Почему личность Гитлера вызывала восторг у такого количества немцев?
Очарование зла
«Очарование, состояние гипноза… наверное, такой была моя первая психологическая реакций», — писал студент, слышавший, как Гитлер выступает в Мюнхенском замке в 1927 году . «Я оглядывался по сторонам, пока не остановил взгляд на одной аристократке. Она встала со своего места рядом с Гитлером и села напротив него на табурет у рояля и оттуда с восторгом слушала его речь, молитвенно сложив руки и не сводя с него глаз». Действительно, во время выступлений Гитлера происходило что-то необычайное. Многие, кто уже привык к его словам, и те, кто был знаком с ним лично, чувствовали силу внушения речей этого демагога. И очень немногим удавалось противиться силе его слов.
Сейчас трудно объяснить способность влиять на аудиторию, которую отмечали у фюрера многие свидетели. Речи Гитлера с их невыносимым пафосом и пронзительным, захлебывающимся голосом, записанные на магнитофонную пленку, производят, скорее, отталкивающее впечатление . Изучая работы многочисленных биографов, мы не находим ничего, что говорило бы о яркой, увлекательной жизни Гитлера или его необычайной личности. Собственно, перед приходом в политику Гитлер вел тихую, незаметную жизнь: слабенький школьник — упрямец, но в целом ничем не выдающийся, художник-самоучка — ему не удалось поступить в школу живописи, храбрый, но незаметный солдат— дослужился только до ефрейтора.
А потом начались поразительные метаморфозы и взлет. Как «politicus ex machina», как сила, возникшая из ничего, вдруг появляется этот Адольф Гитлер, который, в отличие от Иосифа Сталина, занимавшегося политической деятельностью с ранней юности, вступил в партию только в тридцать лет.
Вдруг этот серенький человечек из Австрии, за которым изначально не стояли ни деньги, ни происхождение, ни поддержка государства, стал вершить судьбы двадцатого века: изменил карту Европы и повернул весь ход мировой истории. Кровавый след его деяний — единственный в своем роде. По мере расширения нацистского режима, основывавшегося на энергии фанатиков, Гитлер без колебаний сметал со своего пути всех противников, ему довольно долго удавалось побеждать в блицкриге. Он сознательно развязал мировую войну, которая достигла ранее неведомых для войны масштабов, а его личные стремления — последовательная, непримиримая расовая борьба — приобрели невероятное распространение. Чудовищная единоличная власть, которой Гитлер неизменно обладал до падения Третьего рейха, превосходила власть всех абсолютных тиранов прошлого.
Попытки объяснить феномен человека, которого в начале карьеры восторженно-иронически называли «королем Мюнхена», начались вскоре после появления Гитлера на политической арене . Теории в основном звучали из двух противоположных лагерей: среди заядлых сторонников Гитлера и среди его не менее заядлых врагов. Одни объясняли харизматическое влияние их фюрера Божьим даром: «Произошло чудо. Неизвестный солдат, испытавший тяготы мировой войны, герой — он послан нам свыше». В листовках нацистской пропаганды не уставали повторять: «ОН ниспослан нам провидением». Другие всеми возможными средствами пытались разоблачить в обличье Гитлера демона. Уже в 1924 году, когда Гитлер предстал перед судом по обвинению в попытке государственного переворота, репортеры опрашивали жителей Леопольдинга с целью выяснить, не проявлял ли обвиняемый в путче Гитлер признаков разложения морали. Газета «Мюнхенер пост» поведала тогда о таком его злодеянии, мол, в детстве Гитлер якобы украл облатку из церкви и плюнул на нее! Позже выяснилось, что это неправда.
Именно харизма Гитлера способствовала увеличению популярности ДАП (Германской рабочей партии), предшественницы НСДАП (Германской национал-социалистической рабочей партии). Остальные представители этой маленькой организации не сыграли особой роли в увеличении количества ее сторонников, как, впрочем, и путаная, не особо привлекательная программа ДАП (НСДАП). Такие личности, как Герман Геринг, Рудольф Гесс, «Путци» Ганфштенгль, Мартин Борман и несколько позже Йозеф Геббельс, стали сотрудничать с Гитлером еще в то время, когда его идеи казались утопией, а деятельность крошечной Германской национал-социалистической рабочей партии представлялась безуспешной и бесперспективной. Приспешники Гитлера с восторгом взялись за работу, несмотря на условия, в которых ее приходилось вести, и остались верны Гитлеру до самой смерти.
Для Германа Геринга, который впоследствии станет «вторым человеком в нацистском государстве», хватило всего лишь одного выступления этого австрийца, бежавшего из собственной страны. Яркий, властный, эгоцентричный обладатель ордена «pour le Merite» сразу же стал преданным вассалом Гитлера. Геринг — представитель крупной буржуазии. Он был сыном высокого государственного чиновника, пребывавшего на колониальной службе во времена кайзера Вильгельма (д-р Генрих Геринг был губернатором Намибии и генеральным консулом Гаити). Детство Германа Геринга прошло в замках Маутендорф и Вельденштайн, принадлежащих любовнику его матери. Геринг имел связи в аристократических кругах. Он с отличием окончил два престижных военных учебных заведения: в Лихтерфельде (Берлин) и в Карлсруэ. В Первую мировую Геринг прославился как выдающийся летчик-истребитель, получив за проявленную особую храбрость наивысший орден — «pour le Merite». Происхождение и успешная карьера придали умному, решительному и обаятельному Герингу, ощущавшему себя национально сознательным пруссом, чрезвычайную самоуверенность, которая проявлялась в его властном, иногда снисходительно-презрительном поведении.
С Гитлером он познакомился в октябре или ноябре 1922 года во время выступления фюрера в кафе «Нойманн» в Мюнхене. «Именно тогда я впервые получил замечательное, полное объяснение понятия национал-социализма», — писал он уже в 1946 году . Герман Геринг сразу же безоглядно встал на сторону человека, который в Первую мировую служил простым ефрейтором. Геринг не испытывал смущения, выражая свою невероятную преданность: «Я связываю свою судьбу с Вашей — до победы или поражения, и… не пощажу для Вас и собственной головы».
Даже 23 апреля 1945 года, незадолго до падения Третьего рейха, когда Гитлер за предполагаемую измену родине исключил его из НСДАП, приговорил к смерти и приказал эсесовцам его арестовать, Геринг остался ему верен. Даже представ перед Международным военным трибуналом во время Нюрнбергского процесса, бывший рейхсмаршал Третьего рейха красноречиво защищал идеи своего фюрера, пытался удержать обвиняемых от признания вины и порицал тех из них, кого считал ренегатами.
Немец-иностранец Рудольф Гесс , который позже станет «заместителем фюрера», происходил из семьи богатого предпринимателя — его отец разбогател, работая представителем немецкой компании в Египте . Гесс родился в Александрии. Его родители жили у моря в роскошном особняке, стоявшем в центре цветущего парка. Комфорт семьи Гессов обеспечивали многочисленные слуги. Последним штрихом их феодальной жизни были ежегодные поездки в Германию.
Квадратное лицо, кустистые черные брови, глубоко посаженные глаза придавали необщительному Рудольфу Гессу мрачный вид. С Гитлером студент и бывший лейтенант, воспринявший поражение в Первой мировой как ужаснейший позор, встретился в конце 1919 года на заседании ДАП, проходившем в задней комнате мюнхенской пивной «Штернэкке». Слушателей было немного. Когда Антон Дрекслер, председатель партии, передал слово какому-то господину Гитлеру, нескольких слов неизвестного оратора хватило, чтобы полностью изменить судьбу молодого студента. После этого вечера никаких сомнений у Рудольфа Гесса уже не возникало. Он нашел своего мессию, которому подчинился беспрекословно. В январе 1920 года Гесс, не задумываясь, вступил в НСДАП, получив номер 516 (16). Ради своего господина (он называл Гитлера «трибун», как древнеримского офицера) Гесс преодолел собственную натуру: этот стеснительный интраверт-ипохондрик основал первый нацистский студенческий кружок в Мюнхенском университете. С собачьей преданностью Гесс следил за карьерой своего кумира. Он с восторженным изумлением анализировал «феномен Гитлера»: «Вряд ли возможен второй такой случай, чтобы ОДИН человек на массовом собрании мог одинаково вдохновить своими идеями как слесаря с левыми взглядами, так и правительственного советника с правыми убеждениями, чтобы человек мог настолько изменить мнение тысячи коммунистов, пришедших разогнать собрание, что они под конец стоя пели гимн Германии». После прихода к власти Гесс, которого в кругах НСДАП считали «человеком не от мира сего», занял пост «заместителя фюрера», который, впрочем, ничего не означал. Да и Гитлер не питал по поводу Гесса никаких иллюзий. Однажды он сказал: «Если со мной что-то произойдет, не знаю, кого мне больше будет жаль — Гесса или партию». Он не скрывал своего отношения к сентиментальному заместителю. Когда Англия в 1939 году объявила войну Германии, отвергнув все предложения фюрера о перемирии, в голове Гесса созрел рискованный план, как завоевать расположение Гитлера. В мае 1941 года, в самый разгар наступления вермахта на Советский Союз, Гесс совершил безрассудный полет в Шотландию, где (как он позднее подчеркивал) не по поручению, но «сообразно духу фюрера» он должен был договориться о перемирии между Англией и Германией. Обделенный вниманием «заместитель» хотел вернуться с подписанным договором в кармане и получить благодарность Гитлера. Черчилль инсценировал переговоры с участием представителей английской «Партии мира» и использовал Гесса, чтобы шантажировать Сталина . «Подлый Альбион» интернировал Гесса до конца Второй мировой войны, а потом передал его в Международный военный трибунал в Нюрнберге, который приговорил «заместителя фюрера» к пожизненному заключению. В конце концов, оставшись единственным заключенным тюрьмы в Шпандау, Гесс сохранил верность своему «трибуну» и национал-социализму. До самой смерти — в 1987 году Гесс покончил самоубийством — он считал действия Международного военного трибунала противозаконными. В течение всей жизни он не терпел ни малейшей критики, направленной против фюрера.
