В СССР повторяется то, что когда-то происходило в древнем Риме: состояния сколачиваются причастными к власти, а не в сфере промышленности, торговли или интеллектуального труда.

Деньги — универсальная и совершенная смазка для кривобокой, ущербной советской социально-политической машины: они необходимы, чтобы получить высокую должность и чтобы остаться и у крепиться на этой должности. Так что, если накопление и стяжательство и не является единственной страстью ответственного советского работника, то он, во всяком случае, отдается ей с наибольшим рвением.

Несоответствие между необъятной властью и ограниченными рамками вознаграждения явилось причиной того, что номенклатурные работники постоянно нуждались в суммах, далеко превосходящих размеры получаемого ими вознаграждения. И они просто не могли не проявить изобретательности к накопительству.

Помимо основной зарплаты элитарные круги советского общества: ответственные работники партии, правительства, комсомола, профсоюза, госбезопасности, академии наук, генералитета, прокуратуры, редакций центральных газет и т. п. — тысячи, а возможно, десятки тысяч функционеров правящего в СССР коммунистического класса получают специальные дотации к зарплате, именуемые кремлевскими пайками. Зарождение этого обычая уходит в 20-е годы — тогда в полной мере выявилась несостоятельность введенной Лениным политики уравниловки, в соответствии с которой зарплата партийного работника не превышала оклад квалифицированного рабочего. Годами коммунисты не могли отказаться от данного принципа вознаграждения: под него подводилось идеологическое основание — в рабочем государстве, основанном на диктатуре пролетариата, никто не вправе зарабатывать больше его гегемона (исключения делались только для иностранцев и буржуазных специалистов, которые рассматривались как внутренние эмигранты). Но и придерживаться этой традиции было невозможно: из системы правительственно-партийного аппарата и хозяйственного управления в частное производство уходили наиболее квалифицированные специалисты. Советским властям пришлось искать компромисса. И он был найден: не ревизируя принцип уравниловки, ответственным работникам в дополнение к зарплате стали выдаваться кремлевские пайки. В годы экономической депрессии и голода кремлевский паек выдавался натурой, а начиная с 30-х годов — деньгами: 32 рубля — для ответственных сотрудников общесоюзной номенклатуры, 18 рублей — руководящим чиновникам областного и городского масштаба. Однако, это были не обычные рубли, на которые из-за колеблющегося курса советской валюты немного можно было купить. "Кремлевские" рубли были прикреплены к стоимости золота (1 грамм золота — 1 рубль). Шли годы. СССР давно отказался от принципа уравниловки. Зарплата ответственного партийного, государственного работника, видного ученого, высшего офицера в пять-шесть раз стала превышать среднее жалование рабочего. Но обычай сохранился: советская элита в дополнение к зарплате получает пайки, которые по-прежнему — такова сила традиций — прикреплены к курсу "кремлевского" рубля 20-х годов (1 рубль — 1 грамм золота). Что это означает в пересчете на существующие цены, нам станет очевидным, если мы сопоставим покупательную способность обычного и "кремлевского" (золотого) рубля (см. таблицы № 1 и № 2).

Становится ясно, что покупательная способность "кремлевского" рубля в 8—10 раз превышает стоимость номинального. Стало быть, ответственный советский работник получает к своей основной зарплате дополнительную сумму, которая в зависимости от категории пайка колеблется от 300 до 160 рублей. И что не менее важно, он все необходимые продукты приобретает не в общедоступной торговой сети — убогой, с ограниченным ассортиментом продуктов — а в особых универмагах по гарантированным ценам, отменного качества и в любом количестве. Эти магазины разбросаны по всей стране — они имеются в каждой республике, области и в любом советском городе. Их назначение — защитить советскую элиту от хронических перебоев и недостатков снабжения, в изобилии поставляй ей самые изысканные продукты и самые изысканные товары.

РОЗНИЧНЫЕ ЦЕНЫ НА ТОВАРЫ В ОБЫЧНЫХ И "ЗОЛОТЫХ" РУБЛЯХ {24}

РОЗНИЧНЫЕ ЦЕНЫ НА ПРОДУКТЫ В ОБЫЧНЫХ И "ЗОЛОТЫХ" РУБЛЯХ {25}

Закрытые магазины имеют в Советском Союзе свой определенный протокол и иерархию. Самые изысканные — распределяющие (отсюда и название — "распределители") продовольствие только среди обладателей кремлевских пайков. Это магазины для избранных: членов ЦК, министров, главных редакторов центральных газет и журналов. Продукты и горячие обеды, изготовленные лучшими поварами, доставляются им непосредственно на дом. Расположены они вдали от проезжих дорог — на территории Кремля (в Москве), в помещении республиканских и областных комитетов партии, — чтобы не привлекать внимание, не дразнить, не ожесточать советских граждан.

Престижными являются и спецмагазины (специальные магазины), торгующие по пониженным ценам. Они предназначены для достаточно ответственных советских деятелей. Хотя по номенклатурному протоколу этим людям и не положен кремлевский паек, в силу их высокого статуса им не к лицу стоять в очередях, "отовариваться" в обычных магазинах. В спецмагазинах ассортимент достаточно широк. Возможно, он и не столь великолепен, как в магазинах для получателей кремлевских пайков, но посетителям неизменно предлагаются товары, которые никогда не видит советский потребитель.

Каждому руководящему советскому чиновнику выдается талон "специального распределения", в котором в точном соответствии с его рангом указана сумма, которую он вправе потратить в закрытом магазине — продовольственном и промтоварном{26} .

