Азербайджанцы, пожалуй, самые дезинформированные люди в СССР…

В Москве, в орготделе ЦК КПСС, в секторе Закавказских республик, несколько дней отмечалась необычайная активность. Апатичный Морозов еле поспевал принимать вызванных на доклад сотрудников. По коридору с пухлыми портфелями фланировали гости с юга — загорелые, румяноскулые, с вкрадчивыми манерами. Заходили к Морозову группами или поодиночке, торопливо семенили к Петровичу, поднимались тяжело дыша в секретариат.

Алиев в приемной Капитонова появился поздно вечером. Он осторожно сел, точно боялся, что стул не выдержит его длинного крепкого тела. Одетый в светлый, в черную полоску костюм, выглядел щеголевато, даже изысканно. Гладко выбритое смуглое лицо было взволновано, виноватые улыбающиеся глаза полуприкрыты большими ресницами.

«Сейчас или никогда! Ставка — власть!» Алиев любил размышлять витиевато, облекал мысли в красивые литературные слова. Он ревностно поклонялся единственному богу — себе, однако понимал и старался избежать грубой простоты, прикрываясь, подчас даже бессознательно, заботой «об общем благе». Были в его жизни и битье себя в грудь, и речи о собственной немощи. Вспомнил 45-й год. Его, молодого лейтенанта, вызвали к генеральному комиссару.

— Ты кто? — прищурясь спросил Абакумов.

— Я, — встрепенулся Алиев, — вызван в связи с расследованием «померанской группы».

— Так-так, — Абакумов большим пальцем почесал за ухом, — значит, все вернулись… Странно! Такая война — смерть, а вы — целы.

— Виноват!

Абакумов беззвучно рассмеялся:

— Это хорошо, что виноват. Накажем.

— Так точно, товарищ генерал-полковник!

Алиев, крепкий, рослый парень, всю войну прослужил связистом в войсках СМЕРШ — сперва на Украинском фронте, с 43 года в тылу врага — в Германии. Он знал крутой нрав шефа, все опустилось в нем от страха, уставился на Абакумова, со всем согласный, на все заранее готовый.

На лице Абакумова отразилось удовольствие.

— Молодец! Так надо отвечать.

Расторопного лейтенанта взяли в центральный аппарат военной разведки следователем, а когда при реорганизации КГБ в 1953 году был расширен Восточный отдел, Алиев перешел туда.

Где только ему не довелось побывать и поработать за эти годы — в Иране, в Турции, в Пакистане, Афганистане, и еще раз в Турции. В конце 50-х годов Алиев заканчивает Высшую школу КГБ, через пару лет ему присваивают звание полковника и посылают в Азербайджан зам. председателя КГБ. Удачная карьера, и Алиев был бы ею вполне доволен, если бы не Цвигун, его непосредственный начальник — председатель КГБ Азербайджана.

Победа Брежнева открыла вакансии, хлынули, расталкивая друг друга, сподвижники нового Генерального секретаря и, конечно, его родственники. Глупое счастье улыбнулось Цвигуну — зять жены Брежнева, он переведен в Москву, назначен первым заместителем председателя КГБ СССР. Из генерал-майора сразу в генерал-полковники.

Алиев удачи не ждал, он делал ее сам, денно и нощно. Задерживался в кабинете дольше других, просматривал многочисленные сводки и агентурные донесения, не перепоручая подчиненным, выезжал, хотя как зам. председателя КГБ мог этого и не делать, в отдаленные районы, в пограничную зону. При этом был внимательным, заботливым мужем и радушным хозяином, по-восточному широко умел принять гостей, как никто другой — приготовить шашлык, плов… Семейство Цвигун любило бывать на даче в Загульбе у Алиева — там всегда можно было встретить интересных людей: художников, поэтов, ученых. И никакой кичливости, показухи — скромно, серьезно. Понятно, что когда поднялся вопрос о новом председателе КГБ Азербайджана, более подходящей кандидатуры, чем Алиев, не могло и быть. Одно существенное препятствие: после расстрела Багирова Москва при назначении председателя КГБ в Азербайджане неизменно исходила из принципа: кто угодно, но только не азербайджанец! Собственно, это общая установка для всех республик: «нацмены» трудились на Украине и в Белоруссии, русские — в «братских» республиках. Тем самым, как полагали, исключалось местничество, протекционизм. Но Алиев, считал Цвигун, — человек необычный: педантичен, как немец, видимо, не прошел бесследно опыт работы в Германии, трудолюбив, как афганец, — научился в Кабуле, выдержан, образован… Алиев понравился и Андропову, а с Брежневым говорили супруги Цвигун. Так Алиев стал председателем КГБ, в соответствии с должностью — генералом.

Цвигун не ошибся в Алиеве: он не зазнался, оставался дисциплинированным, стремился не только фиксировать факты, пресекать преступления, но, если разрешали, осмысливать и их истоки.

Казалось, факт известный: в первом таксомоторном парке в Баку на мойке для автомашин каждый шофер давал взятку. Деньги небольшие — рубль, но машин две тысячи. Кому идут? Директору Биглярбекову? Кому еще?.. А в Кировском поселке, рядом с дорогой, — шашлычная. Плохо освещенная, с нечистым залом. Баксовет решил ее закрыть — работает! Перебои с продуктами в городе, а там всегда свежая баранина. Среди посетителей — министры, секретари райкомов, директора заводов… Наведывались и работники милиции, требуя: на поллитра — пять рублей, на закуску — сорок. Заведующий, тщедушный армянин на протезе, — платил беспрекословно. Каждый месяц он давал крупную сумму и в райком. Он был щедр даже тогда, когда работники КГБ приходили по делу: уговаривал взять ящик чешского пива. Откуда деньги?

Установили — притон. Почему смотрят сквозь пальцы местные органы? Нити завели в ЦК, к секретарям.

Открылась в Баку афера с квартирами: на скамье подсудимых почти в полном составе два райисполкома — Октябрьский и 26 Бакинских комиссаров. Дело грандиозное, оно подобно спруту, опутало жизнь большого города. В преступление втянуто 78 человек — и какие! Министр Рагимов, председатель райисполкома Караев, зам. председателя райисполкома Лунева, несколько секретарей райкомов. Следствие вели советники по особым делам прокуратуры СССР и КГБ республики. Пять судебных разбирательств: большинство подсудимых оправданы. Под стражей оказались трое: Рабинович, Лунева, Вайханский. Впрочем, спустя несколько лет Рабинович и Лунева помилованы. На долгие годы сел Вайханский — тот, кто, не выдержав перекрестных допросов и бессонных ночей, чистосердечно покаялся, причинив так много беспокойства и тревог добрым жителям большого города.

