ночью поднялась температура. Но сейчас лучше…

– У тебя была температура, любовь моя?

– Посиди с ней сейчас минутку, ладно? Мне надо собраться.

– Ты уходишь?

– Но ты же сегодня днем не работаешь?

– Что? Нет.

– Значит, можешь с ней посидеть… Мне надо заглянуть в офис.

Николя ничего не отвечает. Зачем «заглядывать в офис», если у нее отгул? Ему кажется, что Полин просто хочет наказать его. Но за что? За то, что он уехал на два дня? Но это же по работе! Он не может выбирать дни командировок, и если режиссер решит снимать в Гавре, так тому и быть! Зачем же смотреть на него так, словно он в чем-то виноват?

– Что-нибудь не так? – спрашивает он невинным тоном.

– Все отлично.

Улыбка у Полин получилась вымученная, и на секунду Николя думает, что все открылось. «Она знает», – говорит он себе. Его охватывает дрожь ужаса. Если она знает, то не простит ему никогда: она слишком категорична, и ее представление о любви не допускает никаких отклонений в сторону от принятой схемы. Николя уже представляет, что разлучен с дочерью, и это ужасает его. Но как она могла узнать? Он пытается взять себя в руки и подумать. Она не может ничего знать; нужно быть осмотрительным и не паниковать при каждой странной улыбке, словно это доказательство того, что все известно. И молчать она может по разным причинам. Полин ничего не знает, просто у нее плохое настроение, потому что она устала.

Николя вытаскивает Луизу из высокого стульчика и относит в манеж. Он слышит, как захлопнулась дверь, возвращается в комнату. Полин ушла.

Она идет по улице Виктора Гюго до остановки автобуса. Свежий воздух немного привел ее в себя. Ей хочется уехать как можно дальше.

Потом, сидя в автобусе, она смотрит в окно на проезжающие машины, пешеходов, фасады зданий в мелькании цветных огней. Оттенки серого, вспышки желтого и зеленого и отблески розового в небе – это не просто конец дня, закончилось и еще что-то, говорит она себе, нечто сложно определимое… Закончилось и больше не повторится.

 

21

Накануне она ему позвонила. У Луизы была температура, и она беспокоилась: что ей делать? Николя не заметил, что связь не была прервана после разговора. Она смогла расслышать шум бара, голоса. Там было много людей, женщины, она узнала голос Николя, который произнес: «Нет никаких сомнений!» О чем он говорил? Она еще немного послушала, но понять, о чем речь, ей не удалось. Тогда она повесила трубку. В любом случае, что от него можно было ждать?

Она долго сидела с Луизой. А почему она сейчас не сидит в баре, болтая с друзьями и смеясь? Она воображала себе все это по-другому, думала, что все будет легче, спокойнее, счастливее. И, по ее мнению, если ей было грустно, если она чувствовала себя одинокой и покинутой, то по вине Николя.

На другой день, когда Полин прогуливалась с дочкой в маленьком парке позади мэрии, то заметила мужчину, игравшего со своим сыном. Он был высок, хорошо одет и улыбался – от него исходила какая-то особенная уверенность, он показался ей красивым. Он сидел на скамейке напротив, и их взгляды часто пересекались. У него зазвонил телефон, он ответил: голос у него был серьезный, спокойный и уверенный:

– Никаких проблем. Оставь это, я сам сделаю…

Было ощущение, что он смог бы решить все проблемы на свете, и Полин подумала, что женщина, которая с ним живет, должна быть очень счастлива.

Всю ночь она воображала себе Николя в отеле в Гавре. Непонятно почему, она была убеждена, что он провел ночь с другой девушкой. У нее не было никаких объективных причин так думать, но это показалось ей очевидным, когда она услышала голоса на другом конце провода. Виноватое выражение его лица подтверждало ее догадку. Но тревожило ее не столько то, что он был в объятиях другой женщины – она достаточно настрадалась за последние месяцы, воображая себе эту картину, сколько то, что это больше не причиняло ей страданий, то, что ей было, в сущности, абсолютно все равно.

«Как такое возможно?» – спрашивала она себя.

Когда мужчина на скамейке напротив закончил разговор и многозначительно улыбнулся Полин, словно мог читать ее мысли, у нее перехватило дыхание. В этот момент, если бы он попросил ее все бросить и пойти с ним, то, несмотря на все безумие этого шага, она бы сказала «да» и оставила бы Луизу Николя со словами: «Теперь твоя очередь, занимайся ею, мне тоже нужно жить», и ушла бы с этим мужчиной.