В советском обществе есть прослойки, которые, не входя в элиту, занимают промежуточное положение между правящим и средним классом — категория населения с окончательно не определившимся статусом. Часть ее, поднимаясь, проникает со временем в пласты господствующего класса; часть, более многочисленная, после некоторого пребывания в переходном состоянии выплескивается вниз — в среднее сословие. Это — депутаты многочисленных советов, члены активов партийных, профсоюзных, комсомольских, которые были введены туда не по занимаемой престижной должности, а в соответствии с декорумом советской демократии, требующей известного представительства в выборных органах рабочих, крестьян, интеллигенции. Неустойчивость их статуса определяет нестабильный характер их привилегий: у них нет права пользоваться закрытыми правительственными магазинами постоянно, только в период пленарных заседаний тех организаций, в которых они представительствуют. В период работы сессии Верховного Совета или пленума обкома, горкома, райкома партии они получают вместе с мандатом одноразовые талоны, позволяющие им ״отовариться" в правительственных распределителях. Эти талоны — и приманка, и намек на те права, которые они смогут получить в будущем при соответствующем верноподданничестве, и угроза потерять их при малейшем непослушании. Обычно срабатывает страх: привилегия пользоваться закрытым магазином в СССР дороже денег, она — дивиденд социального положения, свидетельство признания партократией.

Для тех, кто верой и правдой служит привилегированному классу, но не всегда входит в него, существует разветвленная система магазинов "Берез-ка". Торговля в них импортными и лучшими советскими товарами ведется не на обесцененные советские рубли, а на сертификаты, выдаваемые как часть зарплаты советским гражданам, работающим за границей или связанным с иностранцами по характеру своего труда.

Что же касается тех, кто мобилизован строить коммунизм, — рядовых граждан, — то они вынуждены после работы долгие часы бродить по магазинам в поисках: в одном — мороженого мяса, в другом — колбасы, в третьем — яиц. Удел трудящихся — утомительные, растянутые на часы очереди. Приведем картину с натуры, рассказ, услышанный от писателя, иммигрировавшего из СССР.

В городе В. нет ни мяса, ни колбасы. Для жителей города примерно раз в неделю, а то и реже, в торговых палатках, наспех поставленных на улице или на рынке, завозят для продажи копченые кости, отходы производств местного мясокомбината.

Торгуют ими "помногу", целыми тушками, каждая по 15–20 кг. Продукт отпускается без упаковки. Великая держава не вылезает из бумажного кризиса. Закинув через плечо или затолкав в большой рогожный мешок, тащат по домам жители города долгожданные копченые кости. Поспешно несут через празднично украшенные улицы. И на лицах их — вдохновение и радость: им хватило. А позади у торговых палаток, шумит беспокойная очередь — хватит ли остальным?

Играет музыка. На крыше вдоль фасада магазина "Гастроном" на той же площади, где нет по неделям ни мяса, ни колбас, где зевают от скуки продавцы в белых халатах, на кумаче полощутся по ветру метровыми буквами написанные слова: "Наша главная цель — ЗАБОТА О БЛАГЕ НАРОДА".

Очереди, угрюмые, мрачные, тоскливые, словно призраки, сопровождают советского человека повсеместно и всю его жизнь. Эта особенность советской жизни отразилась в лексиконе русского языка. Говорят не "купить", а "достать", то есть приобрести из-под прилавка.

Очереди для всех, но не для правящего класса. Для него постоянно резервируются места на премьеры в театрах и кинотеатрах; в отелях, ресторанах; на вокзалах, на аэродромах к его услугам "забронированные" билеты 1 класса. И отнюдь не в соответствии с его реальными потребностями, требованиями или запросами, а на всякий случай — так надлежит по инструкции. Не воспользуются — не захотят, не смогут, не сумеют — в последние минуты эти места поступают в продажу. А если и не будут проданы, не беда: потери заранее предусмотрены.

Господствующий класс в СССР завоевал себе особые права, права, а не просто привилегии. Его жизнь протекает в совершенно ином измерении, иной плоскости, чем существование народа. Коммунизм институционизировал двойной социальный стандарт: один для масс, другой — для власть имущих.

Для себя правящий класс построил и особые "кремлевские" больницы, просторные, отлично оборудованные, со вкусом меблированные, расположенные в сосновых лесах или на берегу морей, столь совершенные, что один советский писатель, лечившийся в них, заметил: "Это коммунизм на 80 коек!" В этих клиниках, курируемых специальным Управлением здравоохранения, существует и совершенно особая медицина — замкнутая, изолированная, где даже исследования засекречиваются: народ не должен знать, как лечатся его руководители.

Среди престижных больниц — клиники тех, кто обслуживает или охраняет партократию: КГБ, МВД, Министерства обороны, Академии Наук СССР.

К услугам правящего класса фешенебельные гостиницы, санатории и дома отдыха. Отдельные салоны в самолетах, особые вагоны в железнодорожных поездах, комнаты отдыха на вокзалах, в аэропортах и т. д.

Чтобы выделить и изолировать элиту от простого люда, ей выписываются абонементы и литеры на право приобретения вне очереди билетов на концерты и в театры. А если она на отдыхе или в командировке, ей предоставляют персональные машины, к ее услугам талоны на бесплатный проезд в такси.

При этом то, что дано правящему классу, не следует экстраполировать на другие сословия советского общества. В СССР действует не обычная, а коммунистическая арифметика, в соответствии с которой треть национального дохода распределяется между 10 % привилегированных. И лишь оставшаяся его часть достается советским трудящимся. Но и здесь те, кто стоят ближе к власти, получают лучшее и больше. А прочее — простому народу, в полном соответствии с его игрушечными правами. Такова логика классовой демократии, в условиях которой советский государственный и политический деятель должен был стать продажным, и он становится им.

