1
22 сентября 1984 года Гельмут Коль и Франсуа Миттеран участвуют в Вердене в торжественной церемонии в память о жертвах Первой мировой войны. «Верден» – одно это слово заставляет содрогнуться от ужаса. Это одно из самых бесчеловечных сражений. Под градом снарядов мужчины, основной целью которых было попытаться выжить, действительно прошли там через ад.
Фронтовики говорили: «Идти в Верден – быть отправленным на бойню».
Над могилами семьдесят лет спустя перед аудиторией гостей, журналистов и зрителей исполняется французский гимн. Коль обращается к Миттерану, чья рука уже немного выдвинута вперед навстречу руке канцлера Германии – это несколько мгновений, которые окажутся бессмертными и в учебниках истории станут символом примирения между французами и немцами.
Я всегда поражался таланту некоторых политиков фабриковать исторические образы. Миттеран утверждал потом, что этот его жест был спонтанным, здесь отнюдь не было политического расчета: «Мы не говорили об этом вообще. Но, оказавшись перед гробом, инстинктивно, я это помню, я повернулся к нему и протянул ему руку. Его рука протянулась в то же самое время».
В тот день Марсельеза была чисто инструментальной. Таким образом, нельзя было услышать: «Пусть кровь врагов оросит наши пашни…» Нет. Там были только струнные и медные духовые для исполнения французского гимна.
Интересно, а что подумали бы все эти мертвые, будь у них возможность увидеть эту протянутую руку? Не показалась бы им их жертва еще более абсурдной? И почему, когда снаряды сыпались на Верден кошмарным дождем, никто не подумал протянуть другому руку?
Но разве эта церемония касалась их? Не была ли она предназначена только для живых? При взгляде на эти изображения мы в любом случае думаем совсем не о тех мертвых, а о мертвых Второй мировой войны, которые находятся рядом с нами и чьи стоны еще слышны нам в 1984 году. Миттеран берет руку Коля именно тогда, когда Коль хотел взять руку Миттерана, и это способ сказать всей Европе: «Теперь франко-немецкая пара стала крепкой. В ней не будет измен. Это на всю жизнь. Худшее позади, впереди только лучшее. Ничто не сможет их разъединить. Потому что они любят друг друга».
2
– У тебя был какой-то отсутствующий вид, – говорит Полин чуть позже. Николя отвечает ей фальшиво-удивленной улыбкой, как бы желая подчеркнуть, что она ошибается. Нет, вовсе нет. Он же не будет утверждать, что они были втроем в постели и что в своих мечтах третьей он всегда видел лицо Софи, этой молодой польки, с которой она его познакомила всего несколько дней назад.
Полин не стремится узнать больше. Уже прошло какое-то время, как она заметила, что он странный, но она объясняет эту отвлеченность его работой. Полин знает, что Николя заканчивает сценарий и что он сомневается в ценности того, что пишет. «После того, как он закончит, – говорит она себе, – все вернется на круги своя». И сегодня утром она нежно целует его перед тем, как захлопнуть за собой дверь. Николя, оставшись в одиночестве, идет на кухню, чтобы сделать себе кофе. Через окно ему видно серое пальто бульвара Монпарнас. Он не любит зиму.
Николя снова начинает думать о Софи. Об ужине, что она устроила у себя. Он в первый раз увидел ее и сразу же, в тот самый момент, как открыл дверь ее квартиры, был взволнован ее присутствием – по крайней мере, ее легким акцентом и ее манерой называть всех «мой дорогой». Хотя Софи и родилась в Кракове (Польша), она очень хорошо говорит по-французски: она уехала из своей страны в восемнадцать лет, чтобы продолжить учиться на переводчика в Париже. Она ненавидит Польшу: говорит, что это гомофобная и реакционная страна. Она предпочитает Францию, хотя много путешествовала по всей Европе, которая является царством переводчиков и, таким образом, как она сказала с улыбкой, всяких недоразумений. Полин встретилась с Софи на «круглом столе» по вопросам косметики, для которого та была нанята в качестве переводчицы: как Полин рассказала Николя, они провели три дня, беспрерывно хохоча. После этого они часто встречались в Париже, но всегда один на один, пока Полин не попросила его сопровождать ее на тот самый ужин.
– Мне было бы очень приятно, если бы вы познакомились, – сказала она. – Я обожаю эту девочку…
Николя согласился, и именно так несколько дней назад очутился в этой большой квартире на Трокадеро – на вечеринке, которая, как он сначала ошибочно думал, не будет представлять для него никакого интереса.
3
На вопрос Николя, давно ли она тут живет, Софи сразу сказала, что это не ее квартира: один из ее друзей, который никогда не был в Париже, одолжил ей ее бесплатно. Иногда они спали вместе, что намного удобнее, чем договор о найме жилья. Говоря об этом мужчине под изумленным взглядом Николя, она сказала: «Мой лучший друг».
Полин рассказала, что Софи пользуется большим успехом у мужчин – их привлекает не только ее красота, но и то, как она позволяет на себя смотреть. Софи не придает никакого значения условностям. По правде говоря, она очень боится, что ее примут за одну из тех девушек из Восточной Европы, что приезжают, чтобы найти себе во Франции мужа. Поэтому она взяла себе противоположный имидж: женщина немного дикая и лишенная корысти. Она говорит, например, что не хочет выходить замуж. «Я не верю в любовь, – объясняет она. – Что я хочу, так это быть свободной».
Полин очарована Софи.
– Ты не веришь в любовь? Это печально…
– Почему? Мне нравятся мужчины. И мужчины тоже любят меня. Они знают, что я не иду традиционными путями, и я их не отпугиваю… Почему же это печально? Я вот нахожу, что это довольно радостно.
– Я не знаю. Ты не надеешься встретить кого-то и построить с ним что-то?
– Честно? Нет, вовсе нет! – отвечает она со смехом, а потом спрашивает: – А вы, вы давно вместе?
– Два года, – отвечает Полин, поворачиваясь к Николя.
4
Надо было услышать это из уст Полин, чтобы понять, что на самом деле они вместе уже больше двух лет. Время летит, как комета. Что же произошло за эти два года?
Софи приютила у себя до конца месяца очень известного польского театрального режиссера: они не только были друзьями еще с лицейских времен, но он еще готовил спектакль, который должен был быть показан в Шайо, то есть практически напротив.
– Это будет большой спектакль об одной истории, что очаровывает меня в течение многих лет, – объявил он.
– Какой? – спросила Полин, когда Софи предложила им сесть за стол.
– История молодой польской женщины, матери двоих детей, беременной третьим, которая во время Второй мировой войны прятала у себя группу евреев. На нее донесла соседка. Узнав, что немцы вскоре за ней придут, она находит убежище у своего отца. Она понимает, что они ее найдут и она будет расстреляна. Но у нее двое детей, и еще этот третий, которого она носит под сердцем… Она упрашивает отца, своего последнего спасителя, чтобы тот сдался вместо нее. Жертва, которую она от него требует, огромна. Но это она делает не для себя, уточняет она, а ради ребенка, который должен родиться в ближайшее время. Отец не знает, что ей ответить, а немцы уже стучат в дверь. Во время допроса эсэсовец хочет точно знать, кто прятал евреев. Он обещает сохранить ей жизнь, если она выдаст имена предателей. Она последний раз оборачивается к отцу, умоляя его, но тот опускает глаза. Она понимает, что он не готов пожертвовать собой ради нее. В конце концов, ведь это она пошла на риск, а не он. Почему же он должен расплачиваться за других? Она ничего не говорит, кроме того, что она одна несет полную ответственность, и ее забирают немцы.
– Это ужасная история.
– Нет, – ответил режиссер. – Это польская история…
Затем он рассказал о концепции жертвоприношения. Это и будет темой его спектакля. Ради кого мы готовы отдать свою жизнь? Вот вопрос, которым он одержим. По его словам, это понятие полностью исчезло с нашей картины мира: мы – как отец в его истории. Мы с ужасом отворачиваемся от алтаря.
