Уничтожение и ликвидация частной собственности вопреки ожиданиям марксистов не привело в СССР (как и в других коммунистических странах) к возникновению бесклассового общества. Вместо существовавших при царизме привилегированных классов — дворянства и буржуазии — в советской России поднялся к жизни и деятельности новый господствующий класс, обладающий всеми признаками и чертами правящего класса: властью, собственностью, особым статусом в обществе.
Анализ сущности этого класса выдвинул проблему не только историко-социологической его идентификации, но и создал необходимость его семантического определения.
Милован Джилас назвал его "новым классом", но в этом определении подчеркнута только его новизна, а не сущность — она выявлена описательно, но не раскрыта в дефиниции.
Еще менее оправдано представление советского правящего класса "партократией", предложенное Абдурахманом Авторхановым: партократия — всего лишь одна из элит этого класса, наиболее влиятельная и престижная.
Понятие "номенклатура״ Михаила Восленского отражает ״иерархию чинов и барьеров" советского привилегированного класса, но не социальную его особенность, идеологию и мировоззрение.
Мы предпочли и остановились на более общем названии: ״коммунистический класс״. Оно, как нам кажется, естественнее укладывается в общепринятую историческую классификацию правящих классов, от названия которых (рабовладельцы, феодалы, буржуазия) конструировалось наименование режимов: рабовладельческого, феодального, буржуазного. Такая же связь прослеживается в нашем определении: коммунистический класс — коммунистический режим. Оно же некоторым образом высвечивает его идеократическую сущность, роль и назначение в обществе и вытекающие отсюда права и привилегии.
Истоки коммунистического класса не следует искать в каком-либо одном сословии. Они находились в том особом человеческом материале, который, деклассируясь, теряя свои специфические черты, складывался на стыке различных социальных страт, вступавших в революцию — пролетариата, крестьянства, интеллигенции. В зависимости от исторических и национальных особенностей коммунистической страны, пролетариат входил в социальную базу комму-мистического класса или выпадал из него. Отношение коммунистического класса к пролетариату проходило различные стадии по мере его продвижения к власти. В период борьбы за власть, выступая с лозунгами антикапитализма, коммунисты вынуждены были опереться на рабочий класс. Апелляция к интересам рабочих служила ширмой для прикрытия честолюбивых устремлений рвущихся к власти большевиков. В условиях междувластия, когда буржуазия и дворянство власть в России выронили, а складывающийся коммунистический класс ее еще не подобрал, создавалась иллюзия, что его интересы совпадают с устремлениями пролетариата. В этот непродолжительный период (середина 1917 года и начало 1918 года) народ еще пользовался определенной долей равноправия и известной свободой. Но стоило коммунистическому классу, оформившись, прийти и утвердиться у власти, как обнаружилось, что ему нет необходимости выступать от имени рабочих. И от диктатуры пролетариата остались одни лишь идеологические маски, прикрывающие новые формы эксплуатации. Формирование экономического базиса власти коммунистического класса — принудительная индустриализация и насильственная коллективизация — осуществлялось также за счет жестокой эксплуатации крестьянства, его истребления и уничтожения.
А реализация политических целей нового правящего класса — установление монопольного господства над социальной жизнью, общественным сознанием и культурой — привела его к столкновению и с интеллигенцией. А затем — в начале 30-х годов — и к противоборству с коммунистической партией, идеологически предопределившей его становление.
Отсюда, однако, не следует делать заключение, что по мере того, как "новый господствующий класс становится сильней и приобретает более определенный облик, роль партии как таковой ослабевает". Ослабевает не партийный контроль как таковой, а падает роль и значение той партии, которая подвела Россию к революции. Этой партии была уготована участь быть уничтоженной в сталинских лагерях, как только ее цели пришли в противоречие с задачами коммунистического класса. Влияние новой партии, созданной в 30־е годы Сталиным на развалинах старой большевистской организации (и лишь формально сохранившей прежнее название), неизменно увеличивалось и усиливалось по мере социального расслоения советского общества.
