За большим круглым столом, накрытым хрустящей голубоватой скатертью, суетилась хозяйка дома Юлия Владимировна Мозовская. Она расставляла хрустальные розетки с ягодными вареньями, белоснежные чайные приборы, тарелки с печеньем и кексами, тонкие высокие вазы-столбики с разноцветными ирисами со своего сада; никаких сковородок, никаких домашних колбас и солений - все стильно, просто и комфортно для приезжего европейца по имени Наиль Равильевич Гонсалес. Встречу эту Юлия Владимировна организовала по просьбе Армена Арсеновича, рассудившего, что в целях безопасности губернаторского посланца, нужна нейтральная территория, где он смог бы спокойно и связно донести, наконец, передовые мысли и убеждения упирающимся в своих заблуждениях лучановцам. Святая наивность! А в прочем...

-Николай, он наш гость! Прекрати острить и прояви хоть каплю уважения! Он так страдает в Лучанах...

-А что делать? Взялся за гуж, не говори, что не дюж! И нечего хозяевам в лоб давать да обзываться обидно, а он еще с топором лезет, столько малины порубил! Про Ленина я вообще молчу!

-Это был нервный срыв, с Фирюзой никто долго не выдержит! Хорошо, что она прячется, а то не миновать скандала. Спасибо, Тимофей! - поблагодарила нервничающая хозяйка будущего тестя Николая Птушко - Ставьте конфеты в центр стола! Ну, кажется все готово.

Тимофей Туушканов, послушный муж и заботливый отец, добросовестно выполнял указания своей жены Анны не спускать с ненадежного зятя глаз и, потому пришел вместе с ним на рандеву с господином Гонсалесом, даже не спросив, кто это такой.

Гостеприимный хозяин уже вводил в комнату новых гостей, будущих слушателей зажигательных лекций приглашенного европейца - Ивана Кузьмича Яцко, Петра Ивановича Лобова и Армена Арсеновича Агабебяна. Колоритная троица шумно поприветствовала присутствующих и заняла свои места за партами.

-Оригинальный у тебя стол, Юлия - хмыкнул Иван Кузьмич - Посуды больше, чем еды. Все для гостя заезжего стараешься?

-Да ладно, Иван! Ему сейчас не позавидуешь - как он нас убеждать собрался? Прямо на амбразуру лезет! - Армен Арсенович вступился за страдающего Наиля Равильевича.

-Как, как! Он уже сказал - не сдадимся, расстреляет всех, и нет проблем! - хорошее настроение не покидало Ивана Кузьмича.

-Шутки шутками, а дело серьезное! Страну эти демократы развалили, людей положили зазря, мир кровью и хаосом захлебнулся, а для чего?! И самое главное, дальше-то что? - горячился бывший первый секретарь Лучановского городского комитета КПСС - К чему идем, даже не так - что хотим получить в итоге? Или ждем, куда кривая вывезет?

-Коммунисты всегда были максималистами, им или все, или ничего! Но в чем-то ты, Петр Иванович, прав! Мир надо видеть не только фрагментарно, но и в целом, а когда многообразие зашкаливает через край, равновесие не удержишь! - дружелюбно оппонировал Лобову Армен Арсенович Агабебян.

-В целом? Тогда выбор невелик - либо в Бога верить, либо коммунизм строить, других глобальных теорий для единого человечества пока не создано. Что выбираем? - ехидничал Иван Кузьмич.

-Бога! - яростно выбрал Николай Птушко.

-Бога! - эхом откликнулись его единомышленники-актеры Юлия Владимировна и Валериан Петрович.

-Коммунизм - наше будущее! А грехи замаливать каждый сам может! - мощно протрубила Лениана Карповна Птичкина, входя в комнату вместе с мужем, несшим на вытянутых руках что-то большое и прикрытое белым вафельным полотенцем - А ну, освободите место для пиццы! Ставь, Максим, на стол. Да не стони ты, Юлия! Это же не пирог, а пицца - европейская еда! Мужикам твои печенки и конфетки, сама понимаешь...

Только это была не пицца! На тонком гигантском поджаристом сочне высилась многослойная башня-начинка из мясного фарша, грибов, соленых огурцов, вареных яиц, репчатого лука и помидор, залитых толстым слоем расплавленного сыра и майонеза с чесноком. Присутствующие мужчины одобрительно загудели, а Юлия Владимировна безнадежно отправилась за вилками и тарелками под это блюдо - русской вариации итальянской кухни. Тут и Андрей Генрихович Вельде подоспел с двумя бутылками армянского коньяка, все было готово к бою, ждали только противную сторону, заодно пробуя вкуснейшую и пока горячую пиццу-кулебяку Ленианы Карповны.

