Глава I.
НАЧАЛО
С чего начать? Это всегда сложно. Может быть, с самого обыденного?
…Очередь, прижавшаяся под дождем к стене дома, вызывала тревогу, боязнь, жалость. Здесь, в Кировобаде, грязном городке на западе Азербайджана, — сотни очередей. Лица бледные, землистые, заостренные, без единой кровинки.
На лицах отчаяние, смирение, полная бесшабашность, тупая покорность. Обувь разбитая, одежда грязная. Стояли всю ночь под проливным дождем.
Рядом новое здание уголовного розыска с серыми колоннами. Возле ворот объявление: «Разыскиваются милицией». Ниже — мрачные физиономии тех, кто обвинен в убийстве, краже со взломом, насилии. В крошечном скверике, на гранитном постаменте, бронзовый человек загажен голубями. Одна рука сжимает кепку, другая судорожно протянута к прохожим. Кажется, бронзовый человек охвачен тяжелой мыслью — разве такую жизнь я хотел создать?.,
Люди в очереди — в тесном плену отчаяния. И услужливая фантазия рисует, что вот они, оскорбленные, сейчас рванутся с места и… И тогда их фотографии появятся на стенде: «Разыскиваются милицией».
Но сегодня, как и вчера, толпа угрюма и спокойна. Участковый, наблюдающий за порядком, без дела поглядывает на часы, потягивается, ждет рассвета. Утром очередь разбухнет, растянется, и тогда не зевай, посматривай на ладони, на которых химическим карандашом — номер очереди.
На всех в магазинах хлеба не хватает. Мясо и масло по пятницам распределяется на предприятиях по талонам месткома. Хлеб же — не решаются: боятся паники.
В районных газетах Азербайджана в 1969 году появлялись небольшие сообщения о затруднениях с хлебом, вызванных недостатками снабжения, изредка — неурожайным годом. Никогда не объяснялось, что администрация республики, торопясь отрапортовать Москве об успешных хлебозаготовках, насильственно реквизировала («скупала») весь хлеб у колхозников. Затем часть зерна, непригодного для посева на тоге, возвратила. 72 процента хлебов не взошло.
Так сходятся, вопреки геометрии, параллели: партийные бюрократы меряют жизнь мерой своего тщеславия — заверяют Москву в способности обеспечить республику собственными продуктами, а жители городов с сумерек вытягиваются унылыми хвостами у хлебных магазинов.
Кировобад — не весь Азербайджан, но здесь с января 1969 года в драматической ситуации обнажилась давно захлестнувшая республику коррупция — то, что спустя несколько месяцев, на чрезвычайном пленуме ЦК КП Азербайджана 14 июля 1969 года, будет названо «субъективизмом неудовлетворительного руководства».
А пока что 24 апреля… В вычурном зале оперного театра партактив республики поднялся с мест, восторженно приветствуя первого секретаря ЦК КП Азербайджана Вели Юсуповича Ахундова.
Невысокого роста, Ахундов, как из одного куска мяса, — рыхлый, болезненный. Но под буграми жира двигался еще один человек — живой, находчивый, с умными и внимательными глазами. Известно было, что он понемногу разбирается в музыке, литературе, театре. Сейчас он улыбался, кокетливо прижав руки к груди, раскланивался.
В тот день, когда состоялся партактив, в республике простаивало 98 предприятий — не завезли сырья. В совхозах рабочим не выплатили зарплату: по Министерству сельского хозяйства перерасходован фонд зарплаты.
Когда Ахундов подошел к трибуне и начал говорить, в милицейских участках республики дежурные дописывали рапорты о случившихся прошедшей ночью кражах — 196, насилиях — 92. Ничего особенного, днем раньше их было не меньше.
Когда Ахундов заканчивал свою речь, уполномоченные уголовного розыска и судебно-медицинские эксперты склонились над телами убитых — в тот день их было 12. (В больницах оказывали первую помощь раненым — 72 человека.) Начальник управления милиции полковник Рзаев размышлял, как быть с изнасилованными: подождать до вечера, может быть, пострадавшие, боясь огласки, попросят не открывать дел…
Когда Ахундов благодарил 1755 человек за теплый прием и аплодисменты, по данным Министерства просвещения Азербайджана в республике насчитывалось 49 тысяч взрослых, не умеющих читать и писать, 32 тысячи детей, не посещавших или бросивших школы. В Баку, в больнице им. Семашко в этот момент врачи отказывались делать операцию аппендицита, поскольку отец ребенка, генерал Рожков, был в отъезде и не мог дать причитавшуюся в подобных случаях взятку в 200 рублей. Еще через несколько часов мальчик умрет от перитонита.
В Азербайджане насчитывается больше жилых домов без воды, электричества и уборных, чем во всей Западной Европе. В республике колония трущоб. Только в одном Баку 32 процента населения жило в коммунальных квартирах, где на каждого человека приходилось менее 10 метров жилой площади. И везде — ненависть.
Жажда наживы создала в Азербайджане атмосферу, в которой жить становилось невыносимо: протекционизм, местничество. Жены подменяли на должностях своих мужей, в семейном кругу решались государственные проблемы. Республика давно разделена на сферы влияния. Подкуп, взяточничество.
Это известно всем, об этом говорил каждый. Партия — «ум и совесть эпохи» — захочет «узнать» это в середине июля. Ахундова снимут. Но пока апрель. Есть еще два месяца и двадцать дней. И когда Ахундов в сопровождении своей услужливой свиты и угодливых филеров из госбезопасности проходил к своей машине, перед ним заискивающе улыбались, подобострастно жали руку.
Но вот пожилая женщина, ловко увернувшись от милиционеров, бросилась к Ахундову, упала на колени, протянула прошение. Надеялась — помогут: семья из одиннадцати человек 13 лет живет в сыром подвале, дети больны малярией. Старик девяноста двух лет парализован…
Слухи рассказывали о «душевном» Ахундове и «корыстных» подчиненных, которые обманывают доверчивого секретаря. Стоит лишь встретиться с Ахундовым, говорили, и зло рассеется, справедливость утвердится. Сотнями, в иные дни тысячами, у здания ЦК КПА3 собирались обиженные и ждали, ждали часами. Милиция разгоняла толпу, а Ахундов проскальзывал с черного хода.
Простодушные граждане атаковали его машину, но в ней сидел невозмутимый телохранитель Аскер, и, еще раз обманутые, недовольные, люди растекались по соседним улицам и переулкам. Ахундов иронически наблюдал из окна, Аскер посмеивался: игра продолжалась уже много лет — в правительственной черной «Чайке» катался телохранитель, в простенькой «Волге» — Ахундов.