Слушая все это, Николя мысленно пытался раздеть Софи. Ему нравилась мысль о том, что его женщина дружит с такой симпатичной девушкой. Откуда она взялась? Какой была ее жизнь? Пришлось ли ей приносить жертвы, чтобы покинуть свою страну? И кроме того, почему она бежала? Было ли это на самом деле потому, как она сказала в начале вечера, что считала Польшу гомофобной и реакционной? Или тут дело в чем-то еще? Как узнать? История этой страны такая шероховатая. Это долина, населенная призраками: человеческие останки из лагерей постепенно воздействовали на землю, они послужили ей удобрением, и вот уже более шестидесяти лет там едят капусту с запахом смерти.
– Приятного аппетита, – сказала Софи, раздав своим гостям тарелки.
5
Родившийся во Франции в начале 80-х годов, Николя принадлежит к поколению, которое полностью прошло сквозь сети Истории: ни жертвы, ни палача, ни крови. Нет жертвы. Есть только царапины повседневной жизни – и в этом, пожалуй, заключается его драма.
Он говорит себе, например: «Я никогда не держал в руках оружия».
Единственные два исторических события, в которых он, как ему казалось, принимал участие, это:
а) падение Берлинской стены,
б) взрыв Всемирного торгового центра.
Но ему не пришлось принимать никаких серьезных решений, в отличие от этой молодой польской женщины, которая с риском для жизни прятала двадцать пять евреев, как ее отцу, который отказался жертвовать собой ради нее, или, в какой-то степени, как Софи, которая выросла при коммунизме и в один прекрасный день покинула свою страну по неясным причинам. Понятие жертвоприношения не имеет большого смысла для Николя. Мы больше не в ХХ веке.
Он смотрит вокруг себя – да, хорошо, Полин пожертвовала ради него своим котом.
6
– Два года? – переспросила Софи с широкой недоверчивой улыбкой, как будто речь шла о перформансе, на который она не чувствовала себя способной.
– Софи не верит в любовь… – прокомментировал режиссер.
– Почему?
– Потому что я смотрю вокруг себя. Ты думаешь, это заставляет поверить в любовь?
– Тогда во что ты веришь?
– Единственное, во что я верю, это удовольствие.
– Софи – пожирательница мужчин… – проговорила Полин, посмотрев на Николя, пытавшегося сохранить спокойствие.
– А?
– Пожирательница мужчин, спасибо… Я бы лучше сказала, что моя философия – гедонизм. Наслаждаться и доставлять наслаждение… Не делая больно. Ни себе, ни другим. Это моя единственная мораль. На самом деле, я думаю как мужчина…
– Ты уверена, что мужчины думают так же?
– А ты не уверена?
– Нет, – ответила Полин. – Я думаю, это зависит от мужчины.
– А ты что об этом думаешь?
– Я? – встрепенулся Николя.
– Да. Тебе не кажется, что все мужчины полигамны?
Он смущенно улыбнулся.
7
Если его улыбка и выглядит смущенной, то это потому, что данный вопрос мучает его все больше и больше. Он любит Полин. Но может ли мужчина быть сексуально удовлетворен одной женщиной? Иногда он чувствует, что это означало бы отречься от мира, и поэтому немного и от жизни. Он не может солгать: сколько раз в день при виде девушек на улице говорит себе: «Я отдал бы все, чтобы заняться с ней сексом…»? Мир пытает нас своими обещаниями чувственности. И из этой проблемы он не видит никакого реального выхода; возможности не безграничны, и Николя, хороший сценарист, составляет список.
1. Романтический сценарий.
Это значит – жить в иллюзии вечной любви. Этот сценарий категорически исключает понятие измены. Риск, очевидно, состоит в том, чтобы очнуться под конец жизни лишенным всех чувственных возможностей и сказать себе: «Какой же я был дурак…» Побочные эффекты: разочарование, желание читать мораль другим, ханжество всех разновидностей, нестабильное настроение.
2. Сентиментальный сценарий.
Это сценарий витиеватый: он спасает любовь любовью. Человек, о котором идет речь, хороший мальчик. Он любил свою жену в течение многих лет, и вот, он этого не ожидал, на него сваливается… Неужели он и в самом деле виноват? Чтобы оправдать себя, по крайней мере, в собственных глазах, он играет комедию любви. «Я влюблен», – пускает он слезу перед друзьями, отмечая, что эта красивая секретарша гораздо более чувственна, чем его жена (к которой он до сих пор испытывает «бесконечную нежность»). Он разводится и женится во второй раз. Для него, как говорил Рот, неверность является «вербовкой новой жены».
3. Патетический сценарий.
Он заключается в том, чтобы изменять и тут же испытывать сожаление. Человек, о котором идет речь, будет бросаться к ногам своей жены, умоляя ее о прощении. Он будет влюблен в нее еще больше, станет презираем ею, и чувство вины сделается новой питательной средой для его любви, когда лояльность будет восстановлена. Цена: стыд и уродство.
4. Буржуазный сценарий.
Он включает в себя элемент постоянного сокрытия. Это ситуация компромисса, которая зарекомендовала себя еще в XIX и XX веках, но все это годится лишь до того дня, когда из-за грубой ошибки вдруг возникает правда. В зависимости от психологии женщины исход этого сценария может варьироваться от немедленного разрыва отношений до безразличия и, таким образом, до молчаливого возобновления ситуации.
Николя вздыхает: каждый из этих сценариев вызывает у него тошноту.
8
Но эти вопросы – специфичны ли они для мужчин, как, похоже, предполагает Софи? Насколько он может судить, проблема одинакова для всех. Так почему же он чувствует, что Полин это чуждо? Слушая рассказы Софи о ее многочисленных приключениях, Полин ей не верит. Она даже чувствует некоторое волнение – из-за безликого множества, – но знает, что не создана для этого. Полин слишком сентиментальна и не рассматривает секс иначе, чем подтверждение любви. Ее мечты состоят в другом: закрывая глаза, она представляет себе, что стареет рядом с Николя. В любом случае, именно это она сказала ему несколько дней назад, во время прогулки по берегу Сены. Она уже видела себя с седыми волосами, с морщинистой кожей, под руку с человеком, которого любит, и это видение казалось ей замечательным.
– На мой взгляд, ты будешь очень хорошим старичком, – добавила она с мягкой улыбкой. Какое-то мгновение он ненавидел ее за эту фразу; он уже видел себя, как эти погибшие под Верденом: удрученным бессмысленностью жертвы.
Ранее в тот же день, когда она готовилась к ужину, Полин наткнулась среди своих вещей на синтетический парик, о существовании которого она и забыла. И тут же к ней вернулось воспоминание о вечере, для которого она была вынуждена поменять облик. Их было много, таких вечеров, когда надо было носить этот парик: розовый, почти флуоресцентный, подстриженный под каре, с большой челкой, в стиле кабаре. Что они праздновали тогда? Диплом? Или конец первого года? Она не была уверена.
Стоя перед зеркалом, Полин не смогла не примерить этот парик и была удивлена метаморфозе, произошедшей у нее на глазах: у нее возникло ощущение, что она другая женщина. Более того, появившийся у нее за спиной Николя ее даже не узнал. Она повернулась к нему, и улыбка осветила ее лицо.
– Видел, что я нашла?
Она была красива, но эта красота имела соблазнительный оттенок порока: искусственный парик придал ей неожиданный эротический вид. Он даже подошел к ней, охваченный порывом, которого от себя не ожидал, встал на колени перед ней и расстегнул ей юбку.
– Что ты делаешь?
У него было чувство, что он увидел ее в первый раз. Этот парик вдруг открыл ему, что любая женщина может быть другой. Он стянул ее белые трусики вниз по ногам. Появился ее лобок, пахнущий осенью. Он почувствовал его, а затем лизнул.
– Я не знала, что парик может произвести на тебя такое впечатление, – сказала она чуть позже с веселой улыбкой, но и с недоумением, как будто она впервые поняла, что он мог бы точно так же переспать и с другой женщиной.
9
Он по-прежнему стоит на кухне, прижавшись лбом к оконному стеклу, и думает о том ужине. В принципе, свобода, с которой Софи говорила о гедонизме, дестабилизировала его. С такой женщиной он хотел бы жить. Он любит Полин, но она ставит любовь так высоко, что у него порой начинается головокружение. С Софи он был бы счастлив.
Чтобы изгнать противоречивые мысли, Николя пытается вспомнить первые несколько месяцев своей истории с Полин, какие-то картинки (их первая поездка в Италию, их переезд в эту квартиру, ночь в Шартре, некоторые радостные моменты). Эти образы объединяются в целое, которое можно было бы назвать началом, но у него возникает ощущение, что теперь все это где-то позади.
