Мы покинули Мабель в тот момент, когда, проведя ночь в наблюдении за Буриданом и его спутниками и убедившись, что Миртиль находится под охраной садовника аббатства, та возвращалась в Лувр.
Маргарита ждала ее в своей спальне, чудесной комнате, украшенной с поистине королевской изысканностью, но изысканностью строжайшей: вместо обнаженных статуй и живописных картин, на каковые был объявлен негласный запрет, повсюду там встречались вставленные в золотые рамы образы Девы Марии и всевозможных святых.
Все в этой комнате излучало порядочность знатной и благородной дамы; казалось, на фронтоне двери можно было написать: Здесь живет добродетельнейшая из королев.
Лицемерие?.. Нет.
Здесь, в стенах Лувра, Маргарита искренне хотела быть лишь королевой Франции – королевой не только по могуществу и красоте, но и по добродетели.
После разговора с Мариньи и Валуа она уединилась там, чтобы побыть один на один с чувством, которое становилось главной идеей ее жизни – ее любовью к Буридану.
Эта любовь удивляла ее, но в то же время и пугала.
Как другие испытывают страх, обнаружив в глубине души своей некую преступную мысль, которую они пытаются приглушить, пока она не становится сильнее их воли, так и Маргарита ужаснулась, поняв, что может испытывать чистые и нежные женские чувства.
Итак, она расхаживала по этой комнате, перебирая в голове мельчайшие эпизоды того, что произошло в Нельской башне, вскипая от ненависти, терзаясь от унижения… но не находя в себе ничего иного, кроме любви, лишь усилившейся от этого унижения, от той неудачи, которую она потерпела.
В какие-то моменты мысль ее переносилась к Миртиль…
Ее дочери!
Ее сопернице!
И тогда – вот ведь странная штука! – она успокаивалась, и ее охватывала такая ярость, что она тотчас же находила причину ненавидеть Буридана и вынести ему смертный приговор.
Когда начало светать, она позвала всю ночь просидевшую в соседней комнате служанку и приказала разыскать капитана стражи.
Десятью минутами позже Юг де Транкавель вошел в ораторию, служившую Маргарите и залом для аудиенций.
Капитан стражи не ложился, проведя ночь в обходах и отдаче распоряжений на следующий день.
– Капитан, – спросила Маргарита, – я слышала, среди студентов были какие-то волнения. Что происходит?
– Происходит то, мадам, – промолвил Транкавель, – что студенты, клерки Базоши и Галилеи решили сопровождать этого Буридана, который осмелился бросить вызов первому министру.
– Как! Этому Буридану хватит смелости явиться в Пре-о-Клер?
– Поговаривают, что хватит, Ваше Величество.
– Не лучше ли будет, в таком случае, арестовать его во избежание подобного скандала?
– Мы уже пытались это сделать, мадам; перерыли весь Париж, но так его и не нашли. Именно во время этих поисков шпионам прево и удалось узнать, что утром судебные писцы и студенты намерены поднять в Пре-о-Клер мятеж.
Королева на какое-то время задумалась.
Вытянувшись по стойке смирно, гигантский в своих доспехах, Транкавель ожидал, когда она прикажет ему удалиться, но Маргарита вдруг сказала:
– Транкавель, вы должны схватить этого человека.
– Кого, мадам, – Буридана? Будет сделано. Король уже отдал свои на этот счет распоряжения. Этому негодяю осталось жить от силы часа два-три, так что Ваше Величество могут быть спокойны.
– Транкавель, я прошу вас не убить Буридана, а схватить его. Он нужен мне живой. Но это не все. Я лично хочу присутствовать при народных волнениях.
– Нет ничего проще, мадам. В Пре-о-Клер будут направлены три роты, я же с четвертой, самой многочисленной, буду находиться на территории аббатства. Если Ваше Величество изволят принять мои услуги, готов проводить вас в одно безопасное место, откуда все будет отлично видно.
– Что это за место?
– Дом садовника аббатства. Ваше Величество отправятся туда в сопровождении эскорта лучников?
– Нет-нет. Я явлюсь прямо в аббатство. Не хочу, чтобы стало известно, что там королева. Ступайте. Я разыщу вас в аббатстве и уже на месте отдам свои распоряжения.
Транкавель удалился, а Маргарита вернулась в спальню, задаваясь вопросом, который несколькими часами позже задаст себе и Ангерран де Мариньи:
«Неужели Буридану действительно хватит смелости явиться в Пре-о-Клер?»
* * *
Рассвело.
Служанка пришла в свой обычный час.
– Разбери постель, – скомандовала Маргарита.
Девушка едва заметно улыбнулась и принялась наводить в спальне напускной беспорядок, чтобы во время утреннего визита Людовика к королеве ничто не указывало на то, что Маргарита бодрствовала всю ночь.
В этот-то момент и появилась Мабель.
– Ну что? – страстно вопросила королева, едва та вошла.
– Слишком поздно, – холодно отвечала Мабель. – Когда я пришла, Дьявольская башенка была уже пуста.
– Проклятье!.. Но те люди, которых я там оставила?..
– Убиты, ранены или в бегах. Я полночи провела в попытках выйти на след этого чертова Буридана, но все оказалось тщетно… Мне так и не удалось выяснить, что с ними стало – ни с Буриданом… ни с Миртиль…
Произнося это имя, Мабель украдкой взглянула на королеву, но на лице Маргариты не отразилось никаких эмоций.
