Сборник стихов
***
Подари ничего!
Волосок, что короче ладони,
Подари хоть надежду
Бесконечности боли.
Будь придуманной мной.
Подари ничего и останься собою.
* * *
Страх, липкий страх,
Что выполз из чертополоха,
Что не имеет глаз,
Но видит что-то.
Страх. Бесконечный страх.
И без причин возник
Из ничего чего-то.
Он осязаем, как мешок,
Набитый кем-то для кого-то.
* * *
Неистово белый фарфор
И золота тонкий декор,
Как глаз со стола в потолок,
Уперся в молчанье.
* * *
Прохожий, похожий
Походкой обычной,
Проулком столичным
Идет, охлажденный
Унылою прозой.
Не образ столичный
Его отличает
От многих прохожих,
Идущих проулком
Походкой обычной.
Его отличает
Унылая поступь
Походки обычной
В обычном проулке
Блестящей столицы,
Которой гордится похожий прохожий.
* * *
Не до иль после — никогда!
Нет бесконечности у времени для нас,
Короткий миг, что лишь сейчас:
Вдруг, впопыхах…
На лестнице, ведущей в никуда,
Мы, наконец, назначим встречу.
* * *
Надо быть Адамом из Уффици,
Что улыбкою лукавою доволен:
Поступил он с девкой в поле
По ее монаршей воле.
Нет бахвальства, нет бравады —
Солнце светит, птицы рады.
Ева рада: «И не верила, не знала.
Так природа повелела».
А художник нам поведал
Чуть означенною тенью:
Надо быть Адамом.
(Или Старшим Кранахом хотя бы.)
* * *
И надо же тому случиться —
Влюбиться безнадежно и счастливо.
Спасибо, провидение, спасибо.
Невыплаканные слезы —
Нет причин раздора.
И вывернуть всё наизнанку,
Хоть в полночь или спозаранку.
Спасибо, провидение, спасибо.
Слова умней поступков, к сожаленью;
И надо же тому случиться…
Как будто без причины…
Спасибо, провидение, спасибо.
* * *
Зараза стихоложества — репей.
Колючку эту не отцепишь,
И прогонять её не смей
За дверь, в окно!
Вернется через щель,
И не заметишь.
* * *
Запретным стало все: желания, раздумья.
Не видел солнца и не чувствовал мороза.
Лишь иногда подобие озноба,
Как молния, скользило по спине.
Кто б разбудил от пряной комы,
Врагом навеки стал бы мне.
* * *
Семь раз по семь недель —
Не мера времени,
Пространства протяженность
И отчужденье от всего.
Печали срок неизмерим. —
И нет укора.
* * *
Я был неправ.
Какое счастье
Быть неправым,
Когда все манекены
Прямы
И, разумеется, правы.
Я остаюсь не «правым»
И радуюсь своей неправоте,
Когда слова меняют смыслы.
* * *
Тонконогие от ушей.
Колокол, карусель…
И глаза газельи
Удивленно, озираясь, галдели, глядели,
Лопотали впересмешку с собою —
Восхитителен мир,
Преломленный твоим поколением.
Угораздило родиться…
Кто промолвил из поэтов?
В день спасенья человеков
Тот баркас уткнулся мордой
В приготовленную гору.
И все твари из Ковчега
Дружно двинулись по норам…
* * *
Поставить точку. Нет препоны.
Размерность не имеет места.
Координаты? Те точны.
Здесь за углом и там, как в тире,
В какой норе, на плоскости,
В безмерности пространства…
Точка в споре. Уныло было.
* * *
Как ишак, ушел на шаг
И… споткнулся.
Словно взгляд толкнул в плечо,
Усмехнулся.
Ничто не унесу с собой
В котомке крохобора.
И никому, кроме меня, не станут горем
Иллюзии ушедших лет:
Пятно шершавое на дне,
Кармина след, что зубчиком
О край стакана, —
Нагромождение примет
Самообмана.
* * *
Слова имеют цвет.
Цвет, как цветы,
От солнца и от стужи увядает.