А долгожданная сторона, закалившаяся невзгодами и страданиями лучановского бытия и сознания, бесстрашно и решительно вступила в бой с коммунистическими призраками прямо с порога:

-Здравствуйте! Коммунизм умер! Хватит жрать падаль! Я не намерен больше щадить ваши предрассудки и заблуждения! Пора открыть глаза и увидеть мир таким, каков он есть!

Конечно за прошедшие сумасшедшие дни, лучановцы уже в чем-то свыклись с парадоксальными высказываниями господина Гонсалеса - не обижались и не удивлялись особенно, даже забавлялись и острили в ответ. Но Тимофей Туушканов видел и слышал Наиля Равильевича в первый раз в жизни, а потому сначала подавился куском Лениановской пиццы, а затем жутко обиделся:

-Какую еще падаль я жру?! Учить он меня вздумал, стрекозел заезжий! - и хотел добавить еще немного из ненормативной лексики, но постеснялся праздничного стола и невозмутимо жующих горожан.

-Да ты, Наиль Равильевич, отведай пиццы - пока она горячая; на сытый желудок и сил у тебя прибавится, а то даже до амбразуры не доползешь! - хмыкнул Армен Арсенович.

-А ну, садись! Ешь! - скомандовала Лениана Карповна - Успеешь еще и выучить всех, и насмешить. Да не бойся, я никого из идейных соображений не травлю! - и на болезненный вскрик Юлии Владимировны виновато добавила - Не настолько они у меня твердые и честные, а вот раньше, у тех коммунистов...

Ну что ж, бой начался! Пока Тимофей Туушканов, все еще злясь, возмущенно перемалывал вкуснейшую стряпню недовольной собой коммунистки, враждебно разглядывая почетного гостя, разговор уверенно набирал нужный темп и заданную тему.

-Я вам пытаюсь втолковать, что мир изменился, и человек тоже! Классовая структура общества сгинула в прошлом веке, собственность больше не мерило социальных возможностей людей, не маркер их места в иерархии, да и иерархии всеобщей тоже нет! И нет этих ваших многомиллионных людских колон, объединенных едиными целями и стереотипами, никто не шагает строем в коммунизм, никто вообще не знает, что будет!

-А как тогда жить и ради чего?! Все ваше будущее можно написать тремя словами - мы все умрем! - и повесить этот лозунг у каждого перед глазами! Так чего мучиться?! - волновался Николай Птушко.

-Надо просто жить, развиваться самому и не мешать другим, надо учиться быть толерантными, впитывать новые культуры и знания, становиться свободным и учиться пользоваться этой свободой! А вы все из строя выйти не можете!

-Странно как-то, чем больше твои личности становятся свободными и толерантными, тем в мире больше убивают и голодают, беженцев миллионами меряем, целые страны полыхают стараниями твоих нестереотипных! Только счастливым никто не стал - ни те, которые мультикультурные, ни дикари с другой стороны! Точно помираем! - опять ехидничал Иван Кузьмич Яцко.

-А он и учит терпеть всякую пакость, лишь бы самому не запачкаться! Вместо того чтобы изменить мир и измениться самому, советует свое нутро карасье культурой обозвать и дальше терпеть.

-Какой карась, Карповна? Поясни!

-Да премудрый - внучка в школе Салтыкова-Щедрина изучала, вот он нас под ту корягу и толкает! Лучше я голодать буду и богу молиться, чем от обжорства пухнуть, а главное, я сама буду выбирать, что мне делать! Может, еще и коммунизм построим, все счастливы будут!

-Вы еще революцию устройте, всех несогласных расстреляйте, а оставшихся в ГУЛАГ на перевоспитание! Ваш коммунизм - это рабское равенство для всех, это всеобщая одинаковость в строю и мыслях, это всепроникающее насилие и уничтожение всякого отличия, это терроризм большинства и смерть свободы! Вы забыли итоги этого семидесятилетнего прогрессорства? Или опять войну вспомните и на нее все спишете?!

Угрожающий гул протестов и возражений от умудренных годами, но молодых душой лучановских жителей заполнил гостиную дома Юлии Владимировны и Валериана Петровича, все готовы были ринуться в бой за Победу, за Родину, за дедов и отцов, а некоторые еще и за коммунизм. Но звучный голос Армена Арсеновича удержал лучановские войска от нового кровопролития, а может и душегубства:

-Ты не понимаешь, о чем мы говорим! Ты даже не пытаешься нас услышать! Никто не оправдывает то время и за войну его не прячет! Но и выбрасывать из своей жизни, как ненужный хлам, мы его тоже не будем, оно все наше - и хорошее, и плохое, мы все хотим знать! Мы наследуют все целиком - и долги, и активы, выбора здесь нет! Но почему вы отказываетесь видеть главное в нашем кровавом наследстве?