Николя берет чашку с кофе, переходит в свой небольшой кабинет и включает компьютер. Ему нечего делать в течение дня, кроме как писать. Чтобы набраться мужества, он рассматривает афишу «Путешествия в Италию», которую Полин подарила ему на день рождения. Этот фильм в свое время сильно воздействовал на новое поколение. Трюффо считал, что это был первый современный фильм, Риветт увидел в нем важное произведение, поэтому он – «репрезентация своего времени». Николя тоже хотел бы сделать фильм, о котором сказали бы нечто подобное. Но для этого надо было прочувствовать, глубоко прочувствовать, что же характеризует эпоху, в которую великая лотерея Истории произвела его на свет.
Он снова думает о Чоране, про которого Полин рассказала ему несколько дней назад. Вот уже несколько лет она испытывает страсть к Румынии. У нее была возможность съездить туда по работе, и она с тех пор считает, без всяких на то оснований, что Бухарест – один из красивейших городов в Европе. Чоран, в свою очередь, хотя и учился в Бухаресте, провел большую часть своей жизни в Париже. Однажды вечером – история, видимо, происходила в 80-е годы – Клод Галлимар пригласил его на ужин с несколькими писателями (в том числе с Миланом Кундерой и Филиппом Соллерсом). Чоран очень пессимистичный автор, но в жизни он был довольно приятным человеком, и часто, как это ни парадоксально, к нему обращались в поисках утешения. Складывается впечатление, что он тратил время, рекомендуя в своих книгах самоубийство, но не приветствовал этого в жизни. В любом случае автор книги «На вершинах отчаяния» не имел репутации неприятного гостя. В тот вечер, однако, перед всеми гостями Галлимара он не произнес ни слова. Ни во время закуски. Ни за основным блюдом. И пришлось ждать десерта, пока он наконец взял слово.
– Во всяком случае, – сказал он без всякого предисловия, – самое важное событие второй половины ХХ века – это…
Все были удивлены его словам и замолкли, чтобы услышать продолжение. Да? Что такое? Деколонизация? Сексуальное освобождение? Торжество капитализма? Начало фразы действительно заставляло узнать об этом больше… Но Чоран взял паузу. Он откашлялся в поиске слов, а потом заявил:
– Да, самое важное событие второй половины ХХ века – постепенное сужение тротуаров.
Все улыбнулись, немного смущенные, словно это шутка. Как можно серьезно рассматривать сужение тротуаров в качестве самого важного события второй половины ХХ века? И все же, если оглянуться назад, это преобразование повлияло на нашу повседневную жизнь более непосредственно, чем большинство крупных событий, про которые мы спешим сказать, что они формируют Историю.
Стены падают, башни рушатся, но в какой степени эти события изменяют нашу жизнь? Напротив, с сужением тротуаров наша мечтательность нарушается глубочайшим образом. Если мы больше не можем прогуливаться, то и не можем смотреть на мир, как раньше, и наше отношение ко времени, как и к прогулке, к любви или к красоте, необратимо изменяется. Вот что наверняка хотел сказать Чоран в тот вечер: самые глубокие изменения эпохи не обязательно самые зрелищные, они часто прячутся в тени тривиальных вещей.
Чтобы создать произведение «репрезентацией своего времени», надо бы спросить себя, что является наиболее важным событием начала XXI века. Может быть, это просто, как предложил в тот вечер режиссер, постепенное исчезновение понятия жертвенности?
10
Пока постановщик рассказывал свои польские истории, Николя отметил, что Софи явно думает о чем-то другом. А ведь речь шла о ее стране, о ее прошлом, но она, казалось, отсутствовала. Все это поняли, и ей пришлось оправдываться, причем весьма странным образом:
– Вы знаете, нас учили в полном отрицании. Я не знаю, можете ли вы себе представить, но когда я ходила в школу, на уроках истории у нас не было упоминаний Холокоста. Он не существовал. Потому что все в этой стране были заинтересованы в замалчивании правды. И я не говорю о 50-х годах, я имею в виду 90-е! Поэтому, естественно, узнав об этих событиях, я, как и все мое поколение, увлеклась этим. Мне даже снились кошмары по ночам. А потом вдруг я решила, что это была не моя жизнь. Я захотела начать с нуля. Без памяти…
Напротив, Кшиштоф был одержим исторической правдой, и все его спектакли вращались вокруг подобных тем: чувство вины, убийство, кровь, жертвенность… Софи думала, что бесполезно повторять до бесконечности одно и то же; она предпочитала счастье. «Мой способ сопротивления, – говорила она, – наслаждаться жизнью!» Она этим пользовалась – возможно, даже чрезмерно. Несколько дней назад одна женщина явилась к Софи домой, чтобы дать ей пощечину и предупредить, чтобы она не смела больше вертеться вокруг ее мужа. «Вы понимаете? Как будто это моя ошибка…» В этом случае речь шла о человеке, с которым Софи встречалась время от времени, без каких-либо последствий. По ее словам, у его жены не было причин для ревности. И еще меньше – для насилия. Почему же она не понимает, что такие отношения не несут для нее никакой опасности?
Николя был очарован Софи. Он говорил себе: «Она и я, мы говорим на одном языке».
И вот он встает из-за своего стола, его голова полна разными мыслями, и направляется в гостиную. Полин там оставила свой красный блокнот, в котором она записывает координаты всех своих друзей. Адрес Софи должен там быть. Николя выбирает момент, чтобы отправить ей эсэмэс. Согласится ли она тайно увидеться с ним?
«Я мечтаю о тебе», – написал он. «Ах, вот как? Я не была слишком злой, по крайней мере…» – «Нет, нет. Напротив». – «Но я была не слишком любезна?»
Николя вдруг выходит из задумчивости, напуганный чудовищностью своего поступка. Как он может думать о подобных вещах? Он с удивительной быстротой хватает стационарный телефон и звонит Полин на работу. Она берет трубку после первого же звонка, но не может с ним говорить: она не одна, и ей нужно решить одну неотложную проблему. Что он хочет сказать? Ничего серьезного?
Нет, нет. Ничего серьезного. Он просто хотел ей сказать, что любит ее.
Николя чувствует, как она улыбается на другом конце провода.
– Я тоже, – отвечает она шепотом и вешает трубку.
11
Людвик Заменгоф был офтальмологом из Белостока (Польша). В конце XIX века, отметив для себя, что напряженность в отношениях между общинами в основном связана с тем, что не существует одного языка, он решил изобрести нейтральное средство коммуникации, способное улучшить понимание между людьми. Более десяти лет он работал над созданием нового языка, который назвал «эсперанто».
Затем Заменгоф опубликовал Unua Libro, первую грамматику этого международного языка, смеси из всех европейских языков, а позднее доказал, что этот язык – один из самых простых для изучения. Нужно понимать, что в то время Польша не существовала как государство: она была разделена между Австрией, Пруссией и Россией. В Белостоке, таким образом, жили поляки, русские, немцы и евреи – комбинация, мало способствующая социальному миру. Наблюдая напряженность между разными народами, Заменгоф решил изобрести язык, на котором говорили бы все и который, будучи ничьим, мог бы стать языком для всех.
Ему было девятнадцать лет, когда он начал одновременно с обучением медицине составлять грамматику эсперанто. После первых публикаций на эту тему, несколько лет спустя, его проект стал известен, и Толстой даже послал ему хвалебное письмо. Несмотря на царскую цензуру, общества эсперанто стали создаваться по всей Европе, а в 1905 году прошел Первый международный конгресс по эсперанто в Булонь-сюр-Мер (Франция). Можно себе представить наэлектризованную атмосферу этой конференции. Там собрались утописты из всех европейских стран, которые искренне верили, что через пару поколений все будут говорить на этом языке и люди избавятся от своих убийственных позывов.
Заменгоф выступил на конгрессе с речью. Там же в зале сидела его беременная жена. Она гордилась им. Он говорил о братстве, о согласии и мире. Публика ему страстно аплодировала. А через десять лет началась Первая мировая война.
