Шевалье де Рагастен вышел от Джипси и подошел к Манфреду. В схватке воров с королевским отрядом он с крайним интересом следил за юношей, и в нем лишь крепла приязнь, родившаяся под Монфоконской виселицей.

«Что же, что он мне не сын! – думал шевалье. – Если бы я имел-таки счастье найти своего потерянного ребенка, я бы хотел, чтоб он был точно таким же, как этот юноша…»

За разговором он все вглядывался в лицо молодого человека, освещенное отблесками костра, а в его голове бродила смутная мысль: не солгала ли ему цыганка?

Но с чего бы ей лгать?

Можно было придумать только одну причину: страх перед Лукрецией Борджиа либо желание заслужить ее милости. Но Лукреция Борджиа давно умерла, а Рагастен посулил цыганке кучу денег.

Значит, она не лгала.

Между тем в тонких чертах отважного лица юноши Рагастену то и дело чудилось сходство с горделивым, ясным профилем Беатриче. Но тут же он говорил себе: это кажется лишь потому, что его фантазия настроена искать сходство.

– Вы узнали то, что хотели, господин шевалье? – спросил Манфред.

– К несчастью, да! – со вздохом сказал Рагастен. – Но скажите: вы никогда не слыхали здесь про ребенка, которого украли цыгане и принесли во Двор чудес?

– Здесь, сударь, таких историй много. Да и сам я, вероятно, был украден… или потерян.

– Вот как? А у вас не сохранилось в памяти чего-либо из детства?

– Что-то очень смутное, мимолетные воспоминания; едва я пытаюсь составить из них определенную картину, как они уходят. Вот, например, я часто грежу об Италии. Бывают мгновенья, когда мне кажется, что я могу воскресить в уме родные места. Вижу высокие горы, великолепный сад, красивый дом… А потом, когда я хочу удержать эти призраки, – они рассеиваются, улетают…

Рагастен с необычайным возбуждением жадно слушал его.

– Так вы думаете, – спросил он, – что эта цыганка – не мать вам?

– Я ничего не думаю, сударь, а только что сомневаюсь. Никогда Джипси не вела себя со мной как родная мать. Вот Лантене – дело другое! Его она любит горячо и глубоко… Но прошу вас, не надо говорить обо этом. Признаюсь, меня несколько огорчают воспоминания о прошлом, которое навсегда останется для меня закрытой книгой.

– Как знать? – прошептал Рагастен про себя, а вслух сказал: – Вы правы: тяжко вглядываться в прошлое молодому человеку, во всей силе и страсти цветущей весны! Вам улыбается будущее, вы отважны, рыцарственны, умны…

Манфред, не дослушав, покачал головой.

– Прошлое мое темно, – сказал он, – а будущее еще мрачнее.

– Что за печальные мысли в ваши годы!

– Простите, сударь. Я и на вас нагоняю печаль, а должен был бы стараться быть вам приятным. Ведь вы оказали мне столько важных услуг подряд!

– Нет-нет, – поспешно перебил шевалье. – Я только хотел знать причину вашей печали.

– В самом деле хотели?

– Очень прошу вас, друг мой.

– Удивительно, господин шевалье, какую приязнь и доверие вы мне внушаете. Хоть я с вами едва знаком, но открывать вам душу мне так же утешительно, как Лантене – моему единственному другу.

– Так что же, – взволнованно произнес Рагастен, – говорите от всего сердца!

– Причина моей печали, сударь, очень проста: я всем сердцем люблю одну девушку. Быть может, я люблю ее уже давно, хотя сам себе лишь недавно признался в этом…

– Что ж такого? – улыбнулся шевалье. – Не вижу тут ничего ужасного.

– Сейчас вы поймете. Эта девушка – дочь французского короля.

– Ах, так! Понимаю: вы боитесь, что не сможете преодолеть пропасть, которая вас разделяет?

– Нет, не то. Пришлось бы рассказывать целую драму… Знайте только, что король преследует Жилет.

– Ее зовут Жилет?

– Да, а сама она еще красивей своего имени.

– Но как же король может преследовать собственную дочь?

– Он движим таким необычайным, низким, гадким, невероятным, противоестественным чувством, что и представить себе тяжело. Он любит ее – слышите ли, собственную дочь любит, как влюбленный!

– Ужасно! – сказал Рагастен, но без особого удивления: он уже расспросил Жилет и разобрался в том, как было дело.

– Правда, ужасно? – спросил Манфред.

– Теперь я понимаю ваше горе; вы, должно быть, не знаете, как вырвать свою любимую у отца-извращенца.

– К счастью, она уже не в его власти.

– Тогда что же мешает вам соединиться?

– В том-то моя и мука! Жилет исчезла из Лувра – кто-то ее таинственно похитил. С тех пор я ищу ее, но до сих пор, – в отчаянье закончил рассказ юноша, – все напрасно!

