Массовая разработка антивируса началась по всей стране. Ежедневно поступали вести о десятках смертей и сотнях новых зараженных. Было ощущение, словно М-17 был не вирусом, а каким-то террористом с неопределенными требованиями и жуткой кровожадностью. Его щупальца всё сильнее сжимались на шее человечества, и скоро он должен был задушить его. Предсмертная агония приближалась.

Хоть Горбовский и сказал, что присутствовать на вскрытии мальчика не будет, потому что у него есть более важные дела, он все же не сумел удержаться в секции вирусологии, когда процесс происходил в одном из смежных помещений, специально оборудованных для этого случая. Он ушел, а Спицына осталась, так как не смогла бы этого вынести. Тело ребенка, к которому она привязалась, сейчас разрезали и извлекали из него внутренности с холодным расчетом и чисто медицинским интересом. Без эмоций и без воспоминаний о том, кем было это тело, когда в нем была жизнь.

Когда Лев вернулся, он вел себя крайне взбудораженно, и первое время никто не мог добиться от него вразумительных ответов, что же там такое произошло. Он описал то, что видел своими глазами. То, что вирус сделал с легкими мальчика за несколько дней, даже не сравнится с тем, что делают смола и никотин с легкими курильщика за 30 лет. И пострадали не только легкие, как и предполагал Пшежень.

«Там не было живого места, – жестикулируя, как никогда, рассказывал Лев, – но теперь мы кое-что знаем об этом мерзавце. Да-да, мы раскусили один из его секретиков, и постараемся использовать это против него».

Что за секрет, Спицына поняла плохо, зато Гордеев и Юрек Андреевич принялись слушать очень внимательно и с удивленными глазами. Внутренности мальчика подвергли химическому и микробиологическому анализу, и вирусологи с большим возбуждением обсуждали результаты этих процессов во всех подробностях. Такое оживление было вызвано, как понимала Марина, небольшим продвижением в их не очень успешных делах.

На третий день пребывания в бункере скончались оставшиеся зараженные: сначала Артур Михайлович, затем Катя. Разработка вакцины перешла на новую стадию. Ударные силы многих стран были брошены в это русло. Все НИИ страны занимались одним и тем же, обмениваясь опытом и успехами, если таковые имелись. Присутствие Спицыной в НИИ, ее стремление помочь всем, кому и чем только можно, сделались привычным явлением. Без нее уже не могли обойтись. Несмотря на то, что Спицына пробыла здесь часть лета всего лишь лаборанткой, ее нынешнее положение позволяло относиться к ней, как к полноценному сотруднику.

Время побежало незаметно для ученых, каждый день которых проходил точно так же, как и предыдущий – работа, работа без отдыха, работа с перерывом на еду и небольшой сон. Они выглядели изможденно, хотя глаза у них горели, и было видно, что усталость чувствует только их оболочка, физическое тело. Духовное же тело, напротив, стремилось сделать и успеть как можно больше.

Горбовский, наконец, смирился с тем, что Марина никуда не уедет от него. Ему казалось, что он отдал свою жизнь воле случая, покорился судьбе. Но это не прибавляло ему энтузиазма. Постоянно его мучало дурное предчувствие, оно поселилось в нем горечью в горле, головной болью. Лев слишком сильно боялся потерять Марину точно так же, как потерял жену и сына 17 лет назад. Он понимал, что эта девушка – единственная, кого он мог бы теперь любить, после стольких лет зла и одиночества. Она дана ему небесами, а такой дар нужно беречь. Обязательно беречь, во что бы то ни стало. Даже ценой собственной жизни, но он обязан ее уберечь.

