При виде Монтефорте Рагастен побледнел. Внезапно оказавшись в преддверии Монтефорте, близкой встречи с Примаверой, он только теперь понял, какое огромное место в его воображении заняла эта девушка. Рагастен испугался.

«Судьба моя решится сегодня! – подумал шевалье в один из тех моментов острого возбуждения, когда взрослый мужчина чувствует себя слабым, как ребенок. – Первый ее взгляд станет для меня или пробуждением надежды, в которую я не смею поверить, или наказанием, более страшным, чем то, которому меня подверг Борджиа».

Но постепенно его возбуждение улеглось, лицо приняло обычное выражение беспечной отваги, и когда граф Альма, повернувшись к нему, казалось, вопрошал его взглядом, Рагастен смог ответить вполне естественно:

– Ах, вот и ваша столица, синьор граф… Красивый город! Поздравляю вас.

– Что вы скажете про укрепления?

– Подобные стены могут в течение года выдержать осаду двадцатитысячной армии.

– Но есть в системе обороны одно слабое место…

– Видел… Ущелье, по которому мы проехали, позволяет незаметно подойти к городу и неожиданно атаковать…

– Да. И именно здесь Чезаре пойдет на приступ.

– Его отразят?

– С большим трудом! – вздохнул граф. – Поехали, шевалье!.. Пустим лошадей рысью – и скоро будем в Монтефорте.

– Где вас радостно встретят; отвечаю за это.

Граф Альма кивнул головой и с резкостью слабовольного человека, принимающего важное решение, пустил коня галопом. Рагастен последовал за ним, отметив мысленно самые трудные места в ущелье, над которыми справа и слева нависали огромные скальные глыбы.

Но сейчас он отчетливо услышал странные шумы, доносившиеся из города, колокольный перезвон, звуки труб и фанфар.

– Что бы это значило? – бледнея, спросил самого себя граф.

– Скоро увидим… Смелее, черт возьми! Явитесь, как вождь армии, возвращающейся из похода, а не как кающийся беглец!

Мягкий по природе своей, граф воспринял эти жесткие и даже грубые и слова, как удар плеткой.

– Тысяча чертей! – выругался он. – А ведь вы правы!

Через какую-то минуту граф остановился перед городскими воротами. Стража у подъемного моста с удивлением глядела на него. Офицер даже казался ошеломленным. Рагастен направился прямо к этому командиру.

– Вы что, синьор, – спросил он, – голову потеряли? Ваш властелин, его светлость граф Альма, возвращается из опасной разведывательной поездки, которая чуть не стоила ему жизни. И чего же вы ждете? Почему медлите оказать ему надлежащие почести?

Слова эти, объяснявшие отсутствие графа и упрекавшие офицера за его промедление, оказали то самое воздействие, на которое рассчитывал Рагастен. Офицер, убежденный, как и все горожане, что граф Альма бежал в Рим, поначалу не понимал, почему он неожиданно вернулся.

– Ваша светлость! – пробормотал он. – Простите!.. Какой сюрприз!.. Радость какая!.. Мы так беспокоились.

И он приказал своим двадцати солдатам построиться в порядок торжественной встречи.

– Скажите им что-нибудь! – прошептал Рагастен графу.

– Синьор, – обратился граф к офицеру, – я извиняю вас в связи с хорошими вестями, которые я привез. Солдаты! Мне удалось узнать о силах врага. Я не хотел доверять эту заботу никому. Доверие и отвага! Мы сильнее всех. Мы победим!

– Да здравствует граф! – в один голос закричали солдаты.

С приветственной речью было покончено. Легкость, с которой ее восприняли солдаты, окрылила графа надеждой. Он-то боялся непреодолимых препятствий. И граф подал знак Рагастену.

– Синьор! – приказал тот. – Извольте дать эскорт для сопровождения его светлости во дворец!

Офицер с удивлением посмотрел на этого по-хозяйски распоряжавшегося иностранца. Граф уловил его взгляд и добавил:

– Извольте повиноваться моему полковнику, синьор!

Офицер отсалютовал и приказал своим людям перестроиться.

– Дружище, – сказал Рагастен, наклонившись к офицеру, – не спотыкайтесь до самого дворца и выполняйте мои распоряжения… Я не останусь в долгу.

Офицер интуитивно понял, что произошло нечто чрезвычайное, и он, слепо повинуясь, сможет быстро продвинуться по службе. Он немедленно сообразил, на чью сторону стать, и закричал:

– Да здравствует его светлость! Виват графу Альме!

