16 мая 2005 года

В минувшие выходные в Андижане похоронили жертв мятежа акромистов и его расстрела. Количество жертв до сих пор неизвестно, потому что никто даже не пытался их сосчитать. Журналистов в Андижан не пускали, и лишь мне удалось побывать в мертвом городе.

 

Город

Иностранных журналистов в Андижане нет. По крайней мере, об этом сообщают все официальные узбекские органы власти. Уже на следующий день после расстрела на главной площади в Андижане тех журналистов, кто был в городе во время митинга в пятницу, эвакуировали.

– В семь утра в субботу мы были на площади, – рассказывает мне немецкий журналист Маркус, – нас арестовали, три часа продержали в участке и сказали, что если мы не уедем в течение получаса, то на нас будут нападать. Сейчас мы в Фергане. Мы подождем и попробуем вернуться, хотя это, конечно, вряд ли. Сейчас они уже никого внутрь не впускают.

Правда, мне попасть в Андижан все-таки удалось.

– Сейчас мы будем проезжать через перевал, но на блокпосту ты говори, что турист и едешь в Коканд, – инструктировал меня таксист. – Это древний город, они обязаны пропускать. Говори, что на экскурсию. А там уже, около Андижана, я как-нибудь проберусь сельскими тропами.

Дорога в Андижан просто сказочная. Сначала белые вершины гор, потом залитые солнцем хлопковые поля и сочная зелень деревьев, почти на каждом телеграфном столбе аисты.

К городу мы подъезжаем проулками, долго петляя.

В Андижане мало людей. Половина города перекрыта – улицы, ведущие в старый город, перегорожены грузовиками. Повсюду люди с автоматами: и в камуфляже, и в штатском. Они держат стволы так, как будто целятся по ногам, а когда подходишь к ним ближе чем на 50 метров, вскидывают оружие и смотрят на тебя через мушку.

В центр, в старый город, большинство таксистов ехать отказываются.

– Вот вчера один таксист взял подвезти беременную женщину, – жалуется мне шофер, – повез ее как можно быстрее, через старый город. Военные обоих расстреляли – и ее, и его.

Такси доезжает только до вокзала, а дальше стоят автоматчики. Идем пешком. Где-то в километре от главной площади я вновь замечаю такси.

– Вам на площадь? Я все равно туда еду, подвезу.

Проезжаем недолго. Впереди появляются человек шесть, которые на белом полотнище несут тело.

– Прости, брат, – извиняется таксист, – высажу тебя. Я тут сейчас трупы вожу. Так что мне надо его погрузить.

Мы выходим из машины, и тело пытаются втащить на заднее сиденье.

Такси в Андижане очень маленькие – это автомобили TICO, производимые на здешнем заводе «Уз-Дэу», по размерам – не больше «Оки». Тело полностью на заднее сиденье не помещается, и шофер открывает заднюю дверь. Труп затаскивают через нее. Но ноги, завернутые в белую материю, все равно остаются торчать.

Мы идем дальше на площадь.

– Вы из Москвы? Идите туда, посмотрите. Ваша программа «Время» говорит, что убитых всего девять человек. Да их же там были тысячи! – говорят мне идущие навстречу прохожие.

На площади сначала я вижу обгорелый кинотеатр. Его подожгли в пятницу, он горел целый день, и только ночной ливень его погасил. От кинотеатра начинается газон, он тянется вдоль здания областного хокимията (администрации), напротив – памятник средневековому правителю Узбекистана Бабуру. Там и разложены трупы. Сейчас их не больше 50. В основном молодые парни. Тела лежат в ряд и до плеч накрыты тряпками. У многих лица в крови. Один из них как будто все еще пытается закрыться рукой от выстрела. Еще у одного почему-то связаны руки.

– Это только те, кого не опознали, а так почти что всех уже забрали. А вообще, вы знаете, утром сюда приезжали грузовики, пять или шесть, они забрали тела всех женщин и детей. Их были сотни. Их отвезли вон туда, за город, там, где холмы. И там сбросили в одну общую яму. Прямо как мусор! – кричат в толпе.

– А кто это сделал? – спрашиваю я.

– А кто все это сделал? Власть!!!

