Проснулась ближе к вечеру, воздух наполнился запахами костра, пережаренного мяса и сырости; под шум и гам, разбивших пустоту корпуса, в комнату ввалились Ромка и Ванька. Серега сидел одурело на надувном матрасе после изнурительного сбитого сна, ребята с ним по-пацански поздоровались, и никаких вопросов у них к нему не возникло, видимо Егор за нас объяснялся, я же побежала прытко в душ, пока походники этот душ не заняли до ночи, не выясняя, какие такие аргументы так успокоили парней. Вышла с мокрой головой, спокойная и обновленная, не так чтобы очень обновленная, но какое-то время протяну, и Егор уже меня поджидает, зашла в его комнату, он прикрыл дверь и никаких личных отношений:

— Я уехал, дело раскрутили, Серега остается, он официально типа статью готовит для «Комсомолки» про «байдарочников», потом один парень приедет как разнорабочий, короче держись его, будь умницей, умоляю тебя, ты уже такое провернула — теперь просто все не испорти! И… ребята из отдела тоже с места снялись, девушку нашли, ту, что пропала в селе…

— Где нашли? — спрашиваю, а сама словно знаю ответ.

— Недалеко от деревни есть озеро, там клюкву выращивают, так и нашли, в клюкве… — чмокнул по-хозяйски и уехал, а я с дырой внутри осталась в «Тайге».

В тот же день и Серега уехал за Егором, все-таки это первый случай, когда обнаружили пропавшую девушку; по крайней мере из тех случаев, что обнаружила я, никого так и не нашли. Олю в жертвы маньяка так никто и не записал, как «несчастный случай» числится, знаю, что это не так, но разобраться в деталях все не могу. Перед отъездом Сергей познакомил меня с парнем, которого Егор самолично спешно записал в обслугу разнорабочим, а на самом деле он должен охранять меня! Официально! Ничего себе! Ходить за мной станет по пятам? Конечно, это дико мне не по нутру, но что поделать, неприязни я не высказала, парень-то ни при чем, и по версии устроителей моей охраны мы не знакомы, видимо он не столько будет наблюдать за мной, сколько следить за тем, кто станет крутиться рядом. Ну и ладно, парень на вид очень молодой и вписывается в тусовку таких же лихих работяг, которые не столько работать приезжают, сколько гулять — внешне он смазливый, загорелый и блондинистый, девицам понравится. Может, ему будет не до меня? Но Серега словно залез мне в голову и остудил мои надежды, прокомментировал:

— Павел обманчиво юн, на самом деле опытный и крайне серьезный сотрудник, но отличный актер, так что ты просто знай, что он из наших, чтобы его внимание не смущало тебя, но будет лучше, чтобы между вами не было контакта; не стоит напрягать фигуранта, если он где-то рядом. Долго эту ситуацию держать не будем, максимум неделю, — и Серега уехал вслед за Егором.

Мы обменялись с этим Павлом рукопожатиями как-то заговорщически, как будто я попала в историю «Тимур и его команда», и разошлись в разные стороны, а мне пора понять, что делать с тем, что я теперь знаю, теперь я знаю, кто парень Алены. И это собственно все! Все! И ничего вообще недоказуемо, столько всего произошло, что я совершенно теряюсь в том потоке информации, которая идет через меня, я не могу понять, что я знаю! Что я знаю? Знаю, что Валевский Игорь, старший — похотливый извращенный гад, и все! Да, Алена жила с ним, но это не преступление! Наверно стоит с ним лично наладить общение, может, так что-то срастется, вдруг его маньячная суть всколыхнется, вдруг так смогу выбить его из-за завесы, которой он прикрывается? Может, он выдаст себя, если я сама к нему начну приставать? Ну а если Игорь вообще не маньяк, то я попросту потеряю время, драгоценное время, но других версий у меня нет и сидеть просто так я не могу. В конце концов, чем я рискую, если Валевский-старший не маньяк? Только тем, что меня прибьет Викуша, и то только после того, как я ей выиграю «кубок», но она в отъезде, и когда вернется, все уже возможно и закончится. Ну и потом, может он и не маньяк, но от Алены-то кто-то избавился? Алену-то еще не нашли… Короче, «делать» лучше, чем «не делать»!

День после похода смело можно назвать «банным»: до самого вечера все только и делали, что отмывались, стирались, бегали в полотенцах и с тазиками, из которых все проливалось; всюду повисали мокрые вещи, и влажность в корпусе от того стояла неадекватная, тропическая, тяжелая и спертая, перемешанная со стоячим перегретым воздухом, стекающим из распахнутых без единого порыва сквозняка окон. Но к вечеру все постирушки прекратились, и народ потянулся на дискотеку, хотя в походе только этим и занимались, что били транзистором в уши туристам-натуралам и прыгали до утра в купальниках, а кое-кто даже в нос получил! Но все в отряде делали вид, что никаких драк в походе и не было, все случившееся на Мане уже утрачено и забыто, а Горелка, как не ввязавшаяся в конфликт, подошла ко мне сама, решила уточнить, когда начнем «гонять финал», видимо таким образом проверяла, как я к ее девицам настроена и не готова ли их выгнать. Не готова! Так и сказала ей:

— Завтра репетиция с утра, а потом прогоним все на месте, на стадионе все отработаем, с Щедриным я договорилась, изменений в сценарии нет.

Горелка вполне довольная отстала от меня, а я припомнила, как неприятно мне было снова попасть в ауру маньяка, это как раз тогда и случилось, когда я с Щедриным о репетиции договаривалась. За эти дни я действительно отвыкла от внимания маньяка и все никак не могла внутренне примириться с возобновлением контакта. И только обещание, что продлится все это не больше недели, держит меня: Егор слов на ветер не бросает. Каким бы ни был результат расследования, он меня увезет хоть силой. Неделя! И все! «Никогда не хочу тебя знать!» — это послание я мысленно передала маньяку, затылок свербит, по дороге на дискотеку снова чувствую обнаженное дрожание психопата, и мне кажется, что несет перегноем: сырой, душный, почти парниковый запах; то ли ароматы корпуса после похода преследуют меня, то ли и вправду всюду стоит этот трупный духман, а я уже не способна отделять свое внутренне восприятие от внешнего, что сильно настораживает: я выдохлась. Но терпеть безобразие, присутствие больного ума в моей ауре я не намерена зря, и всю дорогу пыталась соединить образ маньяка с образом Валевского-старшего и ничего не выходило! Все отталкивалось друг от друга как однородные полюса, то есть я прямо-таки видела, как эти образы отталкиваются. И вот что это значит в реальности: он это или не он? Почему, блин, ментальный язык такой образный, зачем мне эти ребусы, если загадки не моя страсть, а Ванькина стихия?!

На дискотеке в зале я привычно заняла свое место на уступе за колонной, мне нужно подумать, суета и волна шелухи от непрестанного бестолкового говорения толпы возможно как нельзя лучше покажет мне выход, это когда ответ приходит не от раздумий, а просто так, в потоке наблюдений за чем-то отвлеченным. Сижу и пустоголово бессмысленно наблюдаю, даже не осознавая, «за кем» и «за чем», все движется как в калейдоскопе, цветные потоки то складываются, то распадаются, снова сбегаясь в новые формы. Вот что я так и не поняла, так это почему Ромка и Ванька со всеми вещами завалились в мою комнату после похода, а Маринка так и не появилась. Она, что, у Мухи совсем осталась, а эти друганы тактично решили не мешать влюбленным и оставили их вдвоем или это дубовый повод сторожить меня по ночам? Конечно, такое допускать нельзя официально, но фактически к концу сезона первоотрядники вроде как перестают быть детьми и все перемешивается, кто, где и с кем никто не разберет, тем более законы распадаются, если директриса отсутствует.

Ванька забрался ко мне на приступок с ногами, подвернулся по-турецки, выглядит это комично, такой он долговязый, а внимание Горелки резко сместилось от нового парня, Павла — как я и предполагала, мой охранитель вызвал всеобщий интерес — на меня и Ваньку:

— Дай слово, что Таньке нос не разобьешь… — Ванька проследил ее напряженный взгляд на нас и сделал все наоборот, обнял и чмокнул меня в висок, а разумнее было бы бежать к своей девице.

— Чего это? Думаешь, она не такая дура как Бабочка и сама ко мне не полезет? — и я подсела поближе к Ваньке — вот охота проверить, захочет Горелка выяснять отношения или нет?

— Наверно не такая, ну, и она красивая, не надо ей портить нос… — Ванька с удовольствием смотрит на свою подружку: волосы длинные русые блестят, губы алые прикусанные, взгляд зовущий и капризный — идеальная красавица.

— Ты мне дай слово, что она меня трогать не будет, я ж не со зла, это реакция у меня такая… Хорошо, первые три секунды продержусь, и пусть успеет сбежать! Но она же у тебя самая умная из этой троицы, так что не волнуйся, может, Горелка потрет сплетни издалека, даже возможно позадирает меня, но я не психическая, из-за болтовни никого избивать не буду, честно, это на физический контакт у меня реакция мгновенная.

Несу ахинею, а сама думаю: как мне достать Валевского-старшего? Как? Таких аргументов как у Алены у меня в арсенале и нет, я ей в вопросе соблазнения мужиков не ровня, вообще никак! Ванька обнял меня:

— Вот понять не могу, чего ты такая бедовая? Как это у тебя выходит? — держит меня под боком и трепет мой пацански выстриженный загривок, челка падает мне на глаз, и я завидую слегка Горелке, в таком виде какая из меня соблазнительница махрового мачо, даже локонов не с чего завить, чтобы стать более похожей на нормальную девицу!

— Вань, как только ты поймешь, чего тебе от меня нужно, чего ты ко мне привязался, так сразу и ответишь на свой вопрос, дело-то вовсе не во мне, как я понимаю… — а про себя думаю, как угораздило Ромке народиться у такого мерзковатого типа? Ромка стоит у пульта в наушниках, самозабвенно что-то свое крутит и не видит никого вокруг, возможно ему вообще никто не нужен.