На лепестках ромашки
На любовь гадают,
А о судьбе с крапивой говорят.
* * *
Так суждено, что Парки ткут ту нить,
Которую мы легкомысленно зовем Судьбою,
А кто-то и проклятьем все сочтет.
Из многих дней одно отмерено мгновенье.
Так суждено.
* * *
Все так просто
В жизни плотской,
Как качели, очень плоско —
Две веревки да доска.
Это ведь не карусели —
На жирафа, на оленя сели…
Завертелся круг, шарманка загрустила,
Под лопаткой боль застыла,
То заныла, то как будто отпустила.
Музыка, заманивая, вьется.
Все так просто.
* * *
Восторг экстаза — вор,
И нежность торжествует.
Меж всех колец из тьмы и света —
Границу проведет единым росчерком
Перо художника и слово это.
* * *
Люшер не камень преткновенья —
Солома, мусор, тень сомненья.
Но проза слов: «Ну, Ей нужней», —
Как приговор,
Меня швырнула в старый двор.
И уходя, глотая слезы, сентябрь был.
Последние стрекозы крутили милую кадриль,
И в этом танце солнца блики
Все делали вокруг безликим.
Все стало вдруг ужасно сложным.
Отнять игрушку у ребенка — это можно?!
«Ну, Ей нужней…»
* * *
Когда шофар разрубит повседневность
И зов его исторгнет вопль боли,
Суд совершится над свершенным —
И мера будет справедлива
* * *
Мир пуст.
Пустое в пустоте
Не клей —
Взаимодейство.
И сколько сил в той пустоте,
Не перечислить.
И распадается на части свет,
И что-то там другое есть,
И нет единства.
Заполнен мир материей другой.
* * *
На Острове окончились дожди,
Туман сиреневый, как лед,
Ломтями раскололся в Океане,
Молчащие веками великаны,
Как прежде, ожидают путников с Луны.
А мы с задворков Ойкумены
Тревожим тишину вселенной
И тянемся с упорством вожделенья
Хотя бы прикоснуться к патине тысячелетий.
* * *
Нет ничего страшнее женской мести,
Нелепой и жестокой, беспредметной.
Какие фетиши взрывают эту ярость?
Галлюцинации и бред.
И женщина-волчица рвется в клетку,
Свободе предпочтя обет.
* * *
В лицо остывшее ушедшему ты не смотри
И в памяти своей его не сохрани,
И поцелуй не знак прощанья. Уйди.
Сумеешь вспомнить слово иль
Улыбку, взгляд, морщинку на виске.
В том космоса единство:
Родство души, тепло руки —
Вот эти знаки сохрани.
* * *
Солнце вмуровано
В вечную стену
Страха и смерти
Вечною темой.
Слово горящее
Бездымнее пороха,
Непреходящее,
Не замуровано.
И разрешившее
Видеть, как зримое,
Пустые глазницы
Наполнены гноем.
Ров бесконечный —
Пристанище смерти.
Шоа безмолвие.
* * *
То колдовство, что карусели,
Когда шарманки грустно пели,
Несли бесшумно над землею,
Как в нескончаемом полете,
Когда дыханье на излете.
И, задохнувшись от восторга,
Тебя увидел в бликах солнца,
Как в том дворе…
Виденье сникло: проза жизни
Разносит пылью по планете
Следы, оставленные где-то.
* * *
Щемящей боли
Рука твоя не успокоит.
И все серьезно,
Как в первый раз,
Как в первый класс
Начальной школы.
* * *
Осетрина первой свежести
На столе не бывает —
Осетрина первой свежести
Хвостом воду взрывает.
На столе, на обжорном,
Все вторично. Обычно.
* * *
Все войны пошлы, подлы, лживы
До той поры, пока поэты живы,
Ни с кем сражаться не зови.
Кто в поисках судьбы рядится в латы,
Их не зови.
* * *
Ковры не громоздят на стены —
Уместны разве гобелены.
Венецианское стекло с портретом дамы
В тяжелой раме, панель сандала из Керала,
Орнамент со змеиной головой.