Аскер был скромен, свою роль он выполнял с достоинством, не бравировал, не хвастал. Знал — вознаградят. В 34 года — подполковник и мечтал о партийной карьере. А почему бы и нет? Смог же его предшественник Садыков стать заместителем Председателя Совета Министров.
* * *
В президиуме Академии Наук СССР ждали высокого гостя. Дюжина тучных академиков, разомлевших от жары, словно стая потревоженных воронов: парадные костюмы, унылые, скучающие глаза. Приглушенно переговаривались.
— Что такое? Суббота, день-то вроде нерабочий, — возмущался Чквадзе, мягко, по-восточному, растягивая слова.
— Вот именно… — поддержал академик Семенов. — Подумаешь, Капитонов распорядился, можно было бы и до понедельника подождать.
Федор Константинов, философ, порицающе отозвался:
— Не Капитонов, а Кириленко!
— Теперь уже все равно — день пропащий…
— Отчего, может и поспеем к обеду на дачу, — голос у Ойзермана тонкий и жалостный, как у больного. Известно было, что он человек осведомленный. Арбатов надвинулся на него, взял за плечи:
— Не томи, Теодор, кого ждем? Почему спешка?
Ойзерман огляделся и сказал доверительно:
— Шефу, — указал глазами на вице-президента Академии Наук СССР Миллионщикова, — ночью звонил Брежнев. Установочка есть — принять азербайджанского секретаря. Ахундова, кажется…
— Новый фаворит?
— Говорят, будущий президент Азербайджанской Академии.
…Взволнован был и Миллионщиков. Только накануне Ахундов у него на даче жаловался:
— Понимаешь, дорогой, нет сил раздваиваться. Рано уходить с партийной работы. Дела в Азербайджане сложные, без меня совсем плохо будет. Но сердце зовет в науку, чувствую, там мое место…
Миллионщиков насторожился — Ахундова знал не первый год. Не случаен, стало быть, и подарок — поднос, инкрустированный драгоценными камнями.
— Для тебя лучшие азербайджанские мастера делали, — Ахундов поднял поднос к свету: рубины складывались в слова:
«Академик Миллионщиков», и чуть пониже — «Герой Социалистического Труда»
Ахундов обнял Миллионщикова, рассмеялся, однако глаза с красными прожилками внимательно всматривались в академика. Под этим изучающим взглядом Миллионщиков засуетился, застеснялся. По-своему поняв смущение приятеля, Ахундов обиделся:
— Не думай, это золото. Настоящее! Полтора кило… По сегодняшним деньгам — 22 тысячи 783 рубля.
Миллионщиков хорошо знал: Ахундов питал слабость к ученым… Многие почтенные академики проводили отпуск на правительственной даче в Баку, возвращались щедро одаренными: кто старинной чеканкой, кто картинами и гравюрами местных художников. Когда Ахундов в Москве, в Институте микробиологии, защитил докторскую диссертацию, экспертной комиссии ВАКа было неудобно отсылать ее на отзыв оппонентам — утвердили вопреки инструкциям, без рецензий, там же, на комиссии. Факт, конечно, экстраординарный, но и соискатель необычный: член ЦК КПСС.
Миллионщиков уже и не мог бы сказать, сколько ответственных работников Азербайджана, пользуясь расположением Ахундова и его протекцией, получили научную степень — 70,80?
Поначалу были люди известные: Председатель Президиума Верховного Совета республики М. Искендеров, Председатель Совета Министров Э. Алиханов, потом шел поток секретарей ЦК и горкомов, министров, которых Миллионщиков сейчас и не припомнит. Они приезжали к нему с письмами от Ахундова, он их устраивал соискателями в академические институты и центры, обеспечивал отзывами, оппонентами, звонил в ВАК.
Соответственно рос и поток ученых — отпускников в Азербайджан: академиков, профессоров, докторов наук… Они уже не помещались на государственных дачах — построили правительственный комплекс-санаторий на берегу Каспийского моря, в Бильгях. Для любителей острых ощущений на юге Азербайджана, в Ленкорани, поставили дубовый сруб с псарней и егерями — круглый год шла охота с вертолетов на медведей, горных коз, выдру.
Время от времени сюда наезжали члены Политбюро — Шелест, Воронов, Кириленко, Рашидов. С ними — беспокойная кавалькада артистов. Становилось шумно и неуютно, и академики перебирались в комфортабельные виллы на высокогорное озеро Гёй-Гёль, летом катались на канатной дороге, ловили форель, зимой ходили на лыжах.
Миллионщикову рассказывали, что в Азербайджане не осталось ни одного министра и секретаря райкома не «остепененного». Слухи, видимо, преувеличены: по официальным отчетам АН СССР, лишь 67 процентов руководящих партийных работников и только 63 процента в номенклатуре Совета Министров Азербайджана имели ученые степени кандидата и доктора наук. Впрочем, последние сводки Миллионщиков просматривал в 66 году, а шел 69-й. Определенно процент должен был возрасти. Да и не только по Азербайджану: в 1969 году он составлял соответственно 62 и 59 процентов по Прибалтике, по Средней Азии — 58 и 56 процентов, а в Грузии и Армении поднимался до 71 и 73 процентов.
Миллионщиков знал, что в каждый свой приезд в Москву: на сессии Верховного Совета, на пленум ЦК или просто на отдых — руководители Азербайджана приезжали не с пустыми руками. Помимо «дежурных» сувениров — ковров ручной работы, гравюр местных художников, искусно выполненных изделий народных умельцев, не говоря уже о так называемых «плодах солнечного Азербайджана» — марочных коньяках, икре и красной рыбе, которыми одаривались буквально все, кто так или иначе соприкасался с ними: административная челядь аппарата Совмина и инструкторы ЦК КПСС, — секретари и министры везли крупные суммы денег, распределяемых продуманно, по четкой системе.
Каждый секретарь ЦК Азербайджана имел в Москве своего доброго покровителя, ранг которого находился в точном соответствии с достоинством секретаря: Ахундов — Кириленко, третий секретарь Джафаров — Трапезникова, четвертый секретарь Сеидов — Полянского, председатель Совета Министров Алиханов — Мазурова, второй секретарь ЦК КП Азербайджана Козлов — Капитонова, председатель Верховного Совета Пскендеров — Органова. Республиканские министры также имели в Москве протеже: в союзных министерствах или в ЦК. Секретарь же ЦК Азербайджана по промышленности Амиров имел не одного, а сразу несколько патронов: в Госплане — Байбакова, и Совете Министров Мазурова, в ЦК КПСС Павлова. Поэтому отношение к нему в Москве было особенно теплым, сердечным, внимательным. Захотелось Амирову стать профессором — утвердили без защиты докторской диссертации, повлекло к Ленинской премии — дали. Завистники утверждали: сила Амирова в бильярде. Играл он неумело, неизменно проигрывал. Ставки ставил щедро — по 2–3 тысячи: меньше как-то неудобно, постоянными партнерами были люди влиятельные — управляющий делами ЦК КПСС Георгий Сергеевич Павлов, зав. отделами ЦК КПСС Василий Семенович Фролов и Виктор Михайлович Бушуев и сам председатель Госплана СССР Байбаков.