— Так я знаю, я тебя люблю… — Ванька держится за меня как за диванную любимую подушку, с такой обычно ужастики по телику смотрят, держит крепко-накрепко и отпускать не собирается.

— Почему, а Вань? — я же решила, что пора все это рвать, пора обрывать пуповинные привязанности, пора начинать.

— Так это тебя надо спросить, я тебе нужен, тебе и Ромке, и я постоянно это знаю, всегда связан с вами, только вы сложные такие, а я не парюсь, принимаю все как есть. Ты можешь себе представить, что бывает иначе? Только представь, так может быть? — он уперся лбом мне в лоб, словно стремится передать мне послание, для которого слов недостаточно, как будто все понял о моих намерениях расстаться с ним…

— Не может… — я не смогла ответить иначе, не смогла врать ему в глаза. — Очень тебя люблю… — и глаза у нас с ним одинаковые, одни и те же у нас глаза.

— Знаю, но не понимаю, почему с остальными у тебя все через одно место.

— Вань, ну я же не специально, само все как-то…

— Ага, и от того все больше удивляюсь… Ромке я сказал, что в Москву не еду, так он воспринял это без истерик, мы же вместе собирались уехать, он все же себя с отцом никак не представляет. Ромка даже за выездными документами ехать отказался, а я его получается кинул, но он тоже о тебе волнуется…

— Да не нужна мне такая забота, из-за этого все проблемы! Живите уже своей жизнью, я же вас от этого меньше любить не стану, но мне явно станет легче! — честно-честно, — убеждаю я себя.

— Вот я сам и разберусь, где моя жизнь, без сопливых, и вообще расслабься, скоро все это закончится, от сезона только хвостик остался, «кубок» выиграем и домой, наверно мы и правда изрослись, все эти страсти меня достали, — и его слова подстегнули меня. Чего полезного я тут высижу? Вылезла из ниши:

— Ты куда? Хоть за тобой иди… — смотрит вполне серьезно. Еще чего!

— Вань, мы с тобой на «контракте», помнишь? И я к Тае, голова болит… — а сама пошла в «Пансионаты», вместо таблетки цитрамона пойду искать кофе и… там уж как получится.

Стемнело уже до восковых теней, умножающихся подсознательными страхами, но между лагерями есть благоустроенная аллея с фонарями, так народ и шлангует туда-сюда беспрепятственно, Викушино отсутствие всех сильно распустило, что мне только на пользу — отчитываться не придется. Забрела для начала в корпус при кафе и нашла чистейшую туалетную комнату с огромным зеркалом во всю стену и осмотрела себя критично. Конечно, видок у меня так себе — нулевка, забрала челку с лица влажными ладонями — и блондинка вмиг исчезла, покусала губы для яркости, сняла толстовку и расстегнула пару пуговиц на выбеленно-голубой мальчиковой рубахе, юбка в складку, кеды — да уж, хоть и без галстука, а я все равно пионерка. Но, в конце концов, сегодня я тут только на «разведку», присмотреться пора к этому Игорю, он-то для меня был только отцом Ромки и никем больше, вот как Алене угораздило именно с ним в отношения влипнуть, «костюмов» то навалом, один другого круче. Как так?!

Вышла в кафе, зал гудит и заполнен почти до предела, никого не узнаю, что неудивительно, приехали отпускники, началось время сибирского лета, ночи душно южные, только пахнет не морем, а сосновой пыльцой. Прошла к раздаче, не особо надеясь на успех, что мне обломится хоть что-то без блатных друзей, но буфетчица меня узнала, на все выступления приходила и пожелала победы в «финале», я ее поблагодарила и выпросила кофе «от головы», сладкий и без молока, присела в углу веранды, осматриваюсь. И пусто! Ничего и никого, ни внутри, ни снаружи! Люди вокруг ходят, встают, садятся, пересаживаются друг к другу, пританцовывают, подпевают, смеются, выпендриваются и не задевают меня ничем. Гул говорения, музыка без примет, скрученные ароматы еды, спирто-дурманных напитков, духота распаренных тел, и совсем немного отголосков свежести от далекой реки, а тут от бассейна тянет хлоркой, хотя о вкусах не спорят, каждому свое.

Кофе терпкий, горький и даже скулы сводит, словно я дубовой коры наелась, на дне взвесь; вспоминаю про «гадания на гуще», переворачиваю чашку и жду: стечет оставшаяся жидкость и появиться картинка… Что я хочу увидеть? Маньяка? Убийцу Алены? Со спины через ограду веранды ко мне протянулись чьи-то руки и беспардонно опустились на плечи, потом их хозяин лихо преодолел преграду одним прыжком, что впечатлило, язык не повернется такого лихого парня папиком назвать. Валевский Игорь сел рядом, придвинув стул от соседнего, занятого шумной компанией столика, они сначала возмутились, но узнали крупнокалиберного начальника и примолкли, а я заметила про себя, как он невыносимо похож на сына, то есть Ромка похож на него, и мне совершенно от этого не по себе. Может, убежать? Игорь же совсем на другой волне, словно только что после пробежки или плавания брассом — подтянут, свеж и трезв, таким в личном общении вижу его впервые:

— Гадаешь? Лиза тоже так умела, может, у вас в роду цыганки есть? Мне погадаешь? — и не успела я ответить, как он поднял руку наверх и щелкнул пальцами, тут же сквозь толпу проявилась девушка в форменном переднике и чепчике рогаликом, он заказал ей кофе «по-турецки», еще одну чашку для меня, торт вафельный шоколадный и апельсины дольками.

— Моя мама гадала? Никогда такого не знала! — только и нашлась, что ответить.

— Правда? Тогда кто научил? Бабушка? Кофе с апельсинами пробовала? — появилась девушка с подносом, какое-то мгновенное тут обслуживание, неужели Ромка всю жизнь так живет, как барчонок? И понятно, что Алена просто голову потеряла, если Игорь ее так же обхаживал, это после интернатов, их жутких столовок и родаков — тихих алкоголиков! А он уже протягивает мне апельсин и кофе, который сам и посахарил, дольку апельсина при этом он кладет мне в рот вместе со своим пальцем, и ему видимо фиолетово, что мне в приятели годится его сын.

— Нет, бабушка не из таких, она из спортсменок-комсомолок и про цыганок версий не было, да я вроде блондинка, какие цыганки… — ну растеряна я, ужасно глупо себя чувствую, дура дурой сижу, а он свой кофе залпом проглотил и тоже перевернул чашку.

— Ну, мама-то твоя вполне, а ты в кого такая блондинистая? Если бы не волосы, то вы похожи как близнецы, и жесты те же, и голос, особенно сейчас… Так что там получилось?

Он берет мою чашку, мое гадание его интересует явно больше, а я вижу лишь разводы, дурь какая-то, это была шалость от безделья, я не умею гадать, да и кофе у нас никогда нет, не на чем мне тренироваться. Но неожиданно разводы выложились в однозначную картинку: профиль женский и волосы от него как река. Игорь заглянул в размытый рисунок, для чего придвинулся слишком близко, и меня окунуло в его запредельный парфюм. Шлейф запаха сладко-едкий, совершенно не такой, что я слышала в тайге, преследуя маньяка, так думаю, у махрового соблазнителя девиц флаконов двадцать такого богатства на прикроватной тумбочке наберется.

— Ничего себе, и что это может значить? Смотри, а у меня тут разводы в чашке как оленьи рога, но вот вопрос, кто мне может изменить, наставить рога, если я свободен! — и Игорь подмигнул мне залихватски.

Ведет он себя как козел распоследний, от того и рога, растекается тут сахарным леденцом; девицы за соседним столом обсмотрели меня и разобрали на запчасти, но нравятся дядьке малолетки, что с него возьмешь, видимо и Алена для него стала слишком взрослой. Он считает себя свободным! Что это значит? Маньяк он и убийца Алены тоже он?

— Понятия не имею, не умею я гадать, это глупость… — отвечаю, а Игорь так и не отодвинулся от меня. И что мне с этими догадками делать?

— Зато у меня получается, твой рисунок говорит, что тебе стоит отрастить косу и поехать на «конкурс красоты» в столицы, видишь, диадема тут получилась, а если такая девушка «наставит рога», так ее и простить можно, все сходится, — и он приложился мне на плечи и засунул нос в ухо.

— Охренеть… — вырвалось вслух, признаюсь, артистка из меня никакая, такой напор это перебор. И я не могу понять, что можно из этой ситуации выжать, и главное — как?

— Грубиянка, но так даже лучше. Лиза вообще оранжерейная была, невозможно, такая правильная, — и он уже в наглую выправляет мою белесую челку на лицо и присматривается.

А я сижу как лом проглотила, врезать руки так и чешутся, но держу их прочно за спиной, за спинкой стула, словно связанная.

— Что делать собираешься после сезона, куда поступила?

— Никуда, мне еще год учиться, а я слышала, вы покидаете родину…

— Да это не я, это дед все хотел внука в «Оксфордах» учить, а этот дармоед наотрез отказался, меня-то и тут все устраивает, так что… Вот выиграете путевку в Краков, там и встретимся.

— А если не выиграем? — что-то от этого разговора намеками и пластов вдруг потревоженной информации у меня реально голова начала гудеть.

— Ты права, будем исходить из обстоятельств! Знаешь, а я уже привык, что ты блондинка, а не брюнетка как твоя мать, не убирай больше волосы, не нужно «дежавю», ты это ты.

— У вас был роман? — откуда такие страсти по моей матери?

— Нет, ни разу… то есть не было романа. Лиза считала, что с женатым встречаться невозможно, а я был женат, и кажется весь этот «фестиваль» она затеяла, чтобы добраться до твоего отца, поляка своего, короче, до меня ей дела не было, — при этом он запускает руку за ворот моей рубахи, и тут все, терпеть такое не могу больше.

— Ясно, ну с меня сегодня хватит апельсинов и кофе, я пошла… — порывисто вскочила со стула, а то сейчас моя афера сорвется, так и не начавшись, и ходить бы Игорю с фингалом, да удержалась, но скулы от напряжения у меня уже гудят.