Маленький отряд приближался ко дворцу. По дороге к нему присоединялись солдаты и простолюдины в праздничных одеждах. Они почти бессознательно кричали: «Да здравствует граф!» Точно так же, всего часом ранее, они вопили: «Смерть графу!»

Слух о возвращении графа Альмы молниеносно распространился по городу. Из уст в уста передавали слова, которые он сказал. Граф ездил на разведку вражеских сил. Граф рисковал жизнью. Со скоростью, обычной для всякой толпы, город охватило ликование. На всех улицах графа прославляли, хотя еще утром нынешнего дня хотели повесить.

– Ну, что я вам говорил? – обратился к графу сияющий Рагастен.

– Вы были правы, шевалье… Но к чему эти далекие фанфары и праздничные одеяния?

В этот момент толпа, облепившая графа Альму, излилась на главную площадь. В то же время из другой улицы, на площади, появился другой кортеж, еще более сверкающий, еще более шумный. И тогда как в первом кричали: «Слава графу Альме!», от второго поднималась к небесам волна оваций, слышались крики:

– Да здравствует наш вождь князь Манфреди! Слава княгине Манфреди!

Рагастен привстал в стременах. В пятидесяти шагах от него, за толпой, поверх отчаянно летающих в воздухе шарфов и шапок, показалась в пышной карете женщина в белом одеянии. Это была Примавера… Он отчетливо различил девушку. Рядом с нею красовался князь Манфреди – счастливый, улыбающийся, приветствующий толпу. Рагастен всё понял… Княгиня Манфреди, которую приветствовала виватами толпа, была дочерью графа Альмы!..

Глаза Рагастена словно затянуло облачной пеленой; ему пришлось сделать усилие, чтобы не упасть… Всё вокруг закружилось и рухнуло. Всё сделанное им оказалось бесполезным.

Между тем неизбежное приближалось. Два кортежа встретились у подножия парадной лестницы дворца. Князь Манфреди увидел изумление на лицах окружавших его синьоров. И в то самое мгновение, когда граф Альма спешился перед своим дворцом, князь тоже выбрался из кареты и крикнул:

– Это событие слишком серьезно, чтобы обсуждать его в гуще толпы. Пусть немедленно соберется совет!

Потом он подошел к графу Альме.

– Граф! – сказал он хладнокровно. – Я созвал совет.

– Я следую вашему примеру, князь! – высокомерно ответил граф, что вызвало оживление в его окружении.

Совет собрался в зале совещаний. За стенами замка его решения молчаливо ждали горожане.

А в зале совещаний, за обширным столом заняли свои места: сначала князь Манфреди, еще одетый в парадный костюм, потом граф Альма, весь покрытый дорожной пылью бледный и нервно покусывающий усы, Вадентино Риккардо, командующий конницей союзников, и Тривульче ди Пьомбино. Были приглашены также Джованни Малатеста, Джулио Орсини и Родериго л’Имола.

Когда граф Альма входил в зал совещаний, Рагастен, не отходивший от него до этой минуты, хотел удалиться. Но граф остановил его:

– Вы разве не слышали, что я назначил вас своим полковником?

– Так точно, синьор граф, – равнодушно ответил Рагастен.

– Так вот, синьор, полковники имеют право присутствовать на совете. Следуйте за мной, прошу вас.

Рагастен вошел… и застыл на пороге, ослепленный, колеблющийся… Он увидел приближающуюся к отцу Примаверу. Она была очень бледна.

– Отец мой, – произнесла она, и голос ее дрожал от избытка чувств, – вы видите, как я рада вашему возвращению, и это всё, что я могу вам сказать…

– Беатриче, – с некоторым оттенком шутливости заговорил князь, стараясь замаскировать таким образом свое беспокойство, – я узнал о твоем замужестве из криков толпы. Признаюсь, дитя мое, что это – чрезвычайное событие для отца!

– Отец, когда вы всё узнаете…

– Конечно, брак этот крайне почетен для нашего дома, – поспешил вернуть себе слово граф. – И хотя он заключен без моего согласия, думаю, что согласие самого дорогого для меня сердца имелось…Князь, вашу руку!

Маневр графа был столь же смел, как и ловок. Князь Манфреди, увидев, как принят главный, как ему казалось, предмет дискуссии, почувствовал, как тает его холодность.