Отец Эрнста Ганфштенгля был богатым торговцем произведениями искусства, вел дела на международном уровне и обладал значительным влиянием в кругах людей культуры и искусства. По собственным заявлениям Ганфштенгля, встреча с Гитлером в ноябре 1922 года изменила всю его жизнь: «Глядите, сейчас начнется! — прошептал мой сосед. …Выпрямившись, Гитлер размеренным шагом прошел к трибуне… Я сидел от него на расстоянии меньше… шести метров и в мельчайших деталях видел все его жесты и мимику. Сияние его голубых глаз… Стряхнув опутавшие меня чары, я взглянул в зал и с изумлением заметил, как он изменился. Из тусклой, разобщенной массы, сквозь которую мне пришлось проталкиваться всего час назад, вдруг возникла сплоченная община. Люди слушали, затаив дыхание, уже давно забыв прихлебывать пиво, и вместо этого впитывали драгоценные капли слов оратора… Собственно говоря, …по окончании его речи я стал хлопать так же воодушевленно, как и слушатели в зале, столпившиеся возле подиума». Ганфштенгль впоследствии проводил по поручению фюрера международные переговоры, и, общаясь с Гитлером, помимо работы играл для него на пианино, пока недобрая шутка Геринга и министра пропаганды Геббельса не заставила Ганфштенгля испугаться за собственную жизнь .
Он бежал за границу, откуда уже не вернулся в Германию. Он долго колебался, соизмеряя личную симпатию к Гитлеру и страх перед нацистским режимом. В конце концов он уехал в США и консультировал американское правительство по вопросам касательно людей, находящихся при власти в Германии .
Самый узкий, верный Гитлеру круг не составляли люди низкого происхождения, очень немногие, облеченные властью в Третьем рейхе, были из низших слоев общества. Тем не менее влияние, которое Гитлер оказывал на свое окружение, часто пытались объяснить тем, что его сторонники происходили из низших социальных слоев.
В этой связи сильнее всего бросается в глаза пример кайзера Вильгельма II, который 28 ноября 1918 года отказался «на все времена от прав на прусскую корону и все связанные с этим права на корону Германии» и эмигрировал в Голландию . Считается, что до самой его смерти в 1941 году замок Доорн в Голландии оставался его феодальным пристанищем, откуда Вильгельм с большим интересом следил за перипетиями немецкой политической жизни, не оставляя надежды на восстановление монархии и пытаясь найти союзников. Вначале он делал ставку на военную диктатуру и в 1920 году отпраздновал правый Капповский путч бокалом шампанского . Он стал ждать скорого падения этой, как он любил говорить, «чертовой республики», «преступного государства, населенного ворами» — Веймарской республики, которая позволила династии Гогенцоллернов владеть княжеским двором только в случае уплаты 32 миллионов марок. Вильгельм II с интересом наблюдал за деятельностью Гитлера и НСДАП. В 1925 году кайзер основал ДРО (Доорнскую рабочую организацию), которая занималась этнологией и теорией культуры в рамках нацистской парадигмы и проповедовала «расовую гигиену», выступая против смешения народов .
В это время в руки Вильгельму II попала книга Гитлера «Моя борьба». Кайзер с восторгом читал посвященные ему отрывки: «Он… первый из немецких государей, кто протянул руку примирения вождям марксизма, не подозревая, что у негодяев не может, быть чести. Еще держа руку императора в своей руке, они другой рукой нащупывали кинжал. Никакое примирение с евреями невозможно. С ними возможен иной язык: либо — либо». В эмиграции кайзер поверил в свое духовное родство с фюрером и перестал сдерживать свой ранее скрываемый антисемитизм. Вслед за Гитлером он стал утверждать, что именно евреи привели к падению его режима, а теперь ведут к гибели саму Германию, и что это уже произошло с Россией. По его словам, поражение 1918 года было оплачено «подло, деньгами Иуды», а евреи предали немецкий народ, подвергнув его гонениям. Вожди «этого чудовищного народа намеренно принесли кошмарную беду в мир христиан». В своей работе «The Jew today» Вильгельм II дал обоснование своим утверждениям и предложил методы решения этой проблемы, которые по своей радикальности не уступают идеям Гитлера: «Именно борьба с оевреиванием Германии должна начать борьбу, которую необходимо вести с еврейством во всем мире». Гитлер ценил поддержку из Доорна и умело ею пользовался. Ответом на симпатии со стороны кайзера стало заявление Гитлера в Бамберге в феврале 1926 года в День фюрера: он высказался против экспроприации собственности немецких князей. Эта идея поддерживалась и в нацистских кругах . Бывший кайзер отметил слова Гитлера с удовольствием и, увидев в таком заявлении основы для сотрудничества нацистов и династии Гогенцоллернов, в том же году разрешил своему младшему сыну Августу Вильгельму принять участие в Веймарском Дне партии, а позже вступить в нацистские штурмовые отряды. Гитлер воспользовался благосклонностью Вильгельма II и Гогенцоллернов, которая открыла ему доступ в круги монархистов-консерваторов и позволила контактировать с дворянством и буржуазией. «Движение, во главе которого стоит принц Пруссии Август Вильгельм, не может быть неблагонадежным в национальном отношении», считали сторонники кайзера . На попытки примирения со стороны союза Ратенау Вильгельм II отреагировал в достаточно грубой форме: «Ратенау со своим союзом… может идти в…! Читайте про Геца фон Берлихингена!»
В январе 1929 года организация гитлерюгенд от имени фюрера поздравила монарха в изгнании с 70-летием. Несколько позже к нему прибыл Герман Геринг со своей супругой-аристократкой, чтобы по поручению Гитлера укрепить надежды Вильгельма II на возвращение в Германию. «В Доорне уже много месяцев только о том и говорили, что Гитлер хочет вернуть кайзера на трон», — писал в своем дневнике один из современников кайзера . В феврале 1932 года по этому поводу высказался сам Гитлер. Возвышенно и весьма убедительно он подчеркивал: «Восстановление династии Гогенцоллернов — моя последняя цель». К этому времени большинство представителей династии Гогенцоллернов уже входили в список почитателей фюрера. Фанатичной сторонницей Гитлера была в первую очередь Гермина, вторая супруга Вильгельма II. Она принимала участие в заседаниях партии НСДАП, общалась с лидерами движения национал-социалистов и боролась за восстановление монархии. Гермина никому не позволяла в своем присутствии критиковать Гитлера. Бывший кронпринц Фридрих-Вильгельм в 1932 году поддержал избрание Гитлера президентом рейха, в то время как отец кронпринца благодарил Гитлера за то, что тот «спас миллионы людей от марксизма». После прихода Гитлера к власти экс-кайзер (по словам его адъютанта) «был счастлив и бурно проявлял свой восторг». Через несколько месяцев фюрер высказал сформулированный в грубой форме резкий отказ на все стремления к восстановлению династии Гогенцоллернов. Постепенно в Доорне стало понятно, что ожидания, возложенные на нацистов, «к сожалению, были жестокой ошибкой». Но отношение монарха к Гитлеру все же не изменилось. После победы над Францией Вильгельм II высказал свои поздравления: «Глубоко поразили меня незабываемые успехи немецкой армии», а его супруга писала внуку на фронт: «…дедушка чувствует необычайный прилив бодрости, стремится все время во всем принимать участие и полон веры в…мудрые приказы и планы фюрера». Но фюрер не оценил расположения династии Гогенцоллернов. Спустя год после смерти Вильгельма II Гитлер презрительно заявил: «Вильгельм-старший был великим правителем, а Вильгельм II по своим манерам был всего лишь бесхарактерным слабаком! Каждое письмо Бисмарка стоит больше, чем весь жизненный труд этого кайзера!»
После 1933 года у противников Гитлера уже не было возможности донести до общественности свои разоблачающие теории касательно феномена Гитлера, за исключением разве что случаев, когда они оказывались в эмиграции. И одним из самых ярких примеров здесь является журналист Конрад Гайден , который начиная с 1921 года посещал собрания Гитлера, после которых в газете «Франкфуртер альгемайне» появлялись его едкие, ироничные статьи. Благодаря критической журналистской деятельности, нацеленной на Гитлера, Конрад Гайден считается одним из самых ранних его противников. Нацисты ненавидели Гайдена еще и потому, что его мать была еврейкой. Они сразу же обратили на него внимание, вынашивая планы мести. В 1933 году Гайден эмигрировал, а в 1936 году нацистский режим официально лишил его гражданства.
Его знаменитая двухтомная биография Гитлера содержит ценные наблюдения «из первых рук» касательно немецкой политики 20-х годов. Однако необходимо отметить наличие в ней демагогических, неправдивых, неточных или истинных лишь наполовину историй о жизни Гитлера. В главе «Неудачник с младых лет» он пишет: «До 25 лет он жил сначала в Вене, а потом в Мюнхене, в основном без работы, постоянно тунеядствовал, бродяжничал, жил и питался в приютах, или его кормили случайные знакомые… Его личная и профессиональная жизнь не сложились в нормальное время… неоспоримо, конечно, что он был отважным солдатом, но это была слепая, можно сказать, глупая отвага». По мнению Гайдена, Гитлер, применяя свои «никудышные способности», работал рейхсканцлером всего 4 дня в неделю.