— Обиделась… ну я как есть говорю, больше никаких сравнений… — удерживает за руку и смотрит снизу вверх как-то покаянно, и стегануло внутри взглядом маньяка, но словно издалека, эхом.

— Не обиделась, но мне кажется, вы забыли, что я из соседнего заведения, и… я зайду еще на кофе. И лучше без сравнений, — «неужели это он», — думаю про себя.

Маньяк вылез из Валевского, или сейчас маньяк стоит за моей спиной в лесу? И стихии трут мое эго как о стиральную доску, изнахратилась я вся, и этот шквал информации, превратившийся во внутренние ломки, мне не расшифровать, потому что это — я, это мое тело, и душа моя стоит на огневой позиции, и быть отстраненной не выходит, как можно быть отстраненной, если убивают меня.

— Поэтому и провожать не стану, так что я вполне осознаю ситуацию… — возможно, если бы он меня проводил, то я бы поняла, рядом маньяк или он наблюдает сейчас за нами?

— То есть для вас привычно пионерок клеить? — и смотрю ему в глаза, а чего уж ломаться, раз все так дубово откровенно. И прислушиваюсь…

— Не вполне, обычно это вожатые, но все больше от вас… ну и сколько того пионерства осталось? Неделя? Я подожду…

Сказал он это уже мне в спину, я обошла все столики и под пристальными взглядами девиц и Валевского-старшего ушла по аллее и только на окраине пролеска снова поймала присутствие маньяка. И что это значит? Он это или не он? Валевский-старший — маньяк или просто спихнул Алену, потому что она ему перекрыла какие-то планы? А она может, Алена могла спровоцировать такого беспринципного на такое радикальное решение! Или Игорь — «одуванчик», только с гнильцой и страстью к только вызревшим, неопытным девкам, что вполне можно оправдать, если рядом такая «гарпия» Викуша? Или всех его девиц и косит Викуша, потому что он такой похотливый козел? Вот только изнасиловал меня мужик, и вряд ли Викуше такой процесс по плечу! Короче, бред все это! Спать! Ромка и Ванька спят на надувных матрасах на полу, меня воротит от одной мысли о Ромкином отце и сил видеть Ромку нет никаких, лучше бы он у Бабочки отвисал. Ванька чуть прихватил меня за ногу, мол, пришла, перевернулся на другой бок и засопел, а я борюсь с приступом тошноты от мерзости по отношению к себе. Игорь весь вечер меня трогал, руками не успел, но там внутри себя он это сделал, и я словно до сих пор это чувствую…

Наутро сбылись мои обещания команде, мы гоняли новую программу на «стадионе», музыку врубили через динамики, и на этот дико-страстный индонапев из «Танцора Диско» собралось невероятное количество зрителей и из нашего лагеря, Викуши на них нет, как и разномастных гостей из «Пансионатов». Ни одного «костюма» на трибунах не видно, сплошная пестротень, репетиция это же не официальное мероприятие, так в этом сменяющемся калейдоскопе под плавящим и преломляющим все солнечным светом не вычислить никого! Маньячная суть уже висит на моем загривке, и Игорь Валевский маячит в натуральную величину, да так, что все его должны видеть, и вот как тут выдрать из астрального информацию — где есть кто? Смогу ли я убить хладнокровно этого вялого человека, похотливого самца? Но по мне так он никакой не злодей, а слегка дурковатый красавчик, который в какой-то момент застрял сам в себе, и на этом сомнительном потенциале не перерос возраст «тин», так и сидит на своей невызревшей сексуальности. Заголенность девицы все еще приводит его в восторг, только нужна ему особая девица, какая-нибудь недоступная и чудаковатая для разнообразия страстей. Ну и я вполне в «формате» — этакий «волчонок», так еще и копия матери, которая ему так и «не дала», так что достать меня для Игоря удовольствие «в корне», и конечно он заслуживает хорошего пинка и даже сломанного носа за это! Но не косить же его скальпелем, на смертоубийство его грешки явно не тянут, если бы не похоть, временами он похож на добряка, вполне себе нормальный…

Игорь пялится, сидя на парапете восточной трибуны, никого не смущаясь, и аура-поле маньяка прочно висит со мной рядом и сулит все те же озабоченности. Все всегда сводится к одному: к власти, сексу и подавлению, непомерному обогащению; все больше и больше растлевая себя, получаешь желанный внутренний жар, но только оттого, что горит душа, этот едкий дым съедает истинную сущность, и человек обнуляет себя до предела, нечем теперь быть, некому перерождаться… Вот честно, не секу — зачем все это? Разве можно получить от меня то, чего у меня нет? Зачем столько страстей, планов и суеты ради обладания моей душой и убийства моего тела, если в итоге все зря? Ну, умерла и умерла, ну и что? Мне-то по фигу, а убийцы уже нет нигде и никогда…

Неужели действительно нет того, ради чего стоит тратить себя, неужели за столько лет не нашлось такого дела для души, за что стоит жить и пропадать? Неужели там внутри так все постыло и скудно? Ну, если не летает душа, так не заработала полетных качеств! Если власть и лихое богатство отягощают душу свинцом, то истребление других это убийство вечного себя. И зачем маньяк это делает, если хочет обратного? «Дай другому то, что ищешь сам» — собственно и все, вот и весь закон, так раз от раза душа растет и истончается, становится пластичной, идентичной «высшему» духу и однажды поднимается как перо, а то и становится реактивной, стремительной и устремляется куда угодно, стоит лишь подумать о месте назначения — такая душа может все. И это не эзотерическая мистика, а обычное повседневное состояние, научиться помнить настоящее «я» просто, нужно окунуться в себя и найти там большее, что за стеной наживного «я», что старше этой жизни, пора уже постичь все то, что тут случилось, нам пора уже разобраться во всем. Но из-за скудности некоторых «недочеловеков», их нежелания собственной внутренней мышцей наполнять свое нутро, и я не могу жить, все нет времени идти вперед, даже вспомнить себя не успеваю, как уже умерла.

Может, и правда все зло не от злодеев как таковых, а от глупых, трусливых и ленных людей, которые не живут, которые не живут, а нагромождают увечья своими страхами и оправданиями злонамеренных порожденных трусостью дел? Труса напугать, так он постреляет всех, не глядя, и сожалеть не станет, найдет чем оправдать себя, и сделает это снова… Где оно зло? Так я приду и уничтожу его! Но прихожу и вижу обоссанных щенков, которых отпущу домой, а они вырастут и вернутся с новым злом, но приложишь такому дуло в лицо, а он снова стоит обоссан; себе того ужаса, что сотворил другим, он не желал. В этом вся проблема — с кем бороться. А если мечом и пламенем выжигаешь болезнь, так и самое ценное, ради чего все затевалось, задохнется в трупной золе. Что с этим делать, как заселить в трусливую душу бесстрашие, а в низкотелую высоту, если все так и не народилось от опыта перерождений, не вызрело непомерной ценой человеческой истории? Все наоборот, вытупленная сущность находит в «истории» оправдание своему нутру, обесценивая все нами уже заплаченное, истребляя бесценное, вытаптывая священное, словно нет ничего в этом мире достойного, ради чего стоит геройствовать, словно каждый сам за себя. И честно признаю, не готова я снова и снова платить эту цену по незрелости трусов, совершенно это уже невозможно… Выходит на стыке рождения миров я выберу обратный путь? Не могу я убить морального урода за то, что он урод, и изменить не могу, его душа не моя территория, а как такими душами высеивать вечность? Никак нельзя… Маньяка убью, но я должна находиться в состоянии абсолютности, зная, что это он, убью не для того, чтобы убить — во мне нет мести, я просто его остановлю, мне пора его остановить.

Репетицию закончили далеко за полдень, и, получается, мы засветили нашу программу и никакого сюрприза не случится, ну и ладно, мне уже все равно, но народ в команде по этому поводу несколько напрягся. А как разогнать такую толпу на стадионе? Полушкин без Викуши совершенно дисциплиной не владеет, а тут еще и Егор уехал, так на Полушкина страшно смотреть, как он надрывается и кажется, что и гостей придется встречать нам. Подошла к Женьке с бутылкой воды, скакать в плясках четыре часа подряд под солнцем сильно напряжно и напиться все никак не могу; шефы минералку натащили ящиками, не иначе мой новый поклонник выслуживается! Так еще хорошо, что он при Ромке меня не «клеит», пока все так, невинно и «издалека». И на хрена мне это? Что я могу с этим сделать? Прижать этого папика в угол с тесаком у горла и потребовать ответа? Есть подозрение, что это заведет меня в психушку или в его койку, но не приблизит к разгадке. И чего ради тогда подставляться? Ну его на хрен, этого Игоря, пусть Егор со всем разбирается!

Женька хорошо справляется с делами Егора, он сильно изменился, не пойму точно в чем, но мне с ним комфортно и безопасно, никаких смущений и подводных камней, прекрасные отношения. Сидим рядом, пьем минералку, болтаю ногами, свисающими с трибуны, словно так подгоняю мысли и события, раскручиваю их с новой силой, и вот-вот резьба с этой ситуации сорвется, и скрип уже звоном в ушах стоит. Главный вопрос сейчас: «где Алена», вернее ее тело, а то так и будет сидеть меж мирами, не владея ни душой, ни правом перерождения; надо мне ее искать, пока сезон не закончился, и все снова упирается в этого дармоеда Игоря Валевского.

— Жень, смотри какой Полушкин зеленый от натуги ответственности, а Егор и не думает возвращаться, так что нам с тобой встречей гостей рулить и вообще всем заниматься. Щедрин, конечно, вполне себе годится в помощники, но все на него не скинешь. Ты готов к пионерскому героизму? — пьем с Женькой воду жадно, каждый из своей бутылки, оглядываем спортполе и расползающуюся по весям изнуренную команду. — Тут надо как-то все обустроить, пошли напрягать Щедрина!

— Может, этого, Ромкиного отца напряжем, как раз тут весь день крутится, или Кима? — предложил Женька.

