Ярослав Зика

Решение

Прокурор Классен с любопытством оглядел посетителя, почти утонувшего в огромном кожаном кресле. Потом не спеша вынул из кармана плоский портсигар, открыл его и протянул гостю. Тот вежливо покачал головой. Слегка улыбнувшись в ответ, прокурор неторопливо вытащил из портсигара длинную темно-коричневую сигару, умело раскурил ее и вновь испытующе уставился на мужчину, сидевшего напротив.

- Мой милый доктор Бергсон, - начал он слегка иронически, - вы ведь не обидитесь, если я стану обращаться к вам именно так? Конечно, до сих пор мы не были знакомы, однако, смею вас заверить, вы мне действительно милы, прежде всего своей естественностью, раскованностью, я бы даже сказал больше - отсутствием всяческих запретов. А такие вещи всегда импонируют мне в людях.

Прокурор сделал глубокую затяжку и, округлив губы, выпустил к потолку несколько колечек синеватого дыма. Вытянув руку, он как бы попытался надеть одно из колечек себе на палец. Потом мягкими движениями кисти разогнал дым перед собой и усмехнулся.

- Итак, милый доктор Бергсон, - повторил он, - вы решили явиться сюда без всякого предупреждения, буквально как снег на голову. Конечно, это не имеет особого значения, ведь у меня часто бывают непредвиденные встречи. Но, если говорить честно, складывается впечатление, что вы это сделали умышленно, чтобы заставить меня здесь же, на месте прийти к определенному решению. По-моему, я не очень ошибаюсь, а? Объясняется же это прежде всего тем, что я должен выступать в качестве прокурора на судебном процессе по обвинению вашего коллеги-врача, с которым вы вместе работаете, вернее, работали в одном научно-исследовательском институте. Насколько мне известно, ваш коллега явился с повинной, признавшись в убийстве, точнее, в умышленном убийстве сотрудника вашего института.

Человек в кожаном кресле с достоинством выпрямился и слегка подвинулся вперед, на краешек кресла, как бы пытаясь подсесть поближе к прокурору Классену. Потом несколько раз потер друг о друга сухие, чисто вымытые руки с тщательно ухоженными ногтями.

- Понимаете, я пришел к вам не просто как к прокурору, а как к самому знаменитому прокурору в нашей стране. Дело в том, что процесс, который вот-вот начнется, не совсем обычный. Поэтому, если вы откажетесь участвовать в нем, люди сразу поймут, что, по всей видимости, здесь что-то не так. А при современных возможностях средств массовой информации, вы понимаете, не составит ни малейшего труда, чтобы об этом мгновенно узнал весь мир.

Доктор Бергсон выжидательно замолк и еще больше съежился в своем кресле.

- Интересный вы человек, - добродушно удивился прокурор. - Начали с комплиментов, причем, по-моему, явно переусердствовали, а о сути дела даже не заикнулись. Хотя помочь вам я, наверное, ни в чем не смогу. Видите ли, право есть право, а закон есть закон, с какой бы точки зрения вы на них ни взглянули. И пока существует человеческое общество, оно будет управляться по вполне определенным законам и предписаниям. В рамках этих законов люди всегда оценивают и будут оценивать поступки своих собратьев. Причем те, кому это будет поручено, естественно, либо станут исходить из указанных законов, принимая, конечно, во внимание этические или, скажем, морально-этические аспекты жизни людей, либо же, опираясь на собственные убеждения и взгляды, будут действовать в соответствии со своим кодексом морали. Однако, при этом они всегда должны руководствоваться прежде всего законами и отстаивать справедливость именно с точки зрения права.

- Вы прекрасно все объяснили, господин прокурор, - кивнул головой мужчина в кожаном кресле. - Теперь мне непонятно лишь одно: почему символом законности служат весы, а символом этой вашей справедливости является фигура с завязанными глазами.

