Адольф Гитлер. Путь к власти

Зигмунд Анна Мария

Книга автора популярных работ по истории Германии Анны Марии Зигмунд посвящена Адольфу Гитлеру. Несомненно, она будет интересна широкому кругу украинских читателей. Здесь предлагается глубокий анализ причин, приведших Адольфа Гитлера к власти, основанный на новейших исторических документах. Автор с блеском развенчивает сомнительные теории по этому вопросу, существующие даже в серьезной исторической литературе. В то же время прекрасный язык книги превращает исторический анализ в увлекательное повествование.

Книжку автора популярних праць з історії Німеччини Анни Марії Зигмунд присвячено Адольфу Гітлеру. Без сумніву, вона буде цікавою широкому загалу українських читачів. Тут пропонується грунтовний аналіз причин, що зумовили прихід Адольфа Гітлера до влади, який базується на новітніх історичних документах. Автор блискуче розвінчує сумнівні теорії, якими грішать навіть серйозні історичні дослідження. Водночас прекрасна мова книги перетворює історичний аналіз на захопливу оповідь.

 

 

Предисловие

Журнал новостей «Дер Шпигель» назвал Адольфа Гитлера «страшнейшим чудовищем двадцатого века», в то время как нацистская пропаганда объявила его самым выдающимся сверхчеловеком в истории.

Вряд ли найдется личность, окутанная столь непроницаемой атмосферой демонизма, как Адольф Гитлер. Да и Третий рейх в двадцатом веке казался инородным телом на политической карте мира, монолитным блоком, резко отмежеванным от всего, что ему предшествовало, и от того, что последовало после его падения. Тяжкое наследие Адольфа Гитлера по-прежнему занимает наши мысли: тени нацистского режима тянутся в будущее, оказывая влияние на все последующие поколения вот уже на протяжении шестидесяти лет после краха фашистского режима. Сложившиеся представления о том времени делают весь период истории непонятным, необъяснимым. Эти распространенные и исторически необоснованные воззрения вызывают ощущение, будто тогда на Землю приземлились существа с другой планеты, пробесчинствовали здесь двенадцать лет и бесследно исчезли. Любое изолированное рассмотрение Третьего рейха — ошибка, любое отделение его от сферы повседневности приводит к заблуждениям. Кровавая диктатура Гитлера становится объяснимой благодаря рассмотрению исторических предпосылок и их взаимосвязи, а также анализу превалирующих настроений в обществе. Разрушительная харизма фюрера сложилась под влиянием событий совершенно обычных, повседневных, его становление в роли диктатора происходило по образцу восхождения к власти других тиранов. Адольф Гитлер скрывал свою сущность: при жизни его образ окутывала сплошная ложь. Искусная пропаганда создала некий фантом, который из-за отсутствия объективных данных жив до сих пор. Этот фантом прошлого и многочисленные неистребимые мифы о Третьем рейхе делают необъяснимым факт, что нормальные люди поддались соблазну фашизма.

Задача этой книги — дать ответ на важнейшие и наиболее часто возникающие вопросы о Гитлере и его режиме. Книга написана на основании современных научных исследований с привлечением новейших материалов (по этой теме странным образом возникают все новые источники информации). Здесь описаны факты биографии: происхождение фюрера, его жизнь в Вене, бегство от службы в австрийской армии. Дан анализ невероятного взлета Гитлера в ракурсе его пропагандистских заявлений, влияния, которое он оказывал на свое окружение, сделана попытка ответить на вопрос: почему никто не попытался убить Гитлера?

Анна Мария Зигмунд, декабрь 2005

 

Почему личность Гитлера вызывала восторг у такого количества немцев?

Очарование зла

«Очарование, состояние гипноза… наверное, такой была моя первая психологическая реакций», — писал студент, слышавший, как Гитлер выступает в Мюнхенском замке в 1927 году . «Я оглядывался по сторонам, пока не остановил взгляд на одной аристократке. Она  встала со своего места рядом с Гитлером и села напротив него на табурет у рояля и оттуда с восторгом слушала его речь, молитвенно сложив руки и не сводя с него глаз». Действительно, во время выступлений Гитлера происходило что-то необычайное. Многие, кто уже привык к его словам, и те, кто был знаком с ним лично, чувствовали силу внушения речей этого демагога. И очень немногим удавалось противиться силе его слов.

Сейчас трудно объяснить способность влиять на аудиторию, которую отмечали у фюрера многие свидетели. Речи Гитлера с их невыносимым пафосом и пронзительным, захлебывающимся голосом, записанные на магнитофонную пленку, производят, скорее, отталкивающее впечатление . Изучая работы многочисленных биографов, мы не находим ничего, что говорило бы о яркой, увлекательной жизни Гитлера или его необычайной личности. Собственно, перед приходом в политику Гитлер вел тихую, незаметную жизнь: слабенький школьник — упрямец, но в целом ничем не выдающийся, художник-самоучка — ему не удалось поступить в школу живописи, храбрый, но незаметный солдат— дослужился только до ефрейтора.

А потом начались поразительные метаморфозы и взлет. Как «politicus ex machina», как сила, возникшая из ничего, вдруг появляется этот Адольф Гитлер, который, в отличие от Иосифа Сталина, занимавшегося политической деятельностью с ранней юности, вступил в партию только в тридцать лет.

Вдруг этот серенький человечек из Австрии, за которым изначально не стояли ни деньги, ни происхождение, ни поддержка государства, стал вершить судьбы двадцатого века: изменил карту Европы и повернул весь ход мировой истории. Кровавый след его деяний — единственный в своем роде. По мере расширения нацистского режима, основывавшегося на энергии фанатиков, Гитлер без колебаний сметал со своего пути всех противников, ему довольно долго удавалось побеждать в блицкриге. Он сознательно развязал мировую войну, которая достигла ранее неведомых для войны масштабов, а его личные стремления — последовательная, непримиримая расовая борьба — приобрели невероятное распространение. Чудовищная единоличная власть, которой Гитлер неизменно обладал до падения Третьего рейха, превосходила власть всех абсолютных тиранов прошлого.

Попытки объяснить феномен человека, которого в начале карьеры восторженно-иронически называли «королем Мюнхена», начались вскоре после появления Гитлера на политической арене . Теории в основном звучали из двух противоположных лагерей: среди заядлых сторонников Гитлера и среди его не менее заядлых врагов. Одни объясняли харизматическое влияние их фюрера Божьим даром: «Произошло чудо. Неизвестный солдат, испытавший тяготы мировой войны, герой — он послан нам свыше». В листовках нацистской пропаганды не уставали повторять: «ОН ниспослан нам провидением». Другие всеми возможными средствами пытались разоблачить в обличье Гитлера демона. Уже в 1924 году, когда Гитлер предстал перед судом по обвинению в попытке государственного переворота, репортеры опрашивали жителей Леопольдинга с целью выяснить, не проявлял ли обвиняемый в путче Гитлер признаков разложения морали. Газета «Мюнхенер пост» поведала тогда о таком его злодеянии, мол, в детстве Гитлер якобы украл облатку из церкви и плюнул на нее! Позже выяснилось, что это неправда.

Именно харизма Гитлера способствовала увеличению популярности ДАП (Германской рабочей партии), предшественницы НСДАП (Германской национал-социалистической рабочей партии). Остальные представители этой маленькой организации не сыграли особой роли в увеличении количества ее сторонников, как, впрочем, и путаная, не особо привлекательная программа ДАП (НСДАП). Такие личности, как Герман Геринг, Рудольф Гесс, «Путци» Ганфштенгль, Мартин Борман и несколько позже Йозеф Геббельс, стали сотрудничать с Гитлером еще в то время, когда его идеи казались утопией, а деятельность крошечной Германской национал-социалистической рабочей партии представлялась безуспешной и бесперспективной. Приспешники Гитлера с восторгом взялись за работу, несмотря на условия, в которых ее приходилось вести, и остались верны Гитлеру до самой смерти.

Для Германа Геринга, который впоследствии станет «вторым человеком в нацистском государстве», хватило всего лишь одного выступления этого австрийца, бежавшего из собственной страны. Яркий, властный, эгоцентричный обладатель ордена «pour le Merite» сразу же стал преданным вассалом Гитлера. Геринг — представитель крупной буржуазии. Он был сыном высокого государственного чиновника, пребывавшего на колониальной службе во времена кайзера Вильгельма (д-р Генрих Геринг был губернатором Намибии и генеральным консулом Гаити). Детство Германа Геринга прошло в замках Маутендорф и Вельденштайн, принадлежащих любовнику его матери. Геринг имел связи в аристократических кругах. Он с отличием окончил два престижных военных учебных заведения: в Лихтерфельде (Берлин) и в Карлсруэ. В Первую мировую Геринг прославился как выдающийся летчик-истребитель, получив за проявленную особую храбрость наивысший орден — «pour le Merite». Происхождение и успешная карьера придали умному, решительному и обаятельному Герингу, ощущавшему себя национально сознательным пруссом, чрезвычайную самоуверенность, которая проявлялась в его властном, иногда снисходительно-презрительном поведении.

С Гитлером он познакомился в октябре или ноябре 1922 года во время выступления фюрера в кафе «Нойманн» в Мюнхене. «Именно тогда я впервые получил замечательное, полное объяснение понятия национал-социализма», — писал он уже в 1946 году . Герман Геринг сразу же безоглядно встал на сторону человека, который в Первую мировую служил простым ефрейтором. Геринг не испытывал смущения, выражая свою невероятную преданность: «Я связываю свою судьбу с Вашей — до победы или поражения, и… не пощажу для Вас и собственной головы».

Даже 23 апреля 1945 года, незадолго до падения Третьего рейха, когда Гитлер за предполагаемую измену родине исключил его из НСДАП, приговорил к смерти и приказал эсесовцам его арестовать, Геринг остался ему верен. Даже представ перед Международным военным трибуналом во время Нюрнбергского процесса, бывший рейхсмаршал Третьего рейха красноречиво защищал идеи своего фюрера, пытался удержать обвиняемых от признания вины и порицал тех из них, кого считал ренегатами.

Немец-иностранец Рудольф Гесс , который позже станет «заместителем фюрера», происходил из семьи богатого предпринимателя — его отец разбогател, работая представителем немецкой компании в Египте . Гесс родился в Александрии. Его родители жили у моря в роскошном особняке, стоявшем в центре цветущего парка. Комфорт семьи Гессов обеспечивали многочисленные слуги. Последним штрихом их феодальной жизни были ежегодные поездки в Германию.

Квадратное лицо, кустистые черные брови, глубоко посаженные глаза придавали необщительному Рудольфу Гессу мрачный вид. С Гитлером студент и бывший лейтенант, воспринявший поражение в Первой мировой как ужаснейший позор, встретился в конце 1919 года на заседании ДАП, проходившем в задней комнате мюнхенской пивной «Штернэкке». Слушателей было немного. Когда Антон Дрекслер, председатель партии, передал слово какому-то господину Гитлеру, нескольких слов неизвестного оратора хватило, чтобы полностью изменить судьбу молодого студента. После этого вечера никаких сомнений у Рудольфа Гесса уже не возникало. Он нашел своего мессию, которому подчинился беспрекословно. В январе 1920 года Гесс, не задумываясь, вступил в НСДАП, получив номер 516 (16). Ради своего господина (он называл Гитлера «трибун», как древнеримского офицера) Гесс преодолел собственную натуру: этот стеснительный интраверт-ипохондрик основал первый нацистский студенческий кружок в Мюнхенском университете. С собачьей преданностью Гесс следил за карьерой своего кумира. Он с восторженным изумлением анализировал «феномен Гитлера»: «Вряд ли возможен второй такой случай, чтобы ОДИН человек на массовом собрании мог одинаково вдохновить своими идеями как слесаря с левыми взглядами, так и правительственного советника с правыми убеждениями, чтобы человек мог настолько изменить мнение тысячи коммунистов, пришедших разогнать собрание, что они под конец стоя пели гимн Германии». После прихода к власти Гесс, которого в кругах НСДАП считали «человеком не от мира сего», занял пост «заместителя фюрера», который, впрочем, ничего не означал. Да и Гитлер не питал по поводу Гесса никаких иллюзий. Однажды он сказал: «Если со мной что-то произойдет, не знаю, кого мне больше будет жаль — Гесса или партию». Он не скрывал своего отношения к сентиментальному заместителю. Когда Англия в 1939 году объявила войну Германии, отвергнув все предложения фюрера о перемирии, в голове Гесса созрел рискованный план, как завоевать расположение Гитлера. В мае 1941 года, в самый разгар наступления вермахта на Советский Союз, Гесс совершил безрассудный полет в Шотландию, где (как он позднее подчеркивал) не по поручению, но «сообразно духу фюрера» он должен был договориться о перемирии между Англией и Германией. Обделенный вниманием «заместитель» хотел вернуться с подписанным договором в кармане и получить благодарность Гитлера. Черчилль инсценировал переговоры с участием представителей английской «Партии мира» и использовал Гесса, чтобы шантажировать Сталина . «Подлый Альбион» интернировал Гесса до конца Второй мировой войны, а потом передал его в Международный военный трибунал в Нюрнберге, который приговорил «заместителя фюрера» к пожизненному заключению. В конце концов, оставшись единственным заключенным тюрьмы в Шпандау, Гесс сохранил верность своему «трибуну» и национал-социализму. До самой смерти — в 1987 году Гесс покончил самоубийством — он считал действия Международного военного трибунала противозаконными. В течение всей жизни он не терпел ни малейшей критики, направленной против фюрера.

Отец Эрнста Ганфштенгля был богатым торговцем произведениями искусства, вел дела на международном уровне и обладал значительным влиянием в кругах людей культуры и искусства. По собственным заявлениям Ганфштенгля, встреча с Гитлером в ноябре 1922 года изменила всю его жизнь: «Глядите, сейчас начнется! — прошептал мой сосед. …Выпрямившись, Гитлер размеренным шагом прошел к трибуне… Я сидел от него на расстоянии меньше… шести метров и в мельчайших деталях видел все его жесты и мимику. Сияние его голубых глаз… Стряхнув опутавшие меня чары, я взглянул в зал и с изумлением заметил, как он изменился. Из тусклой, разобщенной массы, сквозь которую мне пришлось проталкиваться всего час назад, вдруг возникла сплоченная община. Люди слушали, затаив дыхание, уже давно забыв прихлебывать пиво, и вместо этого впитывали драгоценные капли слов оратора… Собственно говоря, …по окончании его речи я стал хлопать так же воодушевленно, как и слушатели в зале, столпившиеся возле подиума». Ганфштенгль впоследствии проводил по поручению фюрера международные переговоры, и, общаясь с Гитлером, помимо работы играл для него на пианино, пока недобрая шутка Геринга и министра пропаганды Геббельса не заставила Ганфштенгля испугаться за собственную жизнь .

Он бежал за границу, откуда уже не вернулся в Германию. Он долго колебался, соизмеряя личную симпатию к Гитлеру и страх перед нацистским режимом. В конце концов он уехал в США и консультировал американское правительство по вопросам касательно людей, находящихся при власти в Германии .

Самый узкий, верный Гитлеру круг не составляли люди низкого происхождения, очень немногие, облеченные властью в Третьем рейхе, были из низших слоев общества. Тем не менее влияние, которое Гитлер оказывал на свое окружение, часто пытались объяснить тем, что его сторонники происходили из низших социальных слоев.

В этой связи сильнее всего бросается в глаза пример кайзера Вильгельма II, который 28 ноября 1918 года отказался «на все времена от прав на прусскую корону и все связанные с этим права на корону Германии» и эмигрировал в Голландию . Считается, что до самой его смерти в 1941 году замок Доорн в Голландии оставался его феодальным пристанищем, откуда Вильгельм с большим интересом следил за перипетиями немецкой политической жизни, не оставляя надежды на восстановление монархии и пытаясь найти союзников. Вначале он делал ставку на военную диктатуру и в 1920 году отпраздновал правый Капповский путч бокалом шампанского . Он стал ждать скорого падения этой, как он любил говорить, «чертовой республики», «преступного государства, населенного ворами» — Веймарской республики, которая позволила династии Гогенцоллернов владеть княжеским двором  только в случае уплаты 32 миллионов марок. Вильгельм II с интересом наблюдал за деятельностью Гитлера и НСДАП. В 1925 году кайзер основал ДРО (Доорнскую рабочую организацию), которая занималась этнологией и теорией культуры в рамках нацистской парадигмы и проповедовала «расовую гигиену», выступая против смешения народов .

В это время в руки Вильгельму II попала книга Гитлера «Моя борьба». Кайзер с восторгом читал посвященные ему отрывки: «Он… первый из немецких государей, кто протянул руку примирения вождям марксизма, не подозревая, что у негодяев не может, быть чести. Еще держа руку императора в своей руке, они другой рукой нащупывали кинжал. Никакое примирение с евреями невозможно. С ними возможен иной язык: либо — либо». В эмиграции кайзер поверил в свое духовное родство с фюрером и перестал сдерживать свой ранее скрываемый антисемитизм. Вслед за Гитлером он стал утверждать, что именно евреи привели к падению его режима, а теперь ведут к гибели саму Германию, и что это уже произошло с Россией. По его словам, поражение 1918 года было оплачено «подло, деньгами Иуды», а евреи предали немецкий народ, подвергнув его гонениям. Вожди «этого чудовищного народа намеренно принесли кошмарную беду в мир христиан». В своей работе «The Jew today» Вильгельм II дал обоснование своим утверждениям и предложил методы решения этой проблемы, которые по своей радикальности не уступают идеям Гитлера: «Именно борьба с оевреиванием Германии должна начать борьбу, которую необходимо вести с еврейством во всем мире». Гитлер ценил поддержку из Доорна и умело ею пользовался. Ответом на симпатии со стороны кайзера стало заявление Гитлера в Бамберге в феврале 1926 года в День фюрера: он высказался против экспроприации собственности немецких князей. Эта идея поддерживалась и в нацистских кругах . Бывший кайзер отметил слова Гитлера с удовольствием и, увидев в таком заявлении основы для сотрудничества нацистов и династии Гогенцоллернов, в том же году разрешил своему младшему сыну Августу Вильгельму принять участие в Веймарском Дне партии, а позже вступить в нацистские штурмовые отряды. Гитлер воспользовался благосклонностью Вильгельма II и Гогенцоллернов, которая открыла ему доступ в круги монархистов-консерваторов и позволила контактировать с дворянством и буржуазией. «Движение, во главе которого стоит принц Пруссии Август Вильгельм, не может быть неблагонадежным в национальном отношении», считали сторонники кайзера . На попытки примирения со стороны союза Ратенау Вильгельм II отреагировал в достаточно грубой форме: «Ратенау со своим союзом… может идти в…! Читайте про Геца фон Берлихингена!»

В январе 1929 года организация гитлерюгенд от имени фюрера поздравила монарха в изгнании с 70-летием. Несколько позже к нему прибыл Герман Геринг со своей супругой-аристократкой, чтобы по поручению Гитлера укрепить надежды Вильгельма II на возвращение в Германию. «В Доорне уже много месяцев только о том и говорили, что Гитлер хочет вернуть кайзера на трон», — писал в своем дневнике один из современников кайзера . В феврале 1932 года по этому поводу высказался сам Гитлер. Возвышенно и весьма убедительно он подчеркивал: «Восстановление династии Гогенцоллернов — моя последняя цель». К этому времени большинство представителей династии Гогенцоллернов уже входили в список почитателей фюрера. Фанатичной сторонницей Гитлера была в первую очередь Гермина, вторая супруга Вильгельма II. Она принимала участие в заседаниях партии НСДАП, общалась с лидерами движения национал-социалистов и боролась за восстановление монархии. Гермина никому не позволяла в своем присутствии критиковать Гитлера. Бывший кронпринц Фридрих-Вильгельм в 1932 году поддержал избрание Гитлера президентом рейха, в то время как отец кронпринца благодарил Гитлера за то, что тот «спас миллионы людей от марксизма». После прихода Гитлера к власти экс-кайзер (по словам его адъютанта) «был счастлив и бурно проявлял свой восторг». Через несколько месяцев фюрер высказал сформулированный в грубой форме резкий отказ на все стремления к восстановлению династии Гогенцоллернов. Постепенно в Доорне стало понятно, что ожидания, возложенные на нацистов, «к сожалению, были жестокой ошибкой». Но отношение монарха к Гитлеру все же не изменилось. После победы над Францией Вильгельм II высказал свои поздравления: «Глубоко поразили меня незабываемые успехи немецкой армии», а его супруга писала внуку на фронт: «…дедушка чувствует необычайный прилив бодрости, стремится все время во всем принимать участие и полон веры в…мудрые приказы и планы фюрера». Но фюрер не оценил расположения династии Гогенцоллернов. Спустя год после смерти Вильгельма II Гитлер презрительно заявил: «Вильгельм-старший был великим правителем, а Вильгельм II по своим манерам был всего лишь бесхарактерным слабаком! Каждое письмо Бисмарка стоит больше, чем весь жизненный труд этого кайзера!»

После 1933 года у противников Гитлера уже не было возможности донести до общественности свои разоблачающие теории касательно феномена Гитлера, за исключением разве что случаев, когда они оказывались в эмиграции. И одним из самых ярких примеров здесь является журналист Конрад Гайден , который начиная с 1921 года посещал собрания Гитлера, после которых в газете «Франкфуртер альгемайне» появлялись его едкие, ироничные статьи. Благодаря критической журналистской деятельности, нацеленной на Гитлера, Конрад Гайден считается одним из самых ранних его противников. Нацисты ненавидели Гайдена еще и потому, что его мать была еврейкой. Они сразу же обратили на него внимание, вынашивая планы мести. В 1933 году Гайден эмигрировал, а в 1936 году нацистский режим официально лишил его гражданства.

Его знаменитая двухтомная биография Гитлера  содержит ценные наблюдения «из первых рук» касательно немецкой политики 20-х годов. Однако необходимо отметить наличие в ней демагогических, неправдивых, неточных или истинных лишь наполовину историй о жизни Гитлера. В главе «Неудачник с младых лет» он пишет: «До 25 лет он жил сначала в Вене, а потом в Мюнхене, в основном без работы, постоянно тунеядствовал, бродяжничал, жил и питался в приютах, или его кормили случайные знакомые… Его личная и профессиональная жизнь не сложились в нормальное время… неоспоримо, конечно, что он был отважным солдатом, но это была слепая, можно сказать, глупая отвага». По мнению Гайдена, Гитлер, применяя свои «никудышные способности», работал рейхсканцлером всего 4 дня в неделю.

На основании трудов Гайдена, которые послужили отправной точкой для многих других биографов Гитлера, молодой Гитлер навсегда вошел в историческую литературу как безнадежный неудачник. Феномен дальнейшего успеха Гитлера остается загадкой, пропасть между бродягой-тунеядцем и харизматичным фюрером кажется непреодолимой и необъяснимой. Молодой неудачник и диктатор нацистского режима с амбициями и талантом карьериста кажутся двумя абсолютно разными людьми. Серьезные исследования этого вопроса начались только спустя несколько десятилетий. Приют в венском Бригиттенау, в котором Гитлер провел три года, оказался первоклассным общежитием для холостяков . Исследования финансового положения молодого Гитлера в свою очередь показали, что он владел достаточными средствами благодаря пособию по сиротству и собственным доходам, обеспечивающим скромное, но приличное существование . Конечно, жизнь Гитлера в Вене и Мюнхене (в какой-то степени талантливого свободного художника без законченного среднего образования) не могла показаться сыну высокопоставленного финансового служащего началом успешной карьеры. Несомненно также, что молодой Гитлер в течение 5-ти лет жизни в Вене и года в Мюнхене не проявлял особого честолюбия — он был, конечно, не бродягой, но среднестатистическим городским жителем.

Исследования характера Гитлера, основывающиеся на его предполагаемой мелкобуржуазной закомплексованности и причудах, а также на серьезных психических расстройствах, проводились Фриделиндой Вагнер, дочерью Винифред, хозяйки Байройта. Фриделинда в 1940 году эмигрировала в Швейцарию. Ее книга «Heritage of Fire» , которая вышла в 1944 году — одна из первых книг, в которых подробно рассматривается личная жизнь Гитлера. Эта книга — беспощадная месть собственной матери, доверенной особе фюрера, а также Байройту, Третьему рейху и Гитлеру, изображенному под именем «дядя Волк». По ее воспоминаниям, ежедневно Гитлер съедал по два фунта шоколадных конфет. Отец Фриделинды смеялся над этим странноватым «мессией», которого никто не воспринимал всерьез . Она вспоминает, как, будучи еще ребенком, познакомилась с фюрером: «Он казался совершенно обычным человеком — в коротких баварских кожаных штанах, плотных шерстяных носках, …острые скулы, казалось, готовы были прорвать худые впалые щеки, а в голубых глазах горел фанатичный огонь; вид у него всегда был изголодавшийся». Фриделинда умалчивает о благосклонном приеме, который ее дядя — знаменитый философ-культуролог Чемберлен  — оказал Гитлеру в Байройте. Не сообщает она и о письме Чемберлена, полном энтузиазма: «Германия в час величайшей нужды получила Гитлера». На праздниках вид Гитлера также показался внучке Рихарда Вагнера неприятным: «Тогда я увидела Гитлера во фраке в первый раз. Он уже не носил цилиндр, как раньше, на затылке, как трубочист, но явно чувствовал себя неуютно в такой роскошной одежде. Мама и вся семья очень хвалили его вид, но я заметила, что фрак плохо сшит, а один обшлаг на два пальца выше, чем другой». В отличие от нее, один журналист сатирического журнала «Симплициссимус» уже в 1922 году потешался над тем, как тщательно подходит политик-нацист к своему внешнему виду: «[Гитлер] с прилизанными набриллиантинеными волосами, зачесанными на прямой пробор, аккуратными усиками, аккуратным галстуком — просто тебе кукла из витрины». Биограф Гитлера Конрад Гайден писал: «С самого начала своей карьеры он одевался, как модель из журнала мод».

Виденье Гитлера Фриделиндой отражают такие ее наблюдения: «Я заметила, что он привел в порядок передние зубы: его странные мелкие передние зубы были запломбированы, и во рту сияло золото. Но вот кутикула на ногтях не была срезана, и в разговоре он постоянно грыз ногти, время от времени прерываясь и критически поглядывая на пальцы». По информации внучки Рихарда Вагнера, «дядя Волк» отвратительно обращался со своими адъютантами. С «побагровевшим лицом и налитыми кровью глазами» он обрушивал на их головы «грязнейшие австрийские ругательства, исходя при этом пеной». И вообще, она вспоминает о нем как об истерике, который часто срывался на визг, исходил пеной и вел себя совершенно неадекватно. Своими исследованиями Фриделинда Вагнер сделала первый шаг по нехоженой земле. Ее работа вышла как раз в то время, когда ощущалась нехватка серьезных работ о Гитлере, поэтому ее замечания принимались за чистую монету и становились источником информации для бесчисленных бульварных историй, которые тиражируются и до сегодняшнего дня, иногда даже в еще более преувеличенной форме. Когда через 50 лет вышла книга «Жизненный портрет» брата Фриделинды Вольфганга Вагнера, образ Гитлера, созданный его сестрой, уже укрепился в сознании людей, и поправки едва ли принимались во внимание. Зря он писал: «Дядя [Гитлер] поцеловал матери руку, вел себя абсолютно хладнокровно и не выходил за рамки приличий».

Книга внучки Вагнера — капля в море литературы, которая беспомощно пытается изобразить диктатора, в том числе и в личной жизни, отталкивающим монстром и психопатом с мерзопакостнейшей натурой. Одна абсурдная картина сменяет другую: Гитлер — почти олигофрен, безработный художник и строитель; практически неграмотный Гитлер; Гитлер с плохо поставленной речью и не владеющий нормами этикета; Гитлер, пасующий в обращении с аристократическими кругами; Гитлер — представитель богемы, существующий без цели в жизни. Вопрос, как такой безумный асоциальный аутсайдер сумел завоевать сторонников и так их воодушевить, остается неразрешенным.