И все же, кто стоял за мошенниками? Изворотливый адвокат Рабинович, зять известного генерала Голикова, или председатель Бакгорисполкома Лембиранский? В коррупции был уличен член Верховного суда Азербайджана Мамедбеков: в общей сложности он получил взятки на сумму 987 тысяч 273 рубля. Неудача, однако, постигла следователя КГБ: прокуратура не дала санкцию на арест. Безучастным оставался и генеральный прокурор Руденко. Почему?

Районные судьи практически назначаются (блеф с выборами — для простодушных) райкомами партии. Как это получается, что почти все судьи — с запятнанным прошлым? А остались ли вообще честные люда в республике?

В Кировобаде начальник горуправления милиции не довольствовался взятками и ежемесячным содержанием: построил себе пять домов. Стало быть, не случайно жалуется начальник республиканского уголовного розыска, что в течение долгих лет Кировобад терроризирует банда преступников: она успевает скрыться всякий раз до появления милиции. А он сам — чист?

Партийные деятели приходят в политику без денег, уходят на пенсию с виллами, автомашинами. Откуда? Как на министерскую зарплату мог сколотить миллионы бывший председатель Совета Министров Рагимов, из каких источников берутся средства у председателя Совпрофа Азербайджана Дадашева скупать через своих агентов в Одессе и в Таллине у иностранцев валюту? Министр торговли Кафаров преподнес сыну Ахундова в день рождения в подарок автомашину «Волга».

Иногда Алиеву становилось жутко. Получалось, что существующая в республике власть на местном, районном и городском уровне и есть наибольшая опасность для закона. Он, однако, ничего не мог изменить: слишком многие замешаны и слишком многих это устраивало. Лишь изредка, горячась и волнуясь, он делился своими горькими мыслями с Цвигуном: их близость не ослабла. Несмотря на занятость, Цвигун находил время и доброе слово для Алиева — внимательно выслушивал, терпеливо объяснял: ничего не поделаешь — местные условия. Алиев убеждал: надо сообщить Брежневу. Цвигун загадочно улыбался: рано, пока не время.

Не проходило дня, чтобы Алиеву не сообщалось о новых преступлениях. Чиновники советских учреждений брали взятки, чтобы записать посетителей на прием. Служащие коммунальных учреждений — за «ошибки» при выписке счетов за перерасходованную электроэнергию, газ, воду. Управляющие аптек платили врачам, те выписывали дефицитные медикаменты, бальные — медицинским работникам за «липовые» бюллетени. Время от времени в скандалах оказывались замешенными управляющие фирм, министры.

Не гнушались «чаевыми» и журналисты. Пархоменко был в течение ряда лет корреспондентом газеты «Бакинский рабочий». Он хорошо знал город и его нравы. Это был его «шанс»: Пархоменко сообщил 20-ти начальникам цехов, что располагает информацией, опубликование которой непременно приведет их на скамью подсудимых. Дельцы призадумались: можно было бы, конечно, отмахнуться — власть своя, но решили откупиться, дав 150 тысяч рублей журналисту. Председатель АЗОСа М. Алиев долго уговаривал корреспондента, чтобы тот молчал. Но то ли Пархоменко где-то похвастался, то ли, вероятнее всего, посредник проболтался, и сведения просочились в прокуратуру СССР. Бизнесмены нажали на соответствующие рычаги в ЦК — это стоило еще двухсот тысяч — и Пархоменко выбросили из республики.

Вернулся Пархоменко в Азербайджан через много лет, остепенившийся. В его сегодняшних корреспонденциях из Азербайджана на центральное телевидение замечается умудренная осторожность.

Милиция в Азербайджане давно чувствует себя не борцом против преступлений, а регистратором. Но и с регистрацией дела неважные: 62 процента преступников от наказания откупаются, 38 процентам предстоит попасть в суд, но осуждается 12 процентов. Судьям ведь тоже хочется жить. В Азербайджане на свободе сотни людей, совершивших серьезные преступления, — не только потому, что преступники стремятся откупиться и откупаются, а следственные органы желают получить взятку и получают, но и потому, что в каждом отделении милиции существует план и даже соцсоревнование по показателям преступности. Принято считать, что милиция несет ответственность и за профилактику преступлений, то есть в текущем месяце их должно быть меньше, чем в предыдущем, и больше, чем в будущем.

А преступники на свободе и при этом нигде не работают: число дерзких преступлений увеличивается из года в год. В Баку (в среднем с 1965 года по 71-й) — на 22 процента, в Кировобаде — на 27 процентов, в Ленкорани — на 17 процентов.

В Азербайджане есть целые кварталы, в которых по вечерам появляться опасно: разденут, пырнут ножом, изнасилуют. В Баку — Завокзальный район, Советская площадь, улица Димитрова, семь параллельных улиц, в Сумгаите — набережная, в Кировобаде — район стадиона.

Жители городов запирают свои квартиры, как тюремные камеры: обитые железом двери, сложная система сигнализации. В парки ходят лишь группами и в праздники, в клубы, на танцы, если рискнут, — большими компаниями, шоферы такси выручку частями завозят в парк — если нападут, то хоть деньги останутся целы. Самая опасная профессия — сторожа. Почти ежедневно из глухих районов привозят охранников с пробитой головой или тяжелыми ножевыми ранами.

В азербайджанских городах есть особо опасные районы, полностью безопасных нет. «Позор — в республике анархия и хаос. Для чего существуют органы?» — размышлял Алиев. При воспоминании о тюрьмах его передернуло от омерзения. Начальники живут, как короли, — бесплатное довольствие, спирт — рекой, лечпособие, персональные машины. А колонии страшнее ада: надзиратели истязают заключенных. Капитан Самедов — начальник колонии номер три — гордился своим изобретением — «креслом». Провинившихся заключенных усаживали между двумя железными стульями, привязывали ремнями и раздвигали стулья. После такого «испытания» человек «исправлялся», каялся или… терял сознание.

А майор Зейналов, тихий, флегматичный, в больших очках в роговой оправе, — никак не поверишь, что он давил помидоры о половые органы заключенных. Оценили изобретательность: Зейналов пошел на повышение — стал зам. начальника оперативного отдела в Управлении.