На Байбакова в Азербайджане смотрели как на «своего человека» в Москве. Начинал он свою карьеру в Азербайджане преподавателем индустриального института, выдвинули начальником АЗНЕФТИ. Как «местный кадр» был послан в Москву, в аппарат Совета Министров. Когда строптивый Байбаков не поладил с Хрущевым и был сослан в провинцию, бакинцы его не забыли — представили к Ленинской премии.
Технология получения Ленинских премий отлажена четко, действует безотказно. Разработала группа ученых оригинальный проект или проведено интересное исследование — эксплуатация нефтяных скважин, к примеру, в открытом море — прежде чем выдвинуть авторов на соискание премии, изыскивались «толкачи» — почтенные ученые в Москве. Подбирались надежные покровители в союзных главках и управлениях и… вводились в авторский коллектив. Тот, кто устоял перед соблазном «азербайджанского сувенира», искушался на честолюбии.
Те, кто стоял у истоков изобретения, теснились, сжимались, иные вообще оказывались вне списка. От них откупались посулами на повышение, обещаниями дать квартиру в хорошем районе, помогали купить вне очереди машину. Зато оставшимся Ленинская премия была обеспечена. Правда, сама премия — 10 тысяч рублей — крошилась между десятками совершенно непричастных к изобретению людей, но ведь важны не деньги, а звание лауреата, оно, как и ученая степень, предопределяло престиж и статус на многие годы. В одном из таких списков был и Байбаков. Таким же образом получил Ленинскую премию зам. Председателя Совета Министров Азербайджана (затем он станет министром СССР) Оруджев.
Сентиментальный Байбаков не забывал Азербайджан — внеплановые фонды и дефицитное оборудование широким потоком шли в республику, а его душа и дом постоянно были открыты для «милых» бакинцев. Сменялись в Азербайджане министры, приходили и уходили партийные секретари, но каждый из них считал необходимым представиться Байбакову, пополнить его коллекцию антиквариата каким-либо новым экспонатом, и обязательно самым дорогим: каждый гость был честолюбив.
Предвижу вопрос: зачем такие барские подношения, откуда брались средства?
Эта проблема выходит за рамки отношений между отдельными людьми, за пределы одной республики, ее объем — весь Советский Союз.
Чтобы подняться до номенклатуры ЦК или Совмина, необходима пробивная напористость, изворотливость. Чтоб удержаться у власти — беспринципность, холуйство.
Любое обобщение, конечно, условно. Память вырисовывает и людей честных. Один из них — немногих — Курбан Алиев, министр высшего и среднего специального образования Азербайджана. Долгие годы присматривался к нему — не мог понять, как этот профессиональный партработник мог оставаться непричастным к коррупции и казнокрадству, захлестнувшим район 26 Бакинских комиссаров, где он был первым секретарем, и систему высшей школы, которую он возглавлял позднее. Пытался убедить себя — хитрит, принципиальность лишь оболочка, за которой скрывается умный хищник, ждущий своего часа. Но жизнь опрокидывала мои подозрения — он так и остался в моем сознании рыцарем малых добрых дел… Но о массе партийных и советских работников следует сказать: они идентифицируют в себе больше испорченных душ, чем праведных, ибо особенность советской социально-хозяйственной структуры такова, что ни одно преступление не совершается в одиночку. Иерархические связи захватывают в преступный круг тысячи людей — от кладовщика до министра, от бригадира до секретаря ЦК КПСС.
Советский мир перестал быть пластичным — застыл, окостенел. Из него уже стало невозможным, как это было когда-то, лепить нравственные формы. И люди, не чувствуя себя участниками общего дела, но лишь отчужденным его результатом, стали отталкиваться от него. Ничто не удержит отныне человека от сделки с совестью: идеалы осмеяны, слова, оторванные от понятий, лишены содержания. Единственная реальная ценность — деньги, в них сублимирована насильственно отъятая от человека возможность — достоинство, стабильность. И советское общество, разорванное на 250 миллионов одиночек, потенциально готово преодолеть барьер, отделяющий закон от беззакония. Реально встает дилемма: нищета (на зарплату просуществовать невозможно. По очень осторожным подсчетам советских экономистов, фактический прожиточный минимум 92 рубля 50 копеек, средний доход по Союзу на человека — 53 рубля) или же сытая жизнь в достатке, но через правонарушение. И многие, смотря на окружающих, вставших на путь преступления, склоняются к последнему.
* * *
Ученый произвел несложный эксперимент. Его мог бы повторить каждый живущий в СССР: изучена деятельность обычного советского предприятия — цеха, рядовой клетки в советском экономическом организме, исследованы движение товара, поведение людей, участвующих в производственном процессе, и объективно складывающиеся производственные отношения. Время действия — 1970 год. Место — город Баку. Начальник цеха — Даждамиров, производство — изготовление красок…
Схема преступления оказалась банальной: компоненты изготовляемой краски — белила и растительное масло — заменялись некачественными суррогатами — мелом и ассидо-лом, стоимость которых, кажется, в 30 раз меньше. Так была найдена предпосылка преступления. Другое условие — люди, готовые и способные преступить закон. В нашем примере действуют начальник цеха Даждамиров и зав. складом Осипов.
Один из них периодически выезжал на предприятия, вырабатывающие полуфабрикаты, в частности, на Ярославский химический комбинат. Небольшая взятка в 2–3 тысячи рублей — и вместо положенных по фонду 200 тонн ассидола и белил отгружалось и доставлялось в Баку 500 тонн.
Дальше — проще: вместо необходимых по плану 300 тонн краски цех изготовлял 600 тонн (учтите при этом, что себестоимость краски была значительно ниже, ибо подавались некачественные, но очень дешевые заменители). Учетчик и лаборатория втянуты в преступление: зарегистрировали изготовление лишь официально запланированной краски — 300 тонн, и, как правило, еще 20–30 тонн как перевыполнение, достигнутое якобы ценой рачительного руководства и бережливой расфасовки. Для чего? Начальник цеха — член райкома партии, а кладовщик не первый год был депутатом местного совета. Изготовленные вне плана 300 тонн краски распродавались через разветвленную систему торговой кооперации. Часть выручки оседала у директора магазина, кое-что перепадало продавцам, другая, большая, до 70 процентов, — возвращалась в цех-изготовитель.
