Блестящий эскорт молодых дворян, сопровождавших Чезаре Борджию, уже около двух часов двигался по Флорентийской дороге. Папский отпрыск лихорадочно оглядывал окрестности. Время от времени с его губ срывались ругательства.

– Наконец-то! – вдруг вскрикнул он.

И остановился перед всадником, подскакавшим к нему.

– Дон Гарконио!.. Какие новости? – порывисто спросил Чезаре.

– И хорошие, и плохие.

– Что он хочет сказать? О, Мадонна! Объясни!

– Терпение, монсиньор! Мой друг Макиавелли убеждал меня еще вчера, – что терпение необходимо считать самой ценной добродетелью принца.

– Шут! Смотри, как бы мой хлыст…

– Ну, хорошо… я видел девушку.

Борджиа побледнел.

– Ты ее видел!.. – с дрожью вымолвил он наконец.

– Я говорил с ней…

– Гарконио!.. Я добьюсь, чтобы отец отдал тебе право на доходы бенедектинского монастыря Святой Марии.

– Монсиньор, вы очень щедры.

– Но ведь не я же буду платить! – пробурчал Чезаре в усы… – Ну, заканчивай!.. Итак… ты с ней говорил?.. И что же она сказала?..

– Вот теперь новости становятся плохими…

– Она отказала!..

– Она ускользнула… Но давайте я расскажу с самого начала.

– Ты узнал ее настоящее имя?

– Не успел, потому что пока ее не удалось приручить.

– Но ты ее преследовал? Узнал, где она прячется?.. Говори – или ты убьешь меня.

– Монсиньор, я преследовал девушку в соответствии с вашими инструкциями, но вы убедитесь, что мне не удалось раскрыть ее гнездышко совсем не по своей вине…

– О, ужас!.. Она меня избегает…

– Я встретил ее возле оливковой рощицы, и это было просто чудо. С того момента я шел за ней… говорил ей, что было условлено… Она хотела убежать, но я погнался за ней, словно за ланью, и уже готов был выведать правду…

– Она ускользнула от тебя, жалкий монашек..

– Мы, – невозмутимо продолжал дон Гарконио, – повстречали молодого бандита; тот искал ссоры со мной и направил мне в грудь острие своей шпаги … Вот тут-то прекрасная белая пташка и улетела.

– Проклятие!.. А… это ничтожество… этот человек… где он? Куда он делся? Ты потерял его след, трус?

– Да нет же! Я следил за ним издали… Сейчас негодяй завтракает в корчме «Де ла Фурш», в двадцати минутах отсюда.

– В путь! – крикнул сын папы, вонзая золотые шпоры в бока своего жеребца, и вырвался вперед.

– Неплохо я посчитаюсь с французом! – прошептал монах.

Мчавшиеся бешеным галопом всадники скоро оказались перед указанной монахом корчмой.

Это был дрянной постоялый двор, скорее – одноэтажный кабак, в котором страждущий путешественник мог освежиться разве что скверным вином да теплой водой. Со стороны дороги вдоль этой лачуги тянулся сад, не огражденный ни рвом, ни палисадником. В саду виднелось нечто, претендующее на беседку. В этой беседке в самом деле завтракал шевалье де Рагастен.

– Вот он! – указал монах.

Чезаре мрачно посмотрел на молодого человека, который приветствовал прибытие столь большой группы всадников, а потом опять сел и спокойно принялся за завтрак.

Рагастен узнал монаха и сразу же пристегнул кожаный пояс, на котором висела шпага. Потом его острый глаз различил в группе всадников еще одного человека. Это был Чезаре Борджиа!..

– Черт возьми! – процедил сквозь зубы шевалье. – Какая восхитительная встреча! Или я сильно ошибаюсь, или моя добрая звезда порадовала меня счастливым сюрпризом…

Тем временем Борджиа повернулся к окружавшим его всадникам и обратился к одному из них с усмешкой:

– Асторре, как тебе нравится этот именитый синьор, завтракающий в эдаком дворце? Скажи откровенно…

Шевалье не пропустил ни звука из этой фразы, уловив в ней насмешку.

– О! – подумал он. – Кажется, сюрприз будет не из приятных, и моя добрая звезда здесь ни при чем.

Дворянин, которого назвал Борджиа, выступил на несколько шагов. Ему было тридцать лет, он отличался атлетическим сложением, бычьей шеей и налитыми кровью глазами… В Риме у него была репутация бесстрашного дуэлянта. Он пятнадцать раз дрался на дуэлях (по крайней мере, о стольких поединках было известно), и все они закончились смертями его противников.