Джилас, несомненно, прав, утверждая, что правящие классы прошлого достигали могущества и приходили к власти после того, как в структуре общества вызревали и складывались соответствующие экономические изменения. Но коммунистический класс разорвал привычную цепь события: он вначале захватил власть и уж потом стал отстраивать основы своего экономического влияния — коммунистическую систему хозяйства. Политически коммунистический класс складывался до большевистского переворота. И опять-таки вопреки историческому стереотипу: его психология и мироощущения формировались не в лоне народной жизни, а методами агитации и пропаганды искусственно насаждались и распространялись большевиками в различных слоях общества.
Появление коммунистического класса было спродуцировано идеологически: то есть его идея оказалась первичной по отношению к его бытию. Создавалось поэтому впечатление, что новый правящий класс вышел из коммуниста-ческой партии — "мог возникнуть лишь в виде организации особого типа, отличающейся особой дисциплиной и основанной на обязательном для всех ее членов единстве взглядов и убеждений".
Возникновение коммунистического класса, на наш взгляд, не было процессом сознательной воли партии или реализации цели ее вождей. Его становление — объективный процесс тех социальных условий, которые сперва подвели Россию к большевистской революции, а затем сделали ее коммунистической страной. Он формировался и утверждался в системе общественной и хозяйственной деятельности советского общества, а коммунистическая партия явилась всего лишь стержнем, вокруг которого наматывался и кристаллизировался его социальный состав, определялись философия и нравственность. И жизненные цели коммунистического класса диктовались не партийным уставом, а вытекали из его политического статуса, обуславливались интересами усиления и упрочения власти. Назначение же марксистских идеалов было чисто декоративным — служить целям пропаганды для одурачивания масс.
Коммунистическая партия шире по объему коммунистического класса, и в то же время она не захватывает все социальные пласты этого класса. Членство в коммунистической партии само по себе не вводит человека в круг господствующего класса, не дает ему особых благ или привилегий, хотя и призвано служить известным доказательством его лояльности к режиму. Многие миллионы в партии не менее бесправны, чем десятки миллионов советских граждан вне ее.
Разные судьбы приводят советских людей в эту организацию. Одни рекрутируются в нее по разнарядке — в соответствии с принципом пропорционального представительства. Приходит указание из ЦК принять в партию определенное число "трудящихся" — ־ и тысячи рабочих и колхозников загоняются в партию. Отказаться небезопасно: возможен вопрос, почему отклоняется "доверие". А если нет вразумительного ответа (а найти его не просто, ибо исходя из расхожей идеологической формулы "партия — ум, совесть и честь эпохи"), человеку на многие годы отказывается в лояльности и доверии.
Другие оказываются в ней по необходимости — этого требует занимаемая должность. Министру, Генеральному прокурору, редактору центральной газеты и видному военачальнику надлежит быть членом ЦК партии; руководителям высокого ранга — начальнику крупного главка, ректору университета, директору института — членом городского или районного комитета партии, директору завода, заведующему кафедрой, передовику производства необходимо как минимум быть членом партии. И даже не для продвижения по службе, а для того, чтобы удержаться в должности. Разумеется, многие, очень многие устремляются в партию, движимые честолюбием и тщеславием. Но и для них партийный билет автоматически не открывает путь в элитарные круги. Должны пройти годы, в течение которых новоприобщенному предстоит преодолеть многочисленные идеологические барьеры, отказываясь от собственного мнения, самостоятельных убеждений, принципов, — и только тогда шлагбаум, отделяющий коммунистический класс от масс, перед ним поднимется.
Так что ошибочно мнение, что "все, что нужно для продвижения на этом пути, — это беззаветная преданность партии". Или же: "нигде и никогда не был так широко открыт путь всем, кто предан и лоялен, так, как при коммунизме. Беззаветная преданность коммунистическому классу, несомненно, необходима, но одной ее недостаточно, лояльность высоко котируется, но и ее мало.
Продвижение в правящий класс ни в одном обществе не было таким трудным и не требовало стольких жертв от человека, как при советском режиме. Коммунистический класс замкнут и нетерпим и требует от своих членов не только лояльности, но и определенного склада человеческого характера. Таким образом, между народом и коммунистическим классом существует преграда не менее прочная, чем Китайская стена, и преодолеть ее не легче, чем по-еле днюю.
