С наступлением ночи окрестности кладбища Невинных обычно пустели, и редкие прохожие осмеливались пройти вдоль живой изгороди. Но со времени последнего танца мертвецов (или Пляски Смерти) это безлюдье стало еще более ощутимым. Даже те, что присутствовали при этом мрачном зрелище и, следовательно, могли быть совершенно уверены в том, что персонажами танца были вовсе не призраки, даже они, повторимся, теперь испытывали дикий страх. Как бы то ни было, с заходом солнца дома в этом квартале закрывались, а их обитатели старались не выходить на улицу.

Так как уже смеркалось, Миртиль зажгла свечу. Мабель расхаживала взад и вперед по своей лаборатории. Но на сей раз она не работала над чем-то таинственным, а просто-напросто готовила ужин в печи, где столько раз прежде кипятила травы, бормоча заклинания.

В ней произошли странные изменения. Черты лица обрели новую молодость, походка и движения стали более легкими, глаза блестели мягким светом, на посвежевших губах играла несказанной нежности улыбка. Она была весела и мурлыкала себе под нос некий любовный напев… То была уже не Мабель, но Анна де Драман, сиявшая былой красотой, разве что поседевшие волосы указывали на то, что по красоте этой прошлись годы, да неизгладимые морщины, избороздившие это лицо, свидетельствовали о перенесенных ею страданиях. Но те немногие обитатели Лувра, которым доводилось видеть это лицо под маской, увидь они его сейчас открытым, ни за что бы не узнали эту женщину.

– Давай-ка к столу, – проговорила она весело, подходя к Миртиль и обнимая ее.

– Добрая матушка! – прошептала девушка.

– Да, твоя матушка, твоя настоящая мать. Разве не дочь ты мне, если приходишься невестой моему сыну, если любишь его, как люблю его я? А я ведь едва тебя не убила… Если бы не ты, не твоя неустрашимость, не твоя ангельская прозорливость…

– Не будем больше об этом, прошу вас, – сказала Миртиль, вздрогнув от этого воспоминания.

– Хорошо, но ты можешь рассказать мне о нем! К сожалению, ты знаешь его лучше, чем я. Я и видела-то его лишь мельком, и при каких обстоятельствах, великий Боже! Чтобы затащить в самую ужасную из ловушек…

И у них состоялся долгий и приятный разговор, в котором речь шла только о Буридане. Для влюбленной девушки то есть неисчерпаемая тема – говорить о том, кого она любит, но нечасто удается найти слушателя, готового терпеливо выслушивать дифирамбы, воспевающие достоинства и добродетели ее возлюбленного. Здесь же, напротив, слушательница была еще более неутомимой, так что беседа вполне могла затянуться и до утра. И так как, в общем и целом, мать и невеста Буридана повторяли лишь те тысячи пустяков, из которых состоит двойная песня материнской и девичьей любви, мы заменим этот разговор, каким бы интересным он ни казался, следующим многоточием:

…………………………………………………………………

Вышеприведенное многоточие соответствовало примерно двухчасовому промежутку времени.

По прошествии этих двух часов спустилась кромешная тьма, и Мабель принялась рассуждать о том, что можно было бы сделать теперь, когда она нашла Буридана.

– Мы могли бы бежать все вместе, втроем, – сказала она. – Я богата, или, по крайней мере, имею достаточно денег для того, чтобы предпринять долгое путешествие и несколько лет жить совершенно беззаботно. Мы поедем в Бургундию, а если потребуется, то и дальше…

– Тогда бы мне пришлось, – прошептала Миртиль, побледнев, – навсегда покинуть отца… на что я пойти не могу, да и Буридан этого не захочет… и потом… мою мать!..

– Твою мать, дитя?! Королеву Маргариту? Как можешь ты называть матерью эту женщину, которая носит в своем сердце столь ужасные чувства?..

Миртиль приложила ладонь ко рту Мабель.

– Молчите! – взмолилась она. – Что бы она ни делала, говорила или думала, она все же мать мне и…

В этот момент дверь жилища сотрясли неистовые удары. В тот же миг Мабель вскочила на ноги. Затушив восковую свечу, она подбежала к окну.

– Кто эти люди? – пробормотала она. – Что им нужно? Не за мной ли они пришли? Никто на свете не знает, что я прячусь здесь… Не дрожи, доченька. Эти люди, вероятно, ошиблись.