Алиев изучил свидетельства о смерти заключенных в Закатальской колонии, нашел справки о смерти либо без подписи врача, либо с непрофессионально сформулированной причиной смерти. Поражало число молодых заключенных, умерших от «инфаркта». Такого не могло быть. Алиев поговорил с Ахундовым — куда там! Секретарь огрызнулся: не его ведомство — в МВД разберутся.

Алиев мог бы рассказать еще о многом. Например, как в Баиловской тюрьме надзиратель убил ломом заключенного, а затем оформили акт о несчастном случае. И свидетели нашлись: чего не сделают заключенные ради лишней пайки хлеба или внеочередного свидания.

Такое в ГБ невозможно… сейчас. Даже на исповеди Алиев не мог бы объяснить, почему он добавил слово — сейчас. Он ведь разведчик, международник, его профиль — заграница. Но и до него время от времени доходила — чаще это докатывалось робкими слухами, реже наплывало волнами — информация, что и сегодня случаются в ГБ пытки. «Ограниченно, — оправдывался Алиев, — под контролем»… Используется и круглосуточный свет в камерах. И в шкафы на целую ночь ставят. И бессонница, и ледяные карцеры. Но об этом Алиев запрещал себе думать.

Он любил Азербайджан и считал: республике нужны честные следователи, решительные судьи. Принципиальные. Неподкупное руководство. Его народ хочет обрести покой и не может. Настало время, чтобы публику возглавил сильный человек. Народ ждет его. Таким человеком, решил Алиев, будет он…

* * *

…Брежнев закончил читать и поднял голо-ну. Алиев замер, выражая нетерпение. Цвигун развалился в кресле, закинул ногу за могу, любуясь игрой света на лакированных штиблетах. Капитонов томился, откинувшись на спинку стула.

— Вы считаете, что смена руководства может что-либо изменить? — Брежнев все еще перебирал разложенные перед ним бумаги, не решаясь их отодвинуть.

Алиев встрепенулся:

— Всего руководства. Несомненно.

— Да-да, Иван Васильевич, — Брежнев кашлянул и посмотрел на Капитонова, — докладывал: вы за радикальные меры. И Ахундова?

— Разумеется.

— А кого вместо него?

Первой мыслью Алиева было промолчать. Он посмотрел на Цвигуна. Цвигун приподнялся в кресле, подбадривая еле заметно кивком головы, Капитонов отвернулся к окну: его происходящее не касалось. Вчера на секретариате ЦК решили: вместо Ахундова утвердить Алиева. Но Брежнева все еще одолевали сомнения: а что если Алиев не потянет? И он загадал про себя: будет Алиев юлить — повременить.

— Прежде всего честного, — Алиев набрал воздуха, — лучше из КГБ.

— А если вас — согласились бы?

Алиев сдержанно:

— Да.

Лицо Брежнева просветлело. Встал, прошелся по кабинету: «А почему, собственно, не его? Риск невелик: наколет дров — уберем». Алиева он видел всего несколько раз, да и то мельком: на съезде, когда представляли делегацию Азербайджана, и еще где-то — не мог вспомнить.

Но Цвигун настаивал: Алиев для Азербайджана — самый подходящий кандидат. В Азербайджане безначалие, практически нет советской власти.

«А где есть? — подумал Брежнев. — В Грузии — чванливый Мжаванадзе с ужимками удельного князя, или в Эстонии, в Латвии? Понять, что там происходит, — примерно то же самое, что наблюдать за одеялом супругов: видите движения, слышатся стоны и хрипы, а не поймешь — целуются или дерутся. Да и не до них, собственных проблем хватает. Шелепин так и колет ученостью — смотрите, ох какой я умный. Суслову не доверишься старая лиса лишь притаилась. Вот-вот укусит. Но в Азербайджане определенно что-то надо делать. Цвигун, а вот теперь и Кириленко, в один голос твердят: теряем контроль. А что из этого может произойти — ясно. Чехословакия рядом. Только еще одной Чехословакии  сейчас не хватало!.. »

Прищурясь, спросил:

— Справитесь?

И не дожидаясь ответа:

— Мы обменялись в Политбюро мнениями дерзайте! Но только чтобы без самочинства.

Голос Алиева дрогнул:

— Я оправдаю доверие партии, ваше личное, Леонид Ильич.

Брежнев, казалось, не оценил льстивого выпада:

— Партия вам доверяет.

Усмехнулся.

— А может быть все же уважим Ахундова? — просится в президенты. Он вам не помешает.

Алиев растерянно посмотрел на Цвигуна.

— Разрешите, Леонид Ильич, — Цвигун встал, оперся руками о полированный стол, — мы должны дать понять, и не только в Азербайджане, что не потакаем прихоти Ахундова, а наказываем за совершенные преступления. Невзирая на лица! Хищение социалистической собственности есть не что иное как рецидивы буржуазной психологии, опасные для нашего государства и глубоко чуждые…

Брежнев не слушал — размышлял. Цвигун прав, в Азербайджане фактически явочным порядком установились явления, угрожающие существованию режима. Коррупция — продукт советской системы, Брежнев это хорошо усвоил, еще работая на Украине и в Казахстане. И не побочный, а основной, ей необходимый. Как же иначе, если не послаблениями, приспособить человека к режиму, примирить с ним. Но в Азербайджане этот производный феномен пришел в столкновение с системой. Даже такая неформализированная структура, как советская, нуждается хотя бы в видимости формального правопорядка. Особенно пугало Брежнева, что так недолго докатиться до требования экономических послаблений. Но вместе с тем Брежнев считал, что не совсем тактично начать, как этого хочет Алиев, с разгрома всего республиканского партийного и советского аппарата. Если уж так нужна жертва — пусть будет Ахундов.

Брежнев пожевал губами, удобнее укладывая вставную челюсть: а все же жаль Ахундова — милый, обходительный человек. Напрасно обещал: не будет теперь торжественных проводов, и Героя придется не дать. И вместо Кириленко в Баку придется ехать Капитонову. Видимо, никак невозможно в этой полуазиатской стране, чтобы секретари уходили сами — Брежнев тяжело вздохнул:

— Пусть будет вице-президентом…

… — Друг, поехал!

На душе было легко. Закончилась еще одна командировка в Москву — удачная: приехал никому не известным генералом, уезжает первым секретарем ЦК. Сколько еще в его жизни будет таких поездок? Beрил — не одна.

