Наступил вечер. Затем ночь растянула свои густые тени над уснувшим Парижем, тем Парижем, где даже лучик света не пробивал сумерки, тогда как современные ночи представляют собой пылающий костер, отблески которого достигают небес.

Река бесшумно бежала между песчаными берегами, где неясно различались ивовые рощицы, над которыми возвышались элегантные силуэты гибких тополей.

Буридан провел вечер в «Адской таверне».

Этот кабачок, посещаемый, в основном, студентами, впрочем, не имел ничего адского, за исключением той безудержной возни, которую устраивали его клиенты – корпорация шумная, воинственная, беспокойная, более дружная со шпагой, нежели с пером, корпорация, о которой студенты нынешние – за исключением разве что студентов германских университетов, лица которых изрезаны рубцами и шрамами, оставленными все теми же шпагами – не имеют ни малейшего представления. В сущности, в наши дни студент вообще мало что настроен изучать.

Студенты Средневековья, за редким исключением, дрались, грабили, вопили, искали ссоры с патрулями и с настоятелем аббатства Сен-Жермен, защищали unguibus et rostroдаже от самого короля привилегии Университета и, не имея времени учиться – ввиду прочих многочисленных занятий, – не учились.

Следует представлять себе организацию тогдашних коллежей, учреждений набожных, построенных и содержавшихся на средства тех, кто желал спасти свою душу. Скажем, умирал какой-нибудь епископ. Если он боялся ада, или просто чистилища, а таких среди епископов – большинство, на оставленные им деньги основывался коллеж на шесть, двенадцать, пятнадцать студентов – в зависимости от того, сколь богат или грешен при жизни был завещатель. Отсюда – и количество коллежей, коими были буквально усеяны склоны горы Святой Женевьевы.

Так или иначе, студенты, принятые в эти заведения, получали кров, пищу, а самое главное – были избавлены от текущих расходов. Конечно, жилища их походили на берлоги – что правда, то правда, – пища была из тех, что современные проспекты квалифицируют как здоровую и обильную, тогда как любой студент от нее подолгу испытывает боль в желудке, зато нищета им определенно не грозила.

Как следствие, за эти вожделенные студенческие места разворачивалась настоящая борьба между толпами крикливых, голодных, не знающих, что делать с их десятью пальцами, прощелыг; одни из них становились разбойниками, другие – монахами, третьи – студентами, но всех их – и первых, и вторых, и третьих – опасались буржуа: разбойник обворовывал, монах выпрашивал милостыню, студент грабил и поколачивал. Все трое жили на краю общества с замашками мародеров.

Быть студентом не значило учиться. Это означало лишь одно: добиться крова и пищи в коллеже. Это звание носили в мире, как, скажем, титул шевалье. Студентами становились и в тридцать лет, и в сорок.

Кто добивался крова и пищи, о которых мы говорили? Уставшие от нищеты разбойники с большой дороги, висельники и негодяи, которые, попав под амнистию (а благодаря новому положению в обществе им прощались все прошлые и будущие прегрешения), становились более сварливыми, дерзкими, неуживчивыми, чем когда-либо, выхватывая шпагу при малейшем косом взгляде и без раздумий приходя на выручку собратьям по бандитскому ремеслу. Некоторым из них, однако, даже удавалось научиться читать, но то были бедные студенты, которые пользовались своим положением до такой степени, что получали докторскую степень.

«Адская таверна» была одним из самых известных центров всегда кишащего, бурлящего и кричащего Университета. Кабачок назывался так только потому, что находился неподалеку от Железных ворот, чаще называемых Адскими (рядом с нынешней площадью Сен-Мишель).

Помимо того, что Буридан пребывал на левом берегу и в непосредственной близости от Нельской башни, возможно, была и другая причина, почему он провел этот вечер в компании короля Базоши и императора Галилеи.

По объявлении комендантского часа, обменявшись со спутниками многозначительными взглядами, он вышел на улицу и, сопровождаемый одним лишь Бигорном, спустился к реке и уселся на одну из балок, которые использовались в качестве подпорок для моста.

Ланселот Бигорн несколько минут молча простоял рядом, затем, видя, что хозяин совершенно о нем забыл, присел рядом с Буриданом и сказал:

– Прошу вас, господин, откажитесь от вашей безумной затеи. Уже одно то можно считать чудом, что нас еще не закололи сбиры Мариньи или не прибили приспешники Валуа, да поразит их небо и примет преисподняя…

– Аминь! – кивнул Буридан.

