Прошло три дня. Вальвер перебрался к себе на улицу Коссонри. (Излишне напоминать, что Ландри Кокнар последовал за ним.) Однако каждый день он непременно навещал Пардальяна.

После этих визитов Вальвер — один или в сопровождении Ландри Кокнара — отправлялся бродить по Парижу.

Куда он шел? Чаще всего он гулял в окрестностях Лувра, ибо его возлюбленная находилась где-то во дворце. По крайней мере и он, и Пардальян считали именно так. Со стороны Вальвера эти прогулки были чистейшим безумием: в любую минуту он мог наткнуться на Кончини и его клевретов. Молодой человек прекрасно об этом знал, но любовь оказалась сильнее разума: он ежедневно должен был хотя бы немного подышать тем воздухом, которым дышала Флоранс. К счастью, мысль проникнуть во дворец и разузнать о судьбе невесты пока еще не пришла ему в голову. Иначе он вряд ли бы сумел устоять перед таким искушением.

Итак, как мы уже сказали, Вальвер пока не собирался проникать в Лувр. Он даже забыл, что для него это не составило бы никакого труда, ибо сам король сказал, что стоит ему назвать свое имя, как его «в любое время» проведут к Его Величеству.

Пока же Вальвер довольствовался тем, что бродил вокруг дворца в надежде заметить, не мелькнет ли в окне профиль любимой. Но до сих пор его надежда не осуществилась.

Следует сказать, что, совершая свои безумные прогулки, он тем не менее принимал некоторые меры предосторожности. Начать с того, что выходя на улицу, прикрывал лицо воротником плаща. Впрочем, вот вам маленькая тайна нашего героя: Вальвер скрывал свое лицо только по настоянию Ландри Кокнара; стоило ему забыть об этой предосторожности, как верный оруженосец принимался визжать, словно свинья на бойне. Теперь Вальвер, куда бы он ни шел, еще на пороге комнаты поднимал воротник и опускал голову. Заметим между прочим, что подобная предосторожность была отнюдь не лишней: Вальвер не раз встречался с людьми Кончини, которые входили в Лувр и выходили оттуда. Они едва не задевали Вальвера плечами, однако не узнавали его.

Пардальян также в одиночестве бродил по Парижу. Очевидно, он что-то или кого-то искал. Искал ли он малышку Лоизу? На этот вопрос мы с уверенностью можем ответить отрицательно. Мы помним, как он сказал Фаусте, что не станет искать девочку. У нас есть все основания полагать, что он не бросал слов на ветер, ибо Пардальян всегда знал, что говорит.

К тому же нам известно, что он всегда выполнял свои обещания.

Пардальян пообещал не разыскивать свою внучку — значит, он был уверен, что ему не нужно ее разыскивать. А раз ему не нужно ее разыскивать, значит, не стоило и тратить время на поиски.

Но что же он тогда искал? Вскоре нам предстоит это узнать, а сейчас давайте удовлетворимся тем, что мы уже знаем.

В этом очередном и наверняка последнем сражении с Фаустой Пардальяна ужасало — да, именно ужасало — одно: что его сын Жеан приедет в Париж и примет участие в этом смертельном поединке. Шевалье был уверен, что Жеан без колебаний примет его сторону.

Но мысль о том, что сын вступит в борьбу с матерью, была для него непереносима.

Пока ему помогал случай: Бертиль все еще не выздоровела, и Жеан оставался в Сожи подле больной жены. Но Пардальян все же боялся, как бы Жеан внезапно не объявился в Париже.

Чтобы обезопасить себя, Пардальян послал в Сожи Эскаргаса.

Тому было поручено сообщить Жеану, что шевалье вместе с ним и Гренгаем отправляется в далекий путь на поиски малышки Лоизы: шевалье уверен, что напал на след ее похитителей.

Натасканный Пардальяном Эскаргас превосходно справился со своей миссией: Жеан поверил всему, что ему рассказал его бывший приятель, и спокойно остался подле жены. Через два дня Эскаргас вернулся к шевалье.

Теперь Пардальян был спокоен: раз Жеан поверил, что его отец покинул Париж, значит, он туда не поедет.

Отчитавшись об исполненном поручении и снискав заслуженные комплименты, Эскаргас вынул из кармана и положил на стол увесистый мешок, издававший приятный серебряный звон.

