Когда несчастный Кроасс, дрожа с ног до головы, вошел в домик, Бельгодер, который следовал за ним, сжимая в руках свою ужасную дубинку, тщательно запер дверь и обратился к нашему великану, который от страха пошатывался, как пьяный:

— Так говоришь, ты искал меня? Что ж, вот он я. Чего тебе надо? Что ты хотел мне сказать?

— Хозяин… я хотел… вы нас покинули… и я…

Кроасс жалобно косился на грозную дубинку и отчаянно заикался, не зная, каким святым молиться, и не находя себе, несмотря на все усилия, достойного оправдания.

— Тысяча чертей! — взревел Бельгодер, который не отличался долготерпением. — Ты что, онемел? Блеешь, вместо того, чтобы отвечать! Но я развяжу тебе язык!

И цыган уже замахнулся своей дубинкой… это и называлось «развязать язык». Но не успела еще палка коснуться Кроасса, как тот со стоном повалился на землю. Покорно подставив спину, бывший певчий завыл:

— Господи! Я погиб! О, не бейте! Я вам все скажу…

А про себя подумал: «Ах, Филомена, Филомена! Куда ты привела меня, несчастная?»

— Надоело мне твое нытье. То ты блеешь, то мычишь, как теленок. Объяснись, висельник проклятый, и думай, что говоришь, а не то я тебя так отделаю, что своих не узнаешь!

— Ох! — простонал Кроасс. — Зачем вам так утруждаться?.. Впрочем, я привык — ведь что бы я ни сказал и что бы ни сделал, меня все равно вздуют… Бедный я, горемычный…

— Может, если ты станешь говорить правду, — отвечал цыган, — я на этот раз и прощу тебя.

Бельгодер дал сие туманное обещание вовсе не по доброте душевной и не потому, что его тронули громкие жалобы великана. Просто этому негодяю необходимо было узнать, зачем и почему его бывший слуга внезапно появился здесь, за тысячу лье от того места, где он, казалось бы, должен был находиться.

Но так или иначе слова злодея придали некоторую силу и смелость несчастному Кроассу — а он, заметим, в этом очень нуждался.

— Значит, если я скажу вам всю правду, вы не станете бить меня? — тревожно спросил бывший певчий.

— Это будет зависеть от того, что именно ты скажешь. Начинай, я слушаю.

Кроасс прекрасно понимал, что ему придется удовлетвориться таким ответом, сколь бы мало ободряющим он ни был, и что большего от своего палача, яростно проклинаемого им в глубине души, он не добьется. Вид внушительной дубинки в крепких руках цыгана настолько парализовал разум парня, что при первом же нетерпеливом движении Бельгодера он попросту решил выложить всю правду без утайки, нимало не беспокоясь о том, как это аукнется его новым господам — шевалье Пардальяну и герцогу Ангулемскому. Сейчас Кроасс думал о них едва ли не с нежностью: они-то уж, по крайней мере, не разговаривали с ним с палкой в руках. Итак, бедняга приступил к своему рассказу:

— Так вот, хозяин… После вашего внезапного исчезновения… не в упрек вам будь сказано, вы покинули нас так неожиданно, не предупредив…

— Об этом потом, — грубо перебил его цыган. — Я что, отчитываться перед вами должен?

— Нет, конечно, — поспешно произнес Кроасс, — я вовсе не это имел в виду… Вы вольны были отправиться, куда и когда угодно… Я просто хотел сказать, что ваш внезапный отъезд поставил Пикуика и меня в несколько затруднительное положение… хозяин гостиницы «Надежда» выбросил нас на улицу, и мы не знали, что делать!

— А эта скотина не так уж глуп, — бормотал Бельгодер.

Здесь надобно заметить, что Кроасс нахально лгал, поскольку, как мы помним, они с Пикуиком использовали отсутствие цыгана для того, чтобы слоняться по улицам в поисках другого хозяина, который бы расплачивался с ними не только ударами дубинки. И такого хозяина они нашли в лице господина Пардальяна. Но, несмотря на свою недогадливость, бывший певчий вполне здраво рассудил, что, знай его прежний хозяин об этом дезертирстве, он отлупил бы неверного слугу, даже не потрудившись выслушать. Кроасс понял, что Бельгодеру ничего неизвестно. Итак, убедившись, что цыган не опровергает его слова привычными увесистыми аргументами, Кроасс вздохнул свободнее и продолжал уже с большей уверенностью:

— Мы пробродили несколько дней вокруг гостиницы и, увидев, что вы не возвращаетесь, решили, что по причинам… наверняка очень важным… вы нас покинули… Мы остались без места и принялись поэтому искать нового хозяина, чтобы служить ему… за кров и пропитание…

— Короче, — отрезал Бельгодер, — вы меня бросили. Ну, и нашли вы себе нового хозяина?

— Нам неслыханно повезло…

— А! — насмешливо бросил цыган. — Значит, верно, что удача благосклонна к негодяям, вроде тебя. Ну, так как же зовут того нового хозяина, которого вам посчастливилось встретить?

С уст Кроасса чуть было не сорвалось имя Пардальяна, однако вполне понятное желание блеснуть своим новым местом заставило его отдать предпочтение герцогу, чей титул был более весомым и внушительным, чем скромное наименование — «шевалье». Поэтому, выпятив грудь, он гордо ответил:

— Мой господин — герцог Ангулемский!