Поначалу казалось, что увеличение зарплаты, привилегий — увеличивали все годы существования советской власти — удержат представителей правящих классов от коррупции. Напрасные надежды — только сильней разжигались, разгорались аппетиты. Коммунистический класс продолжал смотреть на государство, как на биржу: главным для него было потуже набить карман. Вот почему было бы ошибочным рассматривать преступников, как нечто изолированное и исключительное в системе советской социальной жизни. Они — скорее причудливый узор из зигзагов советской социальной жизни, где никто не ворует в одиночку, но опирается на хорошо организованную и сплоченную систему мошенников в государственно-партийно-хозяйственном аппарате и вне его. И как следствие — на уровне официального сознания и обыденного представления бытует мнение, что для ответственного советского деятеля зарплата не существенна. Не настолько, разумеется, чтобы здоровый инстинкт бюрократа оставался равнодушным к четырехзначным цифрам, но все же определяющим считается для него карьера. Карьера дает в СССР человеку то, что не приобретешь за деньги — власть над судьбами людей, признание, почет. Государственные чиновники выжимают из своего статуса массу материальных благ, ибо каждая ступень в социальной иерархии выражается в каком-либо определенном преимуществе: в размерах квартиры, в специализированном снабжении, в персональной машине, в заграничной командировке (ограждая советскую социальную структуру от влияния других систем, коммунистический класс осуществляет международные контакты только через своих доверенных лиц и при этом весьма избирательно). Сущность этого счастья остается непонятной, пока не постигнешь, что богатство и бедность в советской стране измеряются суммой вещей, находящихся в личном владении, которые не всегда купишь даже при наличии средств.

И все же деньги имеют для коммунистического класса значение отнюдь не символическое. Их копят, пускают в оборот, прячут в подвалы, обращают в золото и ценности, да так, что случись постороннему человеку оказаться около них — уничтожат.

Так что никак не скажешь, что зарплата для советских "плутократов-бессеребренников" — пустяк. Вообще трудно сказать, что является основным побуждением для советского бюрократа. Несомненно, в системе его ценностей важное значение придается наслаждению жизнью, любви, семье. Но когда эти потребности удовлетворены, главным становится настойчивое, упорное, сметающее все преграды побуждение добыть любыми средствами и путями как можно больше денег.

Так что переход советского чиновника из одного ведомства в другое диктуется только корыстью, алчностью. Определяющим мотивом является не стремление к самостоятельной работе и даже не честолюбие, а возможности и привилегии, явные и тайные, которые таятся в новом назначении. Стоит посулить работнику на тысячу рублей больше, и он оставит любимую работу, насиженное место, ухоженную квартиру, привычный круг друзей и устремиться в "глубинку״ — в тайгу, за полярный круг, в знойную пустыню. Газеты при этом прославляют героя за бескорыстность и готовность быть, где надо партии. Добавим: где ему надо.

Возможно, не единственный, но самый надежный способ сколотить состояние в СССР — сделать партийную карьеру. Тогда перед человеком раскрывается чрезвычайно широкий спектр возможностей. Остаться в лоне партийной работы — и в этом случае гарантируется, помимо высокой зарплаты и многочисленных прав и привилегий, ежемесячное содержание в виде взяток и подношений от ведомств и организаций, которые он опекает. Размер вознаграждения прямо пропорционален занимаемому им положению.

При этом существует возможность спустя какое-то время переместиться в сферу промышленности или экономики. Конвертируемый курс обращения партийного работника очень высок: инструктор ЦК котируется минимум как заместитель министра или управляющий крупного главка. Такое скольжение имеет ряд преимуществ, но таит в себе определенные издержки. Приблизившись непосредственно к сфере производства, а стало быть, к источникам перераспределения подпольного капитала, бывший партийный работник получает возможность быстро разбогатеть. Теневая сторона дела — он выпадет из привилегированной партократической касты. Кроме того ему придется тяжелее работать и за большее отвечать. Но если он будет вести себя достаточно осмотрительно, сохранит связи с партийным аппаратом, не станет жадничать и будет делиться прибылями с нужными людьми и не обязательно наличными (возможны подарки, ценные подношения, допустимы обеды в дорогих ресторанах, и все это без видимой надобности, так сказать, в память о дружбе) — есть надежда, что его вспомнят. И при раскладке новой конъюнктуры вновь притянут в партаппарат.

Совсем недурно инструктору ЦК КПСС попроситься на самостоятельную партийную работу на периферию. Это вызовет известное уважение: созрел человек. Его ждет в обкоме секретарство. Не первое — оно для тех, кто рангом повыше, но при некоторой целеустремленности (приемы и средства старые: блюдение старых связей и завязывание новых) есть верная возможность вынырнуть опять в ЦК партии в качестве, скажем, зав. сектором. А через некоторое время разумно еще раз вернуться в ту же провинцию как знакомому с местными условиями. Но уже в совершенно новом качестве — в статусе первого секретаря обкома. Первый секретарь — это уже супер-элита. Здесь предполагается членство в ЦК КПСС (или кандидатство), депутатство в Верховном Совете страны со всеми вытекающими отсюда приятными и почетными последствиями и правами, непосредственные контакты с генеральным секретарем. И отныне основное — не зевать. Сумеет первый секретарь обкома в требуемом (Генсеку) свете представить собственную работу — очарует Политбюро деловитостью, обходительностью, обязательностью; будет исполнительным, в меру скромным, научится предугадывать и предварять высокие желания — быть ему вознагражденным. Из удельного князька, генерал-губернатора области выскочит в подмонархи — секретари ЦК КПСС. И если не увязнет в рискованных интригах, дорастет до Политбюро. А это в некотором смысле бессмертие при жизни: титул сподвижника вождя, портреты на рутинных демонстрациях, место в почетных президиумах и "долгие, несмолкающие, переходящие в овации аплодисменты"…

Нарисованная картина — обобщение, абстрагированное от массы частностей. Нередко именно частности (неумение и неспособность сработаться с начальством или раскладка политической конъюнктуры) сбрасывали с правительственных подмостков в безвестность, на растерзание случая (и в назидание другим) честолюбивого партократа, заканчивающего свои дни в глухой области или убогом городе третьим или четвертым секретарем. Не стоит, однако, унижать такого неудачника жалостью: в старости ждет и его добротная дача, персональная пенсия и круглый счет в сберкассе, плюс какое-то золотишко, награбленное в праведных трудах.