Сколько это составляло краско-рублей? Подсчитаем. Один килограмм краски продавался за 2 рубля, перемножьте на 300 тонн и вы получите 600 тысяч рублей.
Движение краски из цеха в магазин делало невозможным раскрытие преступления. Количество (в килограммах или тоннах) отгружаемой в магазины краски четко соответствовало цифрам в сопроводительных бумагах — накладных ведомостях, в них проставлялся номер и число — в полнейшем соответствии с инструкцией. Так что ни одна даже самая взыскательная проверка не выявляла нарушений. Однако уже после того, как очередная партия краски продавалась, накладные возвращались в цех, уничтожались, выписывались новые и за тем же номером, но уже под другим числом, сопровождали в магазин очередную партию товара. По тому же принципу реализовывалось масло. Продажа была магазинам выгодна: каждая тонна (не все масло, но лишь небольшая часть его) преподносилась как сэкономленная продукция, так что с каждого килограмма выписывались премиальные, растекающиеся, как правило, среди рабочих: начальство не было мелочным.
Все, что я описал на модели одного цеха, переведите в масштаб страны — тысячи и тысячи цехов, фабрик, заводов — и вы получите близкую к действительности картину гигантского организованного подпольного бизнеса. Меняется номенклатура товаров, география, технология производства, но структура преступления неизменна — подмена дорогих компонентов дешевыми или тайная скупка внефондового сырья, или то и другое одновременно. Та же в общих чертах и схема реализации.
Впрочем, есть еще и неучтенные возможности: на Ивановском текстильном комбинате ткут женские платки и шапки, пользующиеся добрым спросом в мире. В 1971 году выявлено: платки не соответствуют стандарту — на 18 квадратных сантиметров меньше, на 31 грамм легче (годовая продукция комбината — 800 тысяч штук.)
В Риге крупнейший в СССР радиозавод имени Попова. Обнаружено в 1970 году, что в транзисторах ВЭФ схема не соответствовала реальному количеству диодов — их было на один меньше. Мелочь? Стоимость одного диода 82 копейки. В год завод изготовлял 182 тысячи радиоприемников.
Всего одного камня не додавали в женские часики «Чайка» и в мужские часы «Полет» мастера московского Первого часового завода. Камушек стоит 42 копейки, в год изготовлялось 750 тысяч пар часов. Преступление вскрыли в 1970 году и замяли: советские часы — лучшие в мире. Товарищ Брежнев сказал: «Недалек тот час, когда мир будет сверять время по нашему, советскому времени».
Итак, сотни миллионов рублей сосредотачиваются в руках предприимчивых, ловких, умелых, находчивых коммерсантов. Кто они? Советские миллионеры? Миллионеры, конечно, есть, но не они. Грандиозные суммы денег в этих руках не остаются.
Доставка в магазины и реализация «левой» продукции — надежна. Значительно сложнее и опаснее хранение на складах нигде не зарегистрированного сырья — сотен и тысяч тонн. И еще — надо не привлечь внимания к сложному дефицитному оборудованию, приобретенному вне фондов, без лимитов. И, наконец, что делать, если рабочий прозреет и поймет, что он и его товарищи фактически производят в два, а нередко в три раза больше, чем фиксируется учетом? Можно, конечно, попытаться задобрить рабочих премиальными, дать лишнюю десятку, но опасно — протрезвеет, разболтает или, что еще хуже, начнет шантажировать. Проблема в том, как сделать разоблачение невозможным или, по крайней мере, маловероятным.
И вот здесь угол преступления начинает меняться — он отклоняется от горизонтального направления: цех-склад-магазин — и начинает круто подниматься вверх по вертикали.
Составляется несложная логическая фигура (доступная самому непросвещенному уму — начальники цехов, завмаги, мастера, кладовщики большей частью люди простые, необразованные):
1. В России хорошо жить на зарплату невозможно.
2. Начальство живет хорошо.
3. Следовательно, существует не на зарплату.
* * *
Теперь суть вопроса — КАК дать, КОМУ дать и СКОЛЬКО дать?
Итак, остановка первая: милиция-прокуратура. Зарплата начальника районного отдела милиции 200-250 рублей, прокурора меньше — 150–180 рублей. Стало быть, надо положить и тому и другому столько, чтобы не хотели отказаться: первому — 2 тысячи, второму хватит и половины. Жизнь трудна и на зарплату не сведешь концы с концами. И милиционер, и прокурор — люди служивые, зависимые, ходят под начальством — городским, республиканским, — которое тоже ублажить требуется. Каждая должность в Азербайджане имеет продажную стоимость. В 1969 году начальник милиции котировался в 50 тысяч, районный прокурор — в 30 тысяч.
Деньги отданы и взяты, и будут теперь выплачиваться ежемесячно, и не беспокойтесь — блюстители закона не подведут: ловко ликвидируют анонимный донос, посланный злопыхателем, предупредят заблаговременно о грозной ревизии.
Остановка вторая — районный комитет партии. Здесь замыкаются сигналы «сверху» и заземляются жалобы «снизу».
КОМУ дать — ясно: первому секретарю — абсолютному хозяину района — и секретарю по промышленности.
СКОЛЬКО — и здесь более или менее известно: в зависимости от их зарплаты. Помножьте ее на уже названный коэффициент — 10. То есть первому секретарю 30 тысяч, второму — 20 тысяч.
Разумеется, этот коэффициент (1 к 10) не остается всегда неизменным. Он меняется в зависимости от важности и влияния лица, колеблется между тремя-четырьмя — судье, двумя-тремя — народному контролеру.
На следующих остановках, более высоких, — городских, областных, республиканских — ставки вновь поднимаются, растут. Круг расширяется. Начальник управления милиции, начальник ОБХСС, городской прокурор, республиканский и т. д.
Надо дать и в горком партии — заведующему отделом промышленности, — ив соответствующий главк, и в министерство, но здесь счет особый и нормативов нет.
Так или иначе в «дело» втягивается 30–50 человек, и у «трудящегося» зав. цеха от некогда огромной суммы остается едва ли 15-20 процентов, да и те, к несчастью, приходится делить между компаньонами.
Только не вздумайте морочить голову ссылками на плохое воспитание, дурную наследственность и упавшую нравственность — так у нас ничего не выйдет: коррупцию объяснять моралью, мораль — коррупцией. Замкнутый круг. Математики утверждают: для того, чтобы найти решение в формальной системе, необходим выход из нее. Тем более это необходимо в системе общества. Где это у нас — выход? Помните, что материализм исходит из первичности явлений — где она?
