После помпезного и ироничного представления барона Асторре толпа придворных заинтересовалась прибывшим. Шевалье приветствовал всех с тем дерзким изяществом, секретом которого он владел.

– Господа, – сказал он с той простотой, которая почти граничила с заносчивостью, – синьор барон Асторре был слишком добр, рассказав вам о моем превосходстве, позволившем мне нанести ему шесть уколов подряд.

Асторре побледнел и, судя по растерянному взгляду, каким он окинул окружающих, надеялся на поддержку друзей. Было ясно, что сам он не в силах вынести словесное сражение с шевалье. Тогда кто-то из молодежи приблизился к Рагастену и поприветствовал его:

– Итак, синьор шевалье приехал, чтобы… Как ты сказал, Асторре? Чтобы научить нас фехтованию?

– К вашим услугам, синьор, – невозмутимо ответил Рагастен.

– Берегитесь, дорогой Ринальдо, – рассмеялся Асторре. – У синьора грозное прозвище: Рапира.

Окружавшие Рагастена расхохотались.

– Честное слово, – отозвался Ринальдо, – мне хочется проверить, справедлива ли такая кличка.

– Это вам трудно будет сделать, синьор, – ответил Рагастен.

– Простите, почему же?

– Потому что я не хочу вас ранить.

– Скажите лучше, что вы не хотите, чтобы вас ранили.

– Не вам этого добиться… Придется дать вам небольшой урок, в котором, по-моему, вы нуждаетесь не меньше, чем наш друг барон Асторре.

Все замерли, ожидая продолжения провокации, а шевалье продолжал:

– К несчастью, вчера я дал обет…

– Больше не подставляться под чужой клинок?

– … увидев, как легко поразить римлянина…

Зловещий шепот прошелестел вокруг шевалье.

– …я был охвачен угрызениями совести и жалостью, – с легкой улыбкой продолжил Рагастен.

– Ну и тогда? – Ринальдо побледнел от бешенства.

– Тогда я решил не принимать больше вызовов на дуэль в Риме, если протии меня не выступят по крайней мере два соперника… Против моей рапиры должны сражаться по меньшей мере две шпаги!

И тут же обнажились три шпаги, одна из них принадлежала Ринальдо.

– Я говорил о двух клинках, мне предлагают три… Принимаю предложенное!

При этих словах шевалье обнажил клинок и стал в защитную позицию. Он улыбался, излучая, как показалось, отвагу.

– Синьоры, – улыбнулся он, – еще раз повторяю: сегодня я лишь даю простейший урок… Вы увидите, как три шпаги элегантно закружатся в воздухе… Внимание!.. Раз!..

Один из трех дуэлянтов негодующе вскрикнул, потому что его шпага вылетела у него из рук.

– Два! – продолжил свой счет шевалье.

Теперь настала очередь шпаги Ринальдо. Растолкав зрителей, он поспешил к своему оружию и увидел, что шпага погнулась.

В тот самый момент, когда он наклонился за нею, какой-то монах, стоявший в темном углу и наблюдавший за перипетиями схватки, подошел к дуэлянту. Он распахнуд свой плащ и протянул Ринальдо новую шпагу.

– Вот еще один клинок, – сказал монах. – Он не согнется. Ради чести Рима, ради нашего здоровья поразите им наглеца…

Ринальдо дальше не слушал. Он лихорадочно схватил протянутую шпагу и устремился к шевалье де Рагастену. Он успел встать в позицию как раз в тот самый момент, когда шевалье крикнул:

– Три!

Он обезоружил и третьего противника. Потом Рагастен живо обернулся к Ринальдо.

– А! – крикнул он. – Кажется, одного урока вам недостаточно… Мне нравится такой задор… Гляди-ка! Да у вас новое оружие?.. Мне показалось, что ваша шпага погнулась…

Ринальдо ничего не ответил. Он хладнокровно скрестил свою шпагу с клинком француза, решившись поразить хотя бы раз неукротимого соперника. А тот, фехтуя, поучал:

– Вижу, что вы плохо поняли урок… Смотрите хорошенько… Я начинаю усыплять вашу готовность вот такими движениями… Хорошо!.. Теперь серией дублетов я связываю вашу шпагу… Еще один выпад и… Четыре!