При этом коммунистический класс, будучи по структуре и содержанию элитарным, остается партийным по форме. Только члены партии могут заниматься общественной и политической деятельностью, становиться руководителями, дипломатами, работниками службы безопасности и внешней торговли. И тем самым создается иллюзия, что членство в партии само по себе обеспечивает привилегированное положение, дает власть и влияние в обществе. Такой подход обедняет и упрощает механизмы жизнедеятельности советского общества, подменяет суть социальных процессов их явлениями и по существу находится на уровне понимания, которое советская пропаганда стремится создать у обывателя.
Партийная ячейка до такой степени разрослась, отмечал Джилас, что стала исполнять все главные функции государства. В результате ячейка как таковая исчезла, а все эти функции вошли в поле деятельности партии. Коммунизм, действительно, не признает различий между работой правительственных организаций и партийных учреждений. Но не в том смысле, что партия и государство тесно переплетаются, а в том понимании и значении, что и в партии, и в правительственных учреждениях, и в милиции, и в науке господствует коммунистический класс, который только номинально, в силу традиций и целей пропаганды связывает себя с партией, с ее уставом, программой. Данью идеологии является только то, что наиболее могучая и всесильная часть коммунистического класса — партократия (партийная элита) формально выступает от имени партии, отождествляя себя с нею, или, что еще точнее, — партию с собой.
К коммунистическому классу относятся определенные социальные пласты, занимающие руководящее положение в советском обществе, что дает им исключительные права распоряжаться собственностью, экспроприируемой партократией, обладающей особыми привилегиями и монополией по управлению страной. Коммунистический класс сосредоточил в своих руках всю полноту власти и не желает ее делить ни с кем; в других классах у него нет союзников. Так что он обладает большей властью и отсюда правами, чем какой бы то ни было класс в истории человеческого общества. Он произвольно распределяет национальный доход страны; в соответствии с собственными интересами устанавливает заработную плату; исходя из эгоистических потребностей, определяет и направляет экономическое развитие страны.
Марксистская идеология, дав коммунистическому классу монопольное право выступать от имени народа, позволила ему распоряжаться националы ной собственностью и имуществом, и в этом праве — сила коммунистического класса. Монополия власти этого класса получила подтверждение и выражение в монополии собственности.
Многочисленные исследователи и эксперты неоднократно пытались определить численность коммунистического класса советского общества. По их мнению, он насчитывает где-то около миллиона человек, а если принять во внимание и родственников, то, очевидно, и несколько МИЛЛИОНОВ.
Нам представляется, что коммунистический класс, захватывая различные социальные пласты советского общества, выходит за рамки одного миллиона — и значительно. В 1986 году ־— к 27-му съезду КПСС — в коммунистической партии Советского Союза было немногим более 19 миллионов человек. Из них в системе государственного и хозяйственного управления, в аппарате партийных и общественных организаций насчитывалось более 8 % или приблизительно 1520000 человек. Это в значительной мере и есть партийно-правительственная элита коммунистического класса: и не потому, что все ее представители — члены КПСС, а потому, что почти каждый член партии, работающий в системе государственного управления, как правило, получает привилегированную социальную позицию.
Уменьшим для точности названное нами число членов партийно-государственного аппарата на 10 % — членов КПСС, являющихся техническими сотрудниками, — и мы получим довольно внушительную цифру 1368000 человек — такова партийно-правительственная элита.
Из числа всех членов КПСС работают: в науке что-то около 4,3 %, в учебных заведениях, в здравоохранении, культуре и искусстве — 12,4 %. Итого: 16,7 % партийцев. Разумеется, не каждый коммунист в указанных сферах деятельности может быть отнесен к правящему классу. Однако существенная часть музыкантов, писателей, художников, ученых, врачей, работников просвещения, если перед ними КПСС раскрывает свои ряды, попадает в избранные круги советского общества: они уже заняли престижные должности или со временем их займут. Коммунистический режим глубоко заинтересован, чтобы перетянуть на свою сторону работников свободных профессий, получивших общественное признание.
Не всем им, вступившим в КПСС, удается подняться до элитарного уровня, но, скажем, каждый третий из них попадает в привилегированное сословие. Говоря языком цифр, это дает нам 5,5 % от общего числа членов КПСС или 1 045 000.