— От господина маркиза на дорожные расходы господину шевалье. Когда от этих пятисот пистолей ничего не останется, вам следует только послать гонца — и господин маркиз пришлет вам следующие пятьсот монет.

Окинув горделивым взором присутствующих, он заявил:

— Теперь мы, слава Богу, богаты!

Удовлетворенно улыбнувшись, Пардальян взял мешок и запер его в сундук.

— Вот уж действительно кстати, — довольно ворчал он. — Черт меня побери, я совсем забыл о деньгах, а они мне скоро очень даже пригодятся!.. К счастью, Жеан хорошо меня знает и сам обо всем подумал.

Затем он открыл ящик стола, вытащил оттуда полновесную горсть монет и ссыпал их в кошелек. Только после этого он вновь занял свое место напротив Эскаргаса. Протянув достойному малому кошелек, он отрывисто произнес:

— Возьми этот кошелек и слушай.

Эскаргас подчинился: он взял кошелек и принялся слушать. Пардальян говорил довольно долго. После этой беседы Эскаргас сел в седло и отправился в путь. Неспешной рысью выехав из Парижа, он с видом человека, путешествующего для собственного удовольствия, направился по дороге в Орлеан.

Нам в точности неизвестно, куда по указанию Пардальяна поехал Эскаргас. Однако мы знаем, что дорога на Орлеан вела дальше, на юг… до самой Испании. А как известно, Эскаргас был родом из Южной Франции, поэтому он говорил и по-испански, и по-итальянски, и по-провансальски, и по-гасконски.

Что же касается Гренгая, то он, будучи чистокровным парижанином, был отряжен на улицу Сен-Никез, где находился дворец Соррьентес. Он бывал у жилища Фаусты каждый день и каждый вечер отчитывался господину шевалье о том, что ему удалось увидеть и услышать. Всякий раз он изменял свой облик и делал это так успешно, что даже Вальвер, не раз встречавший его на улице, не узнавал его.

Итак, как мы видим, Пардальян не бездействовал; возможно, он готовил ответный ход, о котором Фауста не должна была знать заранее. Вероятно, вы уже заметили, что Пардальян совершенно не использовал Вальвера. Но шевалье пока не нужна была его помощь. К тому же он знал, что юноша влюблен, и не хотел отвлекать его от радужных мечтаний во время той краткой передышки, что предоставил им противник.

Ибо Пардальян был уверен, что подаренные им дни спокойствия уже подходят к концу. Именно это он и говорил Одэ де Вальверу, удивлявшемуся бездействию Фаусты и Кончини.

— Не волнуйтесь, — успокаивал его шевалье, — они не уснули и не забыли нас. Они плетут свои гнусные интриги, а наше дело — быть готовыми отразить их удар, который они, смею вас заверить, не замедлят нанести.

— А мы постараемся его отразить, чтобы нас не застали врасплох, — беспечно ответил Вальвер.

Однако ему не удалось провести Пардальяна: шевалье прекрасно понял, что юноша начеку и готов к борьбе не на жизнь, а на смерть. Уроки Пардальяна пошли впрок.

Мы вынуждены признать, что Пардальян не ошибся. И Фауста, и Кончини действовали. У Фаусты даже возникла мысль заключить с Кончини союз против Пардальяна. Для этого она покинула свой дворец и отправилась повидать королевского фаворита.

Ей не пришлось долго уговаривать итальянца. Кончини равно возненавидел и Пардальяна, и Вальвера. В результате этого временного соглашения — а оно и не могло быть иным, ибо каждая договаривающаяся сторона преследовала только свои ближайшие цели, — Фауста, Леонора (она также присутствовала при встрече) и Кончини расстались лучшими друзьями. По крайней мере — с виду.

Сразу же после разговора Кончини и Леонора проводили Фаусту в Лувр; с их помощью она тут же получила аудиенцию у королевы. Не стоит и говорить, что вышеупомянутая супружеская чета тоже участвовала в беседе.

Как и Леонора, Мария Медичи испытывала перед своей соотечественницей, принцессой Фаустой, восхищение, смешанное со страхом. Она оказала ей самый любезный прием. Королева была особенно благосклонна к Фаусте, ибо, не зная о соглашении, заключенном принцессой с Кончини, она решила, что та бескорыстно оказывает ей важную услугу.

