Как прекрасно быть равным богу, творить и рушить миры и пространства, сеять разумное и вечное, чувства добрые лирой пробуждать, нести прогресс и знания в отсталые массы, творить историю и создавать нового человека по придуманному тобой же образу. Кто бы отказался от такой бурной, богатой впечатлениями и поступками жизни! И главное - не знаю, как в других местах, а в России все это делается из самых лучших побуждений - типа, для вас же дураков стараются! А если не получается, то кто виноват - правильно, эти самые дураки и дороги! Но те ли дороги мы выбираем, вот в чем вопрос, и еще - а есть ли у нас выбор?
В это утро вторника Наиль Равильевич так расстарался со своим прогрессорством, что выйти из гостиничного номера ему было уже как-то страшновато и даже стыдно. Он сидел в кресле в той самой злополучной серой пижаме с капюшоном, превратившей его неведомо как в безголового мертвеца, коренного лучановца по имени Осип, павшего в борьбе за коллективизацию родного края; и безнадежно бормотал: "Сумасшедший дом! И я еще сюда записался! Угораздило же этого учителя убиться! И еще неизвестно каким он был, может, похлещи этих чокнутых горожан, а я стараюсь! Для них дураков стараюсь! А они все веселые и здоровые! Хотя, сумасшедшие все здоровые, только на голову больные... Что же делать? Как на люди показаться? Нет, не зря говорят - в чужой монастырь со своим уставом не суйся! Не нужна им свобода, рабами они рождены - рабами и помрут!"
Алена Воркута, сочувственно вздыхая, принесла страдающему от всеобщего непонимания гостиничному постояльцу поднос с чаем и собственноручно приготовленными ею, еще теплыми пирожками с капустой и повздыхала уже вслух:
-Да не расстраивайтесь вы так! Всем мил не будешь. Позавтракайте, вам и полегчает сразу. Да мало ли что еще произойдет в Лучанах! У нас всегда так - то тихо-тихо, то, как бабахнет!
-Мне что, больше всех надо?! Я же для вас стараюсь! У меня этой свободы - вагон и маленькая тележка! Но я хочу как лучше, для вас лучше!
-Конечно для нас, я понимаю - приученная долгим супружеством с бескорыстным воителем Сергеем Воркутой к бесконечному терпению и такому же сопереживанию Алена привычно успокаивала видного демократа и оппозиционера - Все у вас получится! Главное - верить.
-Как верить с такими издевательствами и унижениями! Откуда я знал, что надо было телохранителей с собой взять! Я же в город ехал, а не в сумасшедший дом!
-Добрее надо быть просто, добрее и на равных. Вы же поучать приехали, а не разговаривать! - в номер вошел Армен Арсенович с бутылкой своего любимого Арарата - Давай, Алена! Организуй нам тут перемирие небольшое!
-Сейчас, я все быстро... - Алена застучала каблучками по коридору; не прошло и двадцати минут, а на столе в номере Наиля Равильевича уже томились на блюде жирные, ароматные чебуреки прямо со сковородки из "ОНОРЕ", сияли свежестью и алым цветом тугие, круглые помидоры, ярко зеленели маленькие, колючие огурчики; розовела и истончалась сладостью и запахом садовая земляника, освежал своей белизной творожный сыр местного молочного заводика. А украшала стол - солидная четверть круглого песочного пирога, испеченного лично Елизаветой Федоровной Вельде, хозяйкой "ОНОРЕ", и переданная ею Алене для мирного чаепития непримеримых идеологических противников.
Наиль Равильевич, с недоумением обозревая это вкусное красочное разнообразие, пробормотал:
-Россия-матушка! Главное, чтоб пожирней да побольше! Учиться надо всему, и культуре питания тоже...
-Опять поучаешь! Ну, с чего ты взял, что всегда прав, и запад твой - тоже?! Так мозги свои доперестроил, что ничего хорошего вокруг не видишь! А ты попробуй эти чебуреки - пальчики оближешь! Ну как?
-Ммм... - захлебнулся жирным мясным соком господин Гонсалес.
-Вельдовский "Оноре" по всей трассе славится, многие специально заезжают! Ну, ладно, давай что ли? - Армен Арсенович со вкусом пригубил свой любимый напиток и, расслабившись, удовлетворенно откинулся в кресле, с одобрением кивая последовавшему его примеру господину Гонсалесу - Что, Наиль Равильевич, все за свободу свою борешься? А до победы еще ой как не скоро! Ты бы хоть питался лучше! Чего в "ОНОРЕ" не заходишь? А то с гостиничным буфетом сил на борьбу не хватит.
-Главное - сила духа, а брюхо следом побежит! А ты мне лучше скажи, ты действительно не понимаешь, за что я выступаю?