Еще раз у Ринальдо была выбита шпага. Она описала в воздухе дугу и упала посреди зрителей… Послышался легкий возглас: шпага, падая, оцарапала руку проходившего мимо лакея.

– Пустяк… – сказал монах, наклонившись к лакею. – Молчи и ступай за мной. Сейчас я тебя вылечу.

Удивленный лакей поплелся за монахом; он не видел никакого вреда в едва заметной царапине.

А в это время придворные зашевелились. Появился Чезаре Борджиа, и все обнажили головы.

– Синьоры, на коней! – приказал он. – Сегодня нас ждет траурная процессия… о, пройдет всего несколько дней и мы отправимся воевать!..

Раздались радостные крики, шумная толпа окружила Чезаре. А он продолжал:

– Да, синьоры, совсем скоро мы выступим. Пусть каждый приготовится к кампании, которая обещает быть нелегкой… А пока предадим земле останки моего любимого брата, Франческо… Синьор шевалье де Рагастен, – добавил он, заметив француза, – займите место подле меня, слышите?.. Да, синьоры, представляю вам шевалье де Рагастена, своего друга… одного из лучших друзей!

И сразу после этого Чезаре направился к главной почетной лестнице, которая вела со двора в замок. Толпа придворных последовала за ним, громко стуча шпагами и шпорами. Множество рук протянулось в Рагастену. Одни спешили приветствовать нового фаворита своего покровителя. Другие просто хотели засвидетельствовать свою симпатию храбрецу.

Тем временем дон Гарконио, а это он был тем монахом, кто протянул шпагу безоружному Ринальдо, вел за собой лакея, которого нечаянно оцарапало острие этой шпаги. Но они не прошли и двадцати шагов, как мужчина внезапно остановился, словно у него внезапно закружилась голова. Он смертельно побледнел. Пена появилась в уголках рта. Он хотел что-то сказать. Но из горла вырвался только громкий хрип. Потом колени его подогнулись и он упал.

Гарконио наклонился над ним и внимательно следил за фазами агонии. Она была недолгой.

– Хорошо, – пробормотал дон Гарконио. – По моим подсчетам, яд парализует язык, как только начинают проявляться симптомы отравления… Чтобы не было лишней болтовни в момент агонии… Но, с другой стороны, агония наступила слишком быстро… Я-то рассчитывал, что она наступит не раньше, чем через два часа после ранения. Надо изменить дозу.

Гарконио бросил последний взгляд на труп и медленно удалился с поникшей головой, поглощенный учеными расчетами.

Похороны Франческо Борджиа, герцога Гандийского, прошли с большой помпой. После траурной мессы в соборе Святого Петра тело пронесли по городу. Было около пяти часов пополудни, когда процессия, обойдя город под звон колоколов всех римских церквей, вернулась к Святому Петру. Гроб внесли в храм и поставили в один из склепов крипта. На всех перекрестках раздавались громкие крики, словно вспыхнул бунт. При первых выкриках Чезаре, который до этого казался погруженным в глубокую задумчивость, поднял голову.

– О! – сказал он. – Сегодня наши римляне кажутся очень смелыми. Они осмеливаются взглянуть мне в лицо!

Но сразу же после таких слов он понял, что не в его адрес направлены летящие из толпы угрозы.

– Corpo di bacco, как говорит мой почтенный батюшка… Кого же они тогда проклинают?

Справа от Чезаре, как он и распорядился, держался шевалье де Рагастен. Немного позади ехал Асторре, отставной фаворит, еще дальше – Ринальдо, герцог де Риенци и сотня синьоров.

Чезаре бросил быстрый взгляд назад. Странная вещь: придворные, которые в десятках подобных случаев группировались вокруг него с поднятыми шпагами, хранили спокойствие. И, как ему показалось, некоторые синьоры даже обменивались тайными знаками с толпой.

Чезаре побледнел. Уж не предали ли его?.. Но почти сразу успокоился.

Нет, это не ему кричали. А возгласы между тем становились все резче и определеннее:

– Смерть убийце Франческо!

– В Тибр проклятого француза!

– Правосудия! Убийцу – палачу!

И кулаки тянулись к Рагастену. Борджиа недобро усмехнулся:

– Черт возьми! Вы слышите, шевалье?

– Слышу, монсиньор, но не понимаю…

– А ведь кричат на добротном итальянском…

– Ба! На жаргоне черни.