Фауста умела нравиться. Она умела показать себя с самой лучшей стороны. Она употребила все свои таланты, все свое обаяние, дабы завоевать расположение королевы. Ее план блистательно удался: обмануть такую поверхностную и — признаемся в этом! — ограниченную женщину, каковой была Мария Медичи, не составило никакого труда. Фауста полностью подчинила ее своей воле — тем более что Леонора и Кончини, являясь союзниками Фаусты, и не подумали помешать ей, уверенные, что со временем сумеют раскрыть королеве глаза на Фаусту.

В результате аудиенция превратилась в тайное совещание, на котором Фауста диктовала свою волю, а именно указала те меры, какие, по ее мнению, было необходимо принять. Фауста столь ловко и деликатно провернула все дело, что даже Леонора — единственная, кто была в силах соперничать с Фаустой — даже Леонора была введена в заблуждение. Она решила, что они все вместе разработали план борьбы с общим врагом, тогда как на самом деле план был придуман Фаустой.

Все расстались, очарованные друг другом, но более всего принцессой Фаустой; Мария Медичи уже смотрела на мир глазами герцогини Соррьентес, как официально именовалась сейчас Фауста.

Итак, чтобы вернуться к нашему рассказу, напомним, что прошло три дня, за которые ни Фауста, ни Кончини ничего не предпринимали против шевалье и его юного друга и воспитанника. На четвертый день Пардальян, вернувшись из своей очередной загадочной прогулки по Парижу, нашел у себя на столе записку, написанную беглым почерком Вальвера. Записка была следующего содержания:

«Жду вас у себя. Приходите как можно скорее».

Пардальян никогда не расставался со шпагой. Теперь же он захватил еще кинжал, а в карман положил увесистый кошелек. Вооружившись таким образом всем, чем только возможно, он тут же отправился на улицу Коссонри.

Кажется, мы уже говорили, что улица Коссонри пролегала неподалеку от рынка и населяли ее в основном торговцы дичью. Когда Пардальян свернул в улицу Коссонри, торговля была в самом разгаре. Если бы шевалье не был столь поглощен размышлениями о записке Вальвера, он бы наверняка заметил, сколь много странных типов, не похожих ни на торговцев, ни на покупателей, толпилось в этот час на улице. Подобный факт наверняка заставил бы шевалье призадуматься.

Нет у нас сомнений и в том, что если бы он не был так занят мыслями о пресловутой записке, он бы вначале послал мальчика из гостиницы справиться, дома ли Вальвер.

Но Пардальян полностью погрузился в свои мысли и не обращал внимания на царящую вокруг него толкотню; подобную картину он видел каждый день, ибо жил в двух шагах от улицы Коссонри. Быстро свернув к дому Вальвера, шевалье поднялся по лестнице.

В двери Вальвера торчал ключ. Однако Пардальян ничему не удивился: в записке же было написано: «как можно скорее».

Он повернул ключ и устремился в комнату.

Вальвер был дома один; он нервно расхаживал по комнате — от двери к окошку, ведущему на крышу. Едва заметив Пардальяна, он облегченно воскликнул:

— Наконец-то, сударь, вы пришли! Вот уже два часа я жду вас, сгорая от беспокойства!

— Что здесь происходит? — спросил Пардальян.

— Как что здесь происходит? — опешил Вальвер. — Но, сударь, это я жду, чтобы вы мне разъяснили, что происходит!..

Пардальян изумленно взирал на Вальвера.

Заметив, что молодой человек тоже смотрит на него непонимающе, шевалье нахмурился и строго произнес:

— Однако странно! Вы просите меня прийти как можно скорее, я бегу со всех ног — а вы спрашиваете меня, в чем дело!

— Сударь, я вовсе не просил вас приходить! — все более изумляясь, запротестовал Вальвер. — Напротив, это вы приказали мне не выходить из дома и ждать вашего прихода.

Если Вальвер никак не мог опомниться от изумления, то Пардальян уже обрел привычное для него хладнокровие. Он начал постигать истинное положение вещей; он инстинктивно чувствовал, что пора действовать, иначе будет поздно. Поэтому он быстро и твердо попросил Вальвера:

— Отвечайте мне как можно короче: где, когда и каким образом я дал вам эти указания?