«Ну уж нет, — думаю, — не могу я добровольно на такое плотное и общественно оправданное общение идти!»

— Нет, пусть Щедрин начальство раскручивает по материальной части, на хрена нам такая ответственность, пусть он отвечает, а нам нужно сказать, что нам нужно! — и мы пошли к тренеру и директору «спортивного», это его святая обязанность готовить «Фестиваль».

— Валерий Валентинович, вы просто должны включиться в дело, Полушкин выдыхается, а завалить «Финал» никак нельзя! — за пару месяцев Щедрин стал совсем шоколадно-загорелым от ветра и солнца, улыбается залихватски белозубо и хитро. Может он маньяк? И на хрена ему это? Здоров и опасен как все стихии разом, он не может быть маньяком, не то чтобы на убийство неспособен, но он змеелов, а не слабак. Как такой мужичище может нападать на хрупких девиц?

— Да вот стоял и ждал, когда помощи попросите, не самому же к вам лезть, самомнение Полушкина беспокоить себе дороже! Гостей беру на себя, все команды встретим, разместим, накормим, а вот «парад» и все причиндалы, украшения — это сами! Вы только список напишите, а я отдам Киму, он через «Десятку» все достанет. Новая «программа» просто класс, и наши ребята рады участвовать, здорово, что вы всех позвали…

— Так мы же выиграть собираемся! Так что без ребят ваших никак!

«Нет, — думаю, — не могу поверить, что Щедрин маньяк, какой-то он слишком нормальный, гладкий как вода в проруби».

Мы с Щедриным пожали друг другу руки как парни-друганы, ну нравится мне такое общение, не бабское, и вышли с Женькой со стадиона, неохота мне тут торчать, а Валевский-старший так и уперся мне в спину, вместе со взглядом маньяка налепился. Это один и тот же человек и такова раздвоенность его психоза или есть еще кто-то? Не хочу ждать неделю, хочу пережить «Финал» и «гори все синим пламенем», хватит с меня! Пусть Алена так и останется в той квартире ходить по головам соседей и с недоумением тыкаться в разные пространства-измерения, но я ни за что не подойду больше к этому ее Игорю, не могу я!

Вернулись в корпус, накануне напрягла всю команду, они посдирали шторы с окон уже во всем лагере, перестирали и сейчас наглаживают и подшивают увлеченно, и заставлять никого не надо, все боятся, что такая хламида вдруг во время выступления упадет с артиста на радость зрителям! Вот и я со своим костюмом разбираюсь, вместе с Маринкой сидим и все подшиваем, а Женька под диктовку пишет список того, что нам нужно. Прежде всего, понадобится много ткани — задекорировать сцену, и надо оборудовать гримерки для команд, места для «важных» гостей и судей, на словах не так много, а на деле работы на несколько дней, успеть бы управиться. Женька ушел вручать список по назначению, а я решила, что больше соприкасаться ни с Валевским-старшим, ни с маньяком сил нет, мне нужен перерыв для свежести восприятия, никуда выходить по возможности не стану, и вздохнула с облегчением. И конечно именно в этот момент проявилась идея, я вспомнила вдруг про костюмы, которые использовали Надька и Полина на «День Самоуправления», они передразнивали меня и Алену, и на Надьке был рыжий парик, тогда на мгновение получилось поверить что это Алена — вот тут и вызрел план, дурацкий, но все же это план!

Сорвалась с места я мгновенно, ну а чего зря идею мусолить, и побежала в наши лагерные подсобки, что за «актовым» залом пристроены, костюмеров конечно у нас нет и все валяется как попало, хлама до самого потолка набралось, и видимо вовек я тут не разгребусь. Просить помощи в открытую никак нельзя, да и не думаю, что это просто, и так в «психических» числюсь — вот нет у меня вразумительных объяснений, зачем мне нужен рыжий парик! Взяла себя в руки и начала методично перебирать коробки и кучи с вещами, в руки сразу въелась пыль, они стали сухими и чесался нос сильно, через пару часов нашлось несколько полезных вещей для нашего выступления и много всякой всячины для оформления сцены, надо будет сюда народ из команды все-таки загнать, но парик так и не попадался. Перетряся все кругом уселась на свалку шмотья. И где этот парик искать? Боюсь, что без «шокового» метода моя затея вообще не сработает, и смысла нет без парика аферу затевать! Себя я конечно похвалила, что оставила Аленино платье, не отдала его вместе с сумкой Егору, но главное в ее образе — уникальные волосы, и мне нужен этот парик… Куда его забросили? Кому он нужен? На представлении у Надьки дико похоже все вышло, я даже обозналась, и все дело было в этом чертовом парике! Куда он делся, если парик-коса, в котором Полинка передразнивала меня, нашелся: вот он. И где еще могут обнаружиться такие вещи?

И ведь у Надьки ничего не выспросить, она в город вчера отвалила и похоже, что за Егором, вообще-то я не парюсь по этому поводу, вот я уверена, что ему не до нее! Или я только хочу на это надеяться? Это информация или мои чувства? Где проходят границы реальности и желаний, если все становится таким личным? Вышла, наконец, из этого жутко заброшенного помещения и сразу к фонтану умываться кинулась, лицо чешется и руки саднит от многолетней пылищи. От процедуры перетряхивания свалки, припоминаний разных, связанных с вещами неучтенных сознанием моментов, которые вдруг всплывают, казалось, этого в тебе и не было, все внутри стало подвижным и живым. Когда событие происходило, сознание не заметило деталь, мелочь, а оказывается где-то все записано, и я уже знаю ответ, но он застрял под барахлом ненужной информации, во мне так много всего накопилось, и я не понимаю, в чем именно этот ответ заключен…

Так в беготне и внутренних метаниях прошли эти дни, суеты было больше; история с париком не давала мне покоя, и я продолжала обыскивать все возможные и невозможные места скопления шмотья, все подсобки и даже «пионерскую комнату» обыскала, была в корпусе административки;, комнатку-галерку над «актовым залом» особенно тщательно перерыла, но ничего! Кому понадобился рыжий парик? Ну а какой еще вывод можно сделать, иначе я его уже нашла бы! Вышла после обеда на площадь в глубоком раздумье: где еще может скапливаться хлам в лагере, куда я еще не добралась, и наткнулась на Ромку практически впритык — и видеть его не могу! Но он-то не виноват, да и отмораживаться глупо, еще столько моментов по музыке нужно утрясти накануне «Фестиваля», я и так избегала общения с ним до последнего, поэтому мы пошли к нему в радиорубку. Под навесом, декорированным под «киношную» часовню — не только комната вещания с проводами и динамиками, но и маленький офис, где припрятался стол, заваленный бумажками. Кому он тут нужен? Куда ни попади на задворки, лагерь стремительно обрастает хламом, везде что-то лежит, валяется, стоит, содержится, хранится, но и половины этого давно никому не нужно и не пригодится. Ромка сел на табуретку и стал записывать «музыкалки» из тех, что ему приходили на ум и которые можно использовать в «Финале», половину я не узнавала, но он что-то там себе отмечал, и общение у нас выходило нейтральным. Облокотившись о стену, я бездумно уставилась на наваленную в углу кучу вещей, которую прикрывает темно-серый плащ, слушаю, а сама смотрю тупо на этот плащ и думаю: что он тут делает, где я его видела, на ком? Так и свербит нечто внутри покалыванием, и уже крутится волчком, и смысл ускользает в такой круговерти, но вдруг я вскрикнула раньше своих осознанных мыслей и присела под стол. Ромка испуганно нагнулся ко мне:

— Ну, ты даешь. Все в порядке? Ты меня так заикой сделаешь! Что такое?

— Мне показалось, что там под плащом Алена, мне видимо домой пора, а не за «кубок» бороться…

— Видимо, — Ромка усадил меня на табуретку и подошел к плащу, дернул его, чтобы демонстративно показать, что это все мои нервы, а из-под него выпал ярко рыжий парик с курчавыми локонами как у Алены, тот самый, что я искала. Когда парик выпал, Ромка с криком отскочил от него как от крысы!

— Фу ты! Гадость какая! Как ты узнала, что парик там?

— Да не знала я…

— Забудь ты эту стерву, вот она тебе покоя не дает, она-то поди забыла, как тебя зовут…

— Да нет, не забыла…

Говорю задумчиво, а сама вспоминаю слова Алены, что она сказала мне накануне, когда я наведалась к ней: «Ты забрала его», и показала жестом на фотографию, которую я прихватила тогда из ее квартиры, и имела в виду она не Ромку, как я думала, а его отца. И все сразу встало на свои места! Весь этот скандал с Ромкой с самого начала казался мне фиктивным, ненастоящим, а настоящей всегда была ее ненависть ко мне, с самого начала; а кто как не Алена знает меня лучше всех, она знала, как меня можно достать, конечно «не пустить в Краков», и конечно «увести Ромку»! И все эти страсти из-за Валевского, но другого! Что произошло? Что? Откуда взялась у нее эта ненависть? Игорь вдруг увидел, что я похожа на мать? И судя по его нахальности, развязности, он мог все это сказать Алене в открытую и закончить отношения сразу, как они стали ему не нужны. Тем более что он отчаливает «за кордон», и видимо ее с собой брать и не собирался. И тогда Алене действительно нужно было попасть в Краков, она хотела вернуть его, хотела остаться с Валевским-старшим? «Кубок» был ее шанс, но только без меня в команде, может так, так все сходится, и ее поведение наконец-то выглядит логичным. Ну да! Блин! И как я не заметила? Игорь пялился все время, с самого начала сезона, так вообще стоял как-то и нюхал меня, но я, конечно, решила, что мне это показалось. А как все его мелкие и странные поступки выглядят сейчас? Так я еще и капитаном команды стала! Да я «жизнь ее украла», — так решила Алена…