В областях материального производства — в промышленности, в транспорте, в торговле, общественном питании, жилищном и коммунальном хозяйстве, совхозах и колхозах — работает более 74 % членов коммунистической партии. Выявление и вычленение из этой многомиллионной массы представителей господствующего класса крайне сложно. Член партии на заводе может быть — и таковым часто является — простым рабочим. То же самое — в сельском хозяйстве: став бригадиром или звеньевым, работник столь же далеко находится от элиты, как мастер завода или инженер.
В сфере торговли членство в партии свидетельствует об определенном статусе работника. Но и здесь в партию проскальзывают простые служащие: продавцы, грузчики, расфасовщики — в соответствии с процентной нормой, установленной для различных профессий. Вместе с тем, в индустриальном и сельском производстве и в сфере обращения элитарный пласт просвечивается сильнее, чем в системе просвещения или в области здравоохранения.
Директора заводов, начальники строек, управляющие трестами торговли и общественного питания, председатели колхозов (все они — непременно члены партии) — это определенный уровень правящего класса.
Предположение, что каждый десятый член партии в системе материального производства и торговли относится к элите, может оказаться преувеличенным, каждый пятый — наоборот, преуменьшенным. И все же мы решили отдать предпочтение 10 %, потому что советская статистика не уточняет, сколько членов партии служат в армии, в госбезопасности и в милиции. Это строго охраняемая государственная тайна. Их растворили среди коммунистов, работающих в материальном производстве (их число столь велико, что они никак не могли вместиться в процент тех коммунистов, которые, судя по справочникам, работают в непроизводительных отраслях советского хозяйства).
Так что, очертив десятью процентами количество коммунистов, работающих в торговле, промышленности и сельском хозяйстве, мы включили в него элиту военную и полицейскую. Это дает нам еще 1 330 000.
Следовательно, коммунистический класс насчитывает 1368 000 служащих партийно-государственного аппарата, 1 045 000 представителей свободных профессий, 1 330 000 работников промышленности, сельского хозяйства, сферы обслуживания и полиции. В совокупности окажется, что в "членах" коммунистического класса состоит 3 743 000 человек.
Разумеется, в наших подсчетах возможны некоторые неточности. В структуре коммунистического класса имеется какое-то количество людей, очень небольшое, номинально не состоящих в партии. Это — именитые писатели, признанные художники, популярные артисты. Их, не членов партии, в элитарных кругах по нашим подсчетам самое большее 10–20 тысяч. Таким образом, мы можем очертить круг коммунистического класса в 3 760 000 его членов. А если всех взять вместе с семьями, то элитарный класс советского общества составит 10–11 млн. человек.
Говоря о коммунистическом классе, мы имеем в виду особый слой людей, наделенных властью: партийные и правительственные бюрократы, а также многочисленные клики, обслуживающие, развлекающие и охраняющие их. Многообразие привилегированных сословий обуславливается тем, что коммунистическому классу приходится исполнять различные функции — столь многоплановые, каких не знал ни один господствующий класс. И все эти клики через сложную сеть взаимоотношений принимают участие в управлении государством и обществом. Коммунистический класс представляет собой пирамиду с четко очерченной социально-политической иерархией. На верхних ступенях этой пирамиды расположена партийная элита — партократия. Несколько ниже — правительственная. Она чрезвычайно многослойна и складывается из разнообразных групп: советско-бюрократической, военной, полицейской. Далее располагаются в зависимости от степени своего влияния на партократию и престижа элиты: научная, профсоюзная, элита от искусства и литературы. Данная градация по вертикали отражает характер и функции элит, их значение в советском обществе, степень и характер их участия в определении внешней и внутренней политики. Но деление элитарных кругов коммунистического класса идет не только по вертикали, оно проходит и по горизонтали: многообразные клики смыкаются, накладываются друг на друга, связываются. Высший уровень и наиболее могущественная прослойка господствующего класса складывается не только из секретарского, союзного и республиканского, корпуса партии, но втягивает в себя представителей и других элит: руководителей министерств, прокуратуры, госбезопасности, верховного суда, редакторов ведущих газет, президентов академий наук, высший генералитет, председателей творческих союзов и объединений.
