Рагастен повернул на тропку, которую ему указал Спадакаппа. В продолжение двух часов он молча скакал, лишь время от времени оборачиваясь, чтобы спросить дорогу у своего компаньона или, если угодно, конюшего.

К полудню они уже находились севернее Вечного города. Рагастен начинал чувствовать голод. Он подозвал Спадакаппу:

– Как ты завтракаешь, когда нет ни припасов, ни денег на корчму?

Конюший указал рукой на несколько деревьев, росших посреди поля. Их корявые ветки покрывали широкие зубчатые листочки.

– Фигами, – ответил он.

– Фигами! Ими можно сразу и утолить аппетит, и освежиться.

– Только вот не все они еще созрели…

– Ба! Какая разница!.. Поехали к ним.

Когда всадники оказались под деревьями, Спадакаппа собрался залезть на одно из них.

– Брось! – остановил его Рагастен. – Это мне напомнило времена, когда я разорял сорочьи гнезда в лесах Монружа и гнезда дроздов на Монмартре.

Шевалье спрыгнул на землю и ловко полез по стволу. Но добравшись до верхних веток, он скорчил гримасу: фиги не только не созрели – их там вообще не было!

– Грустный завтрак, – пробормотал он. – Как тут не вспомнить хлеб и воду, которые дарил мне Чезаре.

И все-таки кое-что Рагастену удалось найти. Случайные находки он сбрасывал конюшему. Внезапно тот громко закричал, подняв к шевалье изумленное лицо:

– Вот это фиги!

– А что такое?

– Да они же золотые!

– Ты сошел с ума?

– Смотрите сами! Вот плод, который вы мне только что сбросили.

И Спадакаппа протянул шевалье блеснувший на солнце золотой дукат.

– Очень любопытно! – удивился Рагастен.

– Вот еще один! И еще!.. Да тут целый золотой дождь! – крикнул в это время Спадакаппа, который спрыгнул с лошади и подобрал на земле дюжину золотых дукатов.

Рагастен в изумлении оглядывался вокруг, спрашивая себя, не нашел ли он на дереве клад. Но тут его взгляд упал на собственный пояс. Острая ветка зацепилась за него и чуть-чуть надорвала. Вот из этой дырки и посыпался чудесный золотой дождь. Рагастен звонко расхохотался:

– Пояс Чезаре!

Он быстро спустился с дерева, снял пояс и открыл его: он был полон золота! Чезаре Борджиа привык вознаграждать ловкий удар стилетом или поддержать какого-нибудь бандита, а поэтому никогда не выходил из дворца без некоторого количества золотых монет. По обычаю тогдашних времен он выкладывал деньги в маленькие кармашки, пришитые к поясу, поддерживающему шпагу. Вспомним, что в тюрьме Рагастен нацепил пояс Чезаре, чтобы прицепить его оружие.

Шевалье уселся подсчитывать обретенный клад. Рагастен оказался обладателем сотни с лишним золотых дукатов, солидной пригоршни пистолей и нескольких экю. Это было целое состояние!

– Черт возьми! – весело сказал Рагастен. – Монсиньор Чезаре хорошо ведет дела, когда за них берется… Спасибо, Чезаре!.. Правда, эти фиги несъедобны, по крайней мере пока… А знаешь ли ты харчевню, где можно бы было спокойно позавтракать, не заботясь о безопасности?

– По Флорентийской дороге, синьор шевалье, всего в часе пути отсюда, есть гостиница «Де ла Фурш». Там вы будете в полной безопасности, вдали от Рима и Борджиа. Хозяина я знаю. Он – из наших друзей. Он помогал нам и сохранял в своих подвалах разные товары, пока у нас не появлялась возможность сбыть их… И брал с нас очень недорого.

– Да, почтенный укрыватель краденого… Но у меня нет выбора. Поехали туда. Впрочем, и мне она до некоторой степени известна.

И Рагастен улыбнулся, вспомнив свою первую встречу с Чезаре, дуэль с ужасным Асторре, которую он вел, рассуждая о дырявых камзолах.

Пустив лошадей в галоп, они примерно через час добрались до гостиницы на Флорентийской дороге. Пока Спадакаппа отводил лошадей в конюшню, Рагастен прошел в низкую комнату, окна которой были завешены влажными полотнищами ради сохранения свежести. Он умирал от голода.

В первую очередь он позаботился о сытном завтраке. Но когда служанка стала расспрашивать его, какие блюда он хотел бы заказать, появился хозяин. Он привествовал Рагастена, протом отстранил девушку и тихо сказал шевалье:

– Слуга сказал, что синьор из наших?

– Из ваших?

