Итак, это дон Гарконио похитил Розиту. И похищение это произошло по прямому приказу семейки Борджиа… Молодую девушку увезли в Тиволи. Рагастена словно столбняк поразил. Он спрашивал себя, из каких же чудовищных бандитов состоит эта семейка, на службу к которой он только что поступил!

Но с какой целью похитили девушку? Рагастен едва осмеливался предполагать. И тем не менее это пойманное им на лету слово «Тиволи» можно было сравнить с лучом света… Он припомнил всё, что говорили в Риме об этом сельском имении папы. Он вызвал в своей памяти рассказы о совершавшихся там оргиях и дебошах. Он содрогнулся, подумав о Рафаэле, с которым у него так быстро завязалась горячая дружба. Прежде всего надо предупредить его.

Рагастен поискал глазами, как бы он мог исчезнуть, не привлекая внимания Чезаре, когда нежная рука сжала его ладонь.

– О чем вы задумались, прекрасный шевалье?

Перед ним стояла Лукреция.

Рагастен приложил немалое усилие, чтобы подавить чувство страха и отвращения, которое он испытывал. Он попытался улыбнуться.

– Что вы там замышляете? – крикнул издалека Чезаре.

– Сегодня вечером, в десять часов, в Веселом дворце, – шепнула Лукреция. – Отдаю вам, братец, вашего шевалье, – добавила она вслух. – До скорой встречи, синьор…

Шевалье низко поклонился, чтобы скрыть замешательство.

– У моей сестры голова на нужном месте, не так ли? – спросил Чезаре, приблизившись и фамильярно взяв под руку Рагастена.

– Восхитительный министр, монсиньор…

– Да! Она ведет текущие дела: получает письма и отвечает на них, принимает послов… Отец начинает уставать… Он так много работал… Ну, пойдемте, шевалье… Я хочу вас представить понтифику… Именно поэтому я вас позвал.

– Монсиньор… – возразил Рагастен, – прошу вас… позднее. Я не подготовился к такой чести.

– Ба! – прервал его Чезаре, увлекая за собой шевалье. – Я говорил о вас папе. Он хочет вас видеть… Идемте.

Рагастен последовал за ним. Он кипел от нетерпения. Но ему пришлось согласиться да еще и придать своему лицу благостное выражение.

Мгновение спустя он оказался в кабинете, отделенном от залы для аудиенций только матерчатой портьерой. Сидя за ней, по привычке, Александр VI слышал всё, о чем говорилось в зале.

Чезаре быстро прошел по кабинету и удалился в часовню. Папа остался сидеть в своем большом кресле, благожелательно улыбаясь… Своим пронзительным взглядом он пытался оценить Рагастена. Шевалье поклонился, согнув, согласно этикету, одно колено. Но папа быстро протянул ему руку.

– Садитесь, сын мой, – сказал он так нежно и приветливо, что это должно было бы расслабить шевалье, – вас принимает не суверенный понтифик, а отец Чезаре и Лукреции. Мои дети рассказали о вас так много хорошего, что я пожелал увидеться с вами.

– Пресвятой отец, – выдавил из себя Рагастен, – вы видите, как я смущен чрезмерными почестями и благосклонностью, которые Ваше Святейшество мне оказывает.

Александр VI отлично видел, какое впечатление произвел на шевалье прием, и довольная улыбка едва мимолетно пробежала по его губам.

– Устраивайтесь поудобнее, сын мой, – продолжал папа, акцентируя ласковость своих слов. – И оставьте, прошу вас, мелочи этикета. Если хотите сделать приятное мне, говорите так же свободно, как сын в беседе с отцом.

– Попытаюсь следовать вашим советам, святой отец, – ответил шевалье, усаживаясь в указанное ему папой кресло.

– Итак, – продолжал Борджиа, – вы прибыли в Италию, чтобы поступить на службу к моему сыну?

– У меня и в самом деле было такое намерение, святой отец…

– Но вы же могли иметь и другие цели, сын мой… Всё нас убеждает в том, сын мой, что вы относитесь к тем бесстрашным людям, которые под умелым руководством могут совершить великие дела на пути добра.

– Ах, отец! – вмешался Чезаре. – Видели бы вы его в день похорон Франческо!