Есть. Встречал я и такие предприятия, где подбирались честные руководители, сознательные рабочие, самозабвенные, целеустремленные. Короче, такие, каких в СССР, казалось, и не бывает. Что из этого получалось? Вызывали директора (главного инженера, начальника цеха) в главк, в Москву, (а если действие происходило в Москве — в министерство) и говорили:
— Что это, Николай Сергеевич, (Ашот Петросович, Ибрагим Мамед-Оглы) план не выполняете?
Николай Сергеевич брал карандаш и начертывал цифры, объясняя: если трудиться в году не 12, а 14 месяцев, заменить ржавые станки, модифицировать технологию, наладить нормальное снабжение — голубая мечта каждого хозяйственника в СССР — увеличить в два раза количество рабочих — и тогда плана не будет: завышен, нереален.
— Так-так, Николай Сергеевич, значит вы партии не доверяете, она для вас не авторитет. Партия, по-вашему, прожектерством занимается. А международное положение, а неурожай в Индии… Да вы, может, и в коммунизме усомнились? Так вот: или план — или партбилет. О решении доложить. Можете идти.
Несчастный Николай Сергеевич в расстроенных чувствах шел к друзьям. Его выслушивали, утешали и учили: хочешь жить — изворачивайся, лбом стенку не прошибешь. Или: живи сам и дай жить другим.
Проводил Николай Сергеевич бессонную ночь (ночи). Но жить надо, и шел Николай Сергеевич в магазины, а если городок маленький — на колхозный рынок, — завязывать нужные знакомства. Дальше — по уже знакомой схеме. Часть изготовляемой заводом продукции оказывалась на «черном» рынке, часть выдавалась «на гора» в счет плана.
И если уж очень-очень порядочным человеком был Николай Сергеевич, поначалу не прилипали деньги к его рукам: совестно было. А рубли-тысячи шли, и чем это он хуже других? И не дурак же — свое, положенное снимал: плата за страх.
Приходила зрелость к Николаю Сергеевичу, с нею — награды, звания.
Обыкновенная история. Замечал: в словах человеческих живет стыдливая тоска по былому, утраченному. Ворует человек — говорят: жить умеет, изворачивается, плутует — деловой человек. Так говорили при царе, так любят сегодня говорить на Руси.
Но вернемся к нашей второй остановке — к райкому. А кому на Руси хорошо живется? Секретарям райкомов. Они и есть миллионеры.
Так, но не совсем так: деньги, и немалые, оседают в их карманах, им отнюдь не худо на этом советском свете. Они депутаты Верховных Советов и члены ЦК, им почести и звания. Но что касается покоя в жизни — его нет: дни их в заботах, планы производственные не выполняются, приходится прибегать к очковтирательству, припискам, время от времени случаются комиссии, проверки, много забот доставляет реформа управления или очередная кампания — политическая и даже совсем безобидная — предвыборная.
Обиднее всего, что хотя кругом все свои — одни тебе платят, другим платишь ты, — имеется обыкновение время от времени снимать и секретарей райкомов, если их дела получают скандальную огласку. Вернее — их перемещают: из номенклатуры ЦК они, как правило, не выпадают.
Первый секретарь Наримановского райкома города Баку Мурадалиев, «сгорев на приписках», был переведен в министры бытового обслуживания. Первый секретарь Октябрьского райкома города Баку Мамедов «споткнулся» на миллионах — в Москве в сберегательную кассу неосмотрительно положил на имя жены 195 тысяч рублей…
Переведен в Министерство внутренних дел начальником городской военизированной охраны. Такая немилость вызвана не завистью к его миллионам — те, кто снимал Мамедова, слава богу, были не беднее. Ахундов не мог ему простить дерзость: это Мамедов убедил членов пленума райкома в 1965 году забаллотировать рекомендованного ЦК вместо него некоего Рзаева. Еще год оставался Мамедов в секретарях, но затем падение его было роковым и стремительным: лишен депутатства, выведен из ЦК, и во всем виновата гордость: смирись Мамедов с волей ЦК, быть ему заместителем министра соцобеспечения, как и предполагалось.
Уж в такой неблаговидной истории оказался замешан первый секретарь Бакинского городского комитета партии Аллахвердиев — скупал золото у расстрелянного позже валютчика Рокотова — и то пронесло. Вынырнул начальником Госкомитета по профессионально-техническому обучению при Совете Министров Азербайджана. Сменивший его на должности первого секретаря Насруллаев поскользнулся совсем глупо: в Баку была изнасилована дочь известного ученого, следствие вышло на след подпольного дома терпимости, в числе постоянных клиентов которого оказался и Насруллаев. Однако не он один — еще 7 членов ЦК и три министра. Через пару лет Насруллаева назначили министром связи республики.
Существует жесткое правило: критикуют секретаря райкома — он не оправдывается: кто не виноват? Секретарь Сабирабадского райкома партии Булаев узнал, что его место продали. Между партийными работниками существует «джентельменский» закон — не перекупать «живые» должности. Иное дело, если секретарь «падет», окажется в немилости, тогда свободная купля-продажа, игра цен: от ста и до двухсот тысяч — кто больше? Но Булаев-то работал исправно, вовремя платил в ЦК, был на хорошем счету, и его же приятель, сосед-секретарь, польстился на богатый район. Говорят, дал 300 тысяч заведующему оргпартийным отделом Багирову, и вот ему, Булаеву, предложили уйти. Несправедливость очевидная. Но Булаев не подался с жалобой: понимал, что эта печальная история невозможна без ведома первого секретаря Ахундова. Или, может быть, другое: многолетний опыт партийной работы подсказывал — не лезть на рожон. Тактичность Булаева в ЦК оценили. Не прошло и года, как его рекомендовали в Куткашенский район, но уже первым секретарем райкома. И что тут самое удивительное и совершенно невозможное для Азербайджана — безвозмездно. Что и говорить — первый секретарь ЦК Азербайджана слыл человеком широким и ценил скромность.
* * *
Необъятен круг обязанностей секретаря райкома, и везде находятся недовольные, брюзжащие. Какая уж тут сладкая жизнь: образования и квалификации, полученных в партийной школе, явно не хватает. Принимая решение, приходится полагаться на интуицию — «классовое чутье». В СССР существует почти правило: жалобы неизменно попадают к тому, против кого направлены, — таков принцип демократического централизма.
Но принцип принципом, а люди людьми: в ЦК немало завидующих с жадными глазами — рады чужому несчастью, так что без надежных и верных людей не обойтись и секретарю райкома. И немалая часть денег, в труде и риске сделанных в самом низу — в цеху и в магазине, — расплывается вширь, захватывая глубокие пласты чиновников центрального партийно-советского аппарата. В ЦК КП Азербайджана, в Верховном Совете и Совете Министров республики практически каждый сотрудник получает проценты на вложенный в обращение капитал — занимаемую им должность.
