В те времена, о которых мы хотели бы дать представление, изображая правдоподобные для тех лет лица и события, действия властей не окружались такой тайной, как теперь.

В наши дни какая-нибудь облава, предпринимаемая полицией, остается под строгим секретом, пока не состоится. Воры же Двора чудес все прекрасно знали, что готовится против них: огромная облава, затеянная Монкларом по наущению Игнасио Лойолы.

Одного только воры не знали, в какой день она случится.

А пока Двор чудес готовился выдержать форменную осаду.

Король Арго – нищий Трико – ловко распустил слух, что никакой облавы не будет, но, выслушав советы Манфреда и Лантене, бродяги поступили так, как будто королевская стража вот-вот появится. Собрали боеприпасы и по всем улочкам вокруг Двора чудес построили крепкие баррикады.

Сначала Трико возражал против этой обороны, но затем стал всерьез играть роль воинского начальника.

Тем вечером он, как обычно, расставил передовые посты по всем улицам вокруг большой квадратной площади. Но часовыми были его люди, и Трико дал им такой приказ:

– Ничего не говорить, всех пропускать!

Это мы объяснили, теперь вернемся к Рагастену.

Шевалье и Спадакаппа быстрым шагом пошли от улицы Сен-Дени кратчайшим путем ко Двору чудес.

Рагастен хмурился. Им надо было любой ценой найти Манфреда. Но в последнее время, когда он пытался попасть на воровскую территорию, всякий раз возникали такие неожиданные помехи, что на сей раз он почти уже и отчаялся.

– Монсеньер, – сказал ему Спадакаппа, ухмыляясь в огромные усы, – знаете, о чем я думал, когда мы сидели в подвале в усадьбе Тюильри?

– Не знаю; скажи, сделай милость.

– Я думал: если одному из солдат вдруг захочется выпить вина из нашей бочки…

– Теперь понимаю: нам пришлось бы с ним разделываться. А почему ты об этом вспомнил?

– Да так. Просто подумал, что люди, которым хочется пить, способны на все – например, забыть, что им приказали.

– Вижу, что у тебя на уме. Дурной способ. Я раз попробовал… Нет, у меня другая мысль, вдруг да получится… Пошли!

Вскоре они очутились в лабиринте узеньких вонючих переулков, плотной сетью опутавших воровские владения.

Рагастен задумал вот что: первому же встречному бродяге, который преградит им дорогу, рассказать то, что он слышал из уст самого короля: ровно в полночь на державу Арго нападут все люди Монклара.

К своему великому изумлению, он шел без всяких препятствий.

Вдруг посреди одного переулка перед ним встала баррикада.

«Так-так! – подумал Рагастен. – Видно, наши люди не дремлют! Тут-то нас и возьмут».

Рядом с ним вдруг очутился какой-то человек.

– Друг, – сказал ему Рагастен, – мне надо пройти. Дело касается всех нас, и нашей жизни.

– Вы от двора? – спросил человек. – Проходите.

Это был часовой, поставленный Трико.

«О каком дворе он говорил?» – подумал про себя Рагастен.

И он проворно перескочил через наваленную в этом месте преграду.

Выбросив из головы вопрос, что означает эта неожиданная легкость доступа в то самое время, когда воры держались настороже больше обычного, Рагастен продолжил путь.

Дух у него зашелся, когда он увидел в конце переулка большую площадь, освещенную кострами.

Через несколько секунд он уже был во Дворе чудес. Он немного задержался, чтобы по возможности сориентироваться и рассмотреть необычное зрелище.

Тяжелым, чадным огнем горели пять-шесть больших костров поодаль один от другого. Иногда порыв ветра отгонял дым, и тогда пламя освещало красным дома вокруг большого прямоугольника – дома гнилые, обшарпанные, все в трещинах, с черными окнами, которые, словно пустые глазницы, глядели на площадь.

