Не выпуская руки Фаусты, шевалье мягко увлек женщину за собой. За ними последовал д'Альбаран. Замыкали процессию Эскаргас и Гренгай, ведя под уздцы лошадей с пленными. Маленький отряд — трое конных и четверо пеших — продвигался шагом, оставив на тропинке трех убитых лошадей.

Сначала все молчали. Краем глаза Пардальян наблюдал за Фаустой. Она была спокойна и ступала уверенно, словно смирившись со своей двойной неудачей. Пардальян удвоил внимание: он не сомневался, что она обдумывает ответный ход. Чтобы отвлечь ее от коварных расчетов, шевалье начал разговор, вынуждая Фаусту отвечать на вопросы.

— Как это вас угораздило пуститься в дорогу одной, без всякого эскорта? — с откровенным интересом осведомился он.

Фауста, похоже, разгадала маневр шевалье. Но отмалчиваться не стала. Женщина хмуро ответила:

— Сами знаете, я не трусиха. И потом, мне казалось, что опасаться нечего… Ведь я была вооружена, а шпагой я владею вполне прилично.

— Согласен, — кивнул Пардальян. — Но почему же вы оказались именно на этой тропинке?

— Потому что мне хотелось проверить самой, как выполняются мои приказы, — процедила герцогиня.

— Понимаю, — усмехнулся шевалье. — Четыре миллиона — это кругленькая сумма. Но именно потому вам и не следовало выезжать без надежной охраны.

— Я же вам объяснила… — сердито посмотрела на собеседника Фауста. — Я думала, что мне нечего бояться. Все делалось в тайне, и я была просто уверена, что об этих миллионах никто не знает.

— Кроме меня, как видите, — ввернул Пардальян.

— Это правда, — вздохнула красавица. — Вы так хорошо осведомлены, что мне остается только выяснить, кто же меня предал.

— Клянусь, никто вас не предавал, — твердо проговорил шевалье. — О скором прибытии этих миллионов из Испании я узнал непосредственно от вас.

— От меня?!! — резко вскинула голову Фауста.

— От вас, — подтвердил Пардальян. — Я ни в коем случае не утверждаю, что вы сами мне все рассказали. Нет. Но вы забываете, что однажды я побывал у вас. И пока я находился в некой комнате, вы, сами того не подозревая, сообщили мне много интересного. В том числе и об ожидаемом вами прибытии миллионов. Как видите, я ничего не пропустил мимо ушей.

— Раз вы так говорите, значит, так оно и было, — задумчиво произнесла Фауста. — Но я не могла вам сообщить, в какой именно день мне придут эти миллионы… Этого я и сама еще не знала… И я не имела возможности рассказать вам, каким путем их мне доставят, по какой дороге отправится за ними д'Альбаран… Я тогда даже не решила, что пошлю за грузом именно его. Выходит, меня все-таки предали…

— Уверяю вас, что вы заблуждаетесь, — заверил женщину Пардальян, — Все это я выяснил сам. И без особого труда.

— Можно поинтересоваться, как? — вскинула брови Фауста.

— Боже ты мой, да самым простым способом! — воскликнул шевалье. — Я послал на Испанскую дорогу верного человека. У него нюх, как у ищейки, а по-испански он говорит, как уроженец Кастилии. Когда он встретил обоз, то сразу понял, что поклажу охраняют солдаты, хоть и переодетые слугами из богатого дома. Даже между собой они говорили только по-французски — и очень правильно говорили — но мой молодец мигом почуял, что это испанцы. Он сошелся с ними поближе, как обычно сходятся со служивыми, поставив им несколько бутылок доброго вина. Вот языки у них и развязались. Впрочем, знали солдаты немного. Но этого немногого хватило, чтобы догадаться об остальном. Что же до господина д'Альбарана, то он — ваша правая рука, и я подумал, что именно ему вы прикажете доставить на место груз, который везли вам то по воде, то по суше. Поэтому другой верный мне человек следил за вашим преданным слугой. Сегодня утром мой парень доложил мне об утренней прогулке д'Альбарана, и я понял, что пора действовать. Как видите, герцогиня, мне не понадобилось подкупать ваших лакеев. Впрочем, мне было бы трудно это сделать: сами знаете, у меня за душой ни гроша.