… Азербайджанцы действительно самые неинформированные люди. Сообщение в республиканских газетах было предельно немногословным: Пленум освободил от обязанностей первого секретаря ЦК КП Азербайджана Ахундова в связи с избранием его вице-президентом Академии Наук Азербайджана. Первым секретарем и членом бюро ЦК КП Азербайджана избран Г. Алиев. В работе пленума принимал участие секретарь ЦК КПСС И.В. Капитонов».

Еще почти месяц по республике ползли слухи: одни утверждали, что у Ахундова открылся рак крови и что жить осталось ему совсем немного, другие посмеивались и говорили: Ахундова вот-вот отзовут в Москву и назначат вице-президентом Академии медицинских наук и чуть ли не ее президентом, а третьи, немногие осведомленные, скептически пожимали плечами и предсказывали некоторые перемены. Но никто — даже сам Ахундов — не предполагал, что это — начало «тихой» революции, которая, начавшись в Азербайджане, перебросится в соседнюю Грузию, протянется к Армении и остановится, выжидая, у Прибалтики и Средней Азии.

Со времен Ленина правительство и народ в России существовали как дополнение к партии и для партии. Партия выступала как субститут и универсализация самого государства. В конечном счете партия могла существовать и без государственного аппарата, который являлся по отношению к партии подсобным исполнительно-распорядительным или декоративным дополнением. И лишь карательные органы во времена Сталина были несколько изолированы от партии, обладали суверенитетом и автономией, а подчас и определяющим влиянием — в зависимости от конкретного цикла «пролетарской революции». Режим тирании партии не мог, естественно, опираться ни на какой закон, поэтому вся технология власти была пропитана самодурством, вся его история — это уголовщина, наложенная на политику (или, если угодно, политика, совмещенная с уголовщиной).

Алиев не мог да и не ставил перед собой такой цели — сломать этот годами отлаженный механизм. Но стяжательство, взяточничество возмущали его дух кадрового офицера, воспитанного в жесткой субординации и слепом повиновении. И он, не трогая систему партийной машины, начинает заполнять ее — от ЦК до райкома — кадрами политической полиции. Так структура власти, всегда пронизанная чекизмом, и тут нашла и утвердила себя в совмещении ЦК с КГБ.

Алиев не был достаточно образован, чтобы осмыслить заранее и прочертить этот процесс в его логической и целенаправленной последовательности. Он постигал его интуитивно — на всех уровнях партийной и советской бюрократии он видел растление и разложение. Он обращался к прошлому, к опыту госбезопасности. Там находил и подходящие кадры: не развращенные (потому что были оторваны от жизни и замкнуты в глухо изолированном и хорошо обеспеченном кастовом пласте — этого Алиев не понимал), послушные и управляемые. И он начинает «перекачку кадров»: из органов КГБ изымаются наиболее перспективные специалисты и кооптируются во все партийные организации — поначалу в центральные, дальше и постепенно — в периферийные, и наконец — в советские. А все, что есть еще не «прогнившего» в партии, вернее в ее молодежном подразделении — комсомоле (в партии, по словам Алиева, все «прокисло» на корню), посылается на «переплавку» и очищение в КГБ, в многочисленную сеть школ, рассредоточенных по всему СССР.

В течение трех лет, с августа 69 года по август 72 года, из Госбезопасности на партийную и советскую работу Алиевым было двинуто 1983 легальных или секретных сотрудника КГБ.

Среди них вновь назначенные:

1. Председатель Совета Министров Ибрагимов А.И. — работал ряд лет в 40-х годах в центральном аппарате КГБ в Москве.

2. Первый заместитель Председателя Совета Министров Ибрагимов И.А. — научный консультант КГБ Азербайджана, в 1957-68 годах выполнял разовые задания КГБ в многочисленных зарубежных поездках.

3. Секретарь ЦК КП Азербайджана Д.П. Гулиев — начинал свою карьеру в 30-х годах в ЦК, в годы войны служил в частях СМЕРШа.

4. А.Г. Керимов — первый секретарь Бакинского городского комитета партии — работал в разные годы министром МВД республики, председателем народного контроля.

5. К.А. Халилов — председатель Президиума Верховного Совета Азербайджанской ССР — руководил в 50-х годах финансовым отделом КГБ Азербайджана, позднее — министр финансов республики, работавший в непосредственном контакте с административными органами.

6. А. Визиров — первый секретарь Кировобадского горкома партии, кончил двухгодичные курсы КГБ, позднее — секретарь ЦК ВЛКСМ по кадрам — номенклатура КГБ СССР.

7. Гейдаров — министр внутренних дел Азербайджана. В середине 60-х годов — резидент советской разведки в Турции.

8. Р. Мамедзаде — зав. отделом организационно-партийной работы ЦК КП Азербайджана, подполковник, до перевода в ЦК в 1971 году возглавлял отдел КГБ Азербайджана.

9. А. Шарифов — зав. отделом науки ЦК КП Азербайджана, в 60-е годы был спецкором газеты «Известия» в Турции и Пакистане. Фактически — эмиссаром Восточного отдела КГБ.

В разные годы работали в госбезопасности или были связаны с госбезопасностью непосредственно выдвинутые Алиевым:

1. Первый секретарь Нефтечалинского райкома партии Г.А. Ханакишиев

2. Первый секретарь Сабирабадского райкома партии М.А. Мамедов

3. Первый секретарь Кюрдамирского райкома партии М.Р. Мамедов

4. Секретарь Шемахинского райкома партии М.М. Ногиев

5. Первый секретарь Нахичеванского обкома партии А.А. Гусейнов

6. Первый секретарь Бардинского райкома партии Х.И. Ибрагимов

7. Первый секретарь Имишливского райкома партии М.А. Керимов

8. Первый секретарь Касум-Исмайлов-ского райкома партии С.А. Саилов

9. Первый секретарь Орджоникидзевско-го райкома партии Э.Б. Керимов

10. Первый секретарь Мартунинского райкома партии И.М. Петросян

11. Первый секретарь Ленкоранского райкома партии И.А. Мамедов

12. Первый секретарь Хачмасского райкома партии Б.А. Гусейнов

13. Второй секретарь Нахичеванского обкома партии Н.И. Володин

14. Председатель Нагорно-Карабахского областного совета М.Г. Огаджанян и др.