Тем временем Примавера долго всматривалась в Рагастена. Она остановилась перед ним и, возможно, ждала, что он заговорит с ней… Ее взгляд, казалось, говорил:

«Я знала, что вы вернетесь! Я знала, что наши судьбы снова пересекутся…»

Но Рагастен глубоко поклонился и не уловил взгляда Примаверы. Он не услышал и легкого вздоха, вырвавшегося у княгини. Ледяное спокойствие охватило его, и он молча прошел мимо, словно никогда в жизни не видел дочери графа Альмы.

А вот Джованни Малатеста, который готовился подать руку молодой княгине и сопровождать ее до кресла, заметил долгий взгляд Примаверы на склоненного Рагастена!

– Синьоры! – сказал граф. – Я жду ваших объяснений о том, что произошло в моей столице… Разумеется, я почитаю за честь брак моей дочери с князем Манфреди, но тем не менее надеюсь, что вы мне расскажите, князь, и вы тоже, Беатриче, каким образом это серьезное событие свершилось за короткое время моего отсутствия…

Князь прибег к обычной для слабаков тактике. Имея кое-какие основания для упреков, он начал с предъявления конкретных претензий.

Ответить взялся Джованни Малатеста.

– Граф Альма, – жестко начал он, – не знает всего. Свадьба молодой графини стала лишь одним серьезным событием из двух, происшедших в его отсутствие. Генеральная ассамблея вождей вынесла решение об этом браке, но она решила и кое-что другое…

– И каково же это второе решение? – спросил граф.

– Решение… Приговор, вынесенный вчера…

– Приговор… Джованни Малатеста, вы забываете, где находитесь и с кем говорите!

– Я сказал «приговор», потому что подходит именно это слово. Граф Альма вчера был лишен своего титула, всех своих прав и прерогатив, а дочь его объявлена наследницей под опекой совета. Граф Альма объявлен вчера изменником и предателем. Граф Альма, следовательно, не имеет права задавать вопросы совету.

Эта жестокая, грубая атака, нервный и угрожающий тон Джованни Малатесты вызвали среди других членов совета чувство неловкости и неудовлетворения. Граф поднялся, намереваясь ответить, но тут же упал в кресло, пораженный ужасом. В этот момент к отцу приблизилась Примавера.

– Синьоры, – с болью в голосе заговорила она, – когда мой отец отсутствовал и обманчивая видимость его осуждала, я подавила свое дочернее милосердие, заглушила свою боль, приказала лицу не выдавать той скорби, которая раздирала мое сердце. Эта позиция отказа дает мне сегодня право требовать правосудия, которого нет в словах Джованни Малатесты.

– Что вы хотите сказать, княгиня? – возбудился Малатеста.

– Что я хочу сказать! – с нажимом повторила Беатриче. – Правду, которая читается в каждом взоре… Неожиданное возвращение графа Альмы, его добровольное возвращение к нам, само по себе достаточное доказательство, чтобы опровергнуть все несправедливые подозрения, выдвинутые против него и приведшие нас к ужасной ошибке!..

– Конечно! – в свою очередь взял слово князь Манфреди. – Если граф убедительно объяснит нам причины своего отсутствия, мы должны просить у него прощения.

– Синьоры, – заговорил граф Альма, – правда очень проста: меня завлекли в западню. И если вы снова видите меня перед собой, то этим я пожизненно обязан синьору шевалье де Рагастену.

Взгляды всех присутствующих обратились на Рагастена. А граф продолжал:

– Я совершил ошибку. Я согласился тайно встретиться с двумя посланцами Александра VI и Чезаре. Эти люди приехали, чтобы склонить меня к измене. Если я не приказал арестовать их, если я сдержал свое возмущение, то это потому, что, притворно согласившись на их посулы, надеялся получить ценнейшие сведения. Но эти презренные шпионы разгадали мою тактику. И тогда они решили похитить меня… Они назначили мне свидание за городом. Их было только двое. Я подумал, что мне нечего бояться и не взял никакой охраны… Увы, синьоры!.. Я не учел сил одного из посланцев… барона Асторре. Несмотря на отчаянное сопротивление, меня схватили и привязали к лошади. Потом мы сломя голову мчались в ночи… Наконец мои тюремщики решили, что мы отъехали достаточно далеко от Монтефорте и остановились в придорожной гостинице… Совершенно случайно в той же гостинице остановился шевалье де Рагастен. Он понял мое положение и напал на барона Агирре, которого ранил, а также и его сообщника – монаха по имени Гарконио. Освободив меня, шевалье по доброй воле согласился проводить меня в Монтефорте. Вот что произошло со мной, синьоры.