– Бедный Франческо! – тихо промолвил папа, вытирая глаза. – Но я – увы! – не имею права предаваться чувству родительской скорби… Государственные заботы вытесняют даже траур… Ах, шевалье, вы не знаете, какие печали окружают власть имущих в этом мире.

По мере того как говорил папа, Рагастен чувствовал, как тает его сердце… Этот человек поймет, по крайней мере, его любовь и не заставит сражаться против Примаверы. Быть может, даже удастся смягчить отношение понтифика к девушке! Неосознанная надежда мало-помалу овладевала мыслями шевалье.

– Святой отец, – произнес он прочувствованно, – ваша священная скорбь доходит до самого сердца… Прошу Ваше Святейшество поверить, что я полностью предан вам…

– Знаю, шевалье… У вас благородное сердце, ваша рука не дрогнет в сражении, ваша душа хранит сокровище самопожертвования. Хотел бы обратиться к вам, сын мой, поскольку вы так непосредственно предложили свои услуги…

– Отец, – быстро вступил в разговор Чезаре, – я дам любую гарантию в отношении шевалье де Рагастена… Он полностью достоин той миссии, какую вы намерены ему предложить.

Рагастен вздрогнул. Значит, ему хотят навязать какую-то миссию! И, похоже, это что-то особенное, потому что суверенный понтифик самолично его вербует! Фортуна явно улыбается ему! Стечение обстоятельств, благодаря счастливому случаю, позволит ему лояльно служить этому доброму старичку и в то же время спасти ту, кого он обожает!

Александр VI следил по лицу молодого человека за мыслями о самопожертвовании, вызревавшими в благородной душе. Удовлетворенный тем, что добился желаемого, он некоторое время собирался с мыслями.

– Шевалье, – сказал он наконец, – у меня есть враги… И это причиняет мне глубокую боль, потому что накануне смерти я вижу, что мои мысли не воспринимают должным образом, мои намерения извращают. Всю свою жизнь я пытался бороться с грандами, чтобы приблизиться к малым… Я пытался уменьшить власть и заносчивость князей, чтобы облегчить долю униженных и обделенных или таких, как вы, отринутых знатью из-за того, что у этих отверженных нет туго набитого кошелька. Но воплощение этих идей породило множество могучих врагов… Да пусть бы они боролись честно! Нет, они обратили против меня отравленное оружие клеветы. Они распространяют о моей жизни, о моих нравах, моих намерениях такие слухи, что мне стыдно их повторять…

Рагастен, призадумавшись, вспомнил, какого рода были эти слухи. Папу часто обвиняли в омерзительном распутстве… Говорили, что приглашение на обед к папе означает смертный приговор… С дрожью подумал он о похищении Розиты… Встреча Лукреции и Гарконио молнией промелькнула в его сознании. Он терялся в желании измерить глубину этой мрачной бездны… Как проверить, что это старик с величественным лицом может в действительности оказаться чудовищем, как он предполагал?

Александр VI продолжал:

– Слава богу, сын мой, что я смог победить большинство этих злых людей. Но они еще сильны… И все последние дни меня тревожат мысли, что враги в конце концов одержат верх.

– Отец, – воскликнул в эмоциональном порыве Чезаре, – мы умрем за вас, если потребуется… У меня есть свои недостатки, черт возьми! Да, я жесток и даже груб, но у меня, клянусь всеми дьяволами, бьется в груди сердце!

Выходка Чезаре необычайно подействовала на Рагастена. Папа бросил на сына восхищенный взгляд. И его восхищение было оправданным. Потому что восклицание Чезаре подействовало на шевалье сильнее тонко рассчитанной дипломатии папы.

– Монсиньор! – пылко поддержал Чезаре Рагастен. – В день, когда вы решитесь умереть за Его Святейшество, нас будет двое!

– Шевалье, – сразу же отреагировал Александр VI, – я собрался вам предложить куда более легкое задание. Среди моих врагов есть один, который ни за какую цену не захочет разоружиться.

Шевалье вздрогнул. Он понял, что речь пойдет о Примавере. Но он облегченно вздохнул, когда услышал продолжение папской речи.

– Этот человек переполнен чувством гордости, точнее – тщеславия… Если бы этот человек исчез, в Италии воцарился бы мир… И мы бы избежали безбожной войны, которую придется вести моему сыну Чезаре… Несчастный сын, которого я люблю отцовской любовью, но вынужден вовлечь в вихрь противоборств, он вернулся бы к мирным занятиям.