— Я вам верю, — просто сказала Фауста, поражаясь про себя неистощимой изобретательностью Пардальяна. Немного помолчав, женщина спросила: — И что же вы собираетесь делать с этими деньгами?

— Верну их хозяину, черт возьми! — воскликнул шевалье.

— Как? — притворно изумилась Фауста. — Вы отдадите мне миллионы, которые у меня отняли?

— Я сказал, что верну их хозяину, — холодно отчеканил Пардальян.

— Однако… по-моему, это мои деньги, — осторожно заметила герцогиня.

— Это вам только кажется, — отозвался шевалье. — Теперь они принадлежат королю. Впрочем, говоря с вами, необходимо избегать расплывчатых выражений, потому я уточняю: королю Франции, Его Величеству Людовику XIII.

— Вот это новость! — вскричала Фауста. — Как же вы объясните, что мои деньги стали вдруг собственностью короля Франции, Его Величества Людовика XIII?

— Это без труда растолкует вам любой француз, ухмыльнулся Пардальян. — По существу, груз, который вы ждете, — такой же товар, как и любой другой. А вам должно быть известно, что монарх имеет право конфисковать любой товар, ввезенный в королевство незаконным путем. Вы не станете отрицать, что бочки с так называемом испанским вином доставлены во Францию тайно. Следовательно, Людовик XIII пользуется своим правом. И право это не дано оспаривать даже королю Испании. А от себя добавлю: имея в виду цель, для достижения которой вам понадобились эти деньги, их сразу можно конфисковать.

— Не буду спорить. — вздохнула Фауста и добавила с язвительной улыбкой: — Остается только понять, как к этому отнесется Его Величество Филипп Испанский.

— Испанский король поймет, что ему лучше промолчать, — ответил Пардальян с такой же улыбкой. — Если он недостаточно мудр, это растолкуете ему вы, мадам; ведь человека умнее вас я, пожалуй, и не встречал. Мне не надо объяснять вам, насколько вы должны быть заинтересованы в том. чтобы замять эту историю… А если ваш монарх поднимет шум, расследования не избежать. Поверьте, вам лучше смириться с этой потерей.

Фауста хорошо знала, что Пардальян редко прибегает к угрозам. Но если уж его к этому принуждали, то противникам шевалье лучше было смириться… Герцогиня опустила голову и тяжко вздохнула.

— Да неужели вы так расстроены? — воскликнул Пардальян. — Конечно, деньги немалые! Но ведь это — пустяк по сравнению с вашим сказочным богатством!

— А вы полагаете, что я огорчена из-за денег? — мрачно осведомилась Фауста.

— Я понимаю, что вам жалко не этих миллионов. Вам горько, что не осуществятся ваши планы, — проговорил шевалье. — Но тут уж ничего не поделаешь. Впрочем, игра еще не окончена. Вы еще можете победить! Черт возьми, вы терпели и более жестокие поражения, но всегда держались молодцом. Отчего же вы так удручены на этот раз?

Глаза Пардальяна хитро поблескивали. Это означало, что он придумал хороший ход. Несомненно, шевалье понимал, что творится в душе красавицы, но хотел, чтобы Фауста сама сказала ему об этом. И Пардальян добился своего. То ли женщина не почувствовала подвоха, то ли спешила выяснить, что ее ожидает, так или иначе, она выложила все как на духу:

— Раньше у меня оставалась свобода. Для таких людей, как мы с вами, это величайшая ценность. А сейчас я… ваша пленница. Понимаете?

— Еще бы, — улыбнулся Пардальян и подумал: «Я так и знал».

Глаза у него заискрились лукавством, и он проговорил:

— Ну, пленница — это громко сказано…

— Но я в ваших руках… — прошептала Фауста.

— Это точно, — согласился шевалье.

— Что вы собираетесь со мной делать? — дрогнувшим голосом спросила красавица.

— Я буду сдувать с вас пылинки, — нежно пообещал Пардальян, — Вы ведь проведете со мной довольно много времени…

«У-у, дьявол! Чтоб ты провалился!» — мысленно выругалась Фауста.