Всего 37 секретарей райкомов и председателей райисполкомов, 7 министров, 14 заместителей министров, 29 начальников республиканских управлений, 1 директор театра, ректор Университета и директор Института народного хозяйства.

Они все в числе 3742 награжденных получили в 1971 году медали за безупречную работу в КГБ или юбилейный знак «50-летие ВЧК КГБ СССР». (Сведения из наградного списка коллегии КГБ СССР по Азербайджану, декабрь 1970 г.).

Так постепенно всевластие партаппарата, контролируемого ЦК, было заменено в республике олигархией КГБ через представительство в ЦК. Достигнуть, однако, желаемого — законности и порядка — Алиеву не удалось. Гром грянул в середине 1973 года — были изобличены в мошенничестве и взяточничестве 12 ответственных работников республики, рекрутировавшихся всего за несколько лет до этого из ГБ, и среди них лично рекомендованные Алиевым Н.А. Ахмедов и С.Н. Брызгалин. Пока «доблестные» чекисты были законсервированы в рамках КГБ, они могли себе позволить (или были вынуждены?) оставаться честными, но войдя в жизнь, столкнувшись с разрушительным соблазном действительности, почувствовав свою силу, стали «впадать во грех». И тем стремительнее, чем большим и долгим было прежнее воздержание. Секретарь Бакинского горкома партии В. Мамедов горько шутил: «Нынешнее руководство от старого отличается тем, что хочет то же самое, но сразу». Гнев Алиева был таков, что сведения просочились в печать. 25 ноября газета «Бакинский рабочий» в отчете о пленуме ЦК отмечала: «Пленум вывел товарища Н.А. Ахмедова из членов ЦК КП Азербайджана за недостойное поведение». Брызгалин отдан под суд, 10 человек исключены из партии.

Но коррупция в новом руководстве неудержимо росла, ширилась. В ноябре 1973 года Алиев снимает и выбрасывает из партийно-советского аппарата 29 ответственных сотрудников, однако на сей раз без обличительных речей. Не мог же он всенародно признаться, что проделанная им работа напрасна, да и санкции на снятия давались Москвою неохотно — у каждого из «бывших» в столице своя «голова и влиятельная рука».

Но трагедия — вот вам необходимость, (диалектика хоть в чем-то, где-то должна же была о себе заявить — не напрасно ее открыли философы) — заключалась в том, что социальная структура необратимо интегрировала людей в соответствии со своей сущностью и потребностью (те, кто так или иначе сохранили определенную нравопорядочность, зажатые в конусе социальной пирамиды очень быстро теряли ее). Социальная структура отбирала в партийных и государственных чиновниках только те качества, которые соответствовали ее характеру: корыстолюбие, эгоизм. Ей враждебны: честность, принципиальность, последовательность.

Оглядываясь назад, видишь, что «новым» была лишь мистика партийных погромов. Дух алиевских преобразований выразился по существу в вере в полицейскую силу как главную силу жизни, в обоготворении тоталитарного порядка, в презрении к реальному человеку ради абстрактной законности. Умерщвляющая беспристрастность стала украшением партийных активов и собраний, но украшением бесполезным, потому что была бессмысленной. Это стало понятно не сразу, и тогда — летом 1969 года — партийные пленумы представлялись необычными и, как выявилось позже, возбуждали свет надежды и сеяли мрачные тени сомнения, несли очистительные обличения и вызывали пожирающие истину склоки, дарили головокружительные обещания и пугали кошмарными приступами мести. Диссонансы надрывали души, контрасты смущали умы.

Впрочем, антиномии поначалу не воспринимались, а в обличительных речах Алиева, после мертвого сезона довольствия и благодушия, слышалось биение жизни и, как казалось в ту пору, — справедливость. Вот выдержки из его выступления — самого первого, а потому, возможно, искреннего.

«МЕДЛЕННО РАСТЕТ ПРОИЗВОДИТЕЛЬНОСТЬ ТРУДА»…

Месяцем раньше на сессии Верховного Совета Ахундов заверял, что в республике «интенсивно идет процесс роста производительности труда».

«ПЛАН СНИЖЕНИЯ СЕБЕСТОИМОСТИ ТОВАРНОЙ ПРОДУКЦИИ ПРОМЫШЛЕННОСТЬЮ ПОДВЕДОМСТВЕННОЙ СОВЕТУ МИНИСТРОВ РЕСПУБЛИКИ НЕ ВЫПОЛНЯЕТСЯ».

Смелое признание: в эти же самые недели из других республик, как всегда, шли торжественные рапорты о перевыполнениях, достижениях.

«НА БОЛЬШИНСТВЕ ПРЕДПРИЯТИЙ МАШИНЫ И МЕХАНИЗМЫ ПОЛНОСТЬЮ ״В ХОДУ״ ЛИШЬ В ПЕРВОЙ СМЕНЕ».

Только тремя неделями раньше Алиханов на торжественном обеде в честь президента Сирии Н. Атаси хвастался, поучая: «Обратите внимание — машины и механизмы на наших предприятиях работают в полную мощность».

«СЕРЬЕЗНУЮ ОЗАБОЧЕННОСТЬ ЦК ВЫЗЫВАЕТ ЗАТЯНУВШЕЕСЯ ОТСТАВАНИЕ НЕФТЯНОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ».

Как? А в сводках за первое полугодие по республике отмечался «всемерный прогресс нефтяной промышленности». (Смотри сборник ЦСУ Азербайджана за 1969 год).

«СЕРЬЕЗНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ СЛОЖИЛОСЬ В ТРАНСПОРТЕ».

Безответственная непоследовательность — в мае 1969 года начальнику управления Азербайджанской дороги Багирову вручили переходящее Красное Знамя за успехи в соцсоревновании.

«КАСПИЙСКОЕ МОРСКОЕ ПАРОХОДСТВО НЕ СПРАВИЛОСЬ С ПРОШЛОГОДНИМ ПЛАНОМ».

Стало быть, зря приказом по Союзному министерству начальнику пароходства Га-шумову вручен ценный подарок за умелое руководство — 12 марта 1969 года.

«ИЗ ГОДА В ГОД НЕ ВЫПОЛНЯЮТСЯ ЗАДАНИЯ ПО СТРОИТЕЛЬСТВУ ШКОЛ».

Верно, но об этом раньше почему-то не было принято говорить. Пленумы ЦК рассматривались как парад достижений.