На основании трудов Гайдена, которые послужили отправной точкой для многих других биографов Гитлера, молодой Гитлер навсегда вошел в историческую литературу как безнадежный неудачник. Феномен дальнейшего успеха Гитлера остается загадкой, пропасть между бродягой-тунеядцем и харизматичным фюрером кажется непреодолимой и необъяснимой. Молодой неудачник и диктатор нацистского режима с амбициями и талантом карьериста кажутся двумя абсолютно разными людьми. Серьезные исследования этого вопроса начались только спустя несколько десятилетий. Приют в венском Бригиттенау, в котором Гитлер провел три года, оказался первоклассным общежитием для холостяков . Исследования финансового положения молодого Гитлера в свою очередь показали, что он владел достаточными средствами благодаря пособию по сиротству и собственным доходам, обеспечивающим скромное, но приличное существование . Конечно, жизнь Гитлера в Вене и Мюнхене (в какой-то степени талантливого свободного художника без законченного среднего образования) не могла показаться сыну высокопоставленного финансового служащего началом успешной карьеры. Несомненно также, что молодой Гитлер в течение 5-ти лет жизни в Вене и года в Мюнхене не проявлял особого честолюбия — он был, конечно, не бродягой, но среднестатистическим городским жителем.
Исследования характера Гитлера, основывающиеся на его предполагаемой мелкобуржуазной закомплексованности и причудах, а также на серьезных психических расстройствах, проводились Фриделиндой Вагнер, дочерью Винифред, хозяйки Байройта. Фриделинда в 1940 году эмигрировала в Швейцарию. Ее книга «Heritage of Fire» , которая вышла в 1944 году — одна из первых книг, в которых подробно рассматривается личная жизнь Гитлера. Эта книга — беспощадная месть собственной матери, доверенной особе фюрера, а также Байройту, Третьему рейху и Гитлеру, изображенному под именем «дядя Волк». По ее воспоминаниям, ежедневно Гитлер съедал по два фунта шоколадных конфет. Отец Фриделинды смеялся над этим странноватым «мессией», которого никто не воспринимал всерьез . Она вспоминает, как, будучи еще ребенком, познакомилась с фюрером: «Он казался совершенно обычным человеком — в коротких баварских кожаных штанах, плотных шерстяных носках, …острые скулы, казалось, готовы были прорвать худые впалые щеки, а в голубых глазах горел фанатичный огонь; вид у него всегда был изголодавшийся». Фриделинда умалчивает о благосклонном приеме, который ее дядя — знаменитый философ-культуролог Чемберлен — оказал Гитлеру в Байройте. Не сообщает она и о письме Чемберлена, полном энтузиазма: «Германия в час величайшей нужды получила Гитлера». На праздниках вид Гитлера также показался внучке Рихарда Вагнера неприятным: «Тогда я увидела Гитлера во фраке в первый раз. Он уже не носил цилиндр, как раньше, на затылке, как трубочист, но явно чувствовал себя неуютно в такой роскошной одежде. Мама и вся семья очень хвалили его вид, но я заметила, что фрак плохо сшит, а один обшлаг на два пальца выше, чем другой». В отличие от нее, один журналист сатирического журнала «Симплициссимус» уже в 1922 году потешался над тем, как тщательно подходит политик-нацист к своему внешнему виду: «[Гитлер] с прилизанными набриллиантинеными волосами, зачесанными на прямой пробор, аккуратными усиками, аккуратным галстуком — просто тебе кукла из витрины». Биограф Гитлера Конрад Гайден писал: «С самого начала своей карьеры он одевался, как модель из журнала мод».
Виденье Гитлера Фриделиндой отражают такие ее наблюдения: «Я заметила, что он привел в порядок передние зубы: его странные мелкие передние зубы были запломбированы, и во рту сияло золото. Но вот кутикула на ногтях не была срезана, и в разговоре он постоянно грыз ногти, время от времени прерываясь и критически поглядывая на пальцы». По информации внучки Рихарда Вагнера, «дядя Волк» отвратительно обращался со своими адъютантами. С «побагровевшим лицом и налитыми кровью глазами» он обрушивал на их головы «грязнейшие австрийские ругательства, исходя при этом пеной». И вообще, она вспоминает о нем как об истерике, который часто срывался на визг, исходил пеной и вел себя совершенно неадекватно. Своими исследованиями Фриделинда Вагнер сделала первый шаг по нехоженой земле. Ее работа вышла как раз в то время, когда ощущалась нехватка серьезных работ о Гитлере, поэтому ее замечания принимались за чистую монету и становились источником информации для бесчисленных бульварных историй, которые тиражируются и до сегодняшнего дня, иногда даже в еще более преувеличенной форме. Когда через 50 лет вышла книга «Жизненный портрет» брата Фриделинды Вольфганга Вагнера, образ Гитлера, созданный его сестрой, уже укрепился в сознании людей, и поправки едва ли принимались во внимание. Зря он писал: «Дядя [Гитлер] поцеловал матери руку, вел себя абсолютно хладнокровно и не выходил за рамки приличий».
Книга внучки Вагнера — капля в море литературы, которая беспомощно пытается изобразить диктатора, в том числе и в личной жизни, отталкивающим монстром и психопатом с мерзопакостнейшей натурой. Одна абсурдная картина сменяет другую: Гитлер — почти олигофрен, безработный художник и строитель; практически неграмотный Гитлер; Гитлер с плохо поставленной речью и не владеющий нормами этикета; Гитлер, пасующий в обращении с аристократическими кругами; Гитлер — представитель богемы, существующий без цели в жизни. Вопрос, как такой безумный асоциальный аутсайдер сумел завоевать сторонников и так их воодушевить, остается неразрешенным.
Один из главных соперников Гитлера, Отто Штрассер , в свою очередь, создал историю об извращенной сексуальной жизни фюрера . Штрассер, изначально член СПД (Социалистической партии Германии), а потом — функционер левого крыла НСДАП в северной Германии, очень хорошо знал фюрера. Их взаимоотношения с самого начала складывались в условиях непреодолимых идеологических противоречий и антипатии. После того как секретарь Штрассера Йозеф Геббельс перешел к Гитлеру, а сам Штрассер проиграл в борьбе за коммунистическую идеологию НСДАП, в июле 1930 года противник Гитлера вышел из партии. После 1933 года он бежал от преследований гестапо (Тайной государственной полиции), объездив при этом всю Европу. Борьбу против Гитлера он вел не только организуя незаконные группировки, его оружием было перо. В своих мемуарах «Гитлер и я» Штрассер поквитался со своим противником, коснувшись его интимной жизни. Он чрезвычайно подробно и со всеми нюансами описывает извращения фюрера: «Я лично знал трех женщин, которые сыграли свою роль в жизни этого аскета с извращенными фантазиями», пишет Штрассер. «Я… собрал надежную информацию. В моем сознании сложилась картина… и шаг за шагом подтверждалось то, что здоровый мужчина вряд ли станет считать нормальным». Его вывод о сопернике таков: «После того как я случайным образом приподнял покрывало, скрывающее интимную жизнь Адольфа, я знаю, что он не способен к любви. После того как я узнал о его грязных делах, которые доставляли ему извращенное удовольствие, я уверен: Гитлер и жизнь, Гитлер и женщины, Гитлер и любовь — несоединимы».
Воспоминания Штрассера также привлекли всеобщее внимание, им охотно верили и воспринимали как факт. Они дополнили уже существующий образ Гитлера как испорченного, отвратительного бродяги чертами гнусного извращенца. Для понимания феноменального успеха Гитлера они дали так же мало, как и культ личности фюрера, процветавший еще до апреля 1945 года. Очень медленно общество избавлялось от влияния изданий, которые показывали жизнь Гитлера в «Бергхоффе» и в своем имении в Берхтесгадене, наполненную сексуальными излишествами. По всей вероятности, тот период его жизни был чрезвычайно скучен, ничем не примечателен и носил явно консервативно-мещанский характер. Язвительные шуточки в присутствии Гитлера были запрещены. Самое интересное событие за день — просмотр кино в собственном домашнем кинотеатре!
После падения Третьего рейха в обществе возникло желание получить объективную информацию о человеке, который привел к катастрофе целый народ. Имеющиеся скудные данные не могли удовлетворить эти запросы. Кроме уже существующих мемуаров не появлялось ничего, кроме глупостей, порожденных слухами диктатуры коричневых — свидетельство эффективности работы нацистской цензуры, которая строго контролировала информацию в новостях. Так, трезвомыслящий генерал Эдмунд Глезес фон Хорштенау в своих воспоминаниях пишет о том, что ему рассказывал личный переводчик Гитлера Пауль Шмидт: «Тема 1. Сексуальная жизнь Гитлера, насколько известно Шмидту… [была] слегка гомосексуальной. Он не исключает возможности, что Гитлер был эксгибиционистом. Заказывал себе через Лиссабон… из Америки порнографические журналы самого обычного содержания. К тому же, по мнению Шмидта, отношения с Евой Браун, весьма несимпатичной и ничего собой не представляющей женщиной, носили исключительно сексуальный характер».