Заменгоф умер в 1917 году, именно тогда, когда пал царь и Ленин поехал в своем бронепоезде через всю Европу в Петроград. Но это не стало концом эсперанто. У Заменгофа было трое детей: мальчик и две девочки. Они выучили язык и продвигали его, читая лекции по всей Европе. А потом пришло время Сталина и Гитлера: и тот, и другой опасались этой истории с международным языком. Гитлер даже написал в Майн Кампф, что эсперанто – «язык еврейского заговора». И вновь Польша исчезла с мировой карты, сожранная на западе Германией, а на востоке – Россией, а гестапо получило приказ заняться семейством Заменгофа. Сын был расстрелян в январе 1940 года, а две его сестры умерли два года спустя в Треблинке.
12
Но говорить на одном языке – достаточно ли этого для того, чтобы избежать недоразумений? В тот день Николя был в кафе на бульваре Монпарнас, пил пиво. Опираясь на цинковую поверхность стойки бара, под отсутствующим взглядом владельца он изображал персонажа фильма прошлого века. Накануне он закончил свой сценарий и сначала почувствовал было большую радость, но она быстро сменилась еще большей озабоченностью. Он не знает, чего стоит его работа, а ведь он так давно говорил (Полин, своим друзьям и в итоге всему миру), что не может позволить себе написать что-то посредственное.
Он оставил сценарий на журнальном столике в гостиной и вышел на прогулку. На самом деле он сразу же вошел в кафе и принялся ждать. Полин наверняка все прочитала, и он уже жалеет о некоторых страницах, о некоторых возможностях. Например, почему он назвал своего героя Николя? Не подумает ли она, что он говорит в этом фильме о себе? А если он говорит о себе, то и о ней тоже? Полин умная женщина. Он сумеет отличить правду от вымысла. Нет? Но если… Посмотрите на женщин Пикассо (Испания). Нравилось ли им, что он изображал их с кривым носом? Они знали, что искусство никогда не дает точного воспроизведения действительности, что оно намеренно ее искажает. Именно эта разница и придает ему интерес. Ни одна женщина не приходила к Пикассо, я это точно знаю, чтобы сказать: «Так вот, Пабло, как ты меня видишь? Рот весь навыворот? А что это за грудь, что растет откуда-то из спины? И это ребро вместо носа? Ты думаешь, что я так уродлива, это правда? Во всяком случае, я не знаю, как ты можешь об этом знать, ведь ты на меня даже не смотришь! Да, ты на меня больше не смотришь! В противном случае ты бы не сделал мне такую плоскую голову! И ногу, выходящую из лопаток! Посмотри, как я выгляжу на твоих картинах! Что подумают люди? Что я – чудовище… Да, именно так они и скажут, Пабло, и все это из-за тебя, и я тебя ненавижу, и я ухожу!»
В начале вечера Николя мужественно толкает дверь своей квартиры. Полин на кухне разговаривает по телефону. Николя хмурится: это плохой знак… Она могла бы повесить трубку. Он идет в ванную, чтобы почистить зубы. Издалека он слышит разговор Полин. Ей наверняка не понравился сценарий. Он идет в комнату и ложится на кровать. Почему Полин не приходит к нему? Он ее знает, она может поговорить с ним искренне, сделать критический разбор его работы, но зачем ей эта пытка, зачем заставлять его ждать? В любом случае, она ничего не понимает в кино.
Проходит полчаса, прежде чем она входит в комнату.
– Что ты делаешь? Ты не готов?
Николя смотрит на нее, не понимая, о чем она говорит.
– Мы ужинаем у Себастьена сегодня вечером.
– Впервые слышу…
– Как это – впервые слышу? Я же сказала тебе вчера.
– Мне очень жаль, но ты ничего не говорила.
– Конечно, я тебе говорила.
Хоть он и начинает вспоминать, что на самом деле она ему говорила про этот ужин, Николя слишком ранен ее молчанием, а потому настаивает:
– Я уверяю тебя, что ты ничего не сказала мне об этом ужине!
– Хорошо. Но поторопись, нам нужно выходить менее чем через полчаса…
– Что-то не так? – спрашивает Полин, когда они садятся в такси.
– Тебе так кажется?
Она делает вид, что не понимает.
– О чем ты говоришь? – настаивает Полин.
Действительно, она не понимает.
– Я говорю о своем сценарии. Я работал над ним в течение многих месяцев.
– Да, я знаю. И что?
– И что? Я только что дал его тебе. И мне бы хотелось, чтобы ты сказала мне хотя бы одно слово. Только одно слово. Даже если оно неприятное…
– Но я его еще не читала!
– Ты его не читала?
– Нет… Ты мне дал его недавно, я не успела.
– Ты не успела? У тебя был целый день…
– Мне нужно было решить множество проблем. Почему ты говоришь со мной в таком тоне? Я прочитаю его, этот твой сценарий. Я начну его читать завтра.
– Мы не спешим… Ты можешь прочитать его на следующей неделе, если тебе так удобно… Или этим летом.
– Ты зануда, Николя! Почему ты так агрессивен? Ты очень хорошо знаешь, что я действительно хочу прочитать то, что ты написал…
– Не похоже…
– Перестань, пожалуйста… Ты очень хорошо знаешь. Просто я пока не нашла времени.
– Я понимаю, у тебя свои приоритеты…
– Слушай, ты потратил девять месяцев, чтобы написать, и у меня есть право на двадцать четыре часа, чтобы прочитать, не так ли?
Такси останавливается по указанному адресу. Полин собирается выходить.
– Вы можете оставить счетчик включенным, – говорит Николя водителю.
– Почему? Что ты делаешь?
– Я не собираюсь ужинать с твоими друзьями. Я возвращаюсь домой.
– Почему? Прекрати…
– Прекратить что? Я тебе говорю, что возвращаюсь.
Полин хлопает дверью и называет водителю их адрес. Возвращение на круги своя. Но Николя уже сожалеет о своем поведении. Он закрывает глаза и представляет, как останавливает такси, как бежит за ней, вбегает в лифт, пока двери не успели закрыться. Она будет там, перед ним, с надеждой в глазах, и он ей просто скажет: «Прости, мне очень жаль, я слишком много выпил и стал каким-то нервным… Я так боюсь тебя разочаровать…» И они обнимутся, и она скажет: «Я прочитаю его ночью. Я уверена, что там все очень здорово…»
13
Воодушевленный Полин, которая действительно нашла сценарий «очень красивым», хотя немного «странным по форме», Николя посылает его нескольким продюсерам, скрестив при этом пальцы. Он уже представляет себе, как будет убеждать главную актрису изменить прическу. Но проходят недели, а ответа нет, и он начинает понимать, что все будет сложнее, чем ему думалось; и вот он уже впал в отчаяние, и Полин не знает, что ему и сказать.
В конце концов продюсер звонит – он, хотел бы поговорить с Николя «как можно скорее», и они договариваются о встрече. Николя не верит своим ушам. «Вот оно! – говорит он себе. – Вот оно!» В тот же вечер он приглашает Полин поужинать и повторяет ей по меньшей мере десять раз, что любит ее. Она в восторге от его энтузиазма и одаривает его долгим поцелуем на выходе из кафе «Ротонда».
– Ты меня бросишь, когда сделаешь свой фильм и тебя начнут донимать актрисы?
– Перестань говорить ерунду…
– Ты меня бросишь?
Офис продюсера по имени Жан Мейер расположен рядом с площадью Республики. Николя прибыл в этот квартал за час до указанного времени. Когда он наконец позвонил в дверь продюсера, появилась улыбчивая молодая женщина, которая попросила Николя следовать за ней. Он был напряжен как никогда. В конце длинного коридора его ждал Жан Мейер с распростертыми объятиями. Он читал его сценарий – в этом не оставалось никаких сомнений, Николя умеет писать диалоги! Вот поэтому-то он и подумал о нем. Вот. В настоящее время Мейер работает над проектом, в который очень верит, и он хочет предложить Николя писать диалоги. Николя немного удивлен – он не ожидал такого рода предложения и пытается вернуть разговор к своему сценарию, но продюсер все время талдычит о собственном треклятом проекте.
– Это анимационный фильм! – говорит он, словно объявляет великую новость. – Фильм о войне, которая ведется в Париже между чайками и голубями…
– Простите?
– Вы не заметили, что в Париже появляется все больше и больше чаек?
– Э-э… нет.