Один из главных соперников Гитлера, Отто Штрассер , в свою очередь, создал историю об извращенной сексуальной жизни фюрера . Штрассер, изначально член СПД (Социалистической партии Германии), а потом — функционер левого крыла НСДАП в северной Германии, очень хорошо знал фюрера. Их взаимоотношения с самого начала складывались в условиях непреодолимых идеологических противоречий и антипатии. После того как секретарь Штрассера Йозеф Геббельс перешел к Гитлеру, а сам Штрассер проиграл в борьбе за коммунистическую идеологию НСДАП, в июле 1930 года противник Гитлера вышел из партии. После 1933 года он бежал от преследований гестапо (Тайной государственной полиции), объездив при этом всю Европу. Борьбу против Гитлера он вел не только организуя незаконные группировки, его оружием было перо. В своих мемуарах «Гитлер и я» Штрассер поквитался со своим противником, коснувшись его интимной жизни. Он чрезвычайно подробно и со всеми нюансами описывает извращения фюрера: «Я лично знал трех женщин, которые сыграли свою роль в жизни этого аскета с извращенными фантазиями», пишет Штрассер. «Я… собрал надежную информацию. В моем сознании сложилась картина… и шаг за шагом подтверждалось то, что здоровый мужчина вряд ли станет считать нормальным». Его вывод о сопернике таков: «После того как я случайным образом приподнял покрывало, скрывающее интимную жизнь Адольфа, я знаю, что он не способен к любви. После того как я узнал о его грязных делах, которые доставляли ему извращенное удовольствие, я уверен: Гитлер и жизнь, Гитлер и женщины, Гитлер и любовь — несоединимы».

Воспоминания Штрассера также привлекли всеобщее внимание, им охотно верили и воспринимали как факт. Они дополнили уже существующий образ Гитлера как испорченного, отвратительного бродяги чертами гнусного извращенца. Для понимания феноменального успеха Гитлера они дали так же мало, как и культ личности фюрера, процветавший еще до апреля 1945 года. Очень медленно общество избавлялось от влияния изданий, которые показывали жизнь Гитлера в «Бергхоффе» и в своем имении в Берхтесгадене, наполненную сексуальными излишествами. По всей вероятности, тот период его жизни был чрезвычайно скучен, ничем не примечателен и носил явно консервативно-мещанский характер. Язвительные шуточки в присутствии Гитлера были запрещены. Самое интересное событие за день — просмотр кино в собственном домашнем кинотеатре!

После падения Третьего рейха в обществе возникло желание получить объективную информацию о человеке, который привел к катастрофе целый народ. Имеющиеся скудные данные не могли удовлетворить эти запросы. Кроме уже существующих мемуаров не появлялось ничего, кроме глупостей, порожденных слухами диктатуры коричневых — свидетельство эффективности работы нацистской цензуры, которая строго контролировала информацию в новостях. Так, трезвомыслящий генерал Эдмунд Глезес фон Хорштенау в своих воспоминаниях пишет о том, что ему рассказывал личный переводчик Гитлера Пауль Шмидт: «Тема 1. Сексуальная жизнь Гитлера, насколько известно Шмидту… [была] слегка гомосексуальной. Он не исключает возможности, что Гитлер был эксгибиционистом. Заказывал себе через Лиссабон… из Америки порнографические журналы самого обычного содержания. К тому же, по мнению Шмидта, отношения с Евой Браун, весьма несимпатичной и ничего собой не представляющей женщиной, носили исключительно сексуальный характер».

По окончании войны социал-демократ Франц Йетцингер первым провел подробное исследование касательно детства и молодости Гитлера и использовал при этом важные источники информации . В поисках объяснения дальнейшего резкого карьерного взлета Йетцингер изучил ранние годы жизни фюрера, опросил соседей и знакомых семейства Гитлеров, учителей и немногих школьных товарищей Адольфа. «Ему всегда хотелось играть в войну, всегда только в войну», рассказывал один его соученик . Другой его соученик времен учебы в Леондинге еще в 1939 году с горечью сказал: «Еще мальчишкой он нас гонял, а теперь делает это снова». Дотошное исследование школьных документов показало, что Гитлер был очень плохим учеником, часто оставался на второй год и переходил из школы в школу. Интересно, что он получал оценку «неудовлетворительно» не только по математике, но и по немецкому языку, которым впоследствии пользовался с таким успехом. Даже по истории, его любимому предмету, лучшей оценкой у Гитлера было «удовлетворительно», хотя чаще всего он получал оценку «неудовлетворительно». Этому противоречит горделивое заявление Гитлера в «Моей борьбе»: «Лучше всего мне давалась география, а еще лучше — мировая история… по которой я был лучшим учеником в классе!» После того как в 1904 году в третьем классе Гитлер не сумел сдать экзамен по французскому, он подал в австрийский школьный совет федеральной земли заявление с просьбой о пересдаче экзамена . Директор государственного реального училища в Линце поддержал его прошение с примечанием, что Гитлер может исправиться. Он считал, что хотя Гитлер «весьма талантлив и успевает по многим предметам, в изучении французского языка он не проявил должных стараний».

Интересна также характеристика, данная Гитлеру доктором Гумером, классным руководителем Гитлера в реальном училище в Линце. Учитель сделал ее в 1923 году не только от своего собственного имени, но и от имени многих коллег. Хотя учитель в то время уже безоглядно восторгался своим бывшим трудным учеником, он стремился к объективности: «Он явно был талантлив, хотя и в ограниченной области, но плохо мирился с попытками давления. По крайней мере, он считался упрямым, своенравным, неуступчивым и вспыльчивым. Ему с трудом удавалось придерживаться школьных правил. К тому же прилежанием он не отличался. Гитлер был бесшабашным художником… его желание работать исчезало так же быстро, как и появлялось. Наставления учителей нередко воспринимались им со скрытым упрямством. Кроме того, он требовал от своих соучеников безоговорочной покорности, ему нравилась роль лидера». Доктор Гумер опубликовал свидетельства (скорее всего, смягченные, лишенные острых углов, но все же не очень-то положительные) о жизни Гитлера, когда его бывший ученик находился в тюрьме в ожидании процесса по делу о государственной измене. Адвокат Гитлера (доктор Родер) подал запрос на характеристику Гитлера в надежде получить положительные сведения о характере обвиняемого, что могло способствовать оправданию. Очевидно, учитель ни в коем случае не хотел навредить своему знаменитому ученику, что видно из смягчающего постскриптума: «Как показывает опыт, поведение в школе мало что означает для последующей жизни, и в то время как отличники часто исчезают бесследно, неуспевающие ученики добиваются успеха, как только получают необходимую свободу от давления». Самооценка Гитлера в «Моей борьбе» значительно отличается от того, что о нем известно из объективных источников. В книге, полностью перекручивая факты, Гитлер пишет: «Я был маленьким заправилой в классе, хорошо и с легкостью учился в школе». В 1937 году доктор Гумер нанес тогдашнему фюреру визит в Берлине. После личного разговора со своим бывшим учеником он вернулся домой восторженным фанатом Гитлера.

Особняком от, в общем, серьезных разработок стоит попытка Йетцингера обосновать наследственные черты Гитлера, в которых он усматривает явные проявления «четырех типичных свойств евреев»: ум, ораторский талант, до крайности развитое стремление к власти и садистская ненависть . Автор обосновывает подобную оценку тем, что Гитлер — четвертьеврей: «если бы можно было установить это со всей определенностью, мы бы получили ключ к разгадке тайны Гитлера».

Исследуя период жизни фюрера в Вене, Йетцингер в первую очередь подвергает критическому рассмотрению воспоминания «друга юности» Гитлера Августа Кубицека, который в начале 1908 года переехал в Вену с Адольфом Гитлером и провел с ним 4 месяца . Благодаря интервью, которые дал Кубицек в 1956 году незадолго до смерти, удалось выяснить важные детали и выявить многие ошибки. Насколько сомнительны свидетельства друзей Гитлера (единственные весомые источники) о жизни фюрера в Вене, выяснилось значительно позже. Эти свидетельства возникли по поручению и под пристальным наблюдением НСДАП. По сохранившимся записям сотрудников главного архива НСДАП, датированных 1938 годом, можно суверенностью сказать, что «Кубицеку продиктовали его воспоминания о фюрере». Его подробно проинструктировали о содержимом воспоминаний. Существует запись: «…этот отчет, несомненно, станет одним из наиболее значительных документов центрального архива». Решение, принятое по тщательно спланированному отчету Кубицека, также было несомненным для НСДАП: «…непостижимое для нас всех величие фюрера [существовало] уже во времена его молодости».

Описание самим Гитлером тягот жизни в Вене возникло в 1924 году. Это был политический расчет — стремление завоевать расположение рабочих. Сказочка о бедном молодом человеке, пытающемся добиться успеха в большом городе без чьей-либо поддержки, — такая же фальшивка, как и сказочка о школьнике Гитлере, который «с легкостью хорошо учился».

Серьезных свидетельств о характере и способностях Гитлера, позволивших ему добиться успеха, нет ни в мемуарах Кубицека, написанных для НСДАП, ни в лживом самолюбовании «Моей борьбы», выдуманной национал-социалистом Гитлером в критический момент для успешной карьеры. Однако такие свидетельства находятся в немногих письменных материалах, письмах, открытках и официальных записях, датируемых с 1907 по 1914 год, созданных либо самим Гитлером либо касавшихся его . Чрезвычайно показательным является, например, письмо Магдалены Ганиш, хозяйки квартиры, которую снимала семья Гитлеров во время их проживания в Линце . В этом письме Магдалена Ганиш описывает свои беседы с молодым Гитлером, в которых шла речь о назначении встречи со знаменитым профессором Академии изобразительных искусств (директором Альфредом Роллером).

Примечательно, как 19-летнему Гитлеру ловко удается перекручивать правду: неудачу на вступительных экзаменах в Академии изобразительных искусств в Вене «студент-художник» называет «проблемой с количеством мест» — как будто его не приняли именно из-за того, что все места на курсе были уже распределены. Он выставляет себя, как с восторгом свидетельствует госпожа Ганиш, «серьезным, целеустремленным молодым человеком, зрелым, превышающим уровень развития своих сверстников, приятным и солидным». Гитлер велеречиво расхваливает профессора Роллера, с которым лично была знакома Иоганна Мотлох, подруга хозяйки квартиры. По его словам, Роллер удостоился «мировой славы» и «он почитает его за его работы».

То, как Гитлер сумел сделать из хозяйки квартиры свою ярую поборницу, в точности соответствует методам, которыми позже, будучи политиком, он привлекал многих женщин к сотрудничеству с НСДАП. Уже в 19 лет Гитлер умело пользовался искусством манипулирования людьми — так и Магдалена Ганиш поддалась его чарам. «Когда я спросила его, поспособствует ли ему протекция, глаза у него загорелись; он покраснел и сказал, что счел бы наибольшим счастьем в своей жизни возможность знакомства с ЭТИМ человеком… Я бы с радостью помогла этому молодому человеку; у него же нет никого, кто замолвил бы за него слово или помог ему словом и делом; он приехал в Вену совсем один, всем чужой, должен был сам без всякой помощи всего добиваться», — написано в письме Ганиш ее подруге. Письмо по такому мелкому поводу чересчур пафосное и истеричное: она не менее трех раз «сердечно» умоляет за своего подопечного. Ее преувеличенная похвала напоминает выражения позднейших сторонниц Гитлера. С таким же энтузиазмом дамы из первого Мюнхенского общества будут агитировать за этого амбициозного политика!

Когда восьмого февраля 1908 года профессор Роллер дал положительный ответ, Гитлер не разочаровал свою почитательницу. Он действовал как профессиональный актер. «Жаль, что ты тогда не видела этого мальчика», с восторгом писала она своей подруге: «Медленно, слово за словом, словно стремясь выучить письмо наизусть, с восторгом и счастливой улыбкой на лице читал он про себя это письмо, а потом с затаенной благодарностью опять положил его передо мной».

Также о многом говорят немногочисленные письма и открытки, которые Гитлер писал своему другу Августу Кубицеку. Несмотря на плохую орфографию, они свидетельствуют о Гитлере как об амбициозном, талантливом ораторе с разнообразными художественными интересами. Он не был ни умственно отсталым, ни косноязычным, ни глупым, судя по тому, как он пишет своему другу (о дворцовом оперном театре К. и К. в Вене) — совершенно в стиле своих позднейших вдохновенных речей: «Если снаружи наблюдаешь царское великолепие, придающее зданию дух произведения искусства, то внутри ощущаешь скорее не величие, а изумление. И только когда захватывающие волны музыки парят в воздухе, а завывания ветра уступают чудовищному опьянению нот, чувствуешь возвышение духа, забываешь о золоте и бархате, которыми украшен зал». Если в переписке с Кубицеком речь заходила о личных вопросах, тон Гитлера сразу приобретал сердечный, шутливый характер. Он заигрывал с «Густиком» и его семьей, пока они казались ему нужными, а потом в один «прекрасный» день резко от них отвернулся. Политик-Гитлер будет действовать так же.

Объемная работа Гитлера в январе 1914 года — первый сохранившийся пример его ораторского таланта, искусства, которое он потом доведет до совершенства. Гитлер тогда жил в Мюнхене. Он уклонялся от военной службы, прикрываясь тем, что не верит в «Габсбургский монархический миф». Повестка в армию, полученная от военных чиновников в Линце, повергла его в состояние шока. Длинная, разделенная на пункты объяснительная, в которой он использует все риторические приемы, — настоящее произведение искусства. Отклоняясь от темы, он описывает себя как работящего и законопослушного гражданина, «чистого перед лицом закона и собственной совестью». Он с пафосом описывает свои мытарства в юные годы: «…так никогда и не узнал, что значит прекрасное слово «молодость»; льстит чиновникам, в то же время указывая на произошедшую ошибку:«…повестка в армию, как мне сообщили в консульстве, составляется либо в личном порядке, либо через служащих консульства». Он самоуверенно определяет себе наказание за уклонение от службы: «…наверняка мой проступок можно окупить при помощи скромного денежного штрафа, и я без колебаний добровольно заплачу таковой». Объяснительная Гитлера (если читать ее вслух, кажется, будто слышишь, как он говорит) поразительным образом напоминает его последующие речи и в отношении идей, и по стилистическому оформлению. Эта работа еще раз доказывает, что уже в 1914 году он обладал развитыми навыками политического искусства и при необходимости мог ими пользоваться . Его письмо возымело необходимое действие. Гитлеру не пришлось ни платить крупный штраф, предусмотренный законом за уклонение от службы в армии, ни идти служить в указанное место, придерживаясь предписанных сроков .

Многих современников удивлял резкий контраст между тем, каким Гитлер был в повседневной жизни, и бушующим Демосфеном в политике. Вероятно, это расщепление личности начало проявляться только после Первой мировой войны.

С 1914 по 1918 год Гитлер служил добровольцем во 2-м Баварском пехотном полку № 16. По окончании Первой мировой войны ефрейтор Гитлер не перешел на гражданскую службу, а остался в немецкой армии. 5 июня 1919 года его отправили на учения для членов вермахта, на которых различные специалисты читали лекции по истории Германии, политологии, экономике и теории социализма. Во время проведения учений праворадикал инженер Готфрид Федер высказывался о теории «уничтожения ростовщичества». Последующая дискуссия — первый задокументированный эпизод, когда Гитлер официально заявил:«…один из участников решил ревностно вступиться за евреев и принялся защищать их в своих долгих речах. Это заставило меня возразить…».

В рамках этих учений лекции на тему «Политическая история войны» читал профессор Мюнхенского университета Александр фон Мюллер. Однажды, покидая постепенно пустеющий зал по окончании доклада, он натолкнулся на небольшую группку людей, преграждавших выход. Казалось, люди сгруппировались вокруг человека, который безудержно страстно что-то им говорил странным гортанным голосом. У профессора Мюллера (какой впоследствии отметил) возникло впечатление, что возбуждение группки было следствием слов именно того человека. Профессор увидел его бледное, худое лицо, на которое спадали пряди волос, коротко подстриженные усики и огромные светло-голубые глаза, в которых светился фанатичный огонь . Этого человека звали Адольф Гитлер.

На прирожденный ораторский талант парня  профессор Мюллер обратил внимание своего школьного приятеля Карла Майера, который был офицером генерального штаба и начальником Гитлера. Через несколько дней Гитлер получил от Майера приказ провести агитацию об опасностях большевизма среди солдат перед демобилизацией. Успех Гитлера был просто потрясающим. «Ни один приказ не мог бы сделать меня более счастливым, чем этот», писал он в «Моей борьбе». «Да, здесь можно было говорить об успехе: многим… товарищам мне удалось в процессе моего доклада вернуть веру в наш народ и нашу родину». Офицер генерального штаба Карл Майер был в восторге: «С уверенностью можно сказать, что господин Гитлер — прирожденный оратор».

Но великая «пограничная ситуация» Гитлера произошла только в следующем году. Ее можно, по утверждению самого Гитлера, датировать 24 февраля 1920 года. Тогда он произнес свою первую речь на массовом собрании. Речь имела сокрушительный успех, зрители в восторге бурно аплодировали. Они были потрясены. Но больше всех был поражен сам изумленный оратор, который только сейчас вполне осознал свой скрытый талант. В одно мгновение он очутился в центре всеобщего внимания, обладая средствами покорения публики. Теперь он мог не только открыто высказывать свои политические взгляды, которые вынашивал годами, но и получать за это аплодисменты. Прошли времена, когда ему приходилось доказывать свою точку зрения большему или меньшему количеству случайных слушателей — знакомым, постояльцам общежития в Вене или членам семьи портного Поппа, у которого Гитлер снимал квартиру в Мюнхене. Сейчас его воспринимали всерьез, и никто больше не считал его «чудаком». Гитлер использовал этот шанс. Под пьянящим впечатлением первого успеха он создал (сперва как профан) собственную ораторскую технику, успешно соединяющую риторику и жесты. Выступая в роли пропагандиста ДАП (Немецкой рабочей партии), в которую вступил в сентябре 1919 года, Гитлер произносил речи (иногда несколько раз в день) перед все большей аудиторией. Вскоре он научился точно просчитывать каждый взгляд своих колких голубых глаз. Кроме того, он специально усиливал свой австрийский акцент. Особо ему помогал хриплый, гортанный голос, имевший гипнотическую силу внушения. Вооружившись подобным образом, Гитлер начал свою политическую карьеру. Он говорил, говорил и говорил. В отличие от Гитлера, его коллега — диктатор Сталин выступил с речью один-единственный раз — он обратился к своим «братьям и сестрам» при нападении Германии на Советский Союз .

Карьера Гитлера была уникальной с исторической точки зрения, ведь единственным стартовым капиталом Гитлера-политика были его выдающиеся ораторские способности, развитые благодаря его несгибаемой энергии. Эти способности послужили Гитлеру ступеньками лестницы, по которой ему предстояло подняться. Он опирался на многолетние самостоятельные занятия политической теорией, имел вполне сформировавшееся отшлифованное мировоззрение, базирующееся на стремлении к власти, принципах расизма, антисемитизме и ненависти к мещанству. От своих позиций он уже не отклонялся — Гитлер точно знал, чего хотел. Его ораторская мощь позволила поставить многих на службу собственному мировоззрению.

Первым описал влияние ораторского таланта Гитлера Эрнст Ганфштенгль : «Если вы знаете Гитлера как оратора только по его поздним выступлениям — выступлениям безмерно деградировавшего демагога и диктатора у микрофона, то вы представления не имеете о звучных перепадах его природного, искусственно не усиленного голоса в первые годы его политического дебюта. Его баритон был полон переливов и резонанса, тогда он еще использовал гортанные звуки, от которых мурашки шли по телу, его голосовые связки еще не износились и позволяли ему нюансы голоса, производившие поразительное действие. Из всех многочисленных политиков, владеющих ораторским искусством, которых мне довелось слышать в моей жизни — например, три гениальных виртуоза этого искусства: Теодор Рузвельт, слепой сенатор Оклахомы Гор и Вудро Вильсон, «человек с серебряным языком», — ни один из них не обладал влиянием, которым Гитлер мастерски пользовался для изменения нашей, как впрочем, и своей собственной судьбу».

В начале 1925 года, вскоре после освобождения из тюрьмы в Ландсберге, Гитлер уже располагал большим опытом и огромной самоуверенностью в обращении с публикой. «Если из зала кто-то пытался возразить, то Гитлер немного приподнимал ладони, словно ловя мяч, а потом с хитрой улыбкой складывал руки. Он отвечал двумя-тремя предложениями, без неприязни, но с юмором и шутками, и… насмешник переходил на сторону Гитлера. Иногда его ораторское искусство напоминало технику великих гениев игры на скрипке, которые редко проводят смычком до конца, оставляя одну ноту несыгранной, как предвестие новой идеи».

Альберт Шпеер, архитектор Гитлера, а позже его столь успешный министр обороны, перешел на сторону Гитлера только в 1931 году, за два года до прихода национал-социалистов к власти. Таким образом, он еще застал Гитлера в роли политика-оппозиционера, которому приходилось мириться с критикой. Сам Шпеер происходил из крупнобуржуазной, богатой и образованной династии архитекторов, которая гордо причисляла себя к главнейшим семьям светского общества в Мангейме. «Конечно, в этом городе было не более… двадцати… семейств, которые обладали таким же влиянием. Многочисленные слуги соответствовали репрезентабельному облику… горничные носили белые переднички и черные платья… а слуги — фиолетовые ливреи с позолоченными пуговицами; а отец смотрелся особо роскошно», — так Шпеер вспоминает о своем детстве в феодальном отчем доме . Молодой отпрыск семейства мангеймского высшего общества воспитывался французской гувернанткой, а потом ходил в аристократическую частную школу. Как и его отец и дед, Альберт Шпеер изучал архитектуру. Работая младшим ассистентом в Техническом университете Берлин-Шарлоттенбурга, архитектор с консервативными убеждениями по настоянию своих студентов в середине 1931 года присутствовал на выступлении Гитлера. Говорят, что эта речь изменила всю его жизнь.

В своих воспоминаниях он описывает эту встречу так: «Гитлер вышел под бурные аплодисменты своих многочисленных сторонников. Уже сам восторг аудитории произвел на меня сильное впечатление. Но и его выход меня поразил. По плакатам и карикатурам я знал его в форменной рубашке с портупеей, с повязкой со свастикой на руке и прядью волос, спадающей на лоб». В таком виде Гитлер, который как хамелеон умел приспосабливаться к любому окружению, появлялся только среди своих сторонников из низших классов населения. Перед студентами он выглядел иначе. «Тут он вышел, — отмечает Шпеер, — в отлично сшитом синем костюме, явно демонстрируя свою гражданскую лояльность, все в нем подчеркивало впечатление разумной скромности… овации, длившиеся несколько минут, он отмел легко, почти с недовольством. То, как он потом начал свою… нет, даже не речь, а что-то вроде исторического доклада — тихим голосом, неторопливо и немного застенчиво, завоевало мое расположение… казалось, он свободно и открыто выражает свою тревогу о будущем. Его ирония смягчалась самокритичным юмором, а южнонемецкое обаяние казалось мне чем-то близким и родным… Изначальная застенчивость Гитлера вскоре исчезла; он постепенно повышал тон голоса, говорил все настойчивее, с гипнотической убедительной силой. Само впечатление поразило меня намного больше, чем его речь, из которой у меня в памяти сохранилось совсем немного… казалось, в конце Гитлер говорил уже не для того, чтобы убедить; скорее, он был убежден, что говорит то, чего от него ждет публика, превратившаяся в единую массу: словно то, что он заполучил власть над студентами и частью преподавательского состава второго по значимости высшего учебного заведения Германии, было чем-то само собой разумеющимся».

Этот человек во всем противоречил образу истеричного демагога, орущего фанатика в коричневой форме, которого ожидал увидеть интеллектуал Шпеер. На него произвело неизгладимое впечатление, что по окончании речи оратор национал-социализма вступил в критическую дискуссию о политике с академической публикой и без особого труда в ней победил. Шпеер пришел в крайнее возбуждение, долго ездил на своей машине по ночному городу и заехал в сосновый лес, чтобы пройтись там и привести мысли в порядок.

Вот, как ему показалось, и возникла надежда для пошатнувшейся от вечной грызни партий Веймарской республики, возникли новые идеалы, новое понимание и новые задачи. Коммунизм, который неотвратимо стремился к власти, можно было остановить, а в результате вместо беспросветной безработицы получить экономический подъем. Мельком упомянутая Гитлером «еврейская проблема» не показалась Шпееру достаточно весомой, и в январе 1931 года Альберт Шпеер вступил в НСДАП, получив членский номер 474481. Свои мотивы он выразил так: «Я не очень-то воспринимал себя членом политической партии: я выбирал не НСДАП, а Гитлера, который поразил меня еще при первой встрече, и с тех пор сила его убеждения так меня и не оставляла. Его ораторское могущество, своеобразная магия его достаточно неприятного голоса, соблазнительная простота, с которой он подходил к сложности наших проблем — все это смущало и приводило в восторг. Он покорил меня до того, как мне удалось это осознать».

В это время американский журнал «Vanity Fair» назвал Гитлера лучшим оратором своего времени .

Гитлер и сам был уже твердо убежден, что обладает ораторским дарованием. Ему и в голову не приходило брать уроки риторики. То, что даже наиболее выдающиеся государственные деятели ставили голос и консультировались по этому поводу у профессионалов, казалось Гитлеру не просто проявлением слабости, а смехотворной глупостью. Варварское отношение к неразработанным голосовым связкам вскоре дало о себе знать. «Фюрер говорит, — пишет руководитель СА (штурмовых отрядов) Берхтольд, — и его слова звучат хрипло и грубо». При этом он умалчивает, что Гитлер выкрикивал свои речи, исходя потом, его голос становился все более хриплым, вены вздувались, а лицо наливалось кровью. Когда пригласили отоларинголога , тот диагностировал пациенту, который все чаще срывался на хрип, опасное перенапряжение голосовых связок и посоветовал беречь голос и соблюдать покой. Врач также порекомендовал обратиться за помощью к знаменитому консультанту по вопросам голоса, оперному певцу Паулю Девриенту (на самом деле — Паулю Штиберу). В это политически неустойчивое время (президентские выборы в Германии, на которых баллотировался Гитлер, как и выборы в рейхстаг, были уже не за горами) Девриента представили фюреру со словами «это учитель актерского мастерства». Он начал работать у Гитлера, который, идя против собственных убеждений, ввел этого якобы ненужного шарлатана в состав персонала, сопровождавшего фюрера во время политической агитации. 8 апреля 1932 года Пауль Девриент прибыл в берлинский аэропорт Темпельхоф. Он ждал своего ученика Гитлера, которому должен был преподавать в свободное от выступлений время .

Первый урок начался с «актерских проб», во время которых Гитлер, поборов изначальное нежелание этим заниматься, продекламировал известную ему еще со времен молодости народную песню «Охотник в аду». После чего учитель риторики объявил, что намерен учить Гитлера технике речи на основании теории знаменитого венского учителя риторики Хинтерштайнера. Они тренировались каждый вечер, пока ученик, воодушевленный несколькими успешными (и безболезненными) выступлениями, не прекратил занятий, назвав их «чистой школярщиной и теоретизированием». Напрасно Девриент предупреждал: «Если не поставить голос, оратор снова и снова будет нарушать законы физиологии. Нечастый успех будет и дальше перемежаться с неудачами и в конце концов приведет к полной потере голоса!» Когда однажды вечером звуковая аппаратура вышла из строя из-за отключения электричества, пришлось досрочно прекратить собрание — голос Гитлера не был слышен публике в задних рядах. Гитлер обратился к Девриенту, который с триумфом заявил: «Ораторы с поставленным голосом еще в древности выступали в гигантских амфитеатрах, и понятно было все до последнего слова без микрофонов, только при помощи человеческого тела».

«Я хочу стать независимым, раз так, независимым от техники, — объявил Гитлер. — Сколько вам нужно времени?» С этого момента он безропотно выполнял все упражнения, изучал технику дыхания и релаксации, обучался театральному мастерству. Каждому его выступлению предшествовала «театральная» репетиция, которая потом подвергалась подробному анализу. В начале ноября 1932 года Девриент завершил обучение Гитлера, увенчавшееся успехом. По мнению тенора, выступления Гитлера представляли собой «настоящее театральное представление в самой элементарной форме, которое производилось талантливым актером, чьи мысли, впрочем, занимали планы политические». «Теперь у меня нет проблем с моим ораторским искусством! — сказал Гитлер своему учителю. — И этим я обязан актерскому мастерству… обязан вам… если раньше у меня были проблемы с горлом, и я чувствовал несоответствие между смыслом моих слов и влиянием на слушателей, то теперь я этого не ощущаю! Мне удается без каких-либо помех убедительно выражать то, что я думаю и чувствую». Он отвел Девриента в сторону, взглянул ему в глаза и пожал ему обе руки. Тенор был настолько тронут, что не нашелся, что сказать. Говорят, потом его до самой смерти мучило осознание того, что благодаря его урокам диктатура Гитлера стала возможной.

С 1934 года фюрер и рейхсканцлер Гитлер реагировал на своих собеседников (часто красноречивых, самоуверенных и образованных) весьма высокомерно. Его пресс-секретарь Отто Дитрих отмечал не только огромную силу внушения фюрера, но и его просто-таки завораживающую харизму. «Он обладал способностью не поддаваться влиянию окружающих. Я видел людей [высокопоставленных военных], которые шли к нему, приняв твердое решение поговорить с ним по определенному поводу, используя совершенно определенные аргументы. Когда Гитлер, заслышав их первое предложение, рассматривал данную проблему в течение часа, используя все средства ораторского искусства, освещая данную проблему со своей точки зрения, то в конце приходящие к нему, словно находясь под каким-то духовным наркозом, были уже не в состоянии высказать свои аргументы — даже если у них была для этого возможность.