Мужчина поднялся со скамейки, и на мгновение ей показалось, что незнакомец действительно собирается подойти к ней и сказать: «Идемте со мной». Но он направился к горке, шепнул что-то сыну на ухо, потом они пошли к выходу из парка и исчезли за углом.

 

22

Рано утром раздался телефонный звонок, и у Полин сразу же тоскливо засосало под ложечкой. Она взяла трубку и узнала голос матери: Платон умер.

– Что?

– Он умер.

– Но как это произошло?

– Не знаю. Я его нашла сегодня утром в гостиной. Он уже не двигался.

– Но это невозможно, он был такой молодой…

– Я знаю…

Когда Полин повесила трубку, то ничего особенного не чувствовала. Она отправилась на кухню приготовить бутылочку с соской. Но в комнате Луизы, когда она вытаскивала ребенка из кроватки, бутылочка выскользнула у нее из рук. Конечно, она неплотно ее закрыла, поэтому бутылочка открылась и все ее содержимое оказалось на ковре. Полин села на пол и заплакала. Она сама была удивлена таким всплеском эмоций: словно внутри у нее что-то сломалось. В какой-то момент она подняла голову и увидела, что Луиза в изумлении смотрит на нее. Она попыталась взять себя в руки и сказала:

– Извини, моя милая. Маме очень грустно, потому что ее любимый котик умер. Вот и все. Ничего страшного.

Утром она оставила сообщение Николя на автоответчике, что уезжает на два дня в Шартр, и позвонила шефу. Говоря о «семейных обстоятельствах», Полин сама же внутренне смеялась над таким объяснением: вероятно, он не поверит. А потом? Со времени ее возвращения на работу он держится с ней преувеличенно равнодушно. Злится из-за того, что она родила ребенка? Раньше она им восхищалась, но теперь испытывает презрение, которое уже больше не в силах скрывать. У нее возникает чувство, что все уже решено и по всем фронтам.

Полин собрала чемоданы и вызвала такси до вокзала Монпарнас. По дороге туда такси проехало мимо их бывшей квартиры. Она показала ее Луизе через окно. Вот здесь папа и мама жили, когда ты еще не родилась… В этот момент зазвонил телефон, на экране высветилось имя Николя. Она не взяла трубку.

Приехав в Шартр, Полин узнала от матери, что Платона отвезли к ветеринару. По его словам, это был порок сердца. Очень просто.

– Я даже не знала, что у котов бывает порок сердца…

– Я тоже. А у него это с рождения.

Она пошла к румыну, который продал ей когда-то Платона. Она помнила, что у того было четыре котенка. Почему она выбрала Платона? Потому что он был черный, без единого светлого пятнышка, и потому что ей это показалось красивым. Интересно, кто-нибудь из его братьев тоже унаследовал это заболевание? В любом случае, все они тоже умрут, не сегодня, так завтра. Она вспоминает свой первый приезд в Румынию: полной грудью она вдыхала ветер приключений. Когда-нибудь она поедет туда вместе с Луизой. Она покажет ей все улочки Бухареста, и они будут там счастливы.

 

23

Она вспоминает, как однажды в Бухаресте приятель повел ее смотреть спектакль по пьесе Ионеско. Она ничего не поняла, потому что не знала языка, но ее удивило, что в зале никто не смеялся. Разве актеры плохо играли? Ей всегда казалось, что Ионеско смешной писатель: по крайней мере, так их учили в школе. Приятель был поражен:

– Это совершенно не так! Это автор трагедий! Просто французы этого не понимают… Они все передергивают и играют его пьесы так, словно все персонажи – клоуны!

Потом он рассказал ей удивительную историю. За несколько месяцев до смерти Ионеско написал письмо папе, чтобы поделиться владевшими им сомнениями и растерянностью. С трогательным простодушием он писал: «Ваше Святейшество, почему люди дряхлеют? Это воля Божья? Почему войны так жестоки? Почему происходят природные катаклизмы (наводнения, пожары)? Я никогда не мог этого понять…»

Эти детские вопросы были удивительны, если учесть, что задавал их человек, который был отцом театра абсурда. «В чем здесь смысл?» – спрашивал тот, кто посвятил всю свою жизнь доказательству того, что никакого смысла нет. 13 января 1994 года он получил ответ, в котором ему холодно советовали почитать Библию; затем, 3 марта 1994 года, за несколько дней до смерти, другое письмо от кардинала Люстигера, который исключительно официальным тоном предлагал ему связаться с его секретарем…

Ионеско умер, так и не получив ответа, потому что задавал именно те вопросы, на которые никто не мог ответить: не правда ли, это характерно для авторов трагедий?