На ближайшей после этой социальной группы площадке размещаются их заместители, те, кто реализует советскую политику — бюрократы новой формации, начавшие политическую деятельность после Второй мировой войны. В эту группу входят люди действия: заведующие отделами ЦК партии, Верховного Совета, Совета Министров, влиятельные секретари комсомола, верхушка профсоюза, заместители министров.
Эта прослойка переходит и смыкается со следующим слоем господствующего класса, состоящем из ответственных сотрудников различных государственных организаций — хозяйственных, промышленных, административных, учебных и медицинских, а также видных и признанных властями ученых, писателей, артистов, художников, музыкантов.
У основания элитарной лестницы, вводящей и замыкающей коммунистический класс, находятся чиновники престижных организаций, одно представительство в которых гарантирует им особый статус: инструкторы и инспекторы партийных комитетов, члены творческих союзов, директора заводов, доктора и кандидаты наук, журналисты ведущих газет. А также — рабочая аристократия: привилегированные пролетарии и колхозники.
Эта тонкая прослойка коммунистического класса неустойчива и непрочна. Социальная динамика (и политическая конъюнктура) поднимает на элитарный уровень рабочих и крестьян только на то время, что они выталкиваются в представительные партийные и государственные организации. Те их них, что удерживаются в них, выпадают из своей среды и закрепляются в одной из элитарных групп. Остальные через некоторое время вновь опускаются на социальное дно советской действительности.
Все пласты коммунистического класса в той или иной мере участвуют в политической жизни страны. Однако управление государством — истоки власти — лежат не во второразрядном четвертом уровне и даже не в весьма влиятельном третьем. Национальное управление исходит только из элиты первого уровня, опирающейся на клики второго. Определение же социального курса страны, перспектив и характера ее развития — это особая прерогатива, причастна к которой даже не вся элита первого уровня, но лишь та ее часть, что представлена в ЦК, а порою — только в Политбюро или Секретариате ЦК.
Деятели второго уровня, даже если они и состоят членами ЦК КПСС, редко принимают активное участие в решении общегосударственных вопросов. Они определяют конкретные пути реализации политической линии, вырабатываемой элитарной кастой высшего уровня.
Функционеры третьего и четвертого уровня эти решения проводят в жизнь, осуществляют, доводят до масс. Эти клики представляют собой некое подобие тренировочных школ, где власть имущие пробуют свои силы по управлению страной. Из наиболее способных, вернее — прислужливых, рекрутируется высшая элита — коммунистическая олигархия.
Коммунистический класс выстраивается у власти в соответствии с принципом номенклатуры, она же определяет место и влияние человека в советском обществе {46} . Закрытость, негласность социальных процессов советского общества порождает вокруг понятия номенклатуры многочисленные домыслы и предположения: "нервная система советской системы", или "секретная сеть правящих чиновников, удерживающих наиболее влиятельные социальные позиции и определяющих уровень советской жизни". Данные определения, как и многие другие, являются эмоционально-описательными, выхватывающими отдельные черты явления номенклатуры, но не вскрывают ни ее сущности, ни механизмов.
В номенклатуре нет ничего таинственного. В сущности, она представляет собой своеобразный табель о рангах, в соответствии с которым строго очерчивается место человека в правящем классе. Это перечень должностей и постов, назначение на которые осуществляется только по решению партийных организаций. В зависимости от характера должностей, их социального веса и общественного значения (иными словами, от их объема власти) различают номенклатуру ЦК КПСС, ЦК партии республик, краевых, областных, городских и районных комитетов партии.
Внутри каждой категории номенклатуры имеется дополнительная градация. Номенклатура ЦК КПСС распадается на номенклатуру Политбюро, Секретариата и отделов. Аналогичное членение существует в номенклатуре республиканских, областных, городских и районных комитетов партии.
Все сколько-нибудь значительные должности в Советском Союзе: политические, общественные, государственные, хозяйственные, научные — подпадают под одну из категорий номенклатуры, что позволяет партийным организациям (а вернее — коммунистическому классу, выступающему от имени партии) ставить под свой контроль все области социальной жизни советской страны. Через номенклатуру материализируются властолюбивые устремления коммунистического класса, замаскированные под волю партии: "партия — движущая сила советского общества".