– Их все больше и больше. Это факт. Они прилетают из Гавра. Они следуют за баржами и оказываются, как дуры, в Париже. Но Париж – территория голубей! Я не знаю, известно ли вам, но эти два вида животных не переносят друг друга…
– Нет, я… я этого не знаю.
– Все очень просто: они не прекращают борьбу… Это война! Отсюда и идея. Герой – чайка, но серая. В Гавре все смеются над ней, потому что она неправильного цвета. Она чувствует себя иной. И, чтобы завоевать доверие своих друзей, она решает следовать за баржей, насколько это возможно, несмотря на запрет родителей, и именно так она оказывается…
– В Париже.
– Вот именно! Ты все понял! А там, неизбежно, так как она серая, голуби принимают ее за свою, и она проникает в их общество. Все восхищаются ею, потому что она очень быстро летает. Вот так все и идет, а потом она встречает голубя и влюбляется и так далее. Чуешь, в чем фишка? Мне хотелось бы, чтобы это было своего рода Ромео и Джульетта, но о голубях…
– Но это будет для детей? – раздраженно спрашивает Николя.
– Не только. Скажем, это будет семейный фильм. Ну, что скажешь? Мне нужен такой человек, как ты, чтобы написать эту историю…
– А мой сценарий? Вы его читали?
– Да.
– И он вам понравился?
– Очень. Но мы не сможем его финансировать. Это кино из прошлого века. Теперь все по-другому: нам нужны реальные истории… С началом, серединой и концом.
Выходя со встречи, Николя не знает, что и думать. Он в депрессии, как будто кто-то растоптал его последнюю мечту, но при этом не может разобраться в своих чувствах: в конце концов, в первый раз ему предлагают заплатить за то, чтобы он написал историю. Не следует ли сказать себе, что это следующий шаг вперед? Он долго идет по Парижу, и хотя кварталы ему очень хорошо знакомы, он чувствует себя полностью потерянным.
14
В тот вечер Полин уехала на два дня по работе в Мадрид (Испания), и Николя пошел один на день рождения к подруге, в отель на площади Пигаль. Когда он заказывал себе в баре бокал вина, чья-то рука опустилась ему на плечо: он обернулся и увидел молодую брюнетку, но не узнал ее. Она засмеялась и сказала, что коротко постригла волосы, вероятно, именно поэтому он ее и не признал. Виктория. Они учились вместе в лицее и с тех пор виделись лишь один или два раза. Виктория? Ах, да! Как она? Она рассказала, что пришла фотографироваться и спустилась на минутку, чтобы отдохнуть (фотограф спорит со своим помощником по поводу света, а ей захотелось сигаретку).
– Ты работаешь моделью? – поинтересовался Николя, не особо в это веря. Она улыбнулась – знала, что на самом деле не соответствует образу девушки, позирующей фотографам, к тому же она занимается этим очень редко, большую часть времени работает в художественной галерее. Но ей случается, когда появляется такая возможность, фотографироваться, да. Несмотря на ее округлости, а точнее – благодаря им: это рекламная кампания нижнего белья.
– Да? Супер! – комментирует Николя, не находя ничего другого в ответ, и мгновенно пытается представить ее в трусиках в гостиничном номере.
Они на миг остаются лицом к лицу, потом она говорит, что должна идти. Они целуются, и Виктория направляется к выходу, держа сигарету в руке. Николя возвращается на праздник, смешавшись со своими друзьями, но не может забыть это появление. Тем более что через час или два получает эсэмэску: «Все еще там? Когда освобождаешься? Стаканчик?»
Он задается вопросом, как она узнала его номер телефона. Он остается на минуту без движения перед своим мобильником, мигающим и сигнализирующим, что пришло сообщение.
Он: «Почему бы и нет?»
Она: «Мы заканчиваем. Ты присоединишься ко мне?»
Он: «Где?»
Она: «Номер 201. Целую».
15
Николя теперь походит на тайного агента. Он крадется вдоль стены, чтобы незамеченным уйти с дня рождения, а потом осторожно устремляется к лестнице. Его сердце колотится, что доказывает две вещи: он жив, и он осознает, что совершает глупость. Он поднимается на второй этаж, еще не зная, что его ожидает: в конце концов, он идет просто выпить по стаканчику.
Дверь в 201-й номер открыта. Николя робко стучит, и какой-то мужчина ему открывает.
– Мы только что закончили, – говорит он.
Виктория в трусиках, прикрывает грудь рукой. Она говорит:
– Ах, ты здесь? Познакомься, это Батист. Николя. Друг. Выпьешь что-нибудь? Угощайся, а я пока оденусь…
На маленьком столике стоит уже открытая бутылка шампанского. Виктория исчезает в ванной комнате, и Николя остается один с фотографом. У него появляется желание уйти, но он погружается в чтение электронной почты на мобильнике, ожидая, пока фотограф закончит собирать свое оборудование.
– Обычно у меня есть помощник, – объясняет тот.
– Вот как?
– Да… Но мы поругались.
– Ах?
– Из-за света. Ничего интересного…
– Я понимаю.
– А ты, ты в искусстве?
– Э-э… да и нет. Я сценарист…
Николя ожидает, что фотограф поинтересуется, над каким проектом он в настоящее время работает. Станет ли он объяснять ему про войну, разделившую голубей и чаек? Доверит ли ему проблему раздвоения личности, разрушающую изнутри его главного героя, серую чайку? А как насчет душераздирающей истории любви между двумя птицами, в то время как ничто не предрасполагает их друг к другу? К счастью, фотограф лишь кивает и не задает вопросов.
Виктория наконец появляется, и фотограф объявляет, что должен идти. Следует поцелуй, и Виктория с Николя остаются одни в 201-м номере.
– Все в порядке? Я не слишком долго?
– Нет, нет…
Она не особенно одета, просто набросила белый халат. Почему же на это потребовалось так много времени?
– Мне было интересно, поднимешься ли ты… – начинает Виктория.
– Мне тоже.
– Но в конце концов ты здесь.
– Да.
– И я тоже. Я здесь.
– Это безумие.
Они улыбаются. Николя чувствует себя хорошо, но ему не очень удобно.
– Давненько мы, а?
– Да. Ты не пьешь?
– Нет, спасибо. Мне не нравится шампанское…
– Да? Ты не возражаешь, если я налью себе бокал?
Виктория направляется к ведерку и, когда проходит мимо Николя, их колени соприкасаются. Затем он спрашивает, как Виктория узнала его номер телефона, она в ответ просто пожимает плечами, а потом добавляет: «Это было нетрудно… Я спросила у Сильвена. Он сказал, что вы как-то виделись…»
Наконец, и Николя берет себе бокал шампанского.
– Так что же это за фотосессия?
– Говорю тебе, это реклама.
– В самом деле?
– Да. Реклама нижнего белья.
Она сидит в кресле напротив него, скрестив ноги. Николя пытается сохранять спокойствие и отпивает глоток игристого.
– Сегодня они заставили меня надевать невозможные вещи…
– В самом деле? Как это?
– Хочешь увидеть? – спрашивает она.
16
Выходя из отеля, Николя, мучаясь чувством вины, сразу же посылает эсэмэску Полин: «Тебе повезло, что ты в Мадриде, здесь не прекращается дождь. День рождения Мари был никакой. Я возвращаюсь домой. Целую». Но когда он садится в такси, его нога скользит по тротуару. Дождевая вода образует крошечный ручей, и нога его сдерживает. Является ли это знаком?
Пока такси везет Николя домой, он снова как бы просматривает фильм сегодняшнего вечера и говорит себе, что мир сильно изменился с того момента, когда люди получили мобильные телефоны. Еще десять лет назад он никогда бы не оказался в этом номере с Викторией, и даже если бы они чувствовали желание, то не пошли бы навстречу друг другу. Конечно, смелость – не новый элемент в истории человечества, и желание всегда умело найти способ быть услышанным. Но этот способ никогда не был столь доступным, и, следовательно, человек никогда не подвергался соблазнам столь часто. Это микроскопическое изменение, к которому все очень быстро привыкли, но у него очень серьезные последствия для повседневной жизни: заигрывание стало теперь технологией.