В это время около памятника Бабуру, метрах в двадцати от трупов, продолжается митинг. Выступает русскоязычный пенсионер.

– После того, что здесь шло, после того, как пролито столько крови, Каримов больше не имеет морального права оставаться президентом!

Не все в толпе понимают по-русски, но последнюю фразу все поддерживают.

Я отхожу от трупов. Они хотя и лежат в тени, из-за жары уже начинают издавать ощутимый запах. К тому же вокруг них продолжают толпиться люди, пытающиеся кого-то опознать.

Один из митингующих отправляется вслед за мной и начинает рассказывать историю произошедшего.

– Вот по телевидению говорят, что боевики прикрывались женщинами и детьми. Это неправда! Они вообще не брали в заложники женщин и детей. Это же были их собственные семьи, этих осужденных, их сторонников. Мы были вчера на площади. Тут женщины сели в круг, а мужчины вокруг них, прикрывая их собой. Но потом вечером приехали бэтээры и стали стрелять во всех без разбора: и в женщин, и в детей, и в стариков.

– И сколько же погибло? – спрашиваю я.

– Тысяча, а то и две.

– Да нет, поменьше. Наверное, около пятисот, – вступает в разговор еще один мужчина.

– Да нет, ты сам подумай! – возражает первый. – Здесь только, на площади, было тел около семисот, еще несколько сотен на улице Чулпан. Ведь в пятницу вечером военные из мегафона пообещали, что дадут людям уйти с площади и не будут их трогать. И тогда часть толпы одной колонной отправилась на улицу Чулпан. С собой же они взяли и заложников. Но там их ждала засада, их всех положили.

– А кто у них был в заложниках?

– Несколько милиционеров, прокурор города, несколько сотрудников налоговой полиции и несколько человек из хокимията. Человек 20. Их всех расстреляли. Свои же, военные.

– Неужели власти расстреливали своих же?

– Это в других странах заложников пытаются спасти, а у нас открывают шквальный огонь. Кстати, и на площади очень многие милиционеры погибли, потому что их по ошибке застрелили военные.

– Хотите, я вам покажу, где тут что происходило, там еще во многих местах трупы лежат. Могу провести экскурсию по городу, – предлагает один хорошо говорящий по-русски митингующий. Его зовут Ахмад, он студент, провел здесь всю пятницу.

Мы сворачиваем на проспект Навои. Машин здесь нет. Прохожие жмутся к стенам. Под ногами звенят гильзы.

– Лучше давай пойдем с краю, по тротуару, а то они могут открыть огонь без предупреждения. Да, если нас остановят, скажи им, что я просто ваш гид, из гостиницы, – просит Ахмад.

Мы подходим к зданию Службы национальной безопасности. Сюда мятежники пытались прорваться – таранили железную ограду на пожарной машине. Но занять здание им не удалось. Сейчас оно окружено бэтээрами, и это место лучше обходить по противоположной стороне дороги.

– Хотите, я вам тюрьму покажу, которую мятежники брали штурмом, чтобы освободить своих родственников, она отсюда недалеко.

Но до тюрьмы мы не доходим. Дальше по проспекту Навои находится здание УВД. Автоматчики показывают знаками, что проход к нему закрыт, и мы останавливаемся прямо около моста, на котором висит большой транспарант: «Гуманность – основной принцип узбекского народа».

Мы сворачиваем в махаллю – жилой квартал, пытаясь пройти к тюрьме дворами. Но и здесь нас останавливают. Около тюремной ограды сооружена баррикада, из-за которой выглядывают несколько десятков автоматчиков.

В жилых кварталах на глаза то и дело попадаются маленькие машины TICO. У всех из задних дверей торчат завернутые в саван ноги. Одна такая машина глохнет прямо перед нами, и мы помогаем ей тронуться. Сидящий рядом с шофером мужчина начинает причитать.

– Трое погибших в одной семье, – переводит Ахмад, – трое сыновей. Прямо как в «Спасти рядового Райана». Сегодня вообще будет много похорон. Как видишь, сегодня Андижан – мертвый город. Ни машин, ни прохожих. Все сидят по домам. Кто-то боится, кто-то готовится к похоронам.