Ночью Полин не могла заснуть, встала с кровати и спустилась на кухню. В углу стояла пустая корзинка, в которой раньше спал Платон. Пустая, как ее собственная жизнь. Немного позже на кухню спустилась мать и увидела, что Полин плачет.

– Что с тобой, дорогая?

Она бросилась в объятия матери.

– Да что случилось, маленькая моя? Это из-за Платона?

Полин ничего не ответила, но позволила матери обнимать и утешать себя. Если бы в этот момент мы могли проникнуть в ее мысли, то, без сомнения, услышали бы повторяемое с трогательной наивностью Ионеско эхо тех же вопросов: «Почему у котов случается порок сердца? И почему люди не умеют любить друг друга? Зачем нужны страдания? И почему всякая ненужная чепуха засоряет нашу жизнь?»

 

24

Николя читает в постели.

– Что это? – спрашивает его Полин.

Николя показывает ей книгу: биография Стэнли Кубрика. Она ложится рядом с ним. Николя чувствует, что ее мысли где-то далеко. О чем она думает? Они оба в нерешительности. Потом он откладывает книгу, поворачивается и обнимает ее.

Она закрывает глаза.

И вдруг понимает, что это мужчина из парка прижимает ее к себе. Полин не двигается, просто переворачивается на живот и прячет лицо в подушку – она всегда так ложится, когда просит сделать массаж. Он ложится сверху и, принимая эту неподвижность за молчаливую просьбу, сразу входит в нее, нарушая все принятые у них негласные правила. Она не раздвигает ноги и, кажется, совсем не участвует в происходящем. Он должен действовать, прилагая силу. Он слышит, как она хрипло дышит в подушку, когда входит в нее. Он любуется ее маленькими белыми ягодицами – они так малы, так белы и нежны, так послушны его силе, его движениям, нарастающей скорости… Полин слегка протестует, но это всего лишь вздох. Она чувствует, как незнакомец входит в нее; она в чулане, в подвале, на заднем сиденье машины; и он везет ее туда, куда она не хочет ехать.

Она пронзительно кричит.

Николя, немного удивленный, медленно ослабляет хватку. Она не двигается.

Она долго лежит неподвижно.

Когда она отнимает голову от подушки, то почти удивлена, что видит перед собой Николя.

Он слегка улыбается ей. Он не обижен.

Он гладит ее рукой по лицу, не чувствуя того расстояния, что их разделяет.

 

25

– Ты видел, что делается? – спрашивает его Полин на следующий день, вернувшись с работы.

– Что?

Она включает телевизор и ищет канал новостей.

«Обвал на бирже продолжается…»

– Да, я слышал… – отвечает Николя, пожимая плечами.

Каждый год в качестве прибавки к зарплате Полин получает акции компании. Это ее единственные сбережения, и она рассчитывает, что однажды купит себе на эти деньги квартиру. Но если падение акций на бирже продолжится, то что же у нее останется? Николя думает, что речь об этом. На самом деле она ни разу не задумалась о собственной ситуации. Она слышала, что кризис наступает очень серьезный.

– Шеф говорит, что это начало крушения западной системы…

– Да твой шеф несет обычно всякую ерунду, разве не так?

– Я не знаю. Об этом кризисе он уже несколько месяцев говорил. И знаешь, он далеко не дурак, – добавляет она, нервно переключая каналы.

– А я думал, ты его презираешь…

– Да при чем тут это! Если бы ты его послушал, тебе бы нехорошо стало…

– Почему? А что он такого говорит?

Шеф Полин, любивший развлекать себя грустными прогнозами, уверен, что будущее весьма неутешительно и что обнищание Европы приведет к падению демократии. «Мир, который мы знаем, нехорошим образом похож на 30-е годы, породившие нацизм». Он представляет себе, как страны Старого континента, одна за другой, согласятся на сильную власть, чтобы избежать всеобщего неизбежного раздрая. «Если хоть один банк обанкротится, – сказал он в то утро всем своим сотрудникам, – вы не можете себе даже представить тот ущерб, который мы все понесем! Начнется паника, а потом бунты. И, как всегда после бунта, будет применена сила…»

