Ева лежала в постели, глядела на едва светлеющий в ночном мраке потолок и думала. Уже давно на сердце не было такой лёгкости и радостного трепета, она чувствовала невесомое обновление собственной души, очищение от былого скорбного покрова, но всё же, невидимый груз неотступно давил на плечи. Это была уже не тяжесть прошлого, она свалилась чёрным камнем и лежала теперь у ног, ожидая, когда эйфория утихнет и страдалица с печальным вздохом, снова взвалит на себя неподъёмную глыбу, этот момент придёт рано или поздно, не время ещё ставить крест на всём пережитом, но сейчас… Сейчас что-то другое заставляло неуютно ёрзать в постели без сна и отдыха, не смотря на смертельную усталость измученного болезнью тела — это ощущение неизбежности выбора, который нужно было снова совершить. Конечно, в глубине души девушка давно знала, какой её шаг станет следующим, но сперва, нужно было смириться с неминуемостью этого шага. Нельзя идти двумя дорогами, нужно выбирать.

Наконец, тревожная дрёма окутала воспалённое сознание, навалилась серым ватным облаком, мешающим свободно дышать, завладела мятежными мыслями, незримо сковала их и в темноту благоговейного сна начал вползать белёсой дымкой туман.

«Приди, пожалуйста, приди» — твердило эхо собственного неясного рассудка.

— Я здесь, — раздалось мягкое рычание из густого марева.

Привычный страх пробежал холодком по спине.

— Спасибо, — прошептала Ева.

— Я рад, что ты сделала выбор, — в чуть хриплом голосе слышалась улыбка.

— Но я ещё не сделала его.

— Ты уже всё решила, осталось лишь принять это.

— Скажи, что сейчас происходит в моём мире? Жив ли он ещё? — девушка отвела глаза, не желая продолжать разговор о будущем.

— Да. Если это можно назвать жизнью. Всё остановилось и медленно угасает… Но не стоит об этом печалиться, — волк попытался утешить свою создательницу, — такова судьба. Сколько миров ушло безвозвратно в недописанных книгах, в забытых страницах, в огне очагов. Всё мимолётно. Я рад и тем счастливым ярким дням, что мы успели пережить в нём.

— А если перечеркнуть всё написанное раньше? Если вырвать страницы? — Ева с надеждой глядела в тёмные глаза, но те хранили незримую печаль, даже когда пытались вселить смирение и радость в её сердце.

— Ты же знаешь, это невозможно, — снова фальшивая улыбка в голосе, — что написано пером…

— Знаю, знаю, — вздохнула блондинка. — Но я уверена, что придумаю, чем помочь. Не смогу безропотно смотреть, как мой мир гибнет.

— Я верю в тебя. Но, — он отвёл предательски грустный взгляд, — тебе стоит сейчас начать строить свою новую жизнь с…

— Молчи! — писательница вдруг повисла на шее огромного зверя. — Прошу тебя, молчи! — зарылась лицом в жёсткий серый мех. — Не хочу слышать ничего о моей жизни! Не хочу никого выбирать! Ни о чём думать тоже сейчас не хочу. Прошу тебя, давай просто побудем вместе. Помоги мне забыть о прошлом, ведь я уже могу, — волк ощутил, как кожа на его шее становится влажной от слёз, — я могу смотреть тебе в глаза. Мне не стыдно, не страшно! И да, я знаю, куда теперь идти, но прошу… Давай просто притворимся, что ничего не было — ни другой жизни, ни больниц, ни врачей, ни выпускного, ни моей книг. Будем как раньше — в детстве, болтать и смеяться всю ночь. Прошу тебя!

Серебристо-серая голова прижалась к плечу плачущей создательницы, нежные руки заскользили по широкому лбу, шее, спине, тонкие пальчики взъерошили шерсть за ушами. Ева вытерла слёзы, улыбнулась печально и ласково, почёсывая мягкий пушок на щеках волка, легонько поцеловала прохладный чёрный нос. И они говорили. Говорили много. Грустно и радостно, душевно и беззаботно — всю ночь напролёт вспоминали былое, смеялись, мечтали о чём-то несбыточном и просто нежились, прижавшись, и согревая друг друга, шепча клятвы вечной памяти их любви и дружбе. Они больше не боялись говорить о чувствах. И, хоть старались скрыть это даже от самих себя, оба знали — эта встреча будет последней.

— Уже пора, — прошептал чуть хриплый голос над ухом девушки, млеющей на могучей груди любимого животного. Она приподняла голову, посмотрела в тёмные глаза с лёгкой грустью в счастливой улыбке.

— Неужели ночь так быстро прошла?

— Да, вот-вот взойдёт солнце. Я не хочу прощаться впопыхах, когда Саша придёт будить тебя.

