– Ну, вот оно и началось… – произнес Гордеев голосом, полным безысходности и страха.

Все вскинули головы, прислушиваясь к тому, как волнами нарастает громкость сирены – звук резко обрывался и после короткой тишины начинался снова, но громче. Точно так же сейчас прислушивались и горожане, просыпаясь от непонятного всепроникающего звука, выходя во дворы и на балконы, настороженно осматриваясь, нет ли поблизости аварии, пожара, утечки газа?..

Ученым не верилось в происходящее, что говорить об обычных гражданах, которые даже понятия не имеют, что происходит и как сложится их жизнь в ближайшее время. Все молчали, скованные чувством неизбежности. Марина обкусывала кожу на губах, беспокойно оглядывая всех вокруг.

– Присядьте и послушайте меня, – поднял руки Кравец, в одной из них была рация. Естественно, все остались стоять, но общее оцепенение исчезло. – Ваша безопасность для страны превыше всего. Мы позаботимся о том, чтобы вашей жизни ничего не угрожало. Если заразитесь вы, то некому будет изобретать вакцину, поэтому в нынешней ситуации государство прежде всего заботится об ученых.

– А государство не думает, что если не заботиться о народе, то не будет смысла изобретать вакцину, потому что вакцинировать будет некого? – зашумела толпа.

Кравец оставил этот выпад без внимания и поспешил перевести разговор в иное русло. Он демонстративно отодвинул рукав пиджака и посмотрел на наручные часы.

– Осталось семь минут, затем они начинают. Лев Семенович взял две рации на всю группу. Первая у него, другая у одного из военных. Они будут выходить на связь, когда сочтут нужным.

«Хоть что-то», – подумала Марина.

– Кстати, Лев Семенович просил передать отчет Юрию Андреевичу…

– Юрку, – поправил Гордеев, находящийся рядом.

– Простите? – Анатолий Петрович взглянул на него и нахмурился.

– Он поляк. Юрек Андреевич Пшежень. Все склоняется.

– Ну, разумеется, – согласился Кравец, не особо принимая сказанное к вниманию, и протянул толстую черную папку в твердом переплете Гордееву. – Передайте Юрку Андреевичу. Как только со мной установят связь, я сообщу, – добавил он и вышел из аудитории.

Это было вполне просторное помещение, наполненное духом студенчества. Огромные панорамные окна, возвышающиеся ряды сидений, как в кинотеатре, полотно проектора вместо доски, масштабные плакаты с таблицами и схемами на стенах. Спустя время ученые все же расселись за парты, а кто-то примостился и на них, – места хватило всем. Нервное напряжение давало о себе знать вкупе с недосыпом, и ноги просили отдыха. По большей части коллеги молчали, углубившись в размышления и переживания, а кто-то даже задремал, сложив руки на парте и примостив голову сверху. Некоторые бегали в соседнюю аудиторию поменьше, где разместились оставшиеся сотрудники. Отдельные группки тихо переговаривались, чтобы не разбудить тех, кто досыпал утренние часы.

Чуть обособленно сидели вирусологи – все, за исключением Горбовского. Склонившись над партой и постоянно поглядывая друг на друга, они обсуждали происходящее и предстоящее. Только Ли Кан, согласно своему менталитету, слушал и сохранял молчание.

– С сегодняшнего дня вся жизнь изменится. Ничто не будет, как прежде, пока мы не изобретем вакцину, – размеренно вещал Гаев.

– С чего ты взял, Слава, что именно наш НИИ ее изобретет?

Гордеев и Гаев коротко переглянулись.

– А как можно в этом сомневаться? Ведь у нас есть Горбовский, – удивленно ответил Гаев, словно у него спросили самую элементарную вещь.

Все усмехнулись. У Марины покраснели уши.

– Такими действительно рождаются, – проговорил скрипучим голосом Пшежень.

– Видали, как он этого Кравеца на место поставил? – восторгался Гордеев. – Наш Лев никому не позволит просто так взять руководство над НИИ. Он ведь терпеть не может, чтобы что-то предпринималось без его ведома и позволения. Коллективом, в котором есть такой сотрудник, трудно управлять.

– Сколько его знаю, он всегда все брал в свои руки. Особенно, когда дело касается чего-то крайне важного. Этот человек никогда не боялся брать на себя ответственность, потому что был уверен, что справится с любой проблемой. Не переживай, Мариночка, этот раз вряд ли будет исключением.

Спицына благодарно кивнула Юрку Андреевичу, он по-отечески погладил девушку по плечу.