Рагастен с улыбкой посмотрел на него:

– А не хотите ли пойти ко мне домой?

– Почту за драгоценный долг проводить вас, господин шевалье.

– Вы не поняли. Я приглашаю вас к себе домой.

– Неужели? В такой час?

– При чем тут час? Я познакомлю вас кое с кем, кто, пожалуй, сможет кое-что рассказать о мадемуазель Жилет.

– Что вы говорите! – воскликнул Манфред, побледнев.

– Правду.

– Смотрите сударь, как бы не ввести меня в чересчур жестокое разочарование!

– Я, – серьезно сказал шевалье, – слишком хорошо знаю, что это такое. Не страшитесь. Пойдемте, думаю, что вы останетесь довольны.

– Я верю вам, сударь, верю! – взволнованно проговорил Манфред. – Но вас бы не удивило мое смятение, знай вы, какое отчаянье сменилось той радостью, что вы мне сейчас принесли. Но что же я! – спохватился он вдруг. – Непременно позвольте мне взять с собой еще одного человека.

– Вашего друга Лантене?

– Нет! Человека, которого я полюбил и стал почитать, человека, который вырастил Жилет и был ей вместо отца – господина Флёриаля.

– Как! – воскликнул Рагастен. – Господин Флёриаль здесь?

– Так вы с ним знакомы? – удивленно спросил Манфред.

– Нет, не знаком, но много слышал о нем от той самой особы, которая расскажет вам про Жилет. Что же, друг мой, сходите за господином Флёриалем, я не просто позволяю вам взять его с собой, его присутствие необходимо.

Манфред бросился прочь.

– Он мне не сын, – вздохнул Рагастен. – Но от того он не меньше заслужил счастье, которое обретет через несколько минут… Чем больше вижу и слышу этого юношу, тем больше я в нем нахожу высоких достоинств. Что ж, я недаром ездил сюда, если мог двух людей сделать счастливыми – не считая бедного Флёриаля, которого и не чаял здесь найти.

Тут вернулся Манфред. С ним шел человек в черной одежде.

– Господин шевалье, – сказал Манфред, – это господин Флёриаль. Как я вам говорил, я почитаю его за истинного отца Жилет, да и она сама тоже.

Рагастен протянул руку. Трибуле схватил ее и произнес:

– Неужели бывают большие вельможи, что заботятся о счастье простых людей, хотя так легко и приятно их мучить?

– Господин Флёриаль, – ответил ему Рагастен, – я мог бы сказать вам, что я, пожалуй, не такой уж большой вельможа, как вы полагаете. Но я скажу просто, что сам прошел школу несчастий, привык уважать чужие скорби и смотреть на них с состраданием…

– Сударь, – взволнованно сказал Трибуле, – кто бы вы ни были, у вас большое сердце. Честное слово, позвольте мне смотреть вам прямо в лицо: это не часто бывает…

– Что ж, пошли! – улыбнулся Рагастен.

Все трое немедленно двинулись в путь, а за ними шел Спадакаппа.

– Так вы говорите, – спросил Трибуле, – что кто-то может мне рассказать, что с Жилет?

– Вы все увидите, – ответил Рагастен.

Дальше они шли молча и дошли до улицы Сен-Дени.

Ворота во двор были отперты. Рагастен побледнел и бросился к подъезду: он был тоже открыт!

– Боже! – воскликнул он. – Тут случилась какая-то беда! – Он кинулся на лестницу и с тревогой стал звать: – Беатриче! Беатриче!

– Я здесь! – откликнулась Беатриче.

Она появилась на лестничной площадке точно так же, как недавно перед королем. Рагастен с облегченьем вздохнул.

Манфред и Трибуле, ничего не понимая, пошли вслед за ним. Все вместе вошли в ту залу, где побывал Франциск I.

– Дорогая моя, – сказал Рагастен, – познакомьтесь с господином Флёриалем и господином Манфредом.

Беатриче долго, внимательно посмотрела на юношу, потом перевела страстно вопрошающий взгляд на шевалье.

Рагастен печально покачал головой.

«Это наш сын?» – спрашивал материнский взгляд.

«Нет», – отвечал жест отца, и глаза Беатриче наполнились слезами.

Но собственное горе тотчас улеглось в этой великой душе, теперь она думала только о горе Манфреда и Трибуле.

Она поняла, зачем их привел Рагастен.

– Господа, – сказала она, – я вас уже знаю. Вы, господин Флёриаль – самый лучший, самый заботливый из отцов… А о вас, господин Манфред, мне много рассказывали, почти что не зная вас…

– Сударыня… – невнятно выговорил Трибуле, оглядываясь, словно ожидая увидеть сейчас Жилет.

Что же до Манфреда – юноша, бестрепетно и беззаботно стоявший под дулами королевских аркебуз, трепетал и готов был лишиться чувств.