Ежедневно приходили известия о новых зараженных, их озвучивали на утренних и вечерних совещаниях. Официальные данные говорили о сотнях жертв, но сколько их на самом деле, страшно было даже представить. Стали известны так же и очень редкие случаи устойчивости к вирусу. Примерно один человек из двухсот имел иммунитет и мог бороться с вирусом без вакцины. Эта новость буквально взорвала НИИ, подарила ученым новые силы и укрепила их веру. Услышав это впервые, Лев был шокирован и удивленно бормотал: «Это уже кое-что». Все говорили о том, что, видимо, не так уж непобедим этот М-17, этот убийца, раз уж организмы некоторых людей способны бороться с его вирионами самостоятельно. Значит, вакцина может быть открыта. Вопрос лишь во времени.

Спицыной казалось, нет-нет, она была просто уверена, что Лев что-то от нее скрывает. Несколько дней он сидел за какими-то расчетами, о которых никто ничего не знал просто потому, что Горбовский ничего никому о них не рассказывал. Это было нечто вроде его личных счетов с М-17. Словно он беседовал с ним с глазу на глаз, как следователь в допросной камере. И никому не позволял вмешиваться. Над этими данными вирусолог корпел, бывало, и по ночам. А время от времени с горящими глазами вскидывал голову и убегал в лабораторию – что-то проверить. И снова никому ничего не говорил.

Сутками Горбовский работал с небольшими перерывами на сон. Он чувствовал себя так, будто только на нем одном во всем мире лежит ответственность за изобретение вакцины. Лев был уверен, что именно он должен ее создать. Не ради славы, не ради денег, не ради всеобщего признания, а ради того, чтобы сохранить жизнь Марине и многим другим людям. В первую очередь Марине. Отчасти в этой убежденности были замешаны его амбиции – он думал, что во всем мире только у него хватит ума изобрести антивирус, потому что он больше всех этого желает, потому что у него с массовой эпидемией свои, старые счеты. И в этот раз он должен отомстить.

Никто уже не говорил о том, чтобы каким-то образом принимать меры против распространения вируса. Всем давно стало ясно, что его невозможно остановить, никакая изоляция и карантины не помогают. Правительства стран смирились с неизбежностью инфицирования и вкладывали огромные средства в последнюю надежду – разработку антивируса.

В один из дней Горбовский, как обычно, сидел, склонившись над своими личными исследованиями. Еще за час до случившегося Марина ощутила некий душевный подъем в состоянии Льва. В его глазах светилось нечто, словно он наткнулся на что-то невообразимое, но пока боится делиться со всеми своей находкой, боится спугнуть удачу. Поэтому он молчал, предпочтя сначала полностью убедиться в догадке.

Приближалась ночь. В секции находились вирусологи, Крамарь и Логовенко. Все были заняты своим делом с головой, не обращая внимания на остальных. Вдруг Спицына уловила нервный смешок – совсем тихий – со стороны Льва. Кроме нее этого никто не заметил. Она присмотрелась к его лицу – такого выражения на нем она еще не замечала. Смесь удивления, недоверия и веселья. Нервный смех повторился, но теперь чуть громче. На звук обернулись Гордеев и Крамарь, но Лев совершенно никого не замечал. Он с увлечением перелистывал страницы своего журнала записей – туда и обратно, туда и обратно. Сверял что-то. При этом глаза его были расширены, а на губах скользила улыбка.

– Лев Семенович? – Гордеев вопросительно приподнял светлую бровь.

Теперь уж все переглянулись. Лев отодвинул от себя журнал, уронил голову в ладони и истерически захохотал. Локти его рук упирались в стол.

– Это нервное? – шепнул кто-то с беспокойством.

– Я так не думаю.

Марина подбежала ко Льву и отвела его ладони от лица – он смеялся, на глазах выступили слезы. Взглядом она потребовала объяснений.

– Это может сработать, черт меня возьми! – только и смог выдавить Горбовский из себя, ни капли не прояснив ситуацию. – Это может сработать, я вам говорю! Ха-ха-ха, не может быть! Мне не верится, НЕ ВЕРИТСЯ!!!

