Солнце склонялось к горизонту, когда шум шагов поднимающихся по лестнице людей разбудил его. Он сразу же вскочил на ноги и пошел открывать дверь. Вошел Спадакаппа, за ним показались Рафаэль Санцио и Макиавелли.

– Вы! – радостно вскрикнул шевалье, протягивая обе руки молодому художнику.

– Дорогой друг! – ответил тот. – Что с вами произошло?.. Я узнал о вашем аресте… Я узнал, что вас собираются казнить… А потом сегодня утром весь город переполошился… Набат… Глашатаи, которые ходят по улицам и объявляют цену, назначенную за вашу голову.

– Давайте по порядку, – сказал Рагастен, удивленный, что видит Рафаэля улыбающимся и, так сказать, утешенным исчезновением Розиты. Прежде всего будьте любезны представить мне…

– Мой друг Макиавелли, великий мыслитель, шевалье… В один прекрасный день он удивит мир.

– Ну, а пока, – сказал Макиавелли, протягивая руку Рагастену, это синьор шевалье удивил Вечный город. Ах, шевалье, да в Риме только и говорят о вас… Особенно после того как Борджиа оценил вашу голову в три тысячи золотых дукатов. Черт возьми! Примите мои поздравления!

– О! – рассмеялся Рагастен. – Они никогда не оценят ее так высоко, как я сам. Что бы там ни было, я не дам ломаного экю за все головы семейки Борджиа… Чудовища!.. Итак, они оценили мою голову?.. А ты знал об этом? – добавил он, повернувшись к Спадакаппе.

– Первое, что я увидел, въехав в Рим, была табличка, которую прибивали к дверям церкви. И я увидел папский указ, подписанный монсиньором Чезаре.

– И что ты подумал?

– Что горжусь службой у столь дорого ценимого хозяина!

– Браво! Ну что ж, пойди поищи для нас несколько бутылок «Кьянти» – из тех, что посвежее.

Спадакаппа удалился.

– Синьоры, – сказал тогда Рагастен, – человек, которого вы только что видели, еще пару дней назад исповедовал почтенное воровское ремесло. Я с ним познакомился только сегодня утром. Я послал его в Рим, где он мог, выдав меня, заработать три тысячи золотых дукатов. А он меня не выдал! Понимаете ли вы что-нибудь в этом?

– Вы поступили опрометчиво, доверившись этому горемыке! – вступил в разговор Рафаэль. – Сумма велика, шевалье, а человеческое сознание зыбко.

– Да, – сказал Макиавелли, – дав этому бродяге подобное доказательство неограниченного доверия, шевалье оказался навсегда связанным с ним.

В это мгновение появился нагруженный бутылками тот самый человек, о котором шел разговор.

– Ну, а теперь слушайте, – сказал шевалье, усаживаясь с двумя друзьями за стол.

И он пересказал подробно всё, что случилось с ним, после того как он наказал Рафаэлю ждать его в жилище Макиавелли.

– Такова моя Одиссея, – закончил он. – Теперь ваша очередь. Расскажите мне, прошу вас, каким образом, оставив вас почти отчаявшимся, нахожу почти утешенным. Может быть, вы отыскали ту, которую потеряли?

– Нет, – ответил Рафаэль, – но я нашел верный путь к ней. Расставшись с вами, я отправился к Макиавелли. Друг тщетно пытался меня утешить… Бесполезно говорить, с каким нетерпением мы вас ожидали. Я рассказал Макиавелли о том, что вы сделали, спасая мне жизнь, и что вы хотите сделать, чтобы спасти мою любимую… А она мне дороже жизни!

«Любопытно, – подумал Рагастен, – у этого юноши вечно влюбленный вид».

А Рафаэль продолжал:

– Шло время. Не дождавшись, мы пошли в гостиницу «Доброго Януса»; там мы надеялись получить хоть какие-то сведения о вас. Они оказались ужасными; Бартоломео сообщил нам весть, какую весь Рим уже знал: о вашем аресте и об ужасном обвинении, предъявленном вам… Бесполезно говорить, дорогой друг, что ни на секунду я не мог представить, чтобы человек, проявивший такое благородство по отношению ко мне, может быть презренным убийцей. Правда, Макиавелли пытался как-то совместить убийство Франческо Борджиа с теми качествами вашего характера, о которых я ему рассказал.