А если кто-то, зная эту манеру Гитлера, думал, что вооружен против нее, и, несмотря на его красноречие, решался прервать Гитлера, высказывая другое мнение, его заставлял замолчать грозный взрыв гнева фюрера, и кровь стыла у того в жилах».

Иностранные наблюдатели часто с растерянностью наблюдали зрелищные выступления фюрера. Некоторые из них описывали это в своих воспоминаниях. Так, посол Франции Андре Франсуа Понсе  с изумлением описывал празднование национал-социалистами Первого мая в 1933 году: «Гитлер поднимается на трибуну. Гаснет свет софитов, кроме тех, которые заливают фюрера сияющими лучами, так что кажется, что он словно стоит в сказочном челне, а вода мерцает у его ног. Вокруг царит такая тишина, которая бывает иногда в церкви. И вот Гитлер начинает говорить. Я еще никогда не видел, как он выступает публично под открытым небом. Я не отвожу от него взгляда. В руке он держит стопку маленьких листов, словно для игры в карты, на которых он записал ключевые слова своего выступления. Он ловко перебирает карточки пальцами… запоминается в его речи не содержание, которое, несмотря ни на что, остается непонятным, а убедительная сила, исходящая от оратора, его теплый голос, иногда хриплый, а потом резкий, дикий, страсть, звенящая в словах, его оживленное дыхание, от которого у него раздуваются ноздри. Я думаю о словах того грека: если хочешь на самом деле понять Демосфена, нужно увидеть в нем зверя. В этом суть влияния, которое он производит на слушателей, влияния скорее физического, чем духовного, усиленного за счет окружения, театрального оборудования, противопоставления света и тени, всего романтического оформления, стягов и униформ, блеска касок и штыков и чар гипнотизирующего ритма музыки. Несомненно, среди слушателей много людей, полных недоверия и ненависти к этому человеку, но и они потрясены и очарованы, как тот моряк, околдованный песней Лорелеи».

Дени де Ружмон в 1935 году на год приехал работать приглашенным лектором в университет во Франкфурте-на-Майне. Важнейшим событием за время пребывания там стало для него выступление Адольфа Гитлера 11 мая 1936 года, вскоре после введения немецких войск в Рейнскую демилитаризованную зону. Гитлер подготовил эту речь со всей тщательностью. Уже в начале марта 1936 года огромные красные плакаты на всех колоннах анонсировали мероприятие во Франкфуртском актовом зале. Накануне этого масштабного события в город приехало огромное количество желающих присутствовать на нем. Дополнительные эшелоны все приезжали и приезжали, из них выходили сотни тысяч человек. Автобусы непрерывно доставляли слушателей. Толпы паломников заполняли улицы. Мощный глухой барабанный бой СС, иногда прерываемый звуком фанфар, звучал всю ночь с 10 на 11 марта. С самого утра 11 марта слушатели разбили палатки у входа в актовый зал — на вечернее представление стоило занимать места загодя. Толпа достигла чудовищных размеров. «Я пришел сюда с намерением также послушать и мнение толпы, — пишет де Ружмон. — Вот я стою среди рабочих, молодых милиционеров военизированной трудовой повинности: они почти не говорят… несколько женщин теряют сознание, и их уносят. Дышать от этого становится легче. 7 часов. Никто не теряет терпения, никто не начинает шутить… вот уже почти 4 часа я стою здесь в толпе. Стоит ли это того?»

Ожидание того стоило. Основываясь на собственных переживаниях во время этого праздника, де Ружмон позже создаст теорию о сакральном характере власти национал-социалистов.

«Но вот по толпе проходит шепот, откуда-то слышится барабанный бой. Лампы внизу в зале гаснут, а под крышей зала зажигаются софиты, направленные на дверь в первом ярусе. Свет софитов падает на невысокого, одетого в коричневое мужчину, который выходит на порог с непокрытой головой и экстатической улыбкой на губах. 40 000 человек, 40 000 рук в едином движении поднимаются в приветствии фюрера. Он очень медленно идет вперед, приветствуя толпу неспешным величавым жестом под оглушительный гром ритмичных восклицаний «Хайль!». Шаг за шагом он идет вперед по узкому проходу к трибуне, принимая поклонение зала. Все это длится шесть минут, это очень долго… люди стоят навытяжку, не двигаясь и выкрикивая в такт приветствия, не отводя взгляда от освещенной точки в зале, от этого лица с экстатичной улыбкой, а в темноте по их лицам текут слезы… а я ощущаю то, что называют «священным ужасом».

На Уинстона Черчилля, в дальнейшем величайшего противника Гитлера, он также произвел неизгладимое впечатление: «Те, кому удавалось лично познакомиться с господином Гитлером, будь то при официальных или личных обстоятельствах, видели в нем весьма компетентного, хладнокровного, хорошо проинформированного политика, приятного в общении и обезоруживающего своей улыбкой. Немногим удалось сопротивляться его магнетизму, — писал он в 1935 году. — Это впечатление производит не сияние его власти, более того, его харизма действовала на слушателей еще во времена борьбы, даже тогда, когда его успех был совсем не очевиден». В своей книге, написанной в 1935 году и опубликованной в 1937, Уинстон Черчилль называет Адольфа Гитлера одним из «величайших современников», хотя он и считал, что окончательную оценку его личности давать еще рано — жизненный путь фюрера, очевидно, еще не был завершен . Журнал «Тайм мэгэзин» поместил Гитлера в 1931 и 1933 годах на обложку , а в 1938 году назвал его «Man of the Year» (Мужчиной года). В посвященной этому статье было написано: «…величайшее событие 1938 года произошло 29 сентября, когда в «доме фюрера» в Мюнхене встретились четыре государственных деятеля, чтобы заново перерисовать карту Европы… главной фигурой в Мюнхене был хозяин встречи Адольф Гитлер. Господин Гитлер, фюрер немцев, главнокомандующий немецкой армии, флота и военно-воздушных сил, канцлер немецкого рейха в этот день пожинал плоды своей смелой и безоглядной внешней политики, которую он проводил в течение пяти с половиной лет. Он в клочья разорвал версальский мирный договор, он до зубов вооружил Германию — по крайней мере, настолько, насколько мог. Он аннексировал Австрию прямо на глазах возмущенного, но, казалось, бессильного мира… в 1938 году Гитлер представлял собой величайшую угрозу демократии и свободе в мире». Статья заканчивалась пророческими словами: «Для тех, кто пережил конец этого года, кажется более чем вероятным, что этот Мужчина года-1938 сделает из 1939 год, который запомнится всем навсегда». Немало зарубежных политиков и государственных деятелей, попавших на прием к Гитлеру, возвращались на родину и возносили хвалу фюреру как новому пророку. Хоровод знаменитостей, который презрительно называли «паломничеством к Гитлеру», начался уже в 1934 году. Так, к фюреру приезжал Жан Гой, председатель французского Объединения фронтовиков, за ним последовала делегация британского Союза фронтовиков. В феврале 1936 года английский хранитель королевской печати лорд Лондондерри вместе со всей семьей приехал в Германию с частным визитом . 4 февраля ему была предоставлена двухчасовая аудиенция у Гитлера. Лорду фюpep показался вежливым и весьма приятным, но не вполне уверенным в себе, застенчивым и неловким: «Он словно не знал, как повести разговор… Мне пришлось самому брать на себя инициативу и предложить ему сесть — предложение, которому он последовал с благодарностью». Собственно, у Гитлера не было комплекса неполноценности перед этим английским аристократом. Он просто применял (или испытывал) трюки, вызывающие доверие, чтобы завоевать расположение собеседника. Лондондерри вернулся в Англию большим энтузиастом национал-социализма и был готов при любой возможности расхваливать Гитлера и защищать его политику. Лорд Лондондерри был далеко не единственным представителем британской аристократии, который засвидетельствовал свое почтение фашистскому диктатору. Сторонниками Гитлера считали себя среди других герцог Бакклойч, маркиз Лотиан, виконт Роттермер, герцог Вестминстерский, герцог Бедфордский, барон Монтемпль, барон Редесдейл и граф Глазго . В июле 1936 года на верность немецкому диктатору присягнул знаменитый трансатлантический летчик Чарльз Линдберг . Нацистский режим не оставался недеятельным, он боролся за иностранные симпатии и пытался убедить заграницу в положительных намерениях Третьего рейха, национальном подъеме и «немецком возрождении благодаря Гитлеру». Своего пика эти попытки достигли во время олимпийских игр (1—16 августа 1936 года).

Для иностранцев Германия должна была «открыться как книга», преследования евреев, милитаристские настроения, все, пользующееся дурной славой, в газетах стало замалчиваться. Свидетель тех времен, еврей по национальности, Виктор Клемперер тогда записал: «В статьях, написанных по-английски, внимание «наших гостей» все время обращали на то, как у нас мирно, радостно… всего-то у нас в достатке. Но мясники у нас [в Дрездене], как и бакалейщики, жалуются на нехватку товаров и повышение цен, так как все приходится отправлять в Берлин». Речи Гитлера так и сочились миролюбием. 4 сентября 1936 года диктатора посетил Ллойд Джордж. Гитлер вышел навстречу посетителю с протянутыми руками. «Я особо рад, — льстиво сказал он, — приветствовать в своем доме человека, которого мы в Германии всегда считали истинным победителем в Первой мировой войне». Одним движением руки бывший английский премьер-министр отклонил похвалу. «А я счастлив встретить того, кто после поражения объединил весь немецкий народ и повел его к возрождению». После визита в Оберзальцберг бывший премьер-министр Британии дал в газету «Дейли экспресс» восторженное интервью. Он даже позволил себе следующее замечание: «Да, я тоже могу сказать «Хайль Гитлер!», потому что это на самом деле великий человек!» Осенью 1937 года отрекшийся от престола английский король Эдвард VIII и герцог Виндзорский лично высказал одобрение национал-социализму. Его очаровал Гитлер, темная же сторона Третьего рейха осталась скрытой.

Отношение к Гитлеру многих англичан и французов, которые «от восторга едва ли могли оценивать фюрера критически», смущало Пауля Шмидта, главного переводчика немецкого министерства иностранных дел, который относился к режиму далеко не лояльно. «И что я должен был, к примеру, говорить французским аристократам, которые в восторженных тонах отзывались об Адольфе Гитлере и его коричневых сторонниках, что я должен был отвечать англичанам, которые мечтали о таком же Гитлере в Англии, чтобы удерживать в узде пролетариат?»

Фюрер знал, что нужно его поклонникам. Например, он позволил избранным членам дипломатического корпуса, в полном составе прибывшего в Нюрнбергский рейхстаг в 1937 году, принять участие в его триумфальной поездке через увешанный флагами город. Они ехали в открытом автомобиле всего в нескольких метрах за «мерседесом» Гитлера. Один из свидетелей тех событий пишет: «Впечатление от толпы людей, приветствующей Гитлера в экстатическом восторге, было потрясающим. Я обратил внимание, с каким выражением лица — с почти библейской преданностью — смотрели на Гитлера люди, с восторгом поддавшись его чарам. Казалось, массовое опьянение охватывало при виде Гитлера тысячи, тысячи человек, стоявших у дороги. Как в бреду, люди протягивали к нему руки, приветствуя его громкими криками и возгласами «Хайль!». Ехать в течение часа сквозь самый центр бурного веселья само по себе было достаточным физическим испытанием… Каким-то образом ему удавалось сломить духовное сопротивление — возникало ощущение, словно приходилось себя контролировать, чтобы не втянуться во всеобщий восторг».

В отличие от высокопоставленных сторонников Гитлера, которые писали полные энтузиазма письма в газету «Таймс», боролись в верхней палате парламента за «appeasement» (улаживание противоречий) с Германией и всячески способствовали немецко-английской дружбе, существовали люди, которые усматривали в фашистской Германии угрозу. Сэр Роберт Гилберт Ванситтарт не поддался уговорам Гитлера и Риббентропа, бывшего тогда послом Германий в Великобритании . После того как на пикнике, который семья Риббентропов устраивала по поводу олимпийских игр, Ванситтарт показал себя веселым и раскованным танцором, ему организовали встречу с фюрером, усмотрев в таком поведении признаки изменения отношения к Гитлеру. На встрече Гитлер вел себя очень дружелюбно, а Риббентроп лично выступал в роли переводчика. Но от разговора веяло холодом, и общение не клеилось . Ванситтарт сполна использовал возможности для едкой критики фюрера и рейха. Антифашистская позиция британского заместителя государственного секретаря была настолько очевидной, что вошла в историю под названием «ванситтаризма».

Абсолютно иммунными к харизме и ораторскому таланту Гитлера оказались такие выдающиеся политики, как испанский генералиссимус Франциско Франко и министр иностранных дел России Вячеслав Молотов. Напрасно фюрер в октябре. 1940 года отправился на французско-испанскую границу, чтобы при помощи ораторского искусства убедить Франко вступить в войну. В ноябре 1940 года Гитлер направил свою риторику на остановившегося в Берлине министра иностранных дел России, который приехал для подписания пакта трех сил. Фюрер говорил о «гигантской массе мирового капитала, которую сейчас нужно просто поделить». Когда он хвастливо разглагольствовал, что британская империя близится к своему падению, бомбардировка британских военно-воздушных сил (Royal Air Force) заставила собеседников укрыться в бомбоубежище, где Молотов задал свой знаменитый вопрос: «Если это действительно так [превосходство немецких военно-воздушных сил], почему же мы сидим в этом бункере, и кому принадлежат бомбы, падающие снаружи?», после чего Молотов невозмутимо начал диктовать свои условия.

В своем интервью Фреда Майсснер-Блау, лидер движения зеленых Австрии, описывает въезд Гитлера в Линц 12 марта 1938 года, свидетелем которого она стала: «Все школы были закрыты. Над городом нависла атмосфера ожидания. Мы с сестрой тихонько ускользнули из дома и пошли за толпой, которая двигалась по улице Ландштрассе в направлении центральной площади». Вскоре девочек разделили. Одиннадцатилетняя Фреда сама присоединилась к «толпе, окрыленной ликованием счастья», в которой вновь и вновь слышались возгласы «покажите нам нашего фюрера!». Девочка, у которой дома не говорили о политике, ничего не знала ни о каком фюрере. Однако не успев понять, что происходит, Фреда, очарованная общим настроением, присоединилась к восторженным возгласам толпы. За несколько часов ожидания перед отелем «Вейнцигер», в котором остановился Гитлер, она постепенно продвинулась вперед. Внезапно дверь балкона распахнулась. В воздухе повисла звенящая тишина. Девочка ожидала увидеть героя, кого-то вроде Зигфрида, но увидела невысокого человека в кожаном пальто, с красным носом и бегающими глазками, который сразу поднял руку в немецком приветствии. Девочка разочарованно ушла. Ее «бегство» в политику взрослых длилось шесть часов. Дома Фреда получила пощечину от рассерженной матери . Есть примеры, как Гитлер, используя свою харизму, переубеждал политических противников, не владеющих немецким языком. 18-летний студент Оксфорда, англичанин по национальности и коммунист по убеждениям Джон Майнард Смит весной 1939 года сопровождал своего дядю — аккредитованного в Берлине британского военного атташе на заседания совета рейха. «Там была какая-то особая атмосфера, раньше мне не доводилось такого испытывать, — вспоминал Майнард Смит уже в пожилом возрасте, — огромные факелы создавали благоговейное настроение. Гитлер заговорил мелодичным голосом, медленно, по-отцовски поучительно, постепенно повышая голос великолепным крещендо. Я не понимал ни слова, но был поражен настолько, что мне с трудом удалось удержаться и не поднять руку, приветствуя Гитлера».

Курта фон Шушнига, канцлера авторитарной Австрийской Федерации, интернированного в концентрационный лагерь с 1938 по 1945 год, никак нельзя назвать сторонником Гитлера и национал-социализма . В 1936 году (июльская конвенция 1936 года) Шушниг с большими уступками добился от фашистской Германии признания суверенитета Австрии. В феврале 1938 года Гитлер вызвал его к себе в Оберзальцберг, чтобы сообщить свои условия. Обстоятельства переговоров, завершившихся подписанием Берхтесгаденского соглашения, ознаменовавшего собой начало конца Австрии, сложились для австрийского канцлера крайне унизительно. Гитлер, в окружении своих генералов имевший очень бравый вид, заставил Шушнига ждать несколько часов, не дал этому заядлому курильщику зажечь сигарету, засыпал своего соотечественника лавиной поучений по вопросам истории и сопроводил это оскорбительным монологом: «Я вам говорю, я решу весь этот ваш так называемый австрийский вопрос тем или иным образом».

Шушниг, который в Австрии считался в кругах запрещенного социал-демократического движения недальновидным и негибким политиком, позволил так с собой обойтись и как политик потерпел плачевную неудачу. Его робкие возражения Гитлер отмел, закричав: «Господин Шушниг, ни о каких переговорах не может быть и речи, я не изменю ни строчки соглашения. Вы должны подписать это, или же дальнейший разговор бессмысленен».

Шушниг подписал договор и в растерянных чувствах оставил летнюю резиденцию Гитлера. В своих мемуарах (а наброски он начал Делать еще в концентрационном лагере) он описал свои впечатления о фюрере: «Гитлер — феноменальный человек, и бессмысленно это отрицать, это просто глупо. Попыток провести анализ этой личности не производилось. Не стоит ставить под сомнение ни его усердие, ни волю, ни мужество и энергию, его способности и находчивость. Гитлер производит на людей действие, подобное магии. Он либо притягивает их к себе при помощи своего магнетизма, и тогда его чары никогда не спадут, либо в первый же момент наносит им настолько сильный удар, что разверзается пропасть, через которую уже никогда нельзя будет перекинуть мост».

Говорят также об особом влиянии Гитлера на многих женщин. Во время празднования фашистами Международного женского дня Гитлер был еще более желанным и любимым оратором. Политических дискуссий после его выступлений не было, диктатор отказался от них в соответствии со своими представлениями об «идеальной немецкой женщине и матери»: «99 % всех вопросов, которые обсуждаются — это мужское дело, о котором вы не можете судить! Женщины хотели мне возразить, но не смогли противостоять мне таким же оружием, когда я сказал им: вы же не будете утверждать, что знаете мужчин настолько же хорошо, насколько я знаю женщин!» Женская часть членов партии покорилась желанию фюрера, и дамы из его окружения превратились в пассивных слушателей. Им было позволено использовать в разговорах с Гитлером принятые фашистским режимом лозунги, высказывать свое мнение относительно искусства и культуры, участвовать в светских беседах, когда речь не шла о важных вещах. Если женщины не нарушали четко очерченных рамок поведения, фюрер вел себя очень вежливо, дружелюбно и очаровательно: «Чем галантнее мужчина относится к женщине, тем легче ее удержать от попыток разобраться в вещах, для которых она не предназначена». Он позволял дамам в своем обществе критиковать его гардероб, давать ему медицинские советы или говорить о диете. Архитектор «Бергхофа» Герди Троост, которую Гитлер очень ценил, однажды под смех всех присутствующих ножницами отрезала Гитлеру галстук, который ей показался безвкусным . Гитлер не возражал. Он с радостью позволял женщинам, знакомым ему со времен «начала движения», подобные маленькие шалости.

После поражения в Сталинградской битве и неудач немецкой армии на всех фронтах Гитлер начал избегать появлений на публике. Его консультанты, знавшие о влиянии речей Гитлера на соотечественников, очень об этом сожалели. 10 июня 1943 года, вскоре после высадки войск союзников в Италии и ее безоговорочной капитуляции, фюрер все же разразился пламенной речью против итальянских предателей и призывами устоять, обращенными к своему народу . Через несколько дней Мартин Борман, наделенный властью партийной канцелярии НСДАП и секретарь Гитлера, с восторгом писал жене: «Речь фюрера мне очень помогла. Всю неуверенность прошлых дней и смущение от вопроса «Что же будет теперь?» как рукой сняло. Такое же впечатление сложилось не только у меня, но и у всех, кто слышал тогда фюрера. Мне кажется, еще никогда власть его голоса над людьми не была столь сильна. Разница между тем, когда говорит он сам, или его призыв читает кто-то другой, огромна. Дело не только в том, что он говорит, а в том, как он говорит — звучание его голоса, его тон! На тех, кто слышал его речи реже, чем я, все это, конечно, влияет еще сильнее».

Виктор Клемперер, профессор романской филологии, живший в Дрездене в 1943 году, был уволен фашистским режимом из университета из-за своей еврейской национальности. Он был женат на «истинной арийке», и таким образом состоял в «привилегированном браке». По счастью, ему удалось избежать депортации в один из концентрационных лагерей. Клемперер был членом небольшой еврейской общины в Дрездене. В 1943 году, пережив множество неприятностей, община все еще существовала, хотя ее членов обязали носить желтые шестиконечные звезды. Клемперер вел тайный дневник, ежедневно записывая туда все ужасные события, происходившие как с ним, так и с его товарищами по несчастью. В декабре 1943 года после разговора с одним своим другом его надежда на крушение режима Гитлера померкла. Клемперер пишет: «[Человек по имени Штюлер] сказал мне позавчера почти дословно следующее: война будет длиться еще очень долго. Возможно, военные резервы фашистов и исчерпались, но этого не произошло с резервами пропаганды. Еще в 1922 году я слышал, как Гитлер говорил в Мюнхене. Он производит на публику невероятное впечатление. Если здесь, в Дрездене, против него были бы 90 % жителей, а он сегодня приехал бы сюда и выступил с речью, то завтра все эти 90 % опять были бы у него в руках!»

После неудавшегося покушения на Гитлера 20 июля 1944 года было непонятно, жив он или погиб при взрыве бомбы в своей штаб-квартире, как передавали слухи, распространяемые заговорщиками. В сложившейся ситуации Гитлер использовал телефон. Влияние его голоса было потрясающим. Телефонистки плакали от радости, узнавая «своего фюрера» и обеспечивая связь, чтобы он мог передать решающие приказы.

 

Почему никто не помешал Гитлеру захватить власть?

1933 — Annus horribilis Германии

«Свершилось, — с триумфом писал Йозеф Геббельс в своем дневнике 31 января 1933 года, через день после прихода фашистов к власти, — мы на улице Вильгельмштрассе [резиденция рейхсканцелярии]. Гитлер — рейхсканцлер. Прямо как в сказке. Вчера днем в Кайзерхофе : мы все ждем. И вот, он приходит. Результат: он рейхсканцлер. Контакты Фрика  с Гитлером с 1920 года. Занимался делом НСДАП как руководитель Политической полиции Мюнхена. Связной Гитлера с Мюнхенским руководством полиции. [В 1946 году Фрик был приговорен к смертной казни на международном военном трибунале в Нюрнберге и впоследствии казнен]. Прусс Геринг. Внутри. Старик [президент рейха Пауль фон Гинденбург] сдался. В завершении он был тронут. И это правильно. Теперь мы должны завоевать его целиком. У всех слезы на глазах. Мы пожимаем Гитлеру руку. Он это заслужил. Ликование. Внизу шумит народ. Пора за работу. Рейхстаг распущен. Через 4 недели — новые выборы».

С назначением на должность рейхсканцлера 43-летний Гитлер достиг (предварительной) цели. Его десятилетняя кампания подходила к концу. Ее стратегию он разработал еще в 1923–1924 годах в Ландсбергской тюрьме, где находился (в отменных условиях) после неудачного путча. Позже Гитлер будет с удовольствием вспоминать те времена: «Если исходить из позиций правительства [Веймарской республики], то помещение меня в тюрьму [в Ландсберге] было ошибкой; правильнее было бы давать мне говорить, говорить, говорить, и не дать мне все спокойно обдумать». Итак, арестованный Гитлер в 1923–1924 годах великолепно отдохнул как физически, так и морально, обдумал ситуацию и принял решение: молодую Веймарскую республику нужно победить ее собственным оружием, легальным образом поглумиться над страной! Нужно применять все средства демократии, чтобы прийти к власти! «Если бы не арест, книга «Моя борьба» так и не была бы создана, — говорил потом Гитлер. — И должен сказать, что только в это время я благодаря длительным размышлениям полностью осознал ситуацию. В конце концов, именно с этого времени во мне появилась доля веры в себя, оптимизма и уверенности, которые не пошатнутся, что бы ни случилось. Кроме того, тогда я пришел к твердому убеждению, которое не понимали многие из моих сторонников: силой ничего не решить. Государство слишком защищено и обладает оружием!» Демагог из Австрии  создал в 1924 году примерный план действий: «Нам потребуется два года, чтобы консолидировать партию, а потом пройдет пять, восемь, десять лет, пока мы не захватим власть в рейхе».

Фашисты ни в коей мере не скрывали своих планов по уничтожению Веймарской республики и установлению диктатуры национал-социализма. Так, доктор Йозеф Геббельс, тогдашний руководитель отдела пропаганды НСДАП, писал: «Мы победим на выборах в рейхстаг ее собственным оружием и воспользуемся военным арсеналом демократии. Мы станем депутатами рейхстага, чтобы уничтожить политические убеждения, превалирующие в Веймарской республике. Если демократы настолько глупы, что предоставляют нам свободу действий и путь, по которому мы пройдем, чтобы оказать республике эту медвежью услугу, то это их личные проблемы… Мы придем как враги! Как волк подбегает к стаду овец — вот так мы придем». Да и сам Гитлер всегда подчеркивал: «Как только мы придем к власти, это государственное устройство и его демократическая конституция будут безоглядно уничтожены».

В 1933 году Гитлер пришел к власти .

Предшествовала этому политическая борьба, в которой НСДАП часто стояла на грани поражения — долгие годы организация праворадикалов-антисемитов не могла преодолеть статуса маленькой расколотой партии. В 1930 году, когда с момента основания партии (ДАП — Германская рабочая партия) прошло более 10 лет, в немецком рейхстаге было только 12 депутатов-национал-социалистов, и всего лишь 0,8 миллионов избирателей поддерживали Гитлера .

Но когда кризис мировой экономики «докатился» до Германии, все изменилось. После биржевого кризиса в Нью-Йорке — «Черной пятницы» (24 октября 1929 года) — число безработных достигло небывалых пределов. Если в декабре 1929 года безработными были 1,76 миллиона человек, то в конце 1931 года их было уже 4,4 миллиона. Зимой 1931–1932 годов их было уже более 6 миллионов, и везде царила невероятная разруха. Три волны кризиса окончательно погубили экономику, которая только начала поднимать голову. Ожидаемые налоги в казну не поступили, дефицит государственного бюджета достиг чудовищных размеров — 7 миллиардов марок. Панический штурм всех немецких денежных учреждений привел к закрытию всех банков, сберегательных касс и бирж. Зарплату государственным служащим сократили практически до прожиточного минимума. Огромная масса людей без доходов некоторое время получала страховку по безработице, потом пособие, а потом деньги и вовсе перестали выдавать. Финансовая поддержка семьи составляла в то время 3,2 марки в неделю, в то время как аренда приличной квартиры в среднем стоила 10 марок в месяц . Многие умирали от голода. Молодая Веймарская республика еще не доросла до таких крупных проблем. Разногласия по вопросу новых источников финансирования привели к тому, что доселе стабильное правительство подало в отставку . Становились все громче голоса, которые увещевали: «если это правительство уйдет, кто же встанет на его место?» И действительно, следующее правительство парламентского меньшинства уже представляло собой авторитарный кабинет министров. Это правительство смогло придерживаться политики «устранения экономических и финансовых проблем» только благодаря особым постановлениям пожилого президента .

14 сентября 1930 года прошли новые выборы. Гитлер, не имевший даже немецкого гражданства, выступил со своим фанатичным «Манифестом к немецкому народу». В листовках было написано: «Лозунгом 14 сентября могут быть только такие слова: уничтожьте политических банкротов наших старых партий, искорените разрушителей нашего национального единства!.. Товарищ, присоединись к маршу коричневого фронта пробуждающейся Германии! Твое «НЕТ!» сегодняшней системе будет значить: № 9 в избирательном бюллетене! Все вместе 14 сентября уничтожьте тех, кто заинтересован в измене родине».