-О чем ты? Все твои советские заводы, пароходы, космодромы давно устарели, вся эта гигантская промышленная структура превращается в бесполезные гири - не эффективные и никому не нужные, я не говорю уже об экологии...

-Причем здесь заводы?! Устарели - новые построим! Ведь важно даже не то, что построили в СССР, а как и за какой срок! Мы уже с тобой спорили о прогрессорстве большевиков, они поставили перед собой цель - глобальная модернизация страны, они просто стерли старый мир и создали новый, создали всего за полвека, последние двадцать лет мне неинтересны. Как им это удалось? Вот это - как? - и есть главное в нашем наследстве!

-Репрессиями и геноцидом против своего народа они это создали! Также как и войну выиграли!

-А еще они были вампирами и маньяками, резвились в свое удовольствие! Ты нам современный мир описываешь как какой-то хаос и полную неопределенность, везде снуют невидимые руки рынка или еще чего-то, даже общество после славной тысячелетней истории сгинуло во славу современного индивида-маргинала! А всем остальным остается только угомониться и смиренно ждать - которая же из всех твоих неопределенных и многообразных возможностей реализуется. Мы так до того дойдем, что гадать начнем - живы мы или померли, сплошная матрица! Но человек возможен лишь как активная сила, как создатель своего мира, своих правил, своего времени!

-Да о чем ты? - искренне недоумевал Наиль Равильевич.

-О плане! - прорвало Ивана Кузьмича - У нас сейчас и слово такое не услышишь! Но в Союзе все развивалось по плану, а экономика советская была вторая в мире, и это после двух мировых войн! А сейчас она какая?

-Вы что совсем в вашем болоте из ума выжили?! Вы еще пятилетки организуйте и стахановское движение! Ваш план всегда в обнимку с ГУЛАГОМ ходит!

- Да ты как хочешь это устройство назови! Тут важны сами принципы - большевики поставили на разумную организацию всех общественных процессов - производство материальных благ, распределение их, все нематериальные сферы - медицина, образование, культура, все планировалось по конечному результату, по сути - человек сам создавал свою реальность, свои закономерности, а не млел от всяких невидимых рук! - пояснил Армен Арсенович.

-Это да, но как-то кроваво все получалось - будто извинялся перед единомышленниками Андрей Генрихович - люди только ради будущего коммунизма и жили, а жизнь у каждого одна! Сурово и жестоко жили, сейчас свободы больше, но справедливости для всех все равно нет.

-Да сурово, но честно! Все были равны, во всем и перед вашим ГУЛАГОМ тоже! Конечно это вранье, что туда полстраны посадили и еще полстраны расстреляли, но там ведь все сидели, без деления на чины и звания! А сейчас что?! Все свободны стали? Как же! Свободны те, у кого рабы есть, и по-другому в ваших демократиях отродясь не бывало! А я хочу всем свободы, всем счастья, я хочу коммунизм! - надрывалась искренне и громко Лениана Карповна Птичкина.

-Большевизм заражает своим максимализмом, и ты, Карповна, тоже... заражаешь, но не все так думают, а решаешь ты за всех! Вот это и есть насилие - грустно улыбался Армен Арсенович - Что ты со мной делать будешь, что с ними? - кивнул он в сторону Николая Птушко и хозяев дома.

-А я бы предпочел во времена прогрессоров жить, искусство без идеи становится пошлым и скучным - рассуждал Николай Птушко - Я бы тогда диссидентом стал - это все равно лучше, чем пустым местом быть, как сейчас.

-А я хочу жить своей жизнью, и чтобы никто не лез ко мне с этими революциями и модернизациями, чтобы ты, Юля, всегда со мной была, чтобы Катя вернулась в Лучаны и замуж вышла хорошо! Двадцать первый век на дворе, почему нельзя просто жить, работать, иметь свободное время, не унижать никого и не унижаться самому?! Если у всех будет необходимое, то никто за лишнее убивать не пойдет! - почему-то тонким голосом натужно прокричал покрасневший Валериан Петрович Купцов, Юлия Владимировна с нежностью посмотрела на мужа:

-Это так много, Валериан! Ты ведь хочешь весь мир, и меньше - ты не согласен.

-Так что с вашим планом? - ехидничал уже господин Гонсалес - Без ГУЛАГА он не работает! Уговорами в строй всех не загонишь! Ау, прогрессоры-душегубы!

-Глупости! У нас и знаний, и возможностей на порядок больше, одни компьютеры чего стоят, и рынок этот незачем уничтожать. Все пригодится, просто надо все с ног на голову поставить - по-человечески оценивать все! - выступил опять Иван Кузьмич.

