На прошлой неделе, проезжая станцию Домодедово, увидел на каком-то строении большую вывеску: «ПРИЕМ ЛОМА».

Сразу вспомнился стишок, из которого обычно цитируют только первую строку:

С тех пор думаю о нечаянном интертекстуальном смысле этой вывески.

То ли родительный падеж в ней субъективный и у лома объявился собственный прием — то есть ему мало своей натуральной убойной силы, он еще и какие-то финты выделывает.

То ли, наоборот, родительный падеж все-таки объективный и лом здесь принимают и складируют; а при необходимости, пожалуй, можно и самому им разжиться, то есть, как сказано у безымянного стихотворца, завести себе прием против лома — альтернативный лом, противолом.

На моем месте поэт Лев Рубинштейн, наверно, придумал бы для этой скромной надписи какое-нибудь более изощренное истолкование. Но я не Рубинштейн и даже не поэт, а потому просто переписываю ее на своем собственном заборе.

И пусть, кто умеет, интерпретирует лучше.