Спокойный голос рассказчика и некоторая болезненная гордость, звучавшая в его словах, произвели на собравшихся именно то впечатление, на которое граф и рассчитывал. Общее впечатление передал князь Манфреди, который склонился перед графом и сказал:

– Ваше сиятельство, мы виновны.

– Да нет, – живо отозвался граф. – Видимые обстоятельства были против меня. Вы действовали точно так, как я бы действовал на вашем месте. Синьоры, если вы мне поверили, не будем больше вспоминать об этом ужасном происшествии.

– А между тем, граф, решения в ваше отсутствие приняты… командиры назначены…

– Пусть каждый сохранит доверенные ему полномочия, – беззаботно решил граф, довольный в глубине души произведенной переменой.

– Теперь только остается, – сказал князь Манфреди, – приказать герольдам объявить о возвращении к власти его сиятельства графа Альмы, павшего жертвой несправедливых подозрений.

И тогда снова послышался голос Малатесты:

– Я считаю правдивым рассказ его сиятельства. Все обстоятельства в мельчайших деталях подтверждают его слова. Однако, синьоры, остается последняя деталь, на которую я хочу обратить ваше внимание. Его сиятельство граф Альма привезен к нам шевалье де Рагастеном.

Малатеста выделил имя француза. Намерения его были столь очевидны, что граф вздрогнул, а Рагастен, оторвавшись от своих дум, внимательно посмотрел на говорившего.

Джованни Малатеста немедленно отреагировал:

– Синьоры, мы во второй раз встречаемся с шевалье де Рагастеном… Впервые это произошло в катакомбах, в окрестностях Рима… Тогда шевалье признался нам, что служит у Чезаре Борджиа! Не странно ли, что граф Альма, покинувший Монтефорте, чтобы встреться с двумя шпионами Чезаре, возвращается в город еще с одним шпионом тех же самых Борджиа?

При этих словах Примавера ощутимо побледнела. Граф, уже готовый проститься с Рагастеном, проговорил:

– Синьоры, клянусь… Я не знал…

Рагастен, услышав такое кровное оскорбление, собрался, будто готовясь накинуться на обидчика. Но внезапно он одумался. Его напряженные черты разгладились; презрительная улыбка появилась на губах, и он резким голосом ответил:

– Синьор Малатеста, вне всякого сомнения, хочет получить три тысячи золотых дукатов, выбитых с ликом Александра Борджиа!

Малатеста положил руку на рукоять шпаги.

– Объяснитесь, – прорычал он. – Объяснитесь сейчас же – или, клянусь, вы умрете!

– Вы судите ошибочно, – сказал Рагастен, с презрением скрестив руки на груди. – Вы требуете от меня объяснений. Я дам их, потому что хочу, а не потому что вы их так желаете получить. Синьоры, призываю вас в судьи. Наш святой отец Александр VI, вкупе со своим достойным сыном Чезаре, назначили цену за мою голову, потому что я отказался участвовать в определенной махинации с Монтефорте. Голова моя, синьоры, оценена в три тысячи золотых дукатов. Знаю, что это много, и моя скромность, конечно, страдает от столь высокой оценки, которую в Риме связывают с моим пленением. Правда, синьоры, сопровождая графа Альму в Монтефорте, свободный город, не подчиняющийся Борджиа, город, служить порабощению которого я отказался, я надеялся избавиться от ищеек, посланных папой по моему следу. Синьор Джованни Малатеста оскорбил меня, и мне придется уехать из Монтефорте. Он отказал мне в гостеприимстве, которое каждый итальянский дворянин считает своим долгом предоставить гонимому. А я как раз и есть такой гонимый. Утверждаю, что синьор Джованни Малатеста выдает меня в руки Борджиа. А потому имеет преимущественное право на три тысячи дукатов. Он заслужил эту кучу денег.

Короткая речь Рагастена принесла чудесные плоды. Прежде всего он рассказал о себе Примавере, а это шевалье было необходимо. Далее: он завоевал симпатию и уважение слушателей. И наконец, он ответил на обвинение Джованни Малатесты еще более обидным оскорблением.

Мимолетное пламя гордости залило краской лицо Примаверы. Рагастен не видел этого. Но Малатеста увидел! Опьянев от бешенства, он приблизился к шевалье с поднятой рукой. Но прежде чем эта рука опустилась, прежде чем кто-либо из присутствующих смог вмешаться, Рагастен схватил руку Малатесты и вывернул ее. Потом Рагастен, страшный, с обозленным лицом, наклонился над молодым человеком, тщетно пытавшимся вырваться из цепких объятий.