Но те, что поумнее из инструкторов ЦК, не хотят искушать судьбу. Они, наученные ошибками коллег, будучи, возможно, образованнее других, а может, более дальновидными, принимают решение вовремя сойти с партийной карусели. К сему шагу они готовятся задолго и тщательно. Злоупотребляя бесконтрольной властью и неограниченными правами, они обзаводятся кандидатскими, а затем докторскими степенями — благо на подхвате всегда есть высокообразованные подхалимы, пишущие им диссертации. И как только открывается добротная научная вакансия, инструкторы ЦК выворачиваются директорами научно-исследовательских институтов. И если при этом им удается сорвать академический институт, то через какое-то время они проталкиваются в Академию Наук, поначалу член-корром, а затем — при некотором везении — действительными членами.

Можно спорить, что выгоднее: членство в ЦК или членство в Академии. Но несомненно одно: пребывать в академиках спокойнее, надежнее. Привилегий, конечно, меньше, да и прибыли не те. Но необходимый (им) стандарт жизни удается создать: всегда они окружены подобострастными аспирантами, им гарантировано авторство в солидных монографиях, написанных подчиненными. К услугам академика кафедра в университете — 500 рублей в месяц и еще 500 за членство в Академии. К этому следует присовокупить кремлевский паек — он останется, — персональную машину, государственную дачу. Немало стоит (в денежном выражении и престижном) членство в многочисленных ученых советах, редколлегиях, государственных комиссиях. При этом же остается потенциальная возможность, что подчиненного академика, выросшего на партийной работе, когда-нибудь вновь призовут в ЦК. И в этом случае самое меньшее, что его ждет, — заведование отделом, а то и секретарство. Таковы пасьянсы власти, и через них прошли многие советские академики: Петр Поспелов, Марк Митин, Федор Константинов, все еще проходят академики Борис Пономарев, Анатолий Егоров, Виктор Афанасьев, Георгий Арбатов, Джермен Гвишиани.

Необъятны возможности партийной карьеры для настойчивого, на все готового — на компромисс, беспринципность, сделку с совестью — человека. Не удастся начать с ЦК, есть возможность партийному активисту подняться с райкома партии. И если не терпится ему приобрести независимость, он может через два-три года из инструкторов райкома переключиться на начальника отделения милиции, районного прокурора, директора завода. Должности эти не очень престижные, но в них заложены безграничные возможности разбогатеть. А при наличии выдержки и терпения партийный работник, пройдя начальные коридоры власти — райком, горком, обком (затраченные усилия и время обратно пропорциональны происхождению и связям человека), — обязательно доберется до ЦК. А дальше — схема, нарисованная нами.

Партократы — опора режима, вознаграждаемая и оплачиваемая очень высоко. Их оклады соперничают с заработками знаменитостей искусства и спорта, выдающихся ученых и военной элиты.

Месячная зарплата первых секретарей партийных комитетов составляет: районных — 560 рублей в месяц, городских (с населением более 100 тысяч человек) — 700 рублей, обкомов — 800, крайкомов и ЦК республик — 900—1000.

Помимо зарплаты первые секретари, как и любой партийный работник, получают многочисленные денежные дотации (и это помимо привилегий и многообразных социальных услуг, которыми они пользуются).

Первый секретарь райкома, как правило, является депутатом Верховного Совета республики — это в месяц еще 50 рублей. Ему полагается каждый год бесплатная путевка в правительственный санаторий, номинальная стоимость которой 240–320 рублей. И в период отпуска ему начисляется дополнительная, так называемая тринадцатая, зарплата.

Прибавки к зарплате первых секретарей городских, областных, краевых и республиканских комитетов партии увеличиваются еще более. Им предоставляются бесплатные путевки в лечебные санатории и на членов семьи (партийному работнику районного масштаба приходится доплачивать 25 % стоимости путевки для жены и 50 % — для детей). Они обычно представлены в Верховном Совете страны, что означает в месяц дополнительно 100 рублей.

При скрупулезном подсчете, принимая во внимание весь ракурс услуг, привилегий, прав, которыми пользуются первые секретари, следует увеличить их доходы на 30–40 %. Депутаты Верховного Совета пользуются бесплатным проездом на всех видах общественного транспорта: республики — в рамках республики, Союза ־— в пределах страны. К их услугам персональные машины, дежурные шоферы. Из сумм, которые выплачиваются партократам в счет служебных доходов — приемов, командировок, инспекционных поездок, — значительная часть, и немалая, тратится не по назначению: идет на развлечения или кладется в карман. Но и без дополнительных благ, которыми пользуются партийные секретари, их доход в 6–9 раз больше заработка высококвалифицированного рабочего. При этом у простого работника нет ни права на бесплатный проезд, ни депутатских привилегий, ни возможности пользоваться спецмагазинами. А путевку он получает далеко не каждый год — и не в лечебный санаторий, а в профсоюзный дом отдыха.