Вскоре похороны начинаются даже на главной площади. Поскольку по мусульманской традиции покойника надо предать земле в течение суток, неопознанных решили похоронить прямо там. Могилы вырыли на газоне перед хокимиятом. Мужчины совершают все положенные ритуалы. Женщины стоят поодаль и причитают.

 

Боевики

– А кто же планировал весь этот мятеж?

– Как кто?! Их было 23 бизнесмена, которых еще с февраля судили за создание подпольной организации «Акромийя». Все это время родственники приходили к зданию суда и требовали справедливости. Но на этой неделе процесс должен был закончиться. Всем было ясно, что их посадят и вряд ли они когда-нибудь выйдут из тюрьмы. Вот вечером в четверг они и поднялись, – объясняет мне Ахмад.

– Но чего они хотели, чего добивались?

– Они думали, что весь город, все силовики пойдут за ними. Как это было в Киргизии. Там ведь милиция и армия не пошли против народа, не стали стрелять. Сначала сторонники этих акромистов взяли полицейский участок, где хранилось оружие. Потом воинскую часть. Те дежурные, которые стояли на посту у входа, еще сопротивлялись. А остальные не стали. Потом вся толпа пошла к тюрьме. Там ведь они тоже были уверены, что охранники перейдут на их сторону, но знаешь, как у нас устроено, все боятся. Если я против власти пойду, то всех моих родственников с работы повыгоняют. Поэтому их никто из силовиков поддерживать не стал. Они мне сами об этом вчера на площади говорили, – переходя на шепот, признается Ахмад, – в тюрьме они отпустили всех заключенных.

– А сколько их было?

– Человек 600-800.

– Заключенным они предложили выбор: кто хочет, идите с нами или делайте, что хотите. Некоторые разбежались по домам, но большая часть присоединилась к мятежникам. Им раздали оружие, и они отправились к хокимияту.

– Так что, они хотели делать революцию?

– Наверное, да. Вообще, неправду говорят, что «Акромийя» – это религиозная организация. Нет, с самого начала они хотели бороться против государственного строя, за свободу.

– И для этого они стали захватывать оружие?

– Иначе бы их никто не выпустил из тюрьмы. У нас же силовики дурные.

– И что они хотели делать, когда захватили хокимият?

– Не знаю. Но уже вечером, когда повсюду началась стрельба, они хотели уйти в Киргизию, но им не дали.

– Их всех расстреляли?

– Ну, почти. Хотя сегодня я на площади видел одного человека, который в пятницу ходил с оружием и выступал на митинге, призывал. Раз сейчас живой, значит, вовремя спрятался. А из-за него люди погибли.

Чтобы побольше узнать о зачинщиках восстания, я отправляюсь к Саиджахону Зейнабитдинову, известному и, наверное, единственному в Андижане правозащитнику. Во время суда над акромистами он был их адвокатом. Ему уже отключили все телефоны, он в эти дни старается не выходить из дома.

– Я понимаю, что местные силовики меня не очень сильно любят, поэтому, воспользовавшись этой ситуацией, они запросто могут меня шлепнуть, – объясняет он.

Зейнабитдинов рассказывает, что акромисты на самом деле в политику не лезли, а занимались только бизнесом и благотворительностью. Например, строительная фирма одного из них даже возводила дом для хокима (губернатора) области. Все преследования против них начались с того момента, как в Андижане сменился хоким. Новый глава области хотел прибрать к рукам их бизнес, поэтому против них и возбудили дело по статьям, которые предусматривают конфискацию имущества. Однако правозащитник добавляет, что все акромисты были очень религиозными, а своим учителем считали Акрома Юлдашева, уже шесть лет сидящего в тюрьме. Юлдашев тоже был известным андижанским предпринимателем, его обвинили в религиозном экстремизме после того, как он написал книгу «Путь к вере».

– Обвинения были просто бредом, притянутым за уши. С самого начала суда, с февраля, их близкие, друзья собирались около суда. А в эту среду завершились прения и судья объявил, что время и место оглашения приговора будет объявлено дополнительно. Но, по моим данным, приговор акромистам прочитали прямо в тюрьме еще в четверг. Именно это и подвигло их на бунт.