-Это как? От каждого по способности, каждому по труду, что ли? - от души развлекался Наиль Равильевич.

-Нет! Просто смотреть надо на конечный результат - сколько всего производится сейчас в мире и ненужного в том числе, вон в Европе не знают, куда сельхозпродукцию деть, а в мире миллионы людей голодают! Дома построенные, новые совсем, сносят, чтобы на этом же месте тоже дом построить! Это как, эффективно, что ли? Люди заняться не знают чем, работать негде, а возраст пенсионный увеличивают, зачем? Вот и получается разная эффективность с точки зрения всех и одного, не все прибылью измеряется!

-А ты еще роботами нас пугал, Наиль Равильевич, помнишь? - поддержал упрямого хохла Армен Арсенович - Что делать будете, куда людей в вашем постиндустриальном обществе денете? Или опять - эти свободными останутся, а остальные рабами будут? Может потому на Западе так свободу и ценят, что она там всегда с рабством сосуществует? И чем она, свобода эта, безграничнее, тем и рабство страшнее!

-А ты что предлагаешь, всем рабами стать?!

-Я предлагаю сознательное и созидательное преобразование, надо использовать советское наследство, также как и рынок. Надо снова поверить в наш разум, в наши силы, тем более, другого выбора нет! Без точной настройки всех общественных процессов и их разумного управления, без солидарности и гуманизма твоя распрекрасная свобода, эта глобальная война всех против всех, ведет нас прямиком в бездну!

-Согласен, современный мир не идеален, но для активного, образованного человека он открыт. Никакой дискриминации и неравенства - развивайся, занимай свое место, иди дальше, это все зависит только от тебя. А мы все спорим, каким путем пойдет страна, оправданы ли жертвы прошлого, враги вокруг нас или нет, дрожим над каждым клочком земли - вдруг кто-то покусится! Мы продолжаем воевать! Но когда-то придется снять форму и выйти из строя! Чего вы так свободы боитесь? Она не сделает нас хуже, чем мы есть, но даст шанс, пусть и не всем, на развитие и прогресс. Что здесь плохого? - не сдавался Наиль Равильевич Гонсалес, искренний демократ и западник, внук бывшего царского офицера и красного комдива Ахмета Мурзаева, сын фронтовика майора советской армии Равиля Гонсалеса.

-Есть плохое! - неловко подбирая слова, Тимофей Туушканов решился высказаться на самые важные и самые глобальные темы современного мира - Я ваших свобод не понимаю, какая свобода может быть без справедливости? Тут на рождество ваш папа к бездомным ходил, кушал с ними в знак солидарности и праздника. Только потом он к себе домой вернулся праздновать, а они как были бездомными, так и остались! Это как, свободно, что ли?

За столом стало тихо, спорщики усиленно размышляли над сказанным Тимофеем, наконец, Наиль Равильевич возмутился:

-Чей папа?! Мой отец умер и похоронен в Уфе! Он не ест и не празднует!

-Да не ваш лично, а ваш общий! - неловко поправился Тимофей - У него еще автомобиль странный есть.

-У моего отца?! Он в гробу лежит, а не в автомобиле! И чего вы все оскорбляете?! Никакого уважения к оппоненту! Мой отец, между прочим, офицер Красной армии и фронтовик! А с общим отцом вы на что намекаете?

-Да нет! Это он про другого отца. Чей отец-то, скажи, Тимофей? И что за автомобиль, иномарка? - пыталась разъяснить ситуацию Лениана Карповна.

-Стеклянный автомобиль, а папа из Рима.

-Римский папа! Это он благотворительностью занимался - догадался Николай Птушко.

-А что здесь плохого? На Западе это в порядке вещей! Благотворительность как раз отражает уровень развития гражданского общества и самих граждан! - горячился Наиль Равильевич.

-Так чего же их все больше и больше, бездомных этих? И он же не гражданин, он - папа! У него одного целое государство есть, дворцов куча, а он покушал с бездомными и успокоился! Так и ваша вся благотворительность! Людям дома нужны, работа, помощь всякая, а им свободу суют, зато кошек и собак на улице не оставят - их пожалеют, а людей... - махнул рукой на западные свободы Тимофей Туушканов.

-Нет, я отказываюсь это слушать! России не выбраться из совка, как жили толпой, так и дальше будете! Никогда россияне не станут свободными и независимыми, так в стаде и останутся. Я вам в последний раз повторяю, олухи совковые! Сейчас каждый человек ценен сам по себе, чего вы друг за дружку цепляетесь?! И добивается успеха сам, и пользуется плодами своего успеха каждый сам! Но и винить выходит тоже некого, кроме самого себя!