– Да, но если вы взвалите на себя еще и…

– Ланселот, хорошо ли ты уяснил, что от тебя требуется? – перебил его Буридан.

– Конечно. И, клянусь Баболеном и Варнавой, которые меня слышат, я хочу быть повешенным за ноги и висеть между Валуа и Мариньи…

– Как Христос между двумя ворами…

– Да, господин, я хочу быть повешенным этим постыдным образом, так как на шею веревку мне уже накидывали и…

– Ланселот, у меня для тебя важная новость.

– Да заберет чума того вертопраха, который ничего не желает слышать! – пробурчал про себя Бигорн. – Если это хорошая новость, – добавил он вслух, – придержите ее до завтра, чтобы я мог ночью поразмышлять над тем, что же такого хорошего вы собираетесь мне сказать. Если это плохая новость, тоже придержите ее до завтра, чтобы я мог поспать спокойно, если, конечно, мне вообще сегодня доведется поспать.

– Не переживай, доведется. Новость же такая: у меня кончились деньги.

– Хо-хо! – воскликнул Бигорн, вскочив на ноги, но почти тотчас же вновь уселся.

– Что ты на это скажешь? – спросил Буридан.

– Хорошая новость, господин!.. Просто прекрасная!..

– И все же, мой бедный Бигорн, если завтра я снова увижу солнце, если, пережив эту ночь, я не паду завтра от чьей-либо руки, я буду вынужден с тобой расстаться, так как, возможно, нам нечего будет пить, а я не хочу навязывать тебе эту пытку.

– Я могу пить и воду, господин.

– Бигорн, ты предан, это хорошо. Но что если мне придется соблюдать пост?

– Что ж, я тоже стану поститься, но вас больше не покину. Вы – мое социальное положение. И потом, я научу вас искусству выживания в чужих землях. Молодой, отважный, предприимчивый, даже совершая по одной вылазке в неделю, вы сможете обеспечить не только свое существование, но и мое.

– Полагаешь, из меня получится хороший грабитель?

– Я в этом уверен. Причем такой, каких мало и в Париже, который по праву считается воровской столицей. Так что, господин, если позволите уже сейчас дать вам парочку советов…

– А не отрезать ли мне тебе уши за то, что ты собираешься давать мне советы?

– Тогда отрежьте мне уж лучше язык, чтобы я не мог говорить, или если уши – то себе, чтобы меня не слышать, – спокойно сказал Бигорн. – Но я продолжу, и вот что на вашем месте…

– Время! – произнес Буридан, вставая.

Ланселот Бигорн тяжело вздохнул. Буридан зашагал вдоль реки. Бигорн следовал за ним на расстоянии, прячась то за одним деревом, то за другим.

За несколько метров от Нельской башни Буридан едва не наткнулся на неподвижную черную фигуру. Он тотчас же ее узнал: то была Мабель.

– На этот раз вы пришли! – проговорила она голосом, в котором юноше послышались странные интонации.

– Веди меня! – сказал Буридан резким тоном. – Не терпится засвидетельствовать почтение этой прекрасной и, по твоим словам, всесильной незнакомке…

Мабель даже не пошевелилась. Буридану показалось, что она дрожит и пытается разглядеть его получше. Он видел, как блестят в ночи ее глаза, и вдруг ощутил непередаваемое волнение.

– Чего ты ждешь? – бросил он грубо, чтобы смахнуть с себя непонятный страх.

– Как?! – удивилась Мабель. – Вы не захватили ни кинжала, ни рапиры?

– А что, являясь в Нельскую башню, нужно обязательно иметь при себе оружие? – вопросил Буридан, разразившись нервным смехом.

Какое-то время она молчала. Он слышал, как она шепчет непонятные слова.

– Вы говорили, – промолвила она вдруг, – что не знали ни отца, ни матери…

– Так и есть, – кивнул Буридан и помрачнел. – Не знаю даже, живы они или мертвы, и, вероятно, уже никогда не узнаю… Но довольно, милейшая. Веди меня!

– Его зовут Жан… – пробормотала Мабель, еще более жадно всматриваясь в лицо юноши.

Сделав несколько нерешительных шагов, она схватила Буридана за руку и, приглушенно вздохнув, прошептала:

– Вы говорили, что… где именно вы родились? Повторите, умоляю!