Все мне теперь ясно, это Игорь убил Алену, уж не знаю, что стало таким веским аргументом: ее ненависть ко мне или ее нежелание прекращать с ним отношения, шантаж или еще что, не знаю, но он сделал это! И значит, он знает, где ее тело! Парик это знак, я должна найти Алену! И почти совсем не осталось аргументов, что Игорь не маньяк, ведь маньяк никогда раньше не нападал на кого-то из нашего лагеря, не нападал там, где обитает, теперь же вполне допустимо — у него съехала «крыша», потому что я так похожа на мою мать и на всех этих блондинок сразу! Так он еще и сваливает из страны, и тогда это вполне себе оправданный риск «напоследок», там-то наверно уже не поманьячишь! Понять бы, зачем ему блондинки, если со мной все ясно и спланированное убийство Алены объяснимо. Но не все сразу, в конце концов, я не опер и не психиатр, это уже не моя работа, узнаю, где ее тело, а там все, пусть Егор и сотоварищи маньяка крутят! Вот только найду Алену…

И вдруг в голову пришла очевидная мысль: после этой истории с Игорем Валевским, если я ее раскручу, Ромка никогда не станет общаться со мной, никогда не простит меня, никогда! Вот что нас разведет… И как же мне его уберечь от этого? Подняла на него глаза и сердце в мятый бумажный мешок сжалось, только хлопка не хватает, дожать и треснет, а Ромка понимает все по-своему, наклоняется и целуется долго, я его не тороплю, возможно больше никогда такого не будет, я знаю что не будет… Поднимаюсь, а я так и сидела в отрешенном озарении на колченогой табуретке, беру парик и выхожу, останавливаюсь в дверях:

— Ром, что бы ни случилось, ты должен знать, что ни в чем не виноват, и… я тебя очень люблю, и ничто никогда этого не изменит… — и выскочила из радиорубки поскорее, пока еще не реву.

С париком и плащом — прикрыла от чужих глаз свою затею, накрутив надежно плащ на парик — я вернулась в корпус, закрылась в комнате и от осознания всего скомкалась в угол; стать бы меньше и исчезнуть, так лучше было это сделать прямо в начале сезона. Знать бы это заранее, да так не бывает, если так должно быть, это нарыв, который должен был вскрыться, и цена еще не вся заплачена, я знаю. И это все, у меня нет будущего, и дело не в том, что маньяк, скорее всего, меня прибьет, и моя затея окончится ничем, а в том, что когда все это всплывет, моя жизнь закончится в любом случае — Ромка не простит меня, потеряю его безвременно, навсегда и это оказывается самое страшное, самое жуткое это. Ночью, ну конечно, после такого моего высказывания, признаюсь, не думала о последствиях — как я объясню Ромке свой порыв-признание, он забрался спать ко мне, но это было как в походе, мы просто были вместе. И нечего тут обсуждать, все равно это последний день, завтра я проверну свою аферу и все закончится.

* * *

Утро вместо сигнала гонга размножилось автобусными гудками, в лагерь еще с зарей приехали все команды, участвовавшие в фестивальном марафоне; и все команды, кроме двух последних соперников, участвуют в показательной программе, которая начнется уже в четыре часа после пополудни, и только поздним вечером назначена последняя игра. Даже петухи еще не продрали горло, а весь отряд стоит на центральной аллее и встречает автобусы — нам сегодня и размещать, и развлекать гостей весь день. Раньше вся эта процедура была проще, наша команда еще ни разу не выходила в «финал», а тут и беготня на нас, так еще и финальную игру отыграть надо качественно и на высоте. И как все это выйдет? И уж тем более мне верится с трудом, все кажется таким нереальным в свете нового дня, потяну ли я лихо намеченную на сегодня персональную программу. Но я намерена продавить болевую точку до конца, выжечь ее с корнем, если честно, совершенно не знаю, чем все закончится. И какие бы сомнения ни посещали меня, как бы в конце дня я ни умоталась, не смогу отложить задуманное, словно время пришло и уже ничего не изменить. Просто нужно очень четко отыграть свою роль, и даже в отключке пойду и сделаю все, вся история должна завершиться сегодня, я готова. Припасла необходимое заранее, со скальпелем вообще не расстаюсь, без него мне спокойно не живется; только скальпель позволяет, если чувствую его в заднем кармане в мягком чехле, иметь мужество постоянно натыкаться на присутствие маньяка; из нового — сонник-галлюциноген в ампулах, пару флаконов на всякий случай, рыжий парик и Аленино платье. Еще мне пригодились бы навыки артистки, пора талантливо раскрутить Валевского-старшего и вытащить из него все, что вылезет — маньяк, убийца Алены или похотливый самец. Признаться, все варианты развития событий для меня опасны, и какой страшит больше? Наверно последний.

Сегодня весь день во всех лагерях особая обстановка и никаких режимных мероприятий, встретили гостей. Женька развел их по корпусам «спортивного», а я сопроводила организаторов размещать костюмы и декорации по гримеркам, которые успели отстроить для каждой команды за восточными трибунами стадиона. Меня порадовало, что никакой бравады и резких победных выкриков от наших соперников не исходило, скорее это было состояние чего-то грандиозного и необыкновенного, как вдруг реализованное чудо из детства, зато ребята обсуждали планы на будущее, сможем ли мы снова встретиться. Все хотели увидеться еще как-нибудь, всем ломко-муторно внутри, что мы не будем вот так каждый год встречаться и играть в КВН, это не просто выход из зоны комфорта, это полная утрата всего, что было важно, и многие не готовы к таким безапелляционным переменам.

Мир пугает своей оголтелостью, равнодушием и постоянно доказывает, как, в сущности, никому нет ни до кого дела — кто пропадет, кто останется, и за что одним одно, обездоленное, а другим все. Вышел наружу мира как в пустыню из утробы и стоишь на «семи ветрах»: сколько бы ни готовился, все равно не готов, так и не понимаешь этот мир. Страх, что мир тебя уничтожит, стоит в горле вместе с песком и предчувствием крови, либо он тебя, либо ты его, и уже не замечаешь, как идешь по судьбам, по живым, выживая, и удивляешься — а откуда трупы? Неужели я это сотворил из-за слабости, нечуткости, глухоты, отсутствия нутра, настроенного на мир? И стоит ребром вопрос: «почему?» И врезается вопрос в следующее поколение уже не ребром, а серпом, и косит без разбора невинных… Убийцы рождаются в трусости, убийства рождают черные дыры пространства, черные дыры скручивают время и жизнь обратно, вспять, и нет уже никого. Трус не выживет, останется только тот, кто легче времени, чей духовный звук по частотности поднялся к богу. И даже эти духовные переселенцы не будут праздновать победу, когда черная дыра сожрет мир, они остались без дома, их дом разрушен, и где их место, если дома нет, и где взять силы начать все снова после такого смертоносного эха? И сколько среди нас таких высокородных, добравшихся в своем духе до небес. Кто знает таких, может, их и нет? Может, такие и не народились вовсе или не выжили, впали червоточиной в вечную кому от невыносимости зла творимого человеком.

Но мир сотворен из меня, из моей плоти и крови, из плоти каждого, неважно, на какой стороне мира он находится, хоть среди мертвых, хоть среди живых, каждый вошел в этот мир миллионы раз, вышел и оставил свой прах, и крест, и долг, и величайшее благословление, и надежду, что в этот раз получится все. Но память сердца не прорывается из-за завесы, и преступления против себя самого становятся все горше, и уже некому возвращаться, а возможно и некуда, и войны для этого уже не нужны, достаточно нарушить последнее равновесие духа, нарушив все человеческие законы. Если людской род так и не смог стать «человеком» в своем общем массовом значении, то значит «человек» так и не был сотворен, значит в теле человечества властвует не высшее сознание, а пустое мертвое зерно. И тогда не столь важно наверно, что случится после — мир останется и начнется все заново, или дух обнулит себя до периода начала, до «большого взрыва». Кто с нами? Кто против нас? Какая разница, либо мы вместе и одно, все за каждого и каждый за всех, либо нет никого.

Кто что оставил здесь после себя, тот то и получил, и все настолько тонко и многочастотно, что юродивый мелкий ум и не должен сметь к тому прикасаться, потому что незыблемо и вдохновенно в мире все. И каждый из нас — причинная ценность, мир для нас и ради всех нас, ради каждого, и рождаясь снова я говорю миру: «Это я, я пришла быть тобой, я твое тело, твой ум и твое эго, я знаю тебя, я это ты, и я отдам тебе все, мы — целое, одно и вечность наш дом». Возможно ли тогда разочароваться в этом мире? Только дела наши искажают и губят его…

Все это записано в нас и мы не хотим терять тех, кто соткан из тех же родственных мыслей и чувств, что так укрепляют веру в мир и в нас в нем, кто так неравнодушен к лучшему, к бесценному, мне кажется, что со всеми ребятами мы знакомы не несколько лет, а знались и столетия назад. И вот время общности, утробности ушло и нам пора разлетаться, отдавать все, что имеем, надо суметь не пропасть раньше срока, сохраниться своим целым нутром. А я уже пропала, меня уже нет, меня выкосило уже тут, в самом начале, словно нет завтра, словно завтра у меня нет, и все очень конкретно. Завтра «вторник» и я пропущу его и никогда не смогу восполнить, буквально — «вторника нет», вот такая информация потусторонне заселилась в меня. Ну и ладно, нет и нет, но адресами я со всеми ребятами обменялась, и радостно делилась планами, и верила, что все будет, пусть и не в этой жизни, и мандраж ожидания сошел с сердца как наледь, потом мы все вместе пошли завтракать.

Пошли не к нам в столовку, а в кафе «Спортивного», ребята из спортотрядов тоже с нами, они полноценные участники нашей программы и это принесло в общение какую-то особую общность, особую атмосферу. На столах сегодня поставили, можно выразиться, тазы с угощениями — гостеприимство на грани абсурда, все это изобилие лежит как восковое, воображение поражает, но никто особо и не есть. Все перевозбуждены и не только «финалом» игры, в конце концов, бодаемся за победу только мы, две команды, но настроение общее для всех, для большинства из нас это последний сезон, вот это всех и задевает, об этом все и говорят. Многие хотят остаться друзьями, общаться, встречаться, меняются оборванными листами с адресами, но какие могут быть адреса, если мы не знаем, кто как устроится, и где придется жить. Кто-то даже предложил устроить встречу через год в Москве у «Главпочтамта» почему-то, десятого сентября в десять часов, и так каждый год, интересно, кто поверит в эту причуду, у кого из нас получится. И вообще, будет ли для меня завтрашний день, если я сама взрываю под собой стул?