«МИНИСТЕРСТВО СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННОГО СТРОИТЕЛЬСТВА ПО-ПРЕЖНЕМУ СИЛЬНО ОТСТАЕТ» — будет отставать и в дальнейшем.

«РОСТ ТОРГОВЛИ И БЫТОВОГО ОБСЛУЖИВАНИЯ НАСЕЛЕНИЯ ВЫЗЫВАЕТ СПРАВЕДЛИВЫЕ НАРЕКАНИЯ».

Об этом Алиев будет говорить регулярно, на каждом пленуме. Но тогда это было сказано в первый раз.

«МНОГО ЖАЛОБ ПОСТУПАЕТ НА НЕУДОВЛЕТВОРИТЕЛЬНОЕ МЕДИЦИНСКОЕ ОБСЛУЖИВАНИЕ И АНТИСАНИТАРИЮ В ЛЕЧЕБНЫХ УЧРЕЖДЕНИЯХ».

Алиев даже назовет виновных — министр торговли Баширзаде, управляющий АЗЕРТИФАКа Амдимбеков, министр бытового обслуживания Мурадалиев. Он призовет их сделать соответствующие выводы. Как?

«ИМ ДОЛЖНЫ АКТИВНО ПОМОЧЬ МИЛИЦИЯ, ПРОКУРАТУРА, СУД…»

Но намек Алиева не будет понят. И их снимут.

«СЕГОДНЯ МЫ СО ВСЕЙ ОТКРОВЕННОСТЬЮ ДОЛЖНЫ СКАЗАТЬ О НЕРЕШЕННЫХ ПРОБЛЕМАХ, О СЕРЬЕЗНОМ ОТСТАВАНИИ СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА РЕСПУБЛИКИ».

Почти 50 лет говорилось одно и то же. Но в искренность Алиева почему-то поверили.

«СЛЕДУЕТ ОТМЕТИТЬ, ЧТО МИНИСТЕРСТВА СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА (тов. АЛИЕВ), МЕЛЕОРАЦИИ И ВОДНОГО ХОЗЯЙСТВА (тов. АБДУЛЛАЕВ), ГОСУДАРСТВЕННЫЙ КОМИТЕТ ПО ОВОЩЕВОДСТВУ (тов. СЕИДОВ), ГОСУДАРСТВЕННЫЙ КОМИТЕТ ПО ВИНОГРАДАРСТВУ И ВИНОДЕЛИЮ (тов. РАГИМОВ), ОБЪЕДИНЕНИЕ ”АЗЕРБСЕЛЬХОЗТЕХНИКА”(тов. ЧЕГОДАЕВ)… ВСЕ ЕЩЕ ПО СТАРИНКЕ РУКОВОДЯТ КОЛХОЗАМИ и СОВХОЗАМИ».

Сразу поняли: их скоро снимут. Надеялись — наказывать будут всегда гласно, на людях. Однако так продолжалось только три года.

«СЕРЬЕЗНЫЙ СЧЕТ СЛЕДУЕТ ПРЕДЪЯВИТЬ К УЧЕНЫМ — ОБЩЕСТВОВЕДАМ…»

Это место в выступлении Алиева было банальным. На всех мало-мальски представительных совещаниях считалось хорошим тоном ругать обществоведов. Они служили мишенью для дежурных плевков там и тогда, где плевать было запрещено. Но здесь же прозвучали и иные мотивы:

«МЫ ПРЕДЪЯВЛЯЕМ БОЛЬШИЕ ПРЕТЕНЗИИ К РУКОВОДИТЕЛЯМ… ВЕДУЩИХ ИНСТИТУТОВ — ГЕОЛОГИИ, ПРОБЛЕМ НЕФТЕГАЗОВЫХ МЕСТОРОЖДЕНИЙ». Названы еще 7 институтов. И уж никто не предполагал, что…

«СОВСЕМ НЕДАВНО ЗА ВЗЯТКИ ВО ВРЕМЯ КУРСОВЫХ ЭКЗАМЕНОВ В АЗЕРБАЙДЖАНСКОМ ПЕДАГОГИЧЕСКОМ ИНСТИТУТЕ ИМЕНИ АХУНДОВА АРЕСТОВАНЫ КАНДИДАТ НАУК Н. СЕИДОВ И СТАРШИЙ ПРЕПОДАВАТЕЛЬ Б. АСКЕРОВ».

Москва никак не давала санкции на арест преподавателей истории марксизма-ленинизма. Алиев на собственный страх распорядился «изъять их из обращения».

В выступлениях Алиева, проникнутых неподдельным пафосом, пересыпались то с юмором, то с угрозами фамилии и чины исключенных из партии, отстраненных от работы, арестованных…

— БЮРО ЦК КП АЗЕРБАЙДЖАНА ИСКЛЮЧИЛО ИЗ РЯДОВ ПАРТИИ ДИРЕКТОРА ФИРМЫ ״СТРОИТЕЛЬ״ ИСМАЙЛОВА» и т, д. и т. д. Бурные, долго несмолкающие аплодисменты. И робкая надежда в душе: может быть, что-то еще можно сделать в этом обществе. Уехать — не всегда мужество. И не просто. Заставить себя позабыть язык — а что ты, считающий себя интеллигентным человеком, без него? Вывалиться из культуры, в которой вся прошедшая жизнь? Да и для тех, кто остается, советская власть с законом все же лучше, чем без него.

…Халилов предложил мне написать книгу, вернее, брошюру к 50-летию установления Советской власти в Азербайджане. Написал — «Щедрая земля Азербайджана». А почему бы и нет: помог же ему сработать годом раньше докторскую диссертацию «Идеи гуманизма в азербайджанской этике». Халилова, только что утвержденного ВАКом доктора наук, назначили председателем правления Азербайджанского общества «Знание». А уважаемому руководителю благодарный ученик преподнес две путевки в санаторий ЦК КПСС в Сочи. Мы хорошо отдохнули и полечились с женой…

Сейчас Халилов был щедрее:

— Загадывай — исполню любое желание.

— Разбогател?

— Лучше. Книга понравилась Алиеву.

— Алиеву? При чем здесь Алиев?

Халилов снисходительно потрепал меня по плечу — сейчас он мог себе это позволить: его уже избрали кандидатом в члены Бакинского городского комитета партии, и он надеялся в скором времени стать министром юстиции…

— Фолиант делался для Алиева! Халилов положил передо мной брошюру, аккуратно изданную в издательстве общества «Знание». Действительно, моя. Несколько изменили начало, добавили глупое заключение, которое явно не ложилось в повествование, выпадало…

— Кто правил? Испортили.