А не это ли самое важное событие начала XXI века? Можно было бы, конечно, рассматривать это в качестве дополнительного оборудования, связывая его с долгой историей технологических и бытовых товаров (которая включает в себя также холодильники, телевидение, стиральные машины…). Но нет, это не так: с этого момента все изменилось – даже значение слов. С тех пор как появились мобильники, мы и говорить стали по-другому, и любить тоже, и встречаться, и расставаться. Двадцать первый век начался не 11 сентября 2001 года, как мы часто слышим и как пишут в книгах по истории, но именно в тот момент, когда, один за другим, мы стали входить в магазины, чтобы купить себе первые мобильники. Именно тогда мы в первый раз в один миг оказались в новом веке и, следовательно, вошли в него в индивидуальном порядке.
Что касается Николя, то он очень хорошо помнит, как вошел в XXI век – во второй половине дня в октябре 2001 года, на улице де Ренн, примерно в 17 часов. Это был маленький серый аппарат «Сони» с виброзвонком. Николя был очень доволен и понятия не имел, что это повлечет за собой.
17
А это повлекло за собой следующее: через несколько дней, когда Полин захотела посмотреть фото, которое он сделал своим телефоном, то случайно наткнулась на короткую переписку Николя с Викторией («Стаканчик?» – «Почему бы и нет?» – «Ты присоединишься ко мне?» – «Где?» – «Номер 201. Целую».).
Полин едва осмелится поверить. Николя, выйдя с кухни, увидит ее, бледную и застывшую. Он поймет, что она увидела то, чего не должна была видеть, и бросится к своему телефону.
– Что это такое? – спросила Полин.
– Ничего.
– Как это ничего?
Она выхватила телефон из его рук и прочитала вслух. И это не переписка Элоизы и Абеляра.
Николя клялся, что ничего не было и что она должна сначала выслушать его, а не бросаться в какие-то тенденциозные интерпретации.
– Я тебя слушаю, – произнесла Полин, пытаясь успокоиться.
Николя не отрицал, что у него был этот обмен эсэмэсками с девушкой по имени Виктория. Это подруга, которую он не видел в течение длительного времени. Она организовала вечеринку в одном из номеров отеля в тот вечер, когда он пошел на день рождения Мари. Когда они случайно встретились в холле, она предложила ему выпить с ее друзьями, а позже послала ему эти сообщения.
– А что было потом?
– Потом я поднялся в их номер, так как день рождения Мари был никакой, и да, я выпил с ними стаканчик. Но я там никого не знал и быстро ушел.
– И ты хочешь, чтобы я тебе поверила?
– Да.
Николя умоляет поверить ему: Полин должна знать, как он ее любит и насколько ужасно то, что она не верит ему, и, наконец, черт возьми, она не может на все наплевать из-за каких-то трех эсэмэсок! И буря проходит стороной. Но теперь Полин охвачена сомнениями. Что же все-таки произошло в 201-м номере? На следующий день она обедает с Софи и рассказывает ей о ссоре.
– Ты должна бы попросить у него прощения, – отвечает ей Софи.
– Прощения?
– Да. В общем-то, ты суешь нос в его дела…
– Я никуда не совала нос! Я случайно на это наткнулась!
– В любом случае, он всегда с тобой, разве нет? Он тебя любит? Так что же еще?
– Я уверена, что он спал с этой девушкой… Я в этом уверена.
– Этому нет никаких доказательств.
– По глазам видно…
– Даже если и так, никакой трагедии в этом нет.
– Для тебя, может быть, и нет. Но можешь ты понять – я чувствую, будто меня предали…
– Нет, Полин, не предали. Вот если бы он бросил тебя ради этой девицы, тогда да. Или если бы он испытывал к ней что-то серьезное. Но всем ясно, что это не тот случай. Хорошо. Представим себе, что он с ней спал. Очень хорошо. Получил удовольствие, но я так понимаю, тебе это неприятно. Но в чем беда-то? Где здесь трагедия? Я хочу сказать… Это примерно то же самое, как если бы он пошел поиграть в теннис с приятелем. Это же не намеренный выпад против тебя! Что в этом для тебя опасного?
Понятно, что сравнение любовной связи с игрой в теннис Полин не подошло. Для нее верность была очень важным принципом. Она не была наивна, знала мужчин, но именно это и стало причиной ее страданий: она всегда считала, что Николя не такой, как другие.
– Так что теперь? Мне нужно было промолчать?
– По-моему, единственное, в чем ты имела право его упрекнуть, так это то, что он не стер всю эту переписку с мобильника. Полин, не стоит требовать от мужчин, чтобы они всегда говорили правду. Это утопия. Вместо этого нужно требовать, чтобы они были деликатны и держали все при себе. Вот в это я верю.
Софи с удовольствием помогла бы ей справиться с ревностью, потому что обладала важнейшим для человека качеством: добротой.
«Я не знаю других признаков человеческого превосходства, кроме доброты», – говорил Бетховен.
Но ни один из аргументов Софи не смог убедить Полин. Слушая Софи, я думаю о сартровском понимании любви и о важном различии, которое он делал между «необходимой любовью» и «любовью случайной». Софи утверждает, что Полин не должна страдать от случайных влюбленностей Николя до тех пор, пока не будет уверена, что сама она для него – необходимая любовь. Софи никогда не читала Сартра. Единственное, что приходит ей на ум при упоминании его имени, так это слова: «Ад – это другие». Она ничего не знает об этом авторе, кроме того, что он написал эти слова. То, что она говорит, – просто здравый смысл, отсюда и сравнение с теннисом. Полин искренне полагает, что лежащая в основе западных любовных союзов верность – смешное заблуждение и пришло время изменить наш взгляд на вещи.
18
Я никогда особенно не любил Жан-Поля Сартра.
Но был один вечер…
Это был июньский вечер 1929 года. Было тепло, и он прогуливался с Симоной де Бовуар в Луврском саду, на удивление пустынном для такого времени. В какой-то момент Жан-Поль предложил Симоне присесть на скамейку. Ему нужно было сказать ей нечто очень важное.
– Вы знаете, как я люблю вас…
– Да, знаю.
– Наша привязанность друг к другу очень сильна, мой кастор, но как долго это продлится?
– Что вы хотите этим сказать? – спросила Симона, охваченная внезапным беспокойством.
Жан-Поль откашлялся.
– Я хотел бы предложить вам заключить соглашение.
– Соглашение?
– Да. Договор, который бы возобновлялся каждые два года…
– И в чем же он будет состоять?
– Наша любовь – это необходимая любовь, однако нужно, чтобы мы позволяли себе и случайную любовь.
– Случайную любовь?
– Именно так. Авантюрные романы. Страсть.
– Вы говорите так, будто это неизбежно…
– Так оно и есть. Если вы мужчина, то мир откроется вам только через познание женщин; а если вы женщина – только через мужчин.
– Возможно. Но я не понимаю, как может пара любящих пережить эти «случайные любови». Мне это кажется совершенно невозможным…
– Здесь должно быть только одно условие: никогда не лгать.
– А разве это не опасно?
– Это зависит от нас. У вас могут быть истории с другими мужчинами, но это должна быть лишь «случайная любовь», я же буду оставаться вашей «необходимой любовью».
– Но вы будете чувствовать себя обманутым…
– Если вы не исключите меня из своей жизни, то нет никаких причин, чтобы я чувствовал себя обманутым или преданным.
– И вы не будете ревновать?
– Нет. И я не хочу, чтобы это делали вы. У меня будут другие женщины, и я стану вам о них рассказывать, не буду обманывать вас. Ни в коем случае, ни под каким предлогом нельзя скатываться в лживые любовные отношения буржуазного общества. Это длится веками. Пора положить этому конец…
В этот момент Симона услышала тихое мяуканье. Она повернулась и увидела черного кота, примостившегося у скамьи.
– Ой, посмотрите, кот…
– Но ответьте же, вы понимаете это? – нетерпеливо спросил Сартр.
– Что?
– Мы должны перевернуть отношения мужчины и женщины в паре, Симона!
19
Да, тем вечером Сартр мне нравился.
Было что-то трогательное в этой прогулке в Луврском саду и в этом черном коте, примостившемся за скамейкой. Их речи были сентиментальны. Видимо, им исполнилось к тому времени не больше двадцати четырех лет. Почему Сартр вдруг почувствовал необходимость предложить Симоне такой договор? Возможно, он уже тогда понимал, что захочет обладать многими женщинами, и нужно что-то придумать, облегчить возможные страдания и себе, и ей. Мысль, что обман – единственное, чем заканчивается любовь, была невыносима. Этот вечер открыл мне Сартра – нежного, поэтического, и мне кажется, что ему удалось тогда прикоснуться к истине, простой, но самой главной.