— Здесь. Около двух часов назад. Запиской, которую я нашел у себя на столе, — лаконично отвечал Вальвер.

— Покажите мне эту записку.

— Вот она.

Вальвер подошел к стулу, взял с него лежащую на нем записку и отдал ее Пардальяну. Шевалье стремительно пробежал ее глазами.

— Да, это похоже на мой почерк, — согласился он, — я даже сам готов сказать, что записка написана моей рукой. Но послушайте, Одэ: пока вас не было, я вовсе не заходил к вам. Более того: я не писал этой записки. Равно как и вы не писали то письмо, которое получил я.

С этими словами Пардальян достал из кармана записку, полученную им у себя в гостинице «Золотой ключ», и протянул ее Вальверу

— Это мой почерк! — воскликнул, в свою очередь, Вальвер.

— Черт побери, я в этом и не сомневался.

— Но я не писал вам, сударь! Что все это значит?

— Это значит, — бесстрастно объяснил Пардальян, — что нас захотели свести здесь. Это означает, что внизу нас ждет Фауста!

И стремительно выхватив шпагу, шевалье призывно воскликнул:

— Бежим, Вальвер! Потолок обрушится на наши головы, пол провалится под нашими ногами, дом взорвется или в нем начнется пожар — откуда я знаю!.. Бежим скорей — и да поможет нам Небо!.. Лишь бы не опоздать!..

Они бросились к лестнице и бегом спустились вниз. Пришло время действовать, и Вальвер, как и Пардальян, уже овладел собой; от его растерянности не осталось и следа… Это был Пардальян в двадцать лет. Итак, они бегом спускались вниз. Заметим, что оба старались бежать как можно бесшумнее, но их все-таки услышали. Чей-то сдавленный голос внизу прохрипел:

— Тысяча чертей, остановитесь!

Пардальян и Вальвер замерли.

— Это ты, Ландри? — крикнул Вальвер, перегнувшись через перила.

— Да, сударь, — ответил Ландри Кокнар, ибо это был именно он.

И тут же прибавил:

— Возвращайтесь, господа, возвращайтесь. Слишком поздно.

Пардальян внимательным взором изучал Ландри Кокнара.

Следует полагать, что выводы его были вполне благоприятными для слуги Вальвера, ибо он, не колеблясь, произнес:

— Возвращаемся.

— И побыстрее, клянусь чревом Господним! — посоветовал Ландри Кокнар.

Пардальян и Вальвер так же быстро поднялись наверх; только теперь они не заботились о том, чтобы шаги их не были слышны. Ландри Кокнар тотчас же присоединился к ним, и все вошли в жилище Вальвера.

Пардальян предусмотрительно вынул ключ из замочной скважины и изнутри запер дверь на два оборота. После чего скептическим взором окинул это хрупкое препятствие, преграждавшее путь в их убежище.

— Она не выдержит и четырех нападающих, — с сожалением вздохнул шевалье.

Более дверь его не интересовала, и он прислушался к рассказу Ландри Кокнара. Ибо едва они вошли в комнату, как Вальвер принялся расспрашивать своего слугу.

— Сударь, до самой улицы Марше-о-Пуаре  все забито лучниками под командованием самого прево, господина Луи Сегье. Улица Сен-Дени перегорожена лучниками под командованием лейтенантов прево, Ферро и Лефура. Таким образом с двух сторон нас ожидает по меньшей мере пять десятков лучников. Пытаться проскользнуть мимо них было бы чистейшим безумием. У нас остался только один путь — бежать через окно по крышам, но, едва у нас закружится голова, мы упадем вниз и переломаем себе все кости.

— И все же давайте взглянем на это окно, — предложил Пардальян.

И он направился к открытому окну; Одэ и Ландри последовали за ним.

Все трое выглянули в окно, постаравшись при этом остаться незамеченными. Вальвер даже восхищенно присвистнул.

— Кончини… и Роспиньяк!.. Перед самым домом!..

— Роктай и Лонгвапь, а с ними и вся свора гвардейцев, — прошептал Ландри Кокнар, чья ненависть к этим двоим лейтенантам Кончини по-прежнему не затухала.

— И граф д'Альбаран, посланный Фаустой, — с тихим смехом произнес Пардальян.

К несчастью, все именно так и было.