За что-нибудь зайти, закрыться,
Хотя бы чем-нибудь укрыться
От взгляда, брошенного косо,
Не оглашенного вопроса,
А на пороге вечности проверь,
Кому какую открываешь дверь.
* * *
Хрустальна чешуя сардины,
Трепещет хвост, но не хватает силы
Взлететь дугой над бездной синей.
Рыбацкие причалы Агадира,
Они полны другою силой
И памятью наполнены другой.
* * *
Емкость слова в тоннах смысла,
Ужас — только в миллилитрах,
Кости, как свинцом, налиты,
И ладони, что приклеились к ресницам.
* * *
Безумие безумством умножая
Безумство чувством называя,
Пытаемся украсить естество.
Труд тяжкий, сладостный, кандальный
И в Киеве на Арсенальной,
В Одессе Екатерининская слез полна.
Все правы, что любовь безумна
И сердце в клетке не игра,
И жернова не сводят счеты,
Безумие безумием умножа.
* * *
Когда цветут миндаль и тамариск,
Чванливо надувает губы роза,
Тщеславен сей цветок. Колюч. Жесток.
И каждый лепесток трепещет, исторгая воду.
Недаром персы гордые, как птицы,
Бумажною оборкой «украшают» розу:
Нескромно ей гордиться неземною красотою.
* * *
Предрассветный шепот астрагала,
Чей фиолетовый окрас
Ознобом утренним потряс.
Еще не видимый, туманный,
Он нежностью пронзен, желанный…
… и этот шепот предрассветный
Сильней самума.
На край земли, куда не каждому дойти…
* * *
На лестнице прелестница,
Глаза с поволокой.
Кажется, скажется, скажет чего-то.
Бега страничек не остановишь.
Все, как впервые, считай не считая,
Остановился у самого края.
Бездна безумия, глаз с поволокой…
* * *
Не растворяйтесь в пустоте
Чужих привычек и речений
И сохраните, хоть во сне,
Подобие землевращенья.
Нам не дано пройти
До края Ойкумены —
Мечтатели и фантазеры,
Мы, тщетно догоняя время,
Не можем вдруг остановиться.
И не надо.
Преграда в нас.
* * *
Тебе не подарил я лал,
Что левою рукой держал,
Тот вожделенный камень
Рыцарей Востока.
Бриллиант, что лучший из друзей,
Был приготовлен точно к сроку.
Хотел Луну сорвать с крючка,
Чтоб не мешала откровенью,
Жестокая рука крючок
Запрятала за дверью.
Фантазии огранщика щедры,
Рука и глазомер отменны,
Но камни памяти, увы, в пыли забвенья.
* * *
Не управляю памятью своей,
Преследуют меня недавние, в полвека дней,
Воспоминания о Ней.
И время давнее, когда варенье с мамой
Варили на костре бурьяна.
Два кирпича да медный таз
(Сейчас пылится он на кухне).
Бурьян в мой рост на всем дворе
Ломал и весело, и шустро.
Все это было жизнь назад.
И двор, и дом на Бородинской,
Тот первый и единственный урок,
Смешались где французский и латинский:
La Table, La Fenкtre, La Balle…
Luna et Stellae lucent nocti.
В пять лет возникли восемь слов,
Букет из маминых цветов:
Костра огонь, пурпур варенья
И восемь молний — восемь слов,
Что повторяю каждое мгновенье.
* * *
Пять лет. Как будто бы вчера.
Подушка смята: след ладони,
Да по углам копится боль,
Так хрупок мир, в котором двое.
И пять минут — столетий склад.
Не перечислить все приметы вскоре:
Они умножатся стократ,
Так хрупок мир, в котором двое.
Все остальные так близки
И так безлико отчужденны.
Нет совершенства. Потому
Так хрупок мир, в котором двое.
* * *
Прощать умеют лишь Богини.
Бессмертные нужны и ныне.
Не исчезало б ремесло,
Чье имя человечье состраданье.