Триумфальный успех НСДАП превысил их собственные трезвые ожидания. Вместо первоначальных 12 мест в рейхстаге они получили 107, в то время как рассчитывали они всего на 40–50! Призыву Гитлера последовали более 6 миллионов избирателей, в большинстве своем молодежь, те, кто раньше не голосовал, мелкие буржуа и крестьяне. Коммунистическая партия Германии, вторая радикальная партия страны, также набрала голоса благодаря своей экстремистской программе: «Мы, коммунисты, заключим прочный союз между Советской Германией и Союзом Советских Социалистических Республик… мы проведем национализацию банков пролетариатом, экспроприируем крупные особняки, разместим рабочих и бедное городское население в домах богачей… Мы уничтожим власть крупных землевладельцев и экспроприируем их деньги и землю». Демократические партии потерпели сокрушительное поражение.

На следующий день после выборов газета «Франкфуртер цайтунг» писала: «Таким образом, эти горькие выборы, на которых приправленное разными источниками настроение, поперченное дикими преследованиями, произвели блюдо из радикальных результатов выборов —… протест… против методов управления… прошлых лет. Протест против чудовищной экономической разрухи… породил у многих эти идеи: партия, за которую они голосовали ранее, не помогла им, так что они решили попробовать что-то другое, ведь Гитлер обещает им силу, успех и благополучие». И действительно, многие немцы в то время уже утратили веру в успешное функционирование парламентской системы. За границей результаты выборов были встречены с ужасом. Немецкие акции упали на треть, биржевые курсы немецких предприятий значительно снизились, а продажа крестьянских угодий по банкротству увеличилась вдвое. Во всех зарубежных кредитах было отказано, и вторая волна экономического кризиса накрыла Германию. Тогдашнее правительство Брюнинга выпустило решающий указ: повышение страховых взносов на безработицу, новое снижение пособий и пенсий, налог на холостое семейное положение. Канцлер пытался оправдать свои непопулярные меры: «Я придерживаюсь мнения, что баланс немецкой экономики должен быть восстановлен, несмотря на всю горечь этих мер». Кроме величайшего кризиса мировой экономики всех времен, дополнительную проблему создавала выплата репараций, которые Германия платила за поражение в Первой мировой войне. А самую большую проблему составляли непреодолимые противоречия и неспособность прийти к консенсусу 50-ти партий в парламенте Веймарской республики . Общий кризис способствовал обращению к радикальным партиям. В первую очередь молодежь, обреченная на безнадежную безработицу, усматривала свое спасение в НСДАП или КГД, экстремистских право- или леворадикальных партиях, которые с помощью террора покоряли улицы городов. Беспокойство и насилие, политические и криминальные убийства стали обычным явлением. Стихийные забастовки, организованные радикалами, разрушали экономику, которая и без того находилась в плачевном состоянии.

НСДАП не входила в состав правительства, хотя и имела четверть мест в рейхстаге. Вопрос года в 1931 звучал так: «Когда же придет Гитлер?» Гитлер впервые попал на прием к пожилому президенту Гинденбургу 10 октября 1931 года и показался ему «крайне неприятным».

1932 год начался для НСДАП очень многообещающе. В конце концов Гитлеру удалось за время агитационных поездок обратить на свою сторону широкий круг немецких финансистов . 26 января 1932 года фюрер произнес перед промышленниками (присутствовало около 700–800 человек) Дюссельдорфского клуба индустрии речь, которая длилась два с половиной часа. По мнению экспертов, это было одним из лучших его выступлений. Речь произвела сильное впечатление на ведущих промышленных магнатов Германии. В других городах Гитлеру также удалось воодушевить крупных промышленников. «Он с одинаковым успехом говорил с Крефельдер текстильной промышленности в Годесберге, а потом перед национальным клубом в Гамбурге. Везде результат был одинаковым… нам удалось поставить промышленность на нашу сторону», — писал пресс-атташе НСДАП в своих воспоминаниях .

И вот началось щедрое финансирование НСДАП. Так, предприниматель Эмиль Кирдорф , глава Рейнско-Вестфальского угольного синдиката, выплатил в общей сложности до 700 000 марок (он и Фриц Тюссен были самыми значительными спонсорами НСДАП). Свои взносы сделали и крупные предприниматели Тюссен и Флик, сэр Генри Детеринг, глава концерна «Shell», а медиа-магнат Альфред Хугенберг  и вовсе предоставил НСДАП пятую часть своих доходов. НСДАП финансировали в надежде на то, что Гитлер преодолеет экономический кризис, сделавший безработным каждого третьего работоспособного гражданина Германии.

В 1932 году время пребывания старого президента в своей должности подошло к концу. Гинденбург, которому тогда было уже 85 лет, страдал от болезней, приступов слабости, а иногда даже и помутнений сознания. Он полностью положился на своих национально сознательных советников-консерваторов, в числе которых был его сын Оскар, генерал Курт фон Шлейхер, Франц фон Папен, а также его сосед в Восточной Пруссии камергер Ольденбург-Янушау. Выдвинуть его на новый срок в связи с «опасностью прихода к власти Гитлера» было довольно сложно. Предвыборная кампания, которая началась в феврале 1932 года, происходила в крайне напряженной атмосфере. Социалистическая партия Германии обратилась к избирателям с драматическим предвыборным лозунгом: «13 марта Немецкий народ будет поставлен перед вопросом, придет ли к власти Гинденбург, или его заменит Гитлер… Если Гитлер займет место Гинденбурга, это будет означать… уничтожение всех гражданских свобод, свободы прессы… сейчас решается все! Победа фашизма означает неописуемый позор и неотвратимую беду!» Выборы прошли в два тура. Пожилой генерал-фельдмаршал набрал во втором туре 53 % голосов. Его главный противник Адольф Гитлер по решению федерального правительства Брауншвайга стал гражданином Германии всего за пять дней до выборов . Новый гражданин Германии в результате набрал 36,8 % голосов .

В апреле партии Гитлера пришлось пережить временные трудности, так как тогдашний канцлер Брюнинг с целью ограничить террор особым распоряжением запретил СА (Штурмовые отряды НСДАП), которые насчитывали тогда 400 000 человек .

Уже в июне 1932 года (16.6.1932) Гитлер все же получил разрешение на дальнейшее создание своей личной армии , которая выплеснулась на улицы города, мародерствуя и горланя:

От радости едва дыша, Шагнем сквозь пламя вновь, И вниз по лезвию ножа Стечет жидова кровь.

А припев там был такой:

Пусть кровь течет рекою, привольно, без нажима. Плевать нам на свободы жидовского режима.

В июне и августе 1932 года из-за политического террора погибло более трехсот человек, 1200 были ранены.

В радикализированной политической атмосфере 1932 года помимо двух туров выборов президента прошли выборы в рейхстаг (31 июля 1932 года и 6 ноября 1932 года), а также выборы в органы местной власти — ландтаги. Несмотря на разруху и террор, избиратели ответственно подошли к исполнению своего гражданского долга, которое могло оказаться опасным. В выборах каждый раз принимали участие более 80 % избирателей. В 1932 году в Германии сменилось три правительства, два из которых подали в отставку (второй кабинет Генриха Брюнинга и кабинет Франца фон Папена), что привело к падению третьего (кабинет Курта фон Шлейхера).

Однако в первую очередь избирателям пришлось пережить беспрецедентный успех НСДАП. Выборы в рейхстаг 31 июля 1932 года не обошлись без жестокости (даже в день выборов было убито 9 человек, а 5 было ранено), и благодаря широкой пропаганде национал-социалистов принесли им дальнейший невероятный приток голосов. 13,75 миллиона избирателей, 37,3 % голосов, 230 депутатских мандатов — НСДАП стала сильнейшей фракцией в рейхстаге. Это был лучший результат выборов за всю историю существования национал-социалистов, казалось, что их приход к власти уже не за горами.

Переговоры об участии национал-социалистов в структурах власти завершились неудачей из-за того, что Гитлер упрямо требовал себе пост канцлера — он решительно отказался от поста вице-канцлера, не дававшего ему значительных полномочий . А президент Гинденбург, в свою очередь, был настроен против «несимпатичного фанатика Гитлера». Он утверждал, что не может взять на себя такую ответственность перед лицом «Бога, собственной совести и родины». Переговоры Гинденбурга с Гитлером (13 августа 1932 года) завершились крайне недружелюбно. Потом президентская канцелярия сообщила, что Гитлер потребовал «не только руководства правительством, но и передачи ему всей государственной власти». НСДАП перешла в жесткую оппозицию, которая в результате хитроумной интриги в рейхстаге привела к падению правительства Папена («кабинета баронов»).

Осенью 1932 года удача от фашистов отвернулась. Упрямое поведение Гитлера привело к тому, что рассерженные предприниматели остановили финансовую поддержку НСДАП. Экономический кризис продолжался, а привлекательность НСДАП падала. Казалось, Гитлер упустил свой единственный шанс!

Когда 6 ноября 1932 года  народ опять пошел на выборы, дела НСДАП обстояли плохо. Лидеры фашистов, конечно, предполагали уменьшение количества своих избирателей и опасались этого. Однако это произошло в таких масштабах, что положение НСДАП значительно пошатнулось — от национал-социалистов отвернулось более двух миллионов человек . Дальнейшие переговоры между Гитлером и Гинденбургом (21–24 ноября 1932 года) завершились безрезультатно, так как председатель партии НСДАП продолжал придерживаться своей стратегии «все или ничего». Сложившаяся ситуация была неприемлемой для многих членов партии. И в декабре 1932 года в НСДАП наметился раскол. Только благодаря большому личному влиянию и угрозам покончить жизнь самоубийством Гитлеру удалось удержать контроль над партией: «Если в партии произойдет раскол, я застрелюсь через три минуты!» В конце 1932 года в лагере коричневых царила атмосфера пессимизма. Гаулейтер Берлина Йозеф Геббельс с разочарованием говорил о своей партии «колосс на глиняных ногах». Он мрачно писал в своем дневнике: «В 1932 году нам довелось пережить одни неудачи… наше прошлое полно трудностей, а будущее представляется темным. Все наши планы и надежды полностью потерпели крах». Финансы НСДАП истощились. По утверждению Геббельса, у них оставались только «денежные недостачи, долги и обязательства». Казалось, начало конца НСДАП близко. Многие демократы были настроены оптимистически. «Жестокое нападение национал-социалистов на государство отбито!» — с триумфом писала газета «Франкфуртер цайтунг». Многие другие ежедневные газеты также позитивно отзывались об этом. Сезонная зимняя безработица все еще была ужасающе высокой (6 000 000 безработных), но уже меньше, чем в прошлом году. Дефицит бюджета снизился, а промышленное производство возросло. «Нам удалось пережить самые трудные времена», — заявил президент в обращении к народу.

Судя по всему, НСДАП находилась в полном упадке, когда экс-канцлер Франц фон Папен 16 декабря 1932 года выступил с речью в весьма влиятельном берлинском клубе. Папен решительно выступал за переговоры с ослабленной партией НСДАП. С партией, которая привела к самому сокрушительному за всю историю Веймарской республики поражению в рейхстаге именно его кабинета министров, и которая заставила самого Папена уйти в отставку . Экс-канцлер призывал к переговорам с Гитлером, который недавно назвал его «кровопийцей». Причиной такого поразительного поведения Папена была месть. Месть человеку, который занял место Папена, его бывшему другу Курту фон Шлейхеру. Изумленный руководитель клуба (Курт Фрайхэрр фон Шредер) впоследствии организовал встречу фон Папена с Гитлером у себя дома в Кельне. Эти тайные переговоры произошли 4 января 1933 года. Шредер пишет: «Гитлер, фон Папен и я пошли в мой кабинет, где проговорили два часа. Разговор шел исключительно между Гитлером и Папеном. Папен рассказал Гитлеру, что ему кажется идеальным выходом объединение консерваторов и фашистов и создание коалиционного правительства. Он предложил, чтобы это новое правительство они с Гитлером возглавляли на равноправных условиях».

Гитлер не согласился, а начал жестко диктовать свои условия. Шредер пишет: «Гитлер произнес длинную речь, в которой сказал, что если он станет канцлером, то ему необходимо будет стать во главе правительства, но что сторонники Папена могут войти в правительство Гитлера, если проявят желание действовать сообразно его политическим убеждениям». Глава НСДАП потребовал удаления всех коммунистов, социал-демократов и евреев с правительственных должностей и восстановления порядка в общественной жизни. Фон Папен, который и сам видел решение проблемы в установлении временной диктатуры, был вполне доволен, и они достигли принципиального соглашения. Встреча Гитлера и фон Папена 4 января 1933 года считается «моментом рождения Третьего рейха». Содержание разговора не стали держать в тайне, и газета «Фолькише беобахтер» напечатала бесстыдную ложь: «Гитлер не намерен сотрудничать с представителями политических партий, которых он считает профессионально некомпетентными». Через некоторое время исполняющий обязанности рейхсканцлера генерал Курт фон Шлейхер с горечью прокомментировал роль Папена: «Что значит зло? Конечно, иногда в политике нам приходится изменять своим убеждениям… но с господином фон Папеном дело обстоит совсем иначе… он сказал: пожалуйста, господин Гитлер, возьмите же власть в свои руки… он [фон Папен] предал нашу систему, и этого я ему не прощу».

9 января 1933 года фон Папен говорил с Гинденбургом, который «лично и строго секретно» сообщил ему о содержании своих планов. НСДАП почуяли успех. Геббельс использовал свой талант к пропаганде и выставил предстоящие абсолютно неинтересные выборы в крошечной земле Липпе испытанием для НСДАП: «Мы сконцентрируем все свои силы в этой небольшой земле, чтобы достигнуть успеха». И действительно, НСДАП победила с 40 % голосов . Эту победу широко отпраздновали как «чудо Липпе». А вот Гитлер переместил свою штаб-квартиру в берлинскую гостиницу «Кайзерхоф» напротив канцелярии рейха, так что для всех стало очевидно, что он уже «ante portas».

На последующих переговорах, которые прошли в доме торговца шампанскими винами Иоахима фон Риббентропа в Далеме (Берлин), фюрер использовал изощренную тактику, умение вести переговоры и психологическое чутье. 17 января ему удалось сделать предпринимателя Альфреда Гугенберга, главу ДНВП, своим потенциальным партнером по коалиции. 22 января страстной речью, не допускающей возражений, Гитлеру удалось убедить сына президента Оскара фон Гинденбурга, которого он в кругу друзей называл «редчайшим образцом глупости», в необходимости создания правительства во главе с Гитлером.

Президент рейха генерал-фельдмаршал Гинденбург продолжал упрямиться. Кроме радикализма Гитлера, его также смущал неуспех того в военной карьере во время Первой мировой войны. Еще 27 января 1933 года он возмущенно заявлял: «Господа! Вы же не будете ждать от меня, что я назначу этого австрийского ефрейторишку рейхсканцлером!»

В конце концов мучимый сомнениями Гинденбург огласил условия своего согласия: Франц фон Папен в должности вице-канцлера и восемь министров-консерваторов  должны были сдерживать волю Гитлера к власти. Старик президент обрадовался скромности и покорности, с которыми Гитлер принял его требования. Его поразило, что Гитлер удовлетворился всего тремя министрами-национал-социалистами , которые, впрочем, занимали хитроумно выбранные ведущие посты в кабинете. Он с удовольствием выполнил просьбу Гитлера о роспуске рейхстага и назначении новых выборов, ведь глава НСДАП уверял его, что потом для Германии настанут спокойные времена. Новые выборы будут очень не скоро, говорил Гитлер, и в этом случае он говорил правду! 28 января Гинденбург принял отставку исполняющего обязанности рейхсканцлера генерала фон Шлейхера. При этом он сказал: «Дорогой Шлейхер! Не знаю, правильно ли то, что я сейчас делаю, но узнаю это очень скоро, когда окажусь на небесах».

Иллюзии и психологические просчеты сделали свое дело — за год до смерти 86-летний Гинденбург попался в ловушку Гитлера, совершив величайшую в своей политической карьере ошибку. Не последнюю роль сыграл и страх перед коммунистами, страх того, что творилось в России при диктаторе Сталине, который вел кровавую борьбу с классовыми врагами и разнообразнейшими контрреволюционерами, борьбу, повлекшую за собой миллионы жертв. В 1929 году в России  началась экспроприация и принудительная коллективизация, коснувшаяся «кулаков», а также самостоятельных крестьян, в 1932 году ситуация сохранялась. Имущество более 14 миллионов крестьян было экспроприировано. В Украине форсированная коллективизация была направлена на подавление стремления украинского народа к независимости . Опасаясь депортации, многие бежали в города. Гражданская война, анархия и спад производства  привели к голоду чудовищных масштабов. Только зимой 1932—33 годов от голода умерло, по самым скромным подсчетам, 8 миллионов человек .

В это время в Берлине боролись за смену кабинета министров. Последней каплей стал абсурдный слух, который Гитлер лично передал президенту: исполняющий обязанности рейхсканцлера (фон Шлейхер) не допустит смены власти без борьбы, Потсдамский гарнизон якобы уже мобилизован и как раз сейчас марширует через Берлин, чтобы арестовать фон Папена, Гитлера и Гинденбурга .

Вечером 29 января 1933 года все наконец-то пришли к консенсусу. Было создано правительство, которое фон Папен называл «кабинетом ограничений», а Гитлер — «национальным правительством». Выдающийся политический инстинкт позволил Гитлеру заполучить, идеальный пост для захвата власти национал-социалистами. Фон Папен, напротив, самоуверенно заявлял своим критикам: «Вы ошибаетесь, это МЫ взяли ЕГО на крючок. Гинденбург мне доверяет. Через два месяца мы так загоним Гитлера в угол, что он и пикнуть не посмеет». На самом деле и главный инициатор этого плана Франц фон Папен, и генеральный штаб армии, и Гугенберг, и националисты, да, в конце концов, и старик президент верили, что удержать НСДАП под контролем будет очень легко. Разве поражение партии национал-социалистов в ноябре 1932 года не ослабило Гитлера, не лишило его иллюзий? Все думали, что провернули гениальный дипломатический план, и повторяли немецкую поговорку: «Суп стоит есть, когда он уже немного остыл», самоуверенно заявляя при этом, что сломают Гитлера . Что НСДАП будут держать в ежовых рукавицах, их укротят, им обеспечено поражение! К тому же, как думал Гинденбург — президент и главнокомандующий армии рейха, Гитлера в любой момент можно легко убрать с должности рейхсканцлера.

Цена этим заявлениям об «укрощении» была понятна уже в 1931 году, когда информатор, состоящий в организации национал-социалистов, рассказал главе полиции Франкфурта (25 ноября 1931 года) о тайных планах фашистов на случай их прихода к власти. В так называемом «Боксгеймерском документе» откровенно написано: «СА [штурмовые отряды] захватывают государственную власть и берут функционирование министерств… под свой контроль. Невыполнение приказов карается смертью… Все выпущенные руководством СА приказы после их оглашения имеют законную силу. Неподчинение приказам будет караться смертью».

Против создателя «Боксгеймерского документа» доктора Вернера Беста  было заведено уголовное дело о государственной измене, а рейхсканцлер лично выступил с обращением по радио: «Тех, кто в порыве отчаяния присоединится к подобным целеустремлениям, ожидает жестокое разочарование». Несмотря на заявление рейхсканцлера, судебный процесс, на котором Гитлер, усыпляя всеобщую бдительность, отрицал свою причастность к документу, называя его «личной разработкой одного из членов партии», был приостановлен.

Некоторое представление о том, что ожидает Германию, все заинтересованные стороны получили вечером 30 января 1933 года, когда штурмовики праздновали назначение их фюрера рейхсканцлером. Глава отдела пропаганды НСДАП Йозеф Геббельс организовал впечатляющее факельное шествие. Отряды СА и СС стройными рядами маршировали перед окнами рейхсканцелярии. По данным Геббельса, в шествии участвовал миллион человек, на самом же деле их было около 15 тыс. До Гитлера доносились восторженные возгласы членов НСДАП. Призыв коммунистической партии Германии ко всеобщей забастовке прошел незамеченным. Иностранные наблюдатели были озабочены. Они оказались прозорливее немецких политиков и видели опасность в готовых на все коричневых милиционерах национал-социализма. На предупреждение французского посла фон Папен легкомысленно ответил: «Да что там, когда они перебесятся, все будет хорошо!»

В первые февральские дни в знак своего триумфа НСДАП разослала высшим партийным чинам открытки, подписанные лично фюрером. На них стояла подпись: «Рейхсканцлер Адольф Гитлер». Однако 43-летнему Гитлеру, как он сам позже рассказывал, тяжело было расстаться со своей ролью народного оратора. «С переездом в рейхсканцелярию моя вольготная жизнь закончилась. Если раньше я в девяти случаях из десяти обращался к народу, то теперь мне приходилось в девяти случаях из десяти говорить с важными людьми. Это была нелегкая перемена в моей жизни».

Гитлер мечтал о начале новой эры в мировой истории: «Нужно ли нам старое летоисчисление?» Он сказал однажды своему соратнику и тогдашнему министру: «Геринг! Грядет труднейшая борьба из всего, что нам когда-либо приходилось переживать!» Одно можно сказать наверняка: к власти Гитлера привели не немецкие избиратели, а тяжелый кризис парламентской системы, в который никто не хотел верить. Именно коалиция НСДАП и ДНВП при согласии президента привела к захвату власти фашистами. Вскоре нацисты с невероятной скоростью и точностью стали наносить давно спланированные удары . Как и хотел Гитлер, 1 февраля 1933 года рейхстаг был распущен, и на 5 марта 1933 года были назначены новые выборы. НСДАП сразу же ввязалась в избирательную кампанию и проводила ее невероятно агрессивно. Они всеми возможными средствами цеплялись за власть, которой уже и так достигли.

Еще 4 февраля 1933 года с разрешения президента был издан первый указ, опиравшийся на статью 48 Веймарской конституции, которая задумывалась как инструмент для спасения республики при чрезвычайных обстоятельствах. Этой статьей в значительной степени злоупотребляли и предшественники Гитлера. Она позволяла министру внутренних дел под предлогом общественной безопасности ограничить право на собрания и свободу прессы. Фашистский министр Фрик производил конфискацию газет и ввел цензуру прессы. Каждый, кто посещал запрещенные собрания или печатал что-либо, направленное против новой власти — не важно, были ли это газеты, плакаты, листовки или объявления, мог быть арестован. Так произошло и с газетой Социалистической партии Германии «Форвертс», которая 4 февраля 1933 года вышла в последний раз. Министр Фрик и Геринг, назначенные на должности комиссаров, мгновенно создали из полицейского аппарата новый инструмент террора. «Совершенно законно» Геринг сделал членов СА и СС помощниками полиции и поощрял применение ими насилия. Чтобы безнаказанно применять резиновые дубинки и пистолеты, достаточно было наличия униформы партии и белой повязки на рукаве. «Помощники полицейских» могли арестовывать, кого им вздумается, не смущаясь, третировать и избивать противников режима прямо на улице. По радио участились сообщения о преступниках, «застреленных при попытке к бегству». Национал-социалисты не забыли о давно спланированной мести деятелям искусства и интеллектуалам, критически настроенным к национал-социализму, а также евреям. Для них настали тяжелые времена. Без каких-либо указаний или координирующих действий партийного руководства, после прихода фашистов к власти начались многочисленные «спонтанные акции» нацистов-радикалов. Группы СА опустошали частные дома, издевались над жителями и требовали денег. Парни из СА врывались в залы суда и выгоняли на улицы и избивали адвокатов и судей, которые были евреями по национальности. Множество людей было похищено. Позже их находили расстрелянными. Писателю Генриху Манну из-за давления НСДАП пришлось отказаться от поста главы секции литературы в Прусской академии искусств. В сентябре он уехал из страны. Томас Манн уехал на гастроли и уже не вернулся в Германию. 3 декабря 1936 года его лишили гражданства. Бертольд Брехт и Хелена Вайгель бежали в Прагу. Физик Альберт Эйнштейн, который собирался вернуться домой из США, так и не приехал в Германию — за время его отсутствия его лишили должности директора Института физики имени кайзера Вильгельма. Приехав в Бельгию, он вышел из Прусской академии наук и эмигрировал в США. Из «Дойче театра» в Берлине уволили художественного руководителя, знаменитого режиссера Макса Рейнхарда, еврея по национальности. Немецкие студенты организовывали «спонтанные» сожжения книг оппозиционных и еврейских авторов . Вскоре после этого многие университеты провели чистку своих библиотек.

10 февраля 1933 года рейхсканцлер Гитлер произнес свою первую большую публичную речь. Так как нацисты очень рано оценили новые средства массовой информации и широко их использовали, то эту речь передавали по радио. Многие немцы слышали шедевр риторики Гитлера по радиоприемникам «фольксэмпфенгер». Речь заканчивалась пламенным призывом фюрера: «Немецкий народ! Дай нам четыре года, а потом суди наши деяния. Немецкий народ! Дай нам четыре года, и я клянусь тебе: так, как мы, так, как я взошел на этот пост, так я с него и уйду. Я делаю это не ради денег, не ради славы, я делаю это только ради тебя». И действительно, Гитлер, как написано в его налоговой декларации , весь свой доход рейхсканцлера отдавал на благотворительные нужды партии. Обещание «уйти» по прошествии четырех лет, собственно, уже не обсуждалось — в 1937 году в Германии давно не было свободного избирательного права.

В конце февраля 1933 года грабежи, кражи, ущемления свобод, насилие и убийства достигли чудовищных масштабов. Новоявленные полицейские свозили тысячи людей в поспешно организованные «стихийные концентрационные лагеря» СА, где их пытали. В Дахау, Заксенхаузене и Остгофене были созданы первые постоянные концентрационные лагеря для «врагов народа».

На высшем уровне Гитлер служил нацистскому делу. 20 февраля он пригласил ведущих предпринимателей на тайную встречу во дворце президента. Исключительно для 25 знаменитых гостей Гитлер презентовал политическую программу, заслужив бурные овации в первую очередь предпринимателя Густава Круппа, фон Болена унд Гальбаха, Альберта Фоглера, а также президента Рейхсбанка. После чего крупные предприниматели спонсировали предвыборную кампанию НСДАП на три миллиона марок.

27 февраля 1933 года НСДАП получила совершенно неожиданную помощь. Вечером многие прохожие заявили в полицию, что видели языки пламени под крышей здания рейхстага. Говорят, большой пожар разрушил всю центральную часть здания. Неизвестные злоумышленники совершили ряд поджогов в подвальных помещениях. Подозревали, что пожар заказала сама НСДАП. Полиция, мгновенно прибывшая на место, сумела арестовать поджигателя и установить его личность. Им оказался 24-летний голландец Маринус ван дер Люббе. Он состоял в молодежной коммунистической организации, но из партии вышел. В феврале 1933 года он приехал в Берлин, намереваясь настроить рабочий класс против Гитлера и национал-социалистов. Для этой цели ван дер Люббе 25 февраля поджег три разных здания в Берлине, но поджоги не удались. И только через два дня ему удалось поджечь здание рейхстага. Несмотря на слухи, которые ходят уже много лет, национал-социалисты, как и коммунисты, были поражены случившимся. Когда один из членов партии разбудил гаулейтера Берлина, крича: «Рейхстаг в огне!», Геббельс хладнокровно ответил: «Что за глупые шутки?» Уже при первых же допросах выяснилось, что ван дер Люббе был просто сумасшедшим и действовал по собственной инициативе. Однако фашисты утверждали, что за несколько минут до начала пожара в рейхстаге видели депутатов-коммунистов. «Это начало коммунистического путча», — объявил Геринг. Гитлер ликовал: «Это знак свыше… если пожар, в чем я глубоко убежден, действительно является делом рук коммунистов, мы должны извести эту чуму на корню».

В любом случае, это стало поводом для нанесения удара по немецкой коммунистической партии, которую контролировала Москва. В ночь пожара был арестован ряд партийных функционеров. 28 февраля пожилой президент поставил свою подпись под указом «О защите народа и государства», который отменял основное право, гарантированное Веймарской конституцией, — право на личную свободу. Теперь каждый мог быть арестован без ордера на арест, и без оглашения судебного приговора мог быть «задержан». Этот второй указ практически разрушил основы правового государства — законным образом, исключительно благодаря извращению тех механизмов, которые задумывались для спасения общества, как и предсказывал Гитлер в 1923–1924 годах.

Среди арестованных после 27 февраля 1933 года были не только коммунисты, но и социал-демократы, члены профсоюзов, критики НСДАП и евреи. До апреля 1933 года только в Пруссии в пресловутое «предварительное заключение» были помещены более 25 тыс. человек.

5 марта 1933 года прошли выборы в рейхстаг. Министр Геринг не побоялся публично призвать полицию отказаться от сохранения политического нейтралитета и спокойно «использовать огнестрельное оружие» для поддержки НСДАП. Результат выборов разочаровал НСДАП: Гитлер рассчитывал на триумфальную победу, на полное, абсолютное большинство. Но народ, который терроризировали уже 4 недели, отдал НСДАП только 43,9 % голосов . С заметным упрямством избиратели остались верны преследуемым оппозиционным партиям. Несмотря на все репрессии (лидеры коммунистической партии были уже арестованы), партии сумели сохранить свои позиции: более половины взрослого населения не проголосовало за Гитлера и фашистов.