Потом команды разбрелись, кто готовится к выступлению, кто просто болтается по лагерям, а нам с Женькой мало сегодня напрягов, так у Полушкина сдали нервы, он хватал ртом воздух и пил валидол, такая ответственность его явно совершено извела, и мы отвели его к Тае, резонно пообещав ему, что все устроится, все и так пройдет хорошо. В медпункте мы встретили Наташкиного отца, узнав о нездоровье нашего главного организатора, он сразу взял некоторые обязанности на себя, конечно Ким и бровью не повел, ему вообще невдомек, почему Полушкин так психует. И уж очень я этому обстоятельству рада, а то этот нервный мужичонка Полушкин меня совсем извел, уж чего стоят его сальные глазки, так и без этого он редкий паникер, все нервы мне за три дня вытрепал, не делает ни хрена, а только орет и всех отвлекает, пусть уж тут сидит. Мы с Женькой собрались уходить. Тая вдруг подошла и обняла меня, словно мы какое-то время не увидимся, ну конечно ее насторожило то, что я выпросила у нее столь сильный препарат, наверно это вообще преступление должностное, давать мне такое, но со стороны все выглядело так, что она желает мне победы сегодня.

Вышли мы, наконец, из изолятора, и я вдохнула:

— Вот нехорошо так говорить, но я чуть ли не рада, что Василь Петровичу поплохело, ужас как он всех достал! Как там Наташка, она вам звонила? — я повернулась к Боре Киму, все вместе мы шли к стадиону.

— Так я только что вернулся от ее Митяя, с его родителями знакомился, и Наташа с Митяем сегодня сели на поезд до Москвы, билеты на самолет не достали, даже через связи, а Меркуловский «борт» ради такого снимать мне совести не хватило, пусть привыкают к трудностям, раз сами жить хотят.

— Так у них значит все хорошо, раз родители все утрясли, я рада. Не знаете, когда в гости объявятся?

Ким сегодня тоже без «костюма» в простых выбеленных джинсах и белой майке как та, что была у меня с Джоном Ленноном, только размер побольше, я к ней присмотрелась, и сердце больно кольнуло, свою-то майку я уже выкинула.

— Говорили, весной Митяя домой отпустят перед «чемпионатом», который кажется в Праге пройдет, — он проследил мой взгляд на майку с вопросом в глазах.

— Значит уже едут в поезде, что-то мне тоже хочется куда-нибудь махнуть да подальше… У меня такая же майка была, да я ее в походе изнахратила, «дежавю».

— Сегодня выиграете «кубок» и махнете, только весной, но зато сразу в Краков, и майку тогда я тебе задарю в честь победы, чтобы без всяких «дежавю».

— Вы так уверенно это говорите, словно все уже получилось, а майку не надо, это я так, к слову пришлось.

— Да сто процентов выиграете, я видел вашу репетицию на стадионе перед отъездом, и тут даже сомневаться не стоит, жаль, если Виктория Павловна такое пропустит! Да ты не стесняйся, сколько лет мы знакомы? Ты лучшая подруга моей дочери, неужели не примешь подарок, все равно надо как-то вас отблагодарить за победу, столько лет наш лагерь ничего не выигрывал!

— Думаете, Виктория Павловна не успеет на «игру», она обещала, такое ощущение, что ей победа нужна больше чем нам всем, а самой не будет…

— Да у нее те же проблемы с билетами, неизвестно, может, и успеет, вечером ее ждем, выиграете, так в Кракове увидит все. Там же повтор программы намечается? Конечно, ее гордость задета, что ни одного «кубка» у нас так и нет, а у «Факела» целых три.

Вернулись на стадион. Ким так лихо взялся за наши проблемы, что мы диву давались, и через какое-то время, посвятив его во всю нашу кухню, каждый занялся своими делами. Женька помогал монтировать декорации, а я зависла с прогонами и последними приготовлениями для «показательной программы». Когда же все потянулись на обед, я побежала в наш корпус за своим снаряжением, да и в порядок привести себя пора, раз сегодня день «икс». Все это время я игнорировала своего новоявленного поклонника, хотя он всюду маячил и перекрывал своим постоянным вниманием мне горизонты, но я делала все, чтобы не пересекаться с ним, я не знала, как поступить, и что я могу сделать. Сегодня Игорь Валевский должен понять, что я все же интересуюсь им и все такое, но, признаюсь, больше всего мне хочется куда-нибудь уехать, очень завидую Наташке. А поездка в Краков кажется теперь такой бестолковой и призрачной, даже если мы выиграем, есть ощущение, что у меня есть все шансы встретить маму на той стороне, а не на ее могиле в Кракове, и выигрышем я не воспользуюсь, словно ветер уже летит через мой затылок, словно там дырка. Странно. Вряд ли маньяк стрелял в кого-то, и на территории лагеря никто у нас с револьверами не ходит… Наверно все это из области нервозов и я давно выдохлась, мой внутренний навигатор уже не отличает маньяка от Валевского, и я совсем запуталась.

Накануне приготовила целую сумку вещей, сегодня прямо-таки день перевоплощений! Сначала в «индианку» переоденусь для мюзикла, потом в «красного комиссара» для выступления в конкурсе «капитанов» — у меня настоящий военный мундир и даже накладные усы есть, потом превращусь в глянцевую «лолитку» ради истончения бдительности Игоря, и только напоследок стану Аленой. Прямо сейчас облачусь в пионерку «не реальную», а из помыслов тех диких фильмов, что крутят у нас в видеосалонах ночами по рублю за сеанс, короче, оденусь как Полинка! И вести себя буду так же — как идиотка и дура восторженная, буду прыгать и скакать в укороченной ради такого дела юбке, только леденец посасывать не стану, а то блевану от себя самой и все испорчу. Ну, мне надо добить эту историю именно сегодня, либо сдохну, либо домой поеду; как с утра влипла в ауру маньяка, так сразу приободрилась и за дело взялась; прыгать как «лолитка» так прыгать, да я как угодно готова опозориться, только бы все закончилось сегодня! Конечно, у моего дурковатого вида отпетой прожженной пионерки есть оправдание, мы открываем показательную программу небольшой заставкой, и наш «выход» как символ «пионерства»: юбка, рубашка и алый галстук на шее, и «ирландская чечетка» по стилю — это такой танцевальный марш-бросок, чтобы создать должное настроение публике. И возможно мы больше никогда не оденем этот галстук, возможно, это мой последний пионерский день, так даже в горле защипало и драйвом зал мы конечно зарядили.

Вышла после выступления за выстроенные гримерки на воздух отдышаться, осталась одна намеренно, и Игорь потащился сразу за мной, завел за шалаш из оставшихся от плотницких работ досок; и не зря я выбрала сегодняшний день, Ромка так занят, что такого безобразия, надеюсь, не увидит, а лучше и не узнал бы об этом никогда. Стою, якобы спокойно пью воду, для меня сейчас бутылка воды защита, как сигарета для курильщика, когда длинные затяжки помогают скрывать пустоты в общении и неловкости, а наш случай хуже: я испытываю к Игорю отвращение с жалостью, есть что прятать. Жалость, потому что он видит жизнь такой, так живет, такая вселенская жалость у меня к нему… и отвращение, потому что он чужой, и я не выношу его ко мне прикосновений; постоянные глотки, мелкие действия помогают укрыть мое истинное к нему отношение. Но у меня есть подозрение, что ему все равно, что я чувствую; то ли он вообще не привык в себе сомневаться — так он, безусловно, и всегда принимаем девицами; то ли он такой махровый эгоист и его интересуют только его домыслы, мол, его желания на нас двоих хватит. Стоит рядом, припер к пахнущей свежеструганной доской стенке гримерки, пялится, норовит бутылку забрать и лезет целоваться, я его отстраняю, но не грубо:

— Ты сказал, что подождешь — я все еще пионерка.

— Подожду, но хотелось бы определенности, понять, чего я жду и когда…

— Может, сегодня… поговорим, только не сейчас, после всего…

— На банкете подойду…

И он благоразумно отвалил, видимо торчать тут ему все же не очень нравилось, мол, раз мы договорились, то и подставляться не стоит. Ну и славно, а то мое слабоватое актерство уже на пределе, при дневном свете врать сложнее, вечером будет проще, ну, и может, он напьется, так и вообще прекрасно. Осталось ждать «Финала». Вроде ерунда разговор, а руки липко вспотели, все-таки не до беспечности мне, вдруг мне его убить придется. Сегодня? Если он явно как день проявит свою маньячную личность, ту самую, что преследует меня, то конечно так и поступлю, и рука вряд ли дрогнет, но он может опередить меня. Как ни странно, своей смерти боюсь меньше, чем ошибиться и убить не того, не готова я брать грех на душу, но самое очевидное, что может случиться, это вынужденное, возможно слишком близкое общение с Валевским-старшим. Возможно он и не маньяк, но приведет меня к Алене, тогда получается что он ее убийца, и как он поступит со мной, как вести себя в этом случае — я не понимаю. Вот собственно и весь план. Пусть Егор ищет маньяка сам, если выродок совсем не Валевский, мне же нужно надежно избавиться от преследований маньяка сегодня, он не должен мне помешать; операм нужны доказательства преступления, а мне пора похоронить Алену, ведь поиск маньяка может идти долго и слишком окольными путями. Всегда стремлюсь на внутренний звон, а не действую по очевидным мотивам, и, возможно, мой звонарь сошел с ума, но надо признать, что он никогда не поводил меня, это я его неверно понимала, и сегодня во мне гремит набат. Вот только по чью душу такой шум?