По телевизору Николя Саркози и Ангела Меркель обменивались торжественным рукопожатием перед Елисейским дворцом. Камеры стран всего мира показали их озабоченные лица. Все страны Европы были обременены долгами, и некоторые – больше других. Союз, который до этого был защитой против внешнего мира, неожиданно стал тяжким грузом. Жак Делор делал мрачнейшие прогнозы. Он, президент Европейской комиссии, которого называли отцом современной Европы, казалось, был в отчаянии. «Европа стоит на краю бездны», – предупредил он. В течение десятков лет мы жили не по средствам, одержимые лишь поисками наслаждения. Мы расплатимся за это разорением, и жертва, которая от нас потребуется, будет кровавой. Учитывая разразившийся кризис, комментаторы один за другим призывали рассмотреть возможность выхода из зоны евро Греции и Португалии. Поговаривали уже о возвращении франков. Мир трещал по швам на глазах.

«Я не могу поверить…» – ошеломленно повторяет Полин. Разрыв уже больше не кажется таким немыслимым.

 

26

В определенном смысле можно все же сказать, что «отцы Европы» не ошиблись. С момента создания Евросоюза Европа не знала войн, если не считать кровавого конфликта, развалившего в 1991 году Сербию. В то время понятие «война» уже стало таким чуждым для Европейского континента, что военные столкновения казались немыслимыми: было ощущение, что в доме начался пожар. Людей охватывали уныние и тревога, стоило лишь представить себе Италию, мысленно перенестись на ее побережье, на берега Адриатики, и сказать: «Вот, на другом берегу, на расстоянии нескольких километров, идет война…»

Ана оставила для Николя сообщение: она была бы рада увидеться снова. Но он не ответил. Ему хотелось забыть время, что он провел с ней. Но сегодня, когда Полин уехала в Шартр, он судорожно набрал номер Аны. Голос у нее радостный. Непохоже, что она сердится на него, она даже предложила провести вместе вечер. Ана живет в маленькой квартирке недалеко от Бобура, на последнем этаже. Если немного высунуться из окна, то можно увидеть внизу расплывчатый силуэт Сакре-Кёр. Николя просовывает голову в оконный проем, ветер треплет его волосы и ласкает лицо – такое чувство, что ты на море, говорит он себе. Он оборачивается: Ана уже ждет его, лежа на диван-кровати.

– А я часто думала о тебе с тех пор…

– Вот как?

– Да. И знаешь, о чем именно я думала?

– Нет.

– О том, что очень хочу заняться с тобой любовью.

– Ах, так?

– Да.

Он улыбается, потом подходит и обнимает ее. Его волнует та мягкость, которая сквозит в каждом ее движении, словно она хочет заботиться о нем, излечить все его раны. Но какие раны? Она прильнула к нему и тихонько стонет, и шепчет ему на ухо, растягивая слова:

– Обожаю заниматься этим с тобой…

И Николя кажется, что она доверяет ему секрет, который почти оправдывает его существование.

Он уже растянулся на диване, и она гладит его по волосам.

– О чем ты думаешь? – спрашивает она после долгого молчания.

– Ни о чем.

– О жене?

Он поворачивается к ней.

– Что?

– Она знает, что ты ей изменяешь? Я хочу сказать, это же иногда происходит?

– Почему ты мне задаешь этот вопрос? – Николя хмурится.

– Просто так. Чтобы знать. Потому что мне интересно.

– Все очень сложно…

– Конечно… Иначе тебя бы здесь не было.

Она нежно ему улыбается. Николя чувствует, что она не осуждает его. Откуда в ней столько доброжелательности?

– И все это тем печальнее, – отвечает ей Николя через некоторое время, – что мы действительно любили друг друга…

– И что случилось?

– На самом деле, ничего особенного. Вообще ничего такого. Просто мы дошли до того, что… В конце концов, мы оба стали питать друг к другу смертельную неприязнь.

– И сейчас?

– Да.

– Тогда почему вы все еще вместе?

– Не знаю… Да нет, знаю, конечно. У нас ребенок.

Какое-то время Ана ничего не говорит.

– Правда? А сколько ему?

– Ей. Это девочка. Ей всего семь месяцев.

Рука Аны, гладившая волосы Николя, застывает неподвижно. Ее охватывают противоречивые чувства. Семь месяцев? Да это же еще младенец! Николя боится, как бы она не переосмыслила все и не выкинула его за дверь, чего он, безусловно, заслуживает. Но голос ее спокоен:

– А разве это вас не сблизило? Я хочу сказать, то, что у вас общий ребенок…

– Нет. Наоборот…

– Почему?