Вокруг огней бурлили толпы, а за столами мужчины со зверскими лицами и женщины с изможденным видом хриплыми голосами распевали песни, осушая оловянные кружки, куда воровки то и дело подливали вина.

Другие, сидя на раскисшей земле, чистили рапиры и точили кинжалы. Иные заряжали аркебузы.

Рагастен и Спадакаппа прошли через эту толпу, но никто не обращал на них внимания. Ведь раз они здесь – значит, объяснили часовым, зачем идут.

Рагастен нетерпеливо всматривался в эти кучки людей, которые казались призрачными в красноватом свете костров.

Среди этих мрачных, свирепых лиц он пытался разглядеть веселое, честное, энергическое лицо юноши, которого он вытащил из-под виселицы.

Но узнает ли он его, даже если и разглядит?

Одна группа, самая многочисленная и непохожая на другие, привлекла его особое внимание. Здесь не пили, не пели песен. Кто-то, кажется, держал речь, а сотни две-три человек его слушали.

Все они были хорошо вооружены. Почти все носили кирасы.

Словом – настоящая армия Двора чудес.

Рагастен подошел и сквозь плотную толпу пробрался в первые ряды.

Посередине было расчищено довольно большое пространство. Там стоял помост из досок, уложенных на пустые бочки. На помосте стоял стул, а на стуле сидел человек и громко говорил так, чтобы слышали все собравшиеся. Рагастен его сразу узнал: то был Трико.

Его слушали в такой напряженной тишине, что Рагастен немедленно догадался, какую власть имел этот человек.

Несколько человек вокруг помоста, похоже, дожидались своей очереди держать речь в этом собрании нотаблей: ведь во Дворе чудес, как и повсюду, была социальная иерархия, хотя и не столь жесткая, потому что каждый член общества здесь мог объявить себя независимым.

– Короче, дело такое, – перешел Трико к заключению своей речи. – Никто на нас нападать не будет: не посмеют! Нашим святым вольностям уже много веков – так к тому же у нас еще и сила есть! Вот я и говорю, что бояться нам нечего. Быть того не может, чтобы великий прево задумал такую глупость: взять силой королевство Арго. Поэтому я говорю вам: на провокации не поддавайтесь! Давайте сейчас же разберем баррикады – они только без толку обижают прево, – сложим оружие и пойдем себе спокойно спать. Я все сказал.

По рядам воров пробежал одобрительный шепот – но так шепчется меж собою стая волков: непосвященный принял бы ее рык не за одобрение, а за угрозу.

Вдруг в этом шуме раздался молодой сильный голос:

– Братья, наш добрый Трико ошибается! Клянусь вам: скоро на вас нападут! Не разбирать надо баррикады, а укреплять.

Рагастен так и вздрогнул. Он встал на цыпочки и увидел, что говорит юноша, стоящий возле помоста, опираясь на шпагу.

Это был Манфред.

Сердце шевалье заколотилось.

Нет, не может быть, чтобы этот молодой человек с честным, откровенным, отважным лицом был таким бандитом, как расписывал Трико у Монклара!

Неодолимый порыв симпатии бросил Рагастена к самому помосту. Он встал рядом с юношей.

Все в изумлении остолбенели.

Увидев, что на него бросаются два человека с оружием, Манфред уже готов был крикнуть: «Измена!», но тут шевалье поспешно произнес:

– Вспомните мертвецкую под Монфоконской виселицей!

– Шевалье де Рагастен! – с бурной радостью воскликнул Манфред. – Наконец-то я вижу вас, сударь! Наконец-то могу поблагодарить!

Он протянул обе руки Рагастену. Шевалье взволнованно сжал их. Мириады мыслей теснились в его голове. Мириады слов разом рвались наружу. Он хотел рассказать о Беатриче, о Жилет, о себе, об Италии, расспросить обо всем, что жаждал знать.

Но сначала нужно было спасти все дело.

– Милостивый государь, – сказал он, – велите немедленно сменить всех часовых.

