I

Полученные документы исключали всякие сомнения. Представитель немецкой фирмы Адольф Курзен вел активную шпионскую работу, пытался насаждать на отдельных заводах контрреволюционные шпионские и диверсантские группы. Приказ об аресте был подписан. Поздней ночью несколько наркомвнудельцев, руководимых следователем-орденоносцем Василием Ивановичем Дымовым, явились на квартиру к Курзену.

Адольф Курзен, невысокий мужчина лет сорока, сидя в кресле, хладнокровно и даже чуть иронически наблюдал за проводимым обыском. Внешне Курзен казался спокойным. Чувствовалось, что этот человек блестяще вышколен, в совершенстве умеет владеть собой. Не выпуская папиросы изо рта, пальцами левой руки он лениво отбивал на столе такт какого-то марша. Дымов сидел тут же, за столом против Курзена. Внимательно просматривая подаваемые ему книги и корреспонденцию, он ни на секунду не упускал из виду Курзена.

Опытный чекист, хорошо умеющий разбираться в людях, Дымов видел, что за внешним спокойствием Курзена скрывается огромная напряженность. Это было видно по всему… Пальцы, безразлично игравшие на столе, иногда останавливались и словно впивались в скатерть; каждая бумага, просматриваемая следователем, ощупывалась глазами Курзена. Делалось все это чрезвычайно умело: глаза не теряли своего насмешливого выражения, казались безразличными, но напряженность была, ее нельзя было спрятать, погасить, и Дымов отчетливо видел ее, видел глубоко затаенный испуг.

О том, что Адольф Курзен большой и опасный враг, Дымов знал. Но дело сейчас было не в этом. Крепла уверенность, что есть какой-то документ, какая-то запись, которые еще неизвестны НКВД. Именно за них и боится Курзен, боится, как бы их не нашли, не обратили внимания. И еще медленнее просматривал Дымов бумаги, лист за листом, документ за документом, еще внимательнее наблюдал он за лицом Курзена.

Длинно и томительно тянулись минуты. В окна уже заглядывал начинающийся рассвет.

Просматривая папку недавно полученных телеграмм, небрежно брошенных на письменном столе, Дымов натолкнулся на одну, содержание которой заинтересовало его. Телеграмма была адресована Курзену с юга, она была коротка и малопонятна:

«Цветы получены, растет спрос на розу тчк Ахмет».

Дымов недоуменно поднял брови. Обращаясь к Курзену, спросил:

— Разве ваша фирма, кроме химических товаров, занимается еще цветами?

Курзен улыбнулся.

— Ах, вы об этой телеграмме? Дело в том, что когда я отдыхал на юге, один из моих коллег познакомил меня с каким-то чудаковатым старым цветоводом. У него были изумительные цветы, особенно розы. Да вот, кстати, — Курзен поспешно и, как показалось Дымову, радостно показал на окно.

Там в высокой, тонкой вазе стояли цветы: две огромные белые розы.

— Если бы вы видели их раньше, какая прелесть! — От восхищения Курзен даже прищелкнул языком. Спохватившись, что сейчас не место и не время говорить о цветах, несколько смущенно он закончил: — Я купил букет, привез сюда, а этому цветоводу… как его… Ахмет, кажется… оставил свой адрес, чтобы он сообщил, когда у него вырастут новые розы. Хотел купить для себя и для некоторых друзей. Увы, сейчас цветы мне уже не нужны.

Курзен горестно вздохнул и смолк.

— А где живет этот Ахмет? Фамилию его вы знаете? — спустя несколько секунд задал вопрос Дымов.

— Представьте, не знаю, да и откуда мне знать? Познакомил меня с ним господин Отто Гелинг, — сейчас он уехал за границу. Он тоже покупал цветы у Ахмета. Насколько я помню, — Курзен задумчиво потер лоб, — этот цветовод приехал к нам на курорт со своими цветами. Да… да… именно там я его и встретил.

Опять в добродушной улыбке блеснули золотые зубы господина Курзена.

— Вот и все, гражданин следователь. О, если бы я знал, что вас будет интересовать этот цветовод, я бы постарался разузнать о нем.

— Благодарю вас, это не так важно. — Дымов снова углубился в бумаги.