– Что будет дальше? – рискнула спросить бывшая практикантка.

– Будем следовать плану, насколько это возможно. Странно, что ты еще здесь.

– В смысле?

– Я был уверен, что Лев отошлет тебя куда-нибудь в другой город. Подальше от опасности. Ведь он так тебя… кхм, дорожит тобой.

– Лев Семенович так и хотел, – смутившись, произнесла девушка. – Но я была против. Я не боюсь эпидемии и хочу остаться с вами.

– Мы все боимся, Марина. Не бояться, значит, недооценить. А враг слишком опасен, чтобы проявлять нелепую самоотверженность. Вирусологу необходимо быть очень осторожным, не рубить с плеча, иметь недюжинное терпение, и в первую очередь заботиться о своей жизни. Потому что кто, если не мы, сумеет противостоять эпидемии? Льву следовало бы остаться здесь, с нами. Для «распаковки» лаборатории много ума не надо, там и без него бы справились. А вот если что-то случится там, в этом бункере, Горбовского нам никто не заменит.

– Саша, что ты такое говоришь! – нахмурился Пшежень. – Ничего там не может случиться. Согласен, что Льву надо было остаться, ведь он профессионал, каких в НИИ больше нет. Но все мы знаем, как он любит рисковать собой во благо другим.

– Что может угрожать им во время «распаковки»? – заволновалась Спицына.

– Видишь ли, в семидесятых, когда и случилась авария, лабораторию запечатывали наскоро, подручными средствами. Много лет прошло с тех пор, и никто уже не помнит наверняка, насколько качественно там все сделали, и по правилам ли? Но с костюмами биозащиты, я уверен, проблем не может быть.

– Но почему тогда от них так долго нет никаких вестей?

– А вот это как раз хороший знак. Значит, пока что все идет по плану. Если б что-то пошло не так, Лев Семенович сразу бы связался с Кравецом.

Спицына кивнула. Кто-то из ученых обратил внимание на то, что сирена перестала, наконец, завывать. Зато издалека раздавались звуки вертолетных лопастей.

– Поверить не могу, что правительство решилось на такой риск. Привезти живых инфицированных прямо сюда. Уму непостижимо. Когда такое было в последний раз, Юрек Андреевич?

– В начале двухтысячных, насколько я помню. Давненько, в общем, – ответил Пшежень, неохотно отрываясь от черной папки, содержимое которой он принялся изучать.

– Но почему именно к нам? – не понимала Марина.

– На то может быть лишь одна причина – расстояние. Населенный пункт, где обнаружены первые в России зараженные, вероятно, располагается ближе всего к нашему городу. Так как инфицированные умирают очень быстро, сверху решили не терять времени: изолировать их и сразу же отправить не в госпиталь, а в ближайший НИИ вирусологии. Это колоссальный риск, однако и большое преимущество. Я полагаю, ни один НИИ страны, кроме нашего, не получит живой генетический материал именно сейчас.

– То есть, вирус уже так близко? Но ведь мы все не вакцинированы! – Марина как будто только что осознала всю тяжесть происходящего.

– В том-то все и дело, Марин. В том все и дело.

Спицына внимательно посмотрела коллегам в глаза. Всем по очереди. Ее словно обухом по голове ударили. Она не могла поверить в то, что сейчас произнесет. Во рту внезапно пересохло.

– Высока вероятность того, что вирус доберется сюда намного раньше, чем будет разработана вакцина?

– Разумеется. Ведь вирус будет здесь уже сегодня, – спокойно заметил Гаев. – Инфицированные несут его в себе.

– Стоит признать, что задействовать подземную лабораторию было не такой уж плохой идеей, – философски заметил Гордеев.

– Но ведь вирус распространяется по воздуху. Мы еще так мало об этом знаем!

– Действуем почти вслепую, да. Но больных привезут в герметичных боксах. Затем эти боксы поместят под землей. Войти к ним за кровью – костюм биологической защиты. Выйти – дезинфицирующий газ. Надеюсь, все обойдется.

– Инфицированные умирают за пару дней, верно? Никто не откроет вакцину за пару дней! Даже за неделю! – задыхалась девушка.

– Естественно, – печально кивнул Гордеев.

– Эти люди просто умрут здесь?!

– Жаль, но это так, – признал вирусолог и отвел глаза.

Марина растерянно моргала, осматривая коллег. Юрек Андреевич внимательно читал содержимое папки, что передал Кравец, и в разговор больше не вмешивался.

