Рагастен и оба его друга остановились у въезда в Тиволи, в уединенном уголке, в бедного вида гостинице «Цветочная корзинка». Ее скромность и удаленность привлекли внимание Рагастена. После того как Спадакаппа отвел лошадей в конюшню, а трое друзей слегка подзакусили, Рагастен в одиночестве отправился на прогулку. Он вернулся через час с пакетом одежды под мышкой. Сразу же после этого он исчез в своем номере.

За это время Макиавелли пытался набросать на листе бумаги план папской виллы. Он был на ней в прошлом году и удержал в памяти расположение основных помещений.

Когда Рагастен снова появился, его нельзя было узнать. Он принял облик немецкого студента, которых в то время много появилось в Италии. Они приезжали знакомиться с достижениями античной науки.

– Сам Чезаре меня бы не узнал, – сказал он. – Теперь я могу попытаться проникнуть на территорию врага.

– Мы пойдем с вами, – поспешно отозвался Рафаэль.

– Нет, друг мой… Сегодня надо ограничиться разведкой. А вот когда настанет время сражения, вы должны встать в строй, черт возьми!

– Но разве я не смогу помочь вам уже сегодня? – настаивал кипевший от нетерпения молодой художник.

– Давайте дадим свободу действий шевалье, – вступил в разговор Макиавелли.

– В добрый час! А в ожидании вы должны подготовиться к очень трудному делу.

– Составить план похищения Розиты?

– Нет, – сказал Рагастен. – Похищать придется другого.

– Другого!.. Кого же?

– Папу!

И он вышел, оставив изумленных друзей.

– А ведь он прав, – сказал через некоторое время Макиавелли. – Идея восхитительна. В самом деле: сдохнет змея, исчезнет и яд. Кто угрожает Розите? Старый Борджиа. Вот в него нам прежде всего и надо целиться. Ясно, что как только он окажется в наших пуках, Розита будет спасена. Ну, Рафаэль, разве не бесценен для нас шевалье?

Рагастен же в этом деле был еще великолепнее, чем предполагал Макиавелли. Его сердце было переполнено любовью, а сознание пребывало в постоянной тревоге. Он тоже любил. Только не говорил про это ни слова. Свои беспокойства и сердечные треволнения он скрывал от посторонних. И только наедине с собой он пытался согласовать свои дела с интересами друга.

«Тиволи, – говорил он себе, – находится по дороге к Монтефорте. Войска Чезаре должны обязательно пройти здесь. Когда я увижу, как везут пушки, латы, фашины, пойму что делать… А пока…»

А пока Рагастен быстрым шагом шел к вилле папы, вокруг которой он блуждал весь остаток дня. Вернувшись вечером в «Цветочную корзинку», он сказал друзьям:

– Первая рекогносцировка проведена. Теперь мы знаем силу врага: на вилле и ее пристройках разместились пятьдесят вооруженных гвардейцев, свыше тридцати лакеев разного рода, а еще штук двадцать секретарей, клириков, синьоров и епископов… Спору нет, мы имеем дело с сильным противником. Но тем славнее будет наша победа, черт возьми!

На следующий день, ранним утром, Рагастен снова отправился к вилле. Накануне он разговорился с одним из слуг. На этот раз он ожидал большего. Пристроившись за скалами, среди высоких папоротников, он наблюдал за виллой и окрестностями. Его укрытие находилось высоко над дорогой, а потому он мог свободно глядеть и за ограду сада.

Уже с час Рагастен занимал этот пост, внимательно изучая входящих и выходящих, как вдруг увидел на этой стороне ограды устало бредущего старика, вытиравшего рукой пот со лба. Он вышел на дорогу через маленькую калитку в ограде сада.

«Возможно, это то, что мне надо», – подумал Рагастен.

Он тотчас оставил свой наблюдательный пункт и направился навстречу старику, одетому в причудливую смесь из городской и сельской одежды. Поравнявшись с ним, Рагастен вежливо, и с улыбкой приветствовал старика, так что тот, удивленный, остановился.

– Гутен морген, – сказал Рагастен. Это, кстати, были единственные известные ему немецкие слова.

– Не понимаю, синьор, – ответил встречный по-итальянски.

– В таком случае и я буду говорить по-итальянски, – улыбнулся Рагастен, переходя на язык Данте. – Но вы извините меня за плохое знание вашего наречия.

– Вы иностранец?

– Немец, с вашего позволения! Немец, прибывший в Рим по делам и в том числе мечтающий увидеть, хотя бы издали, великого Святейшего отца, каковым является Александр Борджиа, да благословит его Бог!

Рагастен снял шапку. Старик сделал то же самое.

