Настоятель аббатства Сен-Жермен-де-Пре, мессир Клеман Маго, был довольно-таки неплохо сохранившимся мужчиной лет шестидесяти: живо глядя на мир из-под черных кустистых бровей, он, как правило, пребывал в агрессивном расположении духа, с ожесточенностью поддерживал права и привилегии своего сообщества, притом что особую ненависть питал к студентам.

Действительно, так уж повелось, что между монастырем Сен-Жермен и студентами во все времена шла открытая борьба.

Главным предметом этого спора был как раз таки Пре-о-Клер.

Студенты желали властвовать там безраздельно и то и дело посягали на религиозные владения. Аббатство, в свою очередь, плохо переносило подобное соседство и время от времени пыталось закрепить за собой кусочки земли, находившиеся вне его территорий.

Отсюда – и состояние перманентной войны, войны, в которой были свои кровавые эпизоды, свои герои, свои жертвы, свои засады, свои сражения в сомкнутых рядах, но которая все еще ждала своего Гомера.

Как и в большинстве войн, за каждой из противоборствующих сторон числились как победы, так и поражения: сколь часто студенты вынуждены были покидать поле боя с многочисленными потерями, столь же часто и монахи аббатства получали тумаки, без которых, естественно, предпочли бы обойтись.

Но что следует сказать, так это то, что в правление Клемана Маго победоносное – после нескольких успешных сражений – аббатство жило относительно спокойной жизнью вплоть до утра того дня, когда писцы Базоши и Галилеи вместе со студентами объединили свои силы, чтобы атаковать королевских лучников. И опять же, в то утро разве не аббатство оказалось под ударом?

Стоит ли удивляться, что мессир Клеман Маго с энтузиазмом встретил возглавляемую Югом де Транкавелем роту лучников, которая, укрывшись на территории монастыря, должна был выступить в подходящий момент, если бы трех других рот, занявших позиции в Пре-о-Клер, оказалось не достаточно для того, чтобы обратить врага в бегство.

Аббат-настоятель приказал организовать в столовой легкий завтрак для Транкавеля и его офицеров, завтрак, в котором он и сам изволил принять участие.

Затем, в присутствии Транкавеля, аббат вызвал к себе келаря и сомелье монастыря.

Первому он поручил раздать каждому солдату по краюхе хлеба и куску оленины или какого-нибудь другого мяса; второму приказал выкатить во двор, где выстроились лучники, две большие бочки белого вина. Исполнив этот долг гостеприимства, достопочтенный аббат лично занялся распределением стражников по бойницам крепостной стены.

Когда он заканчивал и направлялся к той части стены, что прилегала к Пре-о-Клер, началась битва, звуки которой заставили его содрогнуться, но не от страха, а от воинственного нетерпения.

– Ха! – сказал он сопровождавшему его Транкавелю. – Жаль, что я не на вашем месте, капитан, а вы – не на моем! Клянусь святым Германом, который нам покровительствует, вы бы увидели, разрази меня гром, что может…

На этих словах его прервал подбежавший монах, который доложил, что у ворот аббатства ожидают две женщины.

– Две женщины! – нахмурился аббат. – А с каких это пор, отец Илларион, в наше аббатство допускаются женщины? Или от шума битвы у вас разум помутился? Клянусь Девой Марией, на нас с капитаном этот гул производит совсем иной эффект!

– Простите, ваше преподобие, – пролепетал отец Илларион, более напуганный гневом настоятеля, нежели оглушительными воплями сражающихся, – простите, но эти женщины – это, конечно же, женщины, но вот только, на мой взгляд, если позволите, не совсем обычные, так как…

– Клянусь всеми святыми! Что за галиматью вы несете, отец Илларион! Женщины, которые, с одной стороны, женщины, а с другой – нет! Уж не помешались ли вы? Ступайте и прочтите покаянные псалмы для изгнания бесов, item двенадцать раз Конфитеор, item молитву о…

Юг де Транкавель прервал перечисление наказаний, которые должен был понести несчастный монах, произнеся несколько слов на ухо аббату, который тут же, изменившись в лице и тоне, устремился к главным воротам, приказав опустить подъемный мост. С другой стороны рва ожидали носилки, которые, едва ворота открылись, внесли на территорию аббатства.