– Э! – вмешался Макиавелли. – Убить кого-либо из этой семейки – не значит быть убийцей… Такого человека скорее следовало бы называть поборником справедливости! Удар кинжалом в грудь деспота можно сравнить с ударом сапога по голове ядовитого гада.

– Я пришел в отчаянье, дорогой друг, от того, что вам предстоит, – продолжал Рафаэль. – Признаюсь, что, к моему стыду, в мою боль примешивалось немного эгоизма… Не знаю, как это произошло, но вы внушили мне безграничное доверие. Я был уверен, что вместе с вами найду Розиту. Без вас я полагал, что навсегда потерял ее. Но я все еще верил в вас. Я убеждал себя, что бывают ошибки и что вас вскоре отпустят… Увы! Мы узнали, что вас предали трибуналу и осудили!

– Хорошенькое судилище! – прервал Рагастен. – Они обтяпали это дельце за десять минут. Эти господа хотели побыстрее отделаться!..

– Наконец, сегодня утром, когда я был в полном отчаянии, на грани надежды, мне пришла в голову одна идея…

– С которой я пытался бороться как мог, – перебил его Макиавелли.

– Ну-ка, что за идея? – поинтересовался Рагастен.

– Я задумал обратиться к папе…

– К папе? – вздрогнул Рагастен.

– Да! Несмотря на свои недостатки, даже на пороки, которые ему приписывают, этот старик обладает в моих глазах одним ценным качеством: он любит искусство. Не раз он был так благосклонен ко мне, что это меня трогало. Я подумал, что он не останется равнодушным к моему несчастью!..

– К папе! – повторил ошеломленный Рагастен.

– И вот сегодня утром я отправился в Ватикан, – продолжал Рафаэль, не замечая удивленных взглядов шевалье. – И сразу же узнал первую радостную весть: о вашем побеге и о спасении из города через Неаполитанские ворота. Ваше бегство стало предметом всех разговоров. Когда я пришел в Ватикан, то сразу же был введен в папскую молельню, хотя у меня и не было разрешения на аудиенцию. Я поблагодарил понтифика. Он ответил, что как раз хотел поговорить со мной относительно «Преображения». Эскиз этой доски он видел. Тогда я сказал ему, что не могу приняться за эту работу, и в нескольких фразах изложил о происшествии с Розитой. Он успокоил меня, подбодрил и сейчас же вызвал маркиза Рокасанту, начальника папской полиции. По приказу папы я повторил свой рассказ. К моей великой радости, маркиз, улыбнувшись, сказал, что слышал об этом похищении и догадывается, где находится похищенная девушка. В моем присутствии папа отдал приказ о начале самого тщательного розыска и добавил, что маркиз потеряет свой пост, если приказ не будет исполнен. Маркиз поклялся, что полностью удовлетворит Его Святейшество, и удалился. Я не знал, как и благодарить чудесного старика. Тогда он мне сказал, что в тот же день отправляется в Тиволи, на отдых, согласно ежегодной привычке, но и оттуда будет следить за исполнением своего приказа. Папа советовал мне быть абсолютно спокойным, потому что он позаботится о самом лучшем для меня урегулировании этого дела. Ну а я должен возблагодарить его хорошей работой, чем я и пообещал заняться… Вот, дорогой друг, что меня успокоило.

Рагастен внимательно слушал рассказ художника. Рафаэль посмотрел на него, словно испрашивал взглядом одобрения.

– А вы что думаете об этом, синьор Макиавелли? – спросил шевалье.

– Я лично думаю, что папу Алескандра VI следует считать одним из самых совершенных образчиков свирепого эгоизма. Я нисколько не верю в его обещания, а его благосклонность заставила бы меня позаботиться о защите.

– Но, – проговорил Рагастен задумчиво, – разве вы не сказали, что сегодня он хотел отправиться в Тиволи?

– Он уже в пути, – сказал Рафаэль. – Мы обогнали его эскорт по дороге. Вскоре он проедет мимо этой гостиницы… О, слышите?

Издалека донесся топот копыт многочисленного конного отряда. Судя по звуку, отряд быстро приближался. Рагастен подошел к окну.

В пятистах шагах от гостиницы он заметил просторные конные носилки, влекомые двенадцатью мулами. Окна носилок были задернуты занавесями с красным папским гербом. Носилки окружали всадники, среди которых виднелись кардиналы в своих красных шапках. Этой группе предшествовал усиленный отряд дворянской гвардии. Такой же отряд следовал за носилками.