Крепла уверенность, что телеграмма и есть тот документ, за который боится Курзен. Иначе, почему такой подробный, обстоятельный ответ, словно заранее подготовленный? И, наконец, главное: в телеграмме говорилось не о посылке роз, а о том, что цветы получены и спрос на розы растет. Налицо явная шифровка и желание запутать. Когда уходили из комнаты, уводя арестованного, следователь на несколько секунд задержался. Подойдя к окну, он бережно вынул цветы и завернул их в бумагу.

Уже под самое утро, с работы, Дымов позвонил по телефону домой.

— Зина, — попросил он жену, — извини, я тебя разбудил. Сегодня я уезжаю на несколько дней: собери, пожалуйста, вещи, я скоро приеду за ними.

Этим же утром Дымов телеграфировал в горотдел НКВД одного из южных приморских городов, что он выезжает, дал ряд указаний, предупредил, что в здание горотдела заходить не будет.

II

Хорошо осенью на юге! Бронзовеет тело под южным солнцем. Море ласковое и теплое, но чаще теперь хмурится оно, чаще белые гребешки волн забираются на берег, принося с собой и утаскивая назад траву, песок, гладкие, отполированные камни.

Стояла поздняя осень, но сотни новых курортников, отпускников принимал ежедневно солнечный, приветливый юг.

…Вновь прибывший мало чем отличался от остальных. Он тоже поспешил переодеться в белый костюм и побежал к морю. После купанья смешно прыгал на одной ноге, тряс головой, стараясь избавиться от воды, попавшей в ухо. Пообедав в гостинице, незнакомец отправился бродить по городу. И вот теперь обнаружились его некоторые особенности: незнакомец очень увлекался цветами. Он не пропускал ни одного магазина, ни одного сада, где продавались цветы. Человек что-то искал и не находил. И снова с неутомимой энергией начинал свои бесконечные путешествия по магазинам, киоскам, садам. Вечером, усталый, после бесконечных и бесплодных путешествий, он сидел на Приморском бульваре, лениво смотрел на море и курил. Мимо шли люди. Их было много; все они торопились, смеялись, говорили. Почти у ног тихо плескались морские волны. Человек сосредоточенно курил. Он не слышал моря, не видел людей. Он даже не заметил, как к скамейке подошел высокий юноша.

— Одолжите спичку.

Голос вспугнул.

— Пожалуйста!

Протянул спички. Юноша закурил и ушел, скрылся в пестрой толпе гуляющих. А еще через несколько секунд поднялся со скамьи и любитель цветов. Подойдя к каменному барьеру, стал задумчиво разглядывать море. Потом из кармана, в который сунул спички, вытащил смятую бумажку. Развернул и прочел:

«Товарищ Дымов. Цветы продавал вашему приятелю Курманаев Ахмет. Раздельная, 3».

III

На далекой окраине города, почти у моря, приютился небольшой домик. В нем уже много лет жил старый садовод Ахмет Курманаев. Когда-то Курманаев жил в центре города, владел большими магазинами. Прошло то время. Давно прошло. Враждебно встретил Ахмет советскую власть. Но затаил это. Ушел к морю. Зажил одиноко в своей каменной берлоге. Шестой десяток шел Курманаеву, но был еще крепок этот высокий, негнущийся старик, морщинистый, с хитрыми маленькими глазами. На цветы перенес любовь свою Курманаев. В небольшом саду, раскинувшемся около дома, растил он диковинные цветы. Был у него свой, небольшой круг покупателей, но и они лишь изредка приезжали за его замечательными цветами. И еще любил Курманаев… море. Не днем, когда берега чернели от людей, а поздно ночью, когда море казалось огромной, бездонной пропастью, шел Ахмет к нему. Соседи смеялись:

— Ну, Ахмет опять морю жаловаться пошел.

А потом привыкли к его чудачествам и перестали обращать внимание на старика.

В восьмом часу вечера «любитель цветов» Василий Иванович Дымов был на Раздельной и стучал в двери дома номер три. Настороженно встретил старик неожиданного гостя. Но Дымов сразу приступил к делу. Ему так много говорили о цветах Курманаева! Он уезжает через пару дней и обязательно должен купить что-нибудь из его сада.