– Почему?

– Раз я сюда прошел, то могли пройти и другие.

– Вы правы. Нас предали!

Манфред что-то сказал Лантене, и тот сразу исчез.

Трико, сидя на помосте, не мог видеть шевалье. Пока Рагастен с Манфредом обменивались репликами, король опять взял слово, чтобы уговорить воров.

– Ошибаюсь не я, а брат наш Манфред, – сказал он. – Я точно знаю, что великий прево против нас ничего не замышляет.

– Так значит, он сам тебе и сказал! – воскликнул Манфред.

Он тут же вскарабкался на помост и встал напротив Трико.

Того затрясло от ярости.

– Ты оскорбил короля Арго! – произнес он. – Будем тебя сейчас же судить.

Гробовое молчание опустилось на воровскую толпу.

– Нет, судить будут тебя! – возразил Манфред. – Братья, я обвиняю Трико в измене. Обвиняю в том, что он продался великому прево. Обвиняю, что он вошел в соглашение с теми, кто хочет нас уничтожить.

– Ложь! – заорал Трико.

– Судить! Судить! – вопила толпа.

– Пусть ответит!

– Если Манфред соврал – казнить его!

И за несколько мгновений вся сцена, описанная нами, переменилась.

Суд у воровского народа был скор. У воров не было следователей, не было присяжных, но если последний убогий калека выдвигал обвинение против самого грозного казначея или бригадира, то казначей и бригадир, и даже сам герцог Египетский, и даже сам король Арго, должен был тут же ответить.

Итак, неподалеку от помоста, служившего троном Трико – пугающим троном, по какой-то иронии устроенным наподобие эшафота, – стояла виселица.

Толстое бревно вкопали в землю. Наверху гвоздями прибили перпендикулярно другое бревно, покороче. На конце поперечного бревна висела веревка с петлей. Прямо под петлей поставили приступку с тремя ступеньками.

Виселица и трон стояли рядом друг с другом всегда. Время от времени только меняли веревку на виселице.

Когда на смерть осуждали вора – товарища, уличенного в какой-либо провинности против братства, то осужденного ставили на приступку и накидывали на шею петлю. Кто-нибудь из присутствующих ногой вышибал из-под него приступку, несчастный повисал в воздухе, и казнь совершалась по всем правилам искусства, согласно требованиям скорого суда.

И вот теперь за пару секунд вся толпа, окружавшая трон Трико, собралась вокруг виселицы.

Трико встал перед судьями. Манфред как обвинитель стоял рядом с Трико.

В этот миг часы на церкви Сент-Эсташ пробили одиннадцать.

Трико вздрогнул.

«Продержаться еще только полчаса да успеть подать знак – и я спасен!» – подумал он.

Он оглянулся кругом.

Возле виселицы лежали заряженные аркебузы на случай нападения.

Трико увидел их и улыбнулся.

Мы помним: король Арго должен был трижды выстрелить из аркебузы, чтобы дать знать Монклару: Двор чудес спит, можно заходить свободно.

– Говори! – сурово произнес один из судей, обращаясь к Манфреду. – Прежде ты, Трико тебе ответит.

– Я повторяю то, что сказал. Трико вас предал. Часовые, которых он поставил, с ним заодно.

– Докажи! – заорал Трико.

Явился Лантене.

– Я сейчас сменил всех часовых, – сказал он, – а тех, что выставил Трико, велел связать. Они признались, что у них был такой приказ: ничего не говорить, всех пропускать.

– Что ты на это скажешь? – спросил судья.

– Часовых подкупили, чтобы меня обвинить, а моего приказа они не поняли.

– Я обвиняю Трико в сговоре с великим прево, – сказал Манфред.

– Отвечай! – сказал судья.

– Отвечаю: это вранье! А если и правда, кто это видел? Откуда такому взяться?

– Я видел! – произнес Рагастен.

