Мы оставили наших героев 25 августа 1572 года, когда они въезжали в ворота замка Монморанси.
Читатель, вероятно, помнит, что, посетив когда-то Маржанси и окончательно убедившись в том, что его супругу Жанну де Пьенн оклеветали, маршал де Монморанси приказал своему управляющему отделать заново целое крыло замка для двух высокородных дам. Вот в этой части замка и разместились Лоиза с Жанной де Пьенн.
Маршал мечтал, что к женщине, которую он когда-то любил и любит до сих пор, вернется разум. Он так надеялся, что, увидев Маржанси и родной дом, Жанна испытает потрясение, которое возвратит ее к жизни… Но отправиться с ней в Маржанси Франсуа не сумел.
В это тяжелое время маршал де Монморанси считал своим долгом действовать, призвав все свое мужество и самоотверженность. Он устроил Жанну с дочерью в замке, а сам в тот же день приказал ударить в набат. По его приказу заперли ворота, убрали подъемные мосты, открыли плотины и заполнили водой рвы, которые в мирное время оставались сухими. Были заряжены восемьдесят орудий, и четыреста солдат замкового гарнизона заняли боевые посты. Короче, замок Монморанси был готов выдержать длительную осаду. Одновременно Франсуа разослал в разные концы нарочных.
Принимая окончательное решение, маршал де Монморанси долго совещался с шевалье де Пардальяном.
В тот же день под стенами замка собралось две тысячи четыреста хорошо вооруженных всадников. Они разделились на два кавалерийских отряда, по двенадцать сотен человек в каждом, один возглавил сам маршал, другой — Пардальян. Оба отряда выступили в разных направлениях. Их вели два человека, оставившие в замке тех, кого они любили больше всего на свете, и отправившиеся навстречу смертельной опасности, выполняя свой человеческий долг.
Маршал двинулся к Понтуазу, оттуда — к Маньи, потом повернул на север и дошел до Бове. Где бы ни был Франсуа де Монморанси, он собирал людей, способных воевать, прямо и честно разговаривал с ними, рассказывал о парижской трагедии, убеждал выступить с оружием в руках против любых попыток сеять смуту и раздор.
Если маршал прибывал в город, когда там, по наущению Екатерины Медичи, уже началась резня, он бросался в самую гущу схватки, приказывал бросать в тюрьму обезумевших убийц. На улицах городов по его распоряжению объявляли, что любой, кто осмелится грабить, насиловать, избивать, будет повешен на месте без суда и следствия. Целый месяц маршал с отрядом объезжал города и деревни, внушая ужас слишком рьяным католикам и спасая людей.
Шевалье де Пардальян действовал точно так же на своем направлении. Его отряд стремительно и неудержимо обошел за два месяца полпровинции, не миновав ни одного города, ни одного селения.
Пардальян направился в Лиль-Адан, затем в Люзарш, оттуда двинулся в сторону Санлиса и достиг Крепи. Его отряд неоднократно поворачивал то на восток, то на запад. Пардальян молнией прошел через Компьень и стремительным маршем проследовал в Нуайон.
Потом шевалье свернул на Мондидье и воссоединился с войском маршала, стоявшим в Бове.
В целом же их поход, вместе со всеми маршами и контрмаршами, занял три месяца. Благодаря Пардальяну и Франсуа де Монморанси провинцию обошли стороной братоубийственные расправы, залившие кровью все королевство.
Через три месяца воцарилось спокойствие, но маршал оставался в походе еще целый месяц, чтобы умиротворить самых разъяренных фанатиков и внушить им страх.
Лишь 29 декабря, холодным и снежным вечером, маршал де Монморанси вернулся в замок, а 6 января отдал приказ распустить ополчение. Зима прошла спокойно. По просьбе маршала венчание Лоизы и Пардальяна было намечено на апрель.
Пока Франсуа де Монморанси и шевалье де Пардальян вели военные действия, здоровье Жанны де Пьенн заметно улучшилось. Она вновь стала ослепительно хороша, исчезла нездоровая бледность, рассеялась меланхолия, читавшаяся в ее глазах с тех пор, как прозвали ее Дамой в черном. Теперь они сияли счастьем, а на губах играла спокойная улыбка.
Увы! Жанна была счастлива в мечтах! Безумная женщина улыбалась лишь грезам!
Лоиза также чувствовала себя лучше, рана, нанесенная Моревером, зажила, правда, не так быстро, как рассчитывали доктора. Во всяком случае, когда маршал и шевалье вернулись в замок, лишь чуть заметный розовый шрам напоминал о том, что девушку ударили кинжалом.
Лоиза выглядела хорошо; гораздо лучше, чем раньше. Маршал удивился, увидев, как она оживлена, какой румянец играет на щеках. Но иногда она внезапно бледнела, ее начинала бить дрожь; однако это длилось минуты две и не казалось опасным.
Изменился и характер Лоизы. Она всегда была немного грустна, а теперь стала безудержно весела, иногда даже пугала шевалье резкими всплесками веселья.
Лишь оставаясь одна, Лоиза прижимала руки к груди и шептала:
— Огонь… меня сжигает медленный огонь…
25 апреля перед всей знатью провинции, под звон колоколов Монморанси и гром праздничного салюта в парадной зале был подписан брачный контракт.
Накануне маршал сказал Пардальяну:
— Сын мой, вот дарственная грамота и бумаги, к вам переходит во владение Маржанси и титул графа. Примите этот знак моей дружбы и признательности.
— Монсеньер, — ответил Жан. — Я унаследовал имя Пардальян от отца, к которому питаю любовь и восхищение. Я беден, у меня ни гроша, ни локтя земли, все мое состояние — честное имя, и я бы хотел, венчаясь с вашей дочерью, остаться тем, кто я есть — просто шевалье де Пардальяном… Может быть, позднее я приму титул графа де Маржанси.