Но огромным усилием воли, на которое, возможно, только она и была способна, герцогиня немедленно взяла себя в руки, к лицо ее осталось бесстрастным.

— Если только… — добавил Пардальян и замолчал.

Вздумав немного проучить Фаусту, он играл с ней, как кошка с мышкой. И мы не будем осуждать его: это была невинная забава по сравнению с тем злом, которое красавица причинила шевалье. Но это наше сугубо личное мнение, которое мы ни в коем случае не навязываем читателю. Последнее слово всегда за ним, он — высший судья, и ему решать, что хорошо и что плохо.

Впрочем, игра велась с таким добродушием и тактом, что Фауста ничего не почувствовала. Но она очень хорошо поняла, что у нее появился неожиданный шанс на спасение. И она вся напряглась, чтобы ничем себя не выдать. Когда женщина заговорила, трудно было поверить, что недавно она рычала, как разъяренная тигрица; теперь голос красавицы журчал как ручеек.

— Если только — что?.. — осторожно спросила она.

— Если только вы не согласитесь пойти на одну маленькую сделку, — закончил Пардальян.

— Ваши условия? — деловито осведомилась Фауста.

— Я возвращаю вам драгоценную свободу, а вы — вы отдаете мне крошку Лоизу, — промолвил шевалье.

Это было очень серьезное предложение. И оно застало Фаусту врасплох. Женщина как-то совсем упустила из виду, что у нее в руках — внучка Пардальяна, которую можно использовать как заложницу.

— Это невозможно, — решительно отрезала герцогиня. И тут же спохватилась: — По крайней мере… Вы позволите мне задать вам один вопрос, Пардальян?

— Хоть десять, хоть сто, сколько угодно… Я не спешу, — ответил шевалье насмешливым тоном.

— Я могу хоть сию секунду сказать вам, где находится эта девочка, — заявила Фауста. — Через два часа вы заключите ее в свои объятия… Но если я открою вам эту тайну — отпустите ли вы меня прямо сейчас?

— Прямо сейчас — нет, — твердо проговорил Пардальян.

— Вы мне не верите? — воскликнула герцогиня.

— Верю, — произнес шевалье не менее твердо. — Я знаю, что вы меня не обманываете. Знаю, что найду девочку в указанном месте. И знаю, что без помех заберу ее с собой.

— Так чего же вы боитесь? — удивилась Фауста.

— Ничего, — спокойно ответил Пардальян. — Просто вы готовы отдать мне девочку прямо сейчас, а я могу вернуть вам свободу только вечером.

— Когда вы будете уверены, что испанские миллионы уже покоятся в сундуках короля? — прошипела красавица.

— Да, черт возьми! — кивнул шевалье.

— Вы жертвуете внучкой ради этих миллионов? — изумилась Фауста.

— Без малейших колебаний, — решительно заявил Пардальян. — И совесть меня не мучает, — добавил он.

— Что ж, тогда и я без колебаний жертвую этими миллионами, своей свободой и оставляю девочку у себя, — проговорила Фауста.

— Как вам угодно, — отрезал Пардальян с безразличием, которое вовсе не было наигранным.

Это равнодушие удивило Фаусту, и она украдкой бросила на шевалье быстрый взгляд. Не переставая краем глаза наблюдать за ней, Пардальян перехватил этот взгляд, улыбнулся и, пожав плечами, сказал:

— Право, герцогиня, странное вы существо! Это ведь вы баснословно богаты, а не я! Четыре миллиона для такого бедняка, как я, — это сумасшедшие деньги. Мне такие сокровища и не снились! Так на кой черт я буду жертвовать этой суммой ради девочки, которую я и так получу, когда захочу?

— Уверяю вас, шевалье, что вы ее не найдете! — вскричала Фауста.

— Уверяю вас, герцогиня, что я ее и искать не буду, — спокойно промолвил шевалье.

— А как же?.. — пролепетала женщина.

— Я вам уже сказал. Мне не к спеху. Могу и подождать, — пожал плечами Пардальян.

— Что?! — окончательно вышла из себя герцогиня.