Из этих носилок, окруженных небольшим эскортом, вышли две женщины.

Первой была королева, второй – Мабель.

Маргарита Бургундская с улыбкой приняла сделанный на скверной латыни комплимент скособочившегося в глубоком поклоне аббата. Затем, поблагодарив настоятеля, повернулась к Транкавелю:

– Проводите меня в указанное вами место.

Через пару минут группа, состоявшая из королевы, ее камеристки, аббата и Транкавеля, вошла в дом садовника, откуда все поле сражения Пре-о-Клер действительно было видно как на ладони.

Этот дом был, если так можно выразиться, встроен в крепостную стену и имел два выхода: один – наружу, на Пре-о-Клер; другой – внутрь, им пользовался садовник.

Клеман Маго лично сопроводил королеву на верхний этаж, провел в комнату, которая была спальней Мартена, и поднял раму небольшого окна.

Вслед за Маргаритой в помещение вошла бледная как смерть Мабель: именно в этом домике находилась Миртиль!.. Где была девушка?.. Возможно, даже в соседней комнате.

Тем временем Маргарита обратила свой взор на поле битвы. Она присутствовала при разгроме королевских лучников. На Пре-о-Клер шла рукопашная, повсюду разносились победоносные вопли или крики боли.

Но в этом скоплении людей королева выискивала глазами лишь одного человека…

Наконец она его увидела. Увидела в тот момент, когда Мариньи медленно, шаг за шагом, отступал назад, парируя удары. И тогда она вздрогнула. Луч радости промелькнул в ее темных глазах, так как именно к тому дому, где она находилась, Буридан оттеснял Мариньи!

Маргарита поспешно отдала несколько распоряжений Югу де Транкавелю, и тот бросился их исполнять.

* * *

Крики раздавались уже в самом доме.

Затем воцарилась полнейшая тишина.

Несколько минут Маргарита оставалась на месте. Вскоре она увидела роту Транкавеля, которая ускоренным шагом вошла в Пре-о-Клер, разгоняя разрозненные силы студентов и обращая их победу в поражение.

Затем порядка сорока лучников отделились от роты и направились к дому.

Лишь тут королева обернулась.

Мабель подумала:

«Может, Боженька услышал мою молитву! Может, Маргарита не узнает, что ее дочь находится рядом с ней. Нет! О! Нет, она этого не узнает… Все уже закончилось…»

В этот момент королева открыла дверь спаленки. Эта дверь выходила на двойную площадку, у которой заканчивалась деревянная лестница, уходившая вверх из большого зала первого этажа. И на этой площадке стояла, перегнувшись через перила, девушка в белом.

«Миртиль!.. Проклятье!..» – пробормотала Мабель.

Королева тоже увидела Миртиль. Она пошла к ней в тот момент, когда девушка устремилась вниз, чтобы встать между отцом и женихом.

Остановившись на площадке, Маргарита Бургундская вся обратилась в слух.

* * *

После того как в дом ворвался отряд, отделившийся от роты Транкавеля, после того как Буридан был схвачен, а Миртиль уведена Маргаритой и Мариньи, после того, наконец, как все успокоилось и Пре-о-Клер мало-помалу приобрел свой обычный облик, а дом садовника – тихий и безмятежный вид, уже к вечеру о назревающих столкновениях у парижан осталось разве что воспоминание, так как в то время волнения были делом слишком частым, чтобы надолго задерживаться в людской памяти.

Миртиль заперли в той самой спаленке, которую она занимала утром.

Маргарита и Мариньи спустились в зал, чтобы держать совет. Маргарита была матерью. Мариньи был отцом. Каждый из них, с различными намерениями, желал отнять свое дитя у другого. Мариньи был настроен не оставлять Миртиль во власти королевы, тогда как та жаждала во что бы то ни стало заполучить дочь.

Глядя на безучастную с виду Маргариту, Мабель думала:

«А не подняться ли мне по лестнице… открыть дверь той комнаты, где заперта ее дочь… увести девушку куда-нибудь… так ли уж это трудно?..»