– Когда вы хотите, чтобы я убил вас? – почти беззвучно спросил Рагастен.

– Лучше скажи, что сам боишься умереть! – храбрился Малатеста.

Рагастен выпустил руку Малатесты, уверенный, что тот не решится на оскорбительный жест.

– Синьор, – холодно сказал шевалье, – где вы предпочитаете, чтобы я ждал вас?

– На главной площади.

– Когда?

– Сегодня вечером.

Бледный от гнева, Малатеста, пошатываясь, вышел. Ссора была быстротечной. Никто их присутствовавших на совете вождей так и не смог вмешаться. Когда Малатеста вышел, Рагастен повернулся к ним.

– Синьоры, – сказал он с достоинством, – теперь, когда надо мной не тяготеет никаких подозрений, я могу с полным удовольствием дать вам свои объяснения… Я узнаю здесь синьоров, которые были в катакомбах. Вы слышали, как я отказался присоединиться к любому выступлению против Борджиа. Однако надо сказать вам, как и зачем я приехал сюда…

– Синьор, – прервал его Джулио Орсини, один из членов совета, – мы примем ваши объяснения, если вы захотите их дать. Но сейчас я должен заявить, что обвинения Джованни Малатесты совершенно необоснованны. Я могу подтвердить, что Борджиа считают вас одним из своих смертельных врагов. Я находился с секретной миссией в Риме в день, когда вы бежали из замка Святого Ангела. Я читал объявления, в которых назначалась цена за вашу голову. И по усилиям, предпринятым для вашей поимки, я понял, какой страх вы внушаете Борджиа. С этого самого момента я очень хотел узнать вас и я счастлив, что сегодня обстоятельства позволили мне протянуть вам руку дружбы.

Рагастен с радостью пожал руку Орсини. Другие члены совета один за другим выразили свои симпатии.

Тогда шевалье рассказал свою историю с того момента, как он появился в Италии. Эту историю, уже известную нашим читателям, он передал простыми словами, и ничего не было более восхитительного, чем спокойствие, с которым он говорил о том, как заключил Чезаре вместо себя или как позднее держал в своей власти самого папу.

Членам совета казалось, что они слышат историю похождений Нового Одиссея. Примавера, также внимательно слушавшая рассказ, ни разу не позволила проявиться своим чувствам. Ее поглощенность рассказом была такой глубокой, что, когда шевалье закончил говорить, она внезапно вздрогнула, словно наступившая тишина ее удивила.

Граф Альма одобрил все решения, принятые в его отсутствие. Он даже упрашивал князя Манфреди сохранить за собой верховное командование. Мягкость князя была, по мнению Альмы, большим преимуществом. Во время заседания граф Альма пытался утвердить за Рагастеном звание полковника, но шевалье упрямо отказывался.

– Предпочитаю действовать как свободный доброволец, – каждый раз выдвигал он одну и ту же причину.

– Значит, вы подумываете нас покинуть?

– До сих пор, синьор граф, я вел жизнь авантюриста, то и дело меняющего свои прихоти. Такая рискованная жизнь, с ее опасностями и горестями, по-своему привлекательна. Признаюсь, мне было бы трудно отказаться от нее. Оттого-то мне нелгко сказать, где я буду завтра… Впрочем, исход моей дуэли с синьором Малатестой.

– Этой дуэли не будет! – живо перебил его граф.

– Нельзя допустить, чтобы два таких храбрых дворянина бесполезно проливали свою кровь! – поддержал графа князь Манфреди. – Пусть пригласят сюда Джованни Малатесту.

Джулио Орсини вышел и вскоре вернулся с Малатестой. На этот раз молодой человек, кажется, восстановил свое хладнокровие.

– Дорогой Джованни, – начал князь, – вы были несправедливы к шевалье де Рагастену. У нас есть верные доказательства, что ваши подозрения неосновательны… Наш горячо любимый граф, вернувшийся к нам после поступка, в котором он согрешил разве что потерей осторожности, вернул свои титулы. Однако он соизволил оставить в наших руках командование, которое нам доверила генеральная ассамблея.

– Я невыразимо счастлив, что граф достоин нашего повиновения, – сказал Малатеста.

– Прекрасно! Теперь поговорим о Рагастене. У вас слишком благородное сердце; вы очень храбры; поэтому сможете признать свою неправоту.