Халилов был счастлив. Большими шагами, весело подпрыгивая и насвистывая «мугам», он мерил номер гостиницы «Москва».

— Неважно. Алиев велел отредактировать профессору Токаржевскому. Это его правило, чтобы не узнали стиля.

— Так он создает собственный?

Халилов не понял иронии:

— Что ты! — Он взял книжку, перелистал страницы… — За сто метров чувствуется твоя рука. — Подмигнул многозначительно: — как в моей диссертации… Так вот, завтра в три часа в Барвихе — знаешь, там есть шикарный ресторан для правительства? — Алиев ждет тебя. Есть важный разговор. Машина нужна? Нет. Что? Занят? Не дури. Такая встреча исто-ри-и-ческая! — Халилов надул щеки, как капризный ребенок, и рассмеялся.

* * *

…— Говорите, что наказания не помогают и способствуют лишь ожесточению? Усугубляют враждебность и отчаянную решимость? Допустим. Выпущенные на свободу склонны преступать закон и прибегать к насилию, с которым они столкнулись в тюрьме? И с этим могу согласиться. Но помните: легко быть моралистом, занимаясь чистой наукой. А что делать простому человеку? Мириться? Жаловаться? Кому?

Алиев чувствовал, что его убежденность производит впечатление, и говорил откровенно.

— Давно в Азербайджане? Родились? Представьте, духанчик — знаете, что это такое? Скажем, в Ленкорани, или даже в Баку. Прилично одетые «господа», за плечами которых не одна судимость, с хорошими манерами, обедают с неким партийным работником или судьей. И за чаем — в Азербайджане у нас любят чай — заключают сделки. К сожалению, это не фантазия. У этого судьи и у этого партийного работника есть имена. Они в настоящее время арестованы. Читали республиканские газеты? Жаль. Социологу очень полезно. Сейчас для нас самое существенное — наладить сбор и обработку материалов. В республике сложилась ситуация, когда статистическим данным доверять не приходится. Партийные каналы беспомощны. Недавно проделали небольшой эксперимент: потребовали у горкома объективный анализ состояния партийного просвещения в одном из институтов. Так вы знаете, что сделали они? Запросили райком, райком — первичную организацию. Там составили справку и обратным ходом: райком — горком — она оказалась у меня. Мистификация. И так почти во всем. Нам нужен в ЦК собственный центр информации. Скажем, поначалу — Сектор, подчиненный непосредственно секретариату ЦК и только секретариату, способный самостоятельно систематизировать факты. Вот если вы согласны — в ЦК КПСС возражений не будет…

Думаю: это и есть реальная возможность, о которой мы не раз говорили с Румянцевым, мечтали с Осиповым — провести комплексное социологическое исследование целого района или области. А здесь — вся республика. К тому же Алиев — человек интересный и… влиятельный.

Это из фантазии. А пока что надо вернуться к реальности. В суровую, так сказать, действительность. Она и впрямь сурова: отказаться — плохо, решиться — не просто. Чтобы выиграть время, говорю:

— Я ученый.

— Отлично. Именно социолог нам и нужен. Знаком с вашими работами. И знаете — именно психологический подход нам особенно важен. А то, что ученый, — не из аппарата, так в этом вся суть — свежий взгляд, со стороны. Кроме того, поделюсь секретом: Политбюро приняло решение создать в пяти городах Союза факультеты организаторов промышленного производства. Понимаете, что это значит? Реорганизация всего управления! Один из них — в Баку. Так что если не приживетесь на партийной работе, назначим деканом. Институт создадим.

…Соглашаюсь. Интересно, что получится?

Получилось — Алиев был доволен: на каждом бюро ЦК он внимательно прослушивал доклады и отчеты секретарей и министров, а затем очень спокойно и аргументированно замечал, изредка поглядывая в свои записи, — память у него была превосходной:

— Это не вполне соответствует положению дел… Дело обстоит так… А это — сплошная подтасовка фактов!

И тогда в решение бюро ЦК записывалось: «Бюро не удовлетворено выступлением Баширзаде, который вместо того, чтобы объективно проанализировать недостатки в деятельности возглавляемого им министерства и сказать о шагах, предпринимаемых для их устранения, занялся самовосхвалением, преувеличивая значение проделанной им работы».

Поражались: откуда у Алиева столь основательные и исчерпывающие сведения. Может быть, ГБ подслушивает домашние разговоры, или кто из своих «стучит»? Потом догадались: Сектор информации. И к социологам стали относиться с неприязнью, побаивались.

Недоверие к нам со временем стало потребностью самого Алиева. Видимо, сказалось негативное влияние отчетов Сектора информации. В них многое смещалось в сравнении с той картиной, которую ему, Алиеву, рисовали заведующие отделами ЦК. И Алиев взял себе за принцип все ставить под сомнение: то, что хвалят, — ругать, что ругают, — хвалить. Все-таки ловко устроен человеческий разум: какие хитрые формулировки умеет он находить в своих глубинных закоулках для того, чтобы… не думать.

Этим немудреным принципом Алиев начал руководствоваться и при оценке материалов Сектора информации. Ни о каком объективном исследовании в этих условиях не могло быть и речи. И постепенно характер работы Сектора меняется. Обсуждение информации заменяется ее классификацией, разбор — маркировкой. Но, как говорится, свято место не бывает пусто — и сотрудники Сектора все больше и чаще уходят в написание докладов и статей для первого секретаря ЦК.

А что стало со сбором информации? Соответственно, он передоверяется тем, у кого на нее всегда в России монопольное право — КГБ.

Уже давно знал, что невозможно быть свободным человеком, оставаясь коммунистом. Но позволить превратить себя в орудие не мог: чем глубже знакомился с Алиевым, тем сильней и больше росли сомнения. Примирить его цели и средства со своей совестью становилось все более сложно. И решил то, что решил бы и без него, — уехать из России: с Алиевым или без него — лицемерие было и оставалось, хочешь жить честно — следует бороться или уйти.