Все выступление на «финале» я ни разу так и не погрузилась в ауру выродка, мне вдруг нестерпимо захотелось победить в этой игре, как и в начале сезона. Тогда мне казалось, если я смогу попасть в этот Краков, если пройду именно по тому месту, где убили мою мать, наконец-то пойму кто виноват и что там случилось, но все утратило смысл, маньяк прочно все изменил. Мое личное, пусть это и трагедия, обесценилось перед той ценой, что заплатила я, и дело не в том, что он убил меня, что я вроде как мертва, получается, он убил меня много раз, это мой ад, кадр, который провалился в вечность и не кончается, я застряла в этом длинном мгновении. С момента его нападения я ничего не хочу, я мертва, но сейчас, напоследок то ли сезона, то ли жизни, мне захотелось выиграть этот мамой закрученный «фестиваль». Взять в руки «кубок», как взять «факел» из ее рук, и тогда я буду спасена, правда, не знаю «где» и «зачем», но почему-то мне важно выиграть сегодня, и я сделала это, выжала из себя все. Во время игры я была выше не только маньяка и той ямы, что он выкопал тут как черную пространственную дыру в мироздании, закрыть которую я видимо и призвана, но сейчас я в ином измерении, тут нет дыр, есть только я как источник неведомого. И мне пора вернуть «мое имя», мне должны вернуть «имя», «пелена» должна, наконец, сойти, и мир увидит меня, не девочку, а ту, чьим осколком я являюсь, мир должен увидеть «Белую», осознать ее присутствующий повсеместно дух. Командой сделали все по максимуму, все как репетировали — и выиграли. Танец на мотив индотрагедии так завел публику, что нам пришлось повторить его несколько раз, в конце на поле посбежались зрители и стали отплясывать вместе с нами, а я пустая — «кубок» в руках есть, а меня нигде нет. По дороге к победе я утратила все; вот соблазню Валевского-старшего и Ромку никогда не верну, тогда, конечно, мне не важно, чем кончится сегодняшний день, и остановиться не могу, набат не позволит, себе я видимо никогда не принадлежу, я всегда служу, я служу «Гелен Аму».

Команда беснуется от немыслимой в начале сезона победы, кто-то постоянно напрыгивает на меня с воплями, но постепенно все от меня отстают, ощущая мою опустошенность и принимают это вполне мирно, мол, такое провернула, и они все заслужили эту победу, раз поверили в меня несмотря ни на что, а я явно уже не тут. Ночь плотная, горячая и всей разросшейся до невозможности командой, после всех полагающихся изнурительных церемоний, идем в «Пансионаты», там шефы устроили традиционный банкет, и я бы хотела, чтобы этот день уже закончился, но все только начинается. Внешнее пространство мне кажется зыбким, дрожащим, вязким, может, это от усталости, а скорее крайняя близость миров так на меня влияет, и низ живота в бездну ухает, в детских снах так падает душа. Стыну и леденею, и лихости от предстоящей в общем-то совершенно безобидной аферы никакой не чувствую, наоборот, в такую жаркую ночь из меня тянется ломкий низкоградусный пар. Если Игорь никого не убивал, так все, что мне грозит, что он просто облапает меня, и то многого я ему не позволю, у меня для того и «сонник» есть, и вообще я готова ко всему, даже скальпелем воспользоваться, тогда чего меня так выносит из реальности, и посильнее, чем накануне нападения маньяка.

Викуша так и не объявилась, Меркулова нет и Егора тоже, чужие начальники нас сегодня поздравляют, и управы ни на кого нет, спортотрядовцы поставили мой стул вместе со мной на стол и стали орать, заставляют выпить из хрустального «рога», а эта выгравированная чеканно-хрустальная хрень прямо скажем нескромных размеров! Не хватало упиться! Но они не отстают, и я пью, кажется, это вино, переворачиваю кубок и всем показываю, что он пуст, и вижу, как рад тому обстоятельству Валевский-старший, думает под «мухой» я сговорчивее стану. Вот и нет, как бы в бессознанке во мне воин-мститель не проснулся, и тогда все — море крови и никакой романтики! Спешно слезаю со стола постамента, я еще пока живая, чтобы тут торчать, еще не превратилась в память — и ни в камень, ни в алебастр — не пришло время меня над всеми поднимать, да и лучше уж превратиться в прах под ногами, чем пребывать идолом-основанием к навратым идеям. Сумасшествие начало стихать, все стали разбредаться по углам; пионерам хотелось выпить без соглядатаев и, прихватив со столов чего получше, поразбежались вовсе, пить на глазах у шефов совести пока не хватает, да и напиться не выйдет. Мне же пришлось вести себя по-идиотски и делать все, чтобы Валевский-старший, все же сумев избавиться от множащихся на глазах в пьяном тумане поклонниц, смог исполнить свои тайные, очевидные для меня планы. Забрав большой стакан шампанского, я деланно-пьяно побрела в темные подворотни за верандой кафе, народ болтался везде, особенно в подворотнях, но в такой обстановке даже наше с Валевским-старшим общение выглядело естественно.

Впрочем, мне было все равно, кто подумает обо мне плохо, главное, что остановить некому: ни Викуши, ни Егора нет, и их появление, судя по позднему часу, уже не предвидится. Села на бетонную, полуобломанную панель за корпусом, и вот откуда взялась эта страшная штуковина, если вокруг все прибрано и доведено «до ума». Как у нашего человека так получается, что всегда что-то да недоделано? Наверно это такой бессознательный порыв — оставить зазор на «новое», осколок надежды на перемены, подсознательный страх всего крайне упорядоченного, как будто безупречный мир будет закостенел и мертв. Немного света от бокового фонаря освещает профиль Игоря, он пришел за мной практически следом, пристроился рядом как подросток, руки по швам и лицо блаженное, в какой-то момент его можно спутать с сыном, и внешне и по порывам, сердце сжимается. И кто из нас неправ? Наверно я, чувствую скальпель в заднем кармане джинсовых шорт, сверкаю голыми коленками; мне надо, чтобы он позвал меня к себе в номер, а он притих и ведет себя как пионер, только не хватало, чтобы за руку подержал, как положено девственникам, и он взял меня за руку! С ума сойти!

Нет, ну мне реально придется напиться. Что, он собирается так и стоять тут?! И как тогда я, блин, все проверну!? Стоит и смотрит на Луну, мимо ходят люди и уже подозрительно косятся на нас. Когда же до него дойдет, что пора сваливать, уйти с глаз!?

— Ты знаешь, где мой номер? Придешь следом? — ну наконец-то, хвала небесам, еще один день в таких напрягах не выдержу, вот не позвал бы, так бросила бы все и уехала сразу в город, честно!

— Ага, — слегка пьяно отвечаю я. — Приду чуть позже, проблем не хочу…

Ну конечно, мне надо мой мешок притащить, а за ним надо сбегать, от стадиона меня сюда практически притащили силой, и сумка осталась там, в гримерках. Пробегусь, а это признаться не так уж и близко, и заодно протрезвею, отпила жирный глоток, показывая Игорю свою лояльность к предстоящему, знать бы только, чего он там напланировал. Игорь ушел в свой корпус и все нервно оглядывается, видимо, не верит, что я приду, потом резко возвращается, у всех на глазах вообще-то, наклоняется ко мне и говорит:

— Не придешь, я искать тебя пойду, хоть в лагерь… шум подниму.

Ни фига себе, во дает, и глаза лихорадочно у него блестят, так заколбасить можно не только Алену. Неужели он?

— Зачем? — спрашиваю.

Только этого не хватало, вот кто его так развратил, надышался там на своих урановых рудниках не пойми чего и совсем реальные границы утратил, даже свидетелей не боится.

— Не знаю, но пойду… — вцепился мне в руку, а под фонарем уже собрались любопытствующие.

— Приду, только вещи заберу из гримерки, а то к утру эти будки, возможно, разберут… — мужик-то весь на нервах. Что он там придумал?

Побежала со всей прыти к стадиону — оказывается это далеко, несусь и боюсь, как бы Игорь чувство времени не потерял совсем и не сорвался раньше, кажется у него психоз открылся, может это и есть непрофильный выход субличности маньяка или совести из-за убийства предыдущей юной подружки? Прибегаю, а гримерку закрыли на замок, большой такой, черный, металлический, торчит пятном на белом свежекрашенном срубе двери, и на хрена. Кто его присобачил? Даже предположить не могу, у кого теперь искать ключи?! Подергала замок, тяжелый, сразу завоняло от рук металлом как кровью, вытрясла дверь — и что толку! И я ору от отчаянья, ору и бегаю как редкий псих вокруг гримерки под стадионными софитами, жаль свидетелей нет, а то меня такую уже бы вывезли в «лечебное» заведение, отгородив, наконец, от всего творящегося тут. Нашла камень и бью со всей силы по замку, и мне плевать, что подумают, мне нужен этот чертов парик! И бью, и бью осколком бетонного булыжника по смычке петли с дверью, булыжник вдруг раскололся, но и замок не выдержал, отвалился застежкой вместе с креплением, остался у меня в руках, и дверь качнулась в мою сторону освобождено.