– А когда вы с ними последний раз разговаривали? – спрашиваю я.

– Утром в пятницу они мне звонили из здания хокимията. Просили, чтобы я организовал им пресс-конференцию. Но я уже ничего не мог сделать.

– А что сейчас с ними стало? Их всех расстреляли?

– Я не исключаю, что кто-то из них мог выжить. У меня нет никакой точной информации, но вполне возможно, что сейчас будет продолжаться партизанская война. Вы сами видели, сколько здесь убитых. И не только акромистов, их друзей. Это и простые люди, митинговавшие на площади против правительства, да и случайные прохожие тоже. Сейчас у многих есть причина мстить.

Я выхожу от Зейнабитдинова. По дороге в гостиницу таксист рассказывает мне, что у его соседки на площади погиб сын. Утром он, уходя из дома, сказал жене: вот возьмем хокимият, и нам каждому дадут по $3000. «А утром привезли его труп. Сейчас мать плачет: „Зачем нам нужны были эти доллары?“».

 

Власти

Посреди проспекта Навои, со всех сторон оцепленного, наблюдается необычное скопление людей в штатском. Это странно, потому что обычно автоматчики всех отгоняют на тротуар, требуя не ходить по проезжей части.

– Это руководители УВД, – шепчут мне прохожие, и я кидаюсь к ним с вопросом о количестве погибших.

Мужчины хмурятся и отворачиваются.

– А кто отдал приказ стрелять? – не унимаюсь я.

– Никаких комментариев, – шепчут они и спешно рассаживаются по машинам.

Неподалеку от этого места ко мне подбегает женщина.

– Вы из России? И почему нигде у вас по телевидению не говорят, что мы сами рады этим милиционерам? Мы просим их защитить нас от этих голодных. Милиционеры все правильно делают, защищают нас от этих варваров. Мы же сами все видели, как их три месяца готовили, подкармливали возле здания суда. Наверняка готовили к этому безобразию, – горячится она.

– А вы кто? Откуда? – интересуюсь я.

– Я из неправительственной организации, которая называется «Шанс». Напишите, что меня зовут Ольга. Нет, напишите лучше, что меня зовут Алия. Я вам правду говорю, можете хоть у кого спросить. А ну, подтверди, – машет она проходящим мимо парням.

– Да нет! Что ты врешь?! – набрасываются на нее парни.

– Вы ее не слушайте, она ничего не знает и всего боится. Наверняка все это время дома просидела, одними слухами питаясь, – пытается увести нас Ахмад.

– Милиция! Милиция! Спасите, меня сейчас эти голодные убивать будут! – кричит Ольга-Алия и бежит навстречу автоматчикам.

Они не двигаются, но и на мушку ее не берут.

– А ты не боишься тут с журналистами ходить? Ведь, наверное, кто-нибудь может на тебя донести, – спрашиваю я у Ахмада.

– Да нет! Ты что! Ты же видишь, что вам люди очень рады. Зато если бы я с военными ходил, тогда бы меня ненавидели.

Вечером весь Андижан собирается возле телевизоров – смотреть пресс-конференцию президента Каримова. Глава государства терпеливо, в течение полутора часов, поглядывая в бумажку, озвучивает официальную версию произошедшего в Андижане. Сначала по-узбекски, а потом то же самое – по-русски – для журналистов.

В холле гостиницы «Интурист» собираются все постояльцы, сотрудники и даже жители соседних домов.

Президент начинает с предупреждения, что журналистам, аккредитованным в Узбекистане, не стоит называть акромистов «восставшими», потому что он сам считает их бандитами. Он говорит, что сам был очевидцем событий, потому что в восемь утра в пятницу прилетел в Андижан.

– Это неправда, – шепчут зрители, – не было его в городе. Может быть, один час в аэропорту посидел и уехал.

Президент рассказывает, что акромисты требовали освободить из тюрем всех их единомышленников и сторонников.

– А вот это правда, все так и было, – кивают зрители.

Президент рассказывает, что боевики прикрывались от огня женщинами и детьми. Зрители морщатся и молчат. В конце пресс-конференции Ислам Каримов начинает философствовать. Вспомнив о революции в Киргизии, сравнивает ситуацию в государстве с паровым котлом. Иногда надо выпускать пар, а если крышка затянута слишком туго, то котел может взорваться, напоминает президент.