– Трудно сказать. Если бы ты знала, как она требовательна… Но хватит уже, я думаю, ты последний человек, кому я должен это рассказывать…

– Наоборот. Если ты не сможешь говорить это мне, то кому же еще? – Ана снова гладит его по волосам, нежно, любовно, а потом продолжает: – Это сложный период. Но все обязательно образуется.

– Я не знаю.

– Точно тебе говорю, все наладится. Вот увидишь. В конце концов все наладится.

 

27

И на самом деле, в тот день Николя был уверен, что все будет хорошо. Позвонил продюсер и сказал, что только что прочел его сценарий, который все это время лежал у него в кабинете. Он хотел бы его обсудить. Свободен ли он в ближайшее время?

Как только разговор был окончен, Николя подпрыгнул прямо посреди улицы и издал нечто вроде (примерная версия): АХХХАХАХ!

Он уже почти похоронил все надежды и теперь бежал к метро: хотел поскорее рассказать эту новость Полин. Он уверен, что сейчас может начаться счастливая полоса. Теперь-то наконец он будет терпелив, внимателен и нежен. Он будет счастлив. Николя вспомнил свое первое разочарование: гротескную битву между голубями и чайками и попытался убедить себя не волноваться прежде времени, а подождать. Но он не в состоянии успокоиться. Вот он уже бежит по улице, бежит изо всех сил, словно пытаясь нагнать самого себя.

Когда он открывает дверь своей квартиры, то сразу чувствует: что-то не так. Полин сидит на диване в гостиной, торжественно выпрямившись, и пристально на него смотрит.

– Что такое? – спрашивает он. Потом, в надежде повернуть разговор в нужную сторону, прибавляет: – А где Луиза?

– Она еще в яслях. Я сейчас за ней пойду…

– Все в порядке?

– Нет.

Николя охватывает мерзкая дрожь. У него ощущение, что перед ним сейчас ситуация, которую он давно уже ждал. Сердце у него сжимается, но он подходит к ней ближе.

– Что случилось?

– Нам нужно поговорить, Николя.

Слова звучат отрывисто, угрожающе, и он говорит себе, что она обо всем узнала. Сейчас она скажет, что знает о том, что он встречается с другой девушкой. Девушкой из Сербии, которая живет рядом с Бобуром. И что он ей ответит? За долю секунды Николя пытается оценить ситуацию и продумать стратегию, но неспособен принять какое-либо решение, словно инстинкт самосохранения уже полностью утрачен, и только с лицемерным недоумением спрашивает, о чем пойдет речь.

Полин закуривает.

– Не знаю, как тебе сказать, Николя…

– Что?

Она поднимает на него глаза.

– Я кое-кого встретила.

Николя кажется, что он не расслышал.

– Прости, что?

– Я встретила другого.

– Ты хочешь сказать…

– Другого мужчину.

Он испытывает необыкновенное облегчение: он невиновен… И только потом осознает, что она ему только что сказала. Что? Он садится с ней рядом, но она отводит взгляд.

– Что ты сказала?

– Ты прекрасно слышал.

– Но когда?

Ее губы дрожат. История длится всего несколько недель (даже чуть меньше, чем несколько недель), но она больше не может держать это в себе. Николя не верит. Как она могла так с ним поступить? Он пытается напомнить себе, как сам оказался в объятиях Аны: после этого он не смеет упрекать ее. Какое право он имеет негодовать? Возможно, в этой истории вообще нет ничего серьезного. Он берет ее руки в свои и, сам того не сознавая, повторяет слова, услышанные днем раньше от Аны: «Все наладится. Вот увидишь. В конце концов, все будет хорошо».

Но Полин не произносит ни слова и только качает головой: нет, словно ничего нельзя уже изменить и это дело решенное.

 

28

Она много думала над ситуацией и хотела бы разойтись. Николя уже не возвращается к этому. Он ошеломлен тем, с какой быстротой Полин приняла решение. Она перечисляет ему конкретные проблемы, которые придется решать, с убивающим его хладнокровием.

Наконец, он прерывает ее:

– А он кто, этот парень?

– Какая разница?

– То есть как это – какая разница?

– Это человек, который будет обо мне заботиться.