— Зачем прощаться, если завтра мы встретимся снова? — она смотрела на волка с надеждой и по-детски наивные глаза будто шептали: «Соври, пожалуйста, соври, только не прощайся навсегда».

— Конечно, — покорно обманул добрый, ласковый голос. — До завтра, милая. Я буду ждать тебя.

— До свидания, любимый, — шепнула Ева, с невинной улыбкой зарываясь в густую шерсть на горячей груди. Она закрыла глаза, почувствовав, как неуловимо ускользает тепло из-под её щеки. Пальцы сжались в последней тщетной попытке ухватиться за тающее в пронзительной тишине видение, но кожи коснулась лишь прохладная ткань простыни. Тихое шуршание хлопковой материи против воли прогнало иллюзии сна, но глаза открывать не хотелось. Было так страшно переворачивать самую светлую страницу своей серой жизни, которая создавалась когда-то кропотливо и долго, которую хотелось переживать вечно, но она вдруг оборвалась, прошла мимолётно, оставляя в памяти лишь неяркие очертания любимого образа и тихие отзвуки родного голоса. Что будет дальше? Что ждёт на новом листе? Неужели волшебная сказка, так привычно заменявшая реальность, закончилась? Или всё только начинается?

— Просыпайся, соня, — послышался нежный призыв где-то совсем рядом. Он мягко развеял остатки дрёмы, и девушка нехотя открыла глаза, — пора принимать лекарства, — произнёс Саша с добродушной улыбкой. Но подруга смотрела сквозь него взглядом полным неведомой ему печали, а по бледным щекам уже бежали неудержимые слёзы горькой утраты.

— Он соврал, — прошептала Ева, не приходя в себя. — Он ведь соврал…

Мужчина прижимал к себе беззвучно рыдающую возлюбленную — вот уже минут двадцать, как она проснулась и с тех пор никак не могла успокоиться. Тонкие пальцы сжимали промокшую от слёз рубашку, пылающее жаром тело непрестанно подрагивало в бережных объятьях. Блондинка раскрасневшимся лицом уткнулась в горячую грудь покровителя, губы её шептали что-то невнятно, а слёзы всё текли и текли, не желая останавливаться, не в силах унести из сердца память о последних словах любимого волка, пророчившего новую встречу и ушедшего навсегда.

— Ты в порядке, милая? — тихо спросил взволнованный голос, когда хрупкое тело девушки наконец перестало содрогаться в неуёмных рыданиях. Она чуть отстранилась, взглянула из-за нависших перед лицом прядей золотых волос в тёмные глаза Саши. Взглянула и застыла, завороженная их живой, тёплой глубиной. Как она не замечала раньше? Как не понимала? Эти глаза, с такой любовью и нежностью глядящие на неё сейчас, и те загадочные глаза, которыми взирал на писательницу сероволосый мужчина из снов, не просто схожи — они одинаковы. Сама того не подозревая, она воплощала Тимора с него — со своего лучшего друга. Набросив ему лет десять, напустив таинственной задумчивости во взор и посеребрив длинные волосы — Ева от самой себя скрыла сходство мальчика с мужчиной. Но сейчас, когда Саша сам так повзрослел…

Она молчала, не в силах ответить на простой вопрос, не в состоянии понять, кого же видит перед собой. Молчала и не могла оторваться от ласковой бездны тёмных глаз. Её покровитель, её светлый ангел надежды так давно был рядом, так давно шёл с ней по одной дороге, терпеливо оберегая от падений, заботливо помогая подняться, если подруга всё же оступалась. А она — глупая, мечтательная школьница, видела его лишь во снах, не замечая, что хранитель давно уже явился перед ней воплоти. Ах, Тимор, ты знал… Знал и молчал. Но прощаясь, с печалью во взгляде ты был уверен, что ОН сохранит твою любовь, что защитит её, что рядом с ним, твоя создательница не угодит вновь в темницу собственных воспоминаний. Ты был лишь тенью реального человека, но наивная девочка не смогла различить, кто из вас настоящий. И ты заменил свой прообраз, встал на его место, превратился в спасительный свет для трепетной души. Только сон не мог длиться вечно и, придя к его окончанию, ты безропотно отпустил свою любовь, доверяя её надёжным рукам человека, добровольно ставшего лишь твоей тенью.

Лёгкое прикосновение нежных губ к пылающему лбу наконец вывело Еву из состояния отрешенности. Она увидела добрую улыбку друга, услышала его спокойный, тихий голос:

— Всё будет хорошо, — шептал он, — я с тобой, — эти слова мягко окутывали сердце, ограждая от тревог и волнений, возвращали в душу свет жизни — новой жизни, которую неизбежно нужно было начинать именно сегодня.

Девушка едва заметно улыбнулась, во взгляде вдруг блеснула крохотная искорка мечтательной надежды, неизменно горевшей там во времена их безоблачного детства.