– Да, мы не сумеем помочь им, – заговорил Гордеев спустя некоторое время, и в его голосе прорезались металлические нотки, словно он переживал в тот миг воодушевление, смешанное с осознанием полного бессилия. – Но я уверен, что мы сможем помочь остальным. Каждая жизнь ценна, но когда речь идет о миллионах людей… К сожалению, многие обречены, пока нет вакцины. Десятки и сотни. Придется смириться с жесткой реальностью. Иначе нам не выжить. Пойми, Марина, эти люди все равно умрут. Вирусологи – не кудесники, к сожалению. Но в данном случае их смерть не будет напрасной. Они – наш ключ к изобретению вакцины, их кровь содержит разгадку генетического материала вируса, и мы… мы обязательно сделаем все возможное, чтобы остановить его.

– Этот новый штамм, – неожиданно заговорил Пшежень своим скрипучим старческим тенором, – крайне живуч, к тому же очень быстро распространяется. Любой вирус не существует и не размножается вне клетки, а ведет себя как частица биополимера, однако наш М-17 способен распространяться по воздуху посредством ветра.

– Почему М-17?

– М – это Мозамбик, я полагаю. А семнадцать – номер штамма данного вида вируса.

– Каково место в классификации ICTV? – заинтересовался Гаев.

– Не подлежит классификации, – ответил Пшежень, сверяя данные на обеих сторонах листа. – Классификация ICTV не выделяет подвиды, штаммы и изоляты. Но к известным семи отрядом М-17 не относится.

– В ICTV три тысячи неклассифицированных, ничего удивительного. А по Балтимору? – вмешался Гордеев, у которого загорелись глаза.

Пшежень полистал доклад, потер высокий морщинистый лоб, покачал головой.

– Да неужели? – недоверчиво спросил Гордеев, заранее догадавшись. – Этого не может быть!

– Что такое? – заволновалась Спицына, оглядывая вирусологов и замечая, как изменились их лица.

– Дело в том, дорогие мои коллеги, что… М-17 не подлежит ни одной… ни одной из известных классификаций. В нем будто бы намешаны признаки разных отрядов и семейств. Структура генома совершенно новая. Генетическое сходство с известными ныне вирусами, даже неклассифицированными, не наблюдается.

Некоторое время все молчали. Затем Гордеев резюмировал:

– Горбовский с ума сойдет, когда увидит это.

– Получается, – прищурился Гаев, – что М-17 – искусственно синтезированный вирус?

– Полнейший бред, – фыркнул Александр Данилович.

– Не примусь утверждать так радикально. Скорее всего это… гибрид. Мутировавший гибрид. Я не знаю. Это должен посмотреть Лев Семенович.

– Я должна позвонить родным, – спохватилась Марина.

Вирусологи молча проводили ее взглядом. Спицына отошла в сторону, достала из кармана сотовый и поочередно связалась с отцом и с тетей. Отцу она не дозвонилась, как и подозревала – скорее всего, сейчас он задействован в операции по эвакуации населения, и ему не до телефона. Сомнительно, что в данное время он вообще думает о дочери. Разговор с тетей был очень коротким. В двух словах Марина рассказала ей о надвигающейся опасности, выразила свое облегчение по поводу места проживания тети (та как раз жила на дальнем севере, в относительной безопасности), выслушала целый ряд панических вопросов, заверила, что с ней все в порядке и приезжать в гости она не станет, и, наконец, не без труда распрощалась с родственницей.

После этого Спицына вернулась к вирусологам. Те оживленно, хоть и негромко, спорили о происхождении мозамбикского вируса, каждый предлагал свои версии. К дискуссии уже подключилось несколько человек из секции генной инженерии. Неожиданно на пороге аудитории показалась долговязая фигура Кравеца, его лоб покрывала испарина. Едва завидев его, многие подскочили со своих мест и направились к нему. Окружив Кравеца, ученые смолкли и приготовились слушать.

Прежде чем начать говорить, Анатолий Петрович достал из нагрудного кармана платок, вытер лицо, покрытое бисеринками пота, осматривая окруживших его людей. Марина подумала, что такое нарочитое молчание – плохой знак. Оно значит, что Кравец получил плохие новости и не знает, как их сообщить, с чего начать. Спицына положила ладонь на сердце и замерла.