По окончании войны социал-демократ Франц Йетцингер первым провел подробное исследование касательно детства и молодости Гитлера и использовал при этом важные источники информации . В поисках объяснения дальнейшего резкого карьерного взлета Йетцингер изучил ранние годы жизни фюрера, опросил соседей и знакомых семейства Гитлеров, учителей и немногих школьных товарищей Адольфа. «Ему всегда хотелось играть в войну, всегда только в войну», рассказывал один его соученик . Другой его соученик времен учебы в Леондинге еще в 1939 году с горечью сказал: «Еще мальчишкой он нас гонял, а теперь делает это снова». Дотошное исследование школьных документов показало, что Гитлер был очень плохим учеником, часто оставался на второй год и переходил из школы в школу. Интересно, что он получал оценку «неудовлетворительно» не только по математике, но и по немецкому языку, которым впоследствии пользовался с таким успехом. Даже по истории, его любимому предмету, лучшей оценкой у Гитлера было «удовлетворительно», хотя чаще всего он получал оценку «неудовлетворительно». Этому противоречит горделивое заявление Гитлера в «Моей борьбе»: «Лучше всего мне давалась география, а еще лучше — мировая история… по которой я был лучшим учеником в классе!» После того как в 1904 году в третьем классе Гитлер не сумел сдать экзамен по французскому, он подал в австрийский школьный совет федеральной земли заявление с просьбой о пересдаче экзамена . Директор государственного реального училища в Линце поддержал его прошение с примечанием, что Гитлер может исправиться. Он считал, что хотя Гитлер «весьма талантлив и успевает по многим предметам, в изучении французского языка он не проявил должных стараний».
Интересна также характеристика, данная Гитлеру доктором Гумером, классным руководителем Гитлера в реальном училище в Линце. Учитель сделал ее в 1923 году не только от своего собственного имени, но и от имени многих коллег. Хотя учитель в то время уже безоглядно восторгался своим бывшим трудным учеником, он стремился к объективности: «Он явно был талантлив, хотя и в ограниченной области, но плохо мирился с попытками давления. По крайней мере, он считался упрямым, своенравным, неуступчивым и вспыльчивым. Ему с трудом удавалось придерживаться школьных правил. К тому же прилежанием он не отличался. Гитлер был бесшабашным художником… его желание работать исчезало так же быстро, как и появлялось. Наставления учителей нередко воспринимались им со скрытым упрямством. Кроме того, он требовал от своих соучеников безоговорочной покорности, ему нравилась роль лидера». Доктор Гумер опубликовал свидетельства (скорее всего, смягченные, лишенные острых углов, но все же не очень-то положительные) о жизни Гитлера, когда его бывший ученик находился в тюрьме в ожидании процесса по делу о государственной измене. Адвокат Гитлера (доктор Родер) подал запрос на характеристику Гитлера в надежде получить положительные сведения о характере обвиняемого, что могло способствовать оправданию. Очевидно, учитель ни в коем случае не хотел навредить своему знаменитому ученику, что видно из смягчающего постскриптума: «Как показывает опыт, поведение в школе мало что означает для последующей жизни, и в то время как отличники часто исчезают бесследно, неуспевающие ученики добиваются успеха, как только получают необходимую свободу от давления». Самооценка Гитлера в «Моей борьбе» значительно отличается от того, что о нем известно из объективных источников. В книге, полностью перекручивая факты, Гитлер пишет: «Я был маленьким заправилой в классе, хорошо и с легкостью учился в школе». В 1937 году доктор Гумер нанес тогдашнему фюреру визит в Берлине. После личного разговора со своим бывшим учеником он вернулся домой восторженным фанатом Гитлера.
Особняком от, в общем, серьезных разработок стоит попытка Йетцингера обосновать наследственные черты Гитлера, в которых он усматривает явные проявления «четырех типичных свойств евреев»: ум, ораторский талант, до крайности развитое стремление к власти и садистская ненависть . Автор обосновывает подобную оценку тем, что Гитлер — четвертьеврей: «если бы можно было установить это со всей определенностью, мы бы получили ключ к разгадке тайны Гитлера».
Исследуя период жизни фюрера в Вене, Йетцингер в первую очередь подвергает критическому рассмотрению воспоминания «друга юности» Гитлера Августа Кубицека, который в начале 1908 года переехал в Вену с Адольфом Гитлером и провел с ним 4 месяца . Благодаря интервью, которые дал Кубицек в 1956 году незадолго до смерти, удалось выяснить важные детали и выявить многие ошибки. Насколько сомнительны свидетельства друзей Гитлера (единственные весомые источники) о жизни фюрера в Вене, выяснилось значительно позже. Эти свидетельства возникли по поручению и под пристальным наблюдением НСДАП. По сохранившимся записям сотрудников главного архива НСДАП, датированных 1938 годом, можно суверенностью сказать, что «Кубицеку продиктовали его воспоминания о фюрере». Его подробно проинструктировали о содержимом воспоминаний. Существует запись: «…этот отчет, несомненно, станет одним из наиболее значительных документов центрального архива». Решение, принятое по тщательно спланированному отчету Кубицека, также было несомненным для НСДАП: «…непостижимое для нас всех величие фюрера [существовало] уже во времена его молодости».
Описание самим Гитлером тягот жизни в Вене возникло в 1924 году. Это был политический расчет — стремление завоевать расположение рабочих. Сказочка о бедном молодом человеке, пытающемся добиться успеха в большом городе без чьей-либо поддержки, — такая же фальшивка, как и сказочка о школьнике Гитлере, который «с легкостью хорошо учился».
Серьезных свидетельств о характере и способностях Гитлера, позволивших ему добиться успеха, нет ни в мемуарах Кубицека, написанных для НСДАП, ни в лживом самолюбовании «Моей борьбы», выдуманной национал-социалистом Гитлером в критический момент для успешной карьеры. Однако такие свидетельства находятся в немногих письменных материалах, письмах, открытках и официальных записях, датируемых с 1907 по 1914 год, созданных либо самим Гитлером либо касавшихся его . Чрезвычайно показательным является, например, письмо Магдалены Ганиш, хозяйки квартиры, которую снимала семья Гитлеров во время их проживания в Линце . В этом письме Магдалена Ганиш описывает свои беседы с молодым Гитлером, в которых шла речь о назначении встречи со знаменитым профессором Академии изобразительных искусств (директором Альфредом Роллером).
Примечательно, как 19-летнему Гитлеру ловко удается перекручивать правду: неудачу на вступительных экзаменах в Академии изобразительных искусств в Вене «студент-художник» называет «проблемой с количеством мест» — как будто его не приняли именно из-за того, что все места на курсе были уже распределены. Он выставляет себя, как с восторгом свидетельствует госпожа Ганиш, «серьезным, целеустремленным молодым человеком, зрелым, превышающим уровень развития своих сверстников, приятным и солидным». Гитлер велеречиво расхваливает профессора Роллера, с которым лично была знакома Иоганна Мотлох, подруга хозяйки квартиры. По его словам, Роллер удостоился «мировой славы» и «он почитает его за его работы».
То, как Гитлер сумел сделать из хозяйки квартиры свою ярую поборницу, в точности соответствует методам, которыми позже, будучи политиком, он привлекал многих женщин к сотрудничеству с НСДАП. Уже в 19 лет Гитлер умело пользовался искусством манипулирования людьми — так и Магдалена Ганиш поддалась его чарам. «Когда я спросила его, поспособствует ли ему протекция, глаза у него загорелись; он покраснел и сказал, что счел бы наибольшим счастьем в своей жизни возможность знакомства с ЭТИМ человеком… Я бы с радостью помогла этому молодому человеку; у него же нет никого, кто замолвил бы за него слово или помог ему словом и делом; он приехал в Вену совсем один, всем чужой, должен был сам без всякой помощи всего добиваться», — написано в письме Ганиш ее подруге. Письмо по такому мелкому поводу чересчур пафосное и истеричное: она не менее трех раз «сердечно» умоляет за своего подопечного. Ее преувеличенная похвала напоминает выражения позднейших сторонниц Гитлера. С таким же энтузиазмом дамы из первого Мюнхенского общества будут агитировать за этого амбициозного политика!
Когда восьмого февраля 1908 года профессор Роллер дал положительный ответ, Гитлер не разочаровал свою почитательницу. Он действовал как профессиональный актер. «Жаль, что ты тогда не видела этого мальчика», с восторгом писала она своей подруге: «Медленно, слово за словом, словно стремясь выучить письмо наизусть, с восторгом и счастливой улыбкой на лице читал он про себя это письмо, а потом с затаенной благодарностью опять положил его передо мной».
Также о многом говорят немногочисленные письма и открытки, которые Гитлер писал своему другу Августу Кубицеку. Несмотря на плохую орфографию, они свидетельствуют о Гитлере как об амбициозном, талантливом ораторе с разнообразными художественными интересами. Он не был ни умственно отсталым, ни косноязычным, ни глупым, судя по тому, как он пишет своему другу (о дворцовом оперном театре К. и К. в Вене) — совершенно в стиле своих позднейших вдохновенных речей: «Если снаружи наблюдаешь царское великолепие, придающее зданию дух произведения искусства, то внутри ощущаешь скорее не величие, а изумление. И только когда захватывающие волны музыки парят в воздухе, а завывания ветра уступают чудовищному опьянению нот, чувствуешь возвышение духа, забываешь о золоте и бархате, которыми украшен зал». Если в переписке с Кубицеком речь заходила о личных вопросах, тон Гитлера сразу приобретал сердечный, шутливый характер. Он заигрывал с «Густиком» и его семьей, пока они казались ему нужными, а потом в один «прекрасный» день резко от них отвернулся. Политик-Гитлер будет действовать так же.