– В чем смысл? О чем он говорит? Если в Киргизии была туго затянута, то у нас она вообще перетянута, – недоумевают зрители. – Или он думает, что, расстреляв мирных граждан, он выпустит пар?

Утром в моем гостиничном номере раздается:

– Администрация гостиницы, – говорит голос за дверью.

Я открываю и вижу человека в черном, с автоматом, в бронежилете и в каске. Он предельно вежлив, интересуется, все ли у меня в порядке и нет ли жалоб. Вдруг у него звонит мобильный телефон. Чтобы вытащить его из кармана, он снимает автомат и кладет его на стол. Чтобы поднести трубку к уху, следом снимает и каску. Прием плохой, поэтому он отходит к окну. Следом заходит его напарник и видит странную картину. Я стою у стола, передо мной автомат, а сержант в черном стоит ко мне спиной.

Внимательно проверив все мои документы, они начинают увещевать меня:

– Вам лучше уехать из города. Отдохнули – и хватит! Туристы... Понимаете, да? Там ведь еще много их бегает. Ну, этих...

– Кого? – допытываюсь я.

– Ну, придурков. Они вооружены. А еще, кроме них, там есть преступники, криминальный мир, который выпустили из тюрьмы. Они могут попытаться взять заложников. Например, нас или вас. Для сенсации. Поэтому вы понимаете, что мы больше не можем нести ответственность за вашу безопасность.

– А до этого могли? – интересуюсь я.

– Не надо спорить. Мы из Службы национальной безопасности. Нам приказано охранять не вашу безопасность, а безопасность государства.

«Коммерсантъ», 16.05.2005

 

23 мая 2005 года

На прошлой неделе российское руководство выразило полную поддержку властям Узбекистана, жестко подавившим мятеж в Андижане. И это естественно: президент Ислам Каримов первым среди лидеров СНГ дал отпор «цветной революции», распространения которой так боятся в Москве.

 

Как Ислам Каримов поправил Аскара Акаева

Примерно за месяц до киргизской «революции тюльпанов» президент Узбекистана Ислам Каримов неожиданно сделал довольно резкий и нехарактерно для него грубый выпад в адрес коллеги – тогда еще президента Киргизии Аскара Акаева. Он обвинил его в бездействии, в том, что тот не смог вовремя «задушить оппозицию», а значит, сам виноват в нарастающем недовольстве. И после этого он не упускал возможности кольнуть соседа, периодически прилюдно упрекая его в слабости. В каждом подобном высказывании Каримова содержался намек: уж у себя-то узбекский лидер такого не допустит.

Официальный Бишкек так никак и не реагировал на обидные слова Ислама Каримова. А уже лишившись президентского кресла, Аскар Акаев даже признался, что президент Узбекистана был прав. В своем первом послереволюционном интервью, в эфире радиостанции «Эхо Москвы», отвечая на вопрос ведущего, какой бы совет он мог дать своим коллегам, Аскар Акаев посетовал на то, что «не защитил свою демократию». И порекомендовал остальным лидерам СНГ без колебания применять силу, «если это понадобится для защиты демократии», ведь демократия в СНГ очень слаба и не может сама себя защитить.

Что Ислам Каримов – не Аскар Акаев, стало ясно очень скоро. 13 мая в Андижане начался бунт, по сценарию очень напоминавший революцию в Киргизии, тоже начинавшуюся не в столице, а в провинции, с захвата обладминистрации в Оше.

Два месяца назад Аскар Акаев с самого начала ошских событий перестал появляться на публике. Пока засевшие в Оше оппозиционеры давали пресс-конференцию, президент Киргизии просто исчез – иностранные СМИ предполагали, что он тайно летал советоваться в Москву. Ислам Каримов, напротив, полетел на место событий – в Андижан. В сам город, правда, не заехал, а обосновался в аэропорту, где и создал штаб подавления мятежа.