– Несколько минут назад со мной связался Лев Семенович. Все живы и целы. (Послышался выдох облегчения нескольких десятков человек). Горбовский сообщает, что разгерметизация Лаборатории №5 почти завершена. С какими-либо трудностями они не столкнулись. Счетчики, встроенные в костюмы защиты, не зафиксировали какой-либо опасности для организма. Похоже, ваши коллеги из Советского Союза сделали все по совести. Сообщите всем: в ближайшие сорок минут ожидается полная разгерметизация Пятой Лаборатории, снятие изоляции с НИИ и возвращение группы. Сразу же по прибытии я связываюсь с теми, кто транспортирует боксы с инфицированными и отдаю приказ, – он замолчал, подумал, не забыл ли чего. – И еще. Мне звонили из посольства. Ваши китайские коллеги уже в курсе происходящего и немедленно требуют отослать на родину некого Тойво Ли Кана. Присутствует?

– Отослать? – переспросил Гаев, усмехнувшись. – Вот так просто взять и отослать? Прямо сейчас, когда нам привозят образцы, когда эвакуируют половину города? Прямо сейчас, когда начнется активное изучение вируса и разработка вакцины?! – его возмущение все нарастало с каждым словом. – Взять и забрать у нас ценного сотрудника?

– Что есть происходить относительно мое имя? – Тойво очень волновался, делая шаг вперед.

– К сожалению, мы не имеем права нарушать межгосударственные отношения, особенно в такой период, – очень спокойно и рассудительно объяснил Кравец. – Китай настаивает, чтобы гражданин Тойво Ли Кан с настоящего дня проявлял свой профессионализм лишь на территории родной страны. Китайские НИИ тоже примутся за разработку вакцины. Теперь это дело всего мира. Гражданин Ли Кан, Вы поняли, что я сказал?

– Я должен ехать домой? Китай? – испуганно спросил Тойво, комично выкатив небольшие карие глаза. – Я не хотеть, я должен, хочу работать, со всеми, коллеги, – взволнованно протараторил китаец и обвел руками присутствующих.

– Сожалею, но Вы должны поехать. На этом очень настаивает Ваше начальство из Китая, – Кравец почти с сочувствием склонил голову. – Идемте со мной. О Ваших вещах позаботятся. Транспорт предоставит государство. Чем скорее мы Вас отправим, тем лучше. Поймите, Вами не хотят рисковать. До Китая вирус доберется еще очень нескоро.

Тойво поморгал, состроил печальную гримасу, оглядел коллег.

– Я не могу сразу уйти. Принято прощаться.

Дрожащий голос ученого по обмену заставил Кравеца на пару секунд остолбенеть. Навряд ли этот «робот» из госбезопасности ожидал, что китаец так влился в русский коллектив, что не захочет уйти, не попрощавшись с коллегами.

– Разумеется, – кивнул Анатолий Петрович. – Конечно. Я зайду еще раз через пять минут.

Эти пять минут прощания с Тойво были самыми трогательными в жизни многих ученых, собравшихся в той аудитории в то злополучное утро. Марина заплакала, неожиданно осознав, что, хоть и не общалась особо близко с Ли Каном, однако успела сильно привязаться к нему и по-своему полюбить. Сколько раз Тойво, бросая свои дела, помогал Спицыной со всяческими мелочами, терпеливо объяснял что-то легкое и банальное по несколько раз, когда практикантка еще была объектом ненависти Горбовского. Почему все эти добрые поступки, совершенные Тойво по отношению к ней, она так легко забывала? Все простодушие и мягкосердечие этого доброго малого в полной мере открылось девушке только сейчас, когда надо было прощаться с ним навсегда. Возможно, они больше никогда не увидятся. А его несмешные анекдоты? А его уморительные рассказы о попытках общения с «этими ненормальными русскими»? А его отношения с русским национальным фольклором?..

– Дорогой наш, Тойво! – излишне расчувствовавшись от волнения и стресса, Спицына крепко прижала низкорослого азиата к себе, заставив его не на шутку смутиться. – Я буду очень, очень по Вам скучать. Когда все закончится, обещайте, что вернетесь к нам!

– Марина Леонидовна, Марина Леонидовна, я так стараться буду! Приезжайте и вы ко мне в гости, все, – Ли Кан аккуратно отстранился и принялся горячо пожимать Марине руки, что являлось высшим признаком любезности в менталитете его национального характера.

– Лишь бы все кончилось скорее. Обязательно свидимся, Тойво! Обязательно. Берегите себя. И спасибо, спасибо Вам, что так часто помогали мне, терпели меня.

Ли Кан молча кивал и широко улыбался, прищурившись так плотно, что вместо маленьких глаз образовались две темные складки. Пять минут пролетели как одно мгновение.

– Прошу передавать, я очень сожалею, что должен уехать, пока группа не вернется. Лев Симеонович, я его сильно уважаю, передавайте это, и мое прощение, – ломано попросил Тойво, прежде чем уйти с Кравецом. – До встречи, коллеги, до свидания. Пусть удача будет с вами.