У двери дома с привидениями собрались человек пятнадцать лучников. Мабель отчетливо видела их при лунном свете. Сердце ее застучало быстрее, и она вцепилась в решетку окна. Внизу вновь раздались удары; дверь уже едва держалась на петлях. Ни один из соседей даже не выглянул, чтобы посмотреть, что происходит.

– Говорю тебе, эти люди ошибаются, – проворчала Мабель. – Им нужна вовсе не ты. Может быть, я, кто угодно, но только не ты!

И она захрипела от страха, так как она поняла, услышала, как лучники клеймят на чем свет стоит колдунью Миртиль! И девушка тоже это услышала!

– Матушка! Добрая матушка! Спасите меня!

– Этого не может быть, это сон! – прошептала Мабель, отбрасывая со лба пряди седых волос. – Как же так? У меня на глазах они арестуют ту, которая спасла моего сына! И они ее убьют! А мой сын… мой сын этого не вынесет!..

– Матушка, добрая матушка, слышите? Они выбивают дверь!

Наполовину обезумев, Мабель потащила Миртиль в ту комнату, что служила ей лабораторией.

– Скорее! – выдохнула она. – Послушай: ты останешься здесь. Сиди тихо. Подожди, пока я тебя выпущу. Или же, если они меня заберут, жди, сколько будет нужно… но меня они не заберут!

Произнося эти слова лихорадочным голосом, она чуть отодвинула в сторону доски, на которых стояли флаконы; открылась своего рода ниша, в которой вполне мог поместиться один человек.

Подталкиваемая Мабель, Миртиль забилась в эту нишу, и мать Буридана, закрыв дверь этого убежища, вернула доски на место. Вход в убежище отныне был невидим.

Мабель надела на лицо маску, которую обычно носила, и принялась ждать. Вскоре до нее донесся шум шагов: по лестнице осторожно поднимались несколько человек. Затем она увидела за окном свет факелов, которые зажгли лучники. И тогда, перебарывая страх, от которого ее всю трясло, она направилась к двери лаборатории и, не дожидаясь, пока ее выбьют, распахнула дверь настежь.

* * *

Симон Маленгр после не самого любовного разговора с милой невестой Жийоной первым делом определил выкачанные из нее деньги в надежное место. Затем он направился на кладбище Невинных и разыскал дом с привидениями. Убедившись, что вышеуказанный дом действительно существует, он ловко расспросил соседей, и на основании их более или менее противоречивых ответов все же сделал тот вывод, что в указанном Жийоной здании проживают две женщины. Тогда он побежал в Тампль, где спросил у графа де Валуа:

– В котором часу король должен приехать взглянуть на колдунью?

– В одиннадцать вечера, так как он желает сохранить этот визит в тайне от парижан.

– Хорошо. Возьмем колдунью в десять.

Валуа вздохнул. Этой колдуньей была Миртиль!.. В душе у него шла борьба между страстью, которую внушала ему девушка, и страхом от виселицы. Уверенный в том, что Миртиль умрет, если он ее арестует, уверенный в том, что на виселицу отправят уже его самого, если ареста не произойдет, Валуа уже горько сожалел о том, что не отправился в бега: страх в нем брал верх над любовью.

– Если бы я бежал, – проворчал он, прохаживаясь широкими шагами, – Миртиль была бы спасена, и я тоже. Зачем ты мне в этом помешал?

– Да, монсеньор, но тогда бы вы оставили свободное место для этого достойного сеньора де Мариньи. Бежать! К тому же, кто вам помешает бежать, скажем, завтра? Вот только вместо того, чтобы бежать одному, вы сможете уехать вместе с этой колдуньей, но, смею вас заверить, вам не придется доходить до такой крайности…

Успокоенный этими словами, граф де Валуа собрал человек пятнадцать лучников, из тех, каким доверял безгранично, и рассказал им о тайном походе, который намеревался предпринять. Затем, в указанный час, небольшой отряд, возглавляемый самим Валуа и направляемый Симоном Маленгром, выехал на кладбище Невинных.

Чем больше Карл де Валуа думал об этой авантюре, тем больше убеждался, что она может увенчаться успехом. Самым ужасным, что могло с ним произойти, представлялся ему – если он не сможет преодолеть свою страсть к Миртиль – побег вместе с девушкой. И все же, поверив Маленгру на слово, он надеялся, что до таких крайностей доходить ему не придется.

Разве не он был комендантом Тампля? Разве Миртиль не должна была вскоре вернуться в прежнюю камеру? Разве она не будет тогда в его власти?

В общем, приказывая вышибить дверь дома с привидениями, Валуа был уже совершенно спокоен.