— Ты наконец проснулась, — вновь зашелестел ласковый голос и нежные руки чуть крепче сжали хрупкое тело в горячих объятьях.

— Да, — она прильнула щекой к мужской груди, прикрыла заплаканные глаза, вздохнула тихо с облегчением и еле уловимой грустью, — я проснулась.

Как ни пыталась пациентка открутиться, ей всё же пришлось съесть двойную порцию овсяной каши и принять лекарства. Саша с отцовской заботливой строгостью во взгляде наливал густой горький сироп в мерную ложку и уговаривал её открыть рот, она, как маленькая девочка закрывала лицо руками, бурчала что-то из-под ладоней, мотала головой, но, в конечном счёте, зажмуривалась и пила «противное зелье». В зелёных глазах стояла невинная детская обида, надув губы, Ева отворачивалась и желала своему «мучителю» попробовать эту «отраву» самому, благодетель смеялся над её ворчанием и брал со стола новые пузырьки и коробочки с таблетками.

Когда все многочисленные рекомендации врача были наконец соблюдены, неугомонная подопечная попыталась вылезти из кровати, но друг остановил её строгим запретом:

— Сегодня у тебя постельный режим, — произнёс он деловито и собрал на маленький круглый поднос грязные тарелки и ложки. Блондинка показала язык и, насупившись, снова отвернулась. — Не нужно обижаться, я лишь хочу, чтобы ты скорее поправилась, — мужчина наклонился и звонко чмокнул её во всё ещё горячий лоб.

— Тогда дай мне мою тетрадь и ручку, пожалуйста, — писательница тут же забыла про обиду, посмотрела на Сашу с мольбой, состроила жалобные глазки. Он скривил губы, подумал несколько секунд.

— А ты обещаешь больше не пытаться увильнуть от приёма лекарств?

— Лааадно, — протянула бунтарка, бессильно опуская голову, — даже кашу буду есть без нытья. Только дай, пожалуйста.

— Хорошо, — как всегда добродушно улыбнулся покровитель. Он отнёс поднос на кухню и вернулся с толстой потёртой тетрадью в руках. Достав из своей сумки чёрную гелевую ручку, протянул всё это девушке.

— Мне побыть с тобой или лучше выйти? — осторожно поинтересовался друг, когда она дрожащей рукой взяла книгу, и с трепетом провела пальцами по коричневой коже переплёта. Ева подняла чуть влажные, растерянные глаза, задержалась на миг и легонько кивнула.

— Тебе не будет сложно посидеть здесь? — спросила она смущенно.

Саша хмыкнул наиграно задумчиво, затем вновь одарил взволнованную подопечную искренней тёплой улыбкой и сел на стул рядом с кроватью.

— Я не буду тебя отвлекать, — произнёс он понимающе. Девушка снова кивнула и перевела взгляд на свои колени, где покоилась недописанная книга, покорно ожидающая решения своей судьбы.

Мысли хоть и с трудом проходили через гудящую голову, но всё же, поднимались из самой глубины вдохновленного сердца — больше она не могла допустить сухого, бесстрастного текста в своём творении — лишь настоящие, живые чувства, лишь истинный, чистый голос души… Чернила выводили тонкими чёрными змейками округлые буквы под бледной рукой, слово за словом рисуя картину нового мира для безвозвратно ушедшего друга:

«…Мужчина открыл глаза, в темноте недоумённо провёл рукой по мокрой от холодного пота груди — ничего. Неужели эта рана ему приснилось? А что ещё было сном? Пальцы по обыкновению на ощупь отыскали выключатель, щелчок — небольшая комната озарилась слабым желтоватым светом ночника. Сероволосый прищурился, привыкая к неяркому свечению, осмотрелся. Всё знакомо и будто уже забыто, затянуто пеленой не рассеявшегося ещё сновидения: стены с песочно-жёлтыми обоями, лёгкие занавески в тон на высоком окне, старинный платяной шкаф, как-то не вписывающийся своей тёмной резной древесиной в нежный уют маленькой спальни, широкая кровать, постельное бельё с едва заметным цветочным орнаментом. А рядом мирно спит любимая женщина. Тимор вздохнул с облегчением, провёл несмело ладонью по её тёмным волосам, будто пытаясь убедиться, что всё это не наваждение. Ярко-голубые, почти бирюзовые глаза Тэнебрэ нехотя приоткрылись, она вздохнула глубоко, с наслаждением от невесомого прикосновения супруга.

— Что ты не спишь? — прошептала она лениво, глядя с сонным прищуром.