Объемная работа Гитлера в январе 1914 года — первый сохранившийся пример его ораторского таланта, искусства, которое он потом доведет до совершенства. Гитлер тогда жил в Мюнхене. Он уклонялся от военной службы, прикрываясь тем, что не верит в «Габсбургский монархический миф». Повестка в армию, полученная от военных чиновников в Линце, повергла его в состояние шока. Длинная, разделенная на пункты объяснительная, в которой он использует все риторические приемы, — настоящее произведение искусства. Отклоняясь от темы, он описывает себя как работящего и законопослушного гражданина, «чистого перед лицом закона и собственной совестью». Он с пафосом описывает свои мытарства в юные годы: «…так никогда и не узнал, что значит прекрасное слово «молодость»; льстит чиновникам, в то же время указывая на произошедшую ошибку:«…повестка в армию, как мне сообщили в консульстве, составляется либо в личном порядке, либо через служащих консульства». Он самоуверенно определяет себе наказание за уклонение от службы: «…наверняка мой проступок можно окупить при помощи скромного денежного штрафа, и я без колебаний добровольно заплачу таковой». Объяснительная Гитлера (если читать ее вслух, кажется, будто слышишь, как он говорит) поразительным образом напоминает его последующие речи и в отношении идей, и по стилистическому оформлению. Эта работа еще раз доказывает, что уже в 1914 году он обладал развитыми навыками политического искусства и при необходимости мог ими пользоваться . Его письмо возымело необходимое действие. Гитлеру не пришлось ни платить крупный штраф, предусмотренный законом за уклонение от службы в армии, ни идти служить в указанное место, придерживаясь предписанных сроков .
Многих современников удивлял резкий контраст между тем, каким Гитлер был в повседневной жизни, и бушующим Демосфеном в политике. Вероятно, это расщепление личности начало проявляться только после Первой мировой войны.
С 1914 по 1918 год Гитлер служил добровольцем во 2-м Баварском пехотном полку № 16. По окончании Первой мировой войны ефрейтор Гитлер не перешел на гражданскую службу, а остался в немецкой армии. 5 июня 1919 года его отправили на учения для членов вермахта, на которых различные специалисты читали лекции по истории Германии, политологии, экономике и теории социализма. Во время проведения учений праворадикал инженер Готфрид Федер высказывался о теории «уничтожения ростовщичества». Последующая дискуссия — первый задокументированный эпизод, когда Гитлер официально заявил:«…один из участников решил ревностно вступиться за евреев и принялся защищать их в своих долгих речах. Это заставило меня возразить…».
В рамках этих учений лекции на тему «Политическая история войны» читал профессор Мюнхенского университета Александр фон Мюллер. Однажды, покидая постепенно пустеющий зал по окончании доклада, он натолкнулся на небольшую группку людей, преграждавших выход. Казалось, люди сгруппировались вокруг человека, который безудержно страстно что-то им говорил странным гортанным голосом. У профессора Мюллера (какой впоследствии отметил) возникло впечатление, что возбуждение группки было следствием слов именно того человека. Профессор увидел его бледное, худое лицо, на которое спадали пряди волос, коротко подстриженные усики и огромные светло-голубые глаза, в которых светился фанатичный огонь . Этого человека звали Адольф Гитлер.
На прирожденный ораторский талант парня профессор Мюллер обратил внимание своего школьного приятеля Карла Майера, который был офицером генерального штаба и начальником Гитлера. Через несколько дней Гитлер получил от Майера приказ провести агитацию об опасностях большевизма среди солдат перед демобилизацией. Успех Гитлера был просто потрясающим. «Ни один приказ не мог бы сделать меня более счастливым, чем этот», писал он в «Моей борьбе». «Да, здесь можно было говорить об успехе: многим… товарищам мне удалось в процессе моего доклада вернуть веру в наш народ и нашу родину». Офицер генерального штаба Карл Майер был в восторге: «С уверенностью можно сказать, что господин Гитлер — прирожденный оратор».
Но великая «пограничная ситуация» Гитлера произошла только в следующем году. Ее можно, по утверждению самого Гитлера, датировать 24 февраля 1920 года. Тогда он произнес свою первую речь на массовом собрании. Речь имела сокрушительный успех, зрители в восторге бурно аплодировали. Они были потрясены. Но больше всех был поражен сам изумленный оратор, который только сейчас вполне осознал свой скрытый талант. В одно мгновение он очутился в центре всеобщего внимания, обладая средствами покорения публики. Теперь он мог не только открыто высказывать свои политические взгляды, которые вынашивал годами, но и получать за это аплодисменты. Прошли времена, когда ему приходилось доказывать свою точку зрения большему или меньшему количеству случайных слушателей — знакомым, постояльцам общежития в Вене или членам семьи портного Поппа, у которого Гитлер снимал квартиру в Мюнхене. Сейчас его воспринимали всерьез, и никто больше не считал его «чудаком». Гитлер использовал этот шанс. Под пьянящим впечатлением первого успеха он создал (сперва как профан) собственную ораторскую технику, успешно соединяющую риторику и жесты. Выступая в роли пропагандиста ДАП (Немецкой рабочей партии), в которую вступил в сентябре 1919 года, Гитлер произносил речи (иногда несколько раз в день) перед все большей аудиторией. Вскоре он научился точно просчитывать каждый взгляд своих колких голубых глаз. Кроме того, он специально усиливал свой австрийский акцент. Особо ему помогал хриплый, гортанный голос, имевший гипнотическую силу внушения. Вооружившись подобным образом, Гитлер начал свою политическую карьеру. Он говорил, говорил и говорил. В отличие от Гитлера, его коллега — диктатор Сталин выступил с речью один-единственный раз — он обратился к своим «братьям и сестрам» при нападении Германии на Советский Союз .
Карьера Гитлера была уникальной с исторической точки зрения, ведь единственным стартовым капиталом Гитлера-политика были его выдающиеся ораторские способности, развитые благодаря его несгибаемой энергии. Эти способности послужили Гитлеру ступеньками лестницы, по которой ему предстояло подняться. Он опирался на многолетние самостоятельные занятия политической теорией, имел вполне сформировавшееся отшлифованное мировоззрение, базирующееся на стремлении к власти, принципах расизма, антисемитизме и ненависти к мещанству. От своих позиций он уже не отклонялся — Гитлер точно знал, чего хотел. Его ораторская мощь позволила поставить многих на службу собственному мировоззрению.
Первым описал влияние ораторского таланта Гитлера Эрнст Ганфштенгль : «Если вы знаете Гитлера как оратора только по его поздним выступлениям — выступлениям безмерно деградировавшего демагога и диктатора у микрофона, то вы представления не имеете о звучных перепадах его природного, искусственно не усиленного голоса в первые годы его политического дебюта. Его баритон был полон переливов и резонанса, тогда он еще использовал гортанные звуки, от которых мурашки шли по телу, его голосовые связки еще не износились и позволяли ему нюансы голоса, производившие поразительное действие. Из всех многочисленных политиков, владеющих ораторским искусством, которых мне довелось слышать в моей жизни — например, три гениальных виртуоза этого искусства: Теодор Рузвельт, слепой сенатор Оклахомы Гор и Вудро Вильсон, «человек с серебряным языком», — ни один из них не обладал влиянием, которым Гитлер мастерски пользовался для изменения нашей, как впрочем, и своей собственной судьбу».
В начале 1925 года, вскоре после освобождения из тюрьмы в Ландсберге, Гитлер уже располагал большим опытом и огромной самоуверенностью в обращении с публикой. «Если из зала кто-то пытался возразить, то Гитлер немного приподнимал ладони, словно ловя мяч, а потом с хитрой улыбкой складывал руки. Он отвечал двумя-тремя предложениями, без неприязни, но с юмором и шутками, и… насмешник переходил на сторону Гитлера. Иногда его ораторское искусство напоминало технику великих гениев игры на скрипке, которые редко проводят смычком до конца, оставляя одну ноту несыгранной, как предвестие новой идеи».
Альберт Шпеер, архитектор Гитлера, а позже его столь успешный министр обороны, перешел на сторону Гитлера только в 1931 году, за два года до прихода национал-социалистов к власти. Таким образом, он еще застал Гитлера в роли политика-оппозиционера, которому приходилось мириться с критикой. Сам Шпеер происходил из крупнобуржуазной, богатой и образованной династии архитекторов, которая гордо причисляла себя к главнейшим семьям светского общества в Мангейме. «Конечно, в этом городе было не более… двадцати… семейств, которые обладали таким же влиянием. Многочисленные слуги соответствовали репрезентабельному облику… горничные носили белые переднички и черные платья… а слуги — фиолетовые ливреи с позолоченными пуговицами; а отец смотрелся особо роскошно», — так Шпеер вспоминает о своем детстве в феодальном отчем доме . Молодой отпрыск семейства мангеймского высшего общества воспитывался французской гувернанткой, а потом ходил в аристократическую частную школу. Как и его отец и дед, Альберт Шпеер изучал архитектуру. Работая младшим ассистентом в Техническом университете Берлин-Шарлоттенбурга, архитектор с консервативными убеждениями по настоянию своих студентов в середине 1931 года присутствовал на выступлении Гитлера. Говорят, что эта речь изменила всю его жизнь.
В своих воспоминаниях он описывает эту встречу так: «Гитлер вышел под бурные аплодисменты своих многочисленных сторонников. Уже сам восторг аудитории произвел на меня сильное впечатление. Но и его выход меня поразил. По плакатам и карикатурам я знал его в форменной рубашке с портупеей, с повязкой со свастикой на руке и прядью волос, спадающей на лоб». В таком виде Гитлер, который как хамелеон умел приспосабливаться к любому окружению, появлялся только среди своих сторонников из низших классов населения. Перед студентами он выглядел иначе. «Тут он вышел, — отмечает Шпеер, — в отлично сшитом синем костюме, явно демонстрируя свою гражданскую лояльность, все в нем подчеркивало впечатление разумной скромности… овации, длившиеся несколько минут, он отмел легко, почти с недовольством. То, как он потом начал свою… нет, даже не речь, а что-то вроде исторического доклада — тихим голосом, неторопливо и немного застенчиво, завоевало мое расположение… казалось, он свободно и открыто выражает свою тревогу о будущем. Его ирония смягчалась самокритичным юмором, а южнонемецкое обаяние казалось мне чем-то близким и родным… Изначальная застенчивость Гитлера вскоре исчезла; он постепенно повышал тон голоса, говорил все настойчивее, с гипнотической убедительной силой. Само впечатление поразило меня намного больше, чем его речь, из которой у меня в памяти сохранилось совсем немного… казалось, в конце Гитлер говорил уже не для того, чтобы убедить; скорее, он был убежден, что говорит то, чего от него ждет публика, превратившаяся в единую массу: словно то, что он заполучил власть над студентами и частью преподавательского состава второго по значимости высшего учебного заведения Германии, было чем-то само собой разумеющимся».