-Не за себя он, человек твой, а против всех! Вот так и получается, что и все против него! И какие мы тебе олухи?! - возмутилась Лениана Карповна.

-Чего вы его слушаете?! От его свободы только лбы трещат, а больше никакой пользы! - хорошо знакомый голос невидимого собеседника донесся из открытого окна - Все учит и учит, навязался на нашу голову! Он, видите ли, посланец губернатора, а я теперь в партизаны должна идти?!

-Фирюза! - радостно воскликнул Николай Птушко - Ты где?!

-Прячусь я! Слышала я, Карпухин сам на охоту вышел. И если он меня поймает, я скажу, что это ты, засланец, Шурыгина кокнул! Не так скучно мне там будет!

-Да покажись хоть, а лучше зайди! - пригласила беглянку Юлия Владимировна.

-Это возмутительно! - Наиль Равильевич на всякий случай отбежал подальше от окна - Все знают, меня здесь не было тогда!

-Вот и объясняйся там, со мной вместе. Проверим, сожрет тебя свинья или нет!

-Какая свинья?!

-Из поговорки, свободненький ты мой, из поговорки! Все, как ты учишь, все против всех!

39. Есть только миг между прошлым и будущим.

Июль две тысячи шестнадцатого года выдался в Лучанах жарким и на удивление звездным - голое, не прикрытое облаками ночное небо рассыпалось бесчисленными струящимися звездными сполохами, будто маня горожан прикоснуться к вечным истинам и тайнам бесконечных галактических спиралей. И бывало не один лучановец, облегченно и глубоко вздохнув после невыносимого дневного зноя, поднимал голову и внезапно замирал от сладкого ужаса и великой надежды познать сей бездонный и вечный мир, его гармонию и красоту, чтобы очеловечить и образумить эту прекрасную и равнодушную картину. Но мир смеялся и не давался человеку, презрительно ворча, что тот не Бог и никогда им не станет, а как хорошо было бы...

Без старого учителя Алина заскучала и вообще перестала выходить из комнаты, ее большая с изогнутыми ножками и цветочными спинками кровать уже неделю не заправлялась, на полу бесполезно валялись старые джинсы и пара бесформенных кофт, что носила девушка последнее время вместо затолканной в мешок заграничной брендовой одежды. А сама хозяйка переживала все новые и новые метаморфозы - ее жизнь полным ходом перемещалась в страну сновидений, странных, тревожных и удивительно красочных. Алина будто путешествовала по загадочным и опасным пространствам, наполненным абсолютно неправильными формами и окрашенными в неправдоподобные цвета - вроде каких-то полупрозрачных игольчатых шаров в молочной оболочке с фиолетовыми угловатыми стрелами-пулями внутри, зависшими, подобно мощным гроздьям зимнего чеснока в кровавом месиве испанского гаспачо. И увернуться ей от этих жал-стрел было невозможно, как не ныряй с головой в обжигающее и острое дьявольское варево. А еще блуждала она в странных извилистых лесах, чудно растущих сверху вниз голыми скользящими стволами-кобрами, намертво обвивающими ее беззащитное тело - и не оторвать их, не уцепиться за них Алинины руки не могли - только скользили по идеально гладкому льду-стеблю, как когда-то в детстве ее любимые снегурки, доставшиеся еще от матери. Но Алина сражалась, боролась из последних сил, зализывая острые фиолетовые ранки и жадно глотая широко раскрытым ртом редкие, на вес золота, комки отравленного воздуха иного пространства. А ее ночи уже тяготели к бесконечности, отодвигая мельчающие дни реальной жизни девушки все дальше и дальше в сумеречные зоны непознанного и невидимого мира, туда же плавно и неотвратимо уплывали родные и близкие маленького жеребенка.

Витя Пирогов уже боялся оставить надолго одну свою вечную любовь, он сломал запор на окне Алининой комнаты и покидал ее только на короткое время днем, а ночами он обнимал за плечи и тихо баюкал воюющего солдатика, чутко прислушиваясь к его дыханию, будя и спасая его от удушья и ночных ран.

Но жизнь продолжалась - приходило утро, и маленький городок просыпался, радуясь новому дню и надеясь на лучшее, горожане снова и снова кружились в привычном водовороте забот и трудов, любя и ненавидя друг друга, сплетничая и интригуя на вечные темы, хлопоча о близких и родных, помогая нуждающимся и выгадывая личную корысть. В общем, все шло, как и сто, двести и триста лет назад; и казалось, никому в целом мире нет никакого дела до Алины Окуловой. Но ведь это не правда! А как же Виктор, Алина?