Ко всем сценариям, о которых шла речь до этого, нужно прибавить сартровский сценарий.
Если смотреть отсюда, через расстояние, отделяющее нас от того июньского вечера, уже зная о том, как будет в дальнейшем высмеиваться этот договор, все это кажется довольно удобной сделкой. Но тогда в Луврском саду Симона де Бовуар была очарована умом Сартра, его рассуждениями и не сомневалась в силе его любви. Поэтому она и приняла предложенные условия.
Была ли она права?
Я не знаю.
Глава будет очень короткой, под таким вот названием:
«Короткая глава в честь месье Жан-Поля Сартра, который пытался изобрести общий язык для общения между мужчинами и женщинами».
20
Но Полин не Симона де Бовуар. Для нее эсперанто любящей пары навсегда останется иностранным языком. Это потому, что она не готова избавиться от своего романтического представления о любви.
В течение нескольких последующих дней напряжение все возрастало. Когда Николя не было дома, Полин раздирало желание залезть в его электронную почту. Она знала, что не имеет на это права и что это будет настоящее предательство, но ни о чем другом не могла и думать. Ей смертельно этого хотелось. Она ни на миг не верила в ту историю, которую он ей рассказал, и чувствовала, что ее оскорбили, выставив полной дурой. Зачем он врет?
Она повторяет себе, что если бы поискала получше, то наверняка нашла бы убедительные доказательства. Но зачем ей доказательства? Она пытается убедить себя, что мудрость – еще и умение принять то, что некоторые вещи мы не никогда не узнаем. Да и какой мужчина простил бы тщательное изучение своей переписки? «Я не имею права это делать», – повторяет она в последний раз, направляясь к компьютеру Николя.
Она знает его пароль. Почему он не попытался оградить ее от этого искушения? Он знает, что она ревнива. Он должен был быть осторожнее. Она набирает пароль, но он больше не срабатывает: Николя его поменял. Сердце ее замирает. Почему он его поменял? Значит, он все-таки в чем-то виноват! Она пытается еще раз, но в маленьком окошечке, возникшем на экране, опять написано, что пароль неверный. «Он изменяет мне», – говорит себе Полин. Она чувствует себя чудовищно несчастной, ее тошнит.
Она в ванной, когда Николя возвращается домой. Они с Полин не разговаривали с самого утра. Подождав немного, он стучит в дверь, еще не зная, что она готовится устроить ему сцену.
ОН
Ты читаешь?
ОНА
А ты как думаешь?
ОН
Ты читаешь, приводя голову в порядок?
ОНА
Это из-за тебя у меня проблемы с головой.
Он входит к ней. Она делает вид, что не обращает на него никакого внимания.
ОН
Ты что сегодня вечером делаешь?
ОНА
Пойду, наверное, погуляю с приятелем.
ОН
Это с кем?
ОНА
С очень красивым парнем, который намного умнее тебя.
ОН
Тебе повезло.
ОНА
Ему тоже, представь себе.
Он улыбается, но это совсем не нравится Полин, которая сверлит его злобным взглядом.
ОНА
А что здесь смешного?
ОН
Ты.
ОНА
Я просто в восторге от того, что веселю тебя.
ОН
Послушай… Прекрати выкаблучиваться!
Проходит минута. Ее губы слегка дрожат.
ОНА
Почему ты изменил пароль?
ОН
Какой пароль?
ОНА
От электронной почты.
ОН
Ты что, залезала в мой компьютер? Полин, ты что, залезала в мой компьютер?
В одну секунду лицо Николя меняется. Полин погружается на несколько сантиметров под воду.
ОНА
Не надо оставлять его посреди комнаты!
ОН
То есть ты хочешь сказать, что следишь за мной и копаешься в моих вещах?
ОНА
Перестань переворачивать все с ног на голову, пожалуйста. Скажи лучше, как ты можешь рассчитывать на доверие с моей стороны после всего, что сделал!
ОН
Не начинай все сначала, Полин!
ОНА
Вот точно, скоро ты объявишь, что это я во всем виновата…
ОН
Послушай, я запрещаю тебе лезть в мои дела, ты поняла?
ОНА
И после всего этого ты еще хочешь, чтобы я поверила, что ты ни в чем не виноват…
ОН
Если мы любим друг друга, это не значит, что нужно вдруг прекратить личную жизнь!
ОНА
Ах, так? Если мы любим друг друга? Я задаю этот вопрос тебе… Мы любим друг друга?
ОН
Мне противен этот разговор. Если бы ты только знала, как он мне противен…
ОНА
А мне противен ты. Если бы ты знал, как ты мне противен…
21
На следующий день Полин прочитала хвалебную рецензию на один румынский фильм в «Телераме». Вдохновленная статьей, она пришла к Николя в кабинет, чтобы предложить пойти с ней в кино, но перед самой дверью вспомнила, что сердита на него. Она тут же изменила свое решение и решила идти в кино одна. На вопрос Николя, куда она идет, Полин не ответила.
По иронии судьбы, в фильме рассказывалось о золотом веке коммунистической диктатуры и об официальном визите Валери Жискара д’Эстена к Чаушеску. Все происходило в 1979 году, визит был очень серьезно воспринят службами пропаганды румынского диктатора: это была прекрасная возможность показать народу, что генерального секретаря уважают на международной политической сцене. В фильме показывалось, как он приезжает в аэропорт Бухареста, чтобы встретить иностранного гостя. За его спиной стоит официальный фотограф. Выйдя из самолета, Жискар обменялся со своим румынским коллегой дипломатическим рукопожатием, и это рукопожатие обессмертил фотограф.
Все как обычно.
Но вот возникает проблема, важнейшая проблема, и секретные службы не знают, как ее разрешить.
На официальном снимке диктатор не только выглядит слишком маленьким по сравнению с Жискаром, но вдобавок в момент рукопожатия оказывается с непокрытой головой, в то время как Жискар остается в шляпе – дело происходит в марте, и на улице очень холодно. Снимок получается совершенно не в пользу генерального секретаря: могло даже остаться впечатление, что он обнажил голову, преклоняясь перед европейским капитализмом.
Все сотрудники бюро пропаганды поставлены на уши. За день нужно найти решение – как опубликовать это фото на первой странице национальной газеты. К счастью, в бюро пропаганды блестяще умеют фальсифицировать фотографии. Кроме этого, пожалуй, там ничего больше и не умеют.
Фотограф сначала пытается вертикальным сдвигом поднять Чаушеску на один уровень с Жискаром, но тогда создается впечатление, что тот парит в тридцати сантиметрах над землей – это не годится. Нужно придумать что-то еще… Помощник фотографа предлагает такую уловку: надо всего лишь пририсовать генеральному секретарю очень высокую шляпу, и тогда обе проблемы будут решены: лидеры окажутся примерно одного роста. Идея соблазнительная: очевидно, это хорошее решение, и специалисты по фотомонтажу после долгих переговоров с вышестоящими организациями принимаются за работу. Результат получается вполне удовлетворительный, и новое фото посылают в газеты.
И только на следующий день становится видна ошибка. Конечно, пририсованная шляпа позволила Чаушеску подрасти на несколько сантиметров, но одна деталь была упущена: в тот день он стоял на аэродроме, держа шляпу в правой руке. Но заретушировать ее забыли. И вот он появился на фото с двумя шляпами сразу. Из страха, что люди будут смеяться над диктатором и его отделом пропаганды – разве не было очевидно, что фотография обработана? – газета «Сцинтея» на следующий же день была конфискована милицией из всех киосков.
В маленьком темном кинозале Полин смеется в одиночестве. Но по дороге назад, поднимаясь по бульвару Монпарнас к своему дому, она думает, что эта история очень точно отображает ситуацию, в которой она оказалась: у нее появляется ощущение, что перед ней снимок Николя с двумя шляпами – словно она сама делала фотомонтаж, приподнимая его над всеми историями о неверности. В ее воображении Николя не был похож на других мужчин. Теперь же она вынуждена была столкнуться нос к носу с доказательствами того, что человек, которого она любит, возможно, не такой уж и исключительный и не такой уж и непогрешимый, как она себе воображала.