- Видите ли, господин доктор, - довольно улыбнулся прокурор Классен, все это рассуждения столь же древние, как и сами понятия права и справедливости. Одно могу сказать вам совершенно точно - никогда и никто из живущих на земле людей, на любом этапе развития человечества, при любом общественном строе не признает официально или публично законность убийства или, скажем, умышленного убийства - смотря по тому, что решат в данном случае присяжные заседатели или какой приговор вынесет суд.

- Понимаю, - кивнул доктор Бергсон, - только в нашей ситуации мы имеем дело не с убийством, а тем более умышленным. Это было именно решение. Не буду называть его приговором, потому что понятие приговора относится скорее к компетенции суда или жюри присяжных. Давайте лучше скажем, что это было решение специальной комиссии. Или соглашение. Если же вы все-таки настаиваете на слове "приговор", то это был приговор, вынесенный дилетантами, которые оказались одновременно и судьями, и присяжными заседателями, и истцами. И даже прокурорами.

- Вот как? - удивился Классен. - Значит, вы хотите сказать, что кроме судов, жюри присяжных и остального юридического аппарата существуют еще какие-то иные правовые организации, созданные нашими гражданами?

- Видите ли, - осторожно заметил посетитель, - в данном случае речь шла о вещах, которые касаются всего человечества.

- Так что же, по вашему мнению, милый доктор Бергсон, мы уже вовсе никому не нужны? Если я, конечно, правильно вас понял?

- Не совсем, - несколько смешавшись, заерзал в кресле Бергсон. Конечно, я не разбираюсь ни в юриспруденции, ни в ваших законах и статьях... Я просто врач. Но, знаете, у каждого человека существует свой кодекс поведения, которому он обычно следует. Поскольку все на свете должно иметь свой порядок. И лишь иногда это попадает на ваши весы. При этом, когда приходится взвешивать, нужно еще, чтобы стрелка весов отклонялась в правильном направлении.

- В деле, о котором вы просите, нет нужды слишком много взвешивать или обдумывать. Ваш сослуживец убил или, выражаясь деликатнее, устранил своего коллегу, сумевшего получить уникальные в своем роде сведения, которые могли бы оказать большую пользу человечеству, а ему самому приобрести огромный научный авторитет. Да ведь вы сами прекрасно понимаете, господин доктор, - прокурор Классен выпустил облачко дыма, - что, рассуждая о терминах, весах и справедливости, мы могли бы полемизировать до бесконечности.

- Совершенно верно, господин прокурор, - согласился доктор Бергсон. Однако к чему вам весы, если под рукой у вас нет подходящих гирек? Ведь вы собираетесь взвешивать с помощью лишь тех гирь, которые имелись у вас раньше. А я хотел бы предоставить вам новые возможности, или, если угодно, гири. Ведь вы считаете, что наш сотрудник Хольцман просто позавидовал результатам, полученным его коллегой, и совершил убийство, так сказать, из научной ревности.

- Но ведь он сам признался в содеянном.

- Если не возражаете, я хотел бы вам напомнить, что, согласно законам, в которых я, по правде говоря, не слишком-то разбираюсь, признание в совершении уголовного преступления вовсе не является решающим обстоятельством для суда. Вы же прекрасно знаете, что установить чью-либо вину можно только с помощью доказательств. Что же касается нашего института, господин прокурор, - тут доктор Бергсон гордо выпрямился в кресле, - то могу вам твердо сказать, что после обстоятельного обсуждения мы решили скрыть все, что могло бы повредить нашему сотруднику Хольцману, причем руководствуясь лишь стремлением к справедливости. Мы даже обзавелись адвокатом, хотя на процессе он выступать не будет: просто он научит нас, как вести себя в суде и какие давать показания. К сожалению, мы не обладаем той популярностью, какой пользуетесь вы, господин прокурор, и потому я здесь.

- Стало быть, вы пришли сюда от имени доктора Хольцмана и остальных ваших сотрудников? - с легкой улыбкой осведомился хозяин кабинета.

- Я тут, собственно говоря, - распрямился в кресле посетитель, - от имени всех людей на свете, а тем самым и от своего имени и от имени моих коллег. Кстати, это означает также и от вашего имени, господин прокурор, хотя в данный момент вы думаете совсем по-другому.