Слова понтифика так четко обрисовали Примаверу в мыслях шевалье, что он был в полуобморочном состоянии.

Стало быть, есть мужчина, судьба которого тесно переплелась с судьбой Беатриче! Теперь он уже не мог в этом сомневаться… Этот мужчина любит девушку… И в то же время он ее инстинктивно ненавидит!

– Да, – продолжал папа, – если бы этот человек исчез тем или иным образом, я уверен, что всё бы пришло в надлежащий порядок…

«Не предложит ли он мне убийство? – подумал Рагастен. – Что угодно, но только не это!..»

А папа, словно прочитав его мысли, продолжал:

– Конечно, я не желаю грешнику смерти… Я не хочу кровопролития… Речь идет о том, чтобы просто-напросто похитить его и привести сюда…

– Похитить? – удивился Рагастен.

– Должен добавить, что это похищение не вызовет серьезного сопротивления, даже при доставке человека в Рим… В сущности, этот человек сам готов сдаться, но … он находится в плену у своих друзей…

– Понимаю, святой отец… Он – ваш враг, но очень хочет стать другом…

– Вы меня поняли, шевалье! – прервал его папа. – Ну как? Вы соглашаетесь сделать то, о чем я прошу?

– Мне кажется, святой отец, что такая экспедиция будет не очень опасной… Предпочел бы выполнить более рискованное задание…

– Успокойтесь, шевалье… Задание это куда опаснее, чем вы полагаете… Выполнение его потребует не только отваги, но и ловкости, не только хладнокровия, но и мужества… Кроме того, его надо выполнить в абсолютной тайне… Человек, который на это решится, должен действовать в одиночку… Необходимо, чтобы он сочетал в себе благоразумие дипломата и безрассудную храбрость профессионального солдата… У вас есть эти качества, шевалье… Я искренне верю, что вы в одиночку сможете выполнить эту операцию… Подумайте, вам предстоит проникнуть в хорошо защищенную крепость, действовать в окружении опасных врагов, захватить силой или убеждениями начальника гарнизона, привести его сюда, наконец… Вы сотни раз подвергнете свою жизнь опасности!

Лицо Рагастена прояснилось. Ему предлагали сражение. Он видел в предложении папы некое великолепное приключение, в котором его храбрость будет украшена особо терпкой поэзией опасности. Он почувствовал себя заново рожденным.

– Когда надо выезжать? – спросил он.

– Немедленно!… А тем временем Чезаре соберет свою армию, и цитадель Монтефорте, лишенная вождя, сдастся на нашу милость.

– Монтефорте! – повторил Рагастен, бледнея.

– Да! Именно туда вам следует отправиться. А человека, которого вам предстоит похитить, зовут граф Альма!..

– Отец Беатриче! – прошептал, едва раскрыв рот, шевалье.

Его мечты рухнули. Он оказался в кошмарном положении; жестокая дилемма, которой он хотел бы избежать, снова предстала перед ним. Если бы он вдруг получил болезненный удар кинжалом, то не выглядел бы бледнее.

– Что с вами, шевалье? – обеспокоился Чезаре.

– Граф Альма! Цитадель Монтефорте! – бормотал молодой человек.

– Да! – жестко сказал Чезаре. – Вас что-то удивило?

– Ни за что!.. Никогда!..

– Что вы сказали?

– Я сказал, что никогда не сделаю ничего против графа Альмы и цитадели Монтефорте…

– По какой такой причине? – спросил Чезаре, и в глазах его засветилась угроза.

– Святейший отец, – в полном отчаянии взмолился шевалье, – и вы, монсиньор, выслушайте меня! Попросите мою жизнь, пошлите меня в одиночку биться со всеми вашими врагами… Я готов на всё. Но против графа Альмы, против Монтефорте … Никогда!.. Это невозможно!

– Почему? – снова повторил взбешенный Чезаре, тогда как папа поднялся с кресла, отдернул портьеру и сделал кому-то таинственный знак.

– Почему?! – выкрикнул несчастный молодой человек. – Да потому, что я люблю, как безумный, как лишенный рассудка… Почти умираю от этой любви… И я предпочту умереть самой ужасной смертью, лишь бы не заслужить ее презрения, ее ненависти..