– Я, Жан Буридан, родился в Бетюне, что в графстве Артуа, от неизвестных родителей… Так записано в книге записей Сорбонны, можете сами проверить… Но хватит уже вопросов… пойдемте!

Она сделала еще несколько шагов, затем остановилась… Они находились уже у самой Нельской башни. Дверь была приоткрыта. Внутри теплился бледный свет, тоскливый и мрачный.

– Не ходите туда! – пробормотала Мабель, задыхаясь. – Если вам дорога жизнь, не ходите! Бегите, дитя, бегите! Ни днем, ни ночью – никогда больше не приближайтесь к этой башне… Ох, что же вы делаете!.. Он вошел!.. Все кончено!..

Упав на колени, Мабель закрыла лицо руками и прошептала:

– Все это время какое-то неожиданное событие или ужасные мысли встают между моим возмездием и мною!.. В тот вечер все было готово! Они оба были в моих руках… Оставалось лишь шепнуть словечко королю… Маргарита Бургундская и Карл де Валуа… ничто не спасло бы убийц моего ребенка… но случилось непредвиденное: Маргарита вернулась в Лувр в тот самый момент, когда я уже собиралась пойти к королю… И сегодня все готово! Словно ангел смерти, я должна лишь сходить в Лувр, взять Людовика за руку и привести сюда! Но сейчас меня останавливает ужасная мысль…

– Да, ужасная мысль, – продолжала Мабель по прошествии нескольких секунд, на протяжении которых она слушала, не донесется ли из башни какой-нибудь шум. – Но почему при виде этого юноши у меня так часто бьется сердце?.. Если у него и остается шанс спастись, почему я так хочу оставить ему этот шанс? Не потому ли, что его зовут Жан?.. Не потому ли, что у него нет ни отца, ни матери! Что это – жалость? Будь проклята жалость! Разве меня они пожалели?.. Или моего сына, моего Жана?..

* * *

Буридан вошел в башню.

Подобно Филиппу и Готье д’Онэ, он заметил, как за ним поспешно закрылась дверь. Как и они, последовал за человеком, который подал ему знак, и поднялся по винтовой лестнице. Как и они, наконец, был проведен в наполненную приятными ароматами, теплую, освещенную мягким светом комнату.

На стенах висели большие картины, представлявшие Госпожу Добродетель, Госпожу Красоту и прочих в чрезмерно сладострастных позах.

Буридан с улыбкой, не лишенной определенного восхищения, разглядывал укладывающуюся в постель Госпожу Красоту, когда позади него открылась дверь. Он обернулся. Взгляд его охватил соседний зал, где горели свечи, был накрыт роскошный стол, и откуда шла к нему женщина в маске и широком, с горностаевой отделкой, плаще, под которым юноша легко бы узрел нагое тело, не будь он так поглощен мыслями о предстоящей ему ужасной дуэли.

Он тотчас же перешел в нападение – неистовое, ошеломляющее.

Едва загадочная дама вошла, промолвив нежным голосом:

– Добро пожаловать к нам, мессир Жан Буридан…

Юноша поклонился и ответил:

– Ваше Величество, если позволите, я хотел бы сказать, что очень горд тем, что смог спасти у Монфокона вашу священную жизнь, столь дорогую для короля, вашего супруга…

Маргарита остановилась, и на лице ее отразилась вся гамма чувств – ужас, тревога, изумление.

– Я убежден, – продолжал Буридан, – что Ваше Величество оказали мне беспримерную честь, пригласив сюда, для того, чтобы выказать свою благодарность. Но к чему она, эта благодарность? Быть преданным, рисковать жизнью ради своего короля или королевы – долг любого верного подданного…

С губ Маргариты сорвался глухой рык.

Резким жестом она сорвала маску, и он увидел ее пылающие гневом глаза. Сердце юноши непроизвольно сжалось.

Голосом, полным высокомерия, она изрекла:

– Раз уж тебе известно, кто я, раз уж ты распознал во мне Маргариту Бургундскую, ты должен знать и то, что королеве не пристало благодарить своих подданных.

Буридан припал на одно колено.

Она продолжала тем же резким тоном:

– Кто предупредил тебя? Кто сказал, что ты встретишь здесь королеву? Говори!

– Ланселот Бигорн, – промолвил Буридан, вставая.

– Ланселот Бигорн? – пробормотала Маргарита. – Где я слышала это имя? Кто этот человек? И откуда он знает?..