Николя с трудом сглатывает. Он начинает понимать весь масштаб совершенной глупости. А почему не он, Николя, будет заботиться о ней? Почему он почти сбежал из дома? В панике он винит себя во всем, и претензии к себе все множатся. Но в глубине сердца, несмотря на всю растерянность и раздрай, его охватившие, он чувствует, что все не так плохо: с самого начала их отношений, если уж на то пошло, он страдал от своеобразной клаустрофобии чувств. Он знал, что неизбежно настанет день, когда он начнет ей изменять. И больше всего на свете боялся того дня, когда она увидит его настоящее лицо – не прикрытое маской, – лицо человека, полного сомнений, тревог и противоречивых мечтаний. И в конце концов освобождение пришло, но, правда, совершенно неожиданным образом. И день настал, но только вот это она явила свое истинное лицо, и, возможно, перед ним открылась неожиданная возможность выйти из этой ситуации бескровно. Он даже был в неплохом положении и к тому же свободен.

Вечером Полин попросила его постелить себе на диване, и опять Николя был поражен ее хладнокровием. И вот он уже сидит в гостиной в нижнем белье.

Он не может заснуть.

Ему страшно.

Он пытается представить, что его ждет. Где он будет жить? А этот человек, что же, будет воспитывать его дочь? А как знать, возможно, это и правда замечательный человек? А сам он закончит свои дни в полном одиночестве? Может быть, нужно встать, постучаться в дверь комнаты, где спит Полин, и на коленях умолять ее дать ему еще один шанс?

Окруженный ночной тишиной, он следит за тем, как свет от фар проезжающих под окном машин скользит по потолку, и этот загадочный танец теней возвращает его в детство; ему хочется заплакать и начать все сначала.

 

29

Сначала Николя не взял с собой все вещи: у него было чувство, что он еще вернется. И потом, откуда знать, что это не просто временная размолвка? И он собрал всего один чемодан. Но день проходил за днем, а ситуация все ухудшалась, они ругались, обижали друг друга, говорили вещи, которые сложно бывает забыть. И он стал понимать, что они, возможно, больше никогда не будут жить вместе.

Разве примирение не возможно?

Позвонила его мать и предложила ночевать у нее, но у него не хватило смелости. И он провел первые ночи у Пьера. Тоска прошла очень быстро: он думал о встрече с продюсером, которую отложил на десять дней, – эти десять дней показались ему бесконечными.

– Наконец, – поделился он как-то вечером с другом, – у меня появилось ощущение, что эта ситуация, хоть она и мучительна, начинает проясняться, и мне становится лучше. Я чувствую себя свободным, понимаешь. Я снова могу легко дышать…

Как-то он провел ночь с девушкой по имени Шарлотта. У нее красивые зеленые глаза и рыжие волосы.

В другой вечер, после занятий любовью с Аной, он получил от нее приглашение остаться на ночь. Она видела, что он колеблется, и поспешила его успокоить:

– Это ни к чему тебя не обязывает. Мы с тобой каждый сам по себе. Тебе нечего бояться.

Николя улыбнулся ей, он снова был поражен тем, как эта женщина умеет вести себя с ним. Это так не похоже на красивую, но утомительную торжественность Полин.

На стене Ана развесила фотографии. Николя, рассматривая их одну за другой, узнал ее совсем молоденькой, рядом с другой девушкой.

– Это Наталия, моя младшая сестра.

– Она живет во Франции?

– Она жила со мной одно время. Но потом вернулась в Белград.

На фотографиях сплошь незнакомые лица. Николя вдруг понимает, что ничего не знает о ее жизни. Даже само название города, Белград, означает для него нечто совершенно незнакомое.

– Тебе это покажется странным, – говорит он ей, – но я никогда не мог толком понять, что же произошло у тебя в стране.

Ана улыбается.

– На самом деле никто этого до конца не понял. Особенно во Франции.

– Почему ты так думаешь?

– Знаешь, я столько кошмарных вещей выслушала о сербах за то время, что живу здесь… Ну да ладно, теперь это дело прошлое.

Николя вспоминает, что видел по телевизору: убийства мирных жителей, экстрадиция местного населения, разрушенные города. Еще он вспомнил, как Милошевич предстал перед международным трибуналом в Гааге (Нидерланды). И конечно же, объявление о его смерти. Согласно официальной версии, он умер в камере от сердечного приступа, но часто повторялось предположение, что его отравили.

– А ты сама что обо всем этом думаешь?

Она пожимает плечами.

– Откуда мне знать? Но я склоняюсь к мысли об отравлении…

– Почему?

– Потому что это закон жизни. Ты всегда расплачиваешься за то, что сделал.