Подлинное управление советским обществом является, таким образом, прерогативой партократии, которая на своих флангах и за их пределами, в окружении рядовых своих членов сливается с многочисленными звеньями власти — советской, военной, полицейской, хозяйственной, профсоюзной, научной элитами, подчиняя их своей воле и целям. При этом правительственная, научная, профсоюзная и прочие элиты обладают престижем и широкими привилегиями, высоким и почитаемым статусом, но не политической властью. Ив этом основное отличие их от партократии. Чтобы обрести политическую власть, надо быть интегральной частью партократии или по крайней мере занимать определенное место в партократической иерархии: быть членом Политбюро или ЦК партии.
Партократия не только держит в своих руках всю систему должностных назначений, но заполняет собой в значительной мере наиболее престижные и ответственные посты за пределами партийного аппарата — в системе государственного управления. За множеством масок советского общества: премьера или президента академии, председателя КГБ или творческого союза, профсоюзного руководителя — необходимо выявлять и учитывать их по длинные социальные роли — роли партократов. Все эти всесильные, всемогущие, всеавторитетные деятели рекрутируются из среды партийной элиты или, напротив, вводятся в их круг, получая место в одном из представительных органов. Так что при любой раскладке сил власть неизменно и обязательно находится в Советском Союзе в одних и тех же руках — в руках партократии. При Ленине ее господство осуществлялось под прикрытием декорума диктатуры пролетариата, при Сталине — через полицейское насилие, в наши дни, при их наследниках (от Хрущева до Горбачева), она заявляет о себе открыто, откровенно подминая и попирая исполнительную и законодательную власть.
Представление о партийной элите будет не точным, если включить в нее всех тех, кто с нею так или иначе соприкасается и обслуживает ее — советников, помощников. Они, в сущности, только прислуга на побегушках. Их профессия и образование ничего не значат: юристы и философы, инженеры и историки, — их нанимают и увольняют, их власть ־— иллюзия, функция случая или конъюнктуры. В СССР имеется только одна политическая группа, единственная социальная категория, обладающая реальной и суверенной властью, это — партократия (профессиональные партийные чиновники). Она заправляет во всех организациях — в министерствах, академиях, советах, судах. Она выхолащивает содержание конституции и трактует законы, провоцирует политические кризисы и заправляет экономикой. Все прочие круги власти: государственно-бюрократические, научные и т. д. — пользуются весьма ограниченными правами и усеченными полномочиями.
Где-то посредине между правительственной и партийной элитой расположен комсомольский актив, не обладающий ни самостоятельным весом, ни влиянием, ни авторитетом, но служащий резервуаром власти.
Можно устраивать громкие судебные процессы над партократами, как это делалось в последние годы в Азербайджане, Грузии, Узбекистане, возможно критиковать деятельность некоторых из них, травить, демагогически осуждать, но невозможно выставить за рамки советской системы партократию как таковую, без коренных революционных преобразований общества. Ибо она — основа и стержень коммунистической структуры.
Функционеры партии ни перед кем, кроме как перед себе подобными, не отчитываются в своих делах и акциях: ни перед исполнительной, ни перед законодательной властью. Но и исполнительная и законодательная власть подчинены им. Партократы могут быть алкоголиками, наркоманами, гомосексуалистами, но если их политическая деятельность находит понимание и поддержку партийного аппарата, соответствует его интересам и целям, их положение прочно и непоколебимо.
И там, где партократия определяет смысл и со держание жизни, там человек, готовый служить ей верой и правдой, пользуется почетом и уважением.
Коммунистическая идеология скроет бездарность, административную несостоятельность, умственное несовершенство, профессиональную неполноценность. И суть не в том, что люди в советской стране стремятся к коммунистическому мировоззрению, но в том, что мораль, заменяющая в стране общественное мнение, подходит ко всем и ко всему со следующим критерием: служит коммунистическому классу человек — перед ним, если не мешает национальность и социальное происхождение, открываются пути к самовыражению, самоутверждению. Недостаточно угодлив и подобострастен — над человеком повисают многочисленные запреты и ограничения. В обществе, в котором никто не может соперничать в вопросах чести и истины с партией, под практической целесообразностью и социальной значимостью подразумевается пригодность прислуживать партократии (говорится — служить партии), а под здравым смыслом — отказ от личного достоинства и чести во имя преуспевания и благополучия.