Нахмурившись, королева пребывала в крайней задумчивости, но вскоре она, казалось, смягчилось, и лицо ее приняло новое выражение.

В этой царственной головке, где бурным потоком одна страстная мысль сменяла другую, вопрос о том, кем был Бигорн и откуда он что-то узнал, унесся прочь, словно соломинка.

Сейчас рядом с ней находился Буридан. Буридан – то есть любовь…

Ненависть, возмездие, смерть – всё было отложено на завтра.

В эту ночь, в этот час она жаждала лишь любви.

Постепенно тучки, что собрались на ее челе, рассеялись: всё то, что было в ней величественного и строгого, расцвело, королева исчезла, и осталась лишь женщина – опьяневшая от страсти, решившаяся на самую неистовую искренность в признании этой страсти.

– Мессир, – сказала она голосом, в котором дрожала любовь, – присаживайтесь… здесь, рядом со мной, – разговор нам предстоит долгий.

– Простите, мадам, но я не могу сидеть в присутствии королевы.

– Королевы! – промолвила Маргарита с трогательной нежностью. – Здесь нет никакой королевы. Разве вам ничего не сказали, Буридан? Разве вам не сказали, что женщина, которая приглашает вас в Нельскую башню, любит вас всем сердцем? О! – прошептала она, беря его за руки. – Я давно уже тебя заметила, давно полюбила, но только тогда, у Монфокона, поняла всю тщетность сопротивления… Посмотри на меня и скажи, мог ли ты когда-либо мечтать о любовнице более прекрасной, более совершенной, чем та, которую ты видишь перед собой…

Голос ее звучал глухо, но в то же время гармонично, как странная и далекая музыка виол. И говорила она эти неслыханно бесстыдные вещи так, будто и не было ничего необычного в том, что королева Франции предлагает себя первому встречному. И было это так неожиданно, пусть он и готовил себя к такому, было это так далеко от того, что он себе представлял, что Буридан почувствовал, как его пробирает страх.

Маргарита дрожала. На сей раз в ней действительно говорила любовь. На сей раз она была не просто жаждущей удовольствий развратницей, но еще и влюбленной женщиной, сердце которой теснилось в груди от нежных чувств.

– Буридан, – продолжала она, – твоя судьба удивит мир. Вот что я тебе предлагаю: сначала – любовь, то есть себя. Затем – могущество. Скажи лишь слово, Буридан, и завтра же Мариньи, сброшенный с пьедестала своего величия, уступит тебе свое место.

Она поднялась, подошла к нему и, наклонившись, почти умоляя, зашептала:

– Король – он, по сути, еще ребенок… В Лувре не хватает мажордома, такого, Буридан, который, как тот Геристаль, в конце концов примерит на себя корону, станет править и будет настоящим хозяином. Хозяином над женщиной, вроде меня, хозяином над королевством, вроде Франции, – почему бы таковым не стать тебе? Буридан, я осмотрелась вокруг себя – а с высоты моего трона взгляд мой распространяется ох как далеко! Я искала такого человека, и я его нашла: рука моя протянулась к тебе, Буридан, человеку не знатному, незаметному, я привела тебя на гору, куда некогда привели Христа, и подобно сатане, обратившемуся к Иисусу, я говорю тебе: «Посмотри себе под ноги… Почести, сказочное богатство, неслыханная власть, безграничная любовь – всё это твое». Каков же будет твой ответ, Буридан?

– Ваше Величество, – произнес Буридан с глубокой смиренностью, искренний и достойный восхищения в минуту, когда бы мог он возгордиться, – я пришел сюда просить, как просят Бога, я пришел сказать вам: сжальтесь надо мною…

– Ты меня не понял, – пылко продолжала Маргарита. – Послушай: кто-то тебе сказал, что тебя здесь будет ждать королева! Но я могла бы и сама сказать тебе это. Пусть бы ты и не попросил, я бы все равно сорвала с себя маску. Ты говоришь сейчас со мной не только как с королевой, но и как с женщиной. Я предлагаю тебе все, что может предложить королева, и все, что может дать женщина.