— Мне приснился странный кошмар, — задумчиво ответил мужчина. — Будто я… Будто все мы живём лишь в мире фантазии какой-то девушки, — начал он, увидев вопрос в глазах собеседницы, — которая пишет книгу и этим даёт жизнь всему нашему миру. И вот она потеряла память и, чтобы помочь ей вспомнить, мне пришлось идти в реальный мир и вести писательницу сюда… Она вспомнила, только мир начинал рушиться, люди умирали, ей надо было срочно вернуться и закончить роман, но никто не знал, как это сделать. А потом выяснилось, что нужно убить бедняжку, чтобы она вновь оказалась дома. И я решился сделать это сам.

— Да? Значит, в итоге с ней всё было хорошо, раз она попала домой, — женщина приподнялась на локте, взглянула на мужа лукаво. — А девушка симпатичная?

Он улыбнулся с укором.

— Не помню. Даже имя забыл. Но точно знаю, что она не могла быть красивее тебя.

— Хммм, — брюнетка задумчиво усмехнулась, — тогда иди в объятья своей прекрасной жены и скорее засыпай, — снова опустилась на подушку и протянула ему руку. — А то завтра много дел.

— Каких ещё? — непонимающе спросил Тимор, укладываясь рядом.

— Забыл? Завтра день рождения Катрин. Они с Амори пригласили нас в гости.

— Катрин? Амори? — он зажмурился на секунду, пытаясь понять, что же было сном, а что правдой. — Подожди, Катрин из монастыря?

— Какого ещё монастыря? — удивилась Тэнебрэ. — Ты что, ещё спишь? Катрин жена Амори, она детский врач, помнишь?

— Кажется, припоминаю. Значит, Амори тоже жив?

— Милый, ты меня пугаешь. Жив и здоров, он наш сосед уже почти пять лет и за всё это время не болел ничем серьёзнее простуды.

— А Малум? Он на свободе? — продолжал тревожить супругу сероволосый.

— А его что, посадили?

— Нет, этот демон ведь был в заточении в серой башне.

— Любимый, Малум конечно не самый добрый человек, скорее просто ворчливый и действительно почти не выходит из своего книгохранилища, но такова работа библиотекаря и ему она вроде нравится. А ты уже записал его к нечистым. Он тебе что, книги на дом не дал взять?

— Мда, — мужчина тяжело вздохнул, закрывая глаза, — длинный же был сон.

Мягкие губы легко коснулись его щеки, заставляя отвлечься от тягостных мыслей. Тэнебрэ обняла мужа и, прижавшись к нему покрепче, тихо прошептала:

— Это всего лишь сон, милый. Не волнуйся так.

Он помедлил немного, отгоняя последние туманные напоминания о странном видении, прильнул к её губам в нежном поцелуе, руки сами собой заскользили вниз по тонкой ткани короткой ночной рубашки.

— Что ты делаешь? — с лукавой улыбкой спросила женщина, отрываясь от поцелуя.

— А как ты думаешь? — игриво прорычал он в ответ и с новой страстью впился в желанные губы.

Долгий тревожный сон наконец закончился и развеялся серой дымкой в лучах ласковых бирюзовых глаз любимой супруги, оставляя лишь лёгкий таинственный привкус загадки — в чём был его смысл? Быть может, стоит задуматься о ценности своего бытия? Жить полной жизнью, не оглядываясь в прошлое, не ставя самому себе бессмысленных преград к счастью? Он здесь, он живёт, он любит. Так что же тяготит взволнованную душу?

— Милая, — прошептали в тишине чуть онемевшие от возбуждения губы, отстраняясь от пылких прикосновений к разгоряченной коже.

— Ммм? — послышался вместо ответа недовольный прерванной лаской стон.

— А почему у нас до сих пор нет детей?

Тэнебрэ чуть опомнилась, посмотрела на мужа, удивлённо приподняв бровь.

— Ты же говорил, что до этого нужно дорасти, а мы с тобой ещё слишком молоды.

— Да? — мужчина загадочно усмехнулся. — Я, кажется, уже дорос, — он с игривым рычанием продолжил покрывать стройное тело поцелуями. Она засмеялась от резкой щекотки, зарылась тонкими пальцами в серебристо-серые волосы и прошептала тихо:

— Я люблю тебя, Тимор.

— И я люблю тебя, милая, — прошелестел нежный, чуть хриплый голос в ответ.

Короткая ночь не сулила больше дурных сновидений — лишь жар объятий и страсть нескромных поцелуев, лишь чуткость сокровенных слов и вожделенный трепет любящих сердец».

Ева медленно отложила в сторону чёрную ручку, с благоговейным триумфом глядя на исписанную страницу. Конечно, книга ещё не закончена, но девушка верила, что наконец привела любимый образ лучшего друга, так долго заменявший ей реальность, в новый живой мир, без сожаления нарушив данную этой ночью клятву и уничтожив всю память о странном прошлом, о пережитых вместе радостях и страданиях, о себе самой — его создательнице… Дрожащей рукой она дала Тимору искреннюю любовь, которой он заслуживал, подарила обещанную свободу и счастье Тэнебрэ, вернула жизнь всем тем, кто погиб от жестокой руки неожиданно вмешавшегося автора. Теперь, осталось лишь отпустить приглушенные смирением чувства из собственного сердца, и Ева знала, что, как только сомкнуться желтоватые страницы её романа, неуловимая трепетная птица детской любви выпорхнет из клетки повзрослевшего сердца, взметнётся в лазурную вольную высь и одарит усталую душу неизменно самой прекрасной песней — песней желанной свободы. Любовь должна отпускать.