Справа от носилок скакал Чезаре Борджиа, задумчивый и мрачный, выделяющийся своим темным бархатным костюмом в толпе ярко разодетых придворных.

Макиавелли и Санцио тоже подошли к окну. Носилки приближались. Первые ряды эскорта уже миновали гостиницу.

– Если бы Чезаре только знал, что вы здесь! – тихо сказал Рафаэль, сжимая руку Рагастена.

А тот не терял из виду носилок. Легкий ветерок откинул занавесь и открыл полулежащего папу, занятого чтением книги. Это видение появилось всего на мгновение, потому что занавеска снова упала.

– Видели? – спросил Рагастен.

– Папа!..

– Прекрасно! Хотите знать, чего стоит дружба Александра Борджиа?.. Хотите знать ценность его обещаний?.. Хотите знать, где этот старик сегодня утром пообещал вам отыскать вашу любимую?

– Говорите! – прошептал побледневший Рафаэль, тревожно взглянув на Рагастена.

– Я знаю, кто похитил вашу Розиту!

Рафаэль издал сдавленный крик и еще больше побледнел.

– Говорите! – повторил он с дрожью в голосе.

– Крепитесь… Будьте мужественным! Потому что враг, с которым вам придется сразиться, наделен огромной властью. Его ничто не остановит в удовлетворении своей страсти. Похититель – тот же самый человек, который только что проехал мимо вас, тот же самый человек, который сегодня утром обещал вернуть вам ту, что вы оплакиваете.

– Папа!..

– Да, Рафаэль, папа!..

– Но это невозможно!.. Это же слишком отвратительно!

– И тем не менее это так. Взгляд этого старика приметил ослепительную юность Розиты. Словно людоед из сказок, он любит свежую плоть… Что же до уверенности в похитителе, то она слишком неопровержима. Я слышал об этом собственными ушами, видел собственными глазами.

Санцио упал, подавленный, на стул.

– О! – произнес он. – Теперь и я вспоминаю… Да… Вы правы!.. Когда я принес ему «Мадонну с креслом», он спросил меня, кто была модель… Он сказал мне, что хотел бы ее видеть!.. Теперь я все понял!.. Это же подлость!..

– Да, – сказал Макиавелли, – поступок, достойный Борджиа…

– Теперь, – продолжил Рагастен, – надо, чтобы вы поняли непосредственную угрозу. Папа направился в Тиволи, не так ли? И именно в Тиволи он приказал отвезти Розиту… Ола! Что вы делаете?.. Куда вы побежали?

– Негодяй! Я догоню его! Придет его последний час!

– Немножечко терпения – или, черт возьми, всё пропало! Еще до того, как вы скажете ему хотя бы слово, хотя бы шевельнете рукой, вы падете, как и многие другие… А ваша смерть не спасет Розиту, черт вас побери!

– И верно! – согласился Рафаэль, проведя рукой по лбу. – Но что же делать тогда? Что делать?

– Прежде всего не впадать в отчаяние. Борджиа силен. Опасность, грозящая вашей Розите, огромна. Но если мы противопоставим разум силе и решимость – угрозе, мы победим. А значит, сохраняйте хладнокровие. Положение не из веселых, знаю, но вы представьте себе, что еще несколько часов назад я был прикован к стене, за железной дверью, в пятидесяти футах под землей, осужденный на гибель под топором палача, а теперь вот я свободен, жизнерадостен и готов предпринять всё, чтобы помочь вам. Видите: нет такого наихудшего положения, из которого не было бы успешного выхода!

Рагастен говорил с таким воодушевлением, в глазах его светилась такая вера, что Макиавелли, несмотря на всю свою внешнюю холодность, горячо пожал ему руку.

– Сколько в вас силы! – воскликнул он.

Рафаэль, в свою очередь, также почувствовал облегчение.

– Дорогой мой, – сказал он, – я уже обязан вам жизнью. А теперь вы еще раз спасаете меня от отчаяния.

– Ладно! Вижу, вы немного ожили. А теперь давайте подумаем над планом наших действий.

– Говорите! Что надо делать?

– Сначала пообедаем! На голодный желудок чаще всего приходят только плохие и непрактичные мысли. Старая легенда утверждает, что на дне колодца не найдешь правды. Но, вопреки ей, нередко там можно обнаружить старую бутылку доброго вина. Ола, мастер Спадакаппа!..