Трико весь побелел и растерянно уставился на шевалье. Придя в себя, он с усилием пробормотал:

– Я вас не знаю…

– Это чужой! – сказал судья. – Как он сюда попал?

– Верно, верно! – крикнул Трико, вернув себе прежнюю уверенность. – Пусть скажет, как он сюда к нам попал!

– Очень просто, – спокойно ответил шевалье. – Часовые меня пропустили, потому что у них был приказ пропускать всех, кто пришел от двора. Меня приняли за придворного вельможу.

С этими словами поднялся страшный шум, и перед лицом Трико замелькали поднятые кулаки воровского народа.

Но у этих неотесанных людей было такое чувство дисциплины, что никто и шага вперед не сделал: ведь суд еще был не окончен.

– Он не из наших! – голосил Трико, стараясь перекричать толпу. – Вы двадцать лет меня знаете! Кому больше веры: мне или ему – шпиону, должно быть?

Рагастен шагнул к нему и схватил за руку.

– Ты меня шпионом назвал? – сказал он спокойно, как всегда говорил, когда был совершенно уверен в себе. – Проси прощения.

Трико завопил от боли, стараясь вырваться.

Воровская толпа молча во все глаза глядела на них.

Рагастен стоял неподвижно, но его нервы были напряжены до предела. Воровской король еще раз попытался вырваться, пошатнулся и, побледнев от ярости, упал на колени, хрипя:

– Простите, простите…

Толпа затрепетала от зрелища силы, одолевшей другую силу, и радостно затопала ногами.

– Ура! Ура! – кричали воровки.

Манфред поднял руку.

Все снова затихло. Юноша заговорил:

– Братья, однажды лисицы великого прево загнали меня, как молодого волка. Меня приперли к Монфоконской виселице, я спрятался в мертвецкой. Знаете ли, что сделал тогда господин де Монклар? Запер железную дверь, приставил к ней двенадцать сторожей и велел, чтобы я сдох там от голода.

Невозможно представить, какая буря разразилась после этих слов. В адрес великого прево разом загрохотали все проклятья на всех языках Европы.

– Да я бы кишки его сожрал!

– Из его башки да кружку бы сделать!

– На вертеле его поджарить! – раздавалось над грозной, словно судорогой сведенной, тысячеголовой толпой.

– Тогда, братья, – продолжал Манфред, – пришел человек, прогнал двенадцать сторожей, сломал железную дверь и сказал мне: «Иди, ты свободен!» Вот он – тот человек! – указал он на Рагастена.

Снова раздались крики, но старейший из судей поднял руки, и в мгновение ока, как все случалось у этих людей, настала опять тишина.

– Слава этому благородному человеку! – воскликнул старый вор со свирепым лицом, седой бородой и растрепанными волосами. – Слава ему и хвала! У нас, у наших детей, у детей детей наших, из рода в род, через века пусть будет примером его отвага и доблесть. Пусть говорит! Его приход – нам великая честь.

Рагастен, смутившись, обернулся к Трико:

– Что ж, признавайся, прохвост…

– Признание – смерть моя! – вполголоса ответил Трико. – Спасите меня, монсеньер, умоляю!

Рагастен обернулся к необычному суду и уже хотел просить милости королю Арго.

К несчастью для того, кто-то из стоявших вблизи расслышал его слова.

– Он признался! – завопили они. – Смерть ему! Смерть ему!

Мигом Трико оказался связан и стоял на приступке. Рагастен уже приготовился защищать беднягу, собрался вытащить шпагу, но тут кто-то схватил его за руку.

– Оставьте, сударь, – сказал ему Манфред. – Это все равно что останавливать бурный поток. Гляньте-ка! Да и не стоит того этот тип…

Он говорил, а в это время происходила жуткая сцена. Дюжина воров притащили Трико под виселицу. Поставили его на приступку – страшный смертный порог – и уже готовились накинуть петлю.