Голос ее дрогнул. Она протянула к нему руки, и в этом движении плащ ее распахнулся. Она предстала восхитительно красивой, трепещущей, гармоничной и совершенной, – такой, каких ваял из мрамора Канова. И она прошептала:

– Буридан, я жду ответа…

– Отвечать на слова, произнесенные Вашим Величеством, было бы поступком безумца, – проговорил Буридан все с той же смиренностью. – Я явился сюда, зная, что найду здесь мою королеву…

Он упал на колени…

– И я пришел сказать ей: «Ваше Величество, сжальтесь надо мною… Всего одно ваше слово может вернуть мне жизнь и потерянное счастье».

– И что же это за слово? – пробормотала Маргарита, нахмурившись. – О чем ты хочешь спросить?..

– Миртиль… Где она?

Маргарита резко распрямилась. Глаза ее зловеще сверкнули, лицо побледнело.

– Буридан, – сказала она хриплым голосом, – ты только что вынес смертный приговор…

В порыве безумной ярости она едва не сказала: моей дочери…

– Смертный приговор этому дитя! – закончила она.

– Нет, Ваше Величество! – проговорил Буридан, вставая с колен.

– Ты сказал – нет?..

– Я говорю: вы не посмеете! Простите, мадам: еще минуту назад вы нападали, и я склонялся перед вами. Теперь вы угрожаете, и я буду вам под стать! Угроза за угрозу! Я люблю это дитя, мадам! С этой девушкой связаны все мои надежды, потому предупреждаю: вы умрете прежде, чем успеете до нее дотронуться!

Маргарита заскрежетала зубами. Ее мрачный взгляд переместился на бронзовый гонг, звук которого вызывал сидевших в засаде убийц.

Но, вероятно, в ужасной борьбе, что происходила в ней, страсть в эту секунду одержала верх.

– Буридан, – продолжала она, и все в ней дрожало: голос, губы, соединенные руки, – Буридан, не вынуждай меня совершать то, чего нельзя уже будет исправить. Эта девушка не может быть твоей. Если бы ты знал… Возможно, однажды и узнаешь… и тогда действительно пожалеешь о том, что заставил Маргариту страдать… Время еще есть…

– Да… Если я желаю выйти отсюда живым, если не хочу оказаться зашитым в мешок и живьем сброшенным в Сену, не так ли, Ваше Величество?..

Бледная от ярости, какой-то миг парализованная этими словами, свидетельствовавшими о том, что Буридану известны все тайны Нельской башни, Маргарита издала рык хищного зверя, собравшегося напасть на свою жертву.

Бросившись к гонгу, она схватила молоточек.

Но этот молоточек не ударил по бронзовому гонгу. Рука Буридана опустилась на запястье Маргариты и, не менее бледный, он проговорил, задыхаясь:

– Мадам, вам следует знать, что через час здесь будет король…

Маргарита распрямилась с жутким криком отчаяния. Лицо ее исказилось, и самое страстное выражение любви сменилось на нем выражением смертельной ненависти, словно грозовая молния на ночном летнем небе, что вдруг освещает далекие горизонты.

– Ты лжешь, проклятый! – прохрипела она.

– Клянусь головой Миртиль, всем тем, что мне дорого в этом мире, мадам, что если я не выйду отсюда живым, узнав то, что я желаю узнать, сюда явится король…

– Я могу быть в Лувре уже через четверть часа! – вскричала Маргарита. – А ты, ты, несчастный, ты умрешь!.. Ко мне! Ко мне!.. – завопила она.

Двери распахнулись. Появился Страгильдо, со шпагой в руке, а вслед за ним в комнату с воплями ворвалась дюжина человек в масках.

– Ты умрешь как и я, Маргарита! – пронзительным голосом прокричал Буридан. – Отсюда невозможно выйти! Я приказал забаррикадировать двери снаружи!

В то же время Буридан бросился ничком на пол, затем резко выпрямился и, заключив Страгильдо в медвежьи объятия, укусил того за запястье. Вскричав от боли, браво выронил шпагу, которую тут же подхватил Буридан. Прыжок, и он отгородился от вражеских клинков столом. В следующую секунду один из нападавших упал замертво. Все это заняло не больше пары секунд.

– Маргарита, через минуту я умру! – вскричал Буридан. – И тогда тебе уже не спастись! Так как дверь не откроется, и сюда явится король!

Тут же второй браво, пораженный в горло, отступил и рухнул на пол у ног королевы, – дрожащая от ярости и страха, та напоминала загнанную тигрицу.

– Ату его! Ату! – вопили убийцы.

– Назад, псы! – взревела Маргарита.

