Дорога от замка Святого Ангела до Веселого дворца была короткой. Лукреция, все еще опиравшаяся на руку шевалье, углубилась в лабиринт маленьких улочек. Она шла молчаливо, постепенно ускоряя шаг. Не раз, следуя рядом с нею, Рагастен спрашивал себя, не лучше ли было бы стремительно отскочить в сторону и исчезнуть за изгибами какой-нибудь улочки.

Дух бравады и вызова, радость освобождения от опасности, твердая вера в себя, в свою чрезвычайную силу и необыкновенное искусство владения оружием, неограниченная уверенность в том, что всегда в его распоряжении окажется какой-нибудь ресурс его воображения – все эти факторы, соединившись, подействовали на шевалье, и он покорно последовал за герцогиней ди Бишелье в ее дворец.

Всё еще спало в этом огромном и мрачном жилище.

Лукреция провела Рагастена в будуар, где она уже принимала его однажды.

– Садитесь, шевалье, – сказала она. – Я вернусь к вам сию минуту.

И она исчезла.

«Что она от меня хочет? – спрашивал себя Рагастен. – Сейчас самое время отправиться прогуляться куда-нибудь подальше от Рима. Этот прекрасный синьор Чезаре скоро очнется… Берегись его пробуждения!»

Прошло несколько минут. Лукреция вернулась. Она несла серебряный поднос, на котором стоял завтрак. Рагастен заметил, что на подносе был только один кубок.

– Примите это и забудьте хлеб и воду замка Святого Ангела, – сказала, улыбаясь, Лукреция.

– Синьора, что вы делаете? – удивился Рагастен.

– Ну… я вам прислуживаю!

– О, синьора! Вы хотите, чтобы я возгордился? Еще бы!.. Ведь мне прислуживала сама герцогиня Бишелье, блистательная синьора Лукреция… Это слишком, синьора, для такого бедного солдата-авантюриста.

Голос шевалье так дрожал, что Лукреция никак не могла угадать отчего: от возбуждения или от иронии.

– Вот эти самые руки, – с важностью сказала она, – обслуживают папу каждый раз, когда я прихожу в Ватикан. Кроме него, шевалье, ни один другой синьор не может похвалиться, что ему наливала напитки Лукреция…

В само деле, герцогиня наполнила единственный кубок на подносе. Рагастен увидел, как искрится вино, и проницательно посмотрел на кубок, словно желал убедиться, что содержит эта так красиво сверкающая влага.

Что это?.. Жизнь или смерть?..

– Синьора, то, что вы сказали, приводит меня в отчаяние.

– Как это, шевалье?

– Да! Эта незабываемая минута навсегда запечатлится в моем сердце, так долго, пока я смогу жить… Но, видите ли, какова моя неблагодарность… Я не хочу ни есть, ни пить… Мне кажется, что в данный момент я не смогу ничего усвоить…

– Наконец-то! – засмеялась Лукреция и захлопала в ладоши. – Нашлось существо, испугавшее неустрашимого Рагастена!.. И этим существом оказалась я!..

– Испугавшее?

– Ну да, шевалье!.. Мое вино вас испугало.

– Тысяча чертей, синьора! – вознегодовал Рагастен и схватил кубок. – Вы ошиблись. Будь это вино даже отравлено, никто не сможет говорить, что я испугался.

И он залпом опорожнил добрую половину кубка.

– Теперь моя очередь, – сказала Лукреция.

Она спокойно допила вино, прижавшись губами как раз к тому месту, которого только что касались губы Рагастена.

– Теперь видите, – продолжила она, – будь вино отравлено, вы умрете в хорошей компании.

«Какая странная женщина! – подумал Рагастен. – Ее забавляет эта похоронная беседа, словно она перечисляет свои любимые развлечения».

– Никогда я так не забавлялась! – пошутила Лукреция. – Итак, шевалье, вы верите, что я способна отравить человека?

– Синьора, я верю в то, что вы способны на великие дела. Вот и всё. Я полагаю, что если на дороге, которой вы захотите проследовать, появится препятствие – будь то даже живое существо – вы ни перед чем не остановитесь. Вы из тех людей, пролетающих метеорами, которые на своем пути уничтожают всё.

Голос Рагастена странно вибрировал. Лукреция вздрогнула и поняла, что неустрашимый шевалье не капитулирует на этой позиции, да и ни на одной другой. Рагастен ведь прямо в лицо сказал ей, что считает ее отравительницей. И она приняла ужасное обвинение как комплимент. В глубине души Рагастена испугала улыбка, искривившая губы Лукреции.