Горбовский поднялся и потряс Марину за плечи, радостно улыбаясь, но немного не рассчитал силы, и девушка скривилась от боли. Однако Льву было не до этого.

– Я понял, понял! – кричал он возбужденно, и красные от недосыпа глаза блуждали по изможденному и похудевшему лицу, придавая Льву вид сумасшедшего. – Скорее созывайте совещание! Скорее!

Через пару дней самый первый в мире образец вакцины по разработкам Льва Горбовского был получен. Все возлагали огромные надежды на первое испытание, потому что сам факт изобретения этого антивируса уже был мощным прорывом для всей планеты. И этот прорыв, бесспорно, принадлежал Льву Семеновичу. Первая доза вакцины была синтезирована к ночи. Естественно, никто не стал откладывать на завтра, хоть все и были вымучены тяжелым трудовым днем и почти засыпали на ходу. Вакцинировать зараженного подопытного решено было незамедлительно. Поэтому первый опыт происходил ночью.

Это было очень волнительно для всех, особенно для Горбовского. Как человек рациональный, с реалистичными взглядами на мир, он, естественно, не ожидал, что первая же вакцина окажется удачной. Конечно, нет. Это было бы слишком похоже на сказку или какой-нибудь беллетристический роман, автор которого особо не обеспечивает своих героев трудностями, реальными жизненными трудностями и неудачами. Между тем, эти неудачи преследуют нас большую часть жизни, особенно это касается ученых. В неудачах вся суть. Если ты потерпел неудачу, считай, ты двигаешься, и двигаешься в нужном направлении.

Никто и не считал, что эта вакцина сразу же окажется верной. Но если она подействует хоть немного, хоть временно, это будет уже кое-что. Ученые долго говорили о том, что предстоящий опыт можно считать успехом при любом исходе. Даже если подопытный умрет, они просто возьмут его кровь и сделают нечто более сильное. И так до тех пор, пока не достигнут успеха.

– Лев, ты же понимаешь, – прямо перед началом опыта сказал Гордеев, но не договорил, зная, что Лев и так догадывается.

Лев посмотрел в глаза старому другу со странным выражением.

– Понимаю, – сказал он. – Не надо преждевременных утешений.

– Я имею в виду…

– Да знаю я, что ты имеешь в виду, Саша. Давай лучше делом займемся.

Гордеев согласно кивнул. В секции вирусологии этой ночью собрался весь оставленный штат сотрудников.

Под десятками пристальных взглядов вакцина была введена в тело инфицированной крысы. Она не взорвалась, как показывают в фильмах, и не растаяла, и не умерла от остановки сердца или чего-нибудь еще более бредового. Она осталась в точности такой же, какой и была пару мгновений назад. Усики шевелились, шерсть блестела, лапки перемещались. Нужно было выждать некоторое время, чтобы дать вакцине подействовать в крови этого маленького существа, а затем эту самую кровь немедленно взять на анализ, чтобы своими глазами увидеть, как гибнут вирионы. Если они, конечно, собирались погибнуть. Несколько минут все ученые, затаив дыхание, следили за подопытным, настороженно прислушиваясь к его тяжелому дыханию.

– Я думаю, пора, – через время произнес Горбовский, и ему в руку кто-то подал шприц для забора биообразцов. Он так волновался, что даже не заметил, кто это был.

Драгоценная кровь была получена, и толпа устремилась в лабораторию, чтобы узнать, что Горбовский увидит в микроскоп. Право быть первым в этом деле оставалось за ним как за изобретателем вакцины. Лев долго настраивал дуги микроскопа и наконец приник к окулярам. Теперь осталось настроить резкость. Он ощущал, как вспотели его ладони, покрытые плотно облегающей тканью биокостюма.

Изображение в последний раз расплылось и стало очень четким. Лев знал, что не должен молчать сейчас, когда столько людей замерло в ожидании. Он стал озвучивать то, что видел.