И она неспешно направилась к лестнице.

В этот момент она чувствовала, что ненавидит эту Миртиль всеми фибрами своей души. Имей она возможность убить ее, пусть даже ценой собственной жизни, она бы это сделала.

В тот момент, когда она уже была готова ступить на первую ступень лестницы, королева спокойно произнесла:

– Останься, Мабель, ты здесь не лишняя, к тому же, все равно вскоре мне понадобишься…

Едва не зарычав, Мабель какое-то время еще колебалась, не броситься ли ей наверх, не заколоть ли Миртиль, чтобы потом крикнуть королеве:

«Ты убила моего сына, я убила твою дочь, так что теперь мы квиты!»

Однако же какое-то непонятное любопытство подтолкнуло ее к Маргарите, которая в этот момент говорила Мариньи:

– Ваша дочь обнаружена благодаря счастливому случаю. От Мабель, которая знает все мои мысли, мне скрывать нечего. Миртиль – не только ваша дочь, но также и моя. Вам есть что сказать на это, Мариньи?

Первый министр поклонился, но ничего не ответил.

– Вы ее любите, – продолжала королева, – но я тоже ее люблю… люблю всей материнской любовью, которую я ей посвящала, даже ее не зная… даже тогда, когда вы отказывались нас познакомить. Мабель может вам сказать, сколько слез я тогда выплакала… Моя дочь, знаете ли, это чистая мысль среди мыслей дурных, это цветок, который вырос в одиночестве, орошаемый моими слезами, в самом темном уголке моей души, это мое искупление в этом мире и в мире ином. Женщины, которые станут меня осуждать, узнай они вдруг то, что знаете вы, так вот, проклиная меня, эти женщины тем не менее скажут: «Если бы рядом с ней была ее дочь, нам, вероятно, не в чем было бы ее упрекнуть…» Вам есть, что сказать на это, Мариньи?

Мабель алкала этих слов, которые доставляли ей ужасную радостью; чем больше Маргарита любит свою дочь, тем большим будет ее горе, когда ту у нее отнимут!

Что до королевы, то она говорила с интонациями столь редкой у нее чувствительности. Кто знает, не была ли она действительно в тот момент искренна?

Мрачный и задумчивый, Мариньи снова не нашелся, что ответить, – лишь поклонился, как и минутой ранее.

Затаив дыхание, Мабель ждала, каким будет решение.

– Мадам, – произнес наконец министр глухим голосом, – за вами право и сила…

– Разве я употребляла силу? – возразила Маргарита высокомерным тоном. – Если бы я хотела применить силу, если бы призвала на помощь моей материнской любви мое могущество королевы, разве бы вы были здесь?..

– Простите меня, Маргарита!.. Не будем больше говорить о вашем праве матери. Но и меня есть права! Вы и сами знаете, как я люблю свою дочь. Она – вся моя жизнь, поэтому, думаю, вы сжалитесь надо мной, и то, что вы решите, не станет моим смертным приговором.

Маргарита едва заметно улыбнулась: победа оставалась за ней.

– Вы увидите, – промолвила она, – умею ли я быть справедливой. Отложим вынесение окончательного решения на неделю, а то и на две, – как пожелаете. Подумайте о том, что бы вас устроило. Я тоже, в свою очередь, поразмыслю над этим… и тогда вместе, по-дружески – а мы ведь друзья, не так ли? – не как королева и министр, но как мать и отец, поищем способ обеспечить счастье этого дитя… Что вы на это скажете, Мариньи?

– Я согласен. Но что будет с ней все это время? Она ведь не может жить в Лувре!

– Разумеется, как не может жить и в Ла-Куртий-о-Роз или особняке Мариньи. Пойдем же вместе на жертву и условимся, что все это время Миртиль не будет жить ни со мной, ни с вами…

– Но тогда с кем же?

– С Мабель, – промолвила королева.

Мариньи поднял глаза на Мабель и окинул ее внимательным взглядом.

– Будь по-вашему, – сказал он.