К 1969 году Азербайджан был полностью распределен. В руках зав. орготделом ЦК КП Азербайджана партийные кадры: ни одно назначение в партии немыслимо без ведома и согласия Багирова. Им же разработаны тарифы: первый секретарь райкома «стоит» 200 тысяч рублей, второй — 100 тысяч.
Село (совхозы, колхозы) — абсолютная вотчина секретаря ЦК Сеидова. И здесь четкие ставки: пред. колхоза — 50 тысяч, директор совхоза — 80 тысяч.
Промышленность — хозяйство Амирова: должности директоров заводов и фабрик — от 10 до 100 тысяч рублей.
Культура, искусство, наука в руках секретаря ЦК Джафарова. Покупались и продавались: звание академика — 50 тысяч, директор института — 40 тысяч, ректор вуза — до 200 тысяч. Директор театра — оперного, драматического, юного зрителя — 10-30 тысяч рублей.
Административные органы формально — прерогатива второго секретаря ЦК КП Азербайджана Елистратова, потом — Козлова, фактически — Ахундова.
Стоимость должности определялась спросом, спрос — возможностями должности. Исходя из этого можно почти безошибочно вывести, что министр торговли «стоит» в 2–3 раза больше, чем министр соцобеспечения, министр мелеорации — в 3–4 раза меньше министра сельского хозяйства, министр внутренних дел равен министру легкой промышленности (в этом министерстве сосредоточено большинство платежеспособных цехов).
И верно, министру торговли Азербайджана Кафарову, а затем сменившему его Башир-заде министерское место «стоило» 250 тысяч рублей. Министру коммунального хозяйства Топчиеву меньше — 150 тысяч. Министру соцобеспечения Сеидмамедовой — 120 тысяч. (Цифры приведены в закрытом докладе первого секретаря ЦК Компартии Азербайджана Алиева на пленуме ЦК КП Азербайджана 20 марта 1970 года).
Партийные инструкции и директивы всегда лаконичны: объяснить колхознику — чем богаче будет колхоз, тем лучше будет житься колхознику. А как убедить, если поле государственное, трактор тоже. И чужое не дорого, его не жаль. И задания астрономические: от зари до ночи работай — не выполнишь. А город ждет, требует, грозит.
Как тут обойдешься без приписок и очковтирательства? А чтобы не заметили, ие схватили за руку — надо «смазать». И себе про черный день нужно оставить…
Откуда взять? Источник один: мужик, вернее, баба — мужчины, здоровые и молодые, в городе. Вот и приходится прсдседа-телю урезать из трудодня колхозника «процентик» для секретаря райкома, для предсе-дате ля сельсовета, для ревизора.
Как тут не позавидуешь городской сытой жизни, скажем, милицейского работника? Впрочем, и он подначальный, не знает покоя. Балансирование в пространстве, где нет законов, — обременительно и опасно. Десять лет начальник Октябрьского райотдела милиции города Баку Гусейнов «подкармливал» зам. министра МВД Рзаева. И что же? Рзаева перевели в Академию Наук (поясняем: Академия — это место, куда переводятся опальные партийные работники, попавшие в немилость хозяйственники и проворовавшиеся милиционеры), а Гусейнову предложили уйти на пенсию. Но из номенклатуры выскочить непросто: связи, средства, опыт и, конечно, приобретенная специальность — все это укрепляет положение на долгие годы. А партийная работа не знает специализации — она «обменивается» на все 283 специальности, имеющие хождение в СССР (смотри перечень в инструкции ВАКа). В партработе особые закономерности: где бы ни работал человек, он неизменно должен оставаться активным, организовывать кампании, выступать на собраниях, критиковать и каяться в ошибках. И чем больше он девальвируется как специалист, тем сильнее и упорнее держится за партийную работу, тем быстрее и успешнее он продвигается. На определенном этапе ему предлагают поступить в Партийную школу при ЦК КПСС, и тогда его будущее проема-тривается четко, оно гарантировано.
Чтобы не сорваться, чтобы преуспеть, партийный работник должен придерживаться жесткого регламента поведения: ничему не удивляться, быть всегда готовым исполнить беспрекословно указание руководства. Ценится ханжество, искусное лицемерие, беспринципность и показная скромность. Важно, чтобы любовные связи (партия высоко блюдет нравственность), жульнические махинации не вылезали наружу, не стали достоянием простонародья. Дом, построенный на взятку, лучше оформить на родственника, бедного, но незапятнанного, машину — на брата-профессора, если таковой имеется, деньги положить в сберкассу, но не на собственное имя, конечно, на «предъявителя», или еще лучше обратить в золото и ценности и укромно зарыть в саду собственной дачи. Главное — не бравировать богатством, не вызывать зависть.
Особо строги нормативы к тем, кому по статусу положено в Москве останавливаться в гостинице ЦК КПСС «Октябрьская». Эта гостиница — своеобразный нравственный профилакторий. Каждый шаг здесь фи к-сируется: что надел, сколько стоил обед, кто навестил, когда возвратился…
Впрочем, «страхи» действительны лишь до определенного уровня — до областного секретаря. Все, что выше, — бесконтрольно. Напротив, тайные сотрудники ГБ выведут на воздух, если кому плохо с перепою, вовремя разбудят и отправят на спецмашине домой заспавшуюся красавицу…
Наиболее проницательные, однако, предпочитают не полагаться на лояльность ГБ и не искушать судьбу. Вернее довериться «другу». У каждого уважающего себя секретаря ЦК есть такой, скромный, застенчивый: у Демичева — Фролов (когда он был благодарным шефом назначен главным редактором журнала «Вопросы философии», ему подыскали замену — застенчивого аспиранта Скворцова, сейчас он подвизается в качестве помощника секретаря ЦК КПСС), у Кириленко — Арбатов, солидный, степенный академик. У престарелого Суслова — но еще весьма любвеобильного — профессор Красин, большой специалист по Ленину, у некогда всемогущего Шелепина — Земляникова, ведающая в Совпрофсоюзе вопросами идеологии и воспитания.
В соответствии с занимаемой должностью распределяются блага: закрытые больницы, санатории, кремлевские пайки, членство в ЦК и депутатство. Выборность при этом — не более чем декорум, создающий видимость фасада.
Но перераспределение не завершено, сотни миллионов рублей, крошась и распыляясь, обращаются в обществе, развращая его психологию, разрушая его нравы.