– Перед тем как ответить вам, я хотел бы сказать пару слов шевалье де Рагастену.

– Что же! Пусть так и будет, – проговорил с удивлением князь Манфреди.

Джованни Малатеста отошел в оконный проем, где к нему присоединился Рагастен. Примавера, державшаяся подле отца, инстинктивно отступила к другому окну.

– Синьор, – сказал Джованни, – с того самого момента, как увидел вас в римских катакомбах, я от души восхищался вашим честным образом действий и вашей храбростью… Мое мнение не изменилось, после того как вы вернули в город Альму. Убежден, что вам он обязан честью.

– Синьор, уверяю вас…

– Позвольте мне закончить, шевалье… Я хотел вам сказать, что слетевшее с моих губ обвинение совсем не соответствует моим мыслям. Даже в тот самый момент, когда я подыскивал наиболее обидные слова, я восхищался вами и – увы! – завидовал вам!

Рагастен был обескуражен. Храбрость Джованни Малатесты не подлежала сомнению. Что же произошло с молодым человеком?

– Шевалье, – продолжил Малатеста, – я должен принести вам свои извинения перед этими господами, поскольку я оскорбил вас, зная, что вы этого не заслуживаете.

– А я, – сказал в ответ Рагастен, – унижения такого достойного дворянина не допущу.

– Спасибо, шевалье. Наша сегодняшняя дуэль отменяется. Но мы все же сразимся…

– Не понимаю…

– Нам надо сразиться! И один из нас должен умереть!

– Решено! Я готов схватиться с вами в смертельном поединке, хотя ваше поведение мне кажется…

– Безумным!.. Можете сказать это…

– И когда же мы устроим поединок? – спросил Рагастен, всё больше и больше удивляясь.

– Завтра, с наступлением ночи.

– Хорошо. Где?

– У Головы… За городской стеной, в середине ущелья, по которому вы проехали, как мне сказали… Вы, видимо, заметили две огромные скалы?.. Одна из них немного напоминает голову человека.

– Хорошо. Завтра ночью, у скалы, которую называют Человеческой головой. Я буду там, синьор.

– Спасибо, шевалье, – возбужденно сказал Малатеста.

– Позвольте только задать вам вопрос. Порядочный человек не позволит себя убить столь достойной личности, как вы, или, наоборот, проткнуть вас шпагой. Ради чего?

– Хотите знать, почему я вас провоцирую?

– Тысяча чертей! Да, я хотел бы знать это…

– Ладно!.. Я люблю Беатриче!.. Поймите меня! Люблю ее до потери разума! Потому-то и позволил себе низко оскорбить вас. Люблю ее так, что предпочту умреть, лишь бы не знать, что она принадлежит другому!

Рагастен сильно побледнел.

– Вы любите княгиню Манфреди, но почему же эта любовь…

Малатеста схватил его за руку и перебил:

– Люблю ее, – он с трудом переводил дыхание, – а она вас любит, вас!

Рагастен буквально остолбенел, не в силах ни пошевелиться, ни слова вымолвить. Ему хотелось удержать Малатесту, но тот уже вышел на середину зала.

– Синьоры, – произнес он твердым голосом, – синьоры, равные мне по положению, перед вами, слышавшими неправедное обвинение, приношу свои извинения шевалье де Рагастену.

Руки всех присутствующих протянулись к Рагастену. А тот, смеясь и громко разговаривая, как будто ничего не произошло, вышел из зала вместе с другими членами совета.

Рагастен собрался последовать за ними, но тут легкая рука легла ему на плечо. Это была рука Примаверы.

– Сегодня вечером, в дворцовом саду, – прошептала княгиня, – я хотела бы поговорить с вами…

Рагастен глубоко поклонился. Он с трудом переводил дыхание, нетвердо стоя на ногах. Когда он выпрямился, княгиня Манфреди уже покидала зал. Граф Альма подал ей руку. А возле нее, слегка нагнувшись, чтобы удобнее было говорить, шел князь Манфреди – высокий, улыбающийся, счастливый…

«Малатеста сказал, что она меня любит! – предавался своим мыслям Рагастен, все еще не в силах сдвинуться с места. – Но от этого она не перестает быть супругой князя… Она навсегда потеряна для меня!.. Потеряна!.. Ах, Малатеста ошибся. Ревность слишком далеко его завела… Она не любит меня… Это – сплошная иллюзия! Безумие!.. Джованни Малатеста сказал, что один из нас должен умереть… Теперь я знаю, кто умрет!