В седьмую ночь своей безшурыгинской жизни маленький жеребенок, блуждая в серебристо-черных песках очередного загадочного пространства-сновидения, услышал далекий едва уловимый звук колокольчика и, собрав последние силы, побрел вязнущими в рассыпающейся нереальности копытцами на этот зов, понимая, что больше его уже никто и никуда не позовет.

Огромные зареванные глаза, распухший курносый нос, дергающийся капризный орущий мокрый рот, сплошной стеной надвигающиеся на маленького жеребеночка, не просто испугали его - ужас, смятение, страшное прозрение, будто кеглей, выбили Алину из ее много значимых и сильно запутанных сновидений-убежищ в реальную жизнь. И когда Виктор внезапно очнулся от накатившей дремоты, Алины уже рядом не было.

-Что же делать?! Не молчи! Как же так? - переживала Светлана Воркута, разбуженная поздно ночью прибежавшей подругой, вдвоем они убедились в страшной догадке Алины - новая жизнь опять победила все преграды из людских грехов, предательств, самонадеянных планов и обид!

-Ну почему?! Я не хочу! - сухими злыми глазами Алина рассматривала себя в зеркале в комнате Светланы.

-Алина! Давай успокоимся и подумаем...

-О чем?! Он мне не нужен! Он никому не нужен! И кто родится после того, что было?!

-Он ведь живой! Он уже есть, а ты словно о каком-то недоразумении.

-Его не будет, дети должны рождаться от любви! А недоразумения пусть ... и останутся недоразумениями!

-Алина! - но подруга уже убегала и не слушала Светлану.

И вот уже новая бабочка вылупилась из кокона Алининой жизни - злость, обида и гнев составили цвета ее крылышек. Кто виноват во всем случившемся, кто толкнул ее в эту грязь, искалечил ее тело и душу, кто должен за все ответить?! Старый учитель! Потому, что все началось с его подлого предательства, с его старого убийства семнадцатилетней девушки на крыше черного дома.

Но и у старого учителя не все шло гладко, из Москвы Шурыгин вернулся раздраженным и крайне неудовлетворенным - оппозиционная тусовка в очередной раз разочаровала искреннего и стойкого демократа и западника. Известные еще с девяностых годов ее лидеры окончательно и бесповоротно законсервировались в своих прошловековых либеральных взглядах, как соленые огурцы в банках лучановских хозяек, все больше и больше превращаясь в догматиков и схоластов. А молодые, энергичные и абсолютно несовместимые с большинством российского населения политики излучали, как казалось Шурыгину, лишь одну мысль, пусть и в разных интерпретациях, - ничего личного, только бизнес. Как же опьяняющий запах свободы, нестерпимое желание перемен и бескомпромиссная вера во всеобщее демократическое будущее, что пронизывали Россию в те жуткие и удивительные девяностые годы? Шурыгину все трудней удавалось убедить себя в реальности и возможности осуществить такую общественную трансформацию.

Но Степан Фомич продолжал всеми силами верить, что ничего еще не потеряно, что Родина обязательно будет свободной и прекрасной, что каждый человек на Земле обретет наивысшую ценность и достигнет смысла и нравственности своего существования. Только, как и, главное, кто все это сделает? Не огурцы же, в самом деле! И тут он вспомнил о своем маленьком, но жарком обличителе, которому не нужны богатства и лицемерные статусы, красивые оправдания и виртуозные уловки - нужны лишь ответы на вечные русские вопросы - как жить и что делать, а все остальное мелко, пошло и не достойно внимания и осмысления.

Степан Фомич заново переживал все свои споры с Алиной, а переживая, вспоминал и то, что с ним произошло после смерти жены Марины Яновны и крушении его идеалов коммунизма. И, не отдавая себе отчета, он смотрел на себя и свою жизнь Алиниными глазами, а от них не спрячешься и не сбежишь. И вот, что увидел старый учитель: он был способен только отвечать на любовь, но рискнуть самому и ринуться в этот сумасшедший омут чувств и страданий первым, без надежды на ответ, ему было не дано; его стремление к комфорту, душевному и телесному, постепенно переросло в страх перемен и любых неудобств, его порывы по переустройству мира и Лучан переродились в высокомерное чувство собственного превосходства, он разучился убеждать и спорить, а только ворчал, брюзжал и едко морщился от окружающего несовершенства. И еще, он никогда не любил Наташу Слепых. Что ж, суд начался!

-Ты, что, боишься меня? Сбежал в Москву. Опять трусишь, как тогда! - такими были первые слова Алины Шурыгину.

-Я думаю, ты во многом была права, но не делай из меня подлеца! Я просто человек и просто хотел, как лучше...