Страницы тихо зашелестели и стихли. В нависшей тишине писательница подняла глаза на друга, сосредоточенно копающегося в мобильном телефоне, тот почувствовал на себе долгожданный взгляд, охотно отвлёкся, улыбнулся, с ожиданием глядя на неё. Девушка улыбнулась в ответ, ощутив, как страх, крепко вросший серыми корнями в её сердце с самого детства, хоть и болезненно, но всё же, неизбежно приятно, освобождает свой тёмный уголок. Уходит, оставляя маленькую кровоточащую ранку, исчезает медленно и неотвратимо, растворяется в мечтательном предчувствии обретения неизвестной ещё действительности и нового света любви, который лишь сейчас открылся наивной девочке в пронзительно глубоких, тёмных глазах ласково глядящих на неё. Горячая кровь обливала пылающее сердце, смывая последние тени сомнений — страница закрыта, и прошлое не имеет больше значения ни для него, ни для неё. Пусть не всё сразу встанет на положенные места, пусть не раз ещё поднимутся в памяти тягостные бури самоосуждения, но сейчас… Достойна ли заблудшая душа искренней любви своего нежного покровителя? Кто знает? Но если Ева отречётся от его потаенных чувств, то неизменно заставит страдать. А светлый ангел, неотступно внимательный и заботливый её хранитель, не заслужил страданий. Поэтому, она с благоговейной радостью будет отдавать Саше всю себя без остатка, день за днём, год за годом — до конца своих дней. Всю трепетную любовь и тёплую нежность, все краски и ноты мечтательного сердца, всю глубину, все сокровенные волнения вдохновенной души. И, если уж на то пошло, без капли боли и отвращения подарит весь жар и страсть желанного им тела. Ведь он желает и даже сейчас девушка видела это сквозь невинную мягкость его горящего жизнью взора.

Да, ей нужно время, чтобы принять новую ступень своей жизни, начать с чистого листа, забыв о позорном прошлом, завершить трагичную главу. Но разве не для этого явился темноглазый спаситель? Он пришёл, чтобы помочь понять, что нельзя перечеркнуть всё написанное, невозможно вырвать страницы из книги бытия, но оступившись, нужно подняться и продолжать идти вперёд. Чему нас учат падения? Мы начинаем внимательнее смотреть под ноги. Что открывает боль? Мы наконец замечаем тех, кто протягивает нам руку помощи. Что даёт скорбь? Она заставляет ценить то, что имеем. Чем помогают слёзы? Они омывают сердце и исцеляют душу. Но когда мы падаем и плачем, когда приходят скорбь и боль, не каждый может принять такую помощь небес, не каждый бывает способен понять ценность этого благословения. Любой может сломаться, поддаться отчаянию и добровольно ступить на тёмные ступени лестницы, неизменно ведущей в адское пламя. Любой может сделать шаг, что совершила Ева. Но Благословенное Небо сжалилось над мятежной душой и послало ей спасение в лице доброго бескрылого ангела. И с трепетным ликованием девушка подняла голову, несмело взглянула в его бесконечно глубокие, нежные глаза. Единственные и родные. Достойна ли она? Какая разница? Эти глаза смотрят со всепрощающей любовью, они видят только её настоящую, им нет дела до той серой оболочки воспоминаний, что уже сползает отмершим хитиновым покровом, освобождая чистую душу из-под гнетущей власти слепого отчаяния и чувства вины. Они так давно терпеливо ждали, не смея открыть и в мимолётном взоре пылающих порывов, но сейчас… Сейчас они не скроют ничего, вся сила незыблемой любви и пламенной страсти против воли выплеснулась в этот взгляд, просящий… Нет, он уже не просит, он требует ответных чувств в исцелённом его теплом сердце. Так достойна ли она? Всё равно! В груди уже полыхает яростное пламя, поглощающее всю прежнюю боль, все сомнения, все страхи! В этом мире нет недостойных, есть лишь те, кто, поддавшись собственной слабости, опускают глаза, не пытаясь принять руку помощи, предпочитая оставаться наедине со своей печалью. От обиды и одиночества они проклинают тех, кто смог уцепиться за спасительную ниточку и встать, называя их предателями и изменниками. Кого предаст она, если продолжит свой путь? Кому изменит? Пусть прошлое бросает в спину бессильные проклятья, но Ева не станет больше их слушать. Она поднимется и пойдёт вперёд, пойдёт без оглядки рука об руку со своим добрым темноглазым хранителем.

