Что-то, видимо, неладно в жизни коммунистического класса, если власть и обеспеченная жизнь не гарантируют ему безмятежного существования. Страх совершить неверный шаг или оплошность преследует его постоянно и повсеместно. И чтобы не утратить внутреннее равновесие, ему требуются доказательства его исключительности. Огромная зарплата и многообразные привилегии недостаточны: их не выставишь напоказ, не заявишь о них всегласно. Необходимы внешние символы. И коммунистический режим любезно их ему предоставляет.
Распределение символов занимаемого положения — довольно сложная проблема, которая решается в полном соответствии с важностью занимаемого поста. А важность должности не всегда может быть формализована ее престижным статусом. Так, заведующий отделом ЦК очень часто уступает по своему политическому влиянию помощнику генерального секретаря, хотя помощнику, в отличие от заведующего отделом, не обязательно надлежит быть депутатом Верховного Совета или членом ЦК. Неодинаков социальный вес и значение различных секретарей ЦК: ведающий кадрами или курирующий армию — деятель очень высокого ранга. Секретарь по науке — менее значительный человек в партийном аппарате. Так что ценность руководящей персоны не представляется возможным определить, руководствуясь лишь уставом коммунистической партии. Здесь нужны иные критерии, более надежные и конкретные. Один из таких критериев — Критерий Кабинета.
Значимость партийного работника полнее всего определяется характером и размером его апартаментов. Все прочие признаки второстепенны. Совершенно очевидно, что великолепный автомобиль "Чайка", содержание которого обходится государству в десятки тысяч в год, никоим образом не может быть предоставлен в распоряжение чиновника, владеющего маленьким кабинетом, и в кабинете которого нет правительственного телефона "Вертушка". Что же касается шикарного лимузина ЗИЛ-114 (длина 5 метров 78 см, мощность — 300 лошадиных сил, интерьер из ценных пород дерева, кондиционер, телефон, стерео- и телеустановки, пуленепробиваемые стенки и т. д.), то в нем ездит хозяин кабинета площадью по крайней мере в танцевальный зал, в котором обязательно должен быть установлен телефон ВЧ.
Партийные работники менее значительные — инспекторы, инструкторы, ответорганизаторы ЦК — отличаются отсутствием в их кабинетах ковров и портьер на окнах: их заменяют нейлоновые занавески или жалюзи. Партийным работникам более значительным — заведующим секторами ЦК, руководителю лекторской группы и т. п. — полагается ковер во весь кабинет, портьеры бархатные до подоконников, цветной телевизор. Партийные работники очень значительные располагают коврами только ручной работы, сидят за письменным столом из красного дерева, который подчеркивает более высокое положение его владельца, нежели стол из орехового дерева, который в свою очередь указывает на более солидный ранг работающего за ним, чем положение хозяина дубового или металлического стола. Антикварная мебель — верный признак, что ее обладатель является никак не меньше, чем секретарем ЦК КПСС.
К кабинету с ковром ручной работы, то есть для чиновника очень значительного, полагается дополнительная комната отдыха, где можно расслабиться после напряженного дня, выпить чашку кофе и часок-другой поспать.
Служебные апартаменты Генерального Секретаря — целая анфилада комнат, включающая несколько подсобных помещений, в которых размещаются охрана, дежурные врачи, советники. Главная особенность его личного кабинета — размер площади, длина. Пока посетитель приблизится к нему, его пробивает — так задумано — пот, обуревает не одно сомнение. А генеральный секретарь тем временем может не только разглядеть вызванного на доклад, но даже продумать соответствующую речь или, по крайней мере, фразу, подобающую случаю. У Генерального Секретаря не один, а несколько кабинетов. Наиболее изысканный — в Кремле: старинный фарфор, мраморные изваяния, уникальные картины. Там могут уместиться до сотни гостей. Другой — рабочий — в здании ЦК КПСС, в нем проводятся деловые совещания. Этот кабинет выдержан в строгом стиле и должен как бы свидетельствовать о простоте, доступности, человечности коммунистического лидера, о близости его к народу, о демократическом характере его власти и т. п. Он небольшой: стены в скромных шелковистых обоях, тяжелые, но простые шторы, за хрустальным стеклом время от времени помещается вымпел — "подарок трудящихся любимому вождю". Простой, под суровым сукном, стол, на котором ничего лишнего-бумаги, несколько книг, "любимых" книг: Ленин — свидетельство идейности хозяина кабинета, томик-другой зарубежных авторов — доказательство разносторонности интересов. И, конечно, телефоны, много телефонов. Во-первых, целая телефонная установка с дюжиной кнопок, одним нажатием на которые можно связаться с любой советской республикой, с любым министерством. Здесь же рядом под прозрачным стеклянным колпаком красный телефон для прямой связи с президентом Соединенных Штатов. Еще один телефон — для экстренной связи с командованием армий стран Варшавского блока. И, разумеется, "вертушка" и ВЧ.