-Для кого? Оглянись - кому стало лучше от твоего хотения? И ты опять врешь, опять прячешься за красивыми фразами! Думаешь, я не поймаю тебя в этом лесу лжи и притворства?! Запомни! Ты для меня голый, без всяких блестящих оберток!

-Я думаю, что все не случайно, и наша встреча тоже! Я больше не прячусь и не лгу! Алина, ты и такие как ты - вы сможете сделать то, что нам не удалось! Россия должна, наконец, стать свободной и демократической страной! Вы наше продолжение и наша надежда!

-Чего?! Опять этот бред про свободу! Ты мне еще про сталинизм расскажи - поучи, как мне лучше моих родных из того времени обозвать и обличить, как ты тогда мою мать! Вы все врете, изворачиваетесь и убиваете! Душегубы вы и предатели!

-Нет, послушай, в тебе сейчас говорит обида на меня, но ты повзрослеешь и поймешь, что свобода и есть то, что действительно нужно каждому человеку, и хорошему, и плохому, только она стоит всех жертв и ошибок, какими бы гигантскими они не были! Жестоко? Да, но человечество не выживет...

-Я хочу быть счастливой, я хочу быть нормальной, я хочу жить так, как надо, а не как мне указывают! А твоя хваленая свобода - только раб борется за нее, не щадя себя и других, а я не раба!

-Поэтому ты мне и нужна, ты и такие как ты! Вас не купить и не обмануть, вы не откажетесь от звезд ради переполненного корыта! Ты спрашивала меня, как надо жить, но свобода - это лучшая цель в жизни любого человека! Живи ради нее!

-Это как? Самому делать, что хочешь и другим не мешать? Но ты так и жил! И что, стал ты счастливым? Ты и свободным не стал, даже своего близкого человека стыдишься и от людей прячешь! И мать мою ты никогда не любил, да ты просто боялся ее - боялся ее любви, боялся остаться с ней, боялся сделать ее счастливой! Ты врешь, ты всегда врешь!

-Ты жестока! Я совершил много ошибок, но ты слишком сурово судишь меня!

-Ошибок? Неправда! Ты всегда делал только то, что хотел сам, а не то, что надо! За что мне жалеть тебя?

-Какой-то абсурдный спор у нас идет! Что я убил кого-то или изнасиловал?! За что ты судишь меня?! И почему именно ты судишь?!

-Потому что мне плохо, мне очень плохо! Ты убил меня тогда июльской ночью на крыше черного дома вместе с моей матерью...

-Бедная девочка, ну прости меня!

-Я не могу, чтобы простить, надо жить. А как мне жить?

Степан Фомич еще очень долго стоял перед пустым креслом, в которое забиралась Алина, приходя в его квартиру на очередное судебное заседание, и думал о себе, о жизни и смерти. А последующими звездными июльскими ночами листы его толстой в клеточку тетради оживали стихами и прозой.

Мы рвемся жить, творить, любить и дружбой наслаждаться,

Но наша жизнь всего лишь миг, и в нем не удержаться!

Бегут отрочества года, и зрелость мчится следом,

Уходит время в никуда, и смысл его не ведом.

Но грусть моя сластит как мед, щекочет как былинка,

Я жду без страха мой уход, растает сон мой льдинкой.

Большие воды унесут растаявшие жизни

И новый миг, и новый сон придут на наши тризны.

А между тем, лучановский июль быстро сходил на нет, приближая свою последнюю субботу - день города. Этот праздник возник в смутное лихолетье девяностых годов и был совершенно лишен любой идеологии и смысла, единственным продолжением его были горы разноцветного мусора на центральных площадях провинциальных российских городов да жуткое похмелье их жителей. И наши Лучаны не представляли собой какого-либо исключения из этого правила, но в этом году их ожидал весьма странный мусорный сюрприз, но прервемся пока - пускай Степан Фомич поживет еще несколько страниц нашей истории.

-Как ты не знаешь, кто отец? - чужие колючие глаза недоуменно рассматривали сгорбившуюся Алину - так женщины оценивают друг друга беспощадно и строго. Алине было нестерпимо стыдно перед матерью, стыдно как никогда в жизни - резко и больно завибрировал тот самый внутренний стерженек правды жеребенка, почти похороненный сказочными заграничными путешествиями, сумасшедшим безудержным шопингом, ворохом коварных слов о толерантной свободе в среде прекрасных и совершенных личностей. И даже отчаяние и боль, изгрызающие ее тело и душу последние недели, не смогли затушить этот нестерпимый жар стыда от понимания того, что она совершила - против своего естества, своей совести, своей жизни - ведь ребенок навсегда останется ее частью, даже не родившись. А в ответ на ваши недоверчивые улыбки напомню, Алине едва исполнилось восемнадцать лет, и никакой любви или симпатии к своим случайным друзьям она не испытывала, как и удовольствия от собственной сексуальной свободы.