Итак, решения в советском обществе принимаются на разных уровнях коммунистического класса, но определяются эти решения, контролируются и координируются только представителями партийной элиты — главной в числе элит советского общества. В советской стране нет, как полагают, с одной стороны, сферы партийной жизни, а с другой — области социального творчества, а существует пронизанная партийностью экономическая, общественная, творческая жизнь, связанная тысячью нитей с деятельностью партократии.
Партократия при этом обладает не только абсолютным правом на власть, ее особый статус дает ей больше прав и влияния в решении текущих дел, чем ими располагают государственные бюрократы или научные чиновники. Номинально, в соответствии с должностной иерархией, зав. отделом ЦК партии приравнивается (по общественному престижу и зарплате) к министру, Секретарь ЦК — к зам. председателя Совета Министров. В действительности же зав. отделом курирует деятельность министра, а Секретарь ЦК — зам. председателя Совмина и подотчетные ему министерства. Курирует — значит контролирует, направляет (хотя часто случается, что и министр, и зав. отделом ЦК имеют одинаковый партийный статус — являются членами ЦК КПСС). Но тот факт, что зав. отделом и Секретарь ЦК являются работниками партийного аппарата, то есть являются партократами, возвышает первого над министром, а второго — над зам. пред. Совмина. И в тех случаях, когда существует необходимость министра поднять над зав. отделом ЦК партии (для перераспределения ролей в правящей олигархии), его переводят из членов ЦК в кандидаты в члены Политбюро ЦК. И тогда он полностью ускользает из-под опеки зав. отделом ЦК и замыкается непосредственно на Секретариате ЦК. Если же министра подтягивают до полного члена Политбюро, то в этом случае он отчитывается лишь перед Генсеком. И Председатель Совета Министров (не говоря уже о его заместителях) не вправе давать ему указания, но только советовать, как равный равному, как член Политбюро члену Политбюро.
Во второй половине 80-х годов наметилось заметное противоречие внутри коммунистического класса.
Господствующая в нем партократия все больше начинает замыкаться в себе, проявлять неспособность (и неготовность) делиться своей властью с обслуживающими ее элитами — бюрократической, военной, политической, от науки и искусства. Она же оказалась не в состоянии в течение почти 70 лет своего правления реализовать ни одно из своих обещаний народу: поднять его жизненный уровень до западных стандартов, обеспечить демократические права, гарантировать равноправие и свободу национального развития.
Оставаться в дальнейшем у власти в Советском Союзе партократия сможет только в условиях постоянного противостояния (порой — противоборства) элитам, трансформируя внутренние, элитарные противоречия во внешние — по отношению к народу, в одинаковой мере враждебного всем сословиям и пластам коммунистического класса. И здесь выявляется несколько сценариев его последующего развития.
Сценарий первый. Партократия попытается полностью подчинить себе коммунистический класс и мобилизовать его для увековечения тоталитарного режима. При этом при столкновении партократии с другими элитами она постарается заручиться поддержкой некоторых слоев народа, манипулируя его неприязнью и завистью к власть имущим. Нечто подобное наблюдалось в 60-х годах в Китае, когда Мао использовал молодежь для частичного разгрома и полного усмирения государственного аппарата.
При "китайском" варианте развития в СССР будет ужесточен тоталитарный режим. Наглухо опустится "железный занавес" — прекратятся культурные и научные, а возможно, и торговые связи с Западом. В социальном аспекте коммунистический класс будет низведен, как это было в 30—40-х годах, до состояния разрозненных элит, целиком зависимых от партократической олигархии и подчиненный ей. В духовной жизни станет насаждаться философия "осадного положения" и "вражеского окружения".
Развитие советского общества в 80—90-х годах в таком направлении представляется маловероятным. Для этого необходим террор сталинского маештаба и руководитель сталинского типа. Чисто теоретически эта эволюция, однако, не исключена, ибо сущность советского строя, в котором потенциально заключена возможность и даже необходимость массового террора и сотворения культа вождя, не изменилась. Советский режим подавления в последние 25 лет работал на "неполных оборотах" — вырабатывал всего лишь "селективный" террор и творил полувождей. Но изменились за последние годы советские привилегированные элиты — они не захотят возвращения в сталинские времена. Они стали классом, вкусившим "очарование" стабильного существования и "прелесть" пожизненного обладания богатством и статусом.