Набрав 6 млн голосов, НСДАП стала самой сильной партией в парламенте, однако не получила абсолютного большинства голосов. Для создания большинства потребовались голоса ДНВП. Гитлер отнесся к этому спокойно. Будучи заклятым врагом любой парламентской системы, он и без того собирался (о чем часто заявлял) править без рейхстага. Коалиционной послевыборной политикой Гитлер стремился всего лишь доказать, что он, в отличие от его предшественников, способен создать большинство в рейхстаге.

НСДАП праздновала свою относительную победу как победу абсолютную. Первым знаком нового режима стало то, что поразительно уступчивый президент объявил свастику НСДАП государственным флагом . Таким образом, меры, которые предпринял бургомистр Лейпцига, являлись незаконными: доктор Герделер лично не дал установить флаг со свастикой на ратуше.

Наиболее видных политических лидеров республики Гитлер решил еще некоторое время продержать в неведении относительно своих планов. Он использовал изящную «Потсдамскую комедию», которая была разыграна фашистами по случаю начала работы нового рейхстага. Поводом к ней послужило то, что предусмотренное для такого рода церемоний здание сгорело. Возможное разрешение ситуации долго обсуждалось. Наконец Гитлер (а может быть, и Геббельс) предложил провести церемонию в Потсдамской гарнизонной церкви. Событие должно было состояться именно в этом историческом месте, национальной святыне — месте захоронения короля Фридриха Великого. Геббельс, назначенный министром народного просвещения и пропаганды (13 марта 1933 года), использовал весь свой талант публичного деятеля для создания исторического спектакля, полного символизма и театральной зрелищности. Место проведения мероприятия государственной важности было выбрано гениально, да и сама постановка оказалась потрясающей уловкой, введшей в заблуждение критиков национал-социализма.

Геббельс пытался донести до народа циничную и неправдоподобную мысль о том, что движение национал-социализма является прямым продолжением славной истории Пруссии. Фюрер якобы порвал с «веймарским духом», духом республики, в которой не было ничего, кроме унижения, нищеты и хаоса, чтобы объявить себя восстановителем славного немецкого прошлого. При подготовке постановки Геббельс не полагался на волю случая. Временем мероприятия он выбрал 21 марта, день, когда Отто фон Бисмарк в 1871 году впервые созвал рейхстаг.

Официальная газета НСДАП, «Фелькише беобахтер», помогала ему в этом, внушая своим читателям эти странные идеи национал-социалистов : «Германия уничтожит марксизм и различия, которые являются всего лишь пережитками средневековья. Она встанет на традиционный путь, однажды приведший к ее величию, величию, за которое умерли два миллиона немцев». Старик президент и его консервативная команда, позиционировавшие себя в качестве защитников прусской традиции Германии, с радостью внимали этим словам. Они с удовольствием участвовали в представлении: в Потсдамской гарнизонной церкви все было сделано, чтобы оживить воспоминания о былой славе Германии и о династии Гогенцоллернов.

Ночью с 20 на 21 марта шел дождь, но утро было солнечным, небо голубым, в воздухе чувствовалось приближение весны. На всех домах висели флаги — огромные стяги со свастикой перемежались с черно-бело-красными знаменами кайзеррейха. Когда коричневые подъезжали к церкви, зазвучали колокола. Количество приглашенных ограничивалось высокопоставленными чиновниками, лидерами партий и членами их семей. Центральная трибуна была зарезервирована для семьи кайзера, которая явилась в полном составе. Трон кайзера Вильгельма II был символически пуст . За троном собрались члены отстраненной от власти династии Гогенцоллернов: кронпринц Вильгельм, старший сын , в униформе штандартенфюрера СС. Рядом с ним сидела его красавица-жена Сесилия, его пятеро братьев и его сыновья. Следующая трибуна целиком была отдана орденоносному дипломатическому корпусу, который также прибыл в полном составе, неф церкви зарезервировали для членов рейхстага.

Внимательные наблюдатели заметили отсутствие депутатов-коммунистов, которые в это время уже сидели в тюрьме. Социал-демократы тоже не пришли — в знак протеста они бойкотировали мероприятие.

Пораженные гости наблюдали церемонию, стилизованную под театральное представление, роль куклы в котором добровольно сыграл старик президент. Один из очевидцев писал: «И вот врата церкви открываются. Все присутствующие встают, когда наш седой президент, генерал-фельдмаршал Гинденбург, входит в зал. На нем военная форма, орденская лента Черного Орла и прусская остроконечная каска. Впечатляет его выправка, спокойствие и достоинство. Он медленно идет, опираясь на трость. Перед трибуной кайзера он останавливается, склоняет голову и маршальским жезлом отдает честь пустому стулу монарха в изгнании, а также всем титулованным особам. Сбоку как смутившийся новичок идет Гитлер, которого могущественный покровитель вводит в общество, в котором он был чужим. И кто бы подумал, что этот бледный человек с самыми обычными чертами лица, одетый в плохо сшитый костюм, который выглядит так покорно, так скромно, на самом деле — сильнейшая и могущественнейшая личность, которая завоюет всю власть?»

В любом случае, возникает (спланированное Геббельсом) впечатление, что два поколения связывает сотрудничество и лояльность, и что новый канцлер хочет только одного — следовать совету старого президента, чью речь он так зачарованно слушает. «Да благословит старый дух этого славного места род сегодняшний… Да поведет он нас с национальным самосознанием к счастью в свободной, гордой и объединенной Германии!» Гитлер красноречиво отвечает, пытаясь снять с прежнего поколения незаслуженные обвинения: ни кайзер, ни правительство, ни народ не хотели войны [имеется в виду Первая мировая война]. В своей пламенной речи Гитлер расхваливает генерал-фельдмаршала Гинденбурга, знаменитого «победителя при Танненберге», и благодарит его от имени немецкой молодежи. Также в своем праздничном заявлении Гитлер обращается к представителям других стран, которые обеспокоены фашистским режимом: его власть будет авторитетной, но он будет действовать как истинный друг мира.

В конце генерал-фельдмаршал и Гитлер (как было предусмотрено в постановке Геббельса) пожали друг другу руки перед публикой, которая наблюдала это встав со своих мест. В конце собрания у многих возникло впечатление, что Третий рейх, насколько позволяют обстоятельства, вернет из голландского изгнания лишенного власти кайзера. Последующий военный парад, в котором участвовала армия, коричневые СА, черные СС и формирование «Стальные каски», только усилил это впечатление. Казалось, этот парад принимает кронпринц Вильгельм. Тем же вечером по улицам Берлина прошло факельное шествие, а завершил празднество гала-концерт в государственной опере.

Акт в Потсдаме был только прелюдией, подготовившей почву для главного представления, которое состоялось через два дня: рейхстаг передал фюреру неограниченные полномочия . 23 марта произошло заседание, изменившее ход мировой истории. Нацисты вновь воспользовались случаем. Они беспрепятственно завладели временным помещением рейхстага в опере Кролль и оформили его в нацистском стиле. Заднюю стену зала они завесили красным покрывалом, а над подиумом президии и над ораторской трибуной повесили огромную свастику. Проходы заполняли толпы людей из СС и СА, которые выглядели достаточно угрожающе. Также агрессивно и воинственно выглядели и депутаты-фашисты, которые пришли в форме, хотя униформа в рейхстаге запрещена. По сравнению с ними депутаты других партий казались несчастными и запуганными. Депутаты-коммунисты не смогли войти в зал, так как люди из СА преграждали им путь. Эти абсолютно незаконные действия не помешали избранию Германа Геринга спикером. Фашистского министра избрали председателем рейхстага (против голосовала разве что СПД). В конце концов Гитлер серьезнейшим образом зачитал свою длинную программную речь. Он вспомнил о поджоге рейхстага и выступил против коммунистов. Монархистам, в которых затеплилась надежда, он также отказал: о восстановлении монархии не может быть и речи. Гитлер обещал устранение безработицы. Как сторонник мира, он говорил, что хочет жить в мире с Англией, Францией, Ватиканом, да хоть бы и с самим Советским Союзом. После того как фашисты внесли законопроект о расширении полномочий фюрера, заседание, как и планировалось, ненадолго прервали. Перед голосованием депутаты должны были услышать скандирование коричневой толпы на улице: «Мы хотим неограниченных полномочий, а не дадите — будет плохо!»

После повторного открытия заседания слово взял социал-демократ Отто Вельс. Он спокойно произнес мужественную речь, которая прозвучала как попытка оправдаться. Социал-демократы, говорил он извиняющимся тоном, предпочли бы остаться верными принципам равенства и свободы, принципам соблюдения прав человека. Несмотря на преследования, говорил он, нельзя позволить отобрать у себя честь. Нельзя думать о том, чтобы смириться с насилием. Он робко заявил, что его партия не проголосует за неограниченные полномочия Гитлера. После этого Гитлер, который во время речи депутата Вельса с каменным лицом делал пометки, снова взял слово. С невероятной страстью, дрожа от гнева, он пламенными словами стал жечь своего интеллигентного противника. «Вы нас не путайте с мещанами! — кричал он в зал. — Звезда Германии восходит, а ваша закатывается. Ваш час пробил!» После него от имени немецкой центристской партии выступил прелат Людвиг Каас, который, избегая какой бы то ни было конфронтации с национал-социалистами, заявил, что его партия протянет руку своему сопернику.

Гитлер выиграл. Рейхстаг узаконил неограниченные полномочия фюрера двумя третями голосов — 441 голос против 94. Проголосовать «против» отважились только социал-демократы. Законы «О предоставлении чрезвычайных полномочий правительству» наделили фюрера неограниченной властью сроком на 4 года. Гитлер мог теперь по своему усмотрению принимать и упразднять законы. Путь Германии к национал-социализму был открыт. Указы Гитлера не требовали ни согласия рейхстага, ни подписи президента.

Газета «Фелькише беобахтер» с триумфом писала: «Это исторический день! Парламентская система капитулировала пред ликом новой Германии. За четыре года Гитлер сможет сделать все, что считает необходимым, как в плане негатива, — уничтожения всех пагубных сил марксизма, так и в плане позитива — создания нового народного общества. Начинается эпоха великих свершений! День Третьего рейха настал!» Благодаря закону «О предоставлении чрезвычайных полномочии правительству» национал-социалисты теперь легко могли законным образом держать под контролем своих оппонентов. Но Гитлер не отказался от террора. Он верил, что инакомыслящих нельзя переубедить, их можно только подавить и физически уничтожить. Насилие, считал он, поддерживало «движение национал-социалистов в форме», не давало массам опомниться и лишало их всякой возможности создать оппозицию. С 1933 по 1945 год более 3 миллионов немцев по политическим мотивам попали в концентрационные лагеря или на каторгу. 31 марта 1933 года был принят закон «об унификации земель с рейхом», по которому все городские и местные парламенты были распущены. Во всех федеральных землях было введено требование создать местные правительства по образцу рейха, без учета конституции. Следующий удар фашисты нанесли уже на следующий день, призвав бойкотировать еврейские магазины, а также врачей и юристов, которые были евреями по национальности. Формирования СА учинили по всей стране ряд акций насилия, направленных против еврейских заведений. Несколько позже это получило юридическое основание. 7 апреля 1933 года правительство рейха благодаря, казалось бы, безобидному «закону о восстановлении» оснований профессиональной деятельности, легализовало запрет на профессиональную деятельность, который, пусть и не эксплицитно, был направлен против евреев. Президент Гинденбург был в ужасе.

Негативные последствия действий правительства Гитлера 86-летнему президенту довелось испытать очень скоро, не «когда он оказался на небесах», как он полагал, а еще при жизни. Старик фельдмаршал вмешался в происходящее. Ему удалось добиться того, что запрет на профессиональную деятельность был снят с евреев, воевавших во время Первой мировой войны.

Впрочем, партии в Германии все еще существовали. Только коммунистическая партия Германии (КПД), чей последний митинг состоялся 23 февраля, была фактически исключена из политической жизни. 3 марта главу КПД Эрнста Тельмана, скрывавшегося от террора, выследили и арестовали. 31 марта 1933 года был официально ликвидирован 81 мандат коммунистов, а депутатам еще до этого был запрещен доступ на все заседания. Интересно, что коммунистическая партия Германии, в отличие от всех остальных партий, никогда не была запрещена официально. Также интересно, что воинственная КПД очень спокойно отреагировала на свой роспуск. Еще в июле 1932 года она участвовала в кровавых стычках с НСДАП, во время которых погибло 18 человек. В рамках Коммунистического Интернационала КПД годами проповедовала классовую борьбу против НСДАП (фашистов) и СПД (социал-фашистов). А когда фашисты пришли к власти, коммунисты не предприняли никаких серьезных действий! Призыв ко всеобщей забастовке 30 января 1933 года, организованный совместно с СПД, остался таким же безрезультатным, как и призыв к забастовке 25 февраля 1933 года. КПД была распущена, а Коминтерн  ограничился только несостоятельным объяснением: установление фашистской диктатуры должно послужить освобождению масс от всех демократических иллюзий и подготовке Германии к революции пролетариата. В свою очередь Советский Союз 5 мая 1933 года продлил заключенный в 1926 году договор о мире и дружбе с Третьим рейхом . Приход Гитлера к власти, вскользь упомянутый в газете «Правда», не казался Сталину основанием для беспокойства. Он много раз подчеркивал, что «фашизм сам по себе не является основанием для ссор». После мести КПД, о которой Гитлер мечтал много лет, он обратил внимание на консервативную партию ВВП (Крестьянская народная партия, предшественница ЦСУ — Христианско-социального союза), которая отчаянно пыталась приспособиться к изменившимся условиям. 25 марта 1933 года рейхстаг добровольно проголосовал за закон «о предоставлении полномочий», который давал Гитлеру право уничтожить ВВП. Гитлер их не пощадил. Он не чувствовал никакой жалости. Функционеров партии арестовывали и избивали, а саму ВВП распустили уже 10 апреля 1933 года.

После КПД и ВВП Гитлер решил избавиться от социал-демократов, которых он обвинил в соучастии при организации поджога рейхстага. Это абсурдное обвинение долго не просуществовало, но послужило поводом применить к лидеру СПД «временное заключение» и поместить его на неограниченное время в концентрационный лагерь. Дальнейший идеально спланированный удар должен был стать намного успешнее и поссорить СПД и влиятельные профсоюзы, а в результате — уничтожить их обоих. Уже 1 мая 1933 года энергичный министр пропаганды привел новый план в действие. Вместо социалистического празднования 1 мая, людей призвали на «праздник работы». Этот день был объявлен выходным, как давно уже требовали рабочие. Таким образом у профсоюзов отбили сторонников. Идеально спланированное Геббельсом в рекордные сроки огромное собрание 1 мая проходило на площади Темпельгофер Фельд. Новую структуру празднования предложил талантливый молодой архитектор, тогда в первый раз проявивший свои уникальные способности к «постановке массовых акций». Альберт Шпеер, который вскоре стал любимым архитектором Гитлера, поставил ораторскую трибуну в центр сцены, построенной по осевому принципу. Трибуну окружали огромные горизонтальные стяги, создающие обрамление. По задумке Шпеера зрители должны были чувствовать свою причастность к действию, но при этом и свою незначительность.

НСДАП с чрезвычайной вежливостью пригласила рабочих фабрик и заводов, организаций и магазинов принять участие в марше. Они, как и планировалось, пришли, разделенные по профессиональным группам, а их лидеры шли во главе. Особо настоятельно на акцию пригласили членов и лидеров свободных профсоюзов, в большинстве своем социалистов. Было очевидно, что это проявление примирительного жеста доброй воли, и казалось, что речь идет вовсе не о политике, а о солидарности трудящихся, о единстве всех рабочих. Кроме того, первое мая было оплачиваемым выходным, а в качестве премии рабочие получали отдельную надбавку на проезд и питание. Ничего не подозревавшие руководители профсоюзов проглотили наживку и приняли приглашение. Вечером 1 мая плотные ряды хорошо организованных колонн с транспарантами потянулись к месту собрания под звучание оркестров. Эта картина напоминала шествие членов цехов в опере Рихарда Вагнера «Мейстерзингеры». Участники дисциплинированно заняли места на площади, которые им указали организаторы из СА и СС. Прибыли делегации с почетными гостями — национал-социалистами из Данцига, Австрии и Саарланда. Представители дипломатического корпуса также присутствовали как почетные гости правительства. Их пригласили в качестве свидетелей мирной демонстрации Третьего рейха, чтобы они сообщили об этом событии в своих странах. Бурные овации более миллиона людей вознеслись над трибуной, когда ровно в 8 вечера в ослепительном свете софитов на нее взошел Гитлер. Стоя навытяжку, фюрер принимал проявление чувств собравшихся. По замыслу Геббельса в начале выступления погасли все софиты, кроме одного, и освещенный лучами этого единственного софита Гитлер заявил: «Отныне трудовая повинность становится обязательной. Каждый немец должен пройти через здоровую школу физического труда! Широкомасштабные общественные работы воспрепятствуют безработице: мы будем строить дома, создавать обширную сеть дорог и каналов, возводить разнообразные сооружения. Нам хватит работы на долгие годы, работы для многих миллиардов человек, для сотен тысяч рук. Процентная ставка будет снижена, экономика не будет зависеть от организации, а управляться на авторитарных принципах. В новой Германии не будет социальных конфликтов. Мы станем единой дружной семьей». В конце речи народ ликовал. Ночной митинг завершился великолепным фейерверком. Дипломаты с восторгом сообщили своим правительствам, что в молодом Третьем рейхе царит мир, единство и духовный подъем.

Через день, 2 мая 1933 года, в 10 утра полиция и СА захватили все здания Всеобщего немецкого объединения профсоюзов, а также принадлежащие ему заведения и редакции газет. 58 ведущих функционеров были арестованы в своих квартирах, их архивы были конфискованы, а банковские счета закрыты. Акция проводилась Комитетом по охране немецкого труда, во главе которого стоял партайгеноссе Роберт Лей, известный своим пьянством и любовью к карточным играм . Он публично заявлял: «Связь между социал-демократами и профсоюзами уничтожена! Мы освободим рабочих от последних уз марксизма!» И действительно, гигантская организация профсоюзов, насчитывавшая более 4 миллионов членов и располагавшая капиталом в 184 миллиона рейхсмарок, была уничтожена с помощью террора новым правительством.

Они, как и коммунисты, не оказывали серьезного сопротивления. До самого момента своего уничтожения профсоюзы делали ставку на принцип кооперации. «Мы не хотим вмешиваться в политику и принимаем любой режим, каким бы он ни был», — заявлял главный председатель свободных профсоюзов Теодор Ляйпарт, которого Гитлер впоследствии арестовал. Обманутые своим лидером, деморализованные грубейшими нападениями, преданные агентами-фашистами в собственных рядах, члены профсоюзов пытались приспособиться к ситуации. Они покорились продуманным действиям хорошо организованной агрессивной власти.

Несколько позже был наложен запрет на выступления в рейхстаге социал-демократов. СПД, которая 5 марта 1933 года набрала целых 18,3 % голосов, лишили права на собрания и пропаганду. Таким образом они были обречены на неприметное существование. 22 июня 1933 года СПД запретили, ее собственность конфисковали, а члены партии не имели больше права заниматься профессиональной деятельностью. Многие высокопоставленные функционеры бежали в Прагу.

Немецкой национальной народной партии (ДНВП), партии, связанной с Гитлером, партии, которая помогла НСДАП создать необходимое большинство в рейхстаге, не удалось избежать всеобщей чистки. После жестоких нападений национал-социалистов лидер ДНВП Альфред Гугенберг подал в отставку, а 26 июня 1933 года партия была распущена. Самому Гугенбергу, который как щедрый меценат предоставил НСДАП миллионы рейхсмарок, а в кабинете министров Гитлера занимал пост министра экономики, сельского хозяйства и продовольствия, было милостиво позволено сохранить свой мандат в качестве гостя НСДАП. Его экономическая империя — службы новостей, газеты, а в первую очередь, кинокомпания УФА — была уничтожена и передана под контроль министерства пропаганды во главе с доктором Йозефом Геббельсом.

5 июля 1933 года самораспустились немецкая народная партия (ДВП) и партия «Центр» (немецкая центристская партия). «Трудно поверить в такой жалкий конец», — сказал Гитлер 9 июля на публичном собрании в Дортмунде . Через несколько дней после роспуска католической партии «Центр» Гитлеру удалось добиться первого значительного международного успеха: был заключен конкордат между Ватиканом и рейхом.

Питая смутную надежду спасти в Третьем рейхе хоть какую-то религиозную жизнь, католические и протестантские епископы с 30 января 1933 года пребывали в поиске «modus vivendi». Они не осудили новый режим. Совсем наоборот. Так, на Фульдской епископской конференции в конце марта 1933 года критиковались некоторые «ошибки в религиозных обычаях», но в целом правительству Гитлера было высказано доверие. Утверждалось, что никаких противоречий между фашизмом и католицизмом нет. Теолог евангелической церкви Мартин Нимоллер, который позже станет одним из лидеров церковного сопротивления, на празднике сбора урожая осенью 1933 года говорил о «пробуждении немецкого народа». «Профессия и статус, раса и народность — это то, от чего нельзя отказаться».

Фашистский режим, в свою очередь, старался в первый год своего существования избегать открытой конфронтации с церквями, отложив борьбу за господство нового мировоззрения на будущее. Еще в 1941 году Гитлер говорил: «Поэтому я не считаю правильным сейчас ввязываться в борьбу с церковью. Лучше подождать, пока христианство постепенно исчезнет… уже сейчас церковь идет на все большие и большие уступки».

В июле 1933 года НСДАП оказалась единственной партией Германии. Таковой она и хотела оставаться — уже 14 июля 1933 года правительство издало закон, запрещавший создание каких-либо партий и контролировавший конфискацию партийной собственности. В течение шести месяцев режим Гитлера уничтожил немецкую партийную систему и опутал Германию густой сетью концентрационных лагерей. По сообщениям пражских лидеров СПД в изгнании в августе 1933 года в 65 лагерях содержалось более 45000 узников.

14 ноября 1933 года пока еще вице-канцлер фон Папен (вскоре его переведут в разряд дипломатов) произнес восторженную речь от имени членов нового правительства, обращенную к Гитлеру. В речи говорилось: «За 9 месяцев гению вашего управления и идеалам, которые вы создали для нас, удалось из внутренне разрозненного, утратившего надежду народа, сотворить рейх, объединенный в надежде и вере в будущее».

31 декабря 1933 года национал-социалисты уже контролировали всю Германию . Сам Гитлер впоследствии часто вспоминал приход фашистов к власти. Однажды он сказал: «Год 1933 — не что иное, как восстановление тысячелетнего царства». Он также считал события 1933 года победой в борьбе против Сталина и большевиков: «Сталин — человек, который хотел привести к победе идеи большевиков… Если бы мы не пришли к власти в 33-м, то большевизм прокатился бы по Европе, словно орды гуннов». В другой раз Гитлер заявил: «Германии повезло, что я пришел к власти в 1933 году, что я не отступал ни на шаг в вооружении, что я решился на удар против России. Если бы этого не случилось, все европейские страны были бы сметены с лица земли». Он постоянно называл приход фашистов к власти «чудом, свершившимся за 12 часов».

 

Не было ли ликование по поводу Гитлера преувеличенным?

Фашистские сказки Гоффманна.

Одна картинка солжет лучше,

чем тысяча слов — мир пропаганды

портретов Гитлера

«Я сделал тысячи фотографий фюрера и думаю, что миллионы немцев благодарны мне за то, что я показал им Гитлера», — хвастался «главный фотограф фашистского рейха» Генрих Гоффманн, чьи фоторепортажи изощреннейшим образом создавали миф об Адольфе Гитлере . НСДАП считала его гордость вполне обоснованной. В восторженной статье печатного органа фашистов «Фелькише беобахтер» утверждалось: «С пропагандистской точки зрения творчество Генриха Гоффманна, представленное на сегодняшний день, бесценно для нашего движения».

Гоффманн вошел в историю  не только как создатель «визуального культа Гитлера», но в первую очередь как создатель фотохроники Третьего рейха. И действительно, «главный фотограф», который располагал миллионной империей прессы и обладал неприкосновенной монополией на нее благодаря тесным взаимоотношениям с Гитлером, не создал ни одной из своих впечатляющих фотографий, не думая о пропаганде Гитлера, государства и партии.

Третий рейх уже не существует, но и сегодня, через много лет после смерти создателя, фотографии Гоффманна загадочным образом сохраняют свое влияние . Ни одна биография Гитлера не выходит без произведений «главного репортера рейха», что обусловлено нехваткой других материалов. Сейчас работы Гоффманна декларируются как исторически объективные документы. Не существует ни одного документального фильма, в котором не использовался бы архив Гоффманна, содержавший изначально более двух с половиной миллионов фотографий, передающих былую силу визуальных чар фашистского режима. Некритичное использование фотографий национал-социалистических массовых ритуалов продолжает демонстрировать нацистское государство как «полную гармонию» личности Гитлера и общества ликующих энтузиастов фашизма . Инструменты пропаганды Третьего рейха беспрепятственно продолжают работать и в XXI веке.

Кем же был этот человек, чьи убеждения, определявшиеся политическими мотивами и запечатленные на фотографиях, формируют наш взгляд на фашистский режим спустя десятилетия после окончания Второй мировой войны?

Генрих Гоффманн родился 12 сентября 1885 года в Фурте (Бавария). Он был единственным сыном именитого фотографа. По настоянию отца он получил традиционное образование в Регенсбурге — его желание изучать живопись и историю искусства не исполнилось. В 1901 году он отправился в многолетние странствия, которые привели его к наиболее выдающимся фотографам Германии . В 1906 году Гоффманн осел в Мюнхене. Пребывание в Лондоне у знаменитого мастера художественной и общественной фотографии Э. О. Хоппе, а также сотрудничество при создании альбома «Выдающиеся личности XX века» определили его дальнейшую судьбу. В 1909 году Гоффманн открыл в Швабинге (Мюнхен) на улице Шеллингштрассе, 33 собственную фотостудию, которая занималась портретами и фотографиями для прессы. Его высокохудожественные портреты, напоминавшие гравюры и отливавшие коричневым, в первую очередь ценились в авангардистских кругах. Среди клиентов Гоффманна была семья баварских князей, русский царь и многие знаменитые деятели искусства. Одна из его клиенток, молодая актриса театра и кабаре Тереза «Нелли» Бауман, стала его женой. У них было двое детей — дочь Генриетта, Гении (род. в 1913), и сын Генрих (род. в 1916). В 1912 году внимание на талант Гоффманна обратил журнал «Искусство фотографии», который заказал в его ателье много портретов с таким замечанием: «У него много способностей, которые заставляют нас ждать от него еще больших свершений. Много радости нам может принести работа этого нового молодого таланта». Работы этого молодого художника увидел весь мир. Одна из них — кадр Гоффманна, который он незаметно сделал в замке Донау-Эшинген, где запечатлена ссора кайзера Вильгельма II и канцлера Бетманна Холльвега по поводу Цабернского дела . В 1913 году добившийся успеха фоторепортер создает агентство «Фоторепортаж Гоффманна» (позже было переименовано в «Дом фото Гоффманна»), которое вскоре стало сотрудничать с агентствами в Берлине и за рубежом наравне с агентством «Мюнхенер иллюстрирте цайтунг». Благодаря деловой жилке своего владельца большой финансовый успех организации принесло производство открыток, которое велось на современном уровне.

После Первой мировой войны, во время которой Гоффманну пришлось некоторое время прослужить на французском фронте, первостепенной темой его фотографий стали революционные волнения в Мюнхене. Благодаря многочисленным фотографиям Советской республики он стал одним из важнейших фотохронистов тех беспокойных дней: незадолго до ввода правительственных войск он успел выпустить на рынок фотооткрытки с изображением Красной армии.

Под влиянием политических событий фотограф отказался от своей роли нейтрального наблюдателя и перешел к решительной поддержке контрреволюции. На своих открытках, как впоследствии и на своих работах, посвященных национал-социалистам, он писал пылкие запоминающиеся слоганы. В конце 1919 года, в год ноябрьского восстания, вышла собственная правоконсервативная националистическая и антисемитская брошюра фотографий «Год баварской революции в фотографиях», которая уже не оставляла сомнений в политических убеждениях автора. Книга имела огромный финансовый успех, и переход к публикации работ оказался очень удачным. Гоффманн навсегда отказался от статуса простого поставщика фотографий, не имевшего влияния на использование и трактовку своих фотографий. Теперь он сам определял судьбу своих произведений и издавал работы. С 1919 года в свободное время фотограф занимался деятельностью в национально-народно ориентированной гражданской обороне. Он также вращался в кругах журналиста и писателя Дитриха Экарта, бывшего учителя Гитлера и автора антисемитского воззвания «Добро по-немецки».