При звуке ее голоса атакующие отступили. Они пятились, не соблюдая порядка, и вскоре исчезли, успев, однако, мимоходом подхватить двоих раненых. Буридан опустил шпагу, шпагу Страгильдо – прочную, тонкой работы рапиру, выкованную на одной из миланских фабрик.

Исчезнув из комнаты в числе первых, вновь появился Страгильдо. Стараясь не смотреть королеве в глаза, он пробормотал:

– Госпожа, этот негодяй не солгал: открыть дверь невозможно!

– Кто позволил тебе говорить, когда тебя не спрашивали? – взорвалась королева. – Вон отсюда, собака!..

Понурив голову, действительно похожий на побитую собаку, Страгильдо выскользнул за дверь, но губы его растянулись в более чем когда-либо ироничной улыбке.

С минуту Маргарита хранила молчание, пытаясь взять себя в руки. Мало-помалу на лицо ее вернулось то пренебрежительное величие, что придавало ей столь грозный вид.

– Хорошо, – сказала она наконец бесцветным голосом, – вы победили. Но остерегайтесь – я этого так не оставлю.

Отбросив в сторону шпагу Страгильдо, Буридан подошел к королеве и промолвил:

– Я знаю, мадам, что подняв лишь палец, вы можете раздавить меня, как жука. И какому же наказанию Ваше Величество прикажет меня подвергнуть?

– Говорите, что хотели сказать! – резко бросила королева.

– Не раньше, чем докажу вам, что в данную минуту я являюсь хозяином положения, каким вы предлагали мне остаться навсегда. Не будет ли Вашему Величеству угодно подняться вместе со мной на платформу этой башни?.. Вы смотрите на окна, мадам? На них на всех – решетки, которые даже самые умелые рабочие, вооружившись лучшими инструментами, снимут не ранее, чем через два часа… Поверьте мне, уж лучше выйти через дверь… когда я прикажу ее открыть.

– Пойдем, – сказала Маргарита, задрожав всем телом.

Она начала подниматься по лестнице, той самой, по которой Филиппа и Готье д’Онэ подняли на верхушку башни, с которой затем сбросили в воду.

Буридан шел следом.

На лестнице не было ни души. В башне, которая еще пару минут была наполнена криками, стояла та зловещая тишина, которая воцаряется после бурь.

Оказавшись на верхней площадке, Буридан перегнулся через стену реборды, зависнув над пропастью. Маргарите в тот момент достаточно было бы лишь подтолкнуть его, и все было бы кончено.

Возможно, у нее и возникло такое намерение, так как она сделала движение в сторону юноши. В эту секунду взгляд ее упал на мрачный Лувр, на фасаде которого тускло мерцали три окна, словно бледные звезды на закрытом облаками небе.

Она вздрогнула, и руки ее сжались в кулаки в яростном жесте – то были окна короля.

– Бигорн! – кричал в этот момент Буридан.

– Я здесь, господин, – отвечал снизу хриплый голос Ланселота.

– Ты хорошо забаррикадировал дверь башни?

– Хорошо ли? Клянусь всеми святыми небес, господин, что если двери ада окажутся так же крепко заперты, когда я там предстану, то мне придется поселиться в раю, так как…

– Ладно-ладно… Ты помнишь, что должен делать?

– Даже если сам святой Варнава придет к ним на помощь, потребуется не менее трех часов, чтобы открыть двери изнутри, тогда как снаружи я разберу все за десять минут, потому что…

– Хорошо, но я спрашиваю тебя о другом: ты помнишь, что должен сейчас делать?

– Ждать. Жаль только я не захватил с собой полпинты гипокраса…

– Как долго?..

– Гм!.. Ну, скажем, четверть часа…

– А потом?

– Потом?.. Если вы не спуститесь, чтобы отменить приказ, я должен сбегать в Лувр и…

– Хорошо, – глухо промолвила Маргарита. – Довольно!

– Довольно, Бигорн! – прокричал Буридан.

Монфоконский висельник умолк, начав насвистывать некий военный марш.

– Кто такой этот Ланселот Бигорн? – пробормотала Маргарита. – Где я могла слышать это имя? Сударь, кто этот человек?

– Бигорн, рыбак с Сены, мадам, – всегда в своей лодке, всегда драгирует дно реки, случается, находит прелюбопытные вещицы, – то мелкие монеты, то дорогие украшения, то трупы…

– Трупы! – пробормотала Маргарита, впиваясь ногтями в ладони.