Дымов был уверен, что шпионские нити тянутся от Курзена к Курманаеву. Уверен был, что не только цветами ограничивается связь их, а что старик-цветовод в действительности резидент разведки, глубоко и искусно законспирированный. Увидеть и узнать этого опасного врага было необходимо. Дымов рассчитывал, что его визит особых подозрений не вызовет, а если такие и возникнут, — он учитывал и это, — ничего страшного не произойдет. Скрыться враг не сможет; отступить, обмануть бдительность, вывернуться слишком поздно. Арест Курзена бесспорно Курманаеву уже известен. Дымов знал, что основная задача старика сведется к тому, чтобы спасти от разгрома и уничтожения шпионскую диверсантскую шайку, что для этого враг попытается связаться со своими людьми, попытается дать им указания глубже спрятаться. Но для всего этого нужно время, нужны встречи, связи… А это как раз и необходимо!

Хозяин водил гостя по саду. Был хмур Ахмет, зато без конца тараторил «любитель цветов». Внезапно он остановился в восхищении. В самом углу сада цвел куст огромных белых роз.

— Какая прелесть! — восторженно и радостно вырвалось у него. — Сколько заплатить вам за этот куст?

Еще более помрачнел Курманаев.

— Не продается, — буркнул он.

Дымов настаивал. Эти розы он должен купить, он хорошо заплатит. Старик качал головой.

— Нет, нет, розы уже проданы, завтра за ними должны притти. Хотя… — Курманаев внимательно посмотрел на гостя: — если завтра за ними не придут, могу продать. Куда принести?

С жадностью Дымов оглядел куст.

— Слушайте, Курманаев, если завтра за ними не придут, я беру. В двенадцать дня я буду на пляже. Пришлите их или предупредите меня: я приду. Только, слышите, обязательно… и никому больше!

Еще раз посмотрел Дымов на цветы, простился и ушел. Больше ничего покупать не стал.

IV

Миллионами звезд светит потемневшее южное небо. Словно раненый зверь, внизу бьется море. Пусто на берегу. Откуда-то издалека, из города, доносятся звуки веселой музыки, где-то танцуют. Тихо в доме у Курманаева. В тускло освещенной комнате почти нет обстановки. Стол, кровать, два стула. Старик Ахмет уже много времени живет один. У него никого нет — ни жены, ни детей. Есть только ненависть, большая, непомерная, да и то глубоко спрятанная.

Старые стенные часы тяжело, словно откашливаясь, пробили одиннадцать. Старик поднялся из-за стола, зябко ежась, надел пальто, шапку и вышел из дому. Курманаев пошел на свою обычную ночную прогулку, о которой знали и к которой привыкли соседи.

Ахмет шел медленно, изредка оглядываясь. Вот и берег. У перевернутой лодки, рядом с песчаными буграми, всегда отдыхал старик. И сейчас, как обычно, он уселся на песок, поджал ноги, помолчал немного и запел — длинно, тягуче запел. Старую, как собственная жизнь, поет Ахмет песню, и словно аккомпанирует ей тихий ночной прибой.

Наверху послышались шаги. Песня, недолетая, смолкла и улетела. Высокий широкоплечий мужчина в морской фуражке тяжело спрыгнул вниз и опустился рядом с Курманаевым.

— Здравствуй, Ахмет! Зачем звал?

— Здравствуй. Пришел не во-время, песню вспугнул.

Старик долгое время молчит, словно прислушивается к улетевшей песне.

— Слушай, — говорит он, — дело необходимо ускорить. Время не терпит. Завтра на теплоходе приезжают двое наших, зайдут ко мне за «цветами», оставят багаж, ночью возьмешь. Передашь своим в доке. Вывести из строя нужно в несколько дней: такова установка.

Пришедший молча кивнул головой.

— Хорошо. Все?

— Нет, не все. — Старик помолчал. — Сегодня был у меня один. Все ходил, цветы выбирал. Увидел розы, загорелся: продай да продай! Нельзя, говорю, проданы. Сказал, что завтра в двенадцать будет на пляже ждать, чтобы я принес.

Тревожно вскочил на ноги пришедший.

— Не может быть! Неужели тот сознался? Ерунда, не может быть…

Старик удержал за рукав, потянул вниз.