В начале 1920 года Гоффманн повстречался с Адольфом Гитлером. «С тех пор как его друг Дитрих Экарт познакомил его с фюрером, Гоффманн уже от него не отходил», — описывает события один из свидетелей. Несколько позже Гоффманн имел беседу со своим новым знакомым о царившем ликовании в Баварии при начале войны 2 августа 1914 года. Он сам тогда фотографировал ликующие народные массы. Гитлер, который тогда также находился на площади, перебил его вопросом, сохранился ли негатив снимка. Потом они вдвоем исследовали фотографию с увеличительным стеклом, и, к большой радости Гитлера, обнаружили его в центре толпы. После прихода к власти национал-социалистов пропаганда взяла этот эпизод на вооружение и трактовала действия «фотографа фюрера» как перст судьбы.

6 апреля 1920 года Гоффманн вошел в ДАП/НСДАП, от которой ожидал восстановления националистической Германии, устранения экономического кризиса, но в первую очередь — заданий для своего предприятия. Вскоре низенький, толстенький, жизнерадостный фотограф стал среди членов партии желанным гостем. Он поставил свою профессиональную деятельность на службу НСДАП и уже в 1920 году документировал все события в партии и фотографировал будущих лидеров нацистского движения. НСДАП была единственной партией Германии, у которой был собственный фотограф в лице Гоффманна. Вот только портрет Гитлера, который не хотел сниматься в студии, Гоффманну долго не удавалось сделать. Новоявленный политик со всей силой стремился к публичности, но избегал фотографий в прессе из боязни, что фотографию могут использовать для его розыска: в северной Германии НСДАП была запрещена, а Гитлер состоял в розыске. Таким образом Гитлер выдавал себя за «mystery man», надеясь еще больше увеличить интерес к своей персоне. «Сиплициссимус», самая знаменитая сатирическая газета Германии, задала вопрос: «Как же все-таки выглядит Гитлер?» Журналист и очевидец Конрад Гайден вспоминает: «На собраниях, благодаря изощренным световым трюкам, Гитлеру удавалось оставаться невидимым. Благодаря тусклому, затуманенному свету видно было только его худую фигуру и торопливые движения». Напрасно Гоффманн предлагал главе НСДАП все возможности современной фотопублицистики. Тот отмахивался, но всегда ценил значительный талант своего товарища по партии, с которым его, кроме всего прочего, связывал интерес к живописи и скоростным автомобилям. Гоффманн пригласил его к своему «двору». Богемная атмосфера и дух деятелей искусства в доме Гоффманна очень нравились Гитлеру, который, как он сам часто подчеркивал, вынужденно занимался политикой — исключительно для спасения Германии, а в душе всегда чувствовал себя художником. К тому же он ценил фотографа, любившего выпить и вкусно поесть, за то, что у него Гитлер нашел свой второй дом. Гитлер называл Гоффманна «моим дорогим шутником». «Гитлер приходил к нам каждый вечер, — пишет Генриетта фон Ширах, урожденная Гоффманн, дочь фотографа. — Отец спал, ему надо было вставать очень рано… Гитлер позвонил в дверь, и я его впустила. Он сел за наш огромный письменный стол и стал листать журнал… Я тем временем играла на пианино. Потом он взял табурет, сыграл мне польку и рассказал легенду о Нибелунгах».

В двадцатые годы, «время борьбы движения», когда сам Гитлер снимал крошечную комнату, он любил каждый вечер ходить в гости, посещая узкий круг избранных товарищей по партии. В доме хранившей ему верность семьи Гоффманнов Гитлер играл главную роль… Долгие годы он определял течение их семейной жизни, диктовал свои привычки, вмешивался в воспитание детей. Его вежливые просьбы всегда нужно было исполнять: в присутствии Гитлера заядлый курильщик Гоффманн не имел права закурить сигарету, и это в своем собственном доме. Несмотря на сложившиеся между ними доверительные отношения, он так и остался «господином Гитлером», а позже — фюрером.

Когда фотограф — как он сам писал — в октябре 1922 года получил из Нью-Йорка заказ на портрет Гитлера, он снова стал уговаривать своего кумира принять участие в фотосессии. Но как и раньше, фюрер утешал его перспективами будущего: «Зато вы будете единственным человеком, который всегда сможет меня фотографировать». Гоффманн покорился диктатору. «Как часто ему приходилось бороться с мыслью о том, как прекрасно было бы сделать хоть один снимок», — в романтизированной манере описывала эту ситуацию нацистская газета . «Когда он [весной] 1923 года однажды поехал на несколько дней с фюрером в баварские горы, он от греха подальше решил оставить фотоаппарат дома».

Игра в прятки кончилась довольно плохо, когда репортер Георг Паль случайно увидел Гитлера на праздновании Дня Германии в Нюрнберге (2 сентября 1923 года). Паль писал: «Я уже сделал несколько фотографий, и тут (я подумал, что мне показалось) я увидел в толпе зрителей Адольфа Гитлера. Фотоаппарат у меня был наготове и позиция была выставлена. Нас разделяло всего пять метров, Гитлер ошеломленно взглянул в объектив, попытался отвернуться, но я уже сделал снимок. Гитлер подскочил ко мне, попытался разбить фотоаппарат палкой, которую всегда носил с собой. Я спрятал камеру за спину, пытаясь защитить ее от ударов. Зрители стали обращать на нас внимание, и Гитлер отступился». Уже на следующий день «беспортретный» культ фюрера подошел к концу. Гитлер пришел к Гоффманну и сказал: «Сделайте мой портрет». Настало время отплатить фотографу за его преданность. Гоффманн оправдал надежды. Несмотря на все искушения, он так и не стал предателем. Как говорили его товарищи по партии, он с полным правом занял пост портретиста фюрера. Как бы то ни было, Гоффманн с удовольствием исполнял поручения фюрера, создавая оттиски, плакаты, открытки и газетные фотографии. С этого момента Гоффманн широко стал использовать свою приближенность к фюреру. За время долгих заседаний при дневном или искусственном свете, утром, днем или вечером проводились фотосессии. Гитлер терпеливо часами позировал: в темном костюме, в плаще со шляпой и тростью или в коричневой рубашке с погонами в сапогах и галифе. По желанию Гоффманна он надевал Железный крест или партийный значок, галстук или повязку со свастикой, кроме того, он позировал перед объективом в рубашке, кожаных шортах и гольфах. По требованию портретиста, он играл сцены из своих речей, делал каменное лицо или широко использовал мимику, замирал, принимал воинственный вид или жестикулировал. Гоффманн фотографировал его перед книжными полками и портретом Бисмарка, на полянах, со своей овчаркой. Только иногда модель начинала ворчать: Гитлер не понимал приема фотографа снимать его в разных ракурсах: «Гоффманн, вы слишком много щелкаете тут вокруг меня — лучше меньше, да лучше». Многие из этих не всегда удачных фотографий впоследствии не были использованы, тем не менее их не уничтожили, а каталогизировали, внесли в архив Гоффманна и тщательно хранили. Поэтому даже снимки, которые Гитлер и его фотограф не хотели представлять общественности, были опубликованы после 1945 года.

Работы Гоффманна, так же как и созданные им бюсты Гитлера, с самого начала деятельности НСДАП украшали дома членов партии. Политические противники, наоборот, подвергали приукрашенные, заретушированные фотографии Гоффманна резкой критике. Один журналист писал: «После того как Гитлеру удалось мужественно победить страх перед фотоаппаратом и он понял, что и фотографии-то делаются людьми, он вызвал мюнхенского фотографа Генриха Гоффманна, чтобы тот фотографировал его в разнообразнейших жизненных ситуациях — веселым и мрачным, задорным и задумчивым, гордым и смущенным, любящим детей, уставшим, грозным… омываемым волнами моря любви, с собакой и без…»

После неудавшейся попытки путча НСДАП в ноябре 1923 года, международная пресса устроила форменную борьбу за фотографии Гоффманна — ведь он был единственным, кому удалось сделать групповое фото всех обвиняемых по делу Гитлера.

Вера фотографа в фюрера и партию не пошатнулась и после запрета НСДАП, и он занимался финансовыми делами временной организации «Великонемецкая народность». В то же время брошюра Гоффманна «Пробуждение Германии в словах и образах», которая вышла весной 1924 года, в преддверии процесса против Гитлера, положила начало фашистской пропаганде. Пока Гитлер сидел в тюрьме, Гоффманн предоставлял сторонникам фюрера трогательные фотографии мученика-фашиста за решеткой — «Адольф Гитлер в Ландсбергской тюрьме». Его услуги также потребовались, когда пятилетнее заточение Гитлера закончилось, — уже через несколько месяцев, в декабре 1924 года. Проблему запрета правительства фотографировать бывшего заключенного при выходе из тюрьмы Гоффманн, как он позже описывал, решил по-своему. «Мне нужно обязательно сделать ваш снимок в Ландсберге, — сказал он Гитлеру. — Если уже не перед тюрьмой, то где-нибудь в другом месте. Как насчет старых Ландсбергских городских ворот?» Он подписал фотографию «Адольф Гитлер выходит из Ландсбергской тюрьмы» и очень радовался, что его проделка осталась незамеченной. В результате многие газеты писали: «Тюремные ворота открылись» и «Вот Гитлер задумчиво стоит перед тюрьмой».

После восстановления НСДАП в феврале 1925 года Гоффманн 24 марта 1925 года вошел в партию под номером 59, который впоследствии считался очень престижным. В этом же году Гоффманн переместил фотолаборатории своей процветающей фирмы на улицу Шеллингштрассе, 50. Пространство там было ограничено, но уступчивый партайгеноссе предоставил часть площади руководству НСДАП, благодаря чему они смогли устроить «парадный зал». Постепенный подъем партии Гоффманн пережил на собственном опыте — во внутреннем дворе дома он фотографировал членов СА с их штандартами, в «парадном зале» — гаулейтеров, позировавших для групповых фотографий. В 1926 году он принял участие в создании газеты партии «Дер иллюстрирте беобахтер», за которую он взял на себя юридическую ответственность согласно «закону о прессе».

После перехода газеты в партийное издательство «Ээр» Гоффманн оставался важнейшим ее сотрудником. Он руководил фотоотделом и часто из номера в номер неделями помещал фюрера на первую страницу. По сравнению с экспрессивным культом Гитлера мерк даже культ товарища Иосифа Сталина, создаваемый советской прессой, в первую очередь — газетой «Правда». Фактически к этому времени борец за национал-социализм поставил свой фотоаппарат исключительно на службу НСДАП, используя весь свой невероятный талант. Чтобы увеличить «непостижимое количество» сторонников Гитлера — в 1927 году НСДАП на выборах в рейхстаг набрала только 2,7 % голосов — Гоффманн стал экспериментировать с различными формами презентации в газете «Дер иллюстрирте беобахтер». Он часто размещал прямоугольные фотографии наискосок на развороте, ставил их горизонтально, на стыке страниц, помещал несколько фотографий одна поверх другой — простые трюки, значительно усиливавшие содержательную и формальную концентрацию. Поначалу фотографии с различных партийных собраний помещали на странице в традиционной манере, подписывая их «Марш национал-социализма». Но вскоре газета стала сосредотачиваться на отдельных мероприятиях. При помощи панорамных снимков мастеру фотографии удавалось ухватить особо импозантные картины человеческих масс, благодаря умело выбранному направлению съемки помещения представлялись увеличенными до огромных размеров, а потолок казался невероятно высоким. Если изображенного на фотографии не хватало, Гоффманн проводил умелые манипуляции, в чем ему помогали подписи к фотографиям: «Конец запрета на выступления: Адольф Гитлер снова говорит в Баварии. Широкомасштабная акция в цирке «Крона» 9 марта 1927 года». В опровержение социал-демократическая газета «Мюнхенер Пост» писала: «Его выступление не вызвало никакого «штурма мест». Цирк наполнялся медленно, он был почти полон, но никак не переполнен».

Упреки в манипуляциях, которые возникли с самого начала, Гоффманн все время отбрасывал с возмущением: «Да кто тут лжет? Фотографии или жидовские газетки?» Фашистская пресса в 1927 году его поддержала: «Фотографии, которые мы публикуем, — не пустые выдумки… это правдивое, неопровержимое, действительно объективное отражение событий». Для непартийного наблюдателя инсценировка на фотографиях Гоффманна очевидна. Так, штурмовики СА, благодаря искаженной съемке, казались монументальными, сверхчеловеческими, профили эсэсовцев выбирались, исходя из расовых предпосылок, — потом они использовались еще раз для серии «Лицо арийской расы». Убитые и раненые — результат жестокой политической борьбы партий в Веймарской республике — существовали для Гоффманна только если они были из рядов НСДАП. В этом случае он делал множество снимков в рамках пропаганды «красной смерти» — изображения раненых во главе марша штурмовиков, на больничной койке, а также на похоронах, как свидетельство «непоколебимой веры в фюрера». Фотографии Гоффманна оплакивали погибших штурмовиков — «мучеников движения», ярчайший пример готовности национал-социалистов к самопожертвованию. Однажды Гоффманн даже отправился в Лондон, чтобы отыскать мотивы фотографий к иллюстрации антисемитской провокативной фашистской статьи в еврейском квартале «Whitechapel».

В 1928 году умерла Тереза Гоффманн. На похоронах все внимание гостей было приковано не к ее супругу, а к Гитлеру. Впоследствии фюрер определял воспитание дочери Гоффманна Генриетты и сам выбрал интернат — католический — для его сына Генриха. Когда фотограф женился во второй раз, всем показалось естественным, что на свадьбе чествовали не так жениха и невесту, как фюрера.

В конце 20-х годов верность Гоффманна, напоминавшая преданность феодалу, стала приносить плоды. Тень Гитлера — Гоффманн, осознававший себя инструментом пропаганды фюрера, получил награду в форме привилегий, которые давал уникальный пост «фотографа фюрера». «Личная дружба с Гитлером давала ему возможность делать снимки, позволявшие немецкому народу заглянуть в душу его великолепного фюрера», — писал председатель Союза фотографов рейха, когда ему с горечью пришлось осознать монополию фирмы Гоффманна . Связанный со своей моделью до гроба, Гоффманн целиком посвятил себя созданию харизматичного культа Гитлера, которому он и сам покорился. На фотографиях фотограф запечатлел образ идейного возвышения и просветления главы партии в роли «национального спасителя», к которому так стремились нацисты. Гоффманн не был интеллектуалом, как доктор Геббельс, руководитель отдела пропаганды, а впоследствии министр фашистского правительства, но он был опытным, прирожденным фотохудожником и финансистом. Он знал, чего от него ждут товарищи по партии, понимал желания покупателей фотографий, открыток и книг, посвященных Гитлеру.

В 1927 году Гоффманн открыл новый путь. Вдохновленный общественным интересом к личности Гитлера, он загорелся идеей презентовать фюрера «человеком, как ты и я». Товарищи по партии восприняли эту идею в штыки.

Сегодня знания о частной жизни политиков и знаменитостей кажутся неотъемлемой частью журналистской рутины. Но в начале 20-х годов прошлого века идея Гоффманна была не просто сенсационной, она вызвала шок. Его посчитали нетактичным вуайеристом, а его идею просто аморальной. Серьезные политики не должны были вести себя как звезды кинематографа. Но, несмотря на всеобщие ожидания, Гитлер согласился, и фотограф выпустил на рынок фотографии личной жизни фюрера, сконструированной специально с этой целью.

Благодаря таланту Гоффманна создавалось впечатление, что в истории Германии не было политика или государственного деятеля, настолько близкого народу. Фюрер был не против выставить свою личную жизнь на суд общественности и был готов позировать перед фотоаппаратом, якобы потому что ему, в отличие от всех остальных, было абсолютно нечего скрывать. Дезавуируя политиков других партий в роли «бонз и скрытных жидов», Гоффманн представлял «Адольфа Гитлера как человека», «Гитлера как лучшего друга детей», «Гитлера как защитника молодежи». Долгие годы трогательные фотографии создавали образ бесценного характера Гитлера, отражали его натуру, достойную любви. Они оказывали идеологическое воздействие. Еще в 1927 году возник лозунг «Даже малыши могут познакомиться с фюрером», который последовательно использовался в президентской предвыборной кампании в 1932 году. Также возникли лозунги «Ему принадлежит молодежь — ему принадлежит будущее», а также «Гитлера любит весь народ».

Фоторепортерская деятельность Гоффманна усилила позиции фашистской прессы, которая вела ожесточенную борьбу с общепринятым мещанским и прогрессивным левым лагерем. До осени 1932 года существовало 200 ежемесячных, еженедельных и ежедневных газет политических противников НСДАП. В партийных кругах с неудовольствием отмечали, что многие сторонники НСДАП по традиции оставались верны своим старым читательским предпочтениям. «Если бы мы могли увеличить тираж [наших нацистских газет] до одного миллиона, все равно 11–12 миллионов избирателей нашей партии читали бы другие газеты», — жаловался начальник отдела прессы Отто Дитрих .

В отличие от многих других предприятий, «Дом фото Гоффманна» процветал даже во время Великой депрессии — кризиса мировой экономики. Об этом вспоминает школьный учитель труда в Швабии Фридрих Браун, который в те трудные времена искал место практикантки для своей дочери Евы. Он посоветовал ей попробовать устроиться на работу у Гоффманна, так как у него всегда было много заказов от нацистов. Выбор места работы изменил всю жизнь этой девушки, потому что в октябре 1927 года Ева Браун — как она потом рассказывала сестре — встретила у Гоффманна любовь всей своей жизни — Адольфа Гитлера: «По окончании рабочего дня я осталась в конторе, чтобы привести в порядок кое-какие бумаги, и как раз забралась на стремянку, так как ящики с документами стояли на шкафу. И тут вошел шеф, а с ним мужчина средних лет, со странноватой бородкой, в светлом английском пальто и большой фетровой шляпой в руках». Генрих Гоффманн с самого начала и до конца был свидетелем взаимоотношений этой столь неравной пары — даже после прихода Гитлера к власти его возлюбленная так и осталась продавщицей в «Доме фото Гоффманна». По его описаниям, он не очень-то ценил любовницу фюрера: «Конечно, со своими голубыми глазками она была хорошенькой, такой кукольной красотой. Обычная красотка, как на ходовых рекламных фотографиях». От других он свое отношение скрывал. Как отмечает боксер Макс Шмеллинг, на пикнике с участием ближайшего окружения Гитлера произошло следующее: «Я заметил молодую девушку, миловидную, но простенькую, с обворожительным, но часто беспричинным смехом, которая старалась не привлекать к себе внимания и, несмотря на всю скромность, с Гитлером говорила открыто, доверительно и совсем не смущаясь. Когда я за столом спросил у Гоффманна, кто эта девушка, он поспешно отмахнулся. Только потом, когда мы были в саду одни, под яблонями, он мне объяснил: «Это Ева Браун, она у меня работает», — с гордостью сказал он. Когда я удивленно на него взглянул и спросил, почему это такая тайна, Гоффманн многозначительно улыбнулся». Свои фотографии Гитлера и Браун Гоффманн использовал очень тактично. Из многочисленных снимков влюбленных во времена Третьего рейха опубликован был только один, и тот по ошибке. В целом, Ева Браун, по указаниям Гитлера, становилась жертвой цензуры. Так произошло с фотоальбомом «Неизвестный Гитлер», который создатель предыдущего альбома «Человечность Гитлера» выпустил в 1932 году в качестве логического продолжения серии сентиментальных фотографий фюрера. Книга вызвала сильный резонанс, утвердила репутацию Гоффманна в партийных кругах, стала бестселлером с тиражом более миллиона. Материалы из нее послужили основой для международных статей (фотографии использовались даже в леворадикалистском французском журнале «VU»). Удачно выбранный момент выхода книги — непосредственно перед выборами в рейхстаг 1932 года — привел в восторг сторонников Гитлера: «Этот альбом позволяет исполнить желание многих миллионов людей: бросить взгляд на личную жизнь фюрера». Только одна фотография удивила большинство «верующих» товарищей по партии: после религиозных преследований и отказа от церкви Гитлер — под золотым крестом. Гоффманн пишет: «Гитлер любил ходить в церкви. Однажды он зашел в церковь святой Марии в Вильгельмсхавене. Когда мы вышли оттуда и Гитлер шел вниз по лестнице, я его сфотографировал. Золотой крест на воротах церкви в этот момент находился как раз над его головой. С художественной точки зрения фотография была очень оригинальной. Но противники церкви в партии были другого мнения. Когда эта фотография была напечатана в моем фотоальбоме «Неизвестный Гитлер», Гесс потребовал, чтобы ее оттуда удалили! Я положил перед Гитлером фотографию, по поводу которой возникли возражения, и предоставил ему право принимать решение: «То, что я был в этой церкви — правда, а что я при этом думал, вы сфотографировать не могли… Спокойно оставляйте фотографию в книге! Если народ будет думать, что я набожный человек, то это не повредит!»

В 1932 году не было ни унифицированных газет, ни цензуры прессы, и журналист Курт Рейнхольд, резкий противник Гитлера, посвятил произведениям Гоффманна оскорбительную статью, за которую он поплатился в последующие годы: «Это, как уже догадались наши дорогие читатели, не кто иной, как наш Адольф Гитлер… Альбом из сотни фотографий должен наконец-то показать подданным человека, за которого они голосуют, «неизвестного Гитлера». Несмотря на преувеличения и то, что по крайней мере его противники уже давно могли сложить о нем неприкрашенное мнение, здесь мы видим фюрера в лугах вдали от шума и суеты городов… При этом он читает газеты своих соперников и радуется сказочкам, которые о нем пишут: попойки, любовницы-еврейки, роскошная вилла».

В газете социал-демократов «Форвертс» также вышла статья под названием: «Фотогеничность. Адольф на все случаи жизни», в которой писалось: «Послушайте, миллионы! Ваша мечта сбылась. Вы видите великого Адольфа утром в пижаме, а вечером во фраке. Вы видите, как он делает маникюр и смазывает бриллиантином волосы». С 1933 года любая критика Гитлера умолкла сама собой или была задушена в зародыше. Книга «Неизвестный Гитлер» уже во время войны переиздавалась много раз, но каждый раз приходилось вносить в нее поправки, ведь следовало заретушировать столь многих убитых, снискавших немилость фюрера или сбежавших соратников, таких как Эрнст Рем, Рудольф Гесс, братья Штрассеры или Эрнст Ганфштенгль.

Издание послужило образцом для последующих альбомов. Книга «Гитлер в своих горах» должна была в первую очередь поддерживать миф об одиноком фюрере, который вынашивает планы о судьбе немецкого народа на фоне сельской идиллии. Исходя из этого, Гоффманн убрал с фотографии «У крестьянина» Еву Браун, сидевшую возле Гитлера . Впоследствии Гоффманн издал альбомы «Гитлер вне повседневности», «Гитлер и молодежь», а также «Лик фюрера». Все эти книги во времена Третьего рейха служили назиданием молодежи. В соответствующем указе министра образования написано: «Я настоятельно рекомендую школам книгу [в данном случае — «Гитлер в своих горах»], так как она особенно способствует приближению немецкой молодежи к осознанию личности фюрера».

31 марта 1932 года дочь Гоффманна Генриетта вышла замуж за члена НСДАП. Свадьбу с молодежным лидером партии Бальдуром фон Ширахом отмечали в квартире Гитлера. После этого приутихли слухи о том, что фотограф надеялся выдать свою Гении за фюрера, который был старше ее на 24 года.

В это время Гитлер готовился ко второму туру президентских выборов, и НСДАП организовала кампанию в американском стиле, невиданном ранее в Европе. Фашисты арендовали у «Люфтганза» трехмоторный самолет, что должно было позволить Гитлеру выступать три раза в день в разных городах Германии — так называемый предвыборный марафон «Гитлер по Германии». В конце мая 1932 года все фашистские газеты получили по партийной линии указание способствовать кампании «полетов по Германии», публикуя материалы, посвященные Гитлеру. Йозеф Геббельс писал статьи, а Генрих Гоффманн предоставлял фотографии по темам: «Гитлер как человек», «Гитлер как товарищ», «Гитлер как борец» и «Гитлер как государственный деятель». Кампания должна была свидетельствовать о современности и стремительности действий, Гитлер был представлен как молодежная современная личность — в отличие от «старых реакционеров». Он получал мессианское сияние. Четыре полета в рамках кампании «Гитлер по Германии» были чрезвычайно зрелищными и имели большой успех. Благодаря этому удалось вынести культ Гитлера за пределы НСДАП. Понятно, что Гоффманн и его ассистент Август Клинт, как подчеркивал пресс-секретарь Гитлера, входили в команду полетов: «Естественно, всегда особую важность имеют в таких случаях фоторепортажи, которые во время данной поездки создавались фоторепортером партии». И действительно, Генрих Гоффманн предоставлял в газеты сенсационные фото из 20 городов, одновременно готовя фотоальбом «Гитлер по Германии». Кроме того, помимо напряженнейшей работы, «дорогой шутник» по желанию Гитлера должен был до поздней ночи играть роль «души компании» во время застолий своего начальника.

Фотограф не боялся труда: со знаменитым летчиком и тест-пилотом Эрнстом Удетом  он (непрерывно фотографируя) участвовал в отважном полете между башнями «Фрауенкирхе» в Мюнхене, на воздушном шаре Гоффманн пролетел над всей Германией, сделав при этом сенсационные снимки с воздуха .

После прихода НСДАП к власти 20 января 1933 года в фашистской прессе назначение Гитлера на пост рейхсканцлера называли началом новой эпохи. В отличие от других газет, предсказывавших коалиционному правительству Гитлера скорый конец, Геббельс и его команда пытались пробудить у народа дух национального подъема. Гоффманн дополнял статьи фотографиями, которые представляли смену власти событием, вызвавшим восторг в массах: Гитлера окружают ликующие люди, Гитлер принимает клятвы верности. Инсценированное Геббельсом ночное хаотическое факельное шествие штурмовиков вечером 30 января 1933 года тоже попало в объектив фотоаппарата Гоффманна. Но результат показался фотографу недостаточно зрелищным, и он подменил фотографии другими, более совершенными. Остальные взял из фильма «Ганс Вестмар». До сегодняшнего дня эти работы используются как аутентичный материал . Гоффманн сразу же приспособил образ фюрера к новым отношениям. Теперь рейхсканцлер Гитлер производит впечатление главы государства, и часто на фотографиях был запечатлен с вместе президентом Гинденбургом. Ловкий фотомонтаж, как на фотографии «Маршал и ефрейтор борются за мир и равноправие», должен был способствовать увеличению народного доверия не старику президенту, а фюреру. В течение короткого времени вышло три газеты с фотографиями Гитлера и Гинденбурга на первой странице. Сам Гитлер также участвовал в смене своего имиджа. Осознавая новую роль, Гитлер перестал носить кожаные шорты и приказал исключить из продажи все свои фотографии в таком виде.

После прихода национал-социалистов к власти, Гоффманн — чисто теоретически — подчинялся основанному 13 марта 1933 года отделу прессы министерства народного просвещения и пропаганды, которым руководил Йозеф Геббельс. Инструктирование и надзор за прессой осуществлялись благодаря постановлениям IV отдела (под руководством Отто Дитриха). Но на привилегии «фотографа фюрера» никто не осмеливался покушаться.

После установления господства нацизма бизнес Гоффманна значительно расширился. Фотографии его сотрудников освещали достижения молодого нацистского государства, воспевали успехи по оказанию помощи нуждающимся, запечатлевали отдыхающих КДФ («Сила в радости») и показывали дома престарелых. Особый статус фирмы по-настоящему проявился, производство резко увеличилось. Хотя экономический успех Гоффманна базировался на новофеодальных основаниях правления фюрера, он производил впечатление чисто капиталистической карьеры фотографа. Уже в марте 1933 года Гоффманн открыл в Берлине филиал фирмы. Немного позже еще один филиал был создан в Дюссельдорфе. После экспансии Третьего рейха филиалы фирмы возникли во всех присоединенных и оккупированных странах — в Вене и Райхенберге, Праге и Поссене, Гааге и Страсбурге. Фирма «Генрих Гоффманн. Издательство национал-социалистических фотографий», включающая отдел иллюстраций для прессы, разрослась до размеров империи с тремя сотнями сотрудников. Доходы возросли с 0,7 миллиона марок до 15 миллионов . Благодаря Гитлеру Гоффманн невероятно разбогател. С семьей он переехал в дом в Богенгаузене, престижном районе Мюнхена, и приобрел имение у Алтоттинга в Верхней Баварии. Много денег ушло на собирание ценной коллекции картин старых мастеров. В 1943 году ежегодная прибыль Гоффманна без учета налогов составляла 3,2 миллиона, а в 1944 — 3,5 миллиона рейхсмарок. Его личное состояние равнялось почти 6 миллионам марок, вложенных в недвижимость в Мюнхене, Страсбурге, Гааге и Амстердаме. Как восторженный автолюбитель, Гоффманн был членом эксклюзивного Немецкого мотор-клуба, который заседал в ресторане «Ганен» на площади Ноллендорфплац в Берлине. Элитные члены клуба считали фотографа «маленьким жизнерадостным горожанином-баварцем… Общительным и тщеславным дельцом, но весьма приятным в разговоре».