Пытаясь подавить восстание в Оше, Аскар Акаев действовал так: с наступлением ночи в обладминистрацию ворвались спецназовцы, они хватали сидевших там людей (в основном женщин) и вытаскивали их на улицу. Выдворение сопровождалось ударами дубинок, некоторых также выкидывали из окна. Для проведения этой щекотливой операции были применены надежные силы – как заявляли тогдашние киргизские оппозиционеры, специально для штурма ошской администрации в город привезли казахский спецназ. Очевидно, власти опасались, что киргизский может отказаться выполнять приказы командования. Огонь по восставшим киргизские власти предпочли не открывать, и жертв не было.

Ислам Каримов подошел к андижанской проблеме иначе. С наступлением темноты к захваченному хокимияту подъехали не автобусы с невооруженными спецназовцами, а бэтээры. И без предупреждения открыли огонь на поражение.

Все еще не совсем ясно, кому был поручен расстрел. Как заявлял андижанский правозащитник Саиджахон Зайнабитдинов, из числа военнослужащих для подавления восстания были привлечены только контрактники – служащим по призыву такого дела не доверили. Кроме того, я сам видел на улицах Андижана на следующий день после расстрела немало бойцов элитного подразделения «Барс» – молва утверждала, что именно они открывали огонь по толпе.

Наконец, многие жители Андижана предполагали, что власть не сразу начала подавление восстания, а позволила мятежникам почти сутки владеть городом, потому что ей требовалось время для переброски в город войск из других частей страны.

В очередной раз Ислам Каримов вспомнил о Киргизии на следующий день после событий – 14 мая. Выступая по телевидению, он заявил, что мятежники «пытались повторить киргизский сценарий». Кроме того, как бы возвращаясь к своей прежней критике Аскара Акаева, он заявил, что не понимает, «как можно одновременно быть либералом и опираться на клановую систему». Еще примерно треть выступления была, по сути, посвящена разъяснению одной мысли, уже и так сделавшейся для всех очевидной: «Каримов – это не Акаев».

 

Откуда в Узбекистане взялась оппозиция

Все последние годы основные усилия официальной пропаганды Узбекистана были посвящены одному – разоблачению исламских фундаменталистов. Еще в 1998 году в республике было создано Исламское движение Узбекистана (ИДУ), с которым Ислам Каримов начал непримиримую борьбу. Узбекский лидер запугивал своих иностранных партнеров тем, что единственная альтернатива его режиму – это создание в стране исламского государства, и если он хотя бы немного ослабит хватку, то к власти придут фундаменталисты.

Особое понимание его слова стали находить на Западе после 11 сентября 2001 года. США начали военную кампанию в Афганистане, лидеры ИДУ Джума Намангани и Тахир Юлдашев стали сражаться на стороне талибов, а Вашингтон внес их в черный список террористов. Одновременно Ташкент стал ключевым союзником Вашингтона в борьбе с международным терроризмом в регионе, и США открыли в стране военную базу.

Боролся с исламским экстремизмом президент Узбекистана очень решительно. Под предлогом ликвидации исламистов были фактически уничтожены остатки оппозиции в стране. Все религиозные организации, по большей части оппозиционные режиму, подверглись гонениям. По всей стране было закрыто огромное количество мечетей, признанных «рассадниками ваххабизма». С уничтожением ИДУ (Джума Намангани был убит в Афганистане в 2001 году) основным врагом узбекского лидера стало движение «Хизб-ут-Тахрир», официально отрицающее насильственные методы борьбы. Ташкент утверждал, что эта группировка стоит за организацией терактов в стране.

В наибольшей степени борьба Ислама Каримова с исламизмом затронула Ферганскую долину – наиболее густонаселенную и традиционно религиозную часть страны. В ней обвинение в исламском экстремизме стало, наверное, наиболее частым в судебной практике.

Именно в исламском экстремизме был обвинен в 1999 году предприниматель из Андижана Акром Юлдашев, приговоренный к 17 годам тюрьмы, а в феврале этого года – 23 бизнесмена, входившие в его кружок и считавшие себя его учениками. «Группу 23» заподозрили в создании подпольной организации «Акромийя». Как убеждали меня хорошо знавшие обвиняемых, они действительно были религиозными людьми, но не экстремистами. По словам бывшего адвоката акромистов Саиджахона Зайнабитдинова, арестованные преимущественно занимались бизнесом, и преследование было начато исключительно с целью завладеть их компаниями, а вовсе не потому, что они представляли опасность для режима.