Чем же в таком случае объясняется более чем щедрое вознаграждение партократов? Большей ответственностью — они принимают решения, оказывающие значительное влияние на общественную жизнь? Нет, напротив, подчиняясь стадному чувству, инстинкту самосохранения, партфункционеры неизменно уходят от сколько-нибудь значительных решений. И если же пускаются в самостоятельную интригу или игру, исполненную неизвестности и риска, то только в небольшую, не затрагивающую общепринятых в стране канонов и стереотипов. Им платят не за инициативность или изобретательность, хотя по характеру исполняемых ими социальных ролей они участвуют в выработке государственной политики и несут ответственность за ее реализацию. Однако, если в компьютер заложить информацию, которой располагают власть имущие в СССР, то, несомненно, суждения, рекомендации, выводы и обобщения машины будут более продуманными и продуктивными, чем идеи, предлагаемые ответственными советскими чиновниками.

Большая зарплата — средство удержать партийных бюрократов от сомнений в справедливости дела, которому они служат. Их истинное назначение — быть изоляционным материалом между олигархией и народом. И пока этот предохранительный пояс достаточно прочен, надежен, правящей элите нечего беспокоиться: глухое недовольство, ропот, поднимающийся снизу от масс, не затронут спокойствия и благополучия господствующего класса. А любое распоряжение, указание, спускаемое сверху, каким бы абсурдным и бессмысленным оно не было, неизменно найдет и исполнителей и жертву.

Могут быть обоснованы и многочисленные — с позиций коммунистического класса — привилегии и почести, даруемые партийным работникам. Советская олигархия стремится, чтобы ее функционеры все свои помыслы, стремления, чувства и время отдавали ей. И она в благодарность освобождает партократию от многочисленных забот, которые отравляют жизнь "простого человека". Такая политика — верная и надежная гарантия против социальной диффузии.

Но совсем другое дело, если партфункционера осаждают заботы, которые невозможно одолеть с помощью высокой зарплаты. Совесть, например, которую не удается усыпить поблажками и подачками; она — недостаток, нетерпимый в среде коммунистов. Партократ должен быть похожим на баклана, которого используют в рыбном промысле: вокруг шеи птицы завязывают веревку, которая позволяет ей дышать, но мешает заглатывать рыбу. И птица послушно приносит рыбу в лодку хозяина. Время от времени, в часы кормления, веревку на шее птицы ослабляют, и тогда она может захватить рыбку-другую для себя.

Предполагается, что и партфункционер может отхватить кусок, который ему формальным правом не положен: солидную взятку (влиятельный советский чиновник, не берущий взятки, подозрителен), то есть "проглотнуть" и нечто сверх установленного ему рациона "питания" — зарплаты и привилегий. Может он даже быть на содержании у ловких подпольных дельцов, даже должен, иначе он не сможет таскать "рыбку" для своих хозяев. Но главный принцип остается священным и незыблемым: питаясь и кормясь из двух источников (государствен-гой казны и черного бизнеса), обязан быть предан одному господину — коммунистической системе, обязать боготворить ее бесконечно и служить ей беспредельно, повиноваться безоговорочно. Следовательно, принадлежность человека к коммунистическому классу вовсе не предполагает, что ему надлежит исполнять каждое предписываемое ему решение. Но, решая тот или иной вопрос, каждый ответственный советский бюрократ обязан исходить из интересов господствующей олигархии. Так что значительная часть явлений, связанных с коррупцией и социальным разложением, выступает как функция советского партийно-государственного устройства. При этом, однако, не просто судить о размерах прибыли партократа, зная только размер зарплаты и объем привилегий, предоставляемых ему. Не все здесь скажут огромные капиталы, стекающиеся к партийным деятелям из подпольного бизнеса. Но эти доходы, по крайней мере, можно как-то систематизировать и верифицировать.

Секретарь городского райкома партии собирает суммы, во много раз превышающие его зарплату. Его нелегальные доходы складываются из подношений и взносов с предприятий (их число колеблется от 30–40 и выше), из податей учебных заведений и отчислений милиции, суда, прокуратуры. Поборы секретаря сельского райкома не меньше. Постав-тики те же, да еще он обирает колхозы и совхозы.

Так что величину всех доходов районных секретарей трудно вычислить и определить — цифры неизменно будут относительны и несовершенны. Важен облик района, его география, традиции, состав населения. В столичных городах районному партийному руководству перепадает меньше: над ним нависает мощное разветвление городского, областного, республиканского начальства, страждущего, требующего, рвущего свою долю. Имеет значение, имеется ли на территории района университет или какое-нибудь другое высшее учебное заведение. Если есть — значит подношение увеличивается. Если район курортный или интегральная часть промышленного центра, стало быть, имеются гостиницы, рестораны, зрелищные предприятия, и от каждого из них ежемесячно следуют отчисления секретарям. Кроме того к активу, определяющему величину дохода секретаря, относятся разовые, но весьма прибыльные операции, такие, как назначение новых директоров, управляющих, заведующих. Они случаются не каждый месяц, но в каждом месяце что-то секретарю перепадает: то намечается очередная реорганизация и высвобождаются новые доходные вакансии, то подходит время распределения квартир в новом доме, а то — прием в вузы. И ни одна из этих операций не проходит без утверждения райкома. А санкции партийного руководства в СССР стоят много денег. Необходимы, конечно, осторожность и предусмотрительность, но после отчисления соответствующих сумм вышестоящему партийному руководству у секретарей райкомов остается гарантированный ежемесячный доход, не идущий ни в какое сравнение с заработной платой — он перекрывает ее в 10–20 раз.