-Да понимаю я все! Степан таким же был - все за свободу воевал да за вечные ценности, двадцать лет воевал, так они его и убили, ценности эти...
-Бред! Все вы здесь бредите! Коллективное помешательство! Совковый заповедник у вас тут!
-Слушай, а это интересно - почему самые ярые адепты свободы так нетерпимы к ее проявлению? Разве свобода не должна вести к многообразию выбора и к табу на вмешательство во внутренний мир каждого человека? И вообще, расскажи-ка мне, неподкупный демократ, что такое твоя свобода, за что сгорают целые страны и народы?
-Не ерничай! Ни за что не поверю, что такой образованный и опытный человек не понимает разницу между демократией и тоталитаризмом! Да в СССР посадили бы тебя вместе с другом за мужеложство, и кончился бы сразу твой многообразный выбор!
-А я в СССР не хочу! И какой-то странный выбор ты мне предлагаешь, да и выбор ли?! Да, я хочу жить свободно, но не так как вы представляете, отдавая свободу только сильным, мне она нужна, чтобы жить по совести, и чтобы все, могли жить по совести, по своей совести! Чтобы ни одна совершенная личность не совершенствовалась на слабых да убогих!
-О! Вот и моральный кодекс от строителей коммунизма вылез! Демократия никогда не была конфеткой для всех, она выделяла сильных, умных, неординарных среди серой массы, им, и только им, даруя право выбора за всех! Почему ты не хочешь понять, что для того, чтобы что-то решать, надо сначала стать кем-то, надо побороться за место среди победителей, надо стать равным там, а не равным в стаде!
-Да понятно все! Не трусить, не кланяться, не клянчить - этому всему нас учить не надо! Но почему твои свободные страны во главе с такими сильными, умными и неординарными правителями пожирают миллионы людей, разрушая их дома, семьи, их историю?! А твои свободные личности даже не пытаются понять, что их сытость, комфорт и респектабельность слеплены из голода, бедности и нищеты их жертв!
-Какая каша! И какая наивность и глупость! Мы уже пытались накормить весь мир, и что из этого вышло?! Благосостояние населения зависит от эффективности управления и экономики, а не от равной нищеты при распределении! Демократия, рынок и свобода позволяют произвести гораздо больше материальных благ, чем рабство, тоталитаризм и административное управление! С этим-то ты, надеюсь, спорить не будешь?!
-А зря! Советский Союз десятилетиями развивался эффективнее Запада, и именно в производстве материальных благ и развитии социальных структур - образовании, здравоохранении, науке, культуре.
-Чего же он рухнул тогда? От эффективности навернулся?
-Я думаю, что у любого насилия, как антипода свободы, существует определенный допустимый уровень, превышение которого всегда влечет разрушение, и никакими заклинаниями о будущей всеобщей гармонии, типа коммунизма, это разрушение не остановить. Союз был рожден насилием, внедрял свои догмы через насильственный аппарат, практиковал и идеологическое насилие, не терпящее ничего иного. Но, пока это насилие давало ощутимый результат абсолютному большинству, оно было оправдано. Как ни горько мне это признать!
-Ты хотя бы это признать можешь! А тем, кто сгинул в Гулаге, даже этого не дано! Сколько крови, сколько талантов погубленных! Как можно это оправдать?!
-Нельзя! И я против того, чтобы мы это забыли! Против того, чтобы мы на чаши весов кидали человеческие жизни и наши победы, и взвешивали, что перетянет! Но мне еще противнее, когда под визги о свободе и правах человека, сжирают его самого! И ответь мне честно, так ли волновал бы тебя Гулаг, если бы там на равных с простым людом не чалились бы твои личности - поэты, писатели, ученые, руководители всех мастей и кровей, таланты твои великие?! Не гулагское ли равенство не дает тебе покоя?!
-Весь Союз был Гулагом! Все равны были! Не наелся еще этого равенства?!
-А знаешь, я думаю, большевики были прогрессорами в самом чистом виде, больше уже быть невозможно! Их цель - построение разумного и справедливого общества, богатого материальными и духовными благами, выжала нашу страну до последней капли, как и их самих тоже. Во имя этой цели они не побоялись ничего - ни крови, ни возмездия, ни памяти, они даже оправдываться не пожелали! И у них было так мало знаний, времени, ресурсов, да что вообще у них было?! И за этот миг, каких-то семьдесят лет, они изменили весь мир, не только Россию!
-Ты что, восхищаешься ими? Да что за эпидемия у вас тут?! Весь мир приравнял коммунизм к фашизму! Они такие же преступники и убийцы! Тоталитаризм не зависит от цвета - красный он или черный! Но он всегда против человека, против личности, против свободы! Абсолютное равенство возможно только среди рабов, а всеобщая справедливость - лучшее оправдание палачей! Ты сам хотел бы жить во время этого прогрессорства?