– Бог ты мой, да, мадам! И знаете, несколько дней назад, на рассвете, у той большой цепи, что перекрывает реку, он выудил трупы двоих моих друзей. Бедные юноши! Отважные, умные, влюбленные – им бы жить да радоваться, а они умерли такой смертью! Нужно сказать, мадам, что Филипп и Готье д’Онэ…

Маргарита испустила стон, похожий на проклятие.

– Что с вами, мадам? – вопросил Буридан. – Неужто эта история о трупах показалась вам слишком ужасной? В таком случае, умолкаю… Я просто хотел пояснить, чем занимается Бигорн.

– Продолжайте, – сдавленным голосом прошептала Маргарита.

– Так вот: я говорил, что несчастный Филипп и его брат были зашиты в мешок и брошены в реку. К мешку, вероятно, была привязана какая-нибудь железная чушка или большой камень, но, камень то был или чушка, однако груз этот отвязался. Осталась лишь веревка; мешок понесло течением, он зацепился за оградительную цепь, и Бигорн его выудил.

– Что он сделал с трупами? – машинально спросила Маргарита.

– Мадам, вы стучите зубами… возможно, нам лучше спуститься, воздух на вершине этой башни прохладный и может стать смертельным…

– Нет-нет, – пробормотала Маргарита, – продолжайте…

– Будь по-вашему. С трупами, говорите? Боже мой, так как у него напряженные отношения с господином великим прево Парижа, так как ему никому не хотелось рассказывать о своей зловещей находке, чтобы его же самого потом не обвинили, он просто-напросто выбросил трупы моих бедных друзей, и те продолжили свой спуск по реке. Ему порядком за это от меня досталось, так как я, конечно же, хотел бы, чтобы тела моих славных товарищей покоились в земле, но Бигорн ответил, что достаточно с него и того, что он сохранил мешок… По его словам, мешок довольно-таки любопытный… Мешок, куда, по недосмотру, попал некий предмет, по которому обнаружить убийц будет проще простого… Это все, что вы желали узнать про Ланселота Бигорна, мадам?

– Да! – сказала королева, конвульсивно сжав зубы.

– Однако же, – добавил Буридан, – позвольте вам сообщить, что семнадцать лет назад Ланселот Бигорн проживал в Дижоне…

Маргарита покачнулась…

– И что он был доверенным слугой могущественного графа де Валуа…

– Однако, спустимся! – прохрипела Маргарита.

– Теперь моя очередь сказать: нет! Так как прежде чем спуститься, я должен поговорить с Бигорном. А прежде чем поговорить с Бигорном, я должен поговорить с вами!

– Хорошо. Вы хотите знать, где находится девушка, которую вывезли из Тампля?

– Да, мадам, – серьезно сказал Буридан. – Но знайте: если вы укажете мне ложный адрес…

– И что случится?

– Завтра утром, пусть и с опасностью для жизни, я явлюсь в Лувр с Ланселотом и расскажу королю про ваш любовный роман с Карлом де Валуа, смерть госпожи де Драман, которую вы закололи, и малыша Жана, брошенного в воду по вашему приказу. Похоже, у вас это уже вошло в привычку!

Маргарита вздрогнула, но нет от угрозы, а от того, что по последним словам ей стало понятно – Буридану или Бигорну известны все тайны Нельской башни.

Тем не менее, как женщина, которую не так-то просто укротить, продолжая сопротивляться грозящей опасности, она приняла горделивый вид и с презрением промолвила:

– Королеве не пристало лгать, сударь. На подобное способны лишь такие, как вы. Из всех оскорблений, которые вы мне сегодня нанесли, я запомню лишь это выраженное вами сомнение в моей честности. Ступайте, сударь. То, что ищете, вы найдете позади дома с колоннами, в жилище, которое примыкает к квадратной башне.

Буридан глубоко поклонился, а затем крикнул:

– Бигорн, я спускаюсь!

– Хорошо, господин!

На долю секунды Буридан повернулся к королеве, словно желал что-то сказать, но Маргарита выглядела такой напряженной, такой бледной при свете луны, так похожей на призрака, что юноша вздрогнул, отступил и поскорее направился к винтовой лестнице.

Лишь только он скрылся, Маргарита, испустив вопль отчаяния, упала навзничь, прямо на плиты площадки башни, в кровь разбив себе лоб. Яростное проклятие слетело с ее побелевших губ, и королева потеряла сознание.