Это была красивая мечта. Путь к ней окажется сложным: впервые увижу, как легко могут отворачиваться друзья, жалеть, не смея помочь. Попытаешься, чтобы не унизиться, быть гордым — окажешься одиноким. Еще одна надежда сгорела, соприкоснувшись с действительностью. Может быть, для того, чтобы возникла новая? Люди живут и реальностью, и мечтой…

В шумном хоре угодливых превознесение Алиева становилось непременным условием карьеры, гарантировало на известное время от расправы. Только один человек, секретарь ЦК Джафаров, смел иметь собственное мнение, а иногда, элегантно играя словами, — был он достаточно умен и образован — высмеивал прямолинейные суждения Алиева, протестовал против немотивированных решений. Понимал: все равно снимут. Алиев, однако, решил иначе: оставаясь внешне лояльным, ловко и тайно подстрекал на Джафарова других. В этом был чисто алиевский стиль — вероломный, дерзкий, вызывающий.

На каждом заседании бюро ЦК или даже пленуме кто-то брал на себя роль оппонента Джафарова. Его ругали за то, что чаще необходимого посещал Русский театр — значит пренебрегает национальным искусством, за издание собственных книг — подавалось, как злоупотребление служебным положением, за некомпетентность — намекалось на академическое прошлое.

Джафаров ждал, когда Алиев бросит козырную карту: был и он грешен — за счет широких презентов построил себе две дачи. На Востоке родственные связи священны — перетянул в Баку племянников и племянниц, устроил в институты, помог получить квартиры.

Но Алиев почему-то не спешил снимать Джафарова — он был последним из наследства Ахундова. Это делало заседания бюро ЦК Азербайджана необычными для СССР: на них раздавался голос несогласного, Джафарова.

* * *

Меня иногда спрашивают, как проходят заседания Политбюро, возможно ли противоборство мнений? И да и нет. Да — потому что в Политбюро представлены люди неодинакового образования, интересов. Нет — поскольку прошлый опыт этих людей унифицирован, принцип отбора таков, что туда попадают работники строго определенных качеств и характеристик, и существует единство главных целей — удержаться как можно дольше. А посему противоречия не выходят наружу. Вернее, если вываливаются, то это чье-то начало или конец существования. На одном и том же заседании бюро или оппоненты «поедают» Генсека, или он — оппозицию. Если даже по причине временного равновесия сил сейчас же не начинаются расправы, они будут в скором времени — Политбюро как организм не приемлет чужеродного тела, отталкивает его. Оппозиция, если не побеждает, непременно оказывается в меньшинстве: самые робкие ее члены перебрасываются на сторону Генсека. И наступает реакция — из Политбюро удаляются в порядке очередности: наиболее влиятельные адепты оппозиции, затем колеблющийся центр и наконец те, кто когда-то предал и оставил ее.

Предвижу возражения: существуют расхождения в бюро между консерваторами и либералами. И верно: случается иногда, что партократия жертвует наиболее ревностными ее почитателями — догматиками. Они отдаются на растерзание новым силам, рвущимся к власти. Но здесь действует простой расчет: консерваторы, одряхлевшие и скомпрометированные бывшими связями, лишают режим гибкости, в то время как «либералы», охотно предав и продав свои принципы за место под солнцем — за членство в политбюро, — становятся консервативнее консерваторов. Цепляясь за только что приобретенные привилегии, губят и душат любой «диссидент» (не исключено — и тот, на гребне которого они поднялись). В дураках остается народ, который еще раз предали.

Пока Генсек остается Генсеком, для него нет невозможного: партаппарат полностью в его распоряжении. И это — единственно реальная сила. Другие члены политбюро оторваны от аппарата, для них представительство в политбюро — акт престижа, или связаны с небольшой его частью — с пропагандой, кадрами. Они зачастую беспомощны и сами постоянно находятся под обстрелом партаппарата, послушного и покорного в руках Генсека (их критикуют время от времени за деятельность курируемых ими министерств и ведомств).

Но почему не допустить на бюро хотя бы некоторой степени свободы, откровенного, делового обсуждения? Решения от этого только выиграют, будут более продуманны״ ми и обоснованными. Но кто сможет измерить, где кончается дискуссия по существу, рассмотрение и прения, а где начинается подрыв авторитета секретаря? Видите, куда могут привести вопросы. Не лучше ли заранее распределить роли? Так что если и приедут ревизоры из столицы, не почувствуют, а узнают — не скажут. И в Москве не иначе. И Джафарова сняли. Но до этого он позвонил:

— Ты писал статью в «Правду»?

— Нет. Суходеев.

— Врешь. Но все равно плохо. Есть новость, даже две — занятная и дрянная. Тебя переводят в Москву: будешь в секретариате редактировать материалы к съезду и ждать Алиева. Его забирают в ЦК КПСС секретарем. Поздравляю. А вот другое известие — у меня рак. Так что приедешь на похороны…

В ЦК КПСС было: душевная сухость, черствость, равнодушие. Дураков подчиняли, слабых эксплуатировали, умных и сильных стремились превратить в друзей. И всех — в орудия личных интересов.

Джафаров оказался не вполне прав: у него действительно была опухоль мозга, и он умер, но Алиева не утвердили секретарем ЦК КПСС. Он выступил на съезде неудачно, заискивал перед Брежневым, перебрал в подобострастных и верноподданнических реляциях, а может быть, Брежнев просто решил повременить и еще раз присмотреться к деятельному секретарю — не пришло, видимо, время переносить эксперимент в центр. Да и сам Алиев с годами стал осмотрительнее: в тупиковом исходе своих дел он приблизился к перекрестку, где надо было решать, стряхнув остатки доктринерства, двинуться дальше! Не отважился. Он застрял на полпути, устрашившись неминуемых последствий, запутался и стал путать других. Это не зачеркивает его вопроса. Это побуждает других ставить их иначе. И искать ответы. Другие ответы, надежные.

* * *

…Баку был белым, как в шторм застывший седой Каспий. Солнце, нависшее над набережной…

— Уезжаешь, значит?

— Да.

— Ничего не достиг полетом, решил хоть чего-то достичь хромая?.. Сумасшедший.

— Кто?

Алиев смотрит на меня хмуро, сдвинув брови. Задумался:

— Действительно, кто? — отвернулся: боялся первого движения души — оно было искренним.

Потом была автострада, широкая, прямая, как взлетная полоса. И взлетная полоса — как автострада.

В Мюнхене спросили:

— Ситуация в Азербайджане не похожа на Уотергейт?

Подумал: почему в Европе так смутно представляют то, что происходит в России.