На каком основании мы выводим столь огромные суммы неформальных доходов секретарей райкома? Прежде всего на материалах уголовных процессов (время от времени случается в СССР судить секретарей райкомов: взяли больше, чем положено, или, погрязнув в гордыне, не сочли необходимым поделиться с вышестоящими). На отчетах партийных комиссий, рассматривающих персональные дела партийных чиновников. Но главное — мы исходим и принимаем во внимание покупательно-продажную стоимость должности первого секретаря райкома: это всегда много десятков тысяч, в южных и восточных республиках — сотни тысяч. Таким образом, становится очевидным, что мы не только не завысили прибыли секретарей, но даже занизили их. В СССР существует негласное правило: стоимость ответственного "места״ не должна превышать годовой доход, "снимаемый" с него. А в несколько лет должность должна перекрыть и вложенный в него капитал — дать по крайней мере 200–300 процентов накопления. И это естественно, ибо судьбу партийного работника не представляется целесообразным (возможным) планировать на срок больше одной каденции.

В пользу данного утверждения говорят и факты советской уголовной хроники 70—80-х годов. Ректор Тбилисского медицинского института — обладатель многих званий и титулов: член ЦК грузинской компартии, депутат Верховного Совета, заслуженный деятель науки, профессор, доктор и т. д. — брал (получал) от желающих поступить в мединститут 40 тысяч рублей. Можно было, разумеется, не давать, но без взятки нельзя было поступить в институт. Когда преступление ректора вскрылось, у него обнаружили наличными 15 миллионов рублей. Он проработал в этой должности 7 лет: чистая прибыль в год 2 —־ миллиона 150 тысяч. Не требуется большого воображения, чтобы представить, каковы были прибыли секретаря районного комитета партии, курировавшего мединститут. Во всяком случае, доходы его были более чем солидными, ибо зачисление студентов в институт санкционируется и контролируется райкомом.

География взяток в советской стране сложна и неоднозначна. В Грузии, Азербайджане, Армении, Узбекистане — таковы вековые традиции — дают и берут "барашка" в бумажнике многие, считая такое явление вполне законным (пока, разумеется, не доходит дело до других законов). В Российской Федерации не имеется столь могучего черного капитала, как в закавказских или среднеазиатских республиках. И ставки-взятки там в медицинских институтах поменьше: в Москве — 15–20־ тысяч, хотя и там возглавляют медицинские институты ученые не менее именитые, чем их коллеги в Грузии. (Ректор Московского стоматологического института Алексей Белоусов являлся заместителем министра здравоохранения СССР.) В Калинине — городе западнее Москвы — поступление в мединститут стоит "всего" 5 тысяч, а в Риге, расположенной западнее Калинина, — только 5 тысяч. А вот на восток от Москвы — в Ташкенте, цены за поступление в мединститут самые высокие в СССР. Они приравниваются к зарплате врача за сорок лет работы.

Не следует, естественно, коррелировать прибыли партийных секретарей механически с дивидентами, снимаемыми дельцами с медицинских институтов или с других форм бизнеса, но, несомненно, существует какая-то система зависимости между доходами подпольных предпринимателей и партократами.

В географии взяток в СССР белых пятен нет совсем — нет поэтому и таких партийных руководителей, которые бы их не брали. Но в российской глубинке, где-нибудь, скажем в Астрахани, казалось бы и взять-то секретарю нечего: места бедные, и население голодное. И партийное начальство разрешает себе ограничиваться "подножным кормом": поедет оно на промысел — увезет красной рыбы и черной икры; из колхоза или совхоза вернется с коровьей ляжкой или тушей свинины, с завода — неизменно с традиционными бутылками коньяка. Впрочем, и там коммунистический класс от поборов натурой постепенно переходит к наличному расчету.

Речь, следовательно, в СССР идет об особом виде злоупотребления властью: о коррупции, основанной на самом характере коммунистического режима, при котором управление обществом является привилегией только одного класса — коммунистического. И основывается на принципе: свои люди — сочтемся. Материальное благополучие в этом обществе строго пропорционально тому, на какой ступеньке иерархической лестницы находится человек, оно определяет не только размер, но и источник дохода, не только возможность приобретения благ, но и возможности их распределения.

Один из важнейших результатов власти в СССР — это использование и накопление привилегий, которые сами таят в себе возможность власти, то есть власть обладает кумулятивным свойством: чем больше власти имеет человек, тем более он может ее приобрести. Власть и тяга к власти составляют сущность коммунистического класса, сущность, не позволяющую смешивать его ни с одним другим классом советского общества. Принципы, убеждения, идеи — всем этим советская элита может поступиться (и поступается), но только не властью. Ибо, отрекаясь от власти, она отрекается от себя, теряет все и низводится на самое дно социальной жизни. И в этом смысле коммунисты не хозяева собственных решений — необходимость сохранения власти диктует и определяет их мотивы и поведение. Эта система государственного управления похожа на монархию, но монархию непросвещенную. Независимости в СССР нет ни для кого. Нет ее и для представителей коммунистического класса: они связаны друг с другом тягой к власти, и все вместе не могут оторваться от враждебного окружения — народа.

У читателя может создаться мнение, что партийные работники — универсальные носители преступлений в Советском Союзе. Следует объяснить: они не единственные в СССР, кто захвачен жаждой накопительства. Руководители промышленности и сельского хозяйства — те, кто собственно создает черный капитал, не могут быть причислены к пуританам и скромникам. Они, подкармливая все звенья государственно-партийного аппарата, сколачивают солидные состояния. Но имеют меньше, чем партийная элита, и рискуют больше. Путь подпольного предпринимательства — манипуляции весьма сложные с внеплановым сырьем и вздутыми ценами. Столь же проста и его технология. По масштабам же подпольной экономики, по организованности и инфильтрированности в систему советским бизнесменам могут позавидовать западные дельцы.