Они бы долго ещё сидели, молча глядя друг на друга — никто не пытался нарушить тишину, зазвеневшую приятным ожиданием, когда стих едва слышный шелест исписанных страниц. Она протянулась незримой нитью и невесомо окутывала влюбленных ласковым теплом близких, искренних глаз. И ничто бы не мешало плавному течению неосязаемых пут, если бы не проклятый звонок. Девушка вздрогнула от резкого звука, перевела чуть испуганный взгляд на жужжащий в руках Саши телефон. Мужчина несколько секунд смотрел на экран, поджав губы, будто решая, брать или не брать трубку, затем протянул мобильный подруге:

— Это твои родители, — произнёс он как-то виновато, — думаю, они хотят говорить с тобой, а не со мной.

Зеленые глаза вдруг наполнились ужасом, Ева замотала головой, прижимаясь спиной к изголовью кровати.

— Я не могу, — пискнула она. — Только не сейчас, пожалуйста! Скажи им, что я сплю.

Приятель понимающе вздохнул и сбросил вызов.

— Я напишу им, — прокомментировал он. — А тебе и вправду стоит поспать, врач сказал, что здоровый сон необходим тебе, как воздух.

— Но я не хочу спать, — снова по-детски надулась блондинка. — И чувствую себя уже гораздо лучше.

— Да на тебе лица нет, — шутливо усмехнулся он.

— Чем тебе не нравится моё лицо?

На мгновение воцарилось неожиданное молчание. Саша сидел напряженно, с каким-то недобрым прищуром глядя на собеседницу. Та на секунду забыла свою обиду, непонимающе нахмурилась, не зная, чего ожидать от него сейчас. Тишину нарушил глубокий шумный вдох, который, впрочем, не помог мужчине успокоиться. Он сорвался с места, в момент оказавшись прямо напротив Евы — в нескольких сантиметрах, та чуть не вскрикнула от неожиданности. Сильные руки вдруг сдавили её плечи и потянули к себе, заставляя дрожащие губы ощутить на себе хоть малую долю того огня, что давно томился в безответно любящей душе. Защитник не смог сдержать себя и вместо всяких слов отважился на второй, самый безудержный, самый страстный в их жизни поцелуй.

Девушка испуганно сжалась, не сразу поняв, что произошло — чужое горячее дыхание, всколыхнуло болезненный осадок уходящих в бездну подсознания воспоминаний, но тут же в сердце поднялось, запульсировало волнующее тепло, разносимое быстрой кровью во все уголки хрупкого тела. По коже побежали приятные мурашки и в животе вдруг защекотало. Мышцы расслабились сами собой, ещё до того, как Ева успела что-нибудь осознать, она просто отдалась чужой бездумной страсти и наслаждалась этим.

И в самом деле, разве мог так глупо закончиться их немой диалог? Ведь оба думали об одном и том же, глядя друг другу в глаза, но судьба с издёвкой подкинула телефонный звонок, в надежде отвлечь влюбленных от откровенных взглядов. Злодейка просчиталась — да, они не смогли продолжить безмолвное созерцание друг друга — на это вдруг потребовалось искать причины, но решились на следующий шаг. И пусть всё происходящее казалось уж слишком нереальным, они без сожаления отдались нахлынувшим чувствам, слились воедино в пылком и нежном, желанном поцелуе. «Лишь поцелуй?» — сказал бы кто-то: «Да это детские забавы. А перед нами, считай, взрослые люди». Но им хватило и этого, чтобы ощутить, что каждый всецело принадлежит другому и, приняв это ощущение, почувствовать невероятное душевное тепло — одно на двоих.

