У нас гости. Говорят, что по срочному делу.

Два человека в форме всех гражданских служащих в тропиках — в белых рубашках поверх легких брюк — явились не с поручением и не с просьбой. Они явились с приказом. Немедленно вместе с ними ехать в таможню. Зачем? Экипаж и машины должны быть подвергнуты таможенному досмотру.

— Нет, мы не поедем. Машины уже были обстоятельно проверены на границе. С таможенниками нам не о чем говорить до самой сирийской границы.

Старший из пришедших, с щегольскими усиками, раздраженно изъясняется с нами при помощи турецко-английского языка и рук, но в этот момент бесстыдник ветер распахивает его рубашку, выдавая служебный секрет. «Таможенник», потеряв дар речи, смущенно прикрывает рубашкой два револьвера, висящих у пояса.

— Послушайте, позвоните-ка вы на эту вашу «таможню» и сообщите, что вы свои обязанности выполнили. Сразу же после обеда мы едем дальше, на юг. А если кому-то хочется осмотреть машины во что бы то ни стало, пусть приезжает сюда.

Не успели мы взять в руки ложки, как рассекреченный сыщик вернулся с вестью:

— Начальник таможни прибудет лично. В скором времени.

— Хорошо… Не желаете ли присесть?

— Благодарю… я…

— Вон туда, на скамейку под пальмой, в тень.

— Благодарю, я лучше… останусь… снаружи…

Все ясно, мы не настаиваем. В доме два выхода…

А когда мы допили кофе, в комнату ввалился плотный коротышка с бульдожьим лицом. Без стука, без «здравствуйте». Встал посреди комнаты и смотрит. А у дверей незаметно появляется вторая фигура.

Что ж, будем считать, что это начальник таможни. Протягиваем руку, но тот смотрит на нее с таким видом, словно свалился с луны, отводит глаза в сторону, но все же подает руку с тем же отсутствующим выражением. Затем, пробормотав что-то невнятное, бросается к дверям — и прямо к синей «татре». Изо всех сил крутит ручку дверцы.

— Минутку, господин! Если вы желаете попасть внутрь, мы отопрем!

Не говоря ни слова, начальник вваливается в машину, ботинками топчет наши спальные мешки.

— Один момент! Что вам, собственно, нужно?

— Радио!

Иржи включает приемник. «Господин начальник» не понимает, что приемник должен сначала нагреться. Словно гончий пес, он торопится — нажимает кнопки, крутит ручки настройки… Мирек все еще не потерял терпения. Деликатно отстранив эти наглые руки, он настраивает приемник. Но как только послышалась передача измирской радиостанции, «начальник» достает из кармана отвертку и начинает что-то крутить ею в клемме для подключения магнитофона…

— Довольно! Вы можете осмотреть в машине все, что пожелаете, но среди порядочных людей принято сначала спрашивать разрешение. Уберите эту отвертку!

Он тупо, как баран, выслушал нас. Ему угодно заглянуть в шкафчик около приемника. Пожалуйста. Теперь он намерен осмотреть шкафчик под приемником. Пожалуйста. Что еще?

Вместо ответа он вылезает из машины и ломится в запертые дверцы прицепа. Ничего сломать ему там не удастся, мы спокойно ждем. Наконец он это понял и впервые обратился к нам по-человечески. Оказывается, он ищет передатчик. Смешно, «начальник» опирался на него, когда ковырялся в приемнике. Просто передатчик был накрыт чехлом от пыли. Но в пылу служебного усердия он не заметил даже открыто висевшего над столом репродуктора, вероятно потому, что на нем не было никаких рукояток и рычажков. Скажи он слово, и мы показали бы ему передатчик, как показывали его таможенникам — настоящим таможеннbкам — на границе. Ведь о наших радиостанциях писала добрая сотня репортеров. В конце концов обе рации значатся в перечне снаряжения, на котором стоит турецкая печать. Кроме того, они также значатся в карнетах. И там еще одна турецкая печать. Однако страсть к выслеживанию не позволила «господину начальнику» поинтересоваться вещами, которые находились на столе, на стене, перед глазами. Ему надо было обнаружить секретный передатчик, спрятанный. Об этом прямо не спросишь, здесь необходимо шарить с отверткой в руках…

Комедия закончена. Двое с револьверами, кажется, испытывают неловкость за своего бестактного шефа.

— Все?

— Да, простите за беспокойство…

— Чашечку кофе?

Они ожидали скорее протестов, но не этого, поэтому стараются превзойти друг друга в вежливости. Только шеф стоит и пялит глаза. Наверно, ему понятны только приказы. Что же, подставляем ему стул, суем в руки чашку с кофе. Пить, надо полагать, он будет сам. Говорить будут остальные. И действительно, они говорят, и много говорят. О дружбе. О гостеприимстве. Чем дальше, тем больше. Тот, с усиками, наконец, вовсе расплывается в улыбке.

— I love you! («Я люблю вас!»)

Нет, братец, прибереги-ка эти слова для прекрасного пола! Ведь и без того видно, что сегодняшний случай встал тебе поперек горла, что не очень-то тебе приятно, когда на твоей шее сидит такой болван. Между тем их шеф уже выпил кофе, сидит, молчит. Сначала ему не хотелось садиться, теперь не хочется вставать. Но нас ждет дорога!

Миреку приходит в голову идея:

— Одну минутку, господа, я сейчас принесу фотоаппарат. Надо сделать снимок. На память!

В ту же минуту «господин начальник» вскакивает, благодарит за кофе, и все исчезают…