Чем сомнительнее сущность, тем важнее видимость. И интерьер кабинетов ответственных советских работников ослепляет и подавляет роскошью. И вот здесь следует иметь в виду, что знаки-символы иногда используются не по назначению. Секретарь одного районного комитета партии отделал свой служебный кабинет панелями из орехового дерева, что допускается только в служебных апартаментах секретарей горкома, другой — украсил картинами известного художника, реквизированными из местного музея.
Неправомерное использование знаков отличия — ненужный снобизм: он обостряет нежелательное (для властей) соревнование между партийными чиновниками — каждый стремится перещеголять дру־ того, что является причиной антагонизма и зависти. Но самое неприятное — это то, что посетитель, придя на прием к ответственному лицу, подчас не знает, к кому его вызвали — к Первому Секретарю, просто секретарю или помощнику секретаря партийного комитета. Вот почему существует тенденция предписывать символы высокого положения только свыше, хотя всегда существует опасность — такова жизнь, — что иной утративший чувство меры бюрократ переступит через ограничения и приобретет, например, дорогую служебную обстановку: по реестру предусмотрен румынский гарнитур, а он купит финский. Или велит в персональном туалете, прилегающем к кабинету, поставить мраморный умывальник вместо положенного чугунного. Такое происходит с теми ответственными деятелями, у которых самоуважение опережает статус.
Но вместе с тем, чтобы у партократии не возникло никакого сомнения в собственной ценности, значимости или же в соответствии с ними занимаемой должности, коммунистический класс одаряет своих слуг знаками государственного и общественного отличия щедро и расточительно.
На уровне райкома инструктор партии непременно является депутатом районного Совета, зав. от делом — депутатом городского Совета, Секретарь по меньшей мере является депутатом областного Совета. Самым желанным было и остается для ответственного работника представительство в Верховном Совете. И суть дела здесь, конечно, не в 50 или 100 рублях в месяц, которые соответственно выплачиваются депутатам Верховного Совета республики или Союза в дополнение к зарплате (партийный работник уже районного масштаба не испытывает нужды в столь малых суммах), а в том, что искомое депутатство предполагает такой чрезвычайно ценный символ власти, как красный флажок на лацкане пиджака, который выставляется напоказ на зависть тем, кто его не имеет. Суть этой зависти будет понятна, если мы разъясним, что золотой флажок под красной эмалью дает право его владельцу повсюду проходить вне очереди: в кинотеатрах, в общественных банях, на железнодорожных вокзалах, в ресторанах. Повсеместно есть объявления: "Депутаты Верховного Совета пропускаются (обслуживаются, обеспечиваются, удовлетворяются) вне очереди". Разумеется, ни один ответственный советский работник и так в очередях не стоит. Но очень многое значит в СССР иметь юридическое право надменно, рассталкивая серую и усталую массу, заявить: "Простите, товарищ, мне положено". И, снисходительно выставив грудь с депутатским флажком, пройти вне очереди. Реакция чисто советская: окружающие расступаются — положено. К несчастью, в 1970 годах чуть не была обесценена ценность депутатских флажков: флажками, правда, несколько другой формы, стали одаривать депутатов местных советов. Но прошло небольшое время, и население разобралось, где флажок — только флажок, а где флажок с влиянием и привилегиями. Теперь, мы надеемся, будет понятна традиция, столь необходимая в советской жизни, обряжаться в значки, медали и ордена — и чем больше, тем лучше, тем сильнее трепет уважения. Депутатом Верховного Совета положено быть Первым Секретарям горкомов партии больших городов и заведующим отделами ЦК КПСС. Но существует различие в социальном престиже и политическом влиянии и самих городских секретарей партии: объем власти в столичном городе больше, чем в областном. И в тех случаях, когда для выявления этого столь важного различия недостаточно депутатства в Верховном Совете, вступает в силу иерархическое деление по другой шкале — партийной: кандидат в члены ЦК, член ЦК, кандидат в члены бюро ЦК, член бюро ЦК. Селекция чрезвычайно жестокая. Секретарствующим в городах с населением в несколько сот тысяч человек надлежит пребывать в членах республиканского ЦК, а если население города переваливает через миллион жителей, то тогда Секретарям предписывается членство в ЦК КПСС.