Факты — от сенсационных до обыденных…
Бакинский электромеханический завод, один из крупнейших в Закавказье, — 14 тысяч рабочих. 29 декабря 1970 года. Утро. До конца года и пятилетки 56 часов. На заводе аврал, присутствуют секретарь райкома, представители ЦК, уполномоченные министерства — необходимо перевыполнение плана на один процент. В этой единице огромный смысл. В редакции республиканских газет уже отосланы торжественные рапорты дирекции и парткома о перевыполнении плана — впервые за много лет. Написаны поздравительные телеграммы ЦК и Совета Министров Азербайджана, распределены премии министерства: от управляющего до помощника бригадира.
Как выполнить план? В оставшиеся часы необходимо добрать 14,8 процента. Работая круглосуточно, — профсоюз, как всегда, не возражает — завод может максимум дать 2–3 процента. Фонд зарплаты на текущий год уже перерасходован, но можно, и не впервой, перетянуть из следующего, а там урезать у тех же самых рабочих, которые сегодня и завтра ночью получат десятку за внеурочную работу, ту самую десятку, которую им недодадут в новом месяце.
И выход найден: срочно собираются холодильники без моторов — одна обшивка. На заводском дворе — сотни забракованных агрегатов, они спешно подаются на конвейер и монтируются. Директор дает указание привезти из домов все имеющиеся в личном употреблении у сотрудников электроприборы. Всю ночь 29 декабря, а затем 30-го машины объезжали квартиры инженеров, конструкторов, начальников цехов, бригадиров, собирая холодильники, радиаторы, утюги, их наспех чистили и красили и регистрировали на складе как… продукцию завода! Пролежат там несколько дней и вернутся к владельцам — может быть, до следующего «штурма».
В сводках по республике отметят увеличение выпуска товаров народного потребления, покупатели же подождут неделю-другую, пока вставят в их новые холодильники моторы.
И план есть — 101,2 процента. Директору — орден Красного Знамени и должность в министерстве, главный инженер станет директором, 723 инженерно-техническим работникам завода выпишут «прогрессивки» — 100 процентов дополнительных начислений к зарплате. Рабочих, скромных социалистических тружеников, пригласят спустя месяц в оперный театр — коллективу завода зам. Председателя Совета Министров Азербайджана за высокие достижения в социалистическом соревновании вручит переходящее Красное Знамя, затем состоится торжественный концерт художественной самодеятельности и… легкий ужин. Рабочие напьются и погуляют.
* * *
…В каждом азербайджанском вузе ежегодно изымалось из конкурса и поступало на продажу определенное количество мест. В 1968 году в Баку произошло событие, высветившее коррупцию в высшей школе. В мединституте студентом был убит проректор института Ализаде — в прошлом первый секретарь ЦК комсомола республики. Началось дознание и оказалось: студенты института за каждый экзамен должны были платить преподавателям от 50 до 100 рублей, и вот, когда у одного студента не оказалось денег, он убил профессора.
Ректор Азербайджанского пединститута имени Ленина профессор Агаев брал натурой: ему на дачу свозили баранов, бочки с коньяком, мед, фрукты.
В селах Азербайджана давний обычай: родился ребенок — ставят кубышку и складывают в нее деньги — подрастет, поступит в институт, ученым будет…
Цены взяток за поступление в институт из года в год поднимаются, в 1972 году они по Азербайджану были: в медицинском институте 30 тысяч, университете — 20–25 тысяч, институте иностранных языков — 10, в институте народного хозяйства — до 35 тысяч. Контингент: дети начальников цехов и завмагов, будущие начальники цехов и завмаги.
Когда эти сведения в августе 72 года легли на стол зав. отделом науки и высших учебных заведений ЦК КПСС тов. Трапезникова, он рассудил мудро: студентов, поступивших в обход законов, не исключать (их было 29 процентов), ректоров — освободить. В результате — брать стали больше: больше риска, выше ставки.
…Немногим более десяти месяцев действовала в Баку новая гостиница «Интурист». И вот уже в ноябре 1972 года директор гостиницы Рустамов, полковник КГБ, привыкший к порядку и дисциплине, в недоумении жалуется секретарю ЦК Азербайджана Козлову: похищено 10 тысяч ложек и ножей, 7 тысяч полотенец, 848 чайников, 217 ваз, 32 картины…
Понятия долга, чести, совести, с помощью которых в прошлом оценивалось поведение людей, в современном советском обществе перестали быть необходимыми. Статистика, но не та, что кичливо вещает со страниц газет, а другая — совершенно закрытая, поступавшая ежедневно в утренних сводках секретарю ЦК КП Азербайджана, — отмечает: два миллиона (население республики 5 миллионов) злоупотребляет алкоголем. Количество наркоманов в республике растет: их было 4 тысячи в 1950 году, в 61–12 тысяч и 22 тысячи в 70-м. Больше, чем в Англии.
Фактически их еще больше, но наркоманы не хотят регистрироваться. Наркотики — бизнес, и как таковой он легко приспосабливается к конъюнктуре. В Азербайджане не следует искать курилен опиума, достаточно подняться в нагорный парк имени Кирова в Баку или затеряться между грязными сооружениями морского порта, и там, вдали от лицемерного ока закона, вам предложат укол морфия или сигарету с анашой. Недорого — всего один рубль. Покупают.
Число уголовных преступлений в Азербайджане в 71 году перешагнуло 70 тысяч. Из каждых ста ׳тысяч жителей в 1971 году 12 убито, 84 ограблено, 98 оскорблено.
Помните: коммунизм — молодость мира, и его возводить молодым! И в мире преступлений молодежь, как ей положено в Советском Союзе, впереди. По данным Министерства внутренних дел за 1970 год (отчетная сводка, представленная в ЦК КП Азербайджана), в Азербайджане одна третья всех убийств, одна вторая изнасилований, три пятых грабежей совершено людьми моложе 22 лет.
Трагична картина детской преступности. С 1953 по 1970 год преступность среди детей (от 10 до 17 лет) выросла в 2,7 раза, тогда как общее количество детей этого возраста увеличилось в Азербайджане лишь наполовину. Аресты детей до 18 лет в два раза превышают аресты взрослых. В 1970 году в Азербайджане было арестовано 43242 юношей и девушек моложе 18 лет — за кражи, насилия, убийства.
Молодежь — самые обманутые люди и Советском Азербайджане. Как можно воспитывать чувство чести, если ему нет места в политике партии, в экономике, социальной жизни?
Как можно в школе воспитывать скромность, когда жизнь ежечасно дает свидетельства триумфа бесстыдства?