Этот человек во всем противоречил образу истеричного демагога, орущего фанатика в коричневой форме, которого ожидал увидеть интеллектуал Шпеер. На него произвело неизгладимое впечатление, что по окончании речи оратор национал-социализма вступил в критическую дискуссию о политике с академической публикой и без особого труда в ней победил. Шпеер пришел в крайнее возбуждение, долго ездил на своей машине по ночному городу и заехал в сосновый лес, чтобы пройтись там и привести мысли в порядок.
Вот, как ему показалось, и возникла надежда для пошатнувшейся от вечной грызни партий Веймарской республики, возникли новые идеалы, новое понимание и новые задачи. Коммунизм, который неотвратимо стремился к власти, можно было остановить, а в результате вместо беспросветной безработицы получить экономический подъем. Мельком упомянутая Гитлером «еврейская проблема» не показалась Шпееру достаточно весомой, и в январе 1931 года Альберт Шпеер вступил в НСДАП, получив членский номер 474481. Свои мотивы он выразил так: «Я не очень-то воспринимал себя членом политической партии: я выбирал не НСДАП, а Гитлера, который поразил меня еще при первой встрече, и с тех пор сила его убеждения так меня и не оставляла. Его ораторское могущество, своеобразная магия его достаточно неприятного голоса, соблазнительная простота, с которой он подходил к сложности наших проблем — все это смущало и приводило в восторг. Он покорил меня до того, как мне удалось это осознать».
В это время американский журнал «Vanity Fair» назвал Гитлера лучшим оратором своего времени .
Гитлер и сам был уже твердо убежден, что обладает ораторским дарованием. Ему и в голову не приходило брать уроки риторики. То, что даже наиболее выдающиеся государственные деятели ставили голос и консультировались по этому поводу у профессионалов, казалось Гитлеру не просто проявлением слабости, а смехотворной глупостью. Варварское отношение к неразработанным голосовым связкам вскоре дало о себе знать. «Фюрер говорит, — пишет руководитель СА (штурмовых отрядов) Берхтольд, — и его слова звучат хрипло и грубо». При этом он умалчивает, что Гитлер выкрикивал свои речи, исходя потом, его голос становился все более хриплым, вены вздувались, а лицо наливалось кровью. Когда пригласили отоларинголога , тот диагностировал пациенту, который все чаще срывался на хрип, опасное перенапряжение голосовых связок и посоветовал беречь голос и соблюдать покой. Врач также порекомендовал обратиться за помощью к знаменитому консультанту по вопросам голоса, оперному певцу Паулю Девриенту (на самом деле — Паулю Штиберу). В это политически неустойчивое время (президентские выборы в Германии, на которых баллотировался Гитлер, как и выборы в рейхстаг, были уже не за горами) Девриента представили фюреру со словами «это учитель актерского мастерства». Он начал работать у Гитлера, который, идя против собственных убеждений, ввел этого якобы ненужного шарлатана в состав персонала, сопровождавшего фюрера во время политической агитации. 8 апреля 1932 года Пауль Девриент прибыл в берлинский аэропорт Темпельхоф. Он ждал своего ученика Гитлера, которому должен был преподавать в свободное от выступлений время .
Первый урок начался с «актерских проб», во время которых Гитлер, поборов изначальное нежелание этим заниматься, продекламировал известную ему еще со времен молодости народную песню «Охотник в аду». После чего учитель риторики объявил, что намерен учить Гитлера технике речи на основании теории знаменитого венского учителя риторики Хинтерштайнера. Они тренировались каждый вечер, пока ученик, воодушевленный несколькими успешными (и безболезненными) выступлениями, не прекратил занятий, назвав их «чистой школярщиной и теоретизированием». Напрасно Девриент предупреждал: «Если не поставить голос, оратор снова и снова будет нарушать законы физиологии. Нечастый успех будет и дальше перемежаться с неудачами и в конце концов приведет к полной потере голоса!» Когда однажды вечером звуковая аппаратура вышла из строя из-за отключения электричества, пришлось досрочно прекратить собрание — голос Гитлера не был слышен публике в задних рядах. Гитлер обратился к Девриенту, который с триумфом заявил: «Ораторы с поставленным голосом еще в древности выступали в гигантских амфитеатрах, и понятно было все до последнего слова без микрофонов, только при помощи человеческого тела».
«Я хочу стать независимым, раз так, независимым от техники, — объявил Гитлер. — Сколько вам нужно времени?» С этого момента он безропотно выполнял все упражнения, изучал технику дыхания и релаксации, обучался театральному мастерству. Каждому его выступлению предшествовала «театральная» репетиция, которая потом подвергалась подробному анализу. В начале ноября 1932 года Девриент завершил обучение Гитлера, увенчавшееся успехом. По мнению тенора, выступления Гитлера представляли собой «настоящее театральное представление в самой элементарной форме, которое производилось талантливым актером, чьи мысли, впрочем, занимали планы политические». «Теперь у меня нет проблем с моим ораторским искусством! — сказал Гитлер своему учителю. — И этим я обязан актерскому мастерству… обязан вам… если раньше у меня были проблемы с горлом, и я чувствовал несоответствие между смыслом моих слов и влиянием на слушателей, то теперь я этого не ощущаю! Мне удается без каких-либо помех убедительно выражать то, что я думаю и чувствую». Он отвел Девриента в сторону, взглянул ему в глаза и пожал ему обе руки. Тенор был настолько тронут, что не нашелся, что сказать. Говорят, потом его до самой смерти мучило осознание того, что благодаря его урокам диктатура Гитлера стала возможной.
С 1934 года фюрер и рейхсканцлер Гитлер реагировал на своих собеседников (часто красноречивых, самоуверенных и образованных) весьма высокомерно. Его пресс-секретарь Отто Дитрих отмечал не только огромную силу внушения фюрера, но и его просто-таки завораживающую харизму. «Он обладал способностью не поддаваться влиянию окружающих. Я видел людей [высокопоставленных военных], которые шли к нему, приняв твердое решение поговорить с ним по определенному поводу, используя совершенно определенные аргументы. Когда Гитлер, заслышав их первое предложение, рассматривал данную проблему в течение часа, используя все средства ораторского искусства, освещая данную проблему со своей точки зрения, то в конце приходящие к нему, словно находясь под каким-то духовным наркозом, были уже не в состоянии высказать свои аргументы — даже если у них была для этого возможность.
А если кто-то, зная эту манеру Гитлера, думал, что вооружен против нее, и, несмотря на его красноречие, решался прервать Гитлера, высказывая другое мнение, его заставлял замолчать грозный взрыв гнева фюрера, и кровь стыла у того в жилах».
Иностранные наблюдатели часто с растерянностью наблюдали зрелищные выступления фюрера. Некоторые из них описывали это в своих воспоминаниях. Так, посол Франции Андре Франсуа Понсе с изумлением описывал празднование национал-социалистами Первого мая в 1933 году: «Гитлер поднимается на трибуну. Гаснет свет софитов, кроме тех, которые заливают фюрера сияющими лучами, так что кажется, что он словно стоит в сказочном челне, а вода мерцает у его ног. Вокруг царит такая тишина, которая бывает иногда в церкви. И вот Гитлер начинает говорить. Я еще никогда не видел, как он выступает публично под открытым небом. Я не отвожу от него взгляда. В руке он держит стопку маленьких листов, словно для игры в карты, на которых он записал ключевые слова своего выступления. Он ловко перебирает карточки пальцами… запоминается в его речи не содержание, которое, несмотря ни на что, остается непонятным, а убедительная сила, исходящая от оратора, его теплый голос, иногда хриплый, а потом резкий, дикий, страсть, звенящая в словах, его оживленное дыхание, от которого у него раздуваются ноздри. Я думаю о словах того грека: если хочешь на самом деле понять Демосфена, нужно увидеть в нем зверя. В этом суть влияния, которое он производит на слушателей, влияния скорее физического, чем духовного, усиленного за счет окружения, театрального оборудования, противопоставления света и тени, всего романтического оформления, стягов и униформ, блеска касок и штыков и чар гипнотизирующего ритма музыки. Несомненно, среди слушателей много людей, полных недоверия и ненависти к этому человеку, но и они потрясены и очарованы, как тот моряк, околдованный песней Лорелеи».
Дени де Ружмон в 1935 году на год приехал работать приглашенным лектором в университет во Франкфурте-на-Майне. Важнейшим событием за время пребывания там стало для него выступление Адольфа Гитлера 11 мая 1936 года, вскоре после введения немецких войск в Рейнскую демилитаризованную зону. Гитлер подготовил эту речь со всей тщательностью. Уже в начале марта 1936 года огромные красные плакаты на всех колоннах анонсировали мероприятие во Франкфуртском актовом зале. Накануне этого масштабного события в город приехало огромное количество желающих присутствовать на нем. Дополнительные эшелоны все приезжали и приезжали, из них выходили сотни тысяч человек. Автобусы непрерывно доставляли слушателей. Толпы паломников заполняли улицы. Мощный глухой барабанный бой СС, иногда прерываемый звуком фанфар, звучал всю ночь с 10 на 11 марта. С самого утра 11 марта слушатели разбили палатки у входа в актовый зал — на вечернее представление стоило занимать места загодя. Толпа достигла чудовищных размеров. «Я пришел сюда с намерением также послушать и мнение толпы, — пишет де Ружмон. — Вот я стою среди рабочих, молодых милиционеров военизированной трудовой повинности: они почти не говорят… несколько женщин теряют сознание, и их уносят. Дышать от этого становится легче. 7 часов. Никто не теряет терпения, никто не начинает шутить… вот уже почти 4 часа я стою здесь в толпе. Стоит ли это того?»