Быть может телесная близость и стала для Евы чем-то привычным и даже обыденным за последние полгода, пусть она заменила своей странной иступленной дрожью все прочие чувства, но Саша знал, что сейчас не время для ещё одного хода. Он не мог просто обойти все остальные шаги — слишком долго мужчина ждал взаимности в зелёных глазах, чтобы разрушить всё, поддавшись предательскому влечению слабой плоти. Нет, у них будет свой «первый раз», но не сейчас, не сегодня — когда подруга будет готова принять всю его нежность, а не отдаться по привычке грубой силе. По той привычке, которая заставила тело расслабиться в чуть болезненных объятьях ещё до того, как она успела понять, что происходит. Светлая и чистая душа металась в чёрной оболочке, которую удалось удивительно легко разрушить и сбросить — знать, ей был отпущен свой срок, и искренние слёзы на время смыли остатки праха прошлого с исцеленного сердца. Но тело — тело помнит долго, довлеющий плен наркотической страсти слишком затянулся, и теперь оно нуждалось в длительной и тяжёлой реабилитации, как лечение любой зависимости. Избавление от привычного страха и желания грубости требовало времени и Саша был готов выжигать отраву чужого порока праведным огнём собственной нежности, делать это так долго, как будет нужно, сдерживая себя, возможно, из последних сил. Он не мог допустить, чтобы в пылающих объятьях хоть на короткий миг, Ева увидела в нём своего мучителя. Поэтому, когда тонкие прохладные пальцы без воли забывшейся девушки проникли под ткань рубашки и заскользили по горячей напряженной спине, мужчина, зажмурившись и стиснув зубы, подавил в себе вспышку неудержимого слепого вожделения, пробежавшего тысячами возбуждающих мурашек по коже, отстранился от желанных губ, прижал раскрасневшееся лицо любимой к своей груди, опустился щекой на её позолоченную макушку и собрал все свои душевные силы, чтобы нежно коснуться мягких волос, несмело провести ладонью по хрупким плечам дрожащей от возбуждения избранницы — не сжимая пальцев, не увлекая больше за собой в пучину иступленной жажды близости. Он ласково гладил рдеющие щёки, едва касаясь кожи самыми кончиками подрагивающих пальцев, проводил невесомые воздушные линии по лбу, подбородку, закрытым векам. Своим ровным дыханием покровитель заглушал безжалостный огонь, пылающий в собственном теле и в теле Евы, заставлял взметнувшиеся чувства остыть, поток мыслей перестать бурлить, прийти в привычный ритм и до конца осознать, что сейчас просто не время.

— Прости, — прошептал ещё дрожащий, чуть хриплый голос, — я не хотел сделать тебе больно.

Девушка лишь сильнее прижалась щекой к горячей груди, прислушиваясь к звукам успокаивающегося сердцебиения. Ей не было больно — то, что она ощущала, никак нельзя было назвать болью, но всё же она поняла, за что просит прощения такой желанный сейчас мужчина и безропотно согласилась с тем, что нужно подождать.

— Мне очень нравится твоё лицо, — вдруг усмехнулся Саша и легонько чмокнул блондинку в макушку. Та подняла вопросительный взгляд — в захлестнувшей волне чувств, она совсем забыла, с чего начался их поцелуй. — Мне всё в тебе нравится, — друг снова поцеловал её в открывшийся лоб. — И ещё, я хотел тебя кое о чём спросить.

Собеседница сосредоточенно нахмурилась, показывая, что внимательно слушает. Он на секунду отвёл глаза, пытаясь сформулировать свою мысль.

— Мы с тобой поцеловались уже трижды, — вкрадчиво произнёс покровитель, — и я не могу назвать это дружескими поцелуями. Поэтому, чтобы избежать дальнейшей путаницы, хочу спросить, согласишься ли ты стать мне больше чем другом? Хочешь ли ты быть моей девушкой?

Ева с трудом сдерживала умильную улыбку. Невинно тёплые, нежные слова не были ни признанием, ни серьёзным предложением, но в то же время, они показали главное — то, как сильно важно для Саши её мнение, её согласие, её желание. Конечно, этого разговора можно было не заводить, всё и так стало ясно ещё вчера в ванной. Или даже раньше? Да какая разница? Всё было очевидно. Но услышать согласие любимой было действительно необходимо и для него и для неё самой. Ведь невольницу ни о чём не спрашивали уже очень давно. Всё решалось кем-то другим. А здесь и сейчас у неё есть выбор. Пусть мы и знаем заранее, какой путь она предпочтет.

— Я хочу, — прошептала девушка с нежной улыбкой и тут же прищурилась лукаво, чуть закусив губу. — Только пообещай мне кое-что.

Парень непонимающе приподнял брови.

— Пообещай, что мы при этом останемся друзьями и будем так же доверять друг другу все секреты.

Он тихо засмеялся и одарил её очередным мягким поцелуем в раскрасневшуюся щёку.

— Конечно, милая, — ласково произнёс Саша. — Мои тайны — твои тайны. Я не собираюсь скрывать от тебя что-то, только потому, что мы станем ближе. И все эти разговоры о том, что отношениям нужна интрига — я в них не верю.

— Мне кажется, с нас хватит интриг, — хихикнула Ева, поудобнее устраиваясь в тёплых объятьях.

— Да, — мужчина крепче прижал её к себе. — Давай оставим все недоговорки и тайны в прошлом.

— Тогда ты должен мне рассказать, — игриво улыбнулась блондинка.

— Что рассказать?

— Своё откровение.

Он чуть не поперхнулся — почему-то эта мысль никак не вязалась с нынешним радостным настроением.

— Ты же обещал, — протянула она, делая невинные глаза.

— Хорошо, — друг неуютно поёрзал, стараясь устроиться поудобнее, затем всё-таки отстранился немного, сел к изголовью кровати и притянул девушку обратно к себе. Они какое-то время сидели в обнимку молча, пока Саша пытался решить, с чего начать. Наконец собеседница попробовала помочь.