15 октября 1933 года фюрер и рейхсканцлер, сопровождаемый своим фотохронистом, участвовал в закладке первого камня в фундамент Дома немецкого искусства. На глазах многочисленных знаменитостей Гитлер сам сделал первые удары молотком. На третьем ударе серебряный молоточек раскололся. Гоффманн так описывает эту сцену: «Я никогда не забуду его обиженного лица… По нему было видно — ему было не по себе!» Но Гоффманн знал, чем помочь. Он решил эту маленькую проблему при помощи ретуши — неудача «непогрешимого фюрера» в прессу не попала . И в других случаях придворный фотограф проявлял умение и фантазию, исправляя режиссерские ошибки на мероприятиях, показывая Гитлера в центре любого общества, даже если этого общества не существовало. Благодаря монтажу на фотографиях рядом с Гитлером возникали знаменитости — без их ведома и согласия. Товарищи по партии, впавшие в немилость, исчезали с фотографий в прямом смысле слова. Как близкий друг фюрера, Гоффманн лучше всех знал особенности и комплексы, предпочтения и антипатии своей модели.

Так, после смутного намека Гитлера он больше не снимал фюрера с Бурли — скотч-терьером Евы Браун: «Государственному деятелю не пристало фотографироваться с маленькой потешной собачонкой. Только немецкая овчарка достойна быть на снимке с этим человеком. Даже Бисмарк снимался только со своим знаменитым догом». Гитлер жил в постоянном страхе показаться кому-то смешным. Поэтому он всегда на пробу фотографировался в новой одежде. Только если фотографии ему нравились, он носил эту одежду. Из соображений престижа Гитлер не ходил плавать, считая, что фюрера в купальном костюме не будут уважать: «Я и без того все время боюсь фотомонтажа, на котором кто-то приставит мою голову к чужому телу в купальном костюме», — поделился он со своим личным фотографом . Конечно, при этом он имел в виду других репортеров — на Гоффманна он мог положиться. Фотографии с его штемпелем никогда не разочаровывали, считались почти благословленными свыше и, таким образом, по крайней мере до начала войны не подлежали цензуре.

Гитлера и фотографирующего его вассала связывали своеобразные, отчасти служебные, отчасти личные доверительные отношения. Так, именно Гоффманн по поручению Гитлера выбирал дом для Евы Браун. Когда он нашел подходящий на улице Вассербургерштрассе, 12 в Мюнхенском районе Богенгаузен, покупку дома оформили на его имя. Очевидное пьянство Гоффманна никогда не смущало непьющего фюрера, вызывая только шутки с его стороны: «Гоффманна, я думаю, не укусила бы даже змея, потому что змея опьянела бы и замерла, не смогла бы двигаться». Летом 1937 года Гитлер отказал уже назначенному жюри экспертов по изобразительному искусству и поручил Гоффманну выбор экспонатов для «Великой немецкой художественной выставки» в Мюнхене. В качестве признания оказанных при этом услуг Гоффманну, который в результате стал «патриархом изобразительных искусств, которого все боялись», присвоили звание профессора. Гоффманн пишет об этом: «И в личной жизни [Гитлер] любил сюрпризы… так произошло и с получением мной звания профессора. При открытии первой выставки в Доме немецкого искусства в 1937 году Геббельс сообщил о моем новом звании от имени фюрера. Я об этом ничего не подозревал». Вместе с Герди Троост, вдовой архитектора Гитлера Пауля Людвига Трооста, фотограф фюрера считался неофициальным диктатором режима в области искусства. Они вместе принимали решения о выборе картин и скульптур для ежегодной выставки провластного искусства в мюнхенском «Доме немецкого искусства». При этом Гоффманн был членом «Комиссии по оценке конфискованных работ вырожденческого искусства» и проявил себя как торговец произведениями искусства первого разряда. Гоффманн разделял любовь Гитлера к немецкой живописи XIX века, выступал в роли его личного советника по вопросам искусства и раздобыл для него произведения любимого художника фюрера Карла Шпицвега (некоторые из них, впрочем, оказались фальшивками). Опубликовав факсимиле «Адольф Гитлер. Акварель» — творения фюрера времен молодости, Генрих Гоффманн умело польстил своему идолу и работодателю . Предприятие Гоффманна теперь процветало не только за счет особого положения его начальника, но и за счет фашистской цензуры, которая ввела резкие ограничения на «литературу фюрера». Запрет на профессиональную деятельность фотографов-евреев и фотографов-марксистов, эмиграция именитых фоторепортеров, ариизация  еврейских агентств значительно усилили позиции фотоагентства Гоффманна на рынке. Поначалу и другие фоторепортеры восполняли чудовищный спрос на фотографии, которые требовались Третьему рейху, но постепенно доля фотографий Гитлера, сделанных Гоффманном, достигла 80 %.

В конце концов издавались и выходили тиражами только книга Гитлера «Моя борьба», фотографии и фотоальбомы «фоторепортера рейха» и портреты фюрера, сделанные Гоффманном.

Несмотря на чрезвычайные привилегии, Гоффманн и его команда были лишь крохотным винтиком рекламной машины нацистского государства — на массовых мероприятиях партии изощреннейшим образом использовали различные виды пропаганды: марши, речи, стяги, поминальные службы, дополняемые рекламой в форме плакатов, фильмов, фотографий и газетных статей и создающие своеобразное единство. Альберт Шпеер, архитектор фюрера, набрасывал общие рамки мероприятия, министр пропаганды Геббельс готовил постановку, а Гоффманн все это фотографировал.

Особую роль «фотограф фюрера» играл на съездах партии, когда образ Гитлера приобретал исключительную важность. НСДАП должна была презентовать себя как абсолютно новое политическое движение, централизованную организацию, свободную от внутренних разногласий. Чтобы закрепить такой образ на фотографиях, Гоффманн получил разрешение изменять ритуальную эстетику заседания. Он мог беспрепятственно двигаться между говорящими, выбирать ракурс и делать снимки на свое усмотрение. Для всех других фотографов существовали строгие правила, значительно ограничивающие их возможности. Вот некоторые из этих правил: «Фотографировать за ограничительной линией запрещено!», «Снимать в закрытых помещениях строжайше запрещено!», «Заходить за черту ограничения не разрешено!». Если в газете «Дер иллюстрирте беобахтер» хотели напечатать какую-то фотографию, ее сперва показывали Гоффманну для контроля. Гоффманн принимал решения, исключающие продвижение своих конкурентов. В результате четыре из пяти фотографий в основных журналах Третьего рейха принадлежали «фотографу фюрера». Для альбомов о съездах партии он вообще использовал только свои снимки, сочетавшие, как уверял Гоффманн, «историческую истину с захватывающим эстетическим воздействием». Члены партии должны были — согласно тексту на суперобложке книги — «благоговейно и с умилением» держать эту книгу в руках, потому что «каждая ее страница — это новое признание Того, Кто определяет судьбу каждого из нас». Интересно, что любитель инноваций Гоффманн уже в 1937 году стал делать цветные фотографии и выпускать слайды.

Привилегии Гоффманна вызывали зависть его коллег. Однажды в 1937 году глава Союза фотографов рейха даже решился выразить подобные мысли: «Я часто слышу, как некоторые тайком спрашивают… почему фотографии фюрера и самых главных событий всегда делает Гоффманн, есть же и другие хорошие фотографы, которые делают снимки не хуже».

И все же только «фоторепортеру рейха» было позволено фотографировать на художественных приемах в рейхсканцелярии. И только он, не смущаясь, стоял возле фюрера, когда тот выходил на балкон рейхсканцелярии или «коричневого дома», чтобы приветствовать толпу. На собраниях и праздниках 9 ноября (в память о неудавшемся путче 9—10 ноября 1923 года) Гоффманн находился в непосредственной близости от фюрера. Понятно, что профессор никогда не носил предписанного в соответствии с инструкцией Геббельса профессионального знака различия фоторепортеров — «красно-зеленой повязки на рукаве». Он также никогда не участвовал в пресс-конференциях в министерстве пропаганды, на которых фашистское правительство давало представителям прессы четкие указания: «Понятно, что здесь вы должны получать информацию, а также инструкции. Вы должны не только знать, что происходит, но и то, что думает по этому поводу правительство», открыто заявлял Геббельс .

Выдающиеся люди рейха также с большим удовольствием позировали Гоффманну, хотя часто у них были свои фотографы. Особенно, по словам Гоффманна, это нравилось Герману Герингу: «Раздел, посвященный Герингу в моем архиве, был очень большим. Я фотографировал его как главу рейхстага, государственного советника, генерального фельдмаршала, а потом как рейхсмаршала и в национальной одежде Рурской области. Геринг фотографировался с лилипутами, в цеховой одежде гамбургских плотников, а также в костюме стрелка, с гармоникой, у штурвала самолета и за стрельбой по мишени в тире на ярмарке». Однажды Гоффманн поручил любящему публичность рейхсмаршалу раздавать портреты фюрера ликующим поклонницам Гитлера . Пропагандистское фото, которое он тогда сделал, часто использовалось после падения Третьего рейха, для иллюстрации повседневной жизни в фашистской Германии. Точно так же просуществовало до сегодняшнего дня знаменитое фото, сделанное Гоффманном: Гитлер бросает первую лопату земли на строительстве автобана рейха — это незыблемо укрепило образ Гитлера как гениального создателя автобана.

В Оберзальцберге, частном имении Гитлера в баварских горах, Гоффманн был постоянным гостем. Хотя он и не участвовал в политике, «главный пьяница рейха» создавал неприятности многим выдающимся людям Третьего рейха своими легендарными донесениями, которые фюрер с удовольствием слушал. Министр пропаганды Геббельс ненавидел «эту опасную, хитрую личность» с первого часа как конкурента . Министра иностранных дел Иоахима фон Риббентропа раздражали фотографии, которые он не мог проконтролировать, а главе канцелярии партии Мартину Борману мешало большое влияние Гоффманна. После того как Гитлер однажды в присутствии Бормана сказал: «Гоффманн, вы для меня тот мостик, который связывает меня с народом!», могущественный руководитель канцелярии партии начал плести многочисленные интриги против фотографа. Окружающие с подозрением отмечали, что Гитлер пользуется услугами своего фотохудожника для организации личных встреч. Например, однажды Гоффманн позвонил Максу Шмеллингу, чемпиону мира по боксу в тяжелом весе, очень популярному в Германии: «Фюрер хотел бы пригласить вас на пикник. Мы собираемся покофейничать на озере Тегерн у Франца Ксавера Шварца ». Соратники Гитлера не могли смириться с тем, что фотограф фюрера постоянно и всюду с ним ходит. Так, Гоффманн сопровождал фюрера при государственном визите в Италию, и в результате создал альбом «Гитлер в Италии».

Министр иностранных дел Риббентроп был разъярен, когда Гитлер в августе 1939 года назначил своего друга «со времен борьбы национал-социалистического движения» «особым послом» и ввел его в состав делегации, которая должна была проводить чрезвычайно важные переговоры в Москве о немецко-советском пакте о ненападении. После этого Гоффманн должен был лично рассказать Гитлеру о Сталине: «На мое личное мнение о Сталине и его связях должен повлиять не дипломат, а друг, не замешанный в политике. Понятно, при этом вы будете фотографировать. Главное для меня — получить от вас объективное мнение о Сталине и его окружении». Великолепно проинформированный Сталин приветствовал эмиссара Гитлера заученной фразой на немецком языке: «Ik begrufie Einrik Offmann, Deutschlands grofite Fotografen-Arbeiterrr ». Однако споить «главного пьяницу рейха» до полубессознательного состояния Сталину, вопреки его ожиданиям, не удалось. По возвращении Гоффманн привез многочисленные фотографии подписания пакта. Гитлер, яростный борец с курением, глядя на каждую, отрицательно качал головой: «Да мы не можем напечатать ни одного из этих снимков!.. Пакт — это праздничное событие, его не заключают с трубкой в руках [имеется в виду Сталин]! Попытайтесь заретушировать трубку». Гоффманн послушался.

Перестраховавшись с помощью пакта о ненападении, через несколько дней Гитлер напал на Польшу, что и положило начало Второй мировой войне. Гоффманн присутствовал при продвижении блицкрига и задокументировал первые победные завоевания с наблюдательных вышек Третьего рейха. Его фотографии соответствовали схеме: «Гитлер возвращает Саар», «Гитлер освобождает Судеты», «Гитлер на родине», «Гитлер в Чехии, Моравии, Мемеле». Теперь появились фотографии «С Гитлером в Польше» и «Гитлер на Западе». Сделанные Гоффманном фотографии подписания немецко-французского мирного договора в Компьенском лесу 21 июня 1940 года увидел весь мир. Однако фотографии, сделанные, когда Гитлер в ночь с 27 на 28 июня внезапно решился на сугубо секретный полет в Париж, долго оставались скрытыми от общественности. Из соображений безопасности Гитлер пробыл там всего три часа. Цели визита были не военными, а культурными. Со своим небольшим сопровождением фюрер поспешно обошел в утренних сумерках наиболее значительные достопримечательности города на Сене. Снимки Гоффманна — единственные документы короткого визита. На них изображен Гитлер перед Парижской оперой. Также на фотографиях фюрер в Соборе инвалидов, как он с почтением стоит перед гробом Наполеона. Говорят, что он доверительно сказал Гоффманну: «Это было величайшее, прекраснейшее мгновение моей жизни».

Зрелищность снимков Гитлера в период блицкрига и (по словам Геббельса) «опьяняющего времени побед», в значительной мере способствовала успеху работы Гоффманна, однако эти времена быстро прошли. «Образ фюрера» изменился. Фотографии верховного главнокомандующего должны были соответствовать военно-солдатскому духу. Внутриполитические темы отошли на второй план, и фотографии фюрера, окруженного ликующей толпой, уже не пользовались спросом. Да и любимая область Гоффманна, частная жизнь Гитлера, отошла на задний план ввиду активной деятельности «фюрера и полководца» на фронте и в штаб-квартире. Военные фоторепортажи с фронта оставались в ведомстве так называемых «компаний пропаганды». Фашистских фоторепортеров принуждали к созданию образа бравого Гитлера, что строго контролировала цензура. «Каждая новая фотография фюрера должна быть предоставлена на согласование ему лично, и этот фотограф Гоффманн теперь не исключение», — с триумфом заявлял Геббельс о ненавистном ему Гоффманне . Тот заупрямился, надеясь на высшую протекцию, и, не выполняя указаний, решил испытать судьбу и принес в газету «Дер иллюстрирте беобахтер» фотографии Гитлера с собакой: «Отдых от государственных дел. Адольф Гитлер в баварских горах». Министерство пропаганды отреагировало жестко: «Использование всех фотографий, изображающих Гитлера отдыхающим в Оберзальцбурге, нецелесообразно. Газеты… которые не покорятся распоряжениям, будут подвергнуты конфискации».

После поражения под Сталинградом и прекращения победного продвижения войск Гитлер мало появлялся на публике. Он перестал фотографироваться и стал недоступен даже для своего личного фотографа. Как ни просили у него фашистские фотоорганизации, Гоффманн не мог удовлетворить спрос на актуальную фотографию фюрера. Гоффманн стоял перед дилеммой — его модель от него ускользала. К тому же Гоффманна временно разместили в штаб-квартире фюрера, где ему даже оборудовали жилье. Там он мог фотографировать банальное вручение орденов, но в первую очередь он должен был развлекать Гитлера, который говорил: «Когда Гоффманна здесь нет, мне будто чего-то не хватает. Без Гоффманна мне просто не по себе!» Частые визиты резко прекратились осенью 1944 года, когда Мартин Борман, могущественный руководитель канцелярии партии, пытаясь изолировать Гитлера, распустил слух, что Гоффманн болен тифом. Фотографу удалось увидеться с Гитлером только в марте 1945 года.

22 апреля 1945 года вышел последний выпуск газеты «Берлинер иллюстрирте цайтунг», а Гоффманн создал циничный титульный лист «Связной нигде не пропадет».

Падение режима ознаменовало собой крах империи Гоффманна. Издательства в Мюнхене и Вене разбомбили, центральный фотоархив перевезли из Берлина в Верхнюю Баварию, где по окончании войны его конфисковала американская армия. Самого Гоффманна в мае 1945 года арестовала армия США, чтобы допросить об участии в фашистской торговле предметами искусства. В октябре 1945 года его привезли в «Дом свидетелей» международного военного трибунала в Нюрнберге, где он с помощью своего сына Генриха должен был подобрать доказательства для процесса о военных преступниках из материалов своего архива. Когда Гоффманн упорядочивал и классифицировал свой архив, ему удалось украсть много снимков. Одна газета писала о новой жизненной ситуации Гоффманна: «Столько чести, столько позора! Он сам в тюрьме, его зять [Бальдур фон Ширах] в тюрьме, фотографии фюрера лишены своего священного положения, Шпицвег и другую недвижимость у семьи Гоффманна отобрали». После заключения, которое длилось год, фотографа перевели в Баварию. В январе 1947 года дело о его денацификации в Мюнхенском III суде широко освещалось в прессе . Газета «Зюддойче цайтунг» в статье под названием «Профессор Гоффманн денацифицируется» изобразила его как «Самого жадного паразита чумы Гитлера», а также напечатала информацию о богатстве мультимиллионера .

Сам Гоффманн пытался представить себя маленьким фотографом, который не по своей воле попал под колеса большой политики. Казалось, он страдал значительными провалами в памяти. Он говорил, что вступил в партию только потому, что таким образом мог получить доступ на мероприятия НСДАП в качестве репортера. На вопрос, почему же он в результате посвятил себя созданию культа фюрера и национал-социализма, Гоффманн ответил: «До 1933 года я фотографировал в основном мероприятия НСДАП, потому что у других политических партий фотографировать было нечего». Он также утверждал, что лишь шапочно знаком с Гитлером, который в действительности с 1920 года регулярно с ним общался, и с которым он просиживал долгие ночи, отпраздновав бесчисленные личные праздники. До последнего момента вопрос о том, был ли обвиняемый фоторепортером или пропагандистом, приводил к сильным противоречиям в действиях защиты и обвинения. Говорили, что работу Гоффманна никак нельзя сравнивать с пропагандой Геббельса, а за тексты, сопровождавшие его фотографии, Гоффманн ответственности не несет. Эти умозаключения адвоката Гоффманна, доктора Альфреда Зейдля, представлявшего многих лидеров фашистского движения, а впоследствии ставшего министром внутренних дел Баварии, заканчивались такой фразой: «На самом деле обвиняемый не делал ничего, что не делали бы все фоторепортеры мира: он современными средствами запечатлевал события современности». Четким обвинениям противостояли абсурдные свидетельства о невиновности, ложные показания свидетелей и положительные характеристики, предоставленные защитой. 31 января 1947 года суд сделал такое заключение: «Своей пропагандистской деятельностью обвиняемый значительным образом способствовал приходу Гитлера к власти». Суд признал Гоффманна виновным и приговорил к десяти годам лагерей, конфискации всего имущества, запрету на профессиональную деятельность и отмене профессорского звания. Газеты писали: «Этот невероятный, опаснейший китчист с фотоаппаратом на десять лет выпал из обоймы».

Фотограф много раз опротестовывал приговор в кассационном суде по причине нехватки доказательств, и в результате уже в 1950 году освободился.

Огромный архив фирмы Гоффманна со снимками с 1908 по 1945 года прекратил свое существование, привести его в первоначальный вид уже невозможно. Украденный из Нюрнберга материал — исторически особо ценные снимки и негативы — послужили основой фотоархива, которым долго распоряжался Генрих Гоффманн-младший. Большая часть оригиналов находится также в Национальных архивах в Вашингтоне («Hoffmann-Collection») и в «Time-Life» в Нью-Йорке. Юридический статус этого неясен, так как решение по процессу против США не принято по сегодняшний день . Баварская государственная библиотека в Мюнхене также содержит некоторые части этого архива — так называемый «Архив Гоффманна». Тысячи фотографий находятся в частной коллекции в Гамбурге. Обширный венский «Архив дубликатов» был полностью утерян. Ходят слухи, что его следы ведут в Москву. Более мелкие части архива хранятся в фотоколлекциях муниципальных архивов, а также в частных коллекциях, и рассеяны по всему миру .

Сам Гоффманн после освобождения из лагеря в Эйхштетте вел предпринимательскую деятельность, зарабатывая на жизнь продажей спиртных напитков. Его адвокат описывает плачевное состояние подзащитного: «За время заключения здоровье Гоффманна пошатнулось, он обнищал и в последние десять лет вел жалкое, бедственное существование».

В 1955 году Гоффманн опубликовал книгу «Hitler was my friend». Эта книга-самооправдание состояла из коротких историй и была издана на немецком языке в сокращенном варианте под названием «Каким я видел Гитлера». 16 декабря 1957 года Генрих Гоффманн умер в возрасте 72 лет.

 

Был ли Гитлер действительно плодом беспорядочных, сомнительных и убогих отношений?

Мораль, безнравственность и инцест в семье Гитлера

Это кажется сюжетом дешевого романа: бабушка Гитлера, Мария Анна (по свидетельству о рождении — «Марианна, также именуемая Мария Анна») Шикльгрубер, дочь бедного крестьянина из области Вальдфиртель в Австрии, вынуждена была зарабатывать на жизнь, работая служанкой вдали от дома. На этот счет существуют две версии — либо она работала у еврейского семейства Ротшильдов в Вене, либо у семьи Франкенбергер, также евреев, в Граце.

В уже немолодом возрасте сорока лет она забеременела от одного из своих работодателей. Если верить версии об отцовстве Франкенбергера, считается, что отец ребенка много лет платил ей алименты и вел с родственниками матери ребенка оживленную переписку, которую, правда, никто никогда не видел. В соответствии с другой версией барон Ротшильд, о котором вообще известно очень мало, ребенку никогда ничего не платил, а его роман со служанкой так и остался тайной, покрытой мраком.

Как бы то ни было, Мария Анна в отчаянии вернулась в родное село. Пожилой отец отказался принять ее обратно («так как она его посрамила»), и отчий дом оказался закрыт для нее навсегда . Отверженная в конце концов нашла приют в доме мелкого крестьянина, где и родила ребенка. Незаконнорожденный, которого окрестили Алоисом — отец фюрера — был, таким образом, по использовавшейся в Третьем рейхе формулировке, полуевреем, а сам Гитлер был евреем-полукровкой во втором поколении. В итоге через пять лет безработный бродяга Иоганн Георг Гидлер (Гитлер) сжалился над 46-летней женщиной. Он женился на Марии Анне, несмотря на то что она опозорила семью и все село. Но при вступлении в брак он не признал пятилетнего Алоиса своим сыном. Кроме того, он не собирался терпеть его в своем доме и возложил воспитание ребенка в основном на своего брата, Георга Непомука. Мария Анна Гидлер, урожденная Шикльгрубер, и ее муж вскоре разорились. Они настолько обеднели, что у них даже не было кроватей, и им приходилось спать на сене. Считается, что виноват в этом был муж Марии, который не хотел работать. Предполагается также, что он был пьяницей. К счастью, как считает большинство историков, муки его бедной супруги длились недолго: она умерла в возрасте 50 лет .

Согласно легенде, через много десятилетий опекун Алоиса Георг Непомук Гютлер (Гитлер) с тремя какими-то мужчинами пришел к пастору в Доллерсхейм. Эти мужчины, не умевшие ни читать, ни писать, засвидетельствовали, что помощник мельника Гидлер часто говорил им, что является отцом Алоиса. Простодушный пастор поддался на их уговоры, вычеркнул из церковной книги фамилию Алоиса Шикльгрубер и, ослышавшись, заменил ее не на «Гидлер», а на «Гитлер». Это незаконное действие неграмотные свидетели подтвердили, подписавшись тремя крестиками. С этого момента Алоис Шикльгрубер стал Алоисом Гитлером.

В истории о Гитлере мало правды. Думая, что величайший диктатор двадцатого века должен был быть порождением чрезвычайно необычного окружения, многие авторы распространяли таинственные версии о семье фюрера. Незнание истории области Вальдфиртель, невозможность обработать местные источники, непонимание крестьянских обычаев и традиций этого отдаленного региона стопятидесятилетней давности привело многих авторов не только к ложным выводам, но и к построению авантюрных теорий. При этом авторы исходили из одного: чем сенсационней разоблачение, тем громче успех теории. Утверждения, распространившиеся когда-то просто из желания удовлетворить человеческую потребность в сенсации, оказались необычайно живучи, и теперь едва ли можно их опровергнуть серьезными научными исследованиями.

Вопрос о происхождении фюрера, естественно, играл в Третьем рейхе очень важную роль. Люди хотели точно знать, какие предки у самого создателя закона о расе!

В первую очередь историков интересовала и интересует бабушка Гитлера Марианна Шикльгрубер (1796–1847), ведь она, со своим внебрачным сыном Алоисом — отцом Гитлера — вносила фактор неизвестности в безупречно задокументированную во всем остальном генеалогию предков Гитлера. Еще фашистские историки, специализировавшиеся на доказательствах происхождения фюрера, выдвигали смелые, но редко выражаемые вслух предположения об отце и дедушке Гитлера. Когда абсолютно неожиданно в 1939 году перед общественностью предстал внучатый племянник фюрера , это было воспринято как неслыханная удача. Историки надеялись наконец-то получить ключ к разгадке этой запутанной истории из компетентных уст.

Патрик Гитлер был сыном Алоиса Гитлера (сводного брата Гитлера) и англичанки, которые недолго пробыли вместе. Патрик вырос в Англии и Ирландии, почти не знал своего отца, а еще меньше знал своего знаменитого дядю — в первый раз он увидел его в возрасте 17 лет на съезде НСДАП в 1929 году. Патрик был в то время разнорабочим, часто не имел работы и постоянно нуждался в деньгах. Он решил продать свое имя и скудные знания о дяде и его родственниках в далекой Германии. 5 августа 1939 года его разоблачения появились в газете «Пари суар» под названием «Mon oncle Adolf. Le Führer vu dans l’intimite un des siens». Хотя вряд ли Патрик что-то знал об истории семьи, он спровоцировал ведущуюся по сей день дискуссию о происхождении Гитлера. Патрик описывает реакцию Гитлера на частые интервью своего племянника, и складывается впечатление, что в этой истории есть что скрывать. Патрик пишет, что в порыве гнева его дядя в кругу родственников  кричал: «Я так тщательно скрывал от прессы мою личность и частную жизнь. Люди не должны знать, кто я. Они не должны знать ничего о моей семье. Даже в моей книге [имеется в виду «Моя борьба»], я ни слова себе не позволил по этому поводу, ни слова!» Фюрер якобы закончил эту встречу возгласом: «Идиоты! Идиоты!!! Уж вы-то изыщете средства, чтобы все разрушить!»

Интервью Патрика вызвало размышления, но ни в коей мере не ответило на вопрос о семейных тайнах, как это изначально ожидалось. По окончании фашистской эры и после появления новой информации стало ясно, что Патрик просто выдумывал свои разоблачения для прессы. На самом же деле племянник мало знал о своих родственниках, их предках и обстоятельствах их жизни. Гитлер никогда не здоровался и не прощался с родственниками возгласом «Хайль!», как утверждал Патрик. Гели Раубаль — племянница Гитлера, застрелившаяся в 1931 году, вовсе не была беременна и не была влюблена в своего дядю. Визит Патрика в Бергхоф, в загородное имение своего дяди, где он якобы внезапно появился, нагло ходил туда-сюда и смутил своего дядю, застав его в сомнительном дамском обществе в «парке при имении», не мог произойти так, как его описывал Патрик. Эта область была глухо огорожена от внешнего мира и благодаря принятым мерам безопасности не допускала вторжения посторонних без разрешения. К тому же в высокогорном Оберзальцберге не было никакого парка.

Ганс Франк, партийный юрист НСДАП, а впоследствии — генерал-губернатор Польши, «польский мясник», собрал все существующие на тот момент слухи о Гитлере и дополнил их новыми. Он с большой фантазией описывал историю Марианны Шикльгрубер и еврея Франкенбергера. Единственная правдивая фраза в автобиографии Франка, которую приговоренный к смерти писал в тюрьме для военных преступников в Нюрнберге , — это название книги: «В преддверии виселицы». Свидетельства «чудовищной истории о шантаже» в связи с еврейскими предками Гитлера, о которой фюрер якобы конфиденциально ему сообщал — это только слова Франка .