Ожидание того стоило. Основываясь на собственных переживаниях во время этого праздника, де Ружмон позже создаст теорию о сакральном характере власти национал-социалистов.
«Но вот по толпе проходит шепот, откуда-то слышится барабанный бой. Лампы внизу в зале гаснут, а под крышей зала зажигаются софиты, направленные на дверь в первом ярусе. Свет софитов падает на невысокого, одетого в коричневое мужчину, который выходит на порог с непокрытой головой и экстатической улыбкой на губах. 40 000 человек, 40 000 рук в едином движении поднимаются в приветствии фюрера. Он очень медленно идет вперед, приветствуя толпу неспешным величавым жестом под оглушительный гром ритмичных восклицаний «Хайль!». Шаг за шагом он идет вперед по узкому проходу к трибуне, принимая поклонение зала. Все это длится шесть минут, это очень долго… люди стоят навытяжку, не двигаясь и выкрикивая в такт приветствия, не отводя взгляда от освещенной точки в зале, от этого лица с экстатичной улыбкой, а в темноте по их лицам текут слезы… а я ощущаю то, что называют «священным ужасом».
На Уинстона Черчилля, в дальнейшем величайшего противника Гитлера, он также произвел неизгладимое впечатление: «Те, кому удавалось лично познакомиться с господином Гитлером, будь то при официальных или личных обстоятельствах, видели в нем весьма компетентного, хладнокровного, хорошо проинформированного политика, приятного в общении и обезоруживающего своей улыбкой. Немногим удалось сопротивляться его магнетизму, — писал он в 1935 году. — Это впечатление производит не сияние его власти, более того, его харизма действовала на слушателей еще во времена борьбы, даже тогда, когда его успех был совсем не очевиден». В своей книге, написанной в 1935 году и опубликованной в 1937, Уинстон Черчилль называет Адольфа Гитлера одним из «величайших современников», хотя он и считал, что окончательную оценку его личности давать еще рано — жизненный путь фюрера, очевидно, еще не был завершен . Журнал «Тайм мэгэзин» поместил Гитлера в 1931 и 1933 годах на обложку , а в 1938 году назвал его «Man of the Year» (Мужчиной года). В посвященной этому статье было написано: «…величайшее событие 1938 года произошло 29 сентября, когда в «доме фюрера» в Мюнхене встретились четыре государственных деятеля, чтобы заново перерисовать карту Европы… главной фигурой в Мюнхене был хозяин встречи Адольф Гитлер. Господин Гитлер, фюрер немцев, главнокомандующий немецкой армии, флота и военно-воздушных сил, канцлер немецкого рейха в этот день пожинал плоды своей смелой и безоглядной внешней политики, которую он проводил в течение пяти с половиной лет. Он в клочья разорвал версальский мирный договор, он до зубов вооружил Германию — по крайней мере, настолько, насколько мог. Он аннексировал Австрию прямо на глазах возмущенного, но, казалось, бессильного мира… в 1938 году Гитлер представлял собой величайшую угрозу демократии и свободе в мире». Статья заканчивалась пророческими словами: «Для тех, кто пережил конец этого года, кажется более чем вероятным, что этот Мужчина года-1938 сделает из 1939 год, который запомнится всем навсегда». Немало зарубежных политиков и государственных деятелей, попавших на прием к Гитлеру, возвращались на родину и возносили хвалу фюреру как новому пророку. Хоровод знаменитостей, который презрительно называли «паломничеством к Гитлеру», начался уже в 1934 году. Так, к фюреру приезжал Жан Гой, председатель французского Объединения фронтовиков, за ним последовала делегация британского Союза фронтовиков. В феврале 1936 года английский хранитель королевской печати лорд Лондондерри вместе со всей семьей приехал в Германию с частным визитом . 4 февраля ему была предоставлена двухчасовая аудиенция у Гитлера. Лорду фюpep показался вежливым и весьма приятным, но не вполне уверенным в себе, застенчивым и неловким: «Он словно не знал, как повести разговор… Мне пришлось самому брать на себя инициативу и предложить ему сесть — предложение, которому он последовал с благодарностью». Собственно, у Гитлера не было комплекса неполноценности перед этим английским аристократом. Он просто применял (или испытывал) трюки, вызывающие доверие, чтобы завоевать расположение собеседника. Лондондерри вернулся в Англию большим энтузиастом национал-социализма и был готов при любой возможности расхваливать Гитлера и защищать его политику. Лорд Лондондерри был далеко не единственным представителем британской аристократии, который засвидетельствовал свое почтение фашистскому диктатору. Сторонниками Гитлера считали себя среди других герцог Бакклойч, маркиз Лотиан, виконт Роттермер, герцог Вестминстерский, герцог Бедфордский, барон Монтемпль, барон Редесдейл и граф Глазго . В июле 1936 года на верность немецкому диктатору присягнул знаменитый трансатлантический летчик Чарльз Линдберг . Нацистский режим не оставался недеятельным, он боролся за иностранные симпатии и пытался убедить заграницу в положительных намерениях Третьего рейха, национальном подъеме и «немецком возрождении благодаря Гитлеру». Своего пика эти попытки достигли во время олимпийских игр (1—16 августа 1936 года).
Для иностранцев Германия должна была «открыться как книга», преследования евреев, милитаристские настроения, все, пользующееся дурной славой, в газетах стало замалчиваться. Свидетель тех времен, еврей по национальности, Виктор Клемперер тогда записал: «В статьях, написанных по-английски, внимание «наших гостей» все время обращали на то, как у нас мирно, радостно… всего-то у нас в достатке. Но мясники у нас [в Дрездене], как и бакалейщики, жалуются на нехватку товаров и повышение цен, так как все приходится отправлять в Берлин». Речи Гитлера так и сочились миролюбием. 4 сентября 1936 года диктатора посетил Ллойд Джордж. Гитлер вышел навстречу посетителю с протянутыми руками. «Я особо рад, — льстиво сказал он, — приветствовать в своем доме человека, которого мы в Германии всегда считали истинным победителем в Первой мировой войне». Одним движением руки бывший английский премьер-министр отклонил похвалу. «А я счастлив встретить того, кто после поражения объединил весь немецкий народ и повел его к возрождению». После визита в Оберзальцберг бывший премьер-министр Британии дал в газету «Дейли экспресс» восторженное интервью. Он даже позволил себе следующее замечание: «Да, я тоже могу сказать «Хайль Гитлер!», потому что это на самом деле великий человек!» Осенью 1937 года отрекшийся от престола английский король Эдвард VIII и герцог Виндзорский лично высказал одобрение национал-социализму. Его очаровал Гитлер, темная же сторона Третьего рейха осталась скрытой.
Отношение к Гитлеру многих англичан и французов, которые «от восторга едва ли могли оценивать фюрера критически», смущало Пауля Шмидта, главного переводчика немецкого министерства иностранных дел, который относился к режиму далеко не лояльно. «И что я должен был, к примеру, говорить французским аристократам, которые в восторженных тонах отзывались об Адольфе Гитлере и его коричневых сторонниках, что я должен был отвечать англичанам, которые мечтали о таком же Гитлере в Англии, чтобы удерживать в узде пролетариат?»
Фюрер знал, что нужно его поклонникам. Например, он позволил избранным членам дипломатического корпуса, в полном составе прибывшего в Нюрнбергский рейхстаг в 1937 году, принять участие в его триумфальной поездке через увешанный флагами город. Они ехали в открытом автомобиле всего в нескольких метрах за «мерседесом» Гитлера. Один из свидетелей тех событий пишет: «Впечатление от толпы людей, приветствующей Гитлера в экстатическом восторге, было потрясающим. Я обратил внимание, с каким выражением лица — с почти библейской преданностью — смотрели на Гитлера люди, с восторгом поддавшись его чарам. Казалось, массовое опьянение охватывало при виде Гитлера тысячи, тысячи человек, стоявших у дороги. Как в бреду, люди протягивали к нему руки, приветствуя его громкими криками и возгласами «Хайль!». Ехать в течение часа сквозь самый центр бурного веселья само по себе было достаточным физическим испытанием… Каким-то образом ему удавалось сломить духовное сопротивление — возникало ощущение, словно приходилось себя контролировать, чтобы не втянуться во всеобщий восторг».
В отличие от высокопоставленных сторонников Гитлера, которые писали полные энтузиазма письма в газету «Таймс», боролись в верхней палате парламента за «appeasement» (улаживание противоречий) с Германией и всячески способствовали немецко-английской дружбе, существовали люди, которые усматривали в фашистской Германии угрозу. Сэр Роберт Гилберт Ванситтарт не поддался уговорам Гитлера и Риббентропа, бывшего тогда послом Германий в Великобритании . После того как на пикнике, который семья Риббентропов устраивала по поводу олимпийских игр, Ванситтарт показал себя веселым и раскованным танцором, ему организовали встречу с фюрером, усмотрев в таком поведении признаки изменения отношения к Гитлеру. На встрече Гитлер вел себя очень дружелюбно, а Риббентроп лично выступал в роли переводчика. Но от разговора веяло холодом, и общение не клеилось . Ванситтарт сполна использовал возможности для едкой критики фюрера и рейха. Антифашистская позиция британского заместителя государственного секретаря была настолько очевидной, что вошла в историю под названием «ванситтаризма».