Спицына плакала на груди у Гордеева.

Следующие полчаса все, по преимуществу, молчали, нервничая и углубившись в свои мысли. Каждая минута все больше приближала к моменту, когда вернутся смельчаки из подземелья, и это заставляло всех волноваться еще больше. Марина не находила себе места – у нее кололо в сердце. Тоненькой маленькой иголочкой, невидимой и едва ощутимой, покалывало раз в минуту слева от солнечного сплетения. Но покалывало так мерзко, навязчиво, с холодком, будто брали и сжимали комок мышц, сжимали когтями, без жалости, а потом на время отпускали, чтобы сжать еще сильнее.

Пшежень возвратился к чтению доклада, но больше ничего не говорил, лишь потирал время от времени высокий лоб, морщился, вздыхал и покашливал. Все эти признаки можно было расценивать как растерянность и недопонимание. Вирус больше не обсуждали – было ясно, что вынести какой-то точный вердикт не в их компетенции. На это способен только Горбовский. Его и ждали.

Внезапно появился Кравец, опять взволнованный.

– Внимание! Группа доложила, что дезинфекция Пятой Лаборатории завершена успешно. Однако Горбовский настаивает на том, чтобы подстраховаться. Поэтому изоляция НИИ будет снята только через пятнадцать-двадцать минут. Будьте готовы. Я отдаю приказ о транспортировке инфицированных немедленно. Они прибудут через два часа. К этому времени мы должны полностью подготовить бункер.

Едва Кравец вышел, не дождавшись вопросов, Марина поднялась на ноги.

– Господи. Наконец-то. Неужели все прошло хорошо? Не верится.

– Похоже на то, – повеселевшим голосом сказал Гордеев. – Идемте, идемте все! Встречать наших героев! – добавил он громче, чтобы его услышало как можно больше ученых.

Пока все покидали аудитории и выходили во внутренний двор института, на устах многих сотрудников звучала знаменитая фамилия. Слыша ее отовсюду, Спицына испытывала гордость и воодушевление. Этот человек любит ее. Горбовский любит ее! Тот самый Горбовский…

За время ожидания небо успело проясниться, рассвет вступил в полную силу, и на дымчатом фоне то и дело сновали темные пятна военных вертолетов. Дороги, видные отсюда, были пусты, если не считать редко проезжающие ЗИЛы, в кузовах которых сидели люди.

– Эвакуация полным ходом, – заметил Гаев. – И никакой паники. Наверное, официальная версия очень далека от правды.

– Людям не сказали, из-за чего все это? – изумилась Марина. – Но они имеют право знать!

– Кто спорит. Имеют, конечно. Но ради их же блага стоит повременить с раскрытием информации. Это уменьшит беспорядки и волнения, которые сейчас были бы очень некстати.

Ученые, несколько военных и три агента госбезопасности столпились метрах в пятидесяти от главного входа в НИИ и ожидали сигнала. Казалось, это длилось вечно. Но вот кто-то из толпы, постоянно всматриваясь вдаль, выкрикнул неуверенно:

– Смотрите! Кажется… они. На ступенях! Вышли!

Марина сделала несколько шагов вперед на ватных ногах, ощутив, что у нее внезапно закружилась голова. В глазах помутнело, и это очень мешало увидеть что-либо даже вблизи. Картинка расплывалась, а время словно бы остановилось. Спицыну повело в сторону, но она отчаянно сопротивлялась слабине, которая овладевала ее телом. Она со злостью закрыла глаза и помассировала глазные яблоки сквозь веки – с давлением явно было что-то не в порядке. Открыв глаза, она обнаружила, что изображение стало четче, и сделала еще пару неуверенных шагов. Прищурившись, девушка ясно увидела несколько вертикально вытянутых зеленых пятен, спускавшихся по широким ступеням НИИ.

«Костюмы биозащиты!» – пронеслось в голове. Мгновенно пятна превратились в силуэты, и Марина рассмотрела, что в руках у каждой фигуры – нечто длинное и металлическое. Баллоны. Она также разглядела самого высокого среди всех – он шел во главе. Это был ее дорогой Лева. Сердце дрогнуло. Спицына собралась побежать со всех ног навстречу любимому мужчине, но от постоянного волнения и резко навалившегося стресса сознание покинуло ее. Девушка могла бы рухнуть прямо на асфальт, если бы ее вовремя не подхватил чутко наблюдавший Гордеев.