Как же на самом деле сложилась жизнь Марианны (Марии Анны) Шикльгрубер, в замужестве — Гидлер (Гитлер), бабушки Гитлера, и ее мужа Иоганна Георга Гидлера (Гитлера) — насколько мы можем судить по историческим источникам? И кто же все-таки был дедушкой Гитлера?

Марианна Шикльгрубер родилась 1 июля 1796 года  в северной части региона Вальдфиртель в Нижней Австрии, в отдаленном городке Штронс, дом № 1. Ее отец, Иоганн Шикльгрубер, был зажиточным крестьянином и владельцем целого ленного угодья. Шикльгруберы жили здесь уже много поколений. Мать Марианны, Терезия, была родом из соседнего села . Как следовало из брачного договора (1793), заключенного родителями, жених и невеста вступили в брак хорошо обеспеченные земными благами. Кроме «несомненной любви и верности», невеста получила приданое в размере ста гульденов от своей матери, а от отца получила двести гульденов «на семейную жизнь», а также мебель: «одна кровать (20 гульденов), один сундук (7 гульденов), один ларец (1 гульден)», а к тому же одну корову (20 гульденов) и лен. В целом приданое составляло 335 гульденов . Жених обладал сбережениями в размере двухсот гульденов, а также усадьбой, унаследованной от отца — 19,25 югера — поля, луга, сады и пастбища. Положение семьи также было очень выгодным — она относилась к крестьянской элите и возвышалась над многочисленными абсолютно бесправными слугами, служанками, разнообразнейшей прислугой и сезонными работниками.

Из одиннадцати детей Шикльгруберов выжило шесть, три мальчика: Йозеф, Франц и Георг и три девочки: Анна Мария — Аннамирль , Марианна — Мария Анна и Жозефа — Пепи, младшенькая. В октябре 1817 года 53-летний Иоганн Шикльгрубер передал имение своему сыну Йозефу, от которого получал долгосрочные выплаты до полного выкупа в размере 3000 гульденов. Он удалился в свой «выдел» и переехал с женой в привилегированный дом (Штронс № 22), который построил совместно со своим сыном. От Йозефа он должен был получать «часть от урожая». Во избежание конфликтных ситуаций тщательнейшим образом были письменно урегулированы претензии отца на продукты — бесплатное получение муки и картофеля . В 1821 году Терезия Шикльгрубер умерла. И по материнскому завещанию Марианна унаследовала 74,25 гульдена, как показывает отчет о пятипроцентной ставке в сиротской кассе районного суда в Аллентштейге. Марианна много лет (с 1821 по 1838) ничего не снимала со своего счета . Да это было и не нужно, так как она получала деньги от дедушки и бабушки по материнской линии, которые были очень зажиточными крестьянами и ткачами в городке Дитрайхсе и чье наследство по официальным данным составляло 1500 гульденов . Марианна также содержала столь редкие в крестьянских кругах «меха». Марианна так и не вышла замуж и жила в «привилегированном домике» своего овдовевшего отца и вела для него хозяйство. Не она, а Анна Мария, которая была старше ее на год, работала в доме у Жозефы (Пепи) Шикльгрубер, на которой женился Иоганн Труммельшлягер, зажиточный крестьянин и бургомистр Штронса (дом № 13). Его свидетельств, что Марианна надолго покидала родные места и «работала служанкой» в Граце или Вене, не существует. Штронс тогда был частью владений Вальдрейха, и если подданные хотели уехать, они должны были за деньги получить письменное разрешение от соответствующего землевладельца. В случае Марианны Шикльгрубер таковое разрешение не выдавалось, и она абсолютно точно не жила в доме еврейской семьи Франкенбергер в Граце. Окончательную точку этой часто поднимавшейся проблемы поставили исследования одного историка, который однозначно доказал, что в данное время (1836 год) в столице земли Штайермарк вообще не было евреев! Неоспоримым остается тот факт, что осенью 1836 года Марианна в возрасте 40 лет забеременела. Роды прошли в доме ее сестры Пепи в Штронсе, дом № 13. Исследователи генеалогии Гитлера впоследствии предполагали, за неимением доказательств, что отцом ее внебрачного ребенка, родившегося 7 июня 1837 года, был бургомистр Труммельшлягер . Ее сестра и деверь стали крестными родителями, а священник Игнац Руэскефер окрестил младенца. Соответственно инструкции, при заполнении книги регистрации он оставил графу Д — отец ребенка — пустой .

Рождение внебрачного ребенка вовсе не было катастрофой для Марианны Шикльгрубер, как это описывают многие биографы Гитлера. К тому же среди ее родственников и знакомых было очень много одиноких матерей. Так, в брачном договоре ее дяди, учителя Георга Шикльгрубера, записано: «Имеются единородные дети, среди которых внебрачный сын невесты Франц». В крестьянских кругах, где нужны были рабочие руки, существовал обычай — до свадьбы дождаться рождения ребенка. Последующее признание и усыновление считались нормальным явлением, никого не приводящим в замешательство. Большая часть внебрачных детей, впрочем, рождались в бедных семьях, которым редко удавалось подняться до уровня зажиточной общественности села. Их родители не женились из-за того, что на ведение своего хозяйства не хватало денег, но делать детей это не мешало. Часть внебрачных детей среди крестьянского населения Вальдфиртеля в середине XIX века — как и в тирольских и карнтских землях — составляла 40 %. Дети потом попадали к родственникам или в приюты. В 12 лет они в качестве дешевой рабочей силы работали прислугой. Судьба многих из них напоминала судьбу многочисленных венских бездомных детей, которые во второй половине XIX века попадали к крестьянам Вальдфиртеля, росли в их домах и помогали по хозяйству, что очень приветствовалось. Католическая церковь, осуждающая добрачные и внебрачные половые отношения, тщетно пыталась бороться со сложившейся ситуацией и в конце концов с прагматизмом стала подходить к безнравственному поведению верующих крестьян, священники крестили «детей, рожденных во грехе» без особых проблем. Несмотря на значительную набожность — в Вальдфиртеле преимущественная часть населения была католиками — внебрачный ребенок не считался стигмой, позором или большой моральной ошибкой. С таким отношением крестьяне сильно отличались от чопорных горожан и мелких буржуа, которые (как описано в драмах Артура Шницлера) воспринимали внебрачного ребенка как постыдную трагедию, поэтому матери младенцев сталкивались с репрессиями и отчуждением.

Как бы то ни было, Марианна со своим новорожденным сыном вернулась в дом отца, который никоим образом (хотя это часто утверждается) «от нее» не «отказался». Там она провела следующие пять лет. В 1838 году ее сбережения составляли 165 гульденов.

В 1842 году мы находим первые письменные свидетельства того, что в доме Марианны и ее отца жил помощник мельника по фамилии Гидлер . Когда и где Иоганн Георг Гидлер впервые вошел в жизнь Марианны, источники умалчивают. Неизвестна также предыстория их взаимоотношений, но в любом случае, 10 мая 1842 года пятидесятилетний помощник мельника и 46-летняя Марианна поженились. Наверняка жители маленькой сельской общины Штронса знали, был ли он отцом ее сына или нет, но Иоганн Георг при жизни так и не признал Алоиса своим сыном.

Долго о Гидлере не было никаких сведений, и только исследования местных историков смогли немного прояснить ореол загадочности вокруг Иоганна Георга Гидлера (Гитлера), которого называли Ганс-Йоргль .

Его жизнь, в отличие от жизни Марианны, протекала совсем неинтересно. Он родился 28 февраля 1792 года в маленьком нижнеавстрийском городке Шпитале у Вейтры, в доме № 36. Его отец, Мартин Гирдлер (Гитлер — при фонетической передаче этой фамилии, она длительное время переживала сильные изменения, так что каждый писал фамилию «Гитлер» по-своему ) в 1786 году женился на дочери крупного землевладельца и стал зажиточным крестьянином. В отличие от обычаев, царивших в других областях, в Вальдфиртеле наследником имения всегда становился младший сын. Будучи четвертым из девяти детей, Иоганн Георг не имел права на наследство и не мог надеяться на собственную землю. Отец отправил его учиться к мельнику. Сдав экзамен помощника мельника, Ганс-Йоргль долгие годы работал на различных мельницах в Вальдфиртеле. В 1824 году он жил в Гогенайхе в Верхнем Вальдфиртеле, где работал мельником на существующей по сегодняшний день мельнице «Штидель» (Гогенайх, дом № 23). Эту мельницу он арендовал у вдовы ее хозяина. В Гогенайхе у 32-летнего Ганса-Йоргля завязался роман с 25-летней Анной Марией Баур. Она была дочерью Иоганна Баура, владельца фермы в Гогенайхе (Гогенайх, дом № 9). Анна Мария забеременела, и они поженились. Свадьба состоялась 23 ноября 1824 года. Жених, у которого и потом с правдивостью не особенно заладилось, назвал при венчании не свой возраст, а сказал, что на четыре года старше, чем был на самом деле . Как и его внук, Адольф Гитлер, который делал все, чтобы не идти служить в австрийскую армию, Ганс-Йоргль тоже использовал любую возможность, чтобы избежать призыва на военную службу. Свидетелями были знакомые невесты: мельник Людвиг Лукас из соседнего городка Шремса и Михаэль Видхальм, ткач из Нондорфа .

Молодожены жили на мельнице, где 10 апреля 1825 года молодая жена родила Гансу-Йорглю сына. Его окрестили именем Иоганн, а через два дня он умер от неизвестной болезни . На следующий день умерла Анна Мария Гидлер. Священник Винценц Ланг записал в похоронную книгу, что причиной смерти была «послеродовая горячка».

Сколько Иоганн Георг Гидлер прожил в Гогенайхе, неизвестно. Скорее всего, вдовец уехал оттуда не позже 1828 года, когда мельницу выкупил другой владелец. До 1840 года Гидлер еще несколько раз упоминался в письменных источниках, что он жил и работал помощником мельника на мельнице в Дюрнтале у Фельса возле Ваграма (регион Вайнфиртель), около 30 километров от родного городка .

Он познакомился с Марианной Шикльгрубер не позднее 1842 года, когда переехал в дом будущего тестя. Свадьбу Марианны Шикльгрубер и Иоганна Георга Гидлера, которая проходила в Доллерсхеймской приходской церкви 10 мая 1842 года, засвидетельствовали уважаемые граждане городка. Свидетелем мужа выступал Франц Принц, школьный учитель в Доллерсхейме, родственник семьи Гитлеров , а свидетелем Марианны Шикльгрубер был Йозеф Цаунер, домовладелец в Доллерсхейме.

Интересно, что вдовец Гидлер скрывал свой первый брак, заключенный 18 лет назад. Он лжесвидетельствовал, назвав себя холостяком. Возможно, таким образом он хотел скрыть, что при первом заключении брака назвал ложную дату своего рождения. Это безответственное и беспечное обращение с официальными документами и любовь помощника мельника к путешествиям— единственные данные, которыми мы располагаем о характере и мыслях Ганса-Йоргля .

Молодожены Гидлеры никоим образом не отдавали внебрачного сына Марианны на попечение брату жениха в Шпиталь возле Вейтры, как пишется во всех биографиях. При жизни Марианна не расставалась со своим сыном и еще долго жила вместе с ним, мужем и пожилым отцом в Штронсе. Согласно школьным документам, маленький Алоис в 1843 году, как и положено, пошел в школу в Доллерсхейме. Скорее всего, он не был особенно хорошим учеником, потому что в одной фашистской книге написано: «В первые школьные годы его оценки соответствовали обычному образовательному уровню». В 1844 году Иоганн Шикльгрубер продал дом, и семья — все четверо — переехали в крохотный городок Кляйн-Моттен, где снимали жилье в большом доме № 4 у своего близкого родственника Силипса. Ганс-Йоргль, которого все любят называть безработным, на самом деле работал помощником на мельнице, расположенной в романтичном месте у реки. Он ежедневно добирался на мельницу пешком в течение часа. Семилетнему Алоису тоже приходилось проходить около трех километров, чтобы попасть в школу. Его оценки в школе стали улучшаться год от года, пока наконец он не стал получать «хорошо» и «отлично».

Точные знания о крестьянской дочери, бабушке фюрера Марианне Шикльгрубер, которыми мы располагаем, ограничиваются официальными семейными документами, такими как свидетельства о рождении, о браке и о смерти, брачные договоры, описи и т. п. От нее не осталось ни одного личного письменного свидетельства, и тем интереснее факт, что по сегодняшний день сохранились некоторые предметы мебели и утварь. Речь идет о красивом расписном сундуке, прялке (на данный момент утерянной), маслобойке, желобе, теребилке, коромысле и каминной решетке.

Пестрый сундук в стиле позднего барокко Мария Анна унаследовала от матери, которая — как следует из ее свадебных документов — была его владелицей уже в 1793 году, хранила его до самой смерти и завещала дочери. Расписные сундуки в Вальдфиртеле были редкостью и передавались из поколения в поколение как особо ценная вещь. По желанию заказчика их изготавливали бродячие художники, потом расписывали церковными или светскими образами, а также часто ставили личную монограмму хозяина. Только зажиточные, преуспевающие крестьяне— «господа» в селении — могли позволить себе украсить жилище подобным предметом роскоши. Огромная толпа слуг не имела ни средств на приобретение этих предметов престижа, ни возможности их заказать. В крестьянских домах редко были комнаты для прислуги. По воспоминаниям современников понятно, в каких чудовищных условиях жили слуги в то время: «Слуги в основном спали в сарае. Возле конюшни обычно стояло такое строение, где хранили картофель и свеклу, и там же стояла кровать». Свои немногочисленные личные вещи они хранили в ларцах, которые легко можно было перевозить.

Другие предметы, принадлежащие Марианне, также о многом свидетельствуют. Маслобойка, расписанная цветами, говорит о том, в доме Шикльгруберов делали масло. На каминной решетке готовили. Экспертиза описывает это так: каминная решетка довольно большая, ее обод имеет размер 28 сантиметров. Хорошо сохранилась, немного заржавела, отсутствует подставка для сковородки. Прялку и теребилку — устройство для чесания шерсти — бабушка Гитлера использовала, долгими зимними вечерами обрабатывая шерсть их собственных овец. Обычаи региона Вальдфиртель описываются таким образом: «Пряли каждый вечер в другом месте. Ближе к вечеру прялку переставляли…»

Наличие теребилки говорит о том, что Шикльгруберы сами ткали одежду, как столетиями было принято в их местности. Для этого выращивали лен. Посев, уборка и переработка льна была сложным и трудным женским занятием. Растения постоянно нуждались в прополке из-за того, что, по поверьям, «дьявол сеет во льну много сорняков». Лен не жали, а вырывали с корнем. Дома его чесали на теребилке, напоминающей железную расческу. После длительной обработки пряжа становилась пригодной для тканья. Изготовление собственных льняных тканей экономило наличность, которой всегда не хватало в крестьянских хозяйствах. Предметы домашнего обихода Марианны сохранились в народном музее. Сегодня они представляют интерес постольку, поскольку дают представление о материальном положении и условиях жизни предков диктатора. В первую очередь, подтверждая тот установленный факт, что бабушка фюрера никогда не была бедной служанкой. 7 января 1847 года Марианна умерла «от чахотки», как указано в похоронной книге. Ей было только 50 лет . Свое имущество она завещала мужу и внебрачному сыну Алоису. Ее отец, Иоганн Шикльгрубер, пережил свою дочь, а когда 12 ноября 1847 года он умер в возрасте 83 лет, Иоганн Георг Гидлер перестал работать на мельнице. Где он работал в последующие годы — неизвестно. Как бы то ни было, воспитание Алоиса он переложил на плечи своего брата Иоганна Непомука. Этому было много причин. Иоганн Непомук (1807–1888), который писал свою фамилию как «Гюттлер», был младше своего 55-летнего брата Ганса-Йоргля на 15 лет. Непомук, взявший на воспитание десятилетнего Алоиса, был зажиточным крестьянином в Шпитале недалеко от Вейтры, родного городка Ганса-Йоргля, где тот получил в наследство землю Гитлера (дом № 36). Непомук был женат и вел себя как примерный семьянин. У него было трое дочерей, но ни одного сына. На тот момент уже пожилой вдовец Гидлер, у которого не было собственного дома, посчитал, что для Алоиса так будет лучше. Его поступок для XIX века и не особо сентиментальных прагматически мыслящих крестьян был вполне в порядке вещей. Часто детей «для их же пользы» отдавали родственникам на воспитание, а иногда и на усыновление.

Условия, в которых жилось Алоису Шикльгруберу в Шпитале, описывали люди, которым около ста лет спустя удалось найти это здание практически не изменившимся: «Почетные гости занимали в доме № 36 в Шпитале простую комнатку в простом здании, которое сыграло в жизни Гитлера столь большую роль: в углу комнаты висел большой портрет фюрера, а рядом портреты его матери и отца. На выполненном со вкусом изображении дуба показано генеалогическое древо Адольфа Гитлера. Цветы и книга для пожеланий создавали особую атмосферу. В комнате находились лавка, большая печь, старинный расписной сундук и старые настенные часы с сосновыми гирьками».

Протокол о легитимации 16 октября 1876 года. Был Алоис Шикльгрубер — стал Алоис Гитлер.

9 февраля 1857 года Иоганн Георг Гидлер умер от «удара» в возрасте 65 лет в своем родном селе. Внебрачный сын Марианны Алоис рос в доме опекуна в очень хорошей семье. Иоганн Непомук Гюттлер был самым богатым человеком в Шпитале. Кроме большого земельного участка он владел таверной — единственной в городе. Своих дочерей Иоганну, Жозефу и Вальбургу он выдал замуж за зажиточных крестьян, а Алоис в четырнадцатилетием возрасте (1851) уехал из Шпиталя в Вену, где учился у родственника своего опекуна сапожному делу. В 19 лет он пошел работать на таможню, где сделал поразительную карьеру. В 39 лет дослужившийся до поста кайзерского чиновника таможни, Алоис был гордостью своих родственников в Шпитале. В 1876 году, через 19 лет после смерти Гидлера и 29 лет после смерти Марианны, Иоганн Непомук Гюттлер (Гитлер) решил, что пришло время раз и навсегда прояснить вопрос о происхождении незаконнорожденного Алоиса. 6 июня 1876 года он в сопровождении трех свидетелей явился в нотариальную контору Йозефа Пенкера в городе Вейтре. Город находился всего в трех километрах от Шпиталя (Вейтра, дом № 54). Нотариус, проработавший в своей конторе уже 21 год, был очень опытным и хорошо знал местные отношения. Как он сам подчеркивал, Гюттлер и его спутники были ему хорошо знакомы. Он принял просьбу Гюттлера, сформулировал текст заявления и составил протокол. В протоколе о легализации  три свидетеля сделали официальное заявление. Они утверждали, «что умерший в Шпитале 5–6 января 1857 года мельник Иоганн Георг ГИТЛЕР (sic!) в их присутствии постоянно перед смертью высказывал свое последнее неизменное желание — по всей форме законодательства легитимировать своего сына Алоиса, зачатого им в Штронсе с тогда незамужней дочкой крестьянина, Марией Анной Шикльгрубер, которая впоследствии стала его женой, признать его своим законным сыном и полноправным единокровным наследником его имени, а также всего его имущества». Своей подписью этот документ засвидетельствовали: Йозеф Ромедер, хозяйственник (Шпиталь, дом № 36), зять Иоганна Непомука Гюттлера; Иоганн Брайтенедер, мелкий домовладелец (Шпиталь, дом № 47); Энгельберт Пауч, мелкий домовладелец (Шпиталь, дом № 49).

Никто из них не был неграмотным, как это потом утверждали. В Вальдфиртеле, как и во всем тогдашнем эрцгерцогстве Унтер дер Эннс, существовал введенный еще в 1774 году правительством Марии Терезы закон: все дети должны посещать школу до достижения тринадцатилетнего (впоследствии — пятнадцатилетнего) возраста. Это касалось и детей крестьян. Закон строго соблюдался — часто против воли родителей, которые опасались убытков из-за нехватки рабочей силы на полях. Безупречная система начальных школ покрывала всю страну. Оседлые люди, которые по какой-либо причине не могли хотя бы на базовом уровне читать, писать или считать, составляли меньшинство, которое постепенно исчезало . Нотариус заверил подписи и узаконил документ, который соответствовал предписанию кайзерского министерства внутренних дел от 12.09.1866 и имел законную силу. Факт, что Иоганн Георг Гитлер при жизни признал свое отцовство незаконнорожденного Алоиса Шикльгрубера или же в критический момент в несудебном порядке признался в этом знакомым, согласно § 163 Австрийского Гражданского кодекса (АГК) был достаточным доказательством, что он зачал ребенка Алоиса Шикльгрубера. Легитимация прошла согласно § 161 АГК. Именно в протоколе, составленном в нотариальной конторе, мы впервые находим вариант написания фамилии «Гитлер». Таким образом, именно нотариусу Йозефу Пенкеру из нижнеавстрийского региона Вальдфиртель Адольф Гитлер обязан тем, что его зовут Гитлер, а не Гидлер, как его дедушку. Из-за этого фашистское приветствие «Хайль Гитлер!» звучало намного эффектнее, чем «Хайль Гидлер!». А в первую очередь, имя Гитлер, скандируемое на массовых мероприятиях, звучало значительно лучше, чем простодушное «Шикльгрубер». Но это не единственное изменение имени в семье — после 1945 года сводный брат Гитлера сменил свою фамилию на «Гиллер».

Уже 7 июня 1876 года, через день после подписания свидетельства, его принесли священнику в Доллерсхейм. Тот вычеркнул имя Алоиса Шикльгрубера из метрической книги и заменил его на имя Алоис Гитлер. В метрическом свидетельстве он отметил законность данного изменения. Чтобы указать на личное присутствие свидетелей (а совсем не их неграмотность) он поставил против их имен три крестика и выдал новое свидетельство о рождении на основании изменения имени.

Таким образом, священник Йозеф Цанширм был не первым, кто использовал имя Гитлер, и он действовал не по собственной воле или против закона, как это потом отражалось в биографиях Гитлера.

Алоис Гитлер, «контролер на таможне Браунау-на-Инне», вручил новое свидетельство о рождении своему работодателю. Уже 16 октября недоверчивый чиновник (нижнеавстрийское наместничество) спросил у начальников священника Цанширма (епископат в Сент-Полтене), чем обусловлена смена имени. В предыдущем свидетельстве о рождении вышеупомянутого, по его словам, звали Алоис Шикльгрубер, а теперь он вдруг стал Алоисом Гитлером. Чиновник хотел уточнить, соблюдено ли соответствующее распоряжение министерства? Он почуял нарушение закона и потребовал объяснений.

В письме в епископат  священник Цанширм обосновал свои действия, и епископат подтвердил государственному чиновнику, что все состоялось на законных основаниях: упомянутый в запросе прошел легитимацию как сын Георга Гитлера, зачатый с его супругой Марией Анной «per subsequens matrimonium».

«Генеалогические древа фюрера», изданные в 1932,1935 и 1937 годах, основывались на протоколе от 1876 года и называли Иоганна Георга Гидлера (Гитлера) дедушкой Адольфа Гитлера .

В 1966 году заведующий кафедрой гражданского права в Венском университете  провел экспертизу протокола о легитимации, составленного в нотариальной конторе в Вейтре. Его рецензия состоит из 16 страниц, которые завершаются следующими выводами: «Предпосылкой для вступления легитимации в законную силу является фактическое внебрачное отцовство мужчины и его последующее бракосочетание с женщиной, которая является матерью его ребенка. Засвидетельствование легитимации в метрической книге имеет чисто декларативное значение. Засвидетельствование легитимации в метрической книге, сделанное священником в Доллерсхейме, было законным сообразно тогдашней практике и законодательной базе и является неоспоримым доказательством легитимации. Если кто-то захочет опротестовать легитимацию, то ему придется доказать, что Алоис (sic!) Гитлер был зачат не от Георга Гитлера. Пока доказательств этому нет, Алоис Гитлер, согласно Австрийскому Гражданскому кодексу (legitimatio per subsequens matrimonium), был легитимирован и имеет право носить фамилию Гитлер».

Но стоит ли верить свидетельству об отцовстве? Хозяйственник и два мелких домовладельца были добропорядочными членами общества, которое в третьей четверти XIX века всецело определялось церковью и государством.

Пейзаж Шпиталя у Вейтры, ок. 1930 г .

Слово священника и законы государства имели неоспоримый авторитет для крестьян с менталитетом подданных, которые верили в церковь и власть, поэтому не следует предполагать, что сразу три свидетеля со злым умыслом и преднамеренно лжесвидетельствовали на Библии признанному властью нотариусу, за что они могли понести суровое наказание. На такое крайне опасное действие их могли подвигнуть только очень важные личные мотивы, кроме того, жители их родного села всегда могли обвинить их во лжи.

Антон и Терезия Шмидты, дядя и тетя Гитлера, ок. 1938 г.

Но все же остается вопрос: «Cui bono?» Кому выгодно все это? Инициатор произошедшего, Иоганн Непомук Гюттлер (Гитлер) выбрал своего воспитанника главным наследником всего своего состояния. Легитимация, распространявшаяся и на прошлое, делала Алоиса Гитлера его прямым родственником. Как его племянник, он должен был заплатить намного меньший налог на наследство, чем если бы был его приемным сыном, по закону считавшимся чужим человеком. Приемный сын должен был выплачивать максимальный налог на наследство. Непомук Гюттлер умер 17 сентября 1888 года, и Алоис Гитлер унаследовал основную часть его состояния. В год смерти своего опекуна Алоис купил большое имение с конюшнями, садом и земельными угодьями в Ворнхартсе (дом № 9) неподалеку от Шпиталя, что обошлось в цену от 4 до 5 тысяч гульденов.

На тот момент отец Адольфа Гитлера — грубый, самоуверенный и пробивной мужчина, в сексуальном отношении не придерживавшийся никакой морали, был женат уже в третий раз. Его первый брак, заключенный из карьеристских побуждений (он женился на дочери таможенника, которая была старше его на 14 лет), закончился разводом по требованию супруги: «контролер таможни» имел роман с 19-летней Франциской (Фанни) Матцельсбергер, и никоим образом не скрывал этих отношений. Через два года после того, как девушка родила ему внебрачного сына, смерть супруги Алоиса Гитлера сделала возможной легализацию их связи. Свадьба прошла уже через шесть недель после похорон его первой жены. Но Франциска заболела туберкулезом. И во время тяжелой болезни ей, родившей мужу второго ребенка, пришлось пережить неприкрытые измены 46-летнего мужа с Кларой Пельцель, его молоденькой родственницей. Клара приехала, чтобы помочь больной, и жила вместе с Гитлерами. Этот крайне оскорбительный для Фанни «menage a trois» продлился недолго. В августе 1884 года Франциска Матцесбергер умерла в возрасте 23 лет. Ее соперница Клара Пельцель в это время уже была беременна и Алоис посчитал несвоевременным согласно обычаю выжидать год перед новой свадьбой. Но до того как Алоису Гитлеру удалось вступить в брак с Кларой Пельцель (Адольф Гитлер должен был стать его четвертым ребенком), ему пришлось преодолеть значительные трудности. Просмотрев свидетельства о рождении, священник запретил свадьбу — жених и невеста были слишком близкими родственниками. Начались долгие разбирательства в церковных инстанциях. Работник таможни обратился в епископат в Линце с просьбой об отмене «запрета на брак по причине близкого родства». Там сказали, что не могут выдать разрешение, и передали его прошение в Рим. В конце концов служители Святого Престола дали разрешение на союз Алоиса и Клары. Адольф Гитлер, родившийся в 1889 году, был в семействах Гитлеров и Пельцелей плодом инцеста, весьма напоминавшего взаимоотношения в аристократических семьях, где браки между близкими родственниками считались нормой. Проблемы в роду были значительными, и уже во времена Третьего рейха вызывали рассуждения о возможном влиянии на психическое состояние Гитлера. Многочисленные родственные связи в семействе Пельцель-Гитлер лучше всего просматриваются в описании их домов.

Дом семейства Пельцель в Шпитале, ок. 1938 г.

«Вот дом № 36 (в Шпитале), — говорил директор Губер, проезжая в 1938 году по культовым местам. — В этом доме родилась бабушка Гитлера по материнской линии и его дедушка по отцовской, здесь жили и умерли его прабабушка и прадедушка». О соседнем доме (Шпиталь № 37) директор Губер пишет так: «В этом доме родилась мать фюрера Клара Польц (Клара Пельцель), здесь жил его дедушка по материнской линии, здесь жили и умерли его прабабушка и прадедушка с материнской стороны».