- Погодите, - возразил прокурор Классен, - давайте не будем обобщать. Но раз уж вы сюда явились, изложите мне коротко суть вашего дела. Иначе вам просто нет смысла здесь оставаться.

- Хорошо, - согласился Бергсон. - Слышали вы когда-нибудь название антиментон? Уверен, что нет. Так вот, антиментон - это и есть тот препарат, который создал мой коллега Траммер. А вы, господин прокурор, прекрасно знаете, - тут доктор Бергсон многозначительно поднял палец, что наш институт является общепризнанным лидером на международной арене в области получения новых психофармацевтических средств. Сейчас мы подошли к самым границам человеческого сознания, что позволяет с помощью разработанных нами химических препаратов существенно изменять психическое состояние человека.

- Вообще-то, обо всем этом я уже слыхал прежде, - прервал его прокурор Классен. - В свое время об этих вещах много писали в газетах.

- Знаете, в наших газетах часто пишут о том, что врачи или ученые еще только собираются сделать, причем даже раньше, чем об этом заговорят на страницах медицинских журналов, - заметил Бергсон.

- Тогда почему же вы сами не выступили в прессе? - поинтересовался прокурор Классен.

- Иногда этого просто не следует делать, - чуть помедлив, произнес Бергсон, - ведь исследования продолжаются обычно несколько лет. Но не это главное - так всегда было и будет. Правда, об антиментоне начали шуметь в печати еще тогда, когда наша группа была где-то на полпути к успеху.

- Что касается моей точки зрения на это дело, - прокурор впервые взглянул на своего посетителя без тени иронии, - то, насколько я понимаю, сотрудник вашего исследовательского отдела по фамилии Траммер обнаружил, что одно из химических соединений, анализом которых вы занимались, при определенных обстоятельствах может оказывать на человека весьма своеобразное транквилизирующее действие. Траммер решил назвать препарат антиментоном. Состав вещества был известен ему одному, точно так же как и условия, при которых оно действует наиболее эффективно. По существу это означало для него признание научных заслуг, громкую известность и, разумеется, весьма приличное вознаграждение. При этом он склонялся к тому, чтобы широко разрекламировать свое открытие и, насколько мне известно, собирался выступить с подробным докладом об антиментоне на заседании соответствующей секции медицинского общества, куда были приглашены также журналисты. Однако утром этого дня его нашли мертвым в своей лаборатории. Причиной смерти, согласно заключению судебного эксперта, явилось отравление чрезмерной дозой сильнодействующего снотворного, которое он выпил вместе с кофе. В конце того же дня в компетентные органы обратился другой ваш сотрудник Хольцман, который сообщил, будто бы именно он подменил снотворное Траммеру, сделав это единственно из чувства зависти к его возможному успеху, связанному с антиментоном.

- К сожалению, все было совсем не так, - недовольно вздохнул доктор Бергсон. - Хольцман просто вынужден был пойти на это, потому что на него пал жребий. О том, что это не был несчастный случай, никто бы и не догадался. Траммер был человеком нервным, с расшатанной психикой, помногу пил кофе, в лаборатории у него хранился целый ряд опасных веществ. Кроме того, перед докладом он сильно волновался - видимо, под впечатлением наших споров. Поэтому все должно было пройти гладко. Однако Хольцман, проделав все, о чем мы заранее договорились, вдруг решил, что как человек и особенно как врач он не имеет права безнаказанно лишать жизни другого человека, даже если речь идет о восстановлении справедливости. Поэтому он решил явиться с повинной. А чтобы не подвести нас, он и придумал всю эту глупость о научной зависти. Смею вас заверить, господин прокурор, что на суде мы будем показывать совершенно другое, а именно, что Хольцман, находясь под впечатлением неожиданной смерти Траммера, впал в глубокую депрессию и что его сообщение или, если вам будет угодно, признание, является всего лишь результатом внезапного помутнения рассудка, а все, что он там наговорил - сплошной вымысел. Поэтому на суде, господин прокурор, мы постараемся сделать все, чтобы спасти нашего коллегу Хольцмана от тяжкого наказания.