В Тампле Миртиль, по доброй ли воле, или же насильно, но вынуждена будет ему подчиняться. Но потом? Его мало заботило, что будет потом, так как любовь рисовалась в его воображении лишь в самой ее грубой форме, и он был уверен, что сможет утолить эту любовь.

Как только дверь поддалась, Валуа вошел в дом и, сопровождаемый лучниками (Маленгр на сей раз предпочел встать в хвост группы), поднялся по лестнице. На втором этаже, при свете зажженных его людьми факелов, он увидел другую дверь. Подойдя к ней, он уже собирался ударить в дверь кулаком, когда та вдруг широко распахнулась. Валуа на секунду запнулся, как это бывает с каждым, кто вдруг оказывается перед внезапно распахнувшейся дверью. Мабель, в свою очередь, очутившись перед бывшим любовником, вздрогнула, но, быстро взяв себя в руки, промолвила:

– Добро пожаловать, монсеньор граф, в скромное жилище Мабель.

– Мабель! – пробормотал граф де Валуа в изумлении. – Фаворитка королевы!..

– Вероятно, вы явились донести до меня некое желание Ее Величества королевы?

– Желание? Да, – сказал Валуа. – Но желание короля.

Сделав лучникам знак подождать в комнатах первого этажа, он вошел, закрыл за собой дверь и проговорил:

– Мабель, ты предана королю и королеве, поэтому я буду с тобой не так груб, как с кем-либо другим. Не тебя я ожидал здесь увидеть, но подобный расклад лишь облегчает мне миссию.

– Какую еще миссию?

– Я арестовал колдунью по имени Миртиль, которая обвинялась в наведении на короля порчи. Эта колдунья бежала из Тампля. Мне известно, что она сейчас здесь, Мабель. Через час колдунья должна быть в своей камере.

– Той, о которой вы говорите, здесь нет, – холодно сказала Мабель.

Валуа проскрежетал зубами и сделал пару шагов по направлению к двери, будто бы для того, чтобы позвать лучников, но, вернувшись к Мабель, промолвил:

– Послушай, я знаю, что поднять руку на тебя, это почти то же самое, что поднять руку на королеву, знаю, что любое насилие против тебя будет мне стоить мести твоей госпожи, потому не приказываю, но умоляю. Колдунья Миртиль здесь. Король хочет ее немедленно видеть. Если он явится в Тампль, а ее там не окажется, мне придет конец, так что я скорее предпочту навлечь на себя злость королевы, чем гнев короля. Понимаешь?

– Разумеется, но почему я должна вас пощадить, монсеньор? Предположим, эта Миртиль действительно находится здесь. Почему я должна отдать ее вам? Почему должна сжалиться над вами?

– Сжалиться? – пробормотал Валуа, нахмурившись. – Что ж, пусть будет так! «Сжалиться» – вполне подходящее слово. Я всегда относился к тебе как к другу, чего ни от кого другого в Лувре тебе ждать не приходится. Тебя боятся, ненавидят, тогда как я всегда тебя защищал, порой сам не отдавая себе в том отчета. Со своей стороны, ты, как мне казалось, тоже мне симпатизировала, насколько это вообще возможно. Мы были почти что союзниками. Полагаю, этих доводов будет достаточно?

– Должно быть, – промолвила Мабель, с трудом сдерживая дрожь в голосе, – ваше положение весьма шатко, раз уж вы опускаетесь до того, что умоляете простую служанку…

– Да, Мабель, это так… Время уходит… Ну же… отдай мне колдунью…

– Пусть в Лувре мы и были почти что союзниками, – продолжала Мабель, будто бы его и не слыша, – но то было в Лувре, здесь же все обстоит иначе.

– Почему, Мабель, почему?

– Потому, что здесь я уже не Мабель.

– Ты не… О! Но кто же ты?.. Действительно, мне кажется, что здесь твой голос звучит как-то иначе, нежели в Лувре и…

Мабель приняла гордый вид. Валуа смотрел на нее со все возрастающим беспокойством; но беспокойство это шло лишь от потери драгоценного времени.

– Что ж, – проворчал он, – покончим с этим. Кто бы ты ни была, и пусть ты даже не Мабель, мне нужна эта колдунья. Сейчас я позову моих людей, и если даже мне придется разобрать этот домишко до последнего камня…

Мабель вздрогнула.