Так или иначе, когда родственники и сторонники акромистов выступили против правительства и заняли хокимият, у Ташкента не оставалось другого выбора, кроме как объявить восставших исламскими террористами. А для обоснования террористической версии превращение мирного митинга в кровавую бойню было просто необходимо. Официальные власти упорно отрицали то, что на центральной площади Андижана проходил многолюдный антиправительственный митинг, заявляя, что все оказавшиеся там были либо террористами, либо захваченными ими заложниками.

По рассказам жителей Андижана, власти не пытались вести переговоры с восставшими. Однако ровно за час до начала расстрела администрация президента Узбекистана заявила, что попытки начать переговоры имели место, но «боевики, прикрываясь женщинами и детьми, не идут ни на какие компромиссы». Потом на площади появились бэтээры, которые обратили «террористов» в бегство, а затем преследовали их по всему городу.

 

Почему мир поддержал Ислама Каримова

Ислам Каримов в течение практически всего своего правления умудрялся искусно лавировать между основными внешнеполитическими партнерами, сохраняя хорошие отношения и с США, и с Россией, и с Китаем. За эти годы президент Узбекистана почти убедил все эти страны в своей незаменимости. Вашингтон, например, был и, скорее всего, остается уверен, что режим Ислама Каримова – наилучшее спасение региона от исламских радикалов.

США отнюдь не жестко реагировали на события в Андижане. Первое, что сделал госдепартамент, – это выразил озабоченность по поводу того, что по вине акромистов из тюрьмы могли убежать боевики ИДУ. И даже в конце прошлой недели, когда правозащитники и оппозиционеры провели подсчет жертв андижанского расстрела, жесткая Кондолиза Райс всего лишь призвала Ташкент «к максимальной открытости во время проведения расследования». В отношении властей других стран, испытавших на себе «цветные революции», Вашингтон высказывался намного более критично.

Китай также заинтересован в том, чтобы режим Каримова как можно дольше оставался у власти. Пекин уже был крайне обеспокоен «революцией тюльпанов» в Киргизии, поэтому совсем не хотел бы видеть развитие революционной ситуации у своих границ. Озабоченность Китая связана с уйгурской проблемой – приход к власти в Узбекистане исламистов, как и любое другое революционное преобразование, наверняка вдохновит на продолжение борьбы за независимость жителей Восточного Туркестана – китайского Синьцзян-Уйгурского автономного района. Пекин с самого начала безоговорочно поддержал действия Ислама Каримова. Более того, ближайший зарубежный визит – первый, который совершит президент Узбекистана после событий в Андижане, – будет именно в Китай.

Наконец, еще одной заинтересованной в жесткости Ислама Каримова стороной оказалась Москва. Российские власти были всерьез напуганы распространением революций и готовы закрыть глаза на любые действия властей Узбекистана, лишь бы только они остановили продвижение «оранжевых» по СНГ.

Находясь в здании андижанского хокимията, восставшие обращались к президенту Владимиру Путину с просьбой стать посредником на их переговорах с узбекскими властями. Эту просьбу российскому лидеру явно никто не передал – зато сам он охотно позвонил Исламу Каримову, чтобы обсудить с ним детали подавления мятежа. А российский МИД стал активно пересказывать официальную версию Ташкента, называя восставших исламскими террористами. В одном из выступлений российский министр Сергей Лавров подчеркнул даже, что события в Узбекистане никак нельзя поставить в ряд мирных «цветных революций». А раз так, то и жесткость властей вполне оправданна.

 

Почему революция в узбекистане не будет оранжевой

С самого начала истории независимого Узбекистана в стране практически отсутствует оппозиция. В конце 1980-х годов, когда Ислам Каримов только пришел к власти, против него начали бороться партии «Бирлик» и «Эрк». Однако история их противостояния с властями была недолгой. Против обеих партий начались гонения, их лидеры Абдурахим Пулат и Мохаммед Солих уехали за границу. И после этого в стране не осталось никакой легальной оппозиции. Сейчас в Узбекистане нет ни одной зарегистрированной партии. Одно это делает совершенно невозможной «цветную революцию» – потому что и на Украине, и в Грузии, и в Киргизии борьба шла между властью и легальными политическими силами.