22
Но так же, как Миттеран пожал руку Колю перед памятником погибших под Верденом, помирились и Полин с Николя – и вот они уже в постели, и все идет вполне по-европейски. Николя собирается почитать перед сном (книга называется «Возраст мужчины», автор Мишель Лейрис. Николя купил эту книгу несколько дней назад: название его взволновало, ему почудилось, будто оно каким-то загадочным образом касается именно его). И вдруг Полин вырывает книгу из его рук и бросает на пол перед кроватью.
– Что ты делаешь?
Они не спали вместе с тех пор, как поссорились. Николя лежит на спине, и в тот момент, когда он пытается подняться, Полин прижимает его так, что он совсем не может двигаться и просто лежит, полностью сдавшись, а она садится на него верхом и с вызовом смотрит сверху вниз. Они даже не тратят время на то, чтобы раздеться, при этом ведущая роль не принадлежит Николя: Полин уверенной рукой направляет его член в себя – это немного сложно, но она так быстро скользит вверх и вниз, что кажется, будто это не он проникает в нее, а она овладевает им.
Этого никогда не случалось раньше, и Николя удивлен не меньше, чем возбужден: перед ним открылась бездна, о которой он и не подозревал, бескрайнее исступление, в один момент поглотившее их обоих… Потом она говорит: «Кончай… Давай. Кончи в меня…» Она произносит эти слова медленно, как молитву. Сначала они звучат робко, но вскоре превращаются во властный призыв, которому у Николя нет сил сопротивляться.
Со времени их ссоры между ними стоял призрак этой Виктории – бесформенный, абстрактный образ: нечто, угрожающее благополучию всех женщин. Чтобы изгнать его, Полин прижимает Николя спиной к кровати и навязывает ему свой ритм: подстрекаемая новым чувством соперничества, она пытается силой вернуть себе положение единственно возможного объекта любви. Склоняясь над ним, погружая свой взгляд в его полузакрытые глаза, проникая за защитную пелену ресниц, она заставляет его быть только с ней. Николя даже кажется, что, стараясь быть похожей на других женщин, даже воображаемых, Полин пытается победить их всех, и его трогает ее любовный пыл.
Но Полин, едва оторвавшись от него, растягивается на краю кровати и рыдает. Что произошло? Он протягивает руку, чтобы дотронуться до ее щеки, но она отворачивается, встает с постели и выходит из комнаты.
23
После войны, в декабре 1945 года, Мишель Лейрис был в Гавре. Он поселился в номере отеля, поставил перед окном деревянный стол, чтобы любоваться видом на порт, и приготовился писать короткое вступление, которое редактор попросил подготовить для переиздания его книги «Возраст мужчины». Когда он отваживался выйти на балкон, то мог в полной мере оценить ужасные последствия бомбежек, превративших центр города в пустое место. Он был тогда охвачен тоскливым беспокойством, которое восхищает меня. «Личное горе поэта не имеет никакого значения перед ужасами войны и кажется зубной болью, не достойной даже стона». Его книга, в сущности, – сокровенная исповедь. Она была опубликована в 1939 году и получила довольно широкое признание. И вот Лейрис снова должен погрузиться в свои переживания, описанные на страницах этой книги, которая ему неожиданно кажется ничтожной, словно жалкие вздохи того, кто лицемерно жалеет себя, полный самолюбования.
Я часто думаю об этой ситуации. Я закрываю глаза и представляю себе Мишеля Лейриса, стоящего на маленьком балконе. Внизу – еще дымящиеся руины, и он размышляет о ценности не только литературы, но и личного горя. И я говорю себе: все, что причиняет мне страдания, угнетает и приводит в отчаяние, – все, что мешает мне принять императив радости Бетховена, – тоже могло бы показаться всего лишь зубной болью, если бы я сделал усилие и мысленно перенесся на тот балкон. И вот я стою рядом с Мишелем Лейрисом, и мы оба парализованы чудовищным воплем умирающего в мучениях мира.
Это называется: все относительно.
На балконе Мишеля Лейриса все проблемы Полин и Николя кажутся ничтожными. Но у них нет никакой возможности попасть туда – и вот тут-то и кроется проблема, потому что они живут вне Истории.
Я вижу, как Полин встает с кровати в тот момент, когда Николя протягивает к ней руку. Она плачет, и мне грустно за них.
24
В тот день Николя читает в гостиной, а Полин возвращается с работы раньше обычного. Она рассеянно здоровается с ним и исчезает в ванной. Николя хочется пойти к ней туда посмотреть, но скоро у него встреча (он должен встретиться за чашкой кофе с режиссером, который, возможно, даст ему работу в своем новом фильме). Да и что он может ответить на ее молчание? Он надевает куртку и, так как дверь в ванную заперта, уходит, не сказав ни слова. Прежде чем опуститься в ванну, Полин некоторое время стоит раздетая перед зеркалом. Она кладет руку себе на живот и закрывает глаза.
Накануне она наконец решилась купить тест на беременность. Полин чувствовала нечто особенное в минуту, когда произносила эти слова: «тест на беременность». Глядя ей в лицо, девушка за аптечной кассой старается сохранить равнодушие. Она деловито ищет маленькую коробочку на полках в углу, словно это шампунь или увлажняющий крем. В конце концов, неизвестно, станет эта новость долгожданным сюрпризом или началом катастрофы. Сама Полин не знает, на что надеется. Она думает об этом уже несколько дней, лихорадочно подсчитывая дни задержки, ругая себя за невнимательное отношение к таблеткам, мечтая то об одной черточке на тесте, то о двух.
Она нервно читает инструкцию – уже не первый раз она проходит через это. Когда ей было восемнадцать, она стояла в ванной рядом со своей комнатой и, едва дыша, открывала такую же маленькую белую коробочку. Когда стало ясно, что результат положительный, ее охватила паника. Мать ее успокаивала, и Полин даже сейчас помнит, как они стояли, обнявшись, несколько долгих минут. Она ничего не сказала мальчику, с которым встречалась, и пошла к врачу, чтобы сделать аборт.
Выходя в тот день из больницы, она поразилась простоте картины, развернувшейся перед ней: люди шли по тротуару, мимо проезжали машины, дети возвращались из школы, а несколько подростков стояли в сторонке, дымя сигаретами, – жизнь продолжалась. Нехитрый механизм этого мира раскрылся перед ней во всем своем блеске: жизнь продолжалась, и она, только что расставшись с живой частичкой своего тела, больше, чем когда-либо, хотела снова стать частью общего движения, словно ничего и не произошло.
Много раз в последующие годы она вспоминала этот момент, и сегодня снова его вспоминает, когда принимает ванну и гладит себя неуверенной рукой по животу: она повторяет себе, что жизнь может продолжаться, как будто ничего и не было, – она не обязана оставлять этого ребенка, и все забывается. Все забывается.
Утром, когда Полин убедилась, что результат положительный, ее охватили противоречивые чувства. У нее было ощущение, что это событие, это прекрасное событие произошло в неподходящий момент. Разве их отношения не рушились у нее на глазах? Она ушла на работу, ничего не сказав Николя, но весь день думала только об этом. Даже ее шеф, заметив, как она бледна и рассеянна, забеспокоился и отослал ее домой пораньше.
Что ей теперь делать?
Вода из крана больше не льется. Она с головой погружается в ванну и какое-то время лежит неподвижно, слушая тяжелое биение своего сердца, доказательство того, что она существует и что все это реально.
25
Она надела халат. Теперь Полин ждет, когда он вернется со встречи. Вдалеке за окном она видит кладбище Монпарнас. Она вспоминает, что Николя всегда, с того момента, как они переступили порог этой квартиры, говорил, что им выпал нежданный шанс жить напротив кладбища. Никогда нельзя забывать, что жизнь коротка.
– Мне не нужно кладбище рядом, чтобы помнить об этом, – ответила она ему тогда.
В этот момент появляется Николя. Он удивлен, что она стоит вот так, упершись лбом в стекло, и спрашивает, все ли в порядке. Тогда Полин поворачивается к нему. И первый раз за много дней улыбается.
– Николя…
– Что?
– Мне нужно тебе кое-что сказать.