-Нет. Но я и нынешнее время не люблю! Оно намного безнадежней, серее и злее того страшного и кровавого. И эти людские пороки, внезапно ставшие личностными достоинствами, так толерантно оберегаемые твоими западными интеллектуалами, они уже не солонят и не острят общественное блюдо, все скучно, пресно и посредственно!
-А что, угроза тюрьмы солонила бы ваши отношения с Шурыгиным?
-Эх, Наиль Равильевич! Да потрах...ся всегда можно, любви хочется! А иначе - зачем все?
Стук каблуков, женские голоса и еще какие-то неясные звуки прервали жаркий идеологический спор и распахнули двери гостиничного номера господина Гонсалеса:
- Армен Арсенович! Они Антона арестовали! Считают, что он Шурыгина из-за той старой лупы прибил! Совсем сдурели! - наперебой верещали Алена Воркута, Юлия Владимировна Мозовская и Сашенька Карпухина.
-Антона Козинского? Чушь какая-то! Никого он не убивал! - недоумевал Агабебян - Может, не арестовали, а на допрос вызвали? И где Карпухин?
-Дильназ позвонила Валентине и сказала, что Антона в обезьянник посадили! И следователь уговаривает его во всем признаться, но он не убивал! А Карпухин где-то шляется! - хором голосили лучановские дамы.
-Нельзя вмешиваться в следствие! Там профессионалы, они разберутся. Все должно быть по закону! А вашему задержанному предоставят адвоката - строго увещевал взбудораженных женщин Наиль Равильевич.
-Ага, щас! Надо сначала разобраться, и потом садить, а не наоборот! И откуда они адвоката возьмут? У нас не Москва, где их как собак нерезаных! Ляпины только на следующей неделе с моря вернутся - громко возмущалась Сашенька, вспомнив про единственных адвокатов в Лучанах - супругов Ляпиных, укативших с детьми в Крым.
-Армен Арсенович! Узнайте, пожалуйста, что с Антоном, а то Валентина только ревет и все, а Анатолий там, в коридоре, сидит и не выходит - деликатно волновалась Юлия Владимировна.
-А я мужа найду и все ему выскажу! Нашел время телефон отключать! - продолжала возмущаться Сашенька Карпухина.
-Совок! Колхоз! Деревня! Какая Европа, нам бы хоть до какого-то порядка дорасти! - уже весело недоумевал Наиль Равильевич вслед компании гражданских активисток, направляющихся вмешиваться в следственную деятельность процессуально независимых правоохранительных органов Российской Федерации, как гласит закон, только он так много чего гласит, что всего и не упомнишь!
А ничего не подозревающий Карпухин тем временем вел очень интересную беседу с весьма неординарным собеседником, пожалуй, одним из самых умных и проницательных жителей наших очаровательных Лучан, да еще и весьма оригинальным:
-То есть это деньги получены тобой несправедливо и поэтому переданы государству, так?
-Да! И чего тут сложного понять? Они противоречат моим моральным принципам!
-Про принципы ладно! В них сам черт ногу сломит, а другую вывихнет! Но зачем такие аморальные дела делать?! Из спортивного интереса, что ли?
-Да потому что порядка никакого нет! Нигде! Обозвали этот бедлам рынком и что?!
-Так! Про бедлам подробнее, пожалуйста! Распиши мне всю сумму, все до копеечки, хотя тогда миллионы были...
-Ну и что? У меня все записано - первые шестьдесят восемь тысяч в девяносто втором году получены от спекуляции шмотками на нашем рынке; тогда многие покупали в области всякую дрянь и в Лучанах перепродавали; в девяносто третьем - наспекулировался уже один миллион сто тринадцать тысяч. В девяносто четвертом с базара мы получили три миллиона двести четыре тысячи рублей; еще два миллиона сто семнадцать тысяч рублей дали свинки, откормленные ворованными отходами с молочного и хлебного заводов. В девяносто пятом - три миллиона четыреста тысяч рублей, потому что некогда было - внучка родилась, вот весь год дочери и помогали. В следующие два года мы торговали скупленными в Лучанах мясом и овощами; здесь торговали и в область возили. Вышло почти тридцать миллионов триста восемьдесят тысяч рублей, чистый навар - семнадцать миллионов двести сорок тысяч рублей. За девяносто седьмой год - двенадцать миллионов пятьсот шестьдесят тысяч рублей. Это все до деноминации было и выходит всего тридцать девять миллионов семьсот две тысячи рублей, сам проверяй - вот тетрадь. Из них тридцать миллионов шестьсот тысяч на семью пошли, на хозяйство, детей, в спекуляцию их не вкладывали. Вот остаток - девять миллионов сто две тысячи рублей этих неденоминированных - и сдан государству.