– Смилуйтесь! Пощадите! – хрипел несчастный.

Но тут к виселице прорвалась сотня женщин с воплями:

– Ему не смертью храбрых умирать!

Они схватили бывшего короля Арго и потащили куда-то в один из самых темных закоулков Двора чудес.

Какое же примитивное, грубое, безрассудное правосудие сотворили эти эвмениды с развевающимися волосами, бесстыдно обнаженными грудями – мерзкие, но прекрасные?

Послышались крики ужаса Трико и вопли бешенства женщин.

Потом голос короля Арго замолк, как будто потух.

А через несколько мгновений с полдюжины окровавленных женщин принялись выкидывать части растерзанного трупа.

Четвертовали они его? Разорвали на части, подобно коням, подгоняемым кнутом палача? Разрубили? Толком так никто и не знает.

Один из воров, жуткий с виду, огромный, похожий на древнего циклопа, тем более что он был одноглаз, спокойно подошел к виселице.

Звали его Ноэль Кривой.

Рядом с виселицей был установлен воровской штандарт – пика, на которую насаживали кусок какой-нибудь падали: конины или собачины.

Ноэль Кривой вырвал пику, снял насаженный на нее кусок мяса, посадил на его место то, что держал под плащом, и поставил штандарт на место.

Страшный яростный клич воровского народа приветствовал новый штандарт. Ведь это была голова Трико – короля Арго.

Рагастен побледнел.

– Уже половина двенадцатого, – сказал он. – Уходите, пора.

Манфред покачал головой:

– Нет, я буду здесь.

– Но сейчас сюда нагрянет великий прево со всей своей силой!

– Потому-то я здесь и буду.

– Что же, вы и впрямь из этих? Вы тоже вор?

– Я не вор, – хладнокровно ответил Манфред, – но воспитан среди этих бедняг. В их глазах я никогда не видел ничего, кроме сочувствия, а их жестокие руки, когда я был мал, привыкли ласкать меня…

– Говорите! Говорите дальше! – взволнованно воскликнул Рагастен.

– Это несчастные люди, – продолжал юноша, – и я люблю их, как любили они меня. Сегодня я им нужен. Если надо – умру вместе с ними. Спасибо, сударь, что предупредили… Я вдвойне вам обязан, если это возможно… но я буду здесь.

– Тогда и я тоже, – сказал Рагастен.

Манфред так и вскрикнул от радости:

– С такой шпагой, как ваша, мы не пропадем!

Он подозвал Лантене.

– Брат, – сказал он, – вот великодушный человек, о котором я так много тебе говорил…

Лантене с восхищеньем и признательностью посмотрел на шевалье и протянул ему руку.

– Сударь, вы герой, – сказал он. – Благодаря вам мой брат не погиб…

– Ваш брат? – удивленно переспросил Рагастен.

– Да мы друг друга называем братьями, хоть и некровные родственники… по всей вероятности.

Рагастен беглым взглядом оценил Лантене – человека, который, по словам Трико, был готов на любое злодейство.

Оценил и понял, что Трико нагло врал. Чего ради?

Последние слова Лантене насторожили его.

– Вы сказали «по всей вероятности»? – опять переспросил Рагастен. – Простите мне мое любопытство – отнесите его только на счет симпатии, которую вы мне оба внушаете…

– Я так говорю, – ответил Лантене, – потому что мы с Манфредом оба не знаем своего происхождения. Мы вместе росли у одной цыганки со Двора чудес – вот и все, что мне известно о моем детстве.

Рагастен сильно побледнел. Его взгляд со страстным любопытством остановился на Манфреде.

– Где же эта цыганка? – спросил он.

– Здесь, с нами.

– Могу я ее видеть… говорить?

– Да, конечно, – удивленно ответил Манфред. – Но, сударь, не вы ли сказали, что ровно в полночь будет штурм?

– Да, конечно, – сказал Рагастен.