– Но что же вы от них хотите, в конце концов?

– Да здесь и дьявол позабыл бы латынь, монсиньор… Ола! Да они разбушевались… Осторожней, Капитан!

Положение становилось опасным. В самом деле, в один из моментов, когда возбужденная безнаказанностью толпа то накатывалась, то отступала, Рагастена внезапно вовлекло в людской водоворот и внезапно отделило от Чезаре.

Шевалье подобрал уздечку и, сжав бока лошади коленями, приготовился защищаться. Борджиа хотел вернуться и отдать приказ атаковать толпу, но придворные окружили его. Ринальдо натянул поводья своего коня и крикнул:

– В замок, монсиньор! Там мы получим подмогу и подавим этот бунт. Теперь же нас раздавят.

Рагастен остался один. Он не спрашивал больше себя, почему толпа обвиняет его в смерти герцога Гандийского. Он не видел монаха Гарконио, одетого, как человек, из народа и переходившего от одной группки людей к другой. Он видел, что окружен со всех сторон.

Но шевалье решился дорого продать свою жизнь. Образ Примаверы на мгновение предстал перед глазами. Он с сожалением вздохнул.

– Ба! – пробормотал он. – Немножко раньше – немножко позже… Какая разница! Что же! Покажем этим болванам, как сумеет умереть бедный искатель приключений, весь капитал которого составляют шпага да смелость!

И в ту же секунду он грубо пришпорил своего Капитана. Лошадь, не привыкшая к такому обращению, встала на дыбы, взбрыкнула и нанесла копытами добрую дюжину сильных ударов. В мгновение ока плотный людской круг распался. Кто-то заорал от ужаса, трое или четверо обступивших шевалье взвыли от боли, получив от Капитана удары по челюсти.

В ответ на эти вопли Рагастен расхохотался.

Он не захотел обнажать шпагу, да и против такой толпы она была бы бесполезной. Но красуясь в седле, гордо выпрямившись, звонко смеясь, он казался воплощением Геркулеса, опрокидывающего в одиночку людишек Какуса.

Железная рука шевалье сжимала поводья Капитана; конь в бешенстве перебирал ногами, брызгал слюной, шумно дышал; его большие ноздри, казалось, вдыхали воздух битвы. Внезапно Рагастен отпустил поводья… Конь подпрыгнул, взбрыкнул и закрутился, рассекая воздух своими копытами.

– Прочь, олухи! Прочь, сброд! – гремел голос шевалье.

– Смерть убийце! Смерть французу! – отвечала толпа исступленными криками.

Послышались аркебузные выстрелы, но ни одна из пуль не задевала всадника, который в головокружительном, непостижимом круговороте пробивался к Замковой площади, теперь уже близкой… Но между площадью и шевалье обрисовалась шеренга одержимых – живой, непреодолимый барьер.

Рагастен приближался к нему… Внезапно он увидел мужчину, который, согнувшись в три погибели, приближался к его коню. Мужчина держал в руках громадную кривую саблю. Он намеревался перерубить суставы Капитану!..

Рагастен уже видел себя погибшим.

В эту минуту, когда жизнь его зависела лишь от прилива безумного героизма, который один только и мог его спасти, шевалье почувствовал, как силы его многократно возросли. И в то самое мгновение, когда человек с саблей прыгнул на Капитана, Рагастен молниеносно наклонился и схватил злоумышленника за пояс, потом поднял его и легко уложил поперек седла… Этим человеком оказался Гарконио! Но Рагастен не узнал его. Он даже не посмотрел на пленника. Потом Рагастен подъехал к живому щиту. Его противники удвоили поток яростных оскорблений, а шевалье направил лошадь прямо на них.

Внезапно Рагастен бросил поводья, схватил обеими руками своего покрасневшего от негодования пленника, поднял его над головой, привстал во весь рост на стременах, качнул монаха пару раз и мощным рывком, в который шевалье вложил все свои нервы и мускулы, швырнул как из катапульты на своих противников.

В то самое мгновение он снова натянул поводья и в яростном порыве погнал Капитана вперед. Лошадь, обезумевшая от ужаса, присела и, резко оттолкнувшись, так высоко прыгнула, что перелетела через несколько рядов живого заграждения, приземлившись с другой стороны преграды, и сразу же пустилась галопом к главному входу замка.