– Ну что ж, – сказала она, – а теперь расскажите мне, как вы вышли из своей камеры и каким образом я встретила вас, идущего с самым невинным видом в шапке и плаще моего брата, да еще и с его оружием.

Рагастен решился действовать нагло. В том странном и опасном положении, в каком он находился, наглость могла стать идеальным средством защиты.

– Очень просто, синьора, – ответил он простодушно, что удивило Лукрецию. – Синьор брат ваш явился ко мне с бесчестным предложением. Он предложил мне свободу в обмен на то, что выдам тайные мысли одной женщины, если я их, конечно, знаю.

– Кто эта женщина?

– Беатриче, дочь недавно убитой графини Альмы.

– А потом?

– А потом, синьора, я подождал, пока монсиньора Чезаре выведут из себя мои ответы, и тогда он бросится на меня, чтобы убить… Долго ждать мне не пришлось. Я схватил вашего монсиньора брата, немного придушил его, чтобы он не смог сопротивляться, усадил его на мое место и вышел.

– Вы заковали Чезаре в кандалы вместо себя?

Рагастен утвердительно кивнул.

– И вы говорите мне это?.. Мне?

– Вы же спросили, синьора! – столь же простодушно ответил Рагастен.

Лукреция слегка побледнела. Голубоватые полукружия вытянулись под ее несколько тяжеловатыми веками, а глаза казались еще более блестящими, черными, бархатистыми. Она поднялась, сделала несколько шагов, подавила глубокий вздох.

«Вот он, момент! – подумал Рагастен. – Теперь только держись! Сейчас она позовет слуг, и меня заколют, как и ее брата Франческо».

Лукреция подошла к нему.

– То, что вы сделали, знаете ли, превышает всякую меру…

– Вы меня обвиняете, синьора…

– Нет, восхищаюсь вами!

– Э, синьора! Речь ведь шла прежде всего о моей жизни! Мне жаль монсиньора Чезаре, но … в таких случаях делают то, что могут.

– Кто вас порицает? Я же сказала, что восхищаюсь вами… И поверьте, таких слов я до сих пор не расточала…

Рагастен внимательно посмотрел на Лукрецию и всё понял!

«Вот так черт! – подумал он. – Отравительница превращается в соблазнительницу. Я погиб, если позволю себя усыпить. Не позже чем через пять минут мне надо убраться отсюда…»

Лукреция продолжала слегка дрогнувшим голосом:

– А эта женщина, шевалье, вас любит?

– Послушайте, синьора, давайте не будем говорить об этом, прошу вас…

– Вы ее любите… Брат мне говорил… И потом… я же сама это вижу!.. Ладно! Это не важно… Точнее: если захотите, я дам вам ее!.. Это вас удивляет? Я вас еще не раз удивлю… Вы хотите эту женщину, и я дам вам ее. Это я говорю!.. Ах, да! Вы же еще не знаете, на что я способна ради счастья тех, кого люблю… А вас, Рагастен, я люблю… Любите же ее, если это вам так необходимо, но любите и меня… Меня тоже… Люби меня!.. Я принадлежу тебе целиком!

– Синьора…

– Люби меня, Рагастен, люби… Я стану всем, что пожелаешь… Хочешь покинуть Рим? Хочешь бежать?.. В Средиземном море у меня есть остров Капрера. Там я владею укрепленным замком… Никто не осмелится там искать тебя… Твою Беатриче я пришлю тебе туда… И ты будешь любить ее, если только… будешь меня любить…

– Ужас! Синьора, вы предлагаете мне нечто омерзительное…

– Да! Я знаю это… И от этого люблю тебя не так, как раньше…Рагастен, я жажду твоего презрения… Плюнь мне в лицо, если хочешь, но люби меня… Ты не хочешь бежать?.. Хорошо! Может, ты хочешь стать другим Чезаре, только более сильным, более могучим, более великим?.. Хочешь?.. Я спущусь в подвалы Святого Ангела и убью моего брата, прежде чем его освободят… Хочешь?.. Я знаю, чем запугать моего отца… Он будет повиноваться… А если нет, я убью его, тебя же поставлю папой на его место.

Рагастен поднялся. Бросившись к нему, Лукреция одной рукой раздирала легкие одежды, едва скрывавшие ее тело, другой – она пыталась привлечь к себе голову Рагастена.

– Люби меня! – не переставала она хрипеть. – Люби меня!

– Синьора! Ваш яд самый сильный, ваш кинжал самый острый… Всё, что вам угодно!.. Но только не контакт с вами!.. Оставьте меня!… Оставьте же меня, распутница!.. От твоих слов меня тошнит!.. Ты пропитана преступлением… Ты источаешь отвращение!