— А почему ты сказал, что мы поцеловались уже трижды? — спросила она задумчиво. — Ведь было только два раза.

Он едва слышно выдохнул с облегчением — разговор начался, теперь будет проще.

— Потому что впервые я поцеловал тебя летом… В машине. Помнишь?

— Да, — Ева снова нахмурилась. — И как я могла забыть?

— Ну, ты тогда была совсем расстроена, а я… Честно говоря, я увидел в этом единственный способ тебя успокоить.

— То есть ты сам не хотел целоваться? — в голосе послышалось удивление и наигранная обида.

— Конечно, хотел! — тут же возмутился мужчина. — Но я бы не позволил себе такого, если бы не обстоятельства. Нужно был сначала тебя спросить, хочешь ты или нет, — он с ожиданием взглянул в чуть растерянные глаза.

— Я, по правде говоря, и не знаю, — тихо ответила смущенная девушка, — тогда на душе всё было так непонятно.

— Поэтому я не хотел запутать тебя ещё больше своим откровением.

Она непонимающе глянула на друга.

— Значит, ты и не собирался мне его рассказывать? Ты меня обманул?

— Нет, — он виновато улыбнулся, — я честно собирался, но был с какой-то стороны рад, что не пришлось.

На несколько секунд в воздухе вновь повисла тишина, оба собеседника обдумывали услышанное. Наконец Ева спросила нерешительно:

— А давно ты, — она чуть помедлила. — Давно я тебе нравлюсь?

Саша усмехнулся с лёгким смущением.

— Нравишься? С самого дня нашего знакомства — с первого класса. А классе в пятом я безнадёжно в тебя влюбился, — он смотрел в глаза, не пытаясь отвести взгляд и от этого чуть небрежное признание обретало особенно нежные оттенки. — В девятом, я окончательно понял, что хочу быть с тобой всегда.

— А почему ты не признался раньше? — неуверенно спросила блондинка, чувствуя, как невольно усиливаются объятья. «Значит, он всё-таки нервничает» — промелькнула взволнованная мысль.

— Из-за Карины, — потупив на секунду взор, вздохнул юноша. Слушательница при этом чуть отпрянула от его груди, явно не понимая, к чему бы это было сказано. Саша поспешил исправить недопонимание. — Из-за того, что она мне рассказала, — произнёс он быстро, решив, что был заподозрен в пылких чувствах и ко второй подруге. — Я как-то поделился с ней, что… Что люблю тебя. Думал, может она посоветует, как лучше признаться в этом, — он снова смущенно усмехнулся. Еве даже показалось, что на щеках воздыхателя начал разгораться румянец. — Я ведь был ещё мальчишкой, по сути — не знал, как нужно говорить о таких вещах.

— И что же она сказала? — тихо поинтересовалась девушка.

— Честно ответила, что ты любишь другого, — рассказчик вновь отвёл погрустневший вдруг взгляд. — И что любовь твоя взаимна. Поэтому я решил, что не имею права смущать тебя своими признаниями.

Она задумчиво нахмурилась.

— Когда вы с Кариной пропали, — продолжил он, — я долго искал, а потом подумал, что ты, наверное, обрела-таки счастье с тем человеком, раз совсем забыла о нашей дружбе. Я не винил тебя, просто пытался желать вам всего самого лучшего. А когда узнал, что ты всё это время была дома взаперти, искренне удивился, думая, как же мог этот мужчина бросить тебя в такой момент. Почему не поддержал тебя, не нашёл, не спас. И чувствовал, что я виноват ужасно, ведь сам не сделал этого раньше, решив, что ты счастлива с другим.

Ева взглянула в печальные тёмные глаза, нежно улыбнулась.

— Он нашёл и спас меня как раз вовремя, — прошептала она.

Саша посмотрел на подругу непонимающе.

— Это и был ты, — тихо призналась она.

— Но, — тонкий пальчик лёг на его губы, запрещая задавать вопросы.

— Я просто была слишком маленькой и глупой, чтобы понять это. Но всё то время, что я рассказывала Карине о своей безумной любви к одному человеку, я говорила о тебе.

Она провела рукой по губам, по тёплой щеке, чуть прижала ладонь к его шее и потянула к себе. Мужчина не стал сопротивляться. Все вопросы, подозрения, сомнения. Всё ушло. И какая разница, кто кого не понял много лет назад? Прошлого не вернуть, да и кто знает, как всё сложилось бы, признайся он тогда. Сейчас они вместе, они наконец смогли открыться друг другу и мир вокруг остановился, с тихой завистью глядя на нежный, трепетный поцелуй — ещё один первый поцелуй в новом желанном качестве. Законный первый поцелуй настоящих, долгожданных отношений.