– Да, – ответил хозяин, прищурив глаза. – Ничего не бойтесь, синьор… Если вы пожелаете, пройдемте со мной в такое местечко, где вы будете в полной безопасности и я сам буду иметь честь вам прислуживать.

«Хорошенькое приключение, – улыбнулся в душе Рагастен. – Я уже принят, как свой среди римского сброда»…

Он последовал за хозяином. Тот отвел его по узкой лестнице на второй этаж. Попасть на нее можно было только со двора, причем вход прикрывала огромная бочка.

– Никто не догадается искать вас здесь, – сказал хозяин. – Синьор может оставаться здесь несколько дней. Никакая опасность ему не грозит.

– Спасибо, любезный! А для начала дайте-ка мне позавтракать.

Комнатка была маленькой, но удобно устроенной для длительного пребывания. Там располагались кровать, диванчик, кресло, стол, несколько светильников с восковыми свечами; там были даже книги, чтобы развлечь постояльца.

Вскоре появился хозяин с подносом, уставленным блюдами, составлявшими гордость его заведения.

– А Спадакаппа? – спросил Рагастен, жадно заглатывая сочные куски жареной рыбы.

– Ваш слуга завтракает на кухне.

– Пусть он поднимется ко мне, когда поест.

Не переставая работать зубами, Рагастен раздумывал:

«Странная вещь!.. Я столкнулся с высшим светом Рима и не нашел там ничего, кроме жестоких преступлений. Встретил бандита – и он меня спас! Приехал к простому трактирщику – он мне покровительствует. Не значит ли это, что надо подальше уйти от дворянского благородства, чтобы встретить благородство душевное?..»

Эти философские размышления прервал приход Спадакаппы.

– Ты позавтракал? – спросил шевалье.

– Так, как я не завтракал за последние десять лет, синьор! Удивительно сознание того, что хлеб, который ты ешь, не пахнет кровью!

– Хорошо!.. Ты отдохнул?

– Если надо, готов сидеть в седле до ночи.

– Это очень кстати. Ты вернешься в Рим.

– В Рим? – ужаснулся Спадакаппа. – Может, я уже надоел синьору?..

– Нет, успокойся… Ты знаешь в Риме улицу Четырех Фонтанов?

– Конечно! Вода из этих фонтанов часто заменяла мне вино Асти.

– Прекрасно, – прервал его Рагастен. – Ты постучишься в дом, который находится прямо напротив фонтана. Спросишь синьора Макиавелли… Запомнишь имя?

– Макиавелли… Уже запомнил!

– Когда увидишь его, скажи, чтобы он предупредил своего друга Рафаэля Санцио, что я буду ждать их здесь до завтрашнего утра. Потом можешь возвращаться. Понял?

– Как не понять! Когда надо ехать?

– Сейчас же.

Спадакаппа стремительно исчез. А через три минуты Рагастен услышал удаляющийся топот копыт его лошади.

«Ну вот, – подумал Рагастен, – теперь у меня есть несколько часов. Надо распорядиться ими с пользой, то есть немного восстановить силы».

Так подумав, Рагастен вытянулся на диване, и минуту спустя лики Примаверы, Лукреции, Чезаре закрутились в его воображении. И через короткое время он забылся глубоким сном.

Могучее телосложение Чезаре устояло перед апоплексическим ударом, чуть не последовавшим от железных пальцев шевалье. И мало-помалу он пришел в себя. Сначала удивление парализовало его: он осознал, что находится в оковах в тесной камере, которую все еще освещал догоравший факел. Но удивление было недолгим. Оно уступило место дикой ярости. Чезаре зарычал.

Вслед за яростью пришел страх. Его никто не услышал! Никто не пришел освободить его! Волосы зашевелились на его голове, когда он представил, что его здесь забудут!

Внезапно до его ушей донесся звук быстрых шагов. Страх, отражавшийся бледностью на его лице, сразу же исчез, и в глазах засверкали молнии дикого бешенства. Он умолк, обдумывая ужасную месть. А когда камеру внезапно заполнила толпа офицеров, стражников и тюремщиков, Чезаре удовлетворился только тем, что хрипло сказал:

– Снимите оковы…

– Ах, монсиньор! Монсиньор! – лепетали несчастные, дрожавшие перед грядущим гневом повелителя и предвидящие, что буря обрушится на них.

Прошло минут десять, в течение которых слышались только скрежет напильников и лязг щипцов. Наконец Чезаре освободили. Он окинул взором собравшихся. Тяжелое молчание нависло над кучкой охваченных ужасом людей.

– Кто стоял на часах в четвертом круге? – спросил Чезаре.