Бельгодер вздрогнул и, не веря своим ушам, воскликнул:

— Что-что? Повтори-ка!

— Я сказал, что мой господин — герцог Ангулемский, — с готовностью повторил Кроасс, решив, что поразил собеседника.

— Проклятье! — пробормотал цыган после некоторого размышления. — Поздравляю! Для меня большая честь, что меня сменил герцог, да вдобавок сын короля. Мои поздравления, господин Кроасс!

Кроасс, который не заметил злых ноток в голосе Бельгодера, вздохнул свободнее и почти позабыл о дубинке, все еще находившейся, однако, в руках цыгана.

Последний продолжал с прежней иронией:

— Но все это никак не объясняет того, как и зачем вы столь внезапно оказались здесь, господин Кроасс.

— Ах да, — сказал Кроасс, который, приняв за чистую монету внезапно оказанное ему уважение, все сильнее и сильнее раздувался от гордости, вовсе уже не думая о вероятной взбучке, — так вот… дело в том, что мой молодой хозяин вроде бы влюблен, насколько мне удалось понять из обрывков его разговоров с разными людьми.

— Вот как!

— Влюблен в девушку, которая неожиданно исчезла.

— Надо же, какая неприятность! — проговорил Бельгодер, как бы в задумчивости поигрывая палкой. Этот угрожающий жест не ускользнул бы от взгляда Кроасса еще несколько минут назад, но теперь великан считал, что заслужил приязнь своего бывшего хозяина и избежал трепки, поэтому ничего не заметил.

— Все обстоит именно так, как я имел честь вам сказать, — заявил он с чувством собственного достоинства.

— Продолжайте, господин Кроасс. Ваш рассказ представляет для меня большой интерес.

Окрыленный этими похвалами, настолько же лестными, насколько непривычными в устах Бельгодера, который, по мнению Кроасса, был окончательно покорен и очарован, бывший певчий проговорил:

— В этом монастыре есть одна цыганка…

Тут Бельгодер вздрогнул.

— …Цыганка, способная чудесным образом предсказывать будущее… Мой молодой хозяин, господин герцог, приехал сюда, чтобы поговорить с ней. Он полагает, что она, быть может, скажет, что сталось с той девушкой… благородной госпожой, прекрасной, как солнце… в которую он влюблен.

— Так, значит, герцог Ангулемский приехал, чтобы поговорить с цыганкой, которая живет здесь? Это очень интересно!.. А ты? Почему я встретил тебя около этого забора, через который ты столь стремительно перелез?

Кроасс слегка закашлялся, издав при этом звук, напоминающий стук глиняных черепков.

— Я? — переспросил он. — Меня оставили в саду… одного… скоро я заметил каких-то людей, которые показались мне подозрительными, и решил перебраться через забор… чтобы удобнее было наблюдать за ними.

— Да, как видно, вы заделались храбрецом на службе у своего нового хозяина. А я-то всегда считал вас человеком осторожным!

— Хм! Плохо же вы меня знаете! — скромно ответствовал Кроасс.

— Негодяй! — взревел вдруг цыган, схватив изумленного парня за воротник и принявшись молотить его палкой по спине. — Мерзавец, висельник! Ты что, смеешься надо мной? Принимаешь меня за идиота?

Говоря все это, Бельгодер изо всех сил избивал несчастного. Так и не придя в себя от удивления, Кроасс со стонами повалился на пол:

— Ох я несчастный! Так я и думал! Милостивый Боже!.. Я умираю!

Стоны усилились и вскоре сменились воем, который оглашал окрестности всякий раз, как ужасная палка опускалась на плечи Кроасса. Наконец бедолага вскочил и заметался по комнате, спасаясь от своего мучителя, который преследовал его с дубинкой наперевес, не скупясь на удары и не тратя слов понапрасну. Жалобный голос умолял:

— Сжальтесь!.. Пощады!..

В конце концов, решив сдаться на милость победителя, Кроасс распластался на полу и захныкал:

— Это конец!.. Я погиб!..

— Вставай, собака! — крикнул цыган, пиная его ногой. — Вставай и слушай.

Со стонами и слезами Кроасс с трудом выпрямился и взглянул на Бельгодера.

— Ты подослан шпионить за мной! Твой негодяй-хозяин хочет похитить Виолетту! Так слушай же: я сейчас уйду, а ты сиди тихо. Я запру тебя здесь… вместе с Виолеттой. И если, вернувшись, я не найду Виолетты… или если кто-нибудь приблизится к забору, я разорву тебя на мелкие кусочки!

Кроасс почувствовал слабость в ногах и даже позеленел от страха.

Увидев, какое действие оказала его угроза, Бельгодер удовлетворенно хмыкнул, тщательно запер дверь и направился прямо к аббатисе Клодине де Бовилье, которой и рассказал все, о чем только что узнал. Настоятельница взялась лично предупредить принцессу Фаусту, чтобы та приняла необходимые меры. Тем временем Бельгодер поспешил обратно к домику, где нашел все без изменений, с той лишь разницей, что Кроасс, немного придя в себя, клацал зубами от страха, забившись в угол, что не помешало ему при одном только виде ужасного Бельгодера умоляюще сложить руки и со стоном произнести:

— Сжальтесь, хозяин! Я сделаю все, что вы захотите!