- Даже ценой нарушения закона? - поинтересовался прокурор.

- Мы поступим так в интересах всего человечества.

- Послушайте, господин доктор, - перебил его прокурор Классен, закуривая еще одну сигару, - это ваше - как бы его назвать? - научное жюри, или консилиум, вероятно, имело определенные причины поступить именно так. А мне эти причины до сих пор не ясны. Ведь, насколько я понял, антиментон представлял собой препарат, который успокаивал душевные страдания, то есть, по существу, позволял как бы ускорить все то, что человек должен был переживать в себе в течение достаточно долгого времени, пока он в конце концов не успокоится. Так?

Доктор Бергсон утвердительно кивнул головой.

- Так. Вернее, почти так, и в этом "почти" кроется вся суть проблемы. Представьте себе, господин Классен, что у вас умирает кто-либо из близких или случается какое-нибудь несчастье, или, например, вас бросил кто-то, к кому вы были сильно привязаны. Ясно, что должно пройти довольно много времени, пока у вас внутри все переболит и успокоится. Иногда, кстати, это чувство совсем не проходит. Вместе с тем в подобной ситуации человек как бы набирается жизненного опыта, становится более умудренным - таковы, вероятно, извечные законы природы.

Если бы с помощью такого средства как антиментон человек оказался в состоянии мгновенно все забывать, либо резко ускорить процесс своих внутренних переживаний, который я назвал бы созреванием, а, может, накоплением опыта, то, поверьте, это не стало бы для людей таким уж благом. Некая боль всегда должна сопутствовать человеку в жизни. В том числе и физическая. Если бы на свете вдруг пропала физическая боль, то, вероятно, это существенно сказалось бы на человеческой природе. Конечно, не та кратковременная боль, от которой мы стараемся избавиться в медицинской практике, а вообще всякая боль - ведь тогда у человека просто не осталось бы в жизни никаких радостей.

- Стало быть, - прервал рассуждения Бергсона прокурор, - обвиняемый Хольцман лишил жизни вашего коллегу Траммера, действуя в соответствии с принятым коллегиально решением? Господин доктор, я не врач и не хотел бы предаваться сейчас размышлениям по поводу физической или душевной боли, но в данный момент я могу обсуждать имеющиеся у нас факты только с точки зрения закона. Правда, должен вам сказать, что кроме уголовных статей и параграфов существует еще человеческая совесть, и то, почему ваш коллега пришел к нам с повинной было продиктовано ему его совестью. Если хотите услышать мое твердое мнение - он убийца. Это было совершенно обычное, хладнокровно задуманное убийство, причем сам Хольцман оказался в данном случае лишь орудием, а вы и все остальные сотрудники - его соучастники.

- Я понимаю, господин прокурор, что вы имеете в виду, - согласился доктор Бергсон, - но это было задумано лишь для того, чтобы предотвратить другое убийство - утрату совести, исчезновение душевных мук, той тени, которая всегда рядом с человеком, которая всегда следует за ним, если он совершил нечто недозволенное, пусть даже об этом знает только он один. Представьте себе, - впервые за весь разговор доктор Бергсон немного оживился, - что антиментон позволял бы мгновенно забывать что-либо или существенно ускорять сам процесс забвения. Особенно в тех случаях, когда человек совершал какое-нибудь преступление так умело, что закон и юстиция были бы бессильны его найти. Тогда стоило бы ему, совершив преступление или, скажем, нечестный поступок, принять соответствующую дозу антиментона - и человек перед самим собой был бы чист как стеклышко.

- А разве нельзя было поставить дело так, чтобы держать эти средства под строгим контролем? - поинтересовался прокурор Классен.

- Господин прокурор, - усмехнулся в ответ посетитель, - наркотики давно уже находятся под строгим контролем. В то же время, сколько проблем у нас сразу возникло? А сколько осложнений мы имеем постоянно с ядерным оружием? К тому же, как вы, несомненно, знаете, в настоящее время заключен международный договор о запрещении экспериментов, в результате которых могут произойти нарушения генетического кода или появиться разного рода мутанты...