– Аминь! – сказал он, а потом тут же добавил: – Но, молодой человек, вы очень рискуете не выполнить свое желание, потому что Его Святейшества нет в Риме…

– Ах, какая жалость!.. А я прибыл сюда издалека, да еще пешком…

– Святой отец находится здесь, на этой вилле, но он из нее никуда не выходит.

– Откуда вы знаете? Может быть, вы имеете счастье и честь принадлежать к его семейству?

Старик гордо выпрямился:

– Я занимаю должность главного садовника его собственной виллы в Тиволи! И почти каждый день вижу, как он прогуливается по саду.

– Садовник! – воскликнул Рагастен. – Дайте руку, синьор! Ведь это как раз то ремесло, какое я изучаю. Ах, садоводство!.. Это высокое искусство, секреты которого с каждым годом утрачиваются.

– Как, молодой человек, – старик был польщен, услышав такую похвалу своего ремесла, – вы тоже занимаетесь искусством возделывания цветов и трав?

– У меня в жизни не было иного стремления. Должен вам признаться, что кроме желания видеть великого святого отца (здесь Рагастен снова снял шапку, старик последовал его примеру и снова сказал на всякий случай «Аминь»), в Италию меня побудило поехать еще и желание изучить великолепные сады, слава о которых дошла до Германии, в том числе и сады Тиволи.

– Как? О садах Тиволи знают в Германии?

– Синьор! О них знают во всем мире!

Садовник поднял глаза к небу: он познал опьянение славой! Он был убежден, что сады, слава о которых гремит по всему миру, могут быть только садами папской виллы – то есть его садами! И он счастливо улыбнулся.

– Значит, молодой человек, вы хотите быть садовником?

– Такова моя цель, и смею полагать, что добился кое-какого прогресса в этом искусстве, коим я занимаюсь уже много лет…

– Вы знакомы с прививками?

– О! Селекция давно перестала быть для меня тайной. Я превращал груши в яблони, мне почти удалось вырастить из апельсинных деревьев лимонные.

– Вот это да! А цветы, молодой человек?

– Я на них специализируюсь. Мне известны две тысячи сортов роз, триста семейств герани, сообщества резеды, мелиссы, гвоздик, я могу перечислить вам разновидности лилий и виды маков…

Папский садовник слушал, раскрыв рот…

«Да этот молодой человек, – подумал он, – настоящий кладезь познаний».

– А фрукты, синьор, фрукты? – вслух поинтересовался он.

– О!.. Фрукты… фрукты!

– Или вы пренебрегли столь важным полем деятельности?

– Я?.. Да что вы!.. Фрукты!.. Это же венец нашего искусства… Слушайте…

Рагастен схватил старика за руку.

– Говорите! – сказал он взволнованно.

– Ладно уж!.. Я нашел… Да должен ли я говорить?.. Вы будете хранить секрет?

– Клянусь вам Мадонной, святым Бонифацием, святой Петрониллой!..

– Ну тогда… Я нашел разновидность персика, которой больше нигде нет!

– Возможно ли такое? – удивился старый садовник.

Рагастен утвердительно кивнул головой. Простак уселся на камень в тени каких-то кустов. Дела принимали серьезный оборот, и ему надо было собраться. Рагастен присел возле него.

– Мастер, – вдруг спросил он, – а не можете ли вы показать мне сады святого отца, те сады, на которые я пришел посмотреть издали?

Садовник даже вздрогнул от удовольствия и ужаса.

От удовольствия – потому что впервые за свою долгую жизнь он встретил человека, который понимает его душу садовника, кто называет его мастером! От страха – потому что неожиданный вопрос подвергал его опасности поддаться демону искушения. Он пристально посмотрел на остававшегося невозмутимым шевалье.

– Молодой человек, – спросил он. – Как прикажете вас называть?

– Петрус Майнингбаукиршер.

– Аминь! – перепугался садовник. – А меня зовут Бонифаччо Юонифаци… Итак, синьор Петрус, перед вами стоит отчаявшийся человек.

– В самом деле, когда я имел честь встретить вас, то приметил вашу печаль… Могу ли узнать ее причину?

– От такого собрата, как вы, я не могу ничего скрывать… Очень странно, но мне вы внушаете доверие.

– Взаимное, достойный мастер… Ну так говорите…

Бонифаци еще раз насладился прозванием «мастера», которое ему пожаловали. Потом, растроганный, продолжал:

– Ну вот, синьор Петрус… Никогда мне не повторить вашего фамильного имени… Знайте же, что персики – любимое лакомство нашего святого отца… Между нами, мне кажется, он только затем и ездит в Тиволи, чтобы поесть персиков…

– Я восхищен тем, что вы мне сказали. Я тоже предпочитаю персики всем другим фруктам.