Шевалье выдержал паузу и очень спокойно пояснил:

— Я же вам уже растолковал: я подожду, пока вы сами не скажете мне, где прячете малышку.

— И вы уверены, что я это сделаю? — насмешливо спросила Фауста.

— Я в этом уверен не меньше, чем в том, что солнце уже высоко и начинает припекать сильнее, чем хотелось бы, — ухмыльнулся Пардальян.

Его железная выдержка произвела на Фаусту большое впечатление. Она замолчала и впала в глубокую задумчивость. А Пардальян, искоса наблюдая за ней и загадочно улыбаясь в седые усы, говорил себе:

«Клюнула! Она клюнула на мою приманку! Все будет так, как я решил, черт побери!»

Шевалье не ошибся: Фауста обдумывала слова, которые он произнес таким уверенным тоном. Мысль о том, что она сама может отдать Пардальяну девочку, показалась герцогине вначале столь дикой, что Фауста и задерживаться на ней не стала. Но мысль эта все время возвращалась, и как красавица ни пыталась ее прогнать, ничего не получалось. Тогда женщина невольно стала рассматривать слова Пардальяна со всех сторон, прикидывая и так, и этак, и вскоре сия идея уже совсем не представлялась ей абсурдной! Проезжая мимо первых домов Сен-Дени, герцогиня рассуждала так:

«А почему бы и нет?.. Почему бы не сказать ему, где находится девочка? Ведь я никогда не желала ей зла… даже наоборот. Мало ли что я говорила… у меня и в мыслях не было навсегда разлучать ее с семьей, которая горько оплакивает крошку. И раз уж я решила вернуть малютку, какая разница, случится ли это чуть раньше или чуть позже?.. В самом деле, почему бы и нет?.. Главное — заманить Пардальяна в дом, где спрятана девочка; пусть они побудут немного вместе, чтобы он убедился, что это именно она и что ее не обижали; надо уверить шевалье, что Лоизу никто больше не удерживает, что она свободна… Все это не так уж сложно… Труднее другое: устроить так, чтобы Пардальян сам захотел надолго остаться в этом доме после того, как малышку отпустят… и тогда живым оттуда шевалье уже не выберется… Вот что надо продумать… Да, это непросто… очень непросто. Но вполне возможно!»

Как только Фауста допустила, что может уступить Пардальяну, как только, пойдя в своих рассуждениях дальше, наметила себе новую цель, — женщина тут же стала размышлять над осуществлением задуманного.

«В Евангелии сказано: „Ищите, и обрящете“. Значит, будем искать», — решила Фауста. Сложность задачи лишь подстегивала воображение красавицы.

Она шла молча, методично перебирая в мыслях все возможные варианты, и настолько увлеклась, что забыла обо всем на свете; а ведь прежде чем изобретать смертоносную ловушку для Пардальяна, герцогине следовало подумать, как освободиться самой.

Пардальян вел Фаусту под руку и больше не мешал своей спутнице размышлять. Впрочем, они были уже у цели, достигнув окраины маленького городка, в котором французские короли обретали вечный покой. Пардальян остановился и тем самым вывел Фаусту из глубокой задумчивости.

— Мадам, — проговорил он, — мы пойдем по людным улицам. Не советую вам поднимать крик и звать на помощь. Лучше спокойно следуйте туда, куда я вас поведу. Очень рекомендую прислушаться к моим словам, ведь это в ваших интересах.

Пардальян произнес все это небрежно и как бы между прочим. Но глаза его пылали, усы топорщились, губы кривились в мрачной улыбке — лик шевалье был ужасен.

Неустрашимая Фауста дрогнула и пообещала:

— Я буду молчать. И без сопротивления последую за вами.

Оба говорили громко, чтобы их слышали и остальные пленники. И все же Пардальян счел нужным обратиться прямо к ним. Чуть грубее и с тем же свирепым видом он крикнул:

— Эй вы там, поняли? Поступайте так же, как ваша госпожа… Иначе горько пожалеете!

За них ответила Фауста:

— Когда я молчу, никто из моих людей и пикнуть не смеет.

— Тем лучше, — спокойно заявил Пардальян. И скомандовал: — Ну, вперед.