Абсолютно иммунными к харизме и ораторскому таланту Гитлера оказались такие выдающиеся политики, как испанский генералиссимус Франциско Франко и министр иностранных дел России Вячеслав Молотов. Напрасно фюрер в октябре. 1940 года отправился на французско-испанскую границу, чтобы при помощи ораторского искусства убедить Франко вступить в войну. В ноябре 1940 года Гитлер направил свою риторику на остановившегося в Берлине министра иностранных дел России, который приехал для подписания пакта трех сил. Фюрер говорил о «гигантской массе мирового капитала, которую сейчас нужно просто поделить». Когда он хвастливо разглагольствовал, что британская империя близится к своему падению, бомбардировка британских военно-воздушных сил (Royal Air Force) заставила собеседников укрыться в бомбоубежище, где Молотов задал свой знаменитый вопрос: «Если это действительно так [превосходство немецких военно-воздушных сил], почему же мы сидим в этом бункере, и кому принадлежат бомбы, падающие снаружи?», после чего Молотов невозмутимо начал диктовать свои условия.
В своем интервью Фреда Майсснер-Блау, лидер движения зеленых Австрии, описывает въезд Гитлера в Линц 12 марта 1938 года, свидетелем которого она стала: «Все школы были закрыты. Над городом нависла атмосфера ожидания. Мы с сестрой тихонько ускользнули из дома и пошли за толпой, которая двигалась по улице Ландштрассе в направлении центральной площади». Вскоре девочек разделили. Одиннадцатилетняя Фреда сама присоединилась к «толпе, окрыленной ликованием счастья», в которой вновь и вновь слышались возгласы «покажите нам нашего фюрера!». Девочка, у которой дома не говорили о политике, ничего не знала ни о каком фюрере. Однако не успев понять, что происходит, Фреда, очарованная общим настроением, присоединилась к восторженным возгласам толпы. За несколько часов ожидания перед отелем «Вейнцигер», в котором остановился Гитлер, она постепенно продвинулась вперед. Внезапно дверь балкона распахнулась. В воздухе повисла звенящая тишина. Девочка ожидала увидеть героя, кого-то вроде Зигфрида, но увидела невысокого человека в кожаном пальто, с красным носом и бегающими глазками, который сразу поднял руку в немецком приветствии. Девочка разочарованно ушла. Ее «бегство» в политику взрослых длилось шесть часов. Дома Фреда получила пощечину от рассерженной матери . Есть примеры, как Гитлер, используя свою харизму, переубеждал политических противников, не владеющих немецким языком. 18-летний студент Оксфорда, англичанин по национальности и коммунист по убеждениям Джон Майнард Смит весной 1939 года сопровождал своего дядю — аккредитованного в Берлине британского военного атташе на заседания совета рейха. «Там была какая-то особая атмосфера, раньше мне не доводилось такого испытывать, — вспоминал Майнард Смит уже в пожилом возрасте, — огромные факелы создавали благоговейное настроение. Гитлер заговорил мелодичным голосом, медленно, по-отцовски поучительно, постепенно повышая голос великолепным крещендо. Я не понимал ни слова, но был поражен настолько, что мне с трудом удалось удержаться и не поднять руку, приветствуя Гитлера».
Курта фон Шушнига, канцлера авторитарной Австрийской Федерации, интернированного в концентрационный лагерь с 1938 по 1945 год, никак нельзя назвать сторонником Гитлера и национал-социализма . В 1936 году (июльская конвенция 1936 года) Шушниг с большими уступками добился от фашистской Германии признания суверенитета Австрии. В феврале 1938 года Гитлер вызвал его к себе в Оберзальцберг, чтобы сообщить свои условия. Обстоятельства переговоров, завершившихся подписанием Берхтесгаденского соглашения, ознаменовавшего собой начало конца Австрии, сложились для австрийского канцлера крайне унизительно. Гитлер, в окружении своих генералов имевший очень бравый вид, заставил Шушнига ждать несколько часов, не дал этому заядлому курильщику зажечь сигарету, засыпал своего соотечественника лавиной поучений по вопросам истории и сопроводил это оскорбительным монологом: «Я вам говорю, я решу весь этот ваш так называемый австрийский вопрос тем или иным образом».
Шушниг, который в Австрии считался в кругах запрещенного социал-демократического движения недальновидным и негибким политиком, позволил так с собой обойтись и как политик потерпел плачевную неудачу. Его робкие возражения Гитлер отмел, закричав: «Господин Шушниг, ни о каких переговорах не может быть и речи, я не изменю ни строчки соглашения. Вы должны подписать это, или же дальнейший разговор бессмысленен».
Шушниг подписал договор и в растерянных чувствах оставил летнюю резиденцию Гитлера. В своих мемуарах (а наброски он начал Делать еще в концентрационном лагере) он описал свои впечатления о фюрере: «Гитлер — феноменальный человек, и бессмысленно это отрицать, это просто глупо. Попыток провести анализ этой личности не производилось. Не стоит ставить под сомнение ни его усердие, ни волю, ни мужество и энергию, его способности и находчивость. Гитлер производит на людей действие, подобное магии. Он либо притягивает их к себе при помощи своего магнетизма, и тогда его чары никогда не спадут, либо в первый же момент наносит им настолько сильный удар, что разверзается пропасть, через которую уже никогда нельзя будет перекинуть мост».
Говорят также об особом влиянии Гитлера на многих женщин. Во время празднования фашистами Международного женского дня Гитлер был еще более желанным и любимым оратором. Политических дискуссий после его выступлений не было, диктатор отказался от них в соответствии со своими представлениями об «идеальной немецкой женщине и матери»: «99 % всех вопросов, которые обсуждаются — это мужское дело, о котором вы не можете судить! Женщины хотели мне возразить, но не смогли противостоять мне таким же оружием, когда я сказал им: вы же не будете утверждать, что знаете мужчин настолько же хорошо, насколько я знаю женщин!» Женская часть членов партии покорилась желанию фюрера, и дамы из его окружения превратились в пассивных слушателей. Им было позволено использовать в разговорах с Гитлером принятые фашистским режимом лозунги, высказывать свое мнение относительно искусства и культуры, участвовать в светских беседах, когда речь не шла о важных вещах. Если женщины не нарушали четко очерченных рамок поведения, фюрер вел себя очень вежливо, дружелюбно и очаровательно: «Чем галантнее мужчина относится к женщине, тем легче ее удержать от попыток разобраться в вещах, для которых она не предназначена». Он позволял дамам в своем обществе критиковать его гардероб, давать ему медицинские советы или говорить о диете. Архитектор «Бергхофа» Герди Троост, которую Гитлер очень ценил, однажды под смех всех присутствующих ножницами отрезала Гитлеру галстук, который ей показался безвкусным . Гитлер не возражал. Он с радостью позволял женщинам, знакомым ему со времен «начала движения», подобные маленькие шалости.
После поражения в Сталинградской битве и неудач немецкой армии на всех фронтах Гитлер начал избегать появлений на публике. Его консультанты, знавшие о влиянии речей Гитлера на соотечественников, очень об этом сожалели. 10 июня 1943 года, вскоре после высадки войск союзников в Италии и ее безоговорочной капитуляции, фюрер все же разразился пламенной речью против итальянских предателей и призывами устоять, обращенными к своему народу . Через несколько дней Мартин Борман, наделенный властью партийной канцелярии НСДАП и секретарь Гитлера, с восторгом писал жене: «Речь фюрера мне очень помогла. Всю неуверенность прошлых дней и смущение от вопроса «Что же будет теперь?» как рукой сняло. Такое же впечатление сложилось не только у меня, но и у всех, кто слышал тогда фюрера. Мне кажется, еще никогда власть его голоса над людьми не была столь сильна. Разница между тем, когда говорит он сам, или его призыв читает кто-то другой, огромна. Дело не только в том, что он говорит, а в том, как он говорит — звучание его голоса, его тон! На тех, кто слышал его речи реже, чем я, все это, конечно, влияет еще сильнее».
Виктор Клемперер, профессор романской филологии, живший в Дрездене в 1943 году, был уволен фашистским режимом из университета из-за своей еврейской национальности. Он был женат на «истинной арийке», и таким образом состоял в «привилегированном браке». По счастью, ему удалось избежать депортации в один из концентрационных лагерей. Клемперер был членом небольшой еврейской общины в Дрездене. В 1943 году, пережив множество неприятностей, община все еще существовала, хотя ее членов обязали носить желтые шестиконечные звезды. Клемперер вел тайный дневник, ежедневно записывая туда все ужасные события, происходившие как с ним, так и с его товарищами по несчастью. В декабре 1943 года после разговора с одним своим другом его надежда на крушение режима Гитлера померкла. Клемперер пишет: «[Человек по имени Штюлер] сказал мне позавчера почти дословно следующее: война будет длиться еще очень долго. Возможно, военные резервы фашистов и исчерпались, но этого не произошло с резервами пропаганды. Еще в 1922 году я слышал, как Гитлер говорил в Мюнхене. Он производит на публику невероятное впечатление. Если здесь, в Дрездене, против него были бы 90 % жителей, а он сегодня приехал бы сюда и выступил с речью, то завтра все эти 90 % опять были бы у него в руках!»
После неудавшегося покушения на Гитлера 20 июля 1944 года было непонятно, жив он или погиб при взрыве бомбы в своей штаб-квартире, как передавали слухи, распространяемые заговорщиками. В сложившейся ситуации Гитлер использовал телефон. Влияние его голоса было потрясающим. Телефонистки плакали от радости, узнавая «своего фюрера» и обеспечивая связь, чтобы он мог передать решающие приказы.