Колосс несколько мгновений разглядывал шевалье и вдруг разразился громким хохотом.

– Думаю, – сказал он, – этому великолепному незнакомцу надо дать адрес сапожника, который тачает обувь моим слугам…

При этих словах уже вся свита Чезаре расхохоталась от души. Один Борджиа оставался серьезным. При этом он подал Асторре незаметный знак. Воображение Асторре уже истощалось, и он удовлетворился повтором своей шутки:

– А еще я дам ему адрес портного, чтобы он смог перешить свой камзол… Я об этом подумаю, – добавил он.

Потом подошел поближе.

– Эй, синьор!.. Хочу оказать вам услугу… потому что вы мне понравились…

Тогда шевалье де Рагастен поднялся и, в свою очередь, приблизился:

– Какую же услугу, синьор? Может вы, случаем, хотите одолжить мне немножко ума, которым полны ваши речи?

– Нет, – ответил ничего не понимающий Асторре. – Но если вы захотите проехать со мной, мой слуга отложит свой последний костюм… Я прикажу ему сделать вам подарок, потому что мне кажется, что ваша одежда в плохом состоянии.

– Вы, вне всякого сомнения, намекаете на многочисленные следы штопки, украшающие мой камзол?..

– Вы отгадали с первого захода!

– Ладно, я вам отвечу… Эти заштопанные места – новая мода, которую я хочу распространить в Италии. Еще мне очень не нравится ваш камзол, потому что на нем нет ни одной заштопанной дырки. И я намерен сделать в нем столько же прорех, сколько вы насчитаете в моем.

– И чем же это, простите?

– А вот этим! – ответил шевалье.

При этих словах де Рагастен выхватил шпагу. Асторре обнажил свою.

– Синьор! – сказал он. – Представлюсь: я – барон Асторре, гвардеец, известный своими похождениями в Риме.

– А я, синьор, родом из Бастилии, у подножия которой я родился, и из Лувра, где меня назвали рыцарем Рапиры, потому что мой клинок и я – одно целое. Удовлетворит вас это имя?..

– Француз! – удивленно пробормотал Чезаре Борджиа.

– Удовлетворит, – ответил Асторре. – Я нанесу двойной удар: сломаю вам клинок и проткну вас одновременно.

Противники заняли исходную позицию, сверкнула сталь.

– Синьор барон Асторре, вы, отличающийся таким хорошим зрением, посчитали ли вы, сколько заштопок на моем камзоле?

– Синьор Рапира, я вижу три, – ответил Асторре, не переставая фехтовать.

– Вы ошиблись… Их шесть… Значит, вы получили право на шесть уколов… и вот – первый!

Асторре, вскрикнув, отскочил назад; он был ранен в грудь, и капля крови окрасила в пурпур серый шелк его камзола. Наблюдавшие за этой сценой удивленно переглянулись.

– Берегись, Асторре! – предостерег Борджиа.

– К черту! Я приколю его к земле…

И колосс ринулся вперед, высоко подняв шпагу.

– Два! – ответил Рагастен и засмеялся.

Так шевалье нанес еще три укола: один за другим. И каждый раз капля крови окрашивала шелк. Геркулес раскраснелся, прыгал, крутился вокруг соперника. Рагастен не двигался с места.

– Синьор, – сказал он, – вы получили уже пять уколов… Берегитесь шестого.

Асторре, сжав зубы, попытался нанести хитрый удар, который он приберегал только для схваток с противниками, считавшими себя непобедимыми. Но в тот самый момент, когда Асторре готовился рубануть сверху, он дико закричал от боли и бешенства, шпага выпала из его руки. Рагастен только что проколол ему правое плечо.

– Шесть! – спокойно сказал шевалье.

Потом он обернулся к зрителям:

– Может быть, кто-нибудь из господ пожелает присоединиться к новой моде?

Двое-трое свитских всадников спрыгнули на землю:

– Насмерть!

– Ола! Тишина и … спокойствие!

Это сказал Борджиа. У этого бандита есть только один культ: сила и ловкость. Он восхищался гибкостью шевалье, его хладнокровием и отвагой. Чезаре подумал, что, возможно, этот бандит будет хорошим рекрутом.

– Синьор, – спросил он, приближаясь, в то время как его спутники столпились вокруг Асторре, – как ваше имя?

– Монсиньор, я – шевалье де Рагастен…

Борджиа вздрогнул.

– Почему вы обратились ко мне «монсиньор»?