– Вижу эритроциты и лейкоциты. Вижу тромбоциты. Плазма в норме. Вижу вирионы. Вижу антигены М-17. Очень быстро движутся. Много. Один из них приближается к вириону. Сблизился. Выжидает. Словно оценивает свои силы, – тут Лев замолчал, пока лицо его не изменилось. – Прорвал! Он прорвал наружный липидный слой! Черт меня возьми, если я надеялся на такую удачу! Постойте… стойте…

– Горбовский, ЧТО ТАМ?! – воскликнул Гордеев, готовый оттолкнуть коллегу от микроскопа самым наглым образом.

– Он почти прорвал все три слоя перед капсидом. Но с вирионом что-то происходит. Сейчас… я увеличу. Очень неразборчиво. Не хватает увеличения микроскопа, чтобы рассмотреть процесс. Вирион… вирион… Он словно… ах ты сукин сын! – внезапно закричал Лев.

Многие перепугались.

– Он меняется, меняет форму и структуру. Эта сволочь мутирует! Оттолкнул антиген. Все вирионы, которые я вижу, сделали так же. Они убивают клетки нашего антивируса. Они уничтожают их. Вакцина номер один… не сработала.

– Лев, никто и не ожидал, что она сразу же…

– Это ясно! – грубо перебил Горбовский. – Ясно! Но ведь никто и не ожидал, что едва вирионы соприкоснутся с антигенами, они мгновенно мутируют, и сделают это так, чтобы уничтожить собственные антигены, добытые с помощью генной инженерии!

Лев отошел от микроскопа, его место сразу же занял Гордеев.

– М-17 мутировал еще раз и сделает это еще и еще, если что-то будет угрожать его существованию. Это очень, очень плохо. Крамарь! Возьми образцы крови для новой вакцины. Не будем опускать рук. Я хочу убить этого ублюдка, – с ненавистью сказал Лев.

Дальше дни потекли очень нервно. Спицына старалась не трогать Льва лишний раз, прекрасно понимая, в каком состоянии он находится. Один за другим в лаборатории наших героев гибли инфицированные вирусом подопытные. Было разработано уже одиннадцать вакцин, но ни одна из них не помогла. История с моментальной мутацией повторялась снова и снова.

– Он всегда на шаг впереди, – Лев почти рвал на себе волосы, – я не могу ничего сделать, я беспомощен, как щенок! Марина, какое же мерзкое это чувство – беспомощность! Понимаешь меня? Я создаю вакцину, а он будто бы читает мои мысли и уже готов к новой борьбе! Нам никогда не победить соперника, который предугадывает наши действия!

Горбовский был на взводе. Окружающим казалось, что еще немного, и он сойдет с ума. Он говорил коллегам:

– Речь уже идет не о том вирусе, который пришел из Африки, а о новом вирусе – обновленном, улучшенном, усиленном. М-17 мутировал и будет мутировать и далее. Изобрести вакцину не-воз-мож-но.

Горбовский понимал это как никто другой и должен был сообщить начальству, а начальство – госбезопасности. Это был тяжелый, отчаянный шаг. В один момент Лев понял, что спастись от заражения можно, только если сейчас же брать Марину против ее воли и срочно уезжать далеко на север. Но совесть не позволяла ему – а как же все остальные люди? Кто поможет им?

Горбовский стоял на пороге сложнейшего морального выбора: когда не можешь помочь остальным, должен ли ты спасать одного себя или умирать вместе со всеми? Когда он задавался этим мучительным вопросом, ему становилось стыдно за самого себя. Настоящий человек никогда бы не задумался над выбором. И раньше, до встречи с Мариной, прежний Лев не стал бы размышлять и секунды. А теперь Лев любил и был любим. И он не мог так быстро решиться на то, чтобы расстаться со своей жизнью, ведь для этого придется расстаться и с Мариной. Надежды не осталось, но он продолжал работать, надеясь только на чудо, которого, он точно это знал, не произойдет, как не произошло и 17 лет назад.