После того, что произошло в Нельской башне, после бессонной ночи, после, наконец, только что услышанной новости, которая, казалось, не могла ее не взволновать, Маргарита выглядела такой спокойной, такой свежей и безмятежной, будто все это время спала крепким сном.
– Что с тем приворотным зельем, о котором ты мне говорила? – поинтересовалась она.
– Уже готово, моя королева!
– И тот, кто его выпьет, испытает все муки любви?
– Адские муки, госпожа. Муки души, сердца и тела, по сравнению с которыми колесование и травля собаками выглядят сущим пустяком, так как при последних страдает лишь тело. У того, кто выпьет этот напиток, госпожа, будет вечная рана на сердце, мучимая неутолимой тревогой душа и тело, горящее как в огне, который ничто не затушит. Поцелуй той, кого он любит, возможно, на какое-то мгновение ослабит этот жар, но не собьет. Этот мужчина полюбит ту, которая подаст ему этот эликсир. Полюбит вне зависимости от того, хочет он этого или нет. Полюбит неистово, страстно, даже если ненавидит ее. И его разрушенная воля ничего не сможет против этой любви. Он полюбит ее безумно, и эта безумная страсть не закончится даже в том случае, если женщина, которую он любит, умрет раньше него. Его исступление не ослабнет под ласками любимой женщины, но, напротив, усилится. Постепенно жар охватит все жизненные органы; вскоре кровь станет в его теле потоком лавы, мысль станет пожаром, и в этом медленном сгорании сердца, тела и мозга он ощутит, как умирает, и он умрет с теми же воплями, с теми же поношениями, с теми же проклятиями, с какими восходят на костер иудеи. Вот только пламя костра убивает за пару минут, а это пламя любви убивает несколько месяцев, возможно, год… год, который стоит ста лет ада!
Королева жадно впитывала в себя сказанное, даже не вспоминая про Миртиль.
– Хорошо, – промолвила наконец Маргарита, – через два часа Буридан будет в моей власти.
Мабель вздрогнула.
– Но Миртиль? – прошептала она.
– Когда Буридана схватят, он скажет нам, где ее прячет.
Мабель машинально кивнула: ее план возмездия рушился у нее на глазах.
– Но как Ваше Величество намерены схватить Буридана?
– Разве он не назначил на сегодня Мариньи встречу в Пре-о-Клер?
– И что же?
– А то, что Мариньи явится на эту встречу. Но явится с четырьмя ротами лучников. Я и Транкавель продумали план сражения, так что Буридан не преминет угодить в расставленные нами силки. Кстати, я и сама там буду.
– Ваше Величество поедут в Пре-о-Клер?
– Нет, но я буду в аббатстве.
– В аббатстве! – глухо пробормотала Мабель.
И с холодной злобой подумала, что дом, в который входила Миртиль, является частью Сен-Жермен-де-Пре.
– Ты будешь со мною, – продолжала королева. – Остановимся в хижине, в которой живет садовник аббатства.
Мабель побледнела. С губ ее едва не сорвалось проклятье.
«Боже!» – прошептала она про себя.
Тогда говорили: Боже, прежде – Судьба. Мы же теперь говорим: Случай.
Три термина, по сути, означающие одно и то же.
Все три выражают субъективные истины, то есть истины, которые в нас, но не вне нас. Все три передают удивление человека при встрече с феноменами, объяснить которые он не в состоянии.
Чувствуя свое бессилие в этом вопросе, человек призывает для объяснения некую постороннюю силу, и так как он не способен осмыслить то, что не имеет названия, он дает этой силе имя, навешивает на нее ярлык, помещает ее в баночку, которую, в свою очередь, ставит в один из ящичков своего мозга, откуда извлекает всякий раз, когда то бывает необходимо.
И тогда, кстати и некстати, по любому поводу, потому что это объяснение устраивает всё, упраздняя малейшую работу по поиску причин прямых и косвенных, люди говорят, что во всем виноват случай! Другие заявляют: «Так было угодно судьбе!»
Мабель, будучи не в силах понять, как цепь вполне естественных фактов привела Маргариту Бургундскую к дому, где укрылась Миртиль, воскликнула про себя: «Боже!»
Такое объяснение всему ее вполне устраивало, за тем лишь исключением, что Бог оказался к ней немилостив.
«А может, Господь не хочет, чтобы я мстила? – думала она. – Или же подает мне знак, что час еще не настал?.. Однако же я так много страдала, так много ждала. Ждала с ужасным терпением. Все те годы, что я нахожусь рядом с этой женщиной, ни единым словом, ни единым жестом, ни единым взглядом я не дала ей понять, как сильно ее ненавижу… Она видела лишь мои улыбки, и никогда – слезы, ни разу не слышала моих рыданий… Господи! Господи Боже, почему Ты хочешь, чтобы я ждала еще?.. Почему решил, что я мало страдала?.. Господи! Господи Боже! Молю Тебя, заклинаю избавить от этой пытки, коей станет для меня воссоединение Маргариты с дочерью! Прошу Тебя, умоляю, а если и мольбы недостаточно, то требую, именем Твоих собственных законов справедливости, оставить в моих руках орудие моей мести – дочь той, которая убила моего сына!..»
Так про себя взывала к Богу Мабель.
Эта угрожающая апострофа к Всевышнему ее успокоила.
Она представила, она была даже уверена, что какой-нибудь ангел подхватит ее обращение и унесет на небеса, к пылающему трону, где Вечность принимает людские мольбы, жалобы и угрозы.