Николя вспоминает еще одну историю, но сомневается, рассказывать ли ее Ане: в 1894 году Иоганн Кубергер прогуливался вдоль реки Инн в Пассау (Германия). Вдруг он заметил в воде тонущего ребенка лет четырех и бросился в воду, чтобы спасти его. Еще немного, и ребенок бы погиб. Все в той маленькой деревне восхищались его мужеством. Кубергер увидел в этом происшествии волю Провидения и утвердился в убеждении, что создан для того, чтобы помогать ближним. Через несколько лет он стал священником. Только вот маленького мальчика, которого он спас из ледяных вод реки Инн, звали Адольф Гитлер.

Что бы произошло, если бы в тот день этот ребенок погиб? Возможно, судьба Европы не была бы столь трагична. Николя говорит себе, что этот акт милосердия фактически стал самым смертоносным и разрушительным поступком во всей истории человечества. Как же вообще быть уверенным в том, что следует делать в жизни, если даже такой благородный шаг может стать причиной неисчислимых бедствий? Если, даже ведомые лучшими из намерений, мы способны принести миру невиданное доселе зло, то как отличить добро от зла, хорошее от плохого?

Ему кажется, что он снова и снова слышит слова Аны: «Ты всегда расплачиваешься за то, что сделал». А он, за что в ответе он сам? Его охватывает острое чувство вины. Это из-за него Полин и Луиза не будут счастливы. В какой же момент он все упустил?

– Ты знаешь, неприятнее всего в этой истории, – Николя неожиданно меняет тему, – представлять, что Полин, возможно, будет жить вместе с этим типом…

– Каким типом?

– Ну, этим типом. Меня передергивает при одной мысли о том, что однажды он будет жить под одной крышей с Луизой…

– Но тебе придется с этим смириться, разве не так? – Ана подходит и целует его в затылок. А потом добавляет: – Он или другой, какая разница…

 

30

Зачем она ему сказала, что встретила другого? Не из чувства мести. Просто не могла придумать другого способа попросить его уйти. Похоронив Платона в садике, где играла ребенком, Полин поняла, что больше не любит Николя. Все чувства, которые она к нему испытывала, словно испарились. Она не могла этого объяснить. Вот и все.

В течение многих дней она спрашивала себя, что же теперь делать: она не могла решиться вот так просто разрушить все то, что они вместе построили. К тому же, возможно, она снова его полюбит? Но однажды утром, сама не зная почему, она ясно увидела, что больше не будет его любить никогда и что лучше разойтись, пока ситуация не стала совершенно невыносимой.

В тот день Николя приехал в Леваллуа, чтобы навестить Луизу. Молчание, царящее между ним и Полин, ужасно. Вот уже две недели, как они разошлись. Когда она спрашивает, где он сейчас живет, он отвечает после минутного колебания:

– У подруги…

Луиза удивленно смотрит на них, и Николя уже не хочется говорить жестокие слова.

– Сегодня утром она сделала первые шаги…

– Да ты что?

– Да. Два шага…

Николя целует дочь и поздравляет ее.

– Браво, любовь моя! Папа так тобой гордится!

Он прижимает ее к себе. Полин встает с дивана. Она уходит на часок, чтобы они побыли наедине.

– Ты не хочешь остаться? Может быть, для Луизы будет лучше, если мы будем втроем…

– Я не могу. У меня встреча.

Она надевает куртку и выходит из квартиры. Встреча? С кем? Николя снова начинает преследовать угрожающий образ другого мужчины, но он старается не думать об этом, находясь с дочерью. Он становится на четвереньки и играет с ней. Он с трудом сглатывает слюну. Скоро этот человек придет к ним сюда. Полин познакомит с ним Луизу, и она станет его падчерицей. Наверное, даже будет называть его папой. Он представляет себе мужчину в черном костюме – делового человека, одного из тех, что смотрят на вас свысока, потому что очень много зарабатывают. А если Луизе понравится этот человек с его костюмами? Чтобы прекратить свои страдания, он гонит эти образы прочь и поворачивается к дочери.

– Ну что ж, моя дорогая, ты не хочешь показать папе, как ты ходишь?

Он помогает ей встать на ножки. Луиза держится за край низкого столика. Он чувствует, что ей очень хочется сделать шаг и пересечь небольшое расстояние, отделяющее ее от кресла, но она словно застыла.

– Давай, моя хорошая… Папа смотрит…

Луиза поднимает правую ручку и тут же падает на пол. Николя улыбается и целует ее.

– Ничего страшного. Покажешь мне в следующий раз.