Можно ли порицать воровство, если известно, что те, кто обкрадывает общество больше всего, безнаказанно приобретают влияние и власть. Как свидетельствует зондаж, проведенный Сектором информации ЦК КП Азербайджана в 1971 году, в тяжелых условиях (понимай — бедность и лишения) жило 3,5 миллиона человек или 75 процентов общего населения республики. И только 7 процентов или 310 тысяч человек жили в достатке или изобилии.
Новейшая техника (там и тогда, когда она используется) не способствует подъему жизненного уровня — усиливается потогонная система эксплуатации: занижаются расценки (в течение 1970 года расценки на предприятиях Азербайджана понизились в 3 раза, в 1971 году — в 4 раза), ухудшаются условия труда.
Первый секретарь Бакинского райкома партии на одном из бюро в 1969 году сказал: — Если бы мы были убеждены, что сумасшедшие могут хорошо работать, мы бы приветствовали психические заболевания.
В СССР любят вспоминать Ленина: «Теперь все чудеса техники, все завоевания культуры станут общенародным достоянием». (Полное собрание сочинений, том 35, стр. 283). В действительности антигуманный социализм углубляет эгоистический характер отношений между людьми. В 1970 году в СССР весьма популярным был еврейский анекдот: в поезде едет человек, попутчик-сосед вздыхает и — умирает. Стали дознаваться, почему не вызвали врача? Человек объясняет: «Он говорил ״Мне плохо״. А кому хорошо?» Ирония? Гротеск? Вряд ли.
18 января 1970 года в Баку на проспекте Нариманова была задушена в час ночи молодая женщина. Преступление произошло на виду 80 добропорядочных граждан, и никто не вступил в противоборство с убийцей. Убийство происходило под их окнами, совершалось маньяком, накурившимся наркотиками. В защиту их хочется сказать: ими руководил не страх — благоразумие. Закон коварен: убийство убийцы квалифицируется советским уголовным кодексом как убийство. Зачем искушать судьбу? И старательно не замечают граждане любое уличное происшествие, скандал или драку. А преступность торжествует, растет в Азербайджане в три раза быстрее, чем население. Каждые 55 минут происходит убийство, насилие, кража.
Благоразумие безучастных людей размыло гражданские связи, рвет общечеловеческие нравственные нормы. И уже не уголовная статистика объясняет советскую жизнь, а наоборот: жизнь — преступление. А между тем подрастающий ребенок воспитывается и школой, и средой. Вернее, больше средой, чем школой. Путь, который он для себя избирает, — бунт против правил и норм, традиций социального регламента. Но чем больше человек удаляется от других, тем глубже трещина в нем самом.
Итак, в советском обществе вопрос о том, является ли человеческое поведение нравственным или безнравственным, теряет смысл, ибо сами по себе понятия добра и зла при советском социализме неприемлемы. Это признают и коммунистические лидеры. Секретарь ЦК КПСС Суслов, выступая на совещании заведующих кафедр общественных наук в декабре 1971 года, сказал: «Действительно только то, что партия считает разумным».
А если так — нет надобности в общечеловеческой морали, ибо политика партии, как и всякая политика, релятивна. И человек приспосабливается. Все, что требуется, — угодить партии, спрятаться за партией, обмануть партию. Можно подкупить партию. Разумеется, не все советское общество лишено совести и чести. В здоровой его части есть и солидарность, и взаимопомощь, обязательна порядочность, но только за рамками официальных отношений, вопреки идеологии.
Кем бы ни был человек — ученым или художником, рабочим или инженером, если его увольняют с работы за политическую неблагонадежность — он изгой. Никому не понадобятся ни его знания, ни навыки, ни его опыт. Отверженный, он нигде не найдет работодателя — все монополизировано в руках партии. И в человеке, как реакция на эту жизнь, постоянно живет страх. Он боится не угодить властям. Ощущает гнетущую зависимость от любого мелкого начальничка и… лжет — ищет законы, оправдывающие беззаконие, юродствует, приспосабливается. Люди, многократно обманутые «любимой партией», запутавшись в хитросплетениях пропаганды, утомленные бесцельностью жизни, замыкаются в быте. Умело поставленный недостаток продовольствия оказывается эффективнее тюрем, психиатрических больниц. (Впрочем, психиатрических больниц хватает. В Азербайджане каждый двадцатый житель под наблюдением психиатрического диспансера. Бессмысленная растрата сил в борьбе за материальные благи и мире, где всего не хватает, оставляет совсем немного энергии и времени для гражданственных порывов.
Испытывая неуверенность перед многочисленными организациями, которые иа него давят, человек теряет перспективу. В советском обществе, где ценность личности отчуждена, необходимы внешние доказательства того, что человек существует. Ими опять являются деньги, все, что приносит материальное благополучие, в том числе проституция. В течение 1971 года в Азербайджане была привлечена к уголовной ответствен-ноет 1221 женщина, превратившая свою красоту в товар. И это в мусульманской республике, в которой традиции адата взыскательно требовательны к женской непорочности. В течение того же 71 года было обнаружено и разгромлено 7 притонов.
Распространенный тип поведения — стремление раствориться в массе, нежелание выделиться, боязнь самостоятельного выбора. Человек старается приобщиться к авторитетной и влиятельной клике и, присоединившись, приобретает видимость безопасности.
Людям внушается: быть добродетельным — значит быть, как все, отличаться от коллектива — порок.
В 1972 году в Ярославле исключили из партии ученого. Ему поставили в вину непохожесть. Секретарь обкома партии Морозов сказал: «Он не как мы, хочет быть оригинальным».
Говорит министр: «За два года повысили квалификацию… 1000 преподавателей вузов». (Алиев, газета «Бакинский рабочий», 11 июля 1974 года).
«Профессор Байрамов понуждает студенток к сожительству, иначе не ставит зачет, лекции пропускает. Как быть мальчикам?» (Из письма студентов Азербайджанского пединститута имени Ленина в отдел наук ЦК КП Азербайджана 12 июня 1972 года).
«В Баку не посещают школы 8780 детей школьного возраста. В Кировобаде — 3318, в Сумгаите — 2211, в Дашкесане — 1321…» (Из отчета министра просвещения на бюро ЦК Азербайджана 7 февраля 1972 г.)
«5 месяцев из 9 мы не учимся. Нас заставляют работать в поле. Осенью убираем хлопок, весной — фрукты». (Из письма в ЦК КП Азербайджана учеников школы № 2 города Кировобада).
«Я придерживаюсь единственного, что не эфемерно — денег». (Из школьного сочинения ученика бакинской школы).
«Во-первых, люди любят себя, во-вторых, себя, в-третьих, тоже себя. Коммунизм невозможен через эгоизм, мы все эгоисты». (Из социологического обследования, проведенного Сектором информации ЦК КП Азербайджана, сентябрь-ноябрь 1970 г.)