- Погодите, погодите, - выпустил струйку сигарного дыма прокурор Классен. - Все это мне понятно. Но почему нельзя было, например, заключить такое же соглашение об использовании антиментона?

- Это оказалось невозможным. Из-за славы. Перед доктором Траммером гораздо четче вырисовывались будущая известность и слава, чем какие-то там печальные последствия. Причем, когда он начинал говорить о последствиях, а ведь мы, как могли, старались убедить его в их неизбежности, - то видел лишь одни плюсы своего открытия. Мы же видели и все минусы. Представьте себе, господин прокурор, что означало бы для людей, если бы вдруг оказалось, что любой человек с помощью обычной таблетки или порошка может гарантировать себе необходимую потерю памяти? Или же быстрое и эффективное очищение совести, когда ему это вздумается? Коллега Траммер не хотел этого понять. Поэтому, раз он оказался не в состоянии правильно оценить последствия своего открытия, он ни в коем случае не должен был им воспользоваться. Вот мы и предъявили ему ультиматум накануне доклада.

- А может, - задумался Классен, - Траммер был идеалистом, который полагал возможным использовать лишь положительные стороны своего открытия?

- Господин прокурор, - с горечью усмехнулся доктор Бергсон, - идеалисты тоже должны нести ответственность за свои поступки. Нельзя смотреть на вещи так односторонне. К тому же мы не один раз все обсудили, прежде чем прийти к определенному решению. Поймите, мы стремились к тому, чтобы у людей никогда не возникла возможность жить без совести.

- Однако, - пожал плечами прокурор Классен, - ваше решение противоречило тому факту, что люди не могут жить без законов.

- А без справедливости? - возразил ему Бергсон.

- Если каждый будет придерживаться своего собственного понятия о справедливости, то на свете окажется много разных справедливостей - по существу это означало бы, что справедливости нет вообще, а в человеческом обществе это невозможно, - закончил свою мысль прокурор Классен.

- Так вот, - посерьезнел вдруг доктор Бергсон, как бы вознамерившись завершить затянувшуюся дискуссию, - до начала процесса остается примерно двенадцать часов. И вам следует решиться, господин прокурор. Отказавшись принять участие в процессе, вы дадите понять всем, где правда...

- Послушайте, дорогой Бергсон, - прервал своего гостя прокурор Классен, - в чем заключается правда, вы не узнаете никогда, поскольку у нас речь шла о некоей абсолютной правде. Отказываясь от участия в процессе, я тем самым даю понять, что нахожусь на вашей стороне, а это в свою очередь означает полную вашу правоту. Если же я стану участвовать в процессе, то каким окажется приговор, будет зависеть от присяжных заседателей и от суда. Но даже если бы они оказались на вашей стороне, все равно ваш коллега Хольцман должен понести наказание в соответствии с существующими законами. Надеюсь, хоть это вам ясно, господин доктор?

- Нет, - убежденно возразил посетитель, - Хольцман не будет осужден, поскольку у вас на руках нет достаточно веских доказательств. К тому же, если вы хотите быть справедливым до конца, то должны потребовать наказания и для всех нас - ведь Хольцман действовал от нашего имени.

- Мы не можем осудить всех, если снотворное в кофе вашему сослуживцу Траммеру подсыпал только один из вас.

- Итак, господин прокурор, - решился наконец доктор Бергсон, - вы, видимо, склоняетесь к тому, чтобы антиментон начали производить уже сегодня и чтобы этот препарат, законным или незаконным способом, мог достать каждый, кто хотел бы забыть что-либо, в том числе и вашу пресловутую справедливость.

Последовало молчание.

- Позвольте мне спросить вас кое о чем, господин доктор, - обратился вдруг к своему гостю хозяин кабинета. - Решившись осуществить это свое, скажем так, намерение, вы сами не запаслись хорошей порцией антиментона?