Сеть черного бизнеса чрезвычайно разветвлена. Это — пищевая промышленность, бытовая, химическая, легкая; столь же разнообразен и широк ассортимент ее продукции: швейные изделия, ткани, трикотаж, пластмассы. Пути реализации различны, расчеты — тоже. Часть товара продается через магазины за наличный расчет. Часть — по безналичному расчету через учреждения и организации. Документация так же, как счета, ведется через двойную бухгалтерию: "законная" продукция, фиксируемая в отчетах предприятий, систематизируется в государственных планах; "незаконная" — не отражается в официальных документах. Когда подпольная продукция переваливает за половину продукции предприятия, вести параллельные документации — официальную и неофициальную — становится сложно. И тогда создаются фиктивные предприятия. Существуют такие предприятия только на бумаге, но номинально имеют свой адрес, штат сотрудников, план и обязательно счет в банке. Тем самым подпольный товар обретает как бы законного производителя, от имени которого составляются договора, на него переводятся капиталовложения. От имени несуществующего предприятия заполняются табели использования рабочего времени несуществующих работников. На них начисляется зарплата и премии, составляются даже книги приказов дирекции предприятия — нет только самого предприятия.

Местное партийное руководство, сотрудники милиции, прокуратуры, находясь на содержании бизнесменов, заблаговременно предупреждают их о ревизиях и ревизорах. А если неожиданно приезжает комиссия из центра, то дельцам, узнавшим о непрошенных визитерах, ничего не стоит на время перетащить станки на место фиктивных предприятий и поставить к рабочим местам специально нанятых людей. И гости уезжают довольные теплым приемом с заметно разбухшими карманами, что помогает на некоторое время отвлечься от неприятных мыслей о скудности советского бытия.

Скудным никак не назовешь существование секретарей горкома партии: их доходы находятся в полном соответствии с числом районов, находящихся под контролем и опекой. Каждый район — это предприятия и учреждения, школы и зрелища… Эксплуатация этих заведений идет по банальной схеме, описанной нами на примере района. С той лишь разницей, что секретарю горкома не приходится унижаться до рискованного сбора податей — за него эту работу делают секретари райкомов.

Одноразовые суммы, стекающиеся к секретарю горкома, очень сложно проанализировать: многое решается типом города — является ли он республиканской столицей или областным центром, определяется характером имеющейся в нем промышленности и прочими факторами, которые не поддаются унифицированию.

При безалаберности общественно-социального и промышленного планирования в СССР отмечается слаженность, определенность и четкость в кооперировании подпольного бизнеса и распространении его доходов. Опытный секретарь горкома никогда не посягнет на "права" подопечного ему районного секретаря: районные кадры — не его вотчина. Секретарь горкома "снимает" причитающуюся ему долю в виде ежемесячных податей от учреждений и предприятий горкомовского подчинения и от подвластных ему районных секретарей. В тех случаях, когда поступает в обращение, то есть становится вакантной должность двойственной субординации — она находится на территории района, но является номенклатурой городского комитета партии — дивиденты (взятки), даваемые за ее замещение, делятся полюбовно между секретарями горкома и райкома.

На предприятиях городского значения секретарь райкома, на территории которого расположены эти предприятия, безоговорочно принимает и утверждает кандидатуры, рекомендуемые городской партийной организацией. При этом он, конечно, не в накладе. Как только должность — деятель городского масштаба начинает функционировать, то есть приносить доходы с черного капитала, положенное и оговоренное идет не только в горком партии, но направляется и в райком. Раскроем эту технологию распределения взяток на конкретном примере: гостиница "Москва" расположена на территории Свердловского района Москвы, но ее руководящие сотрудники — директора гостиницы и ресторанов — утверждаются московским городским комитетом партии, поскольку гостиница имеет не районное, а городское подчинение, хотя текущий контроль над сотрудниками осуществляется также и районным комитетом партии. Иными словами, руководящие должности в гостинице "Москва" имеют двойную субординацию. Так что поток взяток от дирекции гостиницы устремляется (и распределяется) как к районному, так и городскому партийному руководству.

Было время, когда каждый партийный секретарь получал причитающиеся ему деньги из рук в руки. Сегодня деньги стали анонимными — они собираются приближенным к секретарю помощником, который также удерживает причитающиеся ему лично проценты. Доверенным человеком секретаря может оказаться родственник, может быть им и жена. Так, супруга первого секретаря ЦК Компартии Грузии Мжаванадзе Виктория Тираскевич прикрывала крупные аферы подпольной экономики, заправляющей сотнями нелегальных предприятий в республике. И в виде вознаграждения получала бриллианты и золото. Но вот однажды она почувствовала слабость к антиквариату — к патриаршим реликвиям. Ей захотелось иметь собранные в резиденции главы церкви иконы, кресты, серебряные чаши, редкие древние книги. Их, к несчастью, невозможно было купить. Но почему бы их не украсть? И их крали для нее нанятые дельцами гангстеры. И чтобы они случаем не попались, операция прикрывалась КГБ. И, конечно, не безвозмездно — что-то из похищенных ценностей оседало в руках сотрудников безопасности.

Прикрываться тенью жены секретарям очень удобно — она позволяет часто избежать разоблачений. И выгодно — не чувствуется давления дающего на берущего. Партийный секретарь в любое время может изобразить невинность — женская слабость. И проявить там, где необходимо, показную твердость и лицемерную принципиальность.

С точностью рассчитать доходы республиканских, крайкомовских и обкомовских секретарей не просто. Для этого необходимо обратиться ко всем четырем действиям арифметики. Сложение — городов и районов, подконтрольных секретарю. Вычитание — изъять из доходов секретаря суммы, переправляемые им вышестоящему начальству. Деление — распределить доходы между подчиненными, чтобы перекрыть поток доносов. И умножение — ставки податей увеличиваются год от года в геометрической прогрессии. Стало быть, мы не ошибемся, если очертим годовые доходы республиканских, краевых и областных секретарей пятизначными цифрами.