– Я, монсиньор! – ответил колосс с всклокоченной бородой и огромными кулачищами. Он выступил на шаг и, бледный от ужаса, низко поклонился.

– Разве ты не слышал моих криков?

– Нет, монсиньор…

– Ах, ты ничего не слышал? Может быть, ты спал?.. Подожди, забудешься у меня вечным сном.

Он схватил колосса за руку и вытолкнул прямо перед собой. Невольные зрители этой сцены в страхе прилипли на подгибающихся ногах к стенам. Геркулес позволил распоряжаться собой, как малое дитя. Чезаре потащил его в правый коридор, прямо к круглой черной дыре… к колодцу со змеями… к шестому кругу ада Борджиа!

– Прыгай! – холодно приказал он.

Колосс упал на колени и вытянул руки.

– Смилуйтесь, монсиньор!

– Прыгай, скотина!

– Смилуйтесь ради моей жены и детей!.. Смилуйтесь!

Больше он ничего не смог сказать. Чезаре резким пинком скинул его в колодец. Несчастный попытался зацепиться за каменный край, но камни были скользкими, с заточенными остриями; он рухнул вниз с душераздирающим криком. Послышался глухой всплеск воды, и сразу же со дна колодца долетели какие-то похрюкивания, нечленораздельные тявканья… Это тюремщик начал в темноте омерзительное сражение с голодными крысами… Чезаре обернулся.

– Кто командовал верхним постом? – спросил он.

– Я, монсиньор, – отозвался офицер.

Порывистым движением Чезаре выхватил шпагу у близстоящего стражника и одним ударом вонзил ее в грудь офицера. Тот замертво упал, не успев даже вскрикнуть; кровь хлынула потоком изо рта. Он умер сразу.

Чезаре оглядел других офицеров, стражников, тюремщиков. Он слегка подрагивал от прилива исступленного бешенства. Белая пена выступила в уголках его губ.

Их было двадцать три человека. Чезаре их пересчитал: отважные офицеры, десятки раз рисковавшие своей жизнью, тюремщики геркулесова сложения, которые могли раздавить его одним ударом. Но ни один не шевельнулся. Они ждали, мертвенно-бледные, словно трупы.

– Эй вы, – вдруг сказал Чезаре.

Он еще о чем-то думал. Прошли секунды ужасного ожидания; слышались только безумные хрипы, доносившиеся из колодца с рептилиями.

– Вы! – продолжал Чезаре, что-то придумав. – Входите сюда!

И он указал на камеру, в которой был заключен Рагастен.

Не говоря ни слова, ни сделав ни единого движения с бесполезной просьбой о пощаде, они вошли в камеру. Чезаре закрыл железную дверь. И только тогда он с удовлетворением глубоко вздохнул.

– Пусть там издохнут! – произнес он. – Пусть они все издохнут от голода и жажды!

Пятнадцать лет спустя в этой камере нашли двадцать три скелета, перемешавшихся в бесформенной куче, в самых жутких позах. Это можно было сравнить со скелетами стада диких зверей, умерших в попытках сожрать друг дружку.

А Чезаре свернул в левый коридор и пошел по тому пути, который прежде проделал Рагастен. У подножия лестницы перед ним обрисовалась тень.

– Эй, ты! – громко крикнул он. – Кто ты?

Ему ответил взрыв смеха.

– Лукреция! – узнал Чезаре.

– Она самая! Это я пришла дать сигнал тревоги и освободить тебя…

– Ты?.. А как ты узнала?

– Пошли! Я расскажу тебе… А мне обо всем цинично рассказал Рагастен… Этот негодяй еще собирался заколоть меня… Ну, идем же… Я опишу тебе всё в деталях.

Спустя всего несколько минут Чезаре писал приказ за приказом, высылал эстафету за эстафетой, набат звучал на колокольнях трех сотен римских церквей, а по городским улицам бродили глашатаи, которые останавливались каждые полсотни шагов, посылая в толпу воззвания, которые должны были привести в движение не один мозг:

«Всем, всем – дворянам или крестьянам, буржуа или людям оружия, священникам или светским, римлянам или чужеземцам – им обещает и торжественно клянется наш святой отец папа Александр Шестой:

Прощение и полное помилование всех ошибок или преступлений, каковы бы они ни были, прощение всех грехов, прошлых и настоящих, полную пожизненную индульгенцию, если только кто-то из них захватит ужасного и неистового Рагастена.

Больше того, тысячу золотых дукатов, если он принесет офицерам папской полиции голову бандита Рагастена, изобличенного в вероломстве, измене, отступничестве, убийстве и попытке убийства.

Больше того, три тысячи золотых дукатов, если он передаст вышеупомянутого бандита Рагастена живым в руки офицеров папской полиции».