- Я уеду, выйду замуж и уеду! А ребенок не родится...

-Вот как! По любви или по расчету выходишь?

-Он меня любит! И не винит ни в чем!

-А ты любишь его?

-А ты сама любила отца?! - криком и грубостью защищалась Алина - Я все знаю о Шурыгине! Чем твое замужество лучше моего?

-Так все твои выкрутасы из-за нас с Шурыгиным?! Из-за этого ты столько всего наворотила?

-Да! Я думала, что вы с отцом любите друг друга, что у нас в семье все по-честному, что в нашем доме нет вранья и душегубства! А ты...

-Хочешь знать правду? Хорошо! Я любила его, и больше в моей жизни ничего не было. Я не вымаливала у него ни любви, ни жалости, но и на милостыню я не соглашалась, мне он нужен был весь целиком, без остатка! Вот поэтому и пришлось выбирать - или любовь эту убить, или себя. А Миша.... твой отец спас меня, и не только тем, что удержал тогда на крыше - он твердил, что я ему нужна, такая, как есть нужна, даже без любви! И я поверила ему и выжила...

-А сейчас ты его любишь?

-Да! Я сама создала эту любовь, она мой ребенок, я ее родила, вырастила и выкормила, как и вас с Анютой. И я хочу сказать тебе, что любовь - это не только взрыв чувств и желаний, когда ты умираешь и возрождаешься каждую минуту, это еще и каждодневный труд и дисциплина, это ответственность за тех, кого ты любишь, и кто любит тебя, а убежать от всего этого невозможно. Вот бегство и будет душегубством! Мне наплевать на всю эту чушь, что каждый сам делает свой выбор, ты моя дочь, и я не позволю тебе убить моего внука и свою жизнь!

-Я взрослая! Я старше, чем ты была тогда! И он меня любит!

-Я говорю о тебе - не о нем! Этим бегством-замужеством ты продолжишь свое разрушение!

-Я не могу остаться! Да, я не люблю его! И ты права - я не хочу жить! Каждый мой день начинается с боли и заканчивается еще больней! Мама, мамочка, я больше не могу - он же не виноват, зачем ему рождаться?!

-Доченька, пойми, мне нельзя тебя жалеть. Жеребеночек мой, надо идти дальше. Терпи и иди, ничего другого нам не дано!

-Я не хочу! Я уеду, все равно уеду! - хлопнув дверью, Алина выбежала из дома и вихрем пронеслась по двору к калитке мимо Сергея Галушкина и Виктора Пирогова, вцепившихся намертво друг в друга и барахтающихся по земле уже более получаса.

Густая, черная ночь тяжело и уверенно спускалась на Лучаны, предвещая новые беды и удивительные события предстоящего дня, заключительного дня нашей странной истории. Но отвлекаться нам нельзя - еще столько всего впереди!

А между тем, одно событие уже разворачивалось в съемной лучановской квартире, где сознание хорошо знакомой нам авантюристки и охотницы за сокровищами бесстрашно покинуло свое пострадавшее и унисексуальное тело, растворившись в бесконечной паутине человеческой ойкумены. Астра Радулова, кипя от всех обид и несправедливостей, постигших ее в этом зеленом провинциальном болоте, быстро строчила новую запись в своем блоге - о безнравственной, распущенной девице по имени Алина Окулова, цинично сбросившей в День города с крыши городской администрации старое тело видного демократа и оппозиционера Степана Фомича Шурыгина. И намекала еще, коза подлая, в этой записи, что сообщниками душегубицы в столь страшном преступлении были все видные лучановские жители - от самого мэра с начальником полиции до городского отребья по имени Фирюза Абакумова и Лениана Карповна Птичкина! Короче, разрисовала она бедные Лучаны, как самый подлый и мерзкий городишко на Земле, прямо хоть сейчас открывай туристический маршрут для маргиналов и трусливых обывателей!

И другое событие тоже созревало, как россыпь крыжовника на кусте - кислого, сладкого, мохнатого, только солнышком его опали и готов к употреблению. Наиль Равильевич Гонсалес, задыхаясь и оглядываясь, мчался что есть духу от дома семьи Мозовской-Купцова к своей гостинице, оставляя после себя шлейф злорадного хохота лучановской хулиганки Фирюзы Абакумовой, невидимой преследовательницы бедного, безвинного демократа и западника. Но успокойтесь, дорогой Наиль Равильевич, это всего лишь нервы, примите валерьянки и ложитесь спать, а там будь, что будет!