А секретари ЦК КПСС берут сколько захотят: они не опускаются до мелочного собирания миллионов. Деньги для них — ничто. Пока есть власть и положение, в их распоряжении заповедники и дачи, ослепительные выезды с многочисленной свитой, персональные реактивные лайнеры. И национальные ценности: захотят, затребуют из музеев царский сервиз — и получают на свадьбу детям, придет идея ублажить зарубежного гостя — одарят из национального хранилища редкой картиной, уникальной рукописью. Но их главная цель — удержаться у власти и удержаться как можно дольше. И путь для этого — не деньги, а страх, шантаж, интриги. Сумеет, скажем, генеральный секретарь подмять под себя политбюро —־ будет при должности до глубокой старости. Захочет — возведет себя в маршалы или присвоит звание героя, или назначит президентом, или велит при жизни поставить памятник. Так что деньги для них не основная ценность. Хотя, конечно, благоразумие заставляет их подумать и о благополучии семьи, о будущем детей и внуков. И здесь секретарям ЦК достаточно робкого намека, как подхалимы тотчас угодливо собирают и подносят им любые суммы денег.

Но вот для тех, кто стоит за ними, или, вернее, под ними, деньги — не мелочь: они — независимость при исполнении обязанностей, отрада в старости. И жадные руки заведующих отделами ЦК загребают взятки, коллекционируют виллы, скупают доллары и фунты.

В результате искусной внутрипартийной интриги в 1972 году в Грузии к власти прорвалась честолюбивая клика молодых карьеристов, тесня, отталкивая, сбрасывая с постов заскорузлую и замшелую в коррупции старую бюрократию. Начались разоблачения, и на идеологически лицемерном фасаде "развитого социализма" на какое-то время обозначились трещины и разрывы, а за ними выявились черты государственной мафии.

По обвинению во взяточничестве были сняты секретари ЦК: третий — отправлен на научную работу, четвертый — покончил жизнь самоубийством, пятый — выпроважен на пенсию, были уволены секретари почти всех горкомов и райкомов партии, начальники управлений милиции, руководители прокуратуры, КГБ.

Спустя несколько лет метла чистки прошлась по партийному аппарату Таджикистана: были сняты со своих постов 2 секретаря горкома партии, 6 секретарей райкомов, 7 министров. Затем в 1978–1979 гг. были разгромлены партийные организации Киргизии, Туркмении. И, наконец, в 1985 году — Узбекистана.

Волна казнокрадства на какое-то время в этих республиках спала, несколько стабилизировались цены. Дать, однако, однозначную оценку происходящему в этих республиках невозможно. Тюрьмы оказались переполненными. И в них рядом с другими были и те, кто требовал взяток, и те, кто вынужден был их давать. На одних и тех же нарах располагались и известные дельцы подпольного бизнеса, ворочавшие миллионами, и жалкие жулики, и мелкие спекулянты, с трудом сводившие концы с концами.

В тюремные камеры их свела и собрала не законность, а политическая конъюнктура нового руководства этих республик, играющая в честность для утверждения власти и потому, что такова была воля Москвы. Новые правители оказались именно теми людьми, которым удалось предугадать тенденции, идущие из центра, и пойти им навстречу.

Какое-то время политбюро стремилось сохранить в Закавказских и Среднеазиатских республиках статус-кво, так как понимало, что радикальная реорганизация даже в рамках существующей системы несет угрозу политических потрясений и социальных обвалов. Однако относительно благополучный и в чем-то привольный образ жизни в этих республиках, существенная часть населения которых подкармливалась на кормах подпольного бизнеса, будоражил и волновал воображение в Москве. На фоне общенациональной нужды, роста цен, некоторый достаток Закавказья и Средней Азии, подчеркиваемый широкой, гостеприимной натурой их жителей, вызывал неприязнь и зависть в других республиках, таил опасность взрыва ненависти и возмущения. И московские власти распорядились: приступить к планомерному разгрому подпольного бизнеса, годами отстраивавшегося в республиках Средней Азии и Закавказья, предприятий, служивших не только основой благосостояния их жителей, но являвшихся важным источником, снабжавшим население необходимыми товарами и продуктами ·

Вторая экономика, в сущности, работала на советское государство, ликвидируя "узкие места" в социалистическом производстве и снабжении. И наступление КГБ на нее привело к тому, что прилавки магазинов опустели. И в результате стали брать больше: плата за страх. Коррупция, таким образом, в СССР достигла такой степени развития, что меры, направленные на борьбу с ней, ведут к ее усилению и увеличению.

Скандальные разоблачения не коснулись руководителей республик — им предоставили возможность тихо уйти в никуда: перестали о них вспоминать и писать, как будто их никогда не существовало (а Рашидову удалось еще при этом спокойно умереть и быть с почестями похороненному). Первые секретари, снятые по игре случая или по вине борьбы за власть, не разоблачаются до конца. Осуждается и отвергается стиль их руководства (чаще всего), характер и методы работы (иногда), местнические и национальные пережитки (редко). Но никогда — их продажность и подкупность. Во всяком случае это не делается публично — так было в Закавказье, так произошло в Средней Азии, так будет с любым первым секретарем ЦК республики. Эта сфера их деятельности не подвергается суду, так как должность первого секретаря — не просто пост, она в СССР — своеобразный символ самой партии, а партии надлежит быть справедливой и честной. Кроме того, существует и еще одно соображение, не допускающее публичных разоблачений первых секретарей республик. Оно не идеологического, а меркантильного свойства — необходимо сохранить возможность и преемственность эксплуатации места (должности) первого секретаря. И… коррупция в СССР продолжается.