-А чего не поменяли их на новые деньги? Или так противно было?
-Не трудом они были заработаны, а на перепродаже, и особой нужды в них в нашей семье не было! А тут еще кризис случился, народ обнищал, почти революционная ситуация, а я об этих бумажках беспокоиться... да ну их!
-Хорошо! С миллионами разобрались, откуда остальное, тоже не заработанное?
-Конечно! Ты что, думаешь, я свое, что ли отдам?! Держи карман шире!
-Честно? Я уже и не знаю, что мне думать! Но продолжай!
-Да не хотелось больше спекулировать, но под ногами же валяется, а тут случай подвернулся - открыли киоск в Зиянши на остановке - мелочью торговать. Да та же перепродажа! За три года на пиве, чипсах да шоколадках наварили сто двадцать тысяч рублей чистыми.
-Постой-ка! Тот киоск зелененький, что на областной трассе, ваш был? А говорили, его местные держат.
-Что мне по телевизору надо было объявить, чей он?! Чем гордиться то?
-Исстрадалась, наверное, душенька твоя, спекулируя?
-А ты мне не остри, Карпухин! Опричник ты и держиморда, защитник антинародного режима, холуй угнетателей и капиталистов! Из-за вас и вашего равнодушия народ простой обирают до нитки! Рынок они создают, как же! Раздолье для воров и бандитов! Людей честных до спекуляций доводите! Ничего, отольются вам наши слезы! За все ответите! - бушевал неординарный собеседник капитана Карпухина. Догадались уже, кто?
-Ладно, проехали! А чего вы с Фирюзой не поделили? Соревновались, кто лучше спекулирует?
-А ты нас не ровняй, она спекулянтка идейная! Но мы уже помирились.
-Еще бы! Куда ей до тебя угнаться! Вот слушаю тебя, Лениана Карповна, и дивлюсь - за какие грехи или достижения бог задарил тебя такими предпринимательскими способностями? Пошутил, наверное. И это еще учитывать надо, как тебе противно спекулировать было, а то ты бы уже алиэкспресс переплюнула!
-Издеваешься?! - необъятная грудь Ленианы Карповны, так хорошо знакомая посланцу губернатора господину Гонсалесу, бурно вздымалась и опускалась.
-Да нет. Просто удивляюсь! А ты, давай, не отвлекайся...
-Ну, гляди! Где остановились? А... короче, киоск сгорел, да подожгли, наверное, местные, никто перекупов не любит. А мы стали виноделами - рябиновка, смородиновка, даже сидр гнали, наливки значит сладкие, и продавали через знакомые маленькие магазинчики и киоски, а два года даже через интернет торговали; прибыль была, но не двойная, как в девяностые.
-А почему бросили?
-Зять мой закодировался и сбрендил! Но, вообще-то, мужик он неплохой, Алену с детьми не обижает. Но сам знаешь, в доме повешенного о веревке не говорят!
-А как вы не попались? Или легально все было?
-Карпухин! Чтобы я антинародному режиму налоги платила, да и не выгодно бы было все! А в Лучанах мы не торговали.
-Ясно! Ну и чем последние годы промышляли?
-Да по мелочи все! Ну, мясо перепродавали, шмотки всякие, веники ездили березовые ломать на продажу. Больше ста тысяч в год наваривали, с банковскими процентами накопилось почти два миллиона. Сад-огород у нас не плохой, урожаи бывают. Но семья тоже больше и больше требует - у старшей Алены двое деток, у Алексея - трое мальчишек, Марина за третьим собирается. Вот что осталось, я и разделила на четыре части, три - детям, а четвертую, нашу с Максимом Максимовичем, сдала государству - сорок семь тысяч и восемьсот рублей.
-И не жалко?! Ведь вы же голыми, поди, остались?
-Чего?! Ты что, Карпухин, обалдел?! Я незаработанное отдала, а своим кровным делиться не собираюсь!
-В правительство тебя надо, Карповна! Ты и заработать можешь, и свое с чужим не перепутаешь! Только, может, и про все остальное расскажешь?
-Нечего рассказывать, ему я просто деньги на декорации дала, мелочь какую-то, ну и топор наш старый - все! А что, я бесплатно ему наливать должна? Чай не инвалид - заработать может...
-А Фирюза как узнала?
-Да разве от нее что скроешь?! Застукала она Птушко, когда он Оськой перед девками представлялся, еще весной застукала и топор мой старый узнала, но про деньги за спектакль не знала. А как жена твоя стала ее расспрашивать, тут и выплыло все. Да и чего скрывать? Николай уже не вернется - влюбился, и на сцену потянуло его опять. Так что помер Оська, окончательно помер!
Повздыхав по бедному, безголовому Осипу, Карпухин включил, наконец, свой сотовый и на него обрушился шквал Сашенькиных звонков.