Не могло быть сомнений, что если лучники начнут рыться в доме и все в нем разворотят, Миртиль они найдут непременно, и очень даже быстро, так что когда она увидела, что Валуа направился к двери, готовый отдать приказ, ею овладел безумный страх. Валуа заметил охватившее ее волнение, и теперь уже он был совершенно уверен в том, что Миртиль действительно находится в этом доме.

– Послушайте! – прохрипела Мабель. – Я клянусь вам, что этой девушки здесь нет…

– Симон! – вскричал Валуа.

– Монсеньор? – промолвил Маленгр, приоткрыв дверь.

– Пусть начинают обыск!..

Мабель уже ломала себе руки. Валуа не спускал с нее глаз. Было слышно, как лучники внизу разбрелись по комнатам и приступили к обыску.

– Внизу ничего! – прокричал голос Симона Маленгра. – Мы поднимаемся!

– Граф де Валуа, – пролепетала Мабель, вся дрожа, – раз уж тебе нужна пленница, раз уж король никогда не видел ту, которую ты ищешь, возьми вместо нее меня!

– Тебя!

– Меня! Послушай, граф! Да, она здесь! Ты и сам уже об этом догадался по моей слабости. Но раньше утра вам ее никогда не найти, и тогда тебе уже ничто не поможет… Тебе нужна колдунья, которую осудят, приговорят, сожгут на костре; возьми меня!.. Время уходит, Валуа!

– Ты сама этого хочешь? Ты согласна? – пробормотал Валуа, который вздрогнул от глубочайшей радости при мысли, что он может спасти Миртиль, не опасаясь за собственную шкуру.

– Да, но при одном условии: вы отзовете всех своих людей. Я хочу, чтобы она успела убежать. Если так оно и случится, я явлюсь в Тампль и перед королем признаюсь в том, что я колдунья. В противном случае, клянусь, вам потребуется несколько часов, чтобы найти ту, которую вы ищете, и тогда веревка вам обеспечена!

– Будь по-твоему, – прорычал граф. – Да и какая разница, спасется эта Миртиль или же не спасется. Для меня важно лишь то, чтобы король сейчас обнаружил колдунью в камере.

– Итак, у меня есть ваше слово и ваша клятва, граф де Валуа?

– Слово дворянина: после вашего ухода здесь не будет произведено никакого обыска. Готов поклясться на этом образе Иисуса! – добавил он, подходя к распятию, что висело над таинственными рукописями, в которых Мабель искала формулы заклинаний.

На пару секунд Мабель задумалась, а затем поднесла руки к лицу, словно желая сорвать маску. Но взгляд ее, вопреки собственной воле, соскользнул на ту часть стены, где скрывалась Миртиль.

– О доченька, – прошептала она, – так любимая моим сыном! Узнаешь ли ты когда-нибудь, какое я совершила святотатство? Пойти в Тампль… возможно, на смерть, это пустяки… Но отказаться явить Валуа призрак Анны де Драман!..

Она вдруг подняла голову и промолвила:

– Ведите меня!

– Арестуйте колдунью! – вне себя от радости, прокричал Валуа громогласным голосом.

Симон Маленгр, бросившийся в лабораторию вслед за лучниками, в изумлении замер на пороге.

– Колдунью? – произнес он, вопрошающе взглянув на хозяина.

– Вот она! – сказал Валуа.

– Разберемся потом! – пробормотал Маленгр, вознамерившись уйти вместе с лучниками, которые повели Мабель.

В этот момент Валуа опустил руку ему на плечо и прошептал на ухо:

– Останься! Спрячься где-нибудь рядом с домом. Увидишь, как отсюда выйдет Миртиль и…

«Прекрасно! Дальше можете не объяснять!» – подумал Маленгр и кивнул.

* * *

Часом позже Валуа встречал в Тампле короля. Людовик X заявил, что хочет лично видеть колдунью и поговорить с нею, чисто из удальства, но, сказать по чести, он бы с радостью отказался от этого визита: не боясь опасности материальной и видимой, король Франции, несмотря на всю его отвагу, испытывал непреодолимый страх перед опасностью сверхъестественной. В Тампль он, конечно, явился, но явился в слегка раздраженном состоянии, готовый развернуться и уехать, так и не взглянув на колдунью, предоставь кто ему подходящий предлог. Но Валуа поспешил отдать необходимые распоряжения, и Людовик, скрепя сердце, уже намеревался последовать за тюремщиками.

– Если Ваше Величество желает, – промолвил Жоффруа де Мальтруа, – мы можем составить ему компанию!