– Люби меня!.. Люби меня!

– Пусть мой язык отдадут на съедение собакам, если я когда-либо оскорблю женщину! Но ты, чудовищная самка, ты – не женщина… Я имею право тебя оскорблять.

Приложив немалое усилие, он высвободился из ее объятий. Руки Лукреции расцепились… Она, побледнев, отступила.

– Ты не хочешь меня любить? – зарычала она.

– Синьора, клянусь вам своим именем, что ваши слова поставили вас на волосок от смерти.

– Трус!

– Да, трус, потому что не могу освободиться от вашего присутствия! Потому что не убил тебя, убоявшись неведомо какого абсурдного предрассудка, тебя, омерзительное чудовище, предложившее мне низость и преступления… И какие преступления!… Убийство вашего брата!.. Вашего отца!.. Какая подлость!..

– Трус! – заскрежетала зубами Лукреция, поджимаясь с силами, как пантера, – ты боишься нескольких убийств… Мужчина!.. Да ты же только женский лакей… Ты не желаешь могущества любви… Ты предпочитаешь мой яд, мой кинжал… На, будь доволен! Вот они оба! Смотри!…

Она ринулась к столу, размахивая только что вытащенным кинжалом. Лезвие кинжала было отравлено. Самый незначительный укол приводил к мгновенной, молниеносной смерти.

Рагастен, стоявший возле стола, отскочил. Лукреция схватилась за стол и внезапно опрокинула его. В одно мгновение она набросилась на Рагастена.

Тот, не спускавший с герцогини глаз, ожидал этого. Его руки сработали подобно двум мощным пружинам. Он схватил Лукрецию за кисти рук. Та пришла в ярость.

– Ты умрешь, – прохрипела она.

– Синьора, – сказал Рагастен с ужасающим спокойствием, – смотрите не пораньтесь этой ядовитой игрушкой, которую вы держите.

Его сильные пальцы скручивали запястья Лукреции. Внезапно она взвыла от боли. Кинжал выпал у нее из руки и воткнулся, подрагивая лезвием, в паркет. В этот момент Лукреция опрокинулась на пол. Рагастен, опустившись на колени, не разжимал хватки. Он вытащил кинжал. Лукреция стала мертвенно-бледной.

– Я погибла! – пробормотала она.

– Драю вам помилование, – холодно сказал Рагастен. – Совсем недавно я помиловал вашего брата, еще одного убийцу. Но больше никогда не попадайтесь мне под руку – ни одна, ни другой… Я вас раздавлю, как ядовитую гадюку.

После этого он поднялся и, прихватив с собой кинжал, выбежал в соседнюю комнату. Раскрасневшаяся Лукреция тоже поднялась. Она изо всех сил потрясла колокольчиком и что было мочи заорала:

– Стража, ко мне! Ко мне! Здесь убийца!..

Двери рывком раскрылись, в комнате показались вооруженные люди и едва одетые, испуганные слуги.

– Он во дворце! Он не мог убежать! Закрыть все выходы! Это убийца герцога Гандийского… Он хотел и меня заколоть кинжалом!

Едва закончив объяснения, она сама бросилась преследовать Рагастена. За нею помчались двенадцать стражников и столько же лакеев. Остальные бросились к выходам и вооружились аркебузами.

Рагастен пробежал две или три комнаты. Неожиданно он оказался в обширном зале, чудесной роскошью которого он недавно восхищался: в зале пиршеств. Здесь он услышал какие-то крики, шум, топот ног… Он услышал голос Лукреции.

Рагастен огляделся. Он вдруг вспомнил, как шел по следам крови ночью, когда служанка оставила его одного в этом зале. Эти следы вывели его к Тибру. Он направился в эту сторону. И в тот самый момент, когда он исчезал за дверью в глубине зала, из двери в другом конце помещения выбежала Лукреция.

– Вон он! – задыхаясь, закричала она. – Он наш!

В несколько скачков она пересекла зал. Это было ужасное преследование. Она добралась до последней комнаты как раз в тот момент, когда Рагастен плечом вышибал стеклянную дверь, выходившую на Тибр.

– Попался! Хватайте его! – завопила Лукреция.

Рагастен в ответ на эти вопли только расхохотался. Стражники в испуге остановились. Лукреция разразилась бессильными проклятиями в адрес неба, уже освещенного лучами восходящего солнца, и упала навзничь, потеряв сознание.

А Рагастен нырнул в желтые речные волны и исчез из вида.