* * *
Прости. Без позволенья тревожу твой покой…
Впервые наважденье вломилось в дом:
Сестра родная, ушедшая
Давным-давно, стучала мне сейчас в окно.
Восьмой этаж. Какая близость к преисподне?!
Бессоница, что мучает всегда, мне не позволила открыть окна.
Когда ж очнулся — за окном промозгла темень…
Сны снятся всем, а видеть их — удел немногих.
Безверье зверя отмерит поле для сомненья
И поселит на нем химер, что будут вечно рваться в дверь…
Поверь, мне проще им пойти навстречу.
* * *
Эфедра розовая с гор и тамарикс,
Анабазис, знакомый, ежевичный,
И крокусы шафрана обычны для пустынь Ирана.
Лилейные тюльпаны Шренка и Лемана
Да розовый чентиль раскинули ковры здесь за оградой.
Не называю станцию на «…там»:
Начала всех названий здесь тюремны.
Вдали Загроса цепь таинственна и вечна.
* * *
Под ярким солнцем стран Полдневных, в тиши.
Нетрудно вспомнить слово «нежность».
А на ухабистом проселке и босиком, в пыли
дорожной,
Где неказистый подорожник,
Что изумрудом отливает свои лечебные
листочки…
Нам бывает трудней всего произнести
Необходимое «прости»…
Прости, что был не к месту нежным,
Как этот мартовский подснежник
В твоем замерзшем кулачке.
* * *
Одесса свечками каштанов
Чертила строчками кварталы.
Кабальная любовь родных,
Как принуждение к инцесту.
В Одессе много было места,
Где подбирали всем невесту,
А кто не думал, не искал,
Кому ж то было интересно?
Большой Фонтан, Большой Фонтан…
Цикады — то большой оркестр,
Коль мы о музыке… Конечно.
* * *
Твоя прилепленность к Ней
Меня бесила с первых дней.
И понимая, что смешон,
Себя ругал, как пьяный возчик.
Когда приехав на Привоз да на вокзал,
Его никто не нанимал…
А как тому смеялся балагула?
* * *
Высшее доверью измеренье
Заслужить доверия у зверя.
Принимая роды у собаки
Пять комочков, что облизаны до блеска,
Положил в корзину с ватой,
Выстелил льняною простынею,
И поставил в угол у кровати.
А наутро все комочки разом
Запищали у меня в постели:
Это мать-волчица принесла и положила
Все свои тревоги рядом.
И не лаяла — скулила,
Носом, лапой нежно те комочки шевелила,
Что-то на собачьем мне о человечьем говорила.
* * *
Когда внезапно пауза повиснет
В застольном споре,
Так то не горе.
Когда слеза повиснет,
Не скатившись,
Так то не горе.
Когда молчание висит
Черным-черно, как черноморье,
Вот это горе.
* * *
В убогом мире нет места богу,
А уж богам, которых много,
Сыскать пристанище невмочь.
Кто квартирмейстер здесь убогий?
* * *
Иронию уроним —
Не поднять,
Ни всхлипнуть,
Ни нарисовать.
И образ, пессимизмом
Что наполнен.
Этично вспомнить
И нечто птичье
При этом ворковать.
Жестокость — поза
Средневековья.
* * *
Как мало слов в глоссарии моем.
Мы говорим как будто бы вдвоем,
Но каждый говорит лишь сам с собой
И все слова тому свидетели невольно.
* * *
Рисунок времени и цвет неброский —
Непритязательное благородство
Начищенного серебра.
Клинок — овальный,
Бокал — хрустальный,
Салфетка, что уложена конвертом;
А стол сервирован на два куверта,
И две свечи уж зажжены.
Здесь орхидея не случайна;
Она хищна и грациозна.
И это грозно. Но может быть напрасно
Боимся мы прекрасной тишины?..
……………………………………
Как обстоятельно готовлю свой побег
Из жизни этой в ту, которой нет.
* * *
Писать столбцом
Ума ли надо?
Душа б болела
неустанно,
Слова б ложились
под перо,
И слово главное
одно
Стучалось в жилку,
тут у глаза,
И перечеркивало все…