– Потому что я вас знаю… А даже если бы и не знал, то кто бы не догадался по вашей осанке, по всему вашему виду, что перед ним стоит знаменитый воин, которого Франция почитает как великого дипломата под именем герцога Валентинуа, а Италия приветствует как современного Цезаря под именем Борджиа?

– Клянусь Небом! – воскликнул Чезаре Борджиа. – Эти французы еще искуснее в речах, чем во владении шпагой… Молодой человек, вы мне нравитесь… Ответьте мне честно… Зачем вы приехали в Италию?

– В надежде поступить на службу к вам, монсиньор. Не имея денег, но будучи богат надеждами, я полагал, что самый знаменитый военачальник нашего времени сможет, вероятно, оценить мою шпагу…

– Конечно! Вы не обманетесь в своих надеждах… Но как это вы научились так хорошо говорить по-итальянски?

– Я долго жил в Милане, Пизе, Флоренции, откуда я сейчас и еду… А потом… я читал и перечитывал Данте Алигьери… Я учился по «Божественной комедии».

В этот момент к Чезаре приблизился дон Гарконио:

– Монсиньор, – сказал он, – вы еще не знаете, что этот человек осмелился поднять руку на слугу Церкви… Вспомните, что без его вмешательства Примавера была бы в вашей власти.

Рагастен не расслышал этих слов, но смысл их уловил. По выражению мрачной угрозы, появившемуся на лице Чезаре, он понял, что судьба его, возможно, изменилась, и притом в худшую сторону.

– Монсиньор, – сказал он, – вы меня не спросили, где и когда я вас узнал… Если пожелаете, я расскажу вам.

Шевалье быстро снял перчатку со своей правой руки. На мизинце блеснул бриллиант, вставленный в золотое кольцо.

– Вы узнаете этот бриллиант, монсиньор?

Борджиа покачал головой.

– Это мой талисман, – продолжал шевалье, – и мне его надо беречь. Я не продал бы его даже в том случае, если бы вы предложили мне богатое владение… Вот история этого бриллианта. Дело было четыре года назад. В один прекрасный вечер я приехал в Шинон…

– Шинон! – вырвалось у Борджиа.

– Да, монсиньор, и это был вечер того самого дня, когда туда приехали вы. Об этом въезде до сих пор говорят во Франции. Никогда еще не видели и наверняка больше не увидят столь величественного въезда. Мулы вашего эскорта были подкованы серебряными подковами… Что же до лошадей, то их подковы были прибиты золотыми гвоздями, и эти гвозди едва держались, так что мулы и лошади рассыпали золото и серебро на вашем пути, а население бросилось подбирать эти крохи с вашего пиршественного стола… Около полуночи вы поступили крайне неосторожно. Вы вышли из дворца… в одиночку! Вы прошли за городские ворота и направились к одному уединенному домику, на вид очень богатому. Как вдруг…

– Как вдруг на меня набросились трое или четверо злодеев, которые, вне всякого сомнения, намеревались похитить мои драгоценности.

– Все верно, монсиньор… А вы помните, что было дальше?

– О, Небо! Как же я могу это забыть? Я бы погиб, но тут появился какой-то незнакомец, так ловко орудовавший шпагой, что негодяи обратились в бегство…

– Тогда-то, монсиньор, вы и дали мне этот прекрасный бриллиант…

– Так это были вы?

– … сказав, что камень поможет узнать меня повсюду, где вы окажетесь, если мне понадобятся помощь и покровительство.

– Молодой человек! Дайте свою руку… Обещаю помогать вам и оказывать покровительство. С этого часа вы поступаете ко мне на службу, и горе тому, кто осмелится пожелать вам зла!

Он обвел взглядом собравшихся. Весь эскорт, включая Асторре, руку которого забинтовали, включая дона Гарконио, склонился перед молодым французом, столь неожиданно завоевавшим расположение Чезаре Борджиа. А тот скомандовал:

– В путь, господа. Мы возвращаемся в Рим. Что касается вас, молодой человек, жду вас сегодня в полночь…

И добавил со странной усмешкой:

– Полночь – это мое время!

– Где я найду вас, монсиньор?

– Во дворце моей сестры Лукреции… В Веселом дворце! Каждый в Риме вам его покажет.

– В Веселом дворце!.. В полночь!.. Приду!..

И шевалье де Рагастен поклонился.

Когда он распрямился, всадники уже удалились, оставив за собой только облачко пыли. Но как быстро ни удалялась эта группа, шевалье различил в ней два взгляда, исполненных смертельной ненависти, которые бросили украдкой барон Асторре и монах Гарконио.

Рагастен пожал плечами. Он спокойно докончил свой скромный завтрак, расплатился и снова уселся в седло.