– Ты любишь?.. Кого?.. Кого же?

– Дочь графа Альмы!.. Беатриче… Примаверу.

Из уст Чезаре вырвался рык, в котором не было ничего человеческого. Он обнажил кинжал и двинулся на шевалье, который одним прыжком встал в защитную позицию.

Но тут Александр VI набросился на сына. Этот старик, который с неколько минут назад говорил о своей близкой смерти, и это выглядело весьма правдоподобно, выхватил кинжал из рук Чезаре и удерживал сына в железных объятиях.

– Ты сошел с ума, Чезаре, – сказал он по-испански. – Предоставь свободу действий мне.

Чезаре Борджиа отступил.

– Шевалье, – сказал папа со странной кротостью, – простите моего сына… У него дикий характер. Он сам вам об этом говорил. Но я уверен, что он уже сожалеет о том порыве слепой ярости, овладевшей им.

– Монсиньор свободен в своих действиях, – хладнокровно ответил Рагастен, к которому при виде опасности вернулся разум.

– И вы шевалье, свободны в своих чувствах, – продолжал столь же кротко папа. – Миссия, которую я хотел вам доверить, вам не понравилась?.. Ладно! Вы только поймите, что мы не можем держать при себе кого бы то ни было, кому дороги интересы наших врагов… В особенности, если этот кто-то обладает такими качествами, как вы, шевалье… Поэтому я прошу вас покинуть Рим как можно скорее… О! я вас не тороплю… Даю вам месяц на раздумье… Надеюсь, вы одумаетесь и придете к нам…

– Благодарю Ваше Святешейство, – поспешно сказал Рагастен. – Я воспользуюсь вашим разрешением.

А в душе он добавил: «Сегодня же вечером я покину Рим!»

– Я не прощаюсь, – продолжал папа с приторной сладостью в голосе. – Искренне надеюсь, что мы еще встретимся. Ступайте, сын мой… Ступайте с миром…

Шевалье поприветствовал Чезаре, глубоко склонился перед папой и ушел в дверь, портьеру которой приподнял папа Александр VI, чтобы указать посетителю выход.

– Что вы наделали, отец? – закричал Чезаре. – С этой минуты этот человек стал моим самым смертельным врагом…

– Есть лучшее средство, чем кинжал: палач!

– Палач?

– Да! Ты ведь еще не нашел убийцу герцога Гандийского, не так ли?.. Ну, а я его нашел! Я!.. Назавтра начнем его процесс… А через восемь дней его голова скатится с плеч… И этот убийца, сынок, тот самый человек, который только что вышел отсюда… Вот, слышишь? В этот самый момент его арестовывают!

В самом деле, около минуты доносились звуки отчаянной борьбы. Потом все стихло. В дверном проеме появился человек. Это был дон Гарконио.

– Ну? – спросил папа.

– Все кончено, святой отец. Тот человек в тюрьме с тяжелыми цепями на каждом из запястий и на каждой лодыжке… Но дельце оказалось трудным. У нас пятеро убитых и трое раненых.

– Пусть уберут трупы. И раздайте пятьдесят золотых дукатов выжившим, – холодно распорядился папа.

– Ну, монсиньор, – сказал тогда дон Гарконио, лицо которого лучилось отвратительной гримасой радости, – не прав ли я был, когда говорил, что нельзя доверять ему.

– Ты был прав, мой бравый дон Гарконио, – ответил Чезаре. – Кстати, отец, я обещал ему бенефиции от Святой Марии Малой…

– Он уже получил их! – согласился папа.

Гарконио отдал земной поклон и исчез

– Ну, сынок, – спросил Александр VI, – ты все еще веришь, что твой кинжал помог бы нам найти убийцу Франческо и доказать добрым римлянам, что Борджиа умеет вершить правосудие?

– Отец, я восхищаюсь вами. Ваша мудрость бесконечна.

– Знаю… А пока нам надо найти человека, который привез бы сюда Альму.

– Давайте выберем Асторре… Нашего доброго Асторре, которому я задолжал после прибытия этого Рагастена…

– Решено! Пусть будет Асторре… А теперь оставь меня, Чезаре, я хочу поговорить с твоей сестрой Лукрецией… о политике… и о прочих вещах, которые тебя не интересуют.