Мабель даже не шелохнулась; ни единый мускул не дрогнул на ее лице. Но она была так бледна, что, казалось, вот-вот упадет.

Крик радости, рвавшийся из ее груди, замер на устах:

«Господь меня выслушал! Господь меня услышал!»

* * *

Через несколько минут Мариньи покинул дом одновременно с королевой, и Мабель осталась там одна. Но прежде чем удалиться, первый министр подошел к Мабель и шепнул ей на ухо:

«Если хочешь разбогатеть, приходи сегодня вечером в мой особняк».

Королева, в свою очередь, отвела камеристку в сторонку и прошептала:

– Уже через час я должна знать, где находится Миртиль. Если тебе дорога жизнь, сделай все так, чтобы об этом месте не проведал Мариньи.

Затем королева вернулась к крепостной стене аббатства, в сопровождении настоятеля дошла до главных ворот, села в носилки и, с тем немногочисленным эскортом, с которым и явилась, направилась в Лувр.

Что до Мариньи, то ему эскорт составила рота Транкавеля.

Оставшись одна, Мабель поднялась в комнату, которую занимала Миртиль.

У двери она прислушалась, но ничего не услышала. Тогда она открыла, вошла и увидела девушку, которая молча плакала, сидя в углу. Мабель подошла к Миртиль и коснулась ее плеча. Девушка вздрогнула и подняла глаза.

– Вы что-то хотели, мадам? – спросила она мягким голосом.

– Если желаете спасти Буридана, – сказала Мабель, – следуйте за мной.

Вместо ответа Миртиль поднялась и покрыла голову капюшоном.

Мабель взяла ее под руку:

– Пойдемте…

Они спустились вниз, вышли из дома и вскоре исчезли позади аббатства Сен-Жермен в направлении Парижа.

* * *

Покидавшую аббатство королеву, как мы уже сказали, до главных ворот провожали преподобнейший аббат, его капитул и главные из его монахов.

Но прежде чем выйти во двор, Маргарита Бургундская на несколько минут задержалась в своего рода приемной, где ее ожидали двое мужчин: капитан ее стражи Юг де Транкавель и некто, тщательно скрывавший свое лицо. Вышеназванный капитан, с высоты своего положения, взирал на него с презрением, к которому примешивалась изрядная доля отвращения.

– Мадам, – промолвил Транкавель, когда королева выразила свое удовлетворение тем, как был исполнен его маневр, – что нам делать с тремя пленниками?

– Тремя? – удивилась королева.

– Разумеется: Жаном Буриданом и двумя сумасшедшими в масках. Куда я должен их препроводить? В Тампль?

– Нет, не в Тампль, – сказала Маргарита после секундного колебания.

– Тогда, быть может, в Шатле?..

Королева на какое-то время задумалась, а затем отвечала:

– Нет, и не в Шатле.

Транкавель поклонился, словно говоря: «В таком случае, жду распоряжений Вашего Величества».

Королева подошла к нему и поспешно зашептала:

– Транкавель, вы всегда были мне преданны. Вы умеете беспрекословно подчиняться какому бы то ни было, пусть даже странному, на ваш взгляд, приказу.

– Это мой долг подданного и солдата, – отвечал Транкавель. – Ваше Величество распоряжаются – я исполняю.

– Тогда мой приказ будет таков: Мариньи, Валуа, даже королю, словом, кому угодно, вам следует отвечать, что пленники бежали, воспользовавшись всеобщей неразберихой. Это понятно?

– Да, мадам, – отвечал капитан и глазом не моргнув.

– Где сейчас пленники?

– В соседней с приемными покоями комнате.

– Хорошо. В таком случае, вам остается лишь удалиться с вашими людьми.

– А кто будет сторожить пленников?

– Этот человек, – сказала Маргарита. – С этой минуты за них передо мной отвечает он.

Юг де Транкавель, а вместе с ним и загадочный мужчина, почтительно поклонились.

Капитан стражи и королева удалились. Что до незнакомца, то он направился к комнате, в которой содержались Буридан и двое его спутников в масках.

Этим так тщательно скрывавшим свое лицо человеком был Страгильдо.