Любая из удавшихся «цветных революций», несмотря на все различия, проходила по похожему сценарию. Власти противостояли выходцы из госноменклатуры, бывшие премьеры и министры. Пиком противостояния становились сфальсифицированные властями выборы. А завершалось все диалогом и достижением компромисса между прежней элитой и приходящей на ее место новой.

В случае с Грузией дочери Эдуарда Шеварднадзе пришлось всего лишь заплатить выкуп за своего арестованного мужа – на этом преследования президентской семьи закончились, а ему самому даже сохранили госрезиденцию. На Украине Леониду Кучме тоже не пришлось бежать из страны. Он сам одобрил изменение закона о выборах, позволившего Виктору Ющенко победить, добившись, очевидно, некоторых гарантий. Нынешние киевские власти совсем не собираются отбирать у клана Леонида Кучмы всю собственность, обещая ограничиться лишь «Криворожьсталью». Даже в Киргизии, где Аскар Акаев бежал, имущество его семьи уже в опасности, а у дочери Бермет отобрали депутатский мандат, компромисс имел место. Ведь при новой революционной власти остался работать «акаевский» парламент, против которого так упорно боролась прежняя оппозиция. Чтобы не нагнетать обстановку, бывшие оппозиционеры договорились с входящими в акаевский клан парламентариями.

В Узбекистане подобная ситуация невозможна. Исламу Каримову, даже если по примеру Андижана вдруг заполыхает весь Узбекистан, будет не с кем вести переговоры.

Известные, но разгромленные им оппозиционные партии «Бирлик» и «Эрк» находятся в изгнании и уже ни на что не влияют. Активизировавшаяся сейчас партия «Свободные земледельцы» также не сможет дать прежней элите никаких гарантий, поскольку неизвестна степень ее влиятельности.

Местные авторитеты вроде восставших акромистов также не подходят нынешней власти в качестве собеседника, поскольку их влияние распространяется только в пределах одной области.

В той ситуации, когда диалог вести невозможно, у власти остается только один выход – стрелять. И тогда ее положение становится совсем безвыходным. У нее нет оппонентов, а есть только враги. И враги не персонифицированные, воплотившиеся в лидерах каких-либо партий, а невидимые, растворенные в народе. После расстрела в Андижане врагом власти стала почти вся Ферганская долина, населенная родственниками убитых.

Однако еще хуже для Ташкента то, что после первого же расстрела узбекская власть оказалась под пристальным вниманием. До Андижана она могла спокойно разгонять демонстрации, закрывать газеты, арестовывать оппозиционеров – этого никто бы не заметил. Теперь же Ислам Каримов оказался на виду у всего мира – ситуация, к которой он совсем не готов и которая его очень нервирует. Он не мог на глазах у всего мира совершить второй расстрел, подобный андижанскому, в вышедшем из повиновения городке Кара-Суу. А пример Кара-Суу может оказаться для жителей Узбекистана важнее, чем пример Андижана. Если такой на вид грозный режим Каримова целую неделю не мог расправиться с маленьким городком наузбекско-киргизской границе, значит, он в чем-то слаб.

В разговорах с жителями Андижана я заметил, что при упоминании Киргизии или города Кара-Суу, находящегося на границе с ней, лица меняются. Киргизия в сегодняшнем Узбекистане воспринимается как рай, который находится совсем недалеко. Неудивительно, что восставшие в Андижане уже после того, как правительственные войска начали их расстреливать, побежали в Киргизию.

«Революция в Киргизии была для нас как свет в конце туннеля», – объяснял один из митинговавших в Андижане. С фактическим присоединением к Киргизии Кара-Суу этот свет стал ярче. И вряд ли властям Узбекистана удастся его погасить.

Правда, революция в Узбекистане, которая рано или поздно произойдет, точно не будет «цветной». Потому что все «цветные» революции были бескровными.

«Коммерсантъ ВЛАСТЬ», 23.05.2005