– И это ужасно, синьор!.. В этом году в саду уродились только червивые персики… И мне удалось спасти от напасти только одну куртину… Но смогу ли я уберечь ее до конца?.. О, знаете ли вы, что случится, если не будет персиков?

– Скажите, мастер!..

– Меня повесят!

– Вы меня пугаете!.. Повесят? За персики?

– Именно за них! В прошлом году, когда я объявил Его Святейшеству, что на одном из персиковых деревьев урожай погублен червями, он мне спокойно ответил: «Делай что хочешь, но в тот самый день, когда у меня на столе не будет персиков, я прикажу тебя повесить на самом пораженном персиковом дереве. Может быть, это излечит дерево».

– Вижу, Его Святейшеству не чужды шутки… Но я вас спасу, мастер! Не сомневайтесь! У меня есть секретное средство для спасения персиков…

– Ах, молодой человек! – вскрикнул старый садовник, хватая Рагастена за руки. – Это небо сжалилось надо мной и послало на помощь вас. Скажите мне ваш секрет и примите мою признательность.

– Невозможно! – Рагастен покачал головой. – Мне необходимо действовать самому.

– Но, – промямлил садовник, – для того чтобы вы работали, вам надо войти в сад?

– Это представляется необходимым.

– А тогда меня тоже повесят!

– Почему это?

– Слушайте. Только я один могу войти в собственный садик Его Святейшества. Да еще помощники, за которыми я обязан тщательно наблюдать… У Его Святейшества так много врагов… Понимаете?..

– Нет, не понимаю, – и Рагастен сделал такое наивное лицо, какое только смог.

– Добрый юноша! – вздохнул садовник. – Видно, что вы не верите в зло. Но есть скверные люди, которые способны отравить фрукты, идущие к столу святого отца.

– Ужасно!

– Да… И Его Святейшество вынужден прибегать к предосторожностям. Мне он полностью доверяет. Но он предупредил меня, что если когда-либо, по какой-либо причине, даже на одно мгновение, посторонний войдет в его сады, с меня сдерут кожу или, по крайней мере, повесят…

– Черт возьми!.. Повесят за червивые персики, повесят за допуск в сад того единственного, кто может спасти персики… Трудный выбор.

– Увы! Кому вы это говорите?

– Не будем больше об этом, почтенный мастер… Может быть, вам удастся и без меня сохранить свою последнюю куртину…

– М-м-м… Сомневаюсь.

– Правда, ведь только вы будете знать о том, что я вошел. Мне удастся хорошо спрятаться, святой отец даже не узнает о присутствии чужака…

– Молодой человек! Вы меня искушаете!..

– Да! И еще одно. Я не только спасу вас от виселицы, сохранив ваши персики, но еще и прославлю навеки, сообщив секрет изобретенной мной прививки…

– Ах, синьор Петрус, молчите, молчите!..

– И еще одно. Вы могли стать обладателем бесценного секрета, но раз это невозможно, не будем больше говорить об этом!..

– Молодой человек! Я решился: вы войдете!

– Ради чего вам подвергаться опасности наказания? Хотя лично я не верю, что святой отец может повесить вас за такую малость.

– Но ведь никто не узнает!

– Верно! Я так хорошо спрячусь, что никто, кроме вас, меня не увидит!.. Только вот как быть с вашей совестью? Разве она не упрекнет вас в уклонении от своих обязанностей? Хватит, не будем больше об этом!

– Боже, как вы наивны! Не беспокойтесь о моей совести… Просто необходимо, чтобы вы вошли!

– Ну, раз вы так хотите…

– Слушайте. Я обитаю в маленьком садовом павильоне… Вечером, в восемь часов, мои помощники уходят; они живут в коммуне. Тогда я закрываю все выходы в сад, и никто больше не может туда войти, кроме, конечно, Его Святейшества, который порой любит отдыхать среди цветов от забот… Сегодня вечером, в десять часов, подходите к калитке, которую вы видите вон там, внизу… Я открою ее, и вы будете работать целую ночь… Днем вы будете прятаться у меня в павильоне.

– Согласен, но только потому, мастер, что хочу оказать вам услугу.

– За это я покажу вам сады в малейших подробностях и дам вам возможность увидеть святого отца, так что он и не заметит…

– О! Вы хотите исполнить все мои желания!

– Итак, до вечера!

На этом простак-садовник порывисто тряхнул руки Рагастена и стал спускатья к вилле понтифика, тогда как шевалье поднялся в Тиволи, удерживаясь изо всех сил, чтобы от радости не помчаться во весь дух.

– Теперь Борджиа наш! – сказал он, возвратившись в «Цветочную корзинку». Внимание, друзья! Сегодня вечером мы выходим на прогулку.