Сценарий второй. "Ущемленные" элиты коммунистического класса сбрасывают партократию и при этом не проводят никаких социально-политических реформ. (Это чуть было не произошло при Андропове: казалось, что партократия вот-вот будет раздавлена мощной элитой КГБ.) Вскоре, однако, у них на "шее" вырастает из их собственного социального тела точно такая — партократическая — или подобная ей олигархия. Противоречие между новой партократией и "старыми" элитами остается. И в зависимости от расстановки сил определится ее политика. Новая олигархия по "молодости" и неопытности будет склонна к кооперации власти с другими элитами. По мере, однако, ее "старения" (и возмужания) олигархия будет в силу имманентных законов развития советского общества стремиться к большей концентрации и централизации власти, пока противоборство интересов и целей между партократией и другими элитами коммунистического класса не станет неразрешимым. И тогда произойдет очередной "взрыв", и развитие советского общества вновь вернется к исходному противоречию.
Сценарий третий. Элиты коммунистического класса одолевают партократию и не создают новую. Такой переворот ведет к глубоким изменениям во всей социальной структуре советского общества. Но прежде всего в структуре самого коммунистического класса — завершится его формирование в качестве "полноценного" класса. Но до то־ го, как это произойдет, он, коммунистический класс, должен превратить свои пожизненные права, привилегии, блага в наследственные.
Социальная структура советского общества в том виде, как она существует сейчас, не позволяет ему этого достигнуть из-за ее чисто символических, давно ставших рудиментарными, полусоциалистических принципов, номинально регулирующих права (не статус и не власть) человека и социальных групп.
Для того, чтобы "переступить" идеологизированную социальную "нишу" своего бытия, коммунистический класс нуждается в союзнике. Им не могут быть трудящиеся массы, заинтересованные в размывании, а не в узаконивании социального неравенства. В реализации своего права на господство коммунистический класс обнаруживает общность интересов с социальной группировкой, возникшей в советском обществе за рамками официальной стратификации: это неоднородные группы дельцов, комбинаторов, составившие огромные состояния в системе "второй экономики". У них есть то, чего всегда недостает коммунистическому классу, — капитал. А коммунистический класс в избытке обладает всем, в чем остро нуждаются подпольные миллионеры для того, чтобы получить официальное признание — статус и привилегии.
Взаимодействие коммунистического класса и дельцов подпольного капитала наблюдается в СССР многие годы: продаются привилегии и покупается социальный статус. Из покровителей "второй экономики" представители коммунистического класса становятся ее организаторами и руководителями, а функционеры "второй экономики" проталкиваются в коммунистический класс, при этом самые динамичные проскальзывают в господствующую олигархию.
Социальная мобильность в системе "коммунистический класс —־ подпольные капиталисты" в конечном итоге может привести к их объединению, то есть к образованию одного класса, где право на господство будет гарантировано капиталом, статусом, привилегиями, передаваемыми по наследству. Единственное препятствие — это идеологическая оболочка советского государства. Если она будет слома־ на — а такая необходимость может быть продиктована крахом коммунистической экономики, — в СССР установится совершенно новый режим. Власть будет разделена: государственная — окажется в руках политической олигархии — наследницы коммунистического класса, хозяйственная — под контролем элиты, выросшей из тела подпольного бизнеса. Ориентация такого нового класса будет иметь широкий диапазон возможностей: от стремления к обособленности (это маловероятно) до сотрудничества с другими классами советского общества, что представляется более реальным. Развитие советского общества по этому сценарию, если станет возможным, произойдет не раньше нового столетия, когда будут "обыграны" и "исчерпаны" другие "сценарии" — и те, что были нами намечены, и те, что остались за пределами данной работы.
Проанализированные сценарии, однако, не учитывают важнейшее действующее лицо на сцене советской политической жизни — народ. Его социальная позиция и политическая ориентация, несомненно, внесут изменения в любые сценарии или создадут совершенно исключительную их комбинацию. Возможно, советскому народу удастся определить развитие общества по собственному сценарию, в котором он будет и автором, и постановщиком, и главным героем.