На самом высоком уровне советской иерархии добавляется еще одна градация — членство в Политбюро ЦК КПСС и в Президиуме Верховного Совета.
В Советском Союзе мобилизация депутатов в представительные организации — в ЦК КПСС и Верховный Совет — осуществляется в строгом соответствии с характером исполняемой работы и ответственностью должности: в них представлены не посланники народа, а многообразный спектр партийно-государственного аппарата. При этом имеется определенное различие между ЦК КПСС и Верховным Советом СССР. Даже два различия: количественное и качественное. Верховный Совет более представительный форум, число его депутатов измеряется несколькими тысячами человек. ЦК КПСС — несколькими сотнями. Вот поэтому Верховный Совет частично используется как декорум советской демократии. В ЦК же партии посторонних быть не должно. Там каждое представительство подтягивается и привязывается к должности. Кроме того ЦК партии в отличие от Верховного Совета обладает реальной, конкретной властью — формирует высшие органы партии, контролирует ее политику. Так что туда делегируются и кооптируются самые надежные и лояльные представители правящего класса. Верховный же Совет не властвует и не управляет. И в нем отсчитывается определенный (и даже сущест״ венный) процент рабочих, требуемое количество колхозников, немножко рассыпана интеллигенция и, конечно, женщины — "скромные труженицы социалистического строительства". Все это — некомпетентная публика, статисты, проходящие через депутатский срок без следа и без влияния. Все реше״ ния там принимаются только теми, кому положено быть в Верховном Совете по должности. Назначение прочих — в нужный момент, голосуя, поднимать и опускать руки.
Значительная часть избирателей в СССР вообще не голосует из-за безразличия и апатии, из-за унижения и беззакония. В СССР сотни тысяч формально избираемых должностей. И на все виды избирательных кампаний тратятся многие миллионы рублей. Непросвещенному читателю может быть непонятно — зачем? Ведь избирать в СССР по существу некого, на каждое место есть только один кандидат. И даже если никто, кроме него самого, за него не проголосует, он будет избран: такова логика советской демократии. Советский Союз, однако, — вероисповедное общество, где не действительность определяет идеологию, а идеология диктует стиль, нормы и правила общественной жизни. Культ коммунистической идеологии необходим для правящего класса, ибо только ею, единственной, можно объяснить и оправдать существующий в стране правопорядок. Данью идеологии являются и издержки в виде сохранения, по существу давно изживших себя при коммунистическом режиме традиционных институтов демократии, среди которых важный реквизит — выборы.
А избиратели голосуют по-своему: ногами — не являются на избирательные участки. В стране много тысяч избирательных округов и участков, и к каждому прикреплен уполномоченный представитель партийного комитета, задача которого "обеспечивать" голоса. В первое десятилетие советской власти партагитаторы пытались привлечь население к выборам буфетами, красивой оранжировкой, выступлениями артистов. И хотя возможность бесплатно послушать концерт и по случаю купить дефицитные продукты была заманчивой, тем не менее год от года избирателей становилось все меньше, а активистов партийных комитетов, мобилизующих избирателей, больше. Тогда в 40-е годы стали рассылать агитаторов с избирательными урнами по домам, в каждую квартиру. Это было утомительно и хлопотливо, но как-то обеспечивало процесс голосования. Избиратели стали бегать из квартир. И в 60-е годы мудро решили: пусть голосует, кто хочет, а в избирательные комиссии будут давать нужные цифры. Так в СССР процент голосующих оказался предельно высоким — 99,9 %. Но появилась другая беда — выборы стали рутиной, и ответственные за них никак не могли отличиться. Тщеславие партийных активистов искало выхода. И нашло.