– Полноте! Достаточно и того, что со мной будут граф и ключники, – проговорил король и знаком приказал эскорту дожидаться его возвращения.

Когда Людовик оказался у камеры колдуньи, когда ему открыли дверь, когда он увидел этот каменный гроб, внутри которого было замуровано живое существо, когда в глубине этой ниши, в которой витал запах страха, он едва различил закованную в цепи женщину, тогда король Франции содрогнулся и пробормотал:

– Возможно ли вообще жить здесь?

– А здесь и не живут, сир. Здесь начинают умирать. Здесь правит бал агония. Камера Тампля есть не что иное, как прихожая смерти.

Людовик на какое-то время погрузился в раздумье. Хотя он и принадлежал к тому веку, которому была неведома жалость, хотя в те времена борьба за жизнь принимала самую неистовую форму, хотя, наконец, ему совершенно чужды были растроганность и умиление, ужас, за неимением другого, более чистого чувства, все же проник в его разум.

– Не дай Бог, – сказал он, осеняя себя крестным знамением, – чтобы когда-нибудь подобные муки довелось пережить мне или кому-нибудь из моих близких!

И он один вошел в камеру, подав Валуа и тюремщикам знак подождать снаружи.

– И тем не менее, сир король, кое-кого из тех, кого ты любишь, подобные страдания ждут!

– Кто это сказал? – вопросил король, отступив на два шага.

Голос шел из глубины камеры. Он был безразличным, не окрашенным ни гневом, ни печалью.

– Это сказала я, – произнесла Мабель. – Я, колдунья.

– Так ты говоришь… – начал Людовик, бледнея.

– Я говорю, король, что кое-кто из дорогих тебе людей вскоре тоже, как и я, спустится живым в могилу, и будет страдать даже больше, чем страдаю я. Так как мне, смиренной, бедной, привычной к несчастьям, достаточно сделать лишь шаг, чтобы спуститься к горю еще более глубокому. Тот же человек, о котором я говорю, напротив, перейдет от могущества, славы и любви к нищете, гнусности и ненависти… Да! Его камера будет еще более мрачной, чем та, что так тебя пугает.

– И кто же осудит того, о ком ты говоришь? – пробормотал король.

– Ты, сир.

– Я!.. Ты лжешь, проклятая колдунья! И кто же это будет? Один из моих слуг, вероятно? Если твоя адская власть позволяет тебе сообщить мне наказание, может, ты скажешь и то, каким будет его преступление?..

– Преступление? Измена. Тысяча измен, от которых ты будешь страдать, как все грешники ада.

– Колдунья, ты сказала слишком много! О ком вообще ты говоришь?

– Поищи вокруг себя! – промолвила Мабель. – Поищи даже в самом Лувре. Именно там ты найдешь ту, которая должна тебе изменить, которая тебе изменяет, и которую ты осудишь.

– Которая мне изменяет! – пробормотал Людовик. – Так это женщина?

– Да, женщина! Если можно назвать женщиной этого кровавого демона, на счету которого столько же преступлений, сколько лет он живет на свете, и сон которого напоминает чудовищные грезы, где, как в плясках мертвецов, мечутся призраки.

– Кто это? – прохрипел король, выходя из себя. – Говори, колдунья, и я дарую тебе пощаду.

– Поищи! – отвечала Мабель.

Долгое молчание последовало за этими словами. Свет факелов, проникающий в глубь камеры, обрисовывал силуэт закованной в цепи колдуньи. Король вдруг услышал грохот этих цепей и вздрогнул – Мабель поменяла позу.

– Почему ты хотела меня убить? – переведя дыхание спросил Людовик. – Кто попросил тебя навести на меня порчу? Скажи мне хотя бы это.

– Сир король, – медленно сказала Мабель, снимая маску, – я не хотела твоей смерти. Никакой порчи на тебя я не наводила. Посмотри на меня, сир. Подойди ближе, не бойся. Видишь мои черты?

– Вижу. И даже если проживу сто лет, их не забуду.

Мабель вновь одела маску.

– Так вот, – сказала она, – ты видел черты женщины, которая не желает тебе никакого зла. Или ты прочел на моем лице какие-нибудь злые чувства?

– Нет, клянусь Господом! И не такой я представлял себе колдунью!

– Тогда заканчивай меня расспрашивать, так как мне нечего тебе сообщить; ничего из того, в чем меня обвиняют, я не совершала.