– Господа, – сказала Беатриче, – будьте отважны, будьте тверды, будьте, словом, мужчинами. У меня для вас печальная весть…

– Жилет?! – воскликнул Рагастен.

– Ее похитили.

– Жилет была здесь! – вскричал Трибуле.

– А вы разве не знали?

– Увы! – сказал Рагастен. – Я хотел устроить им сюрприз.

– Сударыня! Сударыня! – вскричал наконец и Манфред. – Заклинаю вас, расскажите! Может быть, мы еще успеем ее нагнать… Когда это случилось?

– Около половины двенадцатого – стало быть, часа два назад.

– Вот почему двери отперты! – воскликнул Рагастен. – Но кто же это? Кто здесь был?

– А кому здесь и быть, – возгласил Трибуле, и глаза его загорелись мрачным огнем, – как не тому бандиту, что рыщет за женщинами по ночам, как не тому подлецу, которого власть и высокий сан укрывают от мщения множества братьев, отцов, женихов! Кому, как не французскому королю!

– Да, это он и приходил сюда, – сказала Беатриче.

И в нескольких кратких словах, но ни единой подробности не забыв, она пересказала ту сцену, за которой мы наблюдали в предыдущей главе.

– Будем надеяться! – заключила рассказ Беатриче. – Король говорил, как настоящий отец. Может быть, нечего и опасаться.

– Нет, сударыня! – воскликнул Трибуле. – Вы не знаете его так, как я. Это лицемер, умеющий нацепить любую личину, жестокий еще более от того, что считает себя безнаказанным, упорный в каждой своей новой страсти. Он способен на самые страшные преступления. На самом деле он не уверен, что Жилет его дочь. Но и будь у него самые неопровержимые доказательства – он, по-моему, был бы способен переступить через них!

Манфред судорожно сжал кулаки.

Трибуле меж тем уже закутался в плащ.

– Простите меня, сударыня, что я так вдруг ухожу, – сказал он. – Я хотел бы узнать, где и как вы нашли мою деточку. Еще больше хотел бы дать вам понять, какая признательность переполняет мое сердце. Но с каждой секундой опасность становится все страшней.

– Куда ты так бежишь? – негромко спросил Манфред, впервые говоря «ты» человеку, которого называл отцом Жилет.

– В Лувр, сынок, – ответил Трибуле.

– Я с тобой. Вдвоем мы убьем тирана…

– Нет-нет-нет! – поспешно возразил Трибуле. – Тут нужна не сила, а хитрость. А хитрость – это уж мое оружие. Когда придет время, я позову на помощь тебя.

– Господин Флёриаль прав, – сказал Рагастен и схватил юношу за руку.

– И я ничего не могу сделать! – простонал Манфред. – Хоть об стенку головой!

– До свиданья! – сказал Трибуле. – Этот дом будет нашим сборным местом. Манфред, – продолжал он, видя, что юноша все-таки хочет идти за ним, – тебе надобно оставаться тут. Если со мной что случится, а больше никого не будет – что станет с ней? Я ей отец, мое право пойти первым. Я велю тебе оставаться!

Трибуле бегом отправился в Лувр к одной дверце, выходившей на берег Сены. Добежав, он вдруг остановился. Перед той самой дверцей он разглядел дорожный экипаж. Вокруг него суетились какие-то тени.

Трибуле так и замер: появилась Жилет! Ее вела или, верней, волокла, какая-то женщина. Шут увидел, как они сели в экипаж, занавески которого тотчас же опустились.

Какой-то голос приказал:

– На Фонтенбло!

Трибуле узнал этот голос: то был король! Затем в дверном проеме шут и увидел его.

Кучер щелкнул кнутом, факелоносцы побежали впереди, лошади рванули в галоп, за ними поскакала охрана. Еще миг – и все они скрылись во мраке…

Трибуле увидел: король вошел опять в Лувр, дверь закрылась.

Все продолжалось несколько секунд.

Тогда Трибуле и сам побежал со всех ног. Когда он вернулся в дом на улице Сен-Дени, как раз пробило два.

Рагастен с Манфредом еще были в той зале, где он их оставил.

– Ее увезли в Фонтенбло! – крикнул им Трибуле.

– Так поехали в Фонтенбло! – отозвался Манфред.

– Поехали, – спокойно повторил за ним Рагастен.

– Как шевалье? Вы согласны…

– В Париже мне делать больше нечего, – сказал Рагастен. – Не скрою, что меня весьма волнует ваша судьба, да и ваша, господин Флёриаль. К тому же поступок короля Франциска сильно меня возмутил. Наконец, я привязался к этой девушке. Более чем достаточно причин обнажить шпагу за честь мадемуазель Жилет!

– Мы спасены! – вскричал Манфред, схватив за руку Флёриаля.