Он утер пот, катившийся градом по лицу, и с усилием избавился от своих мыслей.

– Ваша правда, – произнес он решительно. – Давайте заниматься обороной.

Манфред знаком руки подозвал нескольких воровских старшин, особо уважаемых за храбрость и выдержку.

Рагастена окружал воровской народ, каторжники и висельники. Его невыразимо смущала мысль, что сейчас придется обнажить шпагу ради этих разбойников.

Но он переводил взгляд на Манфреда, и смущение уходило прочь. А вдруг этот юноша – его сын?

Он с ужасом вспоминал слова короля Франциска. Главная цель похода была схватить Манфреда и Лантене.

И на восходе солнца Манфред будет уже повешен у Трагуарского Креста.

А вдруг Манфред – в самом деле его сын?!

Кровь прилила к голове Рагастена. В этот миг он схватился бы один с целой армией, лишь бы спасти юношу. Вокруг него уже не было воров и потаскух. Был только сын (может быть, родной сын!), и шевалье готов был спалить весь Париж, но не дать Манфреду оказаться в руках короля и великого прево.

Проницательным взором он окинул весь Двор чудес.

От него расходилось три переулка.

Все три были перегорожены баррикадами.

– Оружие есть? – спросил шевалье.

– Три сотни аркебуз да пистолетов еще столько же.

– Патронов?

– Хватает.

– Стрелки?

– Мужчины все умеют стрелять из аркебуз.

– А женщины что могут делать?

– Что угодно.

– Хорошо, – сказал Рагастен. – Сотню человек на эту улицу, – (он указал на переулок Спасителя). – Сотню сюда, – (на переулок Монторгёй). – И сотню в этот переулок, – (переулок Калек). – За каждой сотней стрелков поставьте два десятка женщин, только в укрытии – будут перезаряжать аркебузы.

Рагастен не успевал отдавать приказания, как они уже исполнялись.

Тут в церкви Сент-Эсташ пробило полночь.

– Теперь, – продолжал Рагастен, – за каждой сотней аркебузиров поставьте еще по сто человек с пистолетами. Если аркебузирам придется отступить, в дело войдут пистолетчики.

В две минуты было исполнено и это распоряжение.

– Наконец, – закончил Рагастен, – здесь, на площади, останутся все остальные, кто годен. Будет резерв, который можно послать на подкрепление в слабое место.

Шевалье придумал единственную диспозицию, которая оставляла какие-то шансы на успех. Старшины, стоявшие вокруг, это поняли и без всяких возражений приняли план чужака.

– А теперь, – сказал Рагастен, – слушайте меня внимательно. Тот бедняга, с которым так ужасно обошлись, должен был трижды выстрелить из аркебузы – дать знать великому прево, что во Дворе чудес все спокойно. Если выстрелов не будет, штурм, очень может быть, перенесут. Решайте, как вам поступить.

– Понимаю ваше затруднение, сударь, – сказал Манфред. – Значит, я буду говорить за вас и от вашего имени. Братья, если мы теперь не выстрелим три раза, нас как-нибудь в другой раз ночью застанут врасплох. Зато если выстрелим – королевские не будут ждать сопротивления. Вы согласны?

Старшины важно кивнули головами.

– А ваше мнение, сударь? – спросил Манфред Рагастена.

– Дитя мое, – ответил шевалье взволнованно, – на вашем месте я бы сказал то же самое.

При словах «дитя мое» Манфред удивленно поглядел на Рагастена, но приписал эти слова избытку учтивости.

– Значит, решено, – твердо сказал юноша. – Лантене, ты идешь в переулок Монторгёй. Я – в переулок Спасителя. Ты, Кокардэр, в переулок Калек. А вы, господин шевалье, не окажете нам честь остаться здесь и командовать отсюда всеми нашими действиями?

– Лучше я пойду с вами, – ответил Рагастен, стараясь совладать с волнением.

– Тогда пойдемте! Я подам сигнал…