В окружные, областные, республиканские избирательные комиссии стали поступать "ударные" сводки: в таком-то избирательном участке голосование полностью заканчивалось в 5 часов вечера — за 7 часов до закрытия избирательного участка. В другом — в 4, 3 часа дня. И вот однажды, когда избирательный округ одного из городов отрапортовал о полном завершении голосования в 12 часов дня, высокое начальство возмутилось: и в приписках надо знать меру. И послали контролера. Выяснилось: избирательное "дело" в городе было поставлено солидно и надежно — представители избирательных участков и не думали рассылать агитаторов. Те преспокойно поигрывали в шашки, попивали чай и время от времени, в соответствии с намеченным графиком бросая в урну необходимое количество бюллетеней, заполняли списки от имени голосующих. В 12 часов дня вся процедура выборов завершилась: было отправлено в избирательные урны 99,98 % бюллетеней.
Почему не сто? И вот здесь сказалась мудрость организаторов почина. Всегда существовала опасность, что может прийти какой-нибудь оригинал: отставной полковник милиции или персональный партийный пенсионер-маразматик. И возмутится, что не получил избирательного извещения. В этом случае разыгрывалась нехитрая интермедия. "Как?" — возмущенно вопрошали председатель избирательного участка и уполномоченный комитета. "Не может быть!" Смотрели списки — избиратель числится. И… уже проголосовал (за него проголосовали). Взволнованного, возмущающегося "сознательного" гражданина успокаивали, вызывали в кабинет председателя участка. Следовало категорическое указание найти виновника, а пока рассерженного "товарища" угощали стопкой коньяка. А затем появлялась юная девушка, специально для этой роли приготовленная. Она разыгрывала раскаяние: мол, по ошибке отметила не того избирателя, по ошибке не тому передала бюллетень. На нее сыпался град угроз, многозначительных, жестоких. Девушка сгибалась под страхом упреков и возможного наказания. И вот уже сознательный гражданин начинал вступаться за несчастную девушку — неопытна, молода. Подобострастно смотрел на председателя — что, если на первый раз простить? Прощали. И все расходились довольные: гражданин — в убеждении, что выполнил свой гражданский долг, председатель — в надежде, что пронесло, а девушка готовилась встретить очередного посетителя.
Опыт города оказался плодотворным. И на следующих выборах во многих городах Советского Союза к 2–5 часам дня торжественно рапортовали: проголосовали 98,9 % избирателей.
Отчуждение в СССР столь основательное, что человек, лишаясь внешних атрибутов своего существования, должности или общественного положения, полностью распадается как индивидуальность. Его не спасает ни ум, ни квалификация, ибо в СССР ценность личности есть функция той только роли, которая ему предписывается государством. И, одаривая человека символами власти, государство проектирует необходимый и желанный ему стереотип поведения личности и ее восприятия в глазах окружающих. При этом этот процесс зашел столь далеко, столь основательно завладел человеком, что он, даже не осознавая этого, постоянно нуждается во внешних факторах, подтверждающих его бытие. И люди, тысячу раз обманутые государством, тянутся к орденам, званиям, каждый по-своему, но в строгом соответствии с правилами социалистической игры. При прочих равных условиях гражданин с орденом социально весит больше, чем гражданин без ордена, даже если последний — образован и умен, а первый — невежда и глуп; знакомания не оставляет равнодушными ни рабочих, ни министров.
Значительность советского чиновника определяется и тем периодом времени, в течение которого он пользуется известной самостоятельностью: работающие под постоянным надзором находятся на самой нижней ступеньке социальной иерархии, обращающиеся за руководящими указаниями к начальству время от времени пользуются известным уважением партийного аппарата — в строгом соответствии с частотой и периодичностью его докладов. Зав. отделом районного комитета партии отчитывается перед секретарем райкома раз в неделю, секретарь райкома вызывается на доклад в городской комитет партии раз в месяц, секретарь горкома предстает с отчетом перед взыскательным оком областного руководства раз в несколько месяцев.
По мере того, как расширяется и углубляется вмешательство государства в личную жизнь, партократия, как и все другие категории чиновников, выступающих от имени партии, приобретает большее влияние и значение. Ответственный работник является носителем столь большого авторитета и веса, что массы вынуждены ориентироваться на него в своей жизни и в сравнении с ним постигать и идентифицировать свое место в обществе. Мощная реклама и популяризация социального авторитета поставили коммунистические элиты под такой прожектор внимания, под которым не находился ни один социальный слой в западном обществе. Образ мысли, жизненные ценности, взгляды, идеология советского правящего класса становятся не только эталоном и критерием поведения, но обязательно требуемой нормой жизни, отклонения от которой караются уголовным кодексом как преступление.