Удивительно конечно, что никто так и не пришел на такой шум, все сосредоточены вокруг крепких напитков, щедро выставленных сегодня на банкете, конечно не для пионеров, но кто ж там уже разберет, главное, никому сегодня это и не нужно, следить за нами. Заскакиваю в коморку и света как назло нет, и шарю в темноте, куда завалили мою сумку, сюда видимо стащили со всех других гримерок все более-менее ценное барахло. Да я полгода отсюда не выпутаюсь! И уже представляю в красках, как подхмелевший Валевский-старший стоит под окнами нашего корпуса и орет во все горло, или вообще лезет на крышу веранды, покрываюсь оттого прелым ужасом — ведь все это дерьмо достанется Ромке! Тяну на свет стадионных фонарей нечто на ощупь похожее, и едва понимая, что это и есть моя сумка, стремглав несусь обратно. Краем глаза мне показалось, что я видела грузную фигуру у выхода со стадиона в сторону аллеи, но мне право было не до этого. Кто стоит, кого ждет?! Помчалась уже не по аллеям, а через оградки и кусты, перепрыгивая их и оцарапываясь; возможно я боялась остановиться, воз можно, остановившись, я бы отказалась от своей затеи, но я уже заскочила в стеклянно-прозрачный лестничный пролет корпуса, где обитал Валевский. Да, я знаю, что Игорь тут почти всегда живет. Викуша при лагере, а Боря Ким за пролеском, на окраине всего комплекса; постройка его дома еще со старых времен осталась, там настоящая русская печь и другие деревенские радости; мы с Наташкой частенько домой к ее отцу бегали. Поднялась на третий этаж рывком, встала с упором на колени, головой вниз и отдышалась, запихала сумку пока за огромный, выросший деревом фикус в кадке, прихватив только ампулу «психотропа», и иду по глухому коридору, выстилающемуся на повороте тканой дорожкой; только что отъехал лифт и хорошо, что меня не видели — спрятаться тут негде. Дверь в номер Валевского предусмотрительно приоткрыта, сделала выдох и захожу, дверь закрываю пока, свидетели-то не нужны. Игорь какой-то совсем уже навьюченный и сходу толкает меня в стену, целоваться лезет — не так уж и пьян, чтобы уж вот так вот.

— Обещал, что подождешь конца сезона, мы же договариваться… договаривались… — оттягиваю от себя его мокрый открытый рот, он так мне всю затею испортит.

— Так я ничего и не делаю… — но отпрянул.

— У пионеров такое значит уже все! Выпить есть чего? Только холодное… — да я до сих пор дышу тяжело, наверно он думает, что это страсть — вот я влипла!

Прошли в комнату, там уже стояла бутылка в ведре со льдом, все как полагается, и другое ведро с фруктами рядом, и тазик всяких разных конфет — явно готовился… Села по другую сторону стола, он открыл бутылку нетерпеливо, налил шампанское в очень узкий бокал, и пенка поднялась, переливаясь, зашипела, а я залпом выпила, дыхание восстановилось, но там был-то всего один глоток.

— Ну, так что, рассказывай, как это все приключилось с тобой, — начала я. — Это все из-за моей матери? Хочу понять, чего тебе от меня надо, — мне нужно время протянуть, «сонник» должен в него как-то попасть.

— Ты о чем? Что я в Лизу был влюблен? Ну да, было дело, я даже развелся, но она не вернулась… Но у нас не было ничего, говорю же, она была с принципами вся, ну или что точнее: ей никто не был нужен.

— То есть это все потому, что мы похожи… — вот блин, да отвернись ты уже от меня, хватит уже пялиться.

— Да вы не похожи! Вообще! Внешне есть что-то, жесты там, вначале, конечно, это меня и зацепило, и Алена твоя из-за этого сорвалась, — налил еще по бокалу, но мне не удается ничего сыпануть.

— В смысле Алена? — во дает, он вот так мне признается?

— Она тебе не говорила? Странно, думал давно все всем разболтала! Да стоило только от Викуши скрывать, у нас был с ней роман, но когда работаешь вместе — все так сложно, короче, я не хотел, чтобы Вика срывалась на девчонку, а сейчас… я все равно собираюсь уехать…

— А Алена собиралась с тобой…

— Нет…

— Как же, зачем она хотела «кубок» выиграть, только чтобы ехать за тобой… И что случилось?

— Ты…

— Это я уже поняла, подругу я потеряла с самого начала сезона…

— Нет, не сразу, она хотела в Краков за мной, это я понял и поддерживал ее, я знал, что команда не выиграет, но тут начался ваш конфликт. И Алена слетела, стала такую агрессию тащить, я конечно диву давался, сдуру как-то ляпнул, что ты на мать похожа, но так, без придыханий, вот она и зациклилась на тебе… И я тоже. Случайно! Не хочу, чтобы ты от меня шарахалась как от педофила, поэтому и рассказываю, что все естественно… Когда Вика собралась Алену в поездку отправить, я был дико рад и сам путевку горящую нашел, мы договорились, что встретимся в Москве, я дал бы ей денег, думал, что она успокоится…

— Но ты не собирался никуда ехать… — он сделал глоток, в этот раз я успела ливануть психотропное в его бокал.

— Нет, не собирался… — он еще отпил.

Разговор идет в правильном русле, но меня очень смущает, что он так открыто обо всем говорит, и завернутость на мою персону он открыто признает, это вполне в маньячную тему вписывается. Но и все же, зачем меня надо было убивать? Кажется, что ему никто не отказывает, и он привык соблазнять дубово, и не парясь. Откуда такая извращенность? Ответ может быть один, если он псих, тогда и нормальные объяснения неактуальны. Может он вообще не знает, что косит девиц?

— И где Алена? — пора приступать к новой стадии, вдруг и маньяк выползет?

— Не знаю, я не собирался, но поехал за ней, хотел как-то все утрясти, договориться, чтобы уже точно не возвращаться к разборкам, хотел предложить ей остаться в Москве, но она не приехала в назначенное место и не звонила. И я, знаешь ли, рад, — не врет, гад, ни одним словом. И что это подтверждает?

— Даже не сомневаюсь, сплошные плюсы: и нервы целы, и кошелек… — комментирую я, а он так убирает волосы с лица одним жестом, ему вроде как неловко, но не очень, похотливый гад, но не убийца же!

— Ну да… главное, она от тебя отвязалась, и вот, у тебя все получилось! Так что, встречаемся в Кракове? — поднял свой бокал и выпил все.

— Мне в ванную надо, — не допивая пошла в прихожую и тихонько вышла в холл.

Босиком пробежала до лестницы с фикусом — никого нет, переодела Аленино платье, достаю парик, хочу куда-то пристроить скальпель и краем глаза сквозь лестничный витраж вижу фонтан. И почему он меня смущает? Приладить чехол со скальпелем некуда, если только за резинку трусов, что дико неудобно, но в фонтане явно кто-то лежит и кажется лицом в воду. И до конца не осознавая свои действия, бросив как попало и пакет, и скальпель, и туфли, босиком уже неслась вниз. Выскакиваю из корпуса и прыгаю в фонтан, вытаскиваю обмякшую тушу, тяжесть нереальная, и вода течет, платье стало мокрое, переворачиваю на спину, а Антон уже не дышит. Перегар стоит столбом, но он не дышит… И откуда он тут взялся, если уехал в Москву?! Что он тут делает?! Это я уже ору в каком-то дурмане, ору на него и на всю аллею, но никого нет, вообще никого! Делаю «искусственное дыхание», как нас учили на «зарницах», и даже через рот, придавливаю грудину, и ору на него снова, и бью, такой он придурок! И вот в меня плюется фонтанчик воды, Антон перекуливается чуть набок, заваливая и меня, и снова плюет:

— Малая, я тебя искал, искал…

— На хрена ты так упился? Что ты тут делаешь? Ты же чуть не утонул! В фонтане!

— Правда? Не заметил… Ну, спасибо, буду должен…

Ну вот, сейчас приду, клиент в отключке, а у меня так все гладко шло! Тащу Антона на лавку, что рядом, но подальше от воды, чтобы опять случайно в фонтане не очутился, он завалился на бок и кажется сразу уснул, а я побежала в корпус и наверх, и никого через стеклянные пролеты так и не заметила. Возвращаюсь, дверь прикрыта, парик натягиваю и захожу в комнату в сумерках, Игорь устало поднимает голову, которая уже покоилась на груди сонно. Сидит он лицом к балконной террасе в кресле, на него падает желто-белесая полоса от уличного фонаря, а я встаю напротив в тени тусклого света, чтобы читался образ Алены как можно буквальней. Игорь встрепенулся, махнул на меня рукой:

— Алена, где ты блин была, — говорит замедленно, но настроя не теряет. — Я приезжал в Москву, чтобы ты сюда не возвращалась, а теперь все, уходи, весь вечер о тебе говорю и не хочу больше…

— Где ты меня спрятал, — говорю я тихо, маньяк пока не вылупляется, но с Аленой связь явная, надо дожимать. — Ты меня убил и спрятал. Где? Скажи где, и я отстану, уйду насовсем, а так все время буду приходить…

— Не…

Стояла я спиной к окну между светом и Валевским, слышу хлопок, но падаю на пол чуть раньше, вижу темное пятно на лбу Игоря, а меня словно кто-то невидимый толкнул в плечо и опрокинул, ползком выбралась из комнаты, подталкиваемая чутьем, а не смыслом своих действий. Отползла в коридор и боюсь шевелиться, страшно, я как на ладони тут и такое чувство, что будут стрелять снова и придут за мной сюда, потому что в меня надо было попасть, в меня! Бегу в сторону лестниц, хватаю пакет и наверх по пролету, сижу в углу, прячусь, дрожа, ни хрена не понимая, и через витраж внизу под корпусом вижу Ромку…

И ничего не соображаю — он убил отца? Попал в него? Бегу вниз, не зная «зачем»? Но бегу на улицу за ним, мимо лавки с Антоном. Ромка меня слышит, оборачивается и мне страшно видеть его лицо, оно другое, серое, перекошенное. Ромка резко возвращается ко мне в два прыжка, хватает, трясет, бьет по скуле, швыряет на газон, я падаю и задеваю лавку с Антоном, и так жутко больно и даже не понятно, где сломано, но что-то сломано точно. Ромка убегает, а я не знаю, что делать! Что делать? И бегу через пролесок к дому Наташкиного отца, только Боря Ким может спасти Ромку сейчас, только он… Бегу через лысоватый лес, запинаюсь, падаю и только пакет с париком спас мои глаза от веток, встаю и снова бегу, спотыкаюсь и валюсь на преграду под ногами, руки попадают во что-то липкое, теплое, не понимаю, что это такое? В руках черные как смоль волосы, и знакомая юбка, и… это моя мать? На теле нет лица, каша, месиво, руки мои в крови и запах металла, только горячий запах, душный, преисподний, биологический, живой, юбка Наташкина и… я не могу больше здесь быть, это все.