Некоторое время король хранил молчание. Затем с какой-то робостью спросил:

– Женщина, я не знаю, почему, но твой голос, твое лицо, твои слова меня тронули. Мне кажется, ты невиновна. Я даже в этом уверен. Но ты приговорена к смертной казни. Готова ли ты назвать мне имя изменницы?

Мабель опустила голову.

«Мать Миртиль, – подумала она с отчаянной горечью. – Вчера, когда я этого не знала, я бы прокричала ее имя с превеликим удовольствием. Теперь же, Маргарита, я знаю! Я знаю, что Миртиль – твоя дочь!»

– Ну как, – произнес Людовик, – будешь говорить?

– Нет! – отвечала Мабель голосом столь твердым, что король понял: любые обещания или угрозы будут в равной степени напрасными.

Он бросил на колдунью последний взгляд и вышел из камеры.

– Ну что, сир? – бросился к королю Валуа. – Теперь вы убедились, что колдунья находится под надежной охраной, должным образом закована в цепи, и что никто, даже сам дьявол, ее хозяин, не сможет избавить ее от наказания?

Король не ответил и поспешил к лестнице. Оказавшись наверху, во дворе Тампля, под звездным небом, он издал долгий вздох и лишь тогда произнес:

– Да, охраняют ее хорошо. Вот уж действительно странная женщина! Должен признать, что ее лицо произвело на меня сильное впечатление, которое я даже не могу толком объяснить…

– Так вы его видели, сир?

– Она на мгновение сняла маску. Никогда я не забуду эти ослепительной красоты черты, молодые, но в то же время увядшие, и эти глубокие морщины, вызванные, должно быть, сильнейшими страданиями.

– Она так прекрасна? – спросил Валуа с безразличием.

– Я бы сказал, что она обладает восхитительной красотой, с которой, на мой взгляд, может сравниться разве что красота королевы…

– Теперь уже и я хочу взглянуть на ее лицо, хотя прежде такого желания у меня отчего-то не возникало. Но, какой бы красавицей она ни была, меньшей колдуньей это ее не делает. Приговор вынесен, и уже завтра, возможно, будет приведен в исполнение, то есть, за те оскорбления, которые она, должно быть, произносила, ей вырвут язык, за изготовление колдовских фигурок отрубят правое запястье, и, наконец, саму ее сожгут на костре, чтобы пусть и не душа, которой у нее нет, но хотя бы тело очистилось.

Король выслушал эти слова с опущенной головой.

– Так ты говоришь, Валуа, ее сожгут уже завтра? – спросил он, ненадолго задумавшись.

– Да, сир, завтра.

Король вдруг поднял голову и сказал:

– Так вот, Валуа, я хочу, чтобы казнь была отложена!

– Сир!..

– Говорю же: я не хочу, чтобы эта женщина умерла завтра. Такова моя воля. Когда время придет, я отдам приказ.

– Но почему, сир? Только подумайте: все уже готово и…

– Ты не слышал, что она сказала, Валуа? Так вот, я хочу, чтобы она заговорила, понимаешь? Хочу, чтобы она сказала, кто та женщина, которая у меня в Лувре предает своего короля!.. И для этого я хочу еще раз лично допросить эту колдунью.

– Так мне ждать вашего нового визита, сир?

– Нет, на сей раз я хочу, чтобы колдунью доставили в Лувр. Эти камеры слишком темные, да и спускаться мне туда больше не хочется, так что, мой дорогой Валуа, будь готов.

– И когда это случится, сир?

– Я дам тебе знать.

Король вскочил в седло и, в сопровождении эскорта, вернулся в Лувр. Когда он оказался один в своей спальне, то опустился в большое кресло, обхватил голову руками и прошептал:

– Слова этой колдуньи поразили меня в самое сердце. Здесь, в Лувре, есть женщина, которая мне изменяет!.. Женщина! И как же она мне изменяет?.. И кто эта женщина? О! Я хочу это знать, и я это узнаю!

Он с силой стукнул молоточком по столу. Появился слуга.

– Ступай в покои королевы и осведомись о ее здоровье, – сказал Людовик.

Четверть часа спустя слуга вернулся и промолвил:

– Королева, при которой пребывают принцессы Бланка и Жанна, крепко спит; жар ее оставил, и все идет к тому, что уже завтра она будет совершенно здорова.

Король поблагодарил его кивком головы. Слуга исчез.

– Откуда, – пробормотал Людовик, – эта тревога, что сжимает мне сердце? Королева выздоровела, так почему же это меня не радует?..

И более глухо он прошептал:

– Кто же эта женщина, которая мне изменяет?.. И что это за измена?