Это было сказано с такой спокойной гордостью, что маршал понял и согласился. Он крепко обнял шевалье и, не говоря ни слова, убрал документы в шкатулку.
Перед Бальи, огласившим брачный контракт, перед всеми вельможами провинции Жан подписался коротко — шевалье де Пардальян.
После церемонии состоялся великолепный праздник, достойный знатнейшего рода Монморанси. Вечером гости разъехались. Венчание же должно было состояться на следующий день в церкви, в узком кругу, потому что жених носил траур по отцу.
Наконец наступило утро 26 апреля. Это был лучезарный весенний день. Благоухали живые изгороди из шиповника, нежной зеленью покрылись леса вокруг Монморанси. Все вокруг цвело: яблони и вишни стояли, словно в белой дымке. Зацвела сирень, распустились фиалки и ландыши. Все вокруг превратилось в сад, прекрасный и нежный, полный очарования.
Маршала, однако, одолевали тяжелые воспоминания. День 26 апреля навсегда остался в его сердце. Двадцать лет назад в капелле Маржанси он обвенчался с Жанной де Пьенн! И той же ночью он уехал в Теруанн… навстречу войне… навстречу неизвестности и страданиям…
Наступил вечер. Пробило одиннадцать. Маршал дал сигнал к отъезду. Церемония венчания должна была состояться не в замковой часовне… Лоиза и Жанна сели в карету. Маршал и Пардальян отправились верхом. Они ехали в ясном лунном свете и наконец остановились около бедной маленькой церкви…
Часовня Маржанси, как и двадцать лет назад… Венчание в полночь, как и двадцать лет назад… Почти те же лица!.. Несколько крестьян… у алтаря — очень старая женщина, кормилица Жанны… Священник приступил к совершению таинства.
Пардальян и Лоиза стояли, взявшись за руки. Они смотрели друг другу в глаза, охваченные любовным восторгом. Маршал с тревогой вглядывался в лицо Жанны. Может, память ее проснется? Может, разум вернется к ней? Может, несчастная обретет хоть каплю счастья?
Новобрачные обменялись кольцами. Священник произнес заключительные слова обряда. Лоиза и Пардальян соединились в брачном союзе!..
И тогда, как некогда Жанна и Франсуа обратились за благословением к господину де Пьенну, так и Лоиза с Пардальяном инстинктивным изящным движением повернулись к бедной безумной и медленно склонились на одно колено…
По дороге из Монморанси в Маржанси Жанна де Пьенн оставалась совершенно равнодушна, как всегда во власти тех мыслей, что кружили в потемках ее разума. Во время венчания она переводила ничего не выражающий взгляд со священника на кормилицу. Но вдруг Жанна закрыла лицо руками, потом провела ладонью по лбу, губы ее зашевелились… В мозгу, кажется, происходила какая-то напряженная работа… Она подняла глаза и увидела перед собой коленопреклоненных Лоизу и Пардальяна.
— Где я? — прошептала Жанна.
— Жанна! Жанна! — взмолился Франсуа.
— Матушка! — воскликнула Лоиза, подняв на мать полные слез прекрасные глаза.
Женщина встала, выпрямилась. В течение двух секунд, показавшихся всем длиннее часов, в напряженной тишине, она обвела глазами церковь.
Голос ее зазвучал громче, уверенней:
— Часовня Маржанси… алтарь… Кто здесь? Лоиза… И ты, Франсуа?.. Это сон… Нет, я умерла и вижу все это из загробного мира…
— Жанна!
— Матушка!
Охваченные ужасом Франсуа и Лоиза крикнули эти слова одновременно.
А Жанна повторила:
— Я умерла…
И с этими словами она упала в кресло, как когда-то ее отец, господин де Пьенн. Она попыталась поднять руку, словно желая благословить тех, кто рыдал вокруг… потом ее взор с выражением безграничной нежности и любви упал на Франсуа… И все…
Франсуа, охваченный жестоким отчаянием, подхватил ее на руки… голова Жанны бессильно упала ему на плечо… Все было кончено…
И тогда раздался торжественный голос старого священника, только что обвенчавшего Лоизу с Пардальяном.
— Прими, Господи, душу рабы твоей!
Прошел месяц. Прекрасным майским вечером, когда царственное солнце опускалось в пурпурные облака, Франсуа де Монморанси, в глубоком трауре, исполненный печали, прогуливался по замковому саду. Он сел на каменную скамью, затененную огромным кустом жимолости.
В аллее, вдалеке, он увидел пару, медленно прогуливавшуюся среди цветов, среди вечернего благоухания, в величественной ясности этого прекрасного вечера.
Обнявшиеся Пардальян и Лоиза остановились и обменялись долгим поцелуем. Любовь их, бесконечная и нежная, расцветала на фоне прекрасной природы, словно ласкавшей влюбленных.
Глаза маршала наполнились слезами:
— Будьте счастливы, дети мои… любите друг друга и будьте счастливы… но последние дни Лоиза что-то болезненно возбуждена! Глаза ее блестят нездоровым блеском! Боже, разве я уже не отдал свой долг несчастьям? Ведь я уплатил сполна! Неужели мне еще придется страдать? Нет! Дети мои, дорогие дети! Будьте счастливы после стольких горестей и печалей…
Он поднял голову и опять посмотрел на очаровательную пару. Влюбленные медленно шагали, обнявшись. В сумерках они казались одним существом… и наконец скрылись за кустами роз.
И улыбка счастья вновь вернулась на лицо Франсуа де Монморанси. Он поднялся, чтобы еще раз взглянуть на них, и прошептал слова, которыми человек всегда выражает сомнение и надежду:
— Кто знает?.. Может быть!