Появился конюший. Рагастен составил обеденное меню. Он назвал этот обед боевой трапезой. Вскоре друзья сидели за столом. Санцио ободрило хорошее настроение шевалье, Макиавелли был задумчив, а Рагастен нервничал, пряча беспокойство под чрезмерным энтузиазмом.

Шевалье рассказал, как, прибыв в зал папских аудиенций в самый день своего ареста, он услышал, как Гарконио отчитывался перед Лукрецией в похищении Розиты.

– Знаю я этого монаха, – сказал Макиавелли. – Я у него в милости. Через него я получаю иногда драгоценные подробности, за которые очень благодарен ему. Этот пройдоха претендует на участие в большой политике.

– Хорошо!.. Это может нам пригодиться.

Уже наступила ночь, когда закончился этот то ли обед, то ли ужин. Сотрапезники последовательно рассмотрели и отвергли кучу проектов. В конце концов они решили все втроем отправиться в Тиволи и там действовать сообразно обстоятельствам.

На следующее утро, едва рассвело, Рагастен, Макиавелли и Санцио отправились в путь в сопровождении Спадакаппы. Рагастен обдумывал план атаки, Рафаэль предавался унылым мыслям, Макиавелли пытался вспомнить план папской виллы, которую он имел случай посетить.

Вскоре поднялось солнце и осветило горизонт. Рагастен встряхнулся, как птица после бури.

– Черт побери! – сказал он. – Мы словно провожаем в последний путь мертвеца. А между тем мы едем бороться за жизнь, за юность, за любовь!.. Как подумаю, ведь это прекрасное солнце могло освещать мою казнь! Ведь именно сегодня мне должны были отрубить кисти рук и голову… А знаете, о чем я думаю?

– Скажите! – попросил Макиавелли.

– Я думаю о бедном римском палаче. Честное слово, я его жалею. Этот парень не должен питать ко мне нежные чувства. Еще бы! У него украли законный доход: кисти рук и голову… Главный приглашенный прислал в последний момент свои извинения. Какая бестактность! Это может отбить охоту к ремеслу головосека…

Макиавелли и Рафаэль не могли не улыбнуться

– Нам остается, – продолжал Рагастен, – отбить у Родриго Борджиа охоту к ремеслу похитителя. Чума тебя возьми, синьор папа, эта милашка не для тебя… Но к делу! Мы на верном пути?

– Мы никуда не свернем, – сказал Макиавелли.

– Спасибо, друг, – отозвался Санцио. – Ваша рука крепка, ваш разум бодрствует. Вы оба оказываете услугу бедному влюбленному, которого не знаете… Как я смогу отблагодарить вас?

– Вы нарисуете на доске мой профиль. Я дам вам немножко счастья, а вы мне подарите бессмертие!.. Я еще и останусь должен вам.

Столь деликатная похвала – это формальное подтверждение того, что Рагастен хочет вернуть художнику счастливую долю, произвели невыразимое впечатление на Рафаэля.

– Шевалье, – воскликнул он, наша дружба на всю жизнь!

– Надеюсь на это! – ответил Рагастен.

Прошло два часа, как они покинули Флорентийскую дорогу и, по указанию Макиавелли, направились к гряде гор, похожих на гигантских апокалиптических лошадей.

– Тиволи! – внезапно сказал Макиавелли.

Рукой он указал на скопление белых домиков, выглядывающих из обильной зелени садов, которые нависали над пропастями, в самой глубине которых с грохотом катились вспененные речки. Они остановились. Рафаэль возбужденно разглядывал это селение, куда привези его молодую жену, словно в гнездо стервятника, прилепившееся на обрывистых скалах.

– Смотри, – показал ему Макиавелли, – видишь там, слева от нас глубокое обрывистое ущелье?.. Видишь?.. Воды Анио таятся в этой пропасти, и грохот реки долетает до нас…

– Вижу…

– А видишь на краю пропасти коринфские колонны, оплетенные плющом?.. Это все, что осталось от храма Сивиллы…

– Вижу… Ну и что?.. Говори!

– Так вот, там, направо от храма, примерно в тысяче шагов от обрыва, видны постройки, затененные кипарисами и смоковницами, окруженные шикарным садом с высокими стенами…Это и есть вилла папы Александра!..

– Розита! – глухо повторил Рафаэль, протягивая руки к элегантной вилле, скрывавшей за своей привлекательностью и прекрасными цветами драму.

Охваченные жалостью, Рагастен и Макиавелли увели несчастного молодого человека. Час спустя все трое въехали в маленький городок Тиволи и остановились в уединенной гостинице.