Он говорит себе, что теперь так все и будет: не находясь с ней вместе постоянно, не видя ее каждый день, он пропустит все важные этапы ее взросления, все самое главное пройдет мимо него, и он вынужден будет лишь смотреть со стороны на то, как она растет. И ради чего все это? При этой мысли его охватывает такое невыносимо горестное чувство, что Николя не может больше сдерживаться: пока он судорожно пытается найти погремушку, чтобы поиграть с дочерью, слезы сами начинают литься из глаз. Теперь и он чувствует, будто что-то внутри у него сломалось, и, не желая делать дочь свидетельницей этого грустного зрелища, встает и произносит, пытаясь придать голосу как можно больше равнодушия:

– Папа пойдет нальет себе водички на кухне…

Но едва он успевает дойти до двери, как его сотрясают рыдания, и слезы льются бесконечным потоком. Он зажмуривается и кусает ладонь, чтобы сдержать всхлипы. Мысль о том, что Луиза осталась одна в гостиной, помогает ему взять себя в руки. Он сморкается и вытирает лицо полотенцем. Глубоко дышит, а потом возвращается в комнату, спокойно улыбаясь. И снова встает на четвереньки. Дождь тихо стучит в окно. Он играет с дочкой, изо всех сил стараясь не плакать.

 

31

Вот уже несколько дней я безостановочно брожу по Парижу – зима уже окончательно позади – и замечаю огромное количество мужчин, катящих перед собой детские коляски. Они идут, опираясь на них, словно на костыли. И я говорю себе: «Смотри-ка, а может быть, это Николя…» В парке гуляют три женщины с маленькими детьми. Они сидят на лавочках, задумчивые, усталые… И я говорю себе: «Полин…» Это герои своего времени, и все они одиноки.

Я в последний раз вспоминаю первую речь Робера Шумана, в которой он впервые произносит слово «примирение». Есть и другой путь, он называется: прощение. И я спрашиваю себя, почему Полин и Николя, чьи проступки так ничтожны, на это неспособны. Без прощения обида и злость берут их в свои каменные объятия, и они больше не могут соединиться: легкость Николя превращается для Полин в предательство, так же как ее влюбленность и ожидания становятся для него западней. Она не понимает его страха быть изолированным от мира, а он не чувствует ее страха остаться одной. Ни разу они не пытаются увидеть истинное лицо друг друга и не делают ни одного шага навстречу. Ни слова, ни жеста – ничего, что называют заботой. А именно этому, между тем, нас учит история. Череда смертей, страдания и боль… Я думаю о Германии и Франции, о годах войны, сокрушавших нас. Потом наступает удивительный момент, когда посреди еще дымящихся пожарищ, залитых кровью, находится кто-то, способный протянуть другому руку. Этот человек герой. Он нашел силы преодолеть себя. Проявил удивительную способность прощать. И внезапно посреди колясочек и пустых скамеек эта способность кажется мне самым потрясающим человеческим качеством.

Но я уже не очень хорошо понимаю, о чем рассказываю. Образы больше не выстраиваются четко в моей голове, они наслаиваются друг на друга, и в конце концов звучит нечто вроде какой-то странной симфонии, ни темп которой, ни финальная тема больше от меня не зависят. Образы же – вот они: я вижу Робера Шумана, произносящего свою речь в защиту мира, я вижу, как Миттеран пожимает руку Колю в Вердене, я вижу Ионеско, сочиняющего последнее письмо папе римскому, и Чорана, с его сточной канавой. Я вижу Андре Бретона, который улыбается молоденькой девушке, и Викторию, раздевающуюся в гостиничном номере. Я вижу Мишеля Лейриса, склонившегося над письменным столом, и Бетховена, умирающего в одиночестве.

А еще я вижу Николя, который выходит из кафе, где он только что листал газету с объявлениями в надежде найти квартиру-студию с комнатой для ребенка. Теперь он неуверенно идет вперед по улице, словно солдат с какой-то бессмысленной войны, и я спрашиваю себя, о чем он думает. О встрече с продюсером?

Или же только об Ане, к которой вскоре присоединится в спальне и с которой будет заниматься любовью, пока еще есть время. Я не знаю, и я смотрю, как он уходит все дальше, пересекает бульвар Монпарнас, проходит мимо улицы Гранд Шомьер, мимо статуи Бальзака и красной крыши кафе «Ротонда», я смотрю, как его силуэт становится все меньше и меньше и наконец исчезает, поглощенный голубоватым светом вывесок кинотеатров…