— Знаю я кое-что, откуда он. И о цветах знаю, почему разговор завел. Подозрение пока. Документик один смутил, не уничтожили вовремя. Пока ничего страшного нет. Но нужно убрать этого «любителя цветов»…

V

Солнце жгло город. Оно проникало сквозь окна, забиралось в квартиры, ярко блестело в дождевых лужах. У моря пусто. Шел обеденный час; отдыхающие разбрелись по домам отдыха, санаториям, ресторанам. На пляже оставалось всего несколько человек.

Среди них был и Дымов. У него белое, еще не успевшее загореть тело. Подставив солнцу спину, раскинув длинные руки, он дремлет под жаркими солнечными лучами.

На правом плече у Дымова шрам: глубокий, большой, словно шашкой кто-то полоснул. На груди тоже след сабельного удара… Хорошо разогреть тело под солнцем, прогреть старые раны, полученные еще во время гражданской войны.

Тяжелые шаги почти у самой головы Дымова заставили его чуть приоткрыть глаза. Высокий, атлетически сложенный мужчина раздевался рядом. Он снял с себя костюм, рубашку, прикрыл голову летней морской фуражкой и лениво опустился на песок.

Прошло несколько минут.

— Вот обидно, чорт возьми: забыл папиросы. Товарищ, у вас не найдется покурить? — обратился к Дымову вновь прибывший.

— С удовольствием бы, но не курю.

— И хорошо делаете. Здоровье бережете. А я вот никак не могу отвыкнуть. Пробовал — ничего не получается.

Дымов приподнял голову, посмотрел на говорившего.

— Ну, вам-то на свое здоровье жаловаться, повидимому, нечего. Вид у вас не больной.

Человек в морской фуражке улыбнулся.

— Да, пожаловаться не могу. Все время вода, солнце, воздух. А вот вы — белый совсем. Наверно, недавно приехали?

— Да, три дня всего.

— А откуда вы?

— Издалека… из Сибири.

— А-а-а, сибиряк, значит.

Наступило молчание.

— Вы плаваете? — неожиданно спросил моряк.

— Да, немного.

— Поплывем, что ли, — жарко стало.

— С удовольствием.

Медленно пошли к морю. Они были почти одинакового роста. Но моряк казался выше — он был шире, плотнее, грузно ступал по песку, придавливая мелкие камни.

Плыли долго. Уже скрылся из глаз пляж. Купающихся не было. Плыли почти рядом. Мерно, в такт, взлетали руки над водой, упруго и сильно отталкивались ноги.

— Вот до той лодки доплывем и — айда назад!

— А что, устали? — усмехнулся моряк.

— Да, есть немного.

Впереди невдалеке виднелась одинокая лодка. Она была пуста. Сбоку торчало поломанное весло. Все ближе к лодке приближались плывущие. Теперь они почти около нее… И внезапно, резким броском моряк рванулся к Дымову, в мгновение оказался рядом и сразу насел на него, давя тяжестью тела, толкая вниз.

— Цветочками интересуешься? Ну-ну, полезай вниз, там поинтересуйся! — прохрипел он.

Руки его, огромные, мускулистые, тянулись к горлу. Смерть казалась неизбежной.

Руки моряка, огромные, мускулистые, тянулись к горлу Дымова.

И в этот же момент со дна лодки поднялись два человека. Все произошло быстро, почти мгновенно. Оглушенный ударом весла, ошеломленный неожиданностью случившегося, моряк даже не сопротивлялся. Его втащили в лодку.

Плыли к берегу. В дороге молчали. Причалили далеко от пляжа, в глухом, пустынном месте. Часа через два в горотдел НКВД к Дымову привели задержанного.

— Так, значит, утопить решили, избавиться от подозрительного любителя цветов? — улыбался Дымов, поглядывая на арестованного.

Тот молчал.

— Помолчите, помолчите, время есть. С друзьями встретитесь, веселее разговаривать будете. А вообще, — Василий Иванович рассмеялся, — насчет конспирации у вас слабовато: перевернутым лодкам, песчаным буграм мало внимания уделяете, особенно при ночных разговорах со старыми приятелями.

В этот же день был арестован Ахмет Курманаев.

Курьерский увозил Василия Ивановича Дымова обратно в Москву. За окнами мягко стелилась ночь. Следователь лежал и курил. Спать не хотелось. Мысленно набрасывал план следующего, завтрашнего допроса Адольфа Курзена.