- Господин прокурор, - серьезно ответил доктор Бергсон, - смею вас заверить, что практически весь изготовленный в институте препарат был уничтожен, уничтожены также все лабораторные журналы с записями опытов и сами мы не приняли никакой дозы антиментона. Да и зачем нам нужно было это делать - ведь мы действовали в полной уверенности, что угрызения совести нас мучить не будут.

- Ну и как, не мучают? - испытующе глянул на посетителя прокурор Классен.

- А вы мучились бы угрызениями совести, господин прокурор, будучи убеждены, что действуете в интересах человечества?

- Милый доктор Бергсон, - усмехнулся прокурор, - хотя по некоторым вашим высказываниям сразу видно, что вы не юрист, я все же хотел бы вас кое о чем спросить. Уверены ли вы, что где-нибудь в другой стране, в какой-либо другой лаборатории в это же самое время или, допустим, в ближайшем будущем не будет создано нечто подобное антиментону?

- Думаю, что именно так оно и будет, - ответил доктор Бергсон, вялым движением рук как бы расписываясь в собственной беспомощности. - Вероятно, в научных исследованиях каждый полученный результат можно использовать как на благо человечества, так и во вред ему. Правда, как только где-нибудь произойдет нечто подобное, люди сразу должны выступить против этого.

- Но, господин доктор, - возразил прокурор Классен, - как можно с самого начала знать, принесет данное открытие пользу или вред? Или что из них окажется более важным? Это все равно, как если бы мы рассуждали об атомной энергии, имея в виду лишь атомную бомбу, а не, к примеру, радиоактивные материалы, используемые для облучения опухолей. Где тут граница? Если позволите, то как юрист я бы сказал, что фактически у нас с вами достаточно близкие взгляды на вещи, хотя в целом ряде вопросов мы несколько расходимся. Итак, вы пришли сообщить мне, что у меня остается двенадцать часов на размышление, чему отдать предпочтение, причем, как я понимаю, передо мной стоит выбор: либо присоединиться к вашей точке зрения, которая, вообще говоря, не является достаточно общим решением вопроса, и забыть о том, что на свете существуют право, законность и все остальное, либо действовать сообразно духу своей профессии и начисто забыть о мотивах, которые вы мне здесь привели.

Доктор Бергсон поднялся с кресла и с достоинством поклонился.

- По-моему, все сформулировано абсолютно точно. У вас действительно есть двенадцать часов на размышление. Простите, господин прокурор, что отнял у вас слишком много времени.

- Мне было интересно выслушать вас, господин Бергсон, - сказал прокурор. - Поверьте, я вполне допускаю вашу точку зрения и рад, что вы меня тоже поняли. Уверяю вас, что постараюсь продумать создавшуюся ситуацию до конца. Хотя, конечно, любое решение выдвинет перед нами новые проблемы.

- Понимаю, господин прокурор, - сказал доктор Бергсон уже у самой двери. Потом полез в карман и вынул оттуда маленькую пробирку. - Понимаю, - повторил он, - принять правильное решение всегда трудно, особенно в таком деле. А на вас падает огромная ответственность. Видите ли, пока мы здесь рассуждали, все было более или менее ясно, поскольку нам вовсе не приходило в голову, что можно что-нибудь забыть. Ведь для нас очевидной казалась только наша правда. А теперь, если позволите, я хотел бы вручить вам единственную оставшуюся у нас порцию антиментона. Он действует вполне надежно и, кроме того, совершенно безвреден. С вашего разрешения, через двенадцать часов я позвоню вам, чтобы узнать, воспользовались вы им или нет. До свидания, господин прокурор.

Он поклонился еще раз. Потом приоткрыл дверь и, прежде чем покинуть кабинет, обернулся и проговорил слегка извиняющимся тоном:

- А теперь, представьте себе, господин прокурор, что в этой пробирке вовсе не антиментон, а всего лишь "плацебо" - не оказывающий никакого действия, полностью безвредный препарат, и что я вам солгал. Естественно, я не утверждаю, будто это именно так. Однако, если бы это было так, вам пришлось бы очень трудно... Не